Узник в маске Бенцони Жюльетта

— Ответ на него не так прост. Мой отец, граф де Лозен, богат скорее предками, чем дукатами… Но я многого добьюсь, можете быть уверены! Меня любит король, я его забавляю.

— Я полагал, что вы собирались жениться на одной из дочерей госпожи де Немур…

— Тут есть непреодолимое препятствие, если я женюсь на одной из них, другая выцарапает глаза и мне, и счастливой избраннице. К тому же эти две сумасшедшие отправились вместе со своей матушкой свирепствовать в Савойю. Надеюсь, что больше о них не услышу. А сейчас, господин шевалье, я отправляюсь на поиск новостей.

В кабинете короля пошел нешуточный разговор. Людовик уселся за стол, заваленный папками и бумагами, так как рабочим кабинетом это помещение звалось не зря. Сильви, Бофор и аббат стояли до тех пор, пока король не предложил им сесть.

— Расскажите мне о случившемся, — распорядился он, устраиваясь поудобнее в обитом кожей высоком дубовом кресле.

Рассказ господина де Разини был удивительно четким, чему можно было только удивляться, учитывая его волнение. По его словам, дети увлеклись сбором орехов, как вдруг появились всадники, настолько уверенные в себе, даже не позаботились прикрыть лица масками. Схватив малолетнего герцога, один из них произнес знаменательную фразу, которую наставник, несмотря на испуг, запомнил дословно.

Когда он закончил, король, немного помолчав, спросил:

— Этот человек упомянул «друзей Кольбера». Кого он имел в виду? У вас есть какие-нибудь подозрения, герцогиня?

— Да, государь. Некий Фульжен де Сен-Реми, приплывший некоторое время назад с острова Сен-Кристоф, выдавал себя за старшего брата моего покойного мужа, требовал части наследства, но доказательств не представил…

— Старший брат? Разве маршал Фонсом был женат дважды?

— Нет, но якобы, уезжая на войну, письменно обязался жениться на девушке, если она родит сына. Отец девушки, прочивший ее замуж за совсем другого человека, заметив, что дочь беременна, со зла заточил ее в монастырь, откуда она сбежала, чтобы спасти дитя и последовать за своим любимым. Они отправились на Острова, и упомянутый Сен-Реми якобы появился на свет на борту корабля. Он утверждал, что располагает обязательством жениться на его матери, подписанным моим тестем, и что ему покровительствует господин Кольбер.

— Как вы отнеслись к его притязаниям?

— Он был так жалок, что я дала ему денег…

— Грубый просчет! Таких субъектов следует без разборов вышвыривать вон.

Конечно, государь, но, признаться, он сильно меня напугал, когда намекнул, что в случае, если что-то случится моим сыном, последним герцогом, он бросится со своими претензиями в парламент и к королевскому судье. И вот теперь мой сын похищен…

— Следует установить наблюдение, мадам! Или этому человеку есть чем вас шантажировать? Мне это нелегко представить, учитывая, что ваша жизнь прошла у меня перед глазами, но шантажисты — люди с воображением…

Сильви вздрогнула, Бофор не сильно, но властно положил руку ей на плечо, словно призывая к осторожности. Это горячее прикосновение оказало на нее удивительное успокаивающее действие, оно означало его готовность на все ради спасения своего родного сына, даже если для этого ему пришлось бы столкнуться с этим молодым человеком в короне, которого у него тоже были основания любить.

— Не могу припомнить ничего такого, государь. Возможно, следовало бы спросить господина Кольбера, чем я перед ним провинилась и почему он обрушивается на меня с такой беспощадной силой…

— Не думаю, чтобы у него были малейшие основания сводить с вами счеты, герцогиня, или в чем-то вас упрекать, не считая вашей дружбы с недавно арестованным нами Фуке. Но чтобы на этом основании предпринимать такие серьезные действия…

— Друзья господина Фуке подвергаются в последнее время дурному обращению, ссылка, тюрьма и так далее. Господин Кольбер дает волю своей ненависти, позволяя себе, пренебрегая законом, самолично рыться в личных бумагах бывшего суперинтенданта, в том числе в письмах женщин. Я, впрочем, с господином Фуке никогда не переписывалась, поэтому моих писем там оказаться не могло…

— Подождите, мадам! Как я погляжу, вы пользуетесь этой возможностью, чтобы обвинять в различных грехах человека, которого я ценю. Не исключено, что он превышает свои полномочия, но только из рвения лучше послужить короне, а не из ненависти, о которой вы говорите!

— Государь! — вмешался Бофор. — Неужели ваше величество считает, что кто-то способен в это поверить? Всем известно, что Кольбер ненавидит Фуке, однако король не предоставляет нам чести обсуждать с нами эту тему. А ведь это находится в связи с судьбой невинного ребенка, сына подданной, преданной ему еще больше, чем Кольбер…

Взгляд короля стал угрожающим.

— На вашем месте, господин герцог, я бы поостерегся напоминать о вашей дружбе с заключенным!

— Мы трудились вместе на благо обороны морских рубежей Франции и совершенствования ее флота, то есть на ваше величество, но дело не только в этом. Вы, государь, давно знаете госпожу герцогиню де Фонсом, как и меня. Вам известно, что мы с ней обладаем схожим недостатком, подружившись с человеком, мы сохраняем преданность ему, даже когда от него отворачивается удача, что в данном случае превращает нас в заговорщиков. Справедливость короля ценна нам не менее, чем его персона.

Людовик XIV переводил взгляд с этой неотразимой женщины, полной достоинства, на герцога, словно вышедшего из романа, которого он сотни раз проклинал во времена Фронды, но которым не мог не восхищаться.

— Господин де Гевр! — позвал он.

Перед ним тотчас предстал капитан гвардейцев.

— Господин Кольбер в замке?

— Да, государь. Думаю, что да…

— Пусть немедленно пожалует сюда!

Король поднялся и подошел к одному из окон кабинета, выходившему на сад Дианы. Там горела желтизной осенняя листва, цветы, которым оставалось жить считанные дни, выглядели еще прекраснее, чем в разгар лета, под безмятежными голубыми небесами. В кабинете стояла мертвая тишина. Ей тоже не суждено было долго продержаться.

Кольбер, пронюхавший о событиях, которыми завершилась месса, уже подкрался совсем близко, и маркизу де Гевру не пришлось его долго разыскивать. Прошло всего несколько минут, и он явился на царственный зов, держа по обыкновению под мышкой портфель. Казалось, он не в состоянии расстаться с этим предметом, подчеркивающим его служебное рвение и придающим ему солидности. Портфель нередко бывал набит бумагами…

Жану-Батисту Кольберу исполнилось к тому времени 42 года, он был высок ростом и не худ. Все в нем — крупные черты лица, глаза, усы и коротко подстриженные черные волосы — не внушало приязни, а скорее вызывало неосознанный страх, ибо в нем угадывалась грозная натура, отмеченная, как до него у Ришелье, неумолимостью. Однако, сильно смахивая на корявый валун, Кольбер на самом деле обладал острым умом, который мог бы претендовать даже на гениальность, если бы не недостаток чувствительности и тонкости. Сжигаемый честолюбием, жаждой власти и богатства, он открыто демонстрировал свою решительность, способную сметать любые преграды, и удовлетворение, которое ему доставила жестокая победа над Фуке.

Войдя, он приветствовал по всем правилам короля, герцогиню и двух других дворян. При виде Бофора его глаз недобро сверкнули.

— Господин Кольбер, — обратился к нему Людовик XIV, — я вызвал вас, чтобы вы выслушали странный рас сказ присутствующего здесь господина аббата Резини. Для пущей ясности добавлю, что аббат является наставником молодого герцога де Фонсома.

Бедняге аббату пришлось снова излагать все, что он видел и слышал. Сильви опасалась, как бы он совсем не стушевался под испепеляющим взглядом черных глаз Кольбера, однако маленький аббат, знакомый с сильными мира сего только по сочинениям Тита Ливия и не привыкший к встрече с живыми королями и министрами, с большим достоинством исполнил свою миссию и снова воспроизвел изобличающую реплику похитителей.

— Как вы все это объясните, господин Кольбер? — спросил король с деланной небрежностью.

— Никак, государь. Мы с госпожой герцогиней де Фонсом незнакомы, она не причиняла мне никакого зла, а у меня нет привычки мучить детей.

— С каких же это пор? — взорвался Бофор с плохо скрываемой ненавистью. — Если бы не господин де Бранка, который спас именем ее величества королевы-матери детей вашего бывшего патрона, вы бы собственноручно утопили их, как щенков!

— Повторяю, оставьте господина Фуке там, где он находится! — прикрикнул король, стукнув по столу кулаком. Глянув на запись, сделанную несколькими минутами раньше, он продолжил, — Среди ваших друзей, Кольбер, фигурирует некий… Сен-Реми, Он предъявляет права на наследство покойного маршала, герцога де Фонсома…

— Действительно, некоторое время назад, вскоре после бракосочетания вашего величества, я принял этого господина. Он прибыл с одного из Островов — Сен-Кристоф, если не ошибаюсь. Разговор был коротким, и речь в нем не заходила ни о каких претензиях на какой-либо титул.

— Зачем же было его принимать?

— Вашему величеству известно о моем интересе к дальним землям, в особенности к Карибским островам, ввиду возможности развития торговли. Неудивительно, что я счел полезным выслушать человека, приплывшего с острова Сен-Кристоф.

— Чего он хотел? — Находясь в стесненных обстоятельствах, он искал места — возможно, на другом судне. К тому же за него замолвила словечко дама, делающая мне честь своей дружбой.

— Кто она?

— Госпожа де Ла Базиньер.

Сильви тихонько вскрикнула. Все дружно посмотрели на нее.

— Вы знакомы с этой особой? — спросил король.

— О да, государь. Мы одновременно были фрейлинами королевы, матери вашего величества. Она могла бы рассказать о ней больше, чем я. В те времена она звалась мадемуазель де Шемеро. У меня остались о ней дурные воспоминания, которыми я не хотела бы обременять ваше величество.

— Вот как? И она способна украсть вашего сына?

— Она способна на все! — заверил короля Бофор. — Что касается меня, я сделал свой выбор. Остается лишь принести соболезнования господину Кольберу, покровительством которого воспользовались темные личности. Если ваше величество позволит, я возьму это дело на себя.

Король, остававшийся до этой минуты хмур, просиял. Его порадовало, что его бесценный Кольбер так легко выпутался из этой истории. Франсуа очень ловко сошел с опасного пути, избежав превращения в заклятого врага министра. Последний был поставлен перед необходимостью перестать покровительствовать опасной особе, поскольку в происходящее оказался посвящен сам король. В противном случае было бы поставлено под вопрос его блестящее будущее.

— Это в первую очередь касается нашего судьи по гражданским делам, — молвил Людовик XIV. — Господин Дре д'Обре получит соответствующие указания…

— Умоляю, ваше величество, не делайте этого! — взмолилась Сильви. — Если мой сын оказался у нее — а я подозреваю, что так оно и есть, — то госпожа де Ла Базиньер успеет от него избавиться. Я не хочу подвергать его жизнь угрозе. Если он, конечно, еще жив… — закончила она с рыданием.

Король встал и подошел к ней. Наклонившись, он взял ее за руки.

— Вы опасаетесь, что она зайдет так далеко? Этого нельзя допустить!

— Для этого она не должна догадаться, что ее разоблачили! — вскричал Бофор, выразительно глядя на Кольбера. — Развяжите мне руки, государь! Обращаюсь к вам во имя наших с вами родственных уз.

— Вы об этих узах нередко забываете.

— За это я не перестаю себя казнить. Как известно вашему величеству, теперь мое желание состоит только в том, чтобы всеми силами служить вам.

— Его величество не сомневается в этом, — вмешался Кольбер таким ласковым голосом, что все застыли в удивлении. — Его уверенность настолько крепка, что уже сегодня я подам ему на подпись ваше назначение. Ваша обязанность будет состоять в том, чтобы привести корабли из Бреста в Ла-Рошель для подготовки к будущей весенней кампании.

Он открыл свой портфель и извлек оттуда пространный документ. Король занес над бумагой руку, поглядывая нa кузена.

— Полагаю, вы удовлетворены, дорогой герцог? Знаю, вы мечтаете о большом и сильном французском флоте. До этого еще далеко, но вам будет оказана вся необходимая помощь.

Бофор сначала покраснел, потом побледнел. Его синие глаза загорелись восторгом. Он низко поклонился, шепотом произнес слова благодарности, потом, выпрямившись, спросил:

— Когда я отбываю в Брест?

— Чем раньше, тем лучше, — ответил Кольбер. — На восьми кораблях должны быть произведены плотницкие работы, затем необходима парусная оснастка. Вас ожидает господин Дюкен.

— Государь, — молвил Бофор, — вы претворяете в действительность самую заветную мою мечту. Однако…

— Вас что-то смущает? — высокомерно бросил король.

— Я не смогу спокойно отбыть на службу, пока госпожа де Фонсом не вернет своего сына.

19 кораблей, из которых всего 11 были в состоянии выйти в море, и дюжина галер — вот все, чем обладала в то время Франция. — К.Депра. Бастарды Генриха IV.

— Много ли времени это займет? — ворчливо спросил Кольбер.

Бофор пригвоздил его к месту гневным взглядом.

— Если этим займусь я, то немного.

— В таком случае я даю вам недельную отсрочку, — молвил король. — После этого вы отбудете в Брест. Госпожа де Фонсом, королева будет лишена ваших услуг до тех пор, пока ваше спокойствие не будет восстановлено. Не забывайте сообщать мне о продвижении дела, которое я принимаю близко к сердцу, ибо остаюсь вашим другом. Вы научили сына играть на гитаре? — спросил король запросто.

— Не его, а дочь, государь. Филипп занимается только тем, что сажает себе шишки. Его ждет дорожка отца и деда…

— Тем лучше! Найдите его побыстрее. Я не могу разбрасываться своими будущими солдатами.

— Опять эта Шемеро! — простонала Сильви, направляясь в карете из Фонтенбло в Париж в обществе Персеваля. — Неужели она никогда не оставит меня в покое?

— Она не вспоминала о нас целых десять лет! А теперь решила, наверное, что настало время, — отозвался Персеваль. — Если говорить серьезно, то я считаю, что она воспользовалась освобождением Сен-Реми из Бастилии как удобной возможностью для возобновления козней. Представляете, что произошло бы, если бы ее протеже добился выполнения своих требований? Кто знает, она могла бы даже превратиться в герцогиню де Фонсом — ведь сейчас она вдова!

— Да вы с ума сошли! Чтобы этот авантюрист заделался герцогом де Фонсомом после того, как его стараниями пропал мой сын? Король этого не допустил бы!

— Я того же мнения, и вы правильно поступили, что пожаловались ему. Даже если этот Сен-Реми извлечет на свет свое пресловутое «обязательство», суд с ним не посчитается, если на то не будет высочайшего благоволения. Поверьте мне, после ареста суперинтенданта многие трепещут перед молодым полновластным правителем, жаждущим самоутверждения.

— Без всякого сомнения. Только это не вернет мне сына. Ах, крестный, мне страшно! Знали бы вы…

Он покровительственно обнял Сильви за плечи и привлек к себе.

— Знаю, моя малышка! Поплачьте, если это принесет вам облегчение. Только пускай вместе со слезами вас не покинет надежда… Я уверен, что Филипп жив и что вскоре мы получим требование выкупа.

Та же мысль не покидала Бофора, скакавшего в Париж в обществе своего верного оруженосца Пьера де Гансевиля. Они опередили карету Сильви на несколько лье, потому что очень спешили. Ведь ему отвели всего-навсего неделю на спасение сына и посрамление негодяев-похитителей! Срок очень короткий, однако Бофору предстояло в него уложиться, ибо он не смог бы зажить жизнью, о которой всегда мечтал, зная о несчастье Сильви. Его любовь разгорелась по прошествии времени с новой силой. Он боготворил ее, как мадонну, и жаждал как женщину из плоти с неукротимой яростью, которую напрасно пытался охладить в объятиях то одной, то другой любовницы. Тревожась за мальчика, который был ему дорог не меньше, чем матери, он одновременно испытывал тайную радость, ведь это похищение позволило ему снова превратиться в ее рыцаря, снова вступить ради нее в бой и, наконец, снова с ней сблизиться…

Подъехав к своему маленькому особняку неподалеку от ворот Ришелье, он спешился, бросил поводья слуге и вошел вместе с Гансевилем в дом. За долгие годы двух этих людей связала крепкая дружба, переросшая обычные отношения господина и оруженосца. Когда Жак де Брие, другой оруженосец Бофора, выразил желание постричься в монахи, к чему имел давнюю склонность, герцог почтил своим присутствием обряд посвящения в монастыре капуцинов, сделал щедрый взнос в монастырскую кассу и не стал подбирать Брие замену, так как высоко ценил дружбу с Гансевилем. Этот говорливый нормандец, любитель увеселений, отличный товарищ, прямой, как клинок, дамский угодник, знаток изысканных блюд, поклонник опасных приключений и драк, сделался еще более ценен Бофору, когда его стало не с кем сравнивать.

Коротко посвятив Гансевиля в курс дела, герцог с удовольствием отменил, как зажглись у того глаза при упоминании предстоящего отъезда в Брест. Славный малый стремился к тому же, к чему и сам Бофор, и не

меньше его обожал море.

Разговор продолжился за паштетом, каплуном и двумя бутылками вина из Бона, которые Бофор велел подать прямо к себе в спальню. Гансевиль предложил начать поиски Сен-Реми с обхода кабачков, притонов и прочих злачных мест. Персеваль де Рагнель подробно описал им внешность этого человека и даже набросал рисунок, однако Бофор рассудил, что слоняться по кабакам значило бы понапрасну терять время. Вместо этого правильнее сразу ударить по сердцевине заговора, то есть по самой госпоже де Ла Базиньер.

— Я нанесу ей визит, — решил он, — и как следует напугаю, чтобы она отказалась от своих козней.

— Плохая идея. На особу вроде нее трудно произвести желаемое впечатление, к тому же она способна на любую подлость. Припомните, уже в пятнадцать лет она была платной осведомительницей Ришелье…

— Я не собираюсь обходиться с ней как со знатной дамой. С подобным ничтожеством нечего церемониться!

— Толк выйдет только в том случае, если вы поднажмете. Впрочем, бывшая мадемуазель де Шемеро, будучи уже не первой молодости, все равно заботится о своей внешности, которая пока что ее не подводит. Не так давно я видел ее на прогулке, и…

— Только не говори, что она тебя заинтересовала! Впрочем, раз так, ты должен знать, где она сейчас живет. Мне известно, что она покинула набережную Королевы Маргариты, где жила в прелестном домике, выстроенном ее покойным мужем вскоре после свадьбы. Кажется, она не ладила с пасынком?

— Это целый роман! Говорят, он так в нее влюбился, что не прочь был жениться, но старый Ла Базиньер оставил ему такое неплохое наследство, что он в конце концов предпочел свободу и девиц свободных нравов… Кажется, он купил мачехе дом, только не помню, где…

— Прискорбный провал в памяти! Нам очень не хватает аббата Фуке! Вот кто знал все и обо всех!

— Верно. Зато у нас есть госпожа д'Олон. Разве вы забыли, что она тоже все знает и очень к вам привязана?

— Да уж, больше, чем я к ней… Однако ты прав, все женщины легкого поведения друг с другом знакомы, их связывает взаимная ненависть и зависть. Иду к ней!

Замысел оправдался. Женщина, прозванная «гетерой зека», носила полученную от мужа фамилию де Ла Тремуй. Она оказалась, как и подобает в ее положении, отлично осведомленной о делах всех тех, кто мог хотя бы попытаться ее затмить. Вращаясь в литературных кругах, мадам д'Олон черпала оттуда же любовников. Бофор в отличие от прочих оказался ей особенно дорог. В связи с этим она не торопилась утолить его любопытство. Пришлось ему торжественно поклясться, что все его планы в отношении госпожи де Ла Базиньер отличаются сугубой злонамеренностью.

— Я считаю ее повинной в похищении ребенка. Этого ребенка я обязан найти!

Сказано это было настолько серьезно, что у красотки пропало желание сердиться и даже смеяться. Ее очаровательное личико — она была неотразима, разве что обладала слишком пышными формами на взгляд любителя изящных фигурок — погрустнело.

— Я о ней невысокого мнения, однако не сочла бы ее способной на столь низкий поступок. Она живет на улице Нев-Сен-Поль, в особняке с декоративными масками на окнах, построенном для нее после смерти мужа. Напротив нее проживает сам королевский судья по гражданским делам господин Дре д'Обре.

Последняя подробность вызвала у Бофора смех.

— Именно ему король поручит расследование, если ребенок не будет найден. Что ж, по крайней мере ему не придется далеко ходить, чтобы проводить допросы. Благодарю тебя от всего сердца, прекрасная подруга! Я знаю, на тебя всегда можно положиться. Один поцелуй — и я ухожу.

— Так скоро?

— Мне нельзя терять времени. Я буду сообщать тебе новости.

После мимолетного поцелуя Франсуа ретировался, оставив молодую женщину тоскливо прислушиваться к удаляющемуся галопу коня, понесшего его прочь по улице Кок-Эрон. То, что он наведался к ней верхом, уже служило доказательством спешки, поскольку жили они неподалеку друг от друга. Франсуа не задержался дома, захватив с собой Гансевиля, он направился на улицу Нев-Сен-Поль, застроенную красивыми зданиями. Пожелтевшие сады вокруг домов еще хранили память о стоявшем здесь прежде королевском дворце Сен-Поль…

Темная улица освещалась только окнами домов да еще тусклой масляной лампой перед статуей святого. Тем не менее найти дом, указанный госпожой д'Олон, оказалось несложно. Стоило Гансевилю объявить имя и титул своего господина дворецкому, прибежавшему на стук, как беднягу, не привыкшего к визитам принцев, разбил настоящий паралич. Придя в себя, он поспешил доложить о гостях. Бофор устремился за ним, не желая ослаблять эффект неожиданности. Гансевиль расположился в прихожей с видом человека, к которому лучше не приближаться.

Преследуя дворецкого, Бофор пересек просторную гостиную, обильно украшенную позолотой, после чего оказался в помещении поменьше и поскромнее, с затянутыми желтой парчой стенами, с желтыми же креслами, где беседовали две женщины, сидя друг напротив друга за столом с книгами, письменным прибором и осенними маргаритками в вазе. При появлении гостя обе поднялись и дружно присели в реверансе. Он ответил галантным поклоном, помахав шляпой с перьями; если бы хозяйка оказалась одна, он воздержался бы от жестов вежливости. Пришлось даже извиниться за внезапность визита, прервавшего женскую беседу. Однако он подчеркнул, что разговор с госпожой де Ла Базиньер не терпит отлагательства.

— Не беспокойтесь, монсеньер, я уже собиралась уходить, — сказала ему с улыбкой, способной свести с ума и святого, незнакомая дама — маленькая, но привлекательная, с красивыми темными волосами и большими небесно-голубыми глазами, смотревшими весело и задиристо.

От хозяйки дома Бофор узнал, что застал ее в обществе соседки, дочери королевского судьи Дре д'Обре, супруги некоего Бринвилье, только что произведенного в маркизы. Было заметно, что маленькая маркиза сгорает от любопытства и ретируется не без сожаления. И немудрено, кому не интересно узнать, что привело знаменитого герцога де Бофора, прозванного некогда «Королем нищих», в дом поблекшей красавицы?

— Боюсь, ее, бедняжку, ждет нынче бессонная ночь, если только ее не отвлечет любовник, — прошипела бывшая мадемуазель де Шемеро и засмеялась недобрым смехом.

— Я полагал, вы с ней дружны, но, как вижу, ошибся…

— Никакой ошибки, монсеньер, мы действительно дружны, если только с женщинами такого сорта можно Дружить.

— А чем, собственно, она плоха? Насколько я понял, она маркиза — в отличие от вас, всего лишь вдовы откупщика налогов.

Его пренебрежительный тон оскорбил самолюбие бывшей Франсуазы де Базиньер де Шемеро. Она не любила, когда ей напоминали о том, что можно было назвать только изменой громкому родовому имени, которую ей так и не пpocтила семья. Она встала во весь рост, выгнула и без того прямую спину и попыталась испепелить взглядом своих прекрасных глаз герцога, явившегося говорить ей гадости.

— Вы пришли ко мне в дом только для того, чтобы задеть хозяйку, монсеньер? Прежде вы были галантнее…

— Вы говорите о тех временах, когда были фрейлиной королевы, которой походя изменили? Но не будем о мелочах. Карты на стол, я пришел не с целью вам льстить, сосем наоборот.

— В таком случае соблаговолите удалиться, если не отите, чтобы я велела своим лакеям выставить вас за дверь, невзирая на то, что вы — родня короля!

Вместо того чтобы направиться к двери, Франсуа уселся в кресло, сохранившее тепло госпожи де Бринвилье.

— Не советовал бы вам так поступать, ибо стоит мне переступить ваш порог — и я, перейдя через улицу, постучусь в дом королевского судьи, отца вашей подруги, для которой вы не нашли доброго слова, и потребую от него помощи в согласии с полученным вчера вечером дозволением короля.

— Называйте это, как вам угодно, но, не желая меня слушать, вы рискуете навлечь на себя серьезные неприятности. Господин Кольбер, отвечая вчера вечером в Фонтенбло на вопросы короля, с ходу признался, что вы направили к нему одного из своих друзей, некоего Фульжена де Реми, чтобы он воспользовался его услугами.

Наметанный глаз Франсуа сразу подметил, что румяные щеки собеседницы побледнели. Напрасно она разыгрывала безразличие, сидя к нему в профиль и обмахиваясь гром, словно в комнате внезапно стало душно.

— Что за блажь — беспокоить его величество по таким пустякам! — молвила она с улыбкой. — Какой вред я могла причинить, порекомендовав будущему министру талантливого человека, к которому жизнь пока что была слишком немилосердна?

— Никакого, — ответил Бофор, тоже с улыбкой. — Все зависит от намерений, которые вами двигали. Где вы нашли своего протеже?

— У моих дверей. Он прибыл с далеких Островов, где ему вручил рекомендательное письмо кузен моего покойного супруга, и сгорал от желания заняться делом, достойным умного человека…

— На Островах можно многого достичь, сколотить огромное состояние. Я ума не приложу, зачем ему понадобилось пересекать океан. При том условии, конечно, если он его действительно пересек!

— Что вы хотите этим сказать?

— Что в те дни, когда он якобы прибыл, на кораблях, приплывших с островов Сен-Кристоф, Мартиника и Гваделупа, не значилось никакого Сен-Реми. Если только он не совершил путешествие под другим именем — настоящим, а этим, вымышленным, воспользовался только здесь, в неблаговидных целях.

— Вы говорите загадками. Я уже ответила вам, что мне известно об этом несчастном. Предположим, мне только казалось, что я что-то о нем знаю… Во всяком случае, чистота моих намерений от этого не страдает.

Улыбка Бофора, только что благодушная, стала недоброй. Он показал великолепные зубы, словно готовился укусить собеседницу.

— Невинная овечка, святая наивность! Итак, вы действовали из чистой благотворительности? И, разумеется, понятия не имели, что этот авантюрист осмелился выдать себя за старшего сына маршала Фонсома? Это же те самые Фонсомы, чье герцогское достоинство всегда не давало вам покоя!

— Право, не знаю, о чем вы толкуете…

— Короче говоря, — не унимался Бофор, — ваша наивность дошла до того, что вы не колеблясь помогли своему протеже похитить молодого герцога. Однако похитители допустили оплошность, они сами крикнули, что являются орудиями господина Кольбера. Тот, конечно, с гневом это отвергает.

Услышав эти слова, госпожа де Ла Базиньер звонко расхохоталась. Опытное ухо легко различило в этом смехе надрыв.

— Как же ему не отпираться? Ведь тот бедняга здесь совершенно ни при чем, как и я. Фарс так груб, что легко расшифровывается, ребенка похитили сторонники господина Фуке с целью свалить преступление на Кольбера и дискредитировать его.

— Чтобы друзья Фуке украли сына женщины из своего же лагеря?! По-вашему, такое можно вообразить?

— Для людей, желающих бросить на Кольбера тень, это было бы очень хитроумно.

— Готов согласиться, что вы смогли бы додуматься и не до такого. Однако сам Кольбер не оставляет от вашей версии камня на камне, по его словам, Сен-Реми ему рекомендовали вы, а тот — иными словами, вы! — похитил юного герцога де Фонсома. Так что, мадам, советую вам без промедления бежать туда, где он засел, и молиться, чтобы при счастливом исходе вам удалось избежать серьезных неприятностей. С тем и остаюсь…

Бофор развернулся на каблуках, чтобы выйти, но госпожа де Ла Базиньер остановила его криком:

— Подождите!

— Хотите сказать мне еще что-то? — бросил он презрительно.

— Да. Я сижу и гадаю, что подумает король, пожелавший вступиться за свою дражайшую герцогиню, если узнает, что молодой герцог, как вы его называете, не имеет никаких прав на имя, не говоря о титуле?

— Продолжайте!

— Боюсь, он сразу поймет, почему вы так заступаетесь за герцогиню.

— Он и так это понимает, я убил на дуэли отца этого ребенка и мой долг теперь — заменить ему отца в минуту смертельного испытания.

— Вы его отца не убивали, ведь вы и есть его отец!

— Опять сплетни, которыми вы так любите тешиться! Конечно, ведь у вас подлая душонка…

— Возможно. Но если вам не хочется, чтобы король узнал правду, я вам советую не впутывать меня в эту историю и искать своего Сен-Реми в других местах, а не у меня под столом.

Тут Бофор окончательно лишился самообладания. Молниеносно выхватив шпагу, он приставил кончик к горлу де Ла Базиньер.

— Говорите, куда дели ребенка, иначе вам конец!

Бледная, как мел, с побелевшими дрожащими губами, она еще продолжала хорохориться:

— Вы не убьете женщину…

— Вы не женщина, а чудовище. Я жду! Но лучше вам не испытывать мое терпение дольше пяти секунд. Раз, два…

На счет «три» дверь открыл слуга. Возможно, он стучался, но слишком робко, потому что смертельные враги увлеклись враждой и ничего не слышали. В руке слуга держал записку. Франсуа опустил шпагу так же молниеносно, как занес ее, и женщина со вздохом облегчения упала в кресло. Слуга обратился к Бофору так, словно не заметил ничего странного:

— Оруженосец монсеньера просил немедленно передать ему эту записку.

Бофор развернул бумажку и обнаружил единственное слово: «Сюда!» Спросить, что оно означает, он не успел, за спиной первого лакея появились еще трое, вооруженные Дубинами. Бофор понял, что эта публика подслушивала под дверью и явилась на подмогу своей хозяйке. Та уже оправилась от испуга.

— Успокойтесь, мои храбрецы! — молвила она с улыбкой, хотя еще не совсем уверенной. — У монсеньера случился приступ бешенства, но сейчас все прошло, и он уходит.

Франсуа потянулся за шляпой, водрузил ее себе на голову и замахнулся на лакеев, заставив их расступиться. На пороге он обернулся.

— Послушаем, что скажет на все это король, — бросил он. — А вы зарубите на носу, ребенок должен быть возвращен матери или мне не позже завтрашнего утра, иначе сюда нагрянут слуги короля.

Госпожа де Ла Базиньер повела роскошными плечами и ответила на презрение Бофора не меньшим презрением:

— Пускай, если их это забавляет.

Он великодушно оставил последнее слово за ней. У лестницы его ждал Гансевиль, уже готовившийся ринуться наверх.

— Тут творятся странные вещи! — прорычал он, убирая в ножны наполовину извлеченную шпагу. — Только что я стал свидетелем подозрительной суеты среди слуг…

— Ты не ошибся. Быстрее уйдем отсюда. Пока они садились на коней на глазах у настороженного привратника, Гансевиль шепнул на ухо господину:

— Объедем вокруг и вернемся… На улице Ботрей он заговорил:

— Вскоре после нашего прихода по лестнице, под которой я сидел, спустилась молодая и чертовски привлекательная дама. Притворившись, будто оступилась, она ухватилась за меня, чтобы не упасть…

— Приятная неожиданность! — пробормотал Бофор. — Ты прав, она действительно хороша.

— Она проявила неожиданный интерес к вам. Пока я ее поддерживал, она успела мне шепнуть: «Передайте своему господину, чтобы он меня навестил. Дом напротив. Это очень важно…»

— Скажи, пожалуйста… Эта дама — дочь королевского судьи. Ее зовут… погоди-ка… маркиза де… де…

— Де Бринвилье, — закончил за него Гансевиль. — Я навел справки у одного из цепных псов Шемеро. Тот не удивился моему любопытству, дама и впрямь красавица.

Не желая привлекать внимание слуг госпожи де Ла Базиньер, Бофор решил возвратиться на улицу Нев-Сен-Поль один, пешком. Лошади остались у таверны вблизи монастыря. Герцог направился к дому Дре д'Обре, а оруженосец притаился у дома де Ла Базиньер.

Привратник не стал спрашивать Бофора, как о нем доложить. Видимо, прелестная маркиза ни минуты не сомневалась, что он сразу откликнется на ее приглашение, и подробно описала его облик. Привратник молча провел его в прихожую и передал лакею.

В доме было на удивление мало света, так что он казался необитаемым. Тишина успокоила посетителя, которому не улыбалось очутиться нос к носу с королевским судьей, хоть тот и не походил на своего предшественника, покойного Лафма, ни изворотливым опасным умом, ни жестокостью, ни коварством, а свой долг исполнял без намека на оригинальность и не слишком успешно. Однако ни он, ни его зять, по всей видимости военный, так и не появились. Пройдя по застекленной галерее, Бофор оказался в маленьком кабинете, обитом синим шелком и увешанном хрусталем, где его ожидала хозяйка в домашнем платье, расшитом кружевами и с таким глубоким декольте, что он заподозрил банальную любовную ловушку. К тому же ему было трудно себе представить, какой разговор ему готовит эта особа. Но недоумение длилось недолго. Присев перед гостем в изящном реверансе, дама предложила ему присесть.

— Полагаю, монсеньер, я поставила вас в тупик своим приглашением, как вы сами поставили своим визитом в тупик любезную госпожу де Ла Базиньер. По вашему виду я поняла, что дружбой там и не пахнет…

— Ваши глаза не только прекрасны, но и зорки, маркиза. Как вы догадались?

— У вас был такой вид, словно вы явились требовать расчета, а не для легкомысленной беседы. Должна вам честно признаться, я не очень-то жалую свою соседку.

— Что вы в таком случае у нее делали?

— Проявляла бдительность. Видите ли, мой отец — богатый вдовец. Эта де Ла Базиньер решила его соблазнить и женить на себе. Мой отец — человек упрямый, но, не будучи уверена, что он не готов кинуться в сети этой особы, я стараюсь не показывать ей своего недружелюбия. Напротив, я играю в добрососедство и благодаря этому получаю возможность за ней следить.

— Весьма разумно, только я не вижу, какой может быть моя помощь в благородном деле предотвращения этого брака.

Госпожа де Бринвилье взяла со столика вазочку с засахаренными фруктами и протянула гостю. Тот отрицательно покачал головой, но она настояла:

— Обязательно попробуйте! Это очень вкусно, я сделала их сама.

Не желая ее огорчать, он выбрал сливу и нашел ее действительно приятной, хоть и липкой. Хозяйка тоже полакомилась, после чего возобновила разговор:

— Вы ошибаетесь, монсеньер. Я не прошу вас о помощи, во всяком случае, напрямую, зато сама могу оказаться вам полезна. Но для этого вам следовало бы объяснить мне причину своего появления у Ла Базиньер. Можете не торопиться с ответом, лучше выслушайте, по причине уже известных вам намерений этой женщины в отношении моего отца я и двое моих слуг денно и нощно наблюдаем за ее домом.

Франсуа навострил уши.

— Вы заметили что-то необычное?

— Судите сами. Четыре дня назад я возвращалась домой поздним вечером. Меня провожал знакомый. Внезапно нас обогнала закрытая карета, сопровождаемая двумя всадниками. Она въехала во двор к Ла Базиньер. Я не усмотрела бы в этом ничего странного, если в узком месте улицы, где кучеру пришлось придержать коней, до нас не донеслись возмущенные крики. Они быстро стихли, но я готова поклясться, что кричит ребенок. Бофор радостно вскочил.

— За этим ребенком я и пришел! Это сын одной дорогой мне женщины, украденный как раз четыре дня назад!

— Вы скажете мне, что это за ребенок?

— Молодой герцог де Фонсом, сын придворной дамы молодой королевы.

Прекрасные голубые глаза маркизы загорелись, но огонь был быстро притушен опустившимися веками.

— Похитить герцога! Монсеньер, вы возрождаете меня. к жизни! Если эта женщина будет изобличена в подобном преступлении, то она исчезнет…

— Не торопитесь. Ничто не свидетельствует о том, что ребенок до сих пор у нее.

— Даю голову на отсечение, он там! Во-первых, карета так и не уехала с ее двора. Повторяю, за домом наблюдают день и ночь, я навещаю его хозяйку каждый день. Инстинкт подсказал мне, что пора изобразить вспышку дружеского расположения. Я придумываю самые разные предлоги для визитов, дурачусь, появляюсь без предупреждения, приношу подарки. Позавчера я застала ее за разговором с мужчиной в ливрее, которого никогда прежде не видела. Лет сорока, длиннолицый…

Бофор вынул из кармана рисунок, сделанный Персевалем, и показал ей.

— Похож?

— Действительно, одно лицо!

— Ваш отец дома?

— Нет, он уехал в наш замок Оффмон.

— Жаль. Я пригрозил этой женщине, что если ребенка завтра же не вернут матери, то к ней пожалуют с обыском слуги короля.

Красавица Мари-Мадлен покинула подушки, на которых до того изящно возлежала.