Осенний трон Чедвик Элизабет
Прибыл священник. От запаха и вида крови лицо у него перекосилось. Тем не менее он быстро совершил последний обряд и вложил в руки несчастной крест.
– Да помилует Бог вашу душу, госпожа, – жалостливо прошептала дама Алисия. Со слезами на щеках она опустилась на колени у постели Розамунды, перебирая четки.
Лицо роженицы посерело, а дыхание стало слабым.
– Скажите Генриху, что я прошу у него прощения, – едва слышно выговорила она, когда священник отошел. – Скажите ему, что я умерла с мыслью о нем… скажите, что я умерла как жена, исполняющая свой долг. Мне так стыдно, что я подвела его.
Обитатели монастыря Годстоу любили Розамунду. Дело было не только в ее молодости, красоте и добром нраве. Она всегда поминала монахинь в своих молитвах и в праздничные дни посылала им подарки. Благодаря ей монастырь получил покровительство короля и превратился в богатый и влиятельный центр окрестных земель.
Опечаленные сестры приняли тела Розамунды и ее мертворожденного рыжеволосого младенца и похоронили их на самом почетном месте: в алтарной части храма. Обручальное кольцо после долгих прений монахини оставили у покойницы на пальце. За монастырскими стенами догорал золотой сентябрь.
Белла вздернула носик и сделала вид, будто не замечает смешки и негромкие шуточки брата Уилла и кузена Иоанна. Вообще-то, предполагалось, что мальчики заняты шахматами, но они то и дело отвлекались от доски, посматривали через комнату на Беллу и заговорщически переговаривались. Они явно затевают что-то нехорошее.
Всю неделю кузены бродили по королевскому замку, путались у всех под ногами и устраивали всевозможные проказы. Лидером парочки обычно был Иоанн, а Уильям только следовал за товарищем, но порой и у него возникали шальные идеи: например, «случайно» оставить ворота открытыми, чтобы свиньи пробрались в огород и потоптали капустные грядки. Когда озорников призывали к ответу, они неизменно отпирались и клялись в своей невиновности, правда им никто не верил. А буквально днем ранее, вспомнила Белла, Иоанн связал одной веревкой кота, собаку и петуха и потом с упоением наблюдал за последовавшей кровавой бойней. Дядя Генрих, насколько могла судить Белла, находил все подобные выходки забавными и списывал их на мальчишескую непоседливость. И вообще, ему было недосуг выслушивать жалобы домочадцев на поведение двух сорванцов.
Белла знала, что, будь ее отец дома, Иоанну и Уиллу их проделки не сошли бы с рук. Увы, родители вернутся с Сицилии только к Рождеству. Время от времени Белла жалела, что они не взяли ее с собой, но с другой стороны – ей досталась бы роль прислуги, все внимание захватила бы Иоанна. Зато когда папа и мама приедут, Белле не придется больше соперничать с красавицей-кузиной, и наверняка ей привезут много подарков – костяные гребни, драгоценности и яркие шелка из знаменитых сицилийских мастерских. Вот чего с нетерпением ждала Белла.
Иоанн что-то шепнул и, когда Уилл повернулся, чтобы посмотреть на сестру по указке товарища, стащил с шахматной доски одну из фигур двоюродного брата и сжал ее в кулаке. Поняв, что Белла видела его хитрость, Иоанн послал ей грозный взгляд, на что девочка ответила высокомерным презрением. Между ней и Иоанном никогда не было теплых отношений. Кузен дергал ее за волосы, плевал ей в чашку, ломал ее вещи, а она в отместку ябедничала на него своему отцу, щипала его и до последнего времени толкала. Но теперь Иоанн стал слишком сильным для этого, да и Белла в отсутствие отца, который всегда защищал ее, вела себя более осмотрительно.
Недавняя помолвка Иоанна с Хависой Глостерской и планы Генриха сделать младшего сына королем Ирландии наполнили мальчика непомерным самодовольством. Он даже усвоил новую развязную походку, которую Белла терпеть не могла.
Девочка взяла в руки корзинку с рукоделием, намереваясь заняться вышиванием ленты для котты, – это был подарок отцу, который Белла готовила к его возвращению. Но едва она приподняла крышку, как в нос ей ударило ужасное зловоние. Белла закричала: на ткани лежала дохлая крыса. Из полуразложившегося трупа на орнамент, который с таким усердием вышивала Белла, натекла отвратительная жидкость. Девочка схватила корзинку и швырнула ее через комнату. Крыса выпала на лету и ударила Иоанна в грудь, оставив на его накидке грязное пятно. Мальчишка с воплем отпрыгнул назад, но быстро пришел в себя, схватил мертвого грызуна за хвост и запустил обратно в Беллу. Уилла же разобрал такой хохот, что он едва стоял на ногах.
Посреди этого безобразия в комнату ошел коренастый юноша с волнистыми каштановыми волосами.
– Что тут творится? – закричал он, уперев руки в бедра. – Что это вы так расшумелись, деревенское отродье?
– Я думал, это тебя так зовут, – с подленькой ухмылкой протянул Иоанн. – Это же твоя мать была шлюхой из простонародья.
Белла испуганно раскрыла глаза от оскорбительного поведения кузена, но в глубине души восхитилась. Сама она на подобный вызов старшим никогда не решилась бы. Джеффри Фицрой – старший сын короля, но рожденный вне брака. Он занимал должность королевского канцлера, был назначен епископом Линкольна и приходился Иоанну единокровным братом.
Джеффри подошел к Иоанну, схватил его за плечи и как следует встряхнул.
– У меня нет времени на твои глупые выходки! – отчеканил он. Его серые глаза светились гневом. – Да, глупые, ничего умного в твоих словах нет, а насмехаться можешь сколько угодно.
Иоанн вертелся в его железной хватке, пытался вырваться, но безуспешно.
– Не трогай меня! Я все расскажу папе!
– Давай беги ябедничать, и посмотрим, что из этого выйдет, – издевательски усмехнулся Джеффри.
Иоанн побледнел от злости, но, понимая, что силы неравны, смолчал. Тогда Джеффри тряхнул его напоследок еще раз и отпустил. Взъерошенный проказник отскочил в сторону и стал приводить в порядок растрепанную одежду. В комнате стояла отвратительная вонь.
– Он засунул дохлую крысу в мою рабочую корзинку и испортил мое рукоделие! – Белла намерена была сделать все возможное, чтобы Иоанн получил по заслугам. – Мне придется выбросить вышивку, а это была кайма к папиной новой котте!
Ей даже не пришлось притворяться расстроенной – голос дрожал по-настоящему, ведь она вложила столько труда в подарок для отца. Всем своим видом Белла внушала Джеффри, что он ее герой и что она верит в его способность вершить правосудие.
Джеффри заглянул в корзинку и с отвращением отпрянул.
– Тебе возместят ущерб. Я лично прослежу за этим.
Белла молча смотрела на него. Чем можно возместить ее время и старания?
В их беседу встрял своевольный Иоанн:
– Да не слушай ты ее. Из-за ерунды разоралась. Дурацкая вышивка – кому она нужна!
Джеффри перевел на него тяжелый взгляд:
– Если бы испортили твою вещь, ты не считал бы это ерундой. Ты бы шум поднял до небес. Нет, ну зачем так было делать? Пользы от этого никакой, и это не смешно. Тебе давно пора уже вырасти из подобных шалостей.
Иоанн дернул плечом.
– Ну и ладно. Извиняюсь, – бросил мальчик таким тоном, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что виноватым он себя не считает. – Я не хотел никого обидеть. Это была шутка.
– Нет, ты хотел, хотел! – не отступалась Белла. – И я не прощу тебя. Никогда!
Иоанн тут же вскинулся:
– Подумаешь! Как будто мне не все равно.
– Успокойся! – рявкнул Джеффри. – Тебе не должно быть все равно, потому что в будущем тебе понадобятся друзья и союзники. Что ты будешь делать, когда все от тебя отвернутся из-за гадостей, которые ты устраивал им в прошлом?
Иоанн упрямо сжал губы, и Джеффри, видя, что его слова не достигают цели, махнул рукой:
– Предупреждаю всех вас: не попадайтесь королю на глаза и ведите себя тише воды ниже травы. Он только что получил дурную весть, и настроение у него ужасное.
Вот тут Иоанну стало интересно.
– Что за весть?
Джеффри вздохнул:
– Розамунда де Клиффорд скончалась при родах, и младенец тоже.
– Хорошо. – Улыбка Иоанна была холодна. – Она получила по заслугам. Шлюха, как и все остальные, что были до нее. Отец скоро забудет ее, он всегда их забывает. До Рождества в его постели уже будет другая.
– Смотри, чтобы твои слова не дошли до отца, а то неделю сесть не сможешь. – Джеффри опять покачал головой. Младший брат вызывал у него глубокую неприязнь и озадаченность. – Откуда в тебе столько яда?
Иоанн опустил глаза. Он не желал продолжать спор и больше не проронил ни звука.
– Веди себя как следует, – напутствовал его Джеффри, – и другим жить не мешай.
Белла знала, что для Иоанна это все пустые слова. Ух как она ненавидит его! Но… этот его взгляд сквозь прищуренные веки, будто блеск острой стали… Он притягивал Беллу и заставлял дрожать от страха и восхищения. Ей очень нравилось, что Иоанн не боится ходить так близко к краю.
Генрих сидел в своей опочивальне перед огнем. Его голова бессильно упала на грудь, тело сотрясали мучительные конвульсии. Он не мог поверить, что Розамунда покинула его, что их последняя встреча оказалась прощальной. С такой глубокой раной Генрих не в силах был справиться. А ведь он король. Если сломается под тяжестью своего горя, вместе с ним рухнет и его королевство.
Уже несколько часов он пребывал в одиночестве. Единственным человеком, который посмел бы войти к скорбящему королю, был Амлен, а он уехал на Сицилию, чтобы выдать Иоанну замуж и убедиться в ее благополучном устройстве в новой жизни. С утра Генрих пытался развеять боль верховой ездой, но ему не стало легче. Только понапрасну коня заморил. Ну почему Господь не забрал вместо Розамунды Алиенору? Это было бы справедливо.
В его постели сменилось много женщин, с одними он провел больше времени, с другими меньше. Но настоящие, близкие отношения были у него только с двумя любовницами, и обе они умерли. Генрих воспринимал это как предательство. При всем своем могуществе приказывать смерти он не мог, и когда люди умирали, они забирали с собой в могилу часть его души. А он оставался жить с незаживающей раной.
Скрипнула дверь. Генрих поднял голову, готовый накинуться с бранью на того, кто нарушил его покой. К удивлению короля, это оказался младший сын. Мальчик на цыпочках крался в комнату.
– Чего тебе надо?
Иоанн замер.
– Ничего, папа. Просто я оставил тут свой нож. – Он указал на кожаные ножны, лежащие на табурете перед камином.
Генрих потер переносицу:
– Из-за такого пустяка ты решился побеспокоить меня?
– Я хотел посмотреть, как ты себя чувствуешь, – обезоруживающе добавил Иоанн.
– Тогда смотри.
Король и сам уставился на сына в тусклом сиянии свечей. Они уже почти не давали света, потому что никто не заменил коптящие огарки. Мальчик походил на полудикого кота, который крадется в тени, навострив уши. Если Иоанн интересуется самочувствием кого бы то ни было, значит на это у него есть корыстная причина. Но Генриха ничья корысть сейчас не волновала.
– Дам я тебе один совет, – сказал он. – Ожесточи свою душу. Мир – суровое место. Никому не доверяй, особенно тем, кто улыбается тебе, потому что в один прекрасный день они все украдут у тебя, и когда это произойдет, предательство покажется тебе таким горьким, что ты не сможешь дышать.
Иоанн взял с табурета ножны и вытащил нож, чтобы осмотреть лезвие и убедиться, что оно не заржавело от крысиной крови. Совет отца ему не нужен. Он и сам уже понял, как устроен мир: власть имущие делают все, что хотят, а у кого власти нет, могут быть только жертвами. Если ты не хочешь стать такой жертвой, наноси удар первым.
– Мне ты можешь доверять, папа, – сказал он. – Я тебя не предам.
Генрих посмотрел, как сын убирает нож в ножны, и вздохнул:
– Ты хороший мальчик. Иди сюда. – Иоанн сел рядом с отцом напротив очага. Отец взлохматил ему волосы. – Из всех моих детей ты самый младший, но это не значит, что я меньше ценю тебя. Может, даже совсем наоборот. Я вижу в тебе себя и понимаю, кем ты способен стать. А от матери у тебя ничего нет.
Иоанн тоже не находил в себе ничего от матери. Слова Генриха стали для него драгоценным даром, ради которого стоило пойти на риск и заглянуть в отцовскую опочивальню. Однажды он сам станет королем, и его владения не ограничатся одной только Ирландией. И править он будет лучше, чем отец.
В Саруме Алиенора слушала, как в надвигающихся сумерках воет за стенами башни ветер. Знойное лето миновало, и осенний шторм азартно обрывал с деревьев первые желтые листья. Королева шила до тех пор, пока могла различить нитку на ткани. Амирия отправилась за едой и свечами, но узница привыкла сидеть в темноте. Свечи нужно экономить. Это раньше она не думала о воске и лампадах, они светили ей до поздней ночи, порой до первых петухов… Мысль о еще одной зиме в Саруме была невыносима.
Запыхавшаяся после подъема по крутой лестнице камеристка внесла поднос с ужином и выданные им на вечер свечи. Выставляя на стол хлеб и вино, она бросила:
– Пока я была во дворе, мне сообщили одну новость.
Алиенора посмотрела на камеристку с осторожным любопытством. Новость новости рознь, но, очевидно, эта – достаточно важная, коли заинтересовала Амирию.
– Какую?
– Говорят, Розамунда де Клиффорд умерла при родах, и младенец – мальчик – тоже не выжил.
Алиенору не захлестнула волна триумфа, сила ее чувств была сравнима разве что с тонким ручейком. Какое это имеет значение? Все тлен.
– Упокой, Господи, ее душу, – пробормотала она. А про себя закончила: «И будь проклят Генрих».
Амирия занялась розжигом свечей.
– Мадам, простите меня. Я думала, вы обрадуетесь, услышав это.
– Скорее, опечалилась.
Служанка задумчиво кусала губы. Очевидно, она была чем-то взволнована и в конце концов не выдержала:
– Ее похоронят в Годстоу, и король говорит, что оплатит строительство усыпальницы для нее и ежедневные молитвы за упокой ее души. Это же неприлично!
– Ну да, неприлично, да и ей от этого лучше не станет. – Алиенора представила, как Розамунда возлежит в гробу посреди храма, словно королева. Часто ли будет навещать ее могилу Генрих? Так же часто, как могилу Томаса Бекета? Чаще, чем приезжал он в Редингское аббатство, где похоронен его первенец? – Мне жаль ее, и это правда.
Она приступила к скромной трапезе из хлеба и сыра, мечтая о говядине, тушенной с тмином и имбирем, о сдобренном специями вине и о своем любимом засахаренном горошке. В Саруме королева не голодала, однако еда была совсем не аппетитной. Имбирное печенье, подаренное Изабеллой и Амленом, давно уже закончилось, хотя Алиенора пыталась растягивать удовольствие.
После ужина она помолилась перед переносным алтарем. В ее комнате он был одним из нескольких предметов роскоши, которые ей позволено было иметь при себе: отделанный сапфирами и горным хрусталем, с костью от пальца святого Марциала под мраморной крышкой. Алиенора молилась о Розамунде, поскольку таков был ее христианский долг. Генриха она презирала и ненавидела за то, что тот выставлял любовницу напоказ всему двору, но сама Розамунда обладала лишь преходящей властью спальни. Алиенора никогда не видела в ней сколько-нибудь серьезной угрозы для себя как королевы. Бедная, глупая девчонка.
Вернулась камеристка, относившая грязные тарелки судомойке, и объявила, что узнала еще одну новость.
Алиенора удивленно вскинула брови.
– Это поистине пир во время голода, – язвительно заметила она. – Что на этот раз?
Тон королевы заставил камеристку смутиться.
– Торговец вином говорил одному из стражников, что ваш сын Молодой Король и его королева ожидают ребенка к следующему лету.
Два чувства разом охватили Алиенору: радость при мысли о внуке от старшего сына и горечь оттого, что эту новость ей пришлось узнать таким жалким образом – как сплетню, подслушанную у прислуги. Где посланец с торжественным уведомлением? Какие еще взлеты и падения семейной и политической жизни остались ей неведомы? Ребенок явится на свет у родителей, которые не имеют собственной земли. Они живут только за счет тех средств, что согласится выдать им Генрих, и тратят их, кажется, прежде, чем успеют пересчитать.
– Это и в самом деле хорошая новость, – ответила она, потому что нужно же было что-то сказать.
Разумеется, Алиенора не могла надеяться на то, что теперь Генрих поддержит Гарри и даст ему в управление какие-то владения. Будет очень неправильно, если Маргарита родит сына отцу, у которого нет и ярда собственной земли. Генриху всего сорок три года, а его отцу, Генриху I, было почти семьдесят, когда он умер.
И все-таки новая жизнь – это всегда новая надежда.
– Поднимем же тост. – Алиенора велела служанке наполнить кубок вином. – За моего сына, его жену и их будущего ребенка. Пусть они процветают и благоденствуют!
Глава 9
Замок Сарум, июль 1177 года
За крепостными стенами раскаленное солнце выжигало синеву с неба. Трава на холмах пожухла, белым маяком горел в бесцветном зное собор. Хотя пора гроз еще не наступила, в воздухе уже чувствовалось нарастающее напряжение. Благодаря толстой каменной кладке внутри крепости было относительно прохладно, но Алиенора изнемогала от сидения взаперти и призвала Амирию отложить шитье и выйти на прогулку.
Когда дамы покинули укрытие замка, на них обрушился жар солнца, словно удар огромного кулака. Два стражника, прислонив оружие к стене, уселись в тени на корточках и коротали службу за бесконечной игрой: бросали мелкие камешки в более крупный. При виде королевы они вяло изобразили положенное приветствие и больше не обращали на нее внимания. На этом пекле они впали в летаргию, и сил у них хватало только на то, чтобы наблюдать за служанками у колодца. Девушки подобрали юбки, так что оголились стройные икры, и со смехом плескали друг на друга водой. Под радугой брызг пробежал мальчонка в одной рубашке. Алиеноре он остро напомнил ее сыновей, когда те были в том же нежном возрасте. Она ностальгически улыбнулась.
В последние две недели в замке начались работы по строительству новой проездной башни и внутренней стены вокруг замка. Появление каменщиков разнообразило скучные будни королевы. Ей даже стало казаться, что Сарум не такая уж Богом забытая глушь, что и здесь происходит нечто, заслуживающее внимания. Однако, зачем Генриху понадобилось перестраивать крепость, оставалось загадкой. Не видит же он в ней, Алиеноре, угрозу столь серьезную, что без новых стен и защитных сооружений с ней не справиться? Нет, наверное, это предупреждение для остальных: чтобы ни у кого и в мыслях не было освободить ее.
Девушки у колодца прервали на минутку веселье и присели перед королевой в реверансе. Маленький мальчик, еще не доросший до понимания этикета, продолжал самозабвенно брызгаться. Когда его мать попыталась поймать и остановить его, Алиенора подняла руку:
– Пусть играет. Я бы и сама с ним поиграла, если бы могла.
Она пошла дальше, понимая, что стесняет служанок своим присутствием. На лесах вокруг подрастающей башни трудились каменщики. Один работник разделся до брэ, и Алиенора оценила его жилистую мускулатуру. Льняная ткань облепила ягодицы и бедра, так что и там воображению почти ничего не оставалось. В глазах Алиеноры блеснуло одобрение, Амирия же отвела взгляд.
Внезапно дозорный на башне схватил рог, висевший у него на перевязи, поднес к губам и издал долгий, протяжный звук.
– Король! – послышались крики. – Прибыл король! Кланяйтесь своему господину!
Полураздетый работник упал на колени, его товарищи побросали инструменты и тоже встали рядом с ним на колени. Солдаты поспешно распахнули ворота, а от королевских покоев примчались стражники, на бегу натягивая шлемы.
Несмотря на жару, Алиеноре показалось, будто на нее опрокинули ведро ледяной воды. Что здесь делает Генрих?
Рыцари королевского эскорта по двое входили во двор замка. Среди них гарцевал на коне Генрих. Он прибыл не с целым двором, а лишь с небольшой свитой в количестве двух десятков человек. Его единокровный брат Амлен был в их числе.
Наблюдая за тем, как Генрих спешивается, Алиенора отметила, с каким трудом он спрыгнул на землю. Лицо его обгорело на солнце до густо-малинового цвета, несмотря на соломенную шляпу. И он отрастил живот, отчего стал похож на пожилого мужчину. Как обычно, в каждом жесте Генриха сквозило нетерпение, однако его энергичные движения стали какими-то тяжеловесными, словно шар из цельного железа.
Когда оруженосцы и конюхи забрали у спешившихся всадников лошадей, Генрих двинулся к крепости. При ходьбе король сильно припадал на правую ногу, но едва он заметил супругу, то сразу постарался скрыть хромоту. Алиенора встала перед замком в такой позе, будто была хозяйкой, принимающей гостей, а не узницей. Этикет она тем не менее соблюла и присела перед Генрихом в реверансе, однако выпрямилась, не дожидаясь его разрешения. На лице Генриха проступило раздражение.
– Сир, какая неожиданность! – произнесла Алиенора. – Добро пожаловать. – Любезные слова шли вразрез с саркастическим тоном. – Прошу зайти и отдохнуть с дороги.
Генрих смерил ее холодным взглядом:
– Перестань! Я здесь не для того, чтобы играть с тобой в игры.
Губы Алиеноры сжались в узкую полоску.
– Я тоже. И мне хорошо известно, для чего здесь я. – Она обвела рукой незаконченное строительство. – Все эти новые сооружения производят сильное впечатление, но скажи, неужели ты настолько меня опасаешься, что чувствуешь потребность в укреплении замка?
Они зашагали в сторону главной башни. Беленые стены в лучах безжалостного солнца слепили им глаза. Служанки уже ушли от колодца, забрав упирающегося малыша с собой. От их недавнего веселья оставалось лишь несколько пятен влаги на плитках двора, но и те быстро высыхали.
– Тебя я ничуть не опасаюсь, как тебе известно, – сухо процедил король. – Любую крепость надо обновлять время от времени. То же самое сейчас делают в Кларендоне, чтобы и он был готов ко всему, что бы ни случилось.
Алиенора получила подробный ответ, но у нее сложилось впечатление, что мысли Генриха заняты чем-то другим.
Они вошли в главный зал, но Генрих не остановился там, а прошествовал дальше, в помещение без всякой обстановки, если не считать простого стола и пары сундуков. Там он отстегнул пояс и бросил его на один из сундуков, следом полетела шляпа.
– Бог мой, как жарко!
Генрих поморщился и принялся растирать ногу. Его беспокоит старая травма, поняла Алиенора, и больной ноготь на правой ступне. Генриха часто лягали кони, и один такой инцидент привел к тому, что на бедре образовалась незаживающая язва. А ей сопутствовали приступы лихорадки и воспаления.
Слуги принесли разбавленное водой вино, и Алиенора села к столу. На пыльном полу под ее ногами блестела застывшая лужица свечного воска. Она пока не понимала, зачем они здесь. Лицо следовавшего за королем Амлена напоминало крепко запертую дверь. Рыцари из свиты остались в зале.
– Чем обязана честью видеть тебя? – поинтересовалась она у супруга. – Не думаю, что ты приехал, потому что соскучился.
Генрих осушил свой кубок и наполнил его снова.
– Разумеется, не поэтому. Если бы не одно недопонимание между нами и не мое желание видеть, как продвигается строительство, я бы поскакал прямо в Кларендон.
– Недопонимание? – Она изобразила полное неведение. – Что это может быть, сир?
Он провел мозолистой ладонью по лицу, утирая пот. На лбу и скулах остались грязные дорожки.
– За день до моего отъезда из Вудстока пришли новости – из Франции. Из Парижа.
– Это про Маргариту? Она родила?
Генрих кисло усмехнулся:
– Странно, что ты еще не в курсе. Уверен, несмотря на все меры к тому, чтобы жизнь твоя текла в уединении, ты находишь источники для получения новостей. Да, она родила – в первый день июля. Это мальчик, нарекли его Уильямом. Теперь наш наследник обзавелся собственным наследником.
Алиенора предпочла бы узнать эту новость от кого угодно, но только не от Генриха. Но, по крайней мере, он не скрыл от нее это важное событие, и свершилось оно совсем недавно. У Гарри родился сын, ее внук. От старшей дочери Матильды у нее уже имелись внуки, но им не суждено было носить английскую корону, в отличие от этого новорожденного младенца.
– Я счастлива. И очень рада за Гарри и Маргариту. – Для ее сына рождение ребенка стало достижением, над которым Генрих не имел никакой власти. – Ну уж теперь-то ты отдашь Гарри его наследство, чтобы ему было где растить сына?
Генрих откинулся на спинку скамьи с неприступным видом.
– Подумаю над этим.
«Но ничего не сделаешь».
– Я напишу Гарри.
– И я буду рад отправить твое послание со своим самым быстрым гонцом.
«Только сначала прочитаешь написанное».
– Как великодушно с твоей стороны, – нейтральным тоном отозвалась Алиенора.
Он задумчиво потер подбородок:
– Людовик настаивает на том, чтобы Ричард женился на Адель, но я не склонен давать согласие.
Алиенора едва удержалась, чтобы не состроить гримасу. Она обещала Ричарду, что он никогда не женится на этой девушке, но из Сарума мало что могла предпринять.
– Люди говорят, что ты спишь с ней и именно поэтому стремишься расторгнуть наш брак – хочешь сделать ее своей королевой.
– Люди много чего говорят, язык-то без костей.
– Я даже слышала, будто с ней ты находишь утешение после кончины Розамунды.
Его обгоревшие на солнце щеки побагровели, а глаза ярко заблестели.
– Никто не заменит мне Розамунду. – Генрих смотрел на Алиенору жестко, почти враждебно, но она видела, что муж по-настоящему страдает, хотя и старается скрыть это. – Дочка Людовика – бесхарактерная курица, Розамунде она и в подметки не годится. Но раз тебя так волнует этот вопрос, открою тебе: троюродная кузина Розамунды Ида – вот кто для меня единственное утешение в эти дни.
У Алиеноры сообщение супруга вызвало только презрение. Кто такая Ида, она не знала, но предполагала, что новая избранница Генриха – очередная доверчивая, впечатлительная девочка, с которой он может без помех проявлять свою власть и волю. Все они у него такие.
– Адель – часть управления государством. Никто не смеет диктовать мне – ни Людовик, ни мой сын. Я решаю, когда быть свадьбе, а не Людовик, не Ричард и не папа римский.
Алиенора промолчала, потому что его позиция в отношении этого брака совпадала с ее желаниями. Но доверять ему нельзя. В любую секунду он может переменить мнение, если того потребуют его интересы.
Пока слуги накрывали для гостей стол, Генрих решил отлучиться, чтобы лекарь осмотрел его больную ногу. Алиенора сделала вывод, что старая травма беспокоит его сильнее, чем он показывает.
– Его нога никогда не заживет, если он будет подолгу сидеть в седле, – бросила она Амлену.
Тот передал слуге пустой кубок для новой порции вина. Его лицо тоже обгорело на солнце, но все же не так сильно, как у белокожего Генриха.
– Я пытаюсь заставить его чаще отдыхать, да только он меня не слушает.
Они оба умолкли. Беседовать им было неловко – во-первых, из-за положения Алиеноры, а во-вторых, из-за того, что Амлен беззаветно предан Генриху, а его жену королева считает своей сестрой и ближайшей подругой.
– Здорова ли Изабелла?
– Здорова, – ответил Амлен. – Она сейчас в Конисбро. Там еще много недоделок – работают каменщики, как и здесь, в Саруме. Но главный зал вполне пригоден для жизни. Изабелла привезла для вас с Сицилии шелковые ткани и другие подарки. Вручит вам при первой же вашей встрече. – Он усмехнулся. – И тогда же она поведает вам все подробности нашей миссии – такие, которые мужчина счел бы незначительными, но которые столь важны для женщин.
Алиенора улыбнулась:
– Уверена, что, несмотря на этот мужской недостаток, вы все-таки сможете рассказать мне, хорошо ли устроилась Иоанна.
Амлен несколько опешил от неожиданной трактовки его слов, но потом кивнул, признавая остроумие собеседницы:
– Иоанна влилась в новую жизнь так, будто родилась там. Все были рады ей; король – прекрасный человек и весьма любезный, к Иоанне он был очень добр. Королевский дворец достоин всяческого восхищения. Я никогда не видел столько картин и колонн, таких пышных садов.
Выведать у Амлена что-нибудь, помимо самых общих описаний, труднее, чем вырвать коренной зуб. Нельзя утверждать, что он совсем невосприимчив к прекрасному, просто ему недостает поэтического видения и языка.
– Да, это все я видела и сама в давно минувшие годы, в другой жизни. Теперь вот думаю, не совершила ли я ошибку, не оставшись в свое время на Сицилии. Очень рада слышать, что супруг моей дочери хорошо к ней относится. Это то, чего я желала ей всем сердцем.
– Иоанну ожидает там благоденствие, – ответил Амлен. – В путешествии ваша дочь выказала здравый смысл и крепость духа, а когда мы прибыли на место, свою роль она исполнила безупречно. – Смущаясь, он добавил: – Расставаясь, Иоанна взяла мея за руку и попросила передать привет всем, кто остался в Англии, и отдельно – госпоже матушке.
Алиенора на мгновение зажмурилась от пронзившей сердце боли. Госпоже матушке, которую девочка почти не знала, поскольку большую часть времени они не были вместе.
Вернулся Генрих. После обработки и перевязки раны он хромал сильнее, чем раньше. Алиенора стала догадываться, что краснота на его лице не столько следствие солнечного ожога, сколько симптом лихорадки. Король сел, не в силах сдержать гримасу боли, и обвел всех присутствующих грозным взглядом: чтобы никому и в голову не пришло комментировать его состояние. Взмахом руки приказал оруженосцу налить ему вина с водой.
Трапезу прервало появление слуги в сопровождении гонца. В последнем Алиенора признала Вигэна, одного из писцов Генриха, который часто исполнял поручения личного характера. Одежда Вигэна потемнела от пота, а кожаная сумка покрылась дорожной пылью, поднятой копытами его коня.
– Сир. – Вигэн опустился на колени и со склоненной головой протянул Генриху письмо.
Генрих взломал печать и развернул свиток. На его лице не отразилось никаких эмоций, оно оставалось неподвижным, словно высеченное из камня.
– Сир, простите меня. Я пытался перехватить гонца с первой вестью из Франции, но он слишком сильно опережал меня.
– Прочь с глаз моих! – отрезал Генрих.
Вигэн был рад исполнить этот приказ и скрылся из виду быстрее перепуганного зайца.
Король посидел несколько минут молча, закрыв лицо ладонью, потом обратился к Алиеноре:
– Младенец скончался. Его нашли бездыханным в колыбели.
– Нет – воскликнула она и зажала рот рукой.
– Он прожил всего три дня, – сдавленным голосом произнес Генрих.
– Упокой, Господи, его бедную маленькую душу! – (По крайней мере, он глотнул воздуха жизни и, значит, был крещен и попадет на небеса, однако это слабое утешение для тех, кто остался на земле.) – Несчастные Гарри и Маргарита… Боже милостивый, какое горе!
Генрих мгновенно вскинулся:
– Теперь ты видишь, почему я не могу доверять ему? Стоит лишь опереться на него, как тут же понимаешь, что вместо опоры у тебя под рукой пустота. Вот только что был ребенок – и нет его.
– Ты это не всерьез! – Алиенора пришла в ужас от этих слов. – Это в тебе говорят разочарование и горе. Наш с тобой первенец прожил всего три года. Скажешь ли ты о себе то же самое?
Он сжал кулаки:
– Меня не было рядом, когда он умер. Не перекладывай на меня свою вину.
Алиенора отпрянула, как от удара. От жестокости супруга у нее пропал дар речи.
Генрих с трудом поднялся и бросил Амлену:
– Мы не будем здесь останавливаться. Скажи конюхам – пусть седлают. Мы едем в Винчестер.
– Примите мои соболезнования. – Амлен глянул на Алиенору, показывая, что его слова адресованы и ей тоже. – Подобные новости всегда разрывают сердце.
На это Генрих раздраженно вспылил:
– Тут ничего не поделать! Если ты упал с коня, то надо забраться обратно в седло, вот и все. Ребенок родился, ребенок умер. Сколько ни горюй, назад его не вернешь. Пусть пробуют еще, как только Маргарита пройдет обряд очищения.
Амлен ничего не возразил, лишь его глаз нервно подергивался.
– Пойду распоряжусь насчет лошадей, – бросил он, покидая комнату.
– Неужели в тебе нет ни капли жалости? – прерывающимся голосом спросила Алиенора и сама себе ответила: – Конечно нет, что за глупый вопрос.
– Да жаль, жаль, что ребенок умер! – взорвался Генрих. В его глазах горел лихорадочный блеск. – Он ведь был моим внуком и должен был добавить славы моей династии. Но бессмысленно рыдать над тем, что закончилось, не успев начаться. Прочитай молитву, госпожа королева, и забудь. Они молоды. У них будут еще дети.
– Говори что хочешь, только не рассчитывай, что Господь всегда будет на твоей стороне.
Разъяренный супруг сжал челюсти и похромал прочь из комнаты.
Генрих убегал, но Алиенора знала, что это бесполезно: то, от чего он бежит, всегда будет гнаться за ним и однажды настигнет.
Глава 10
Замок Сарум, зима 1178 года
Декабрь был железным месяцем. Мороз сковал землю в первую же неделю зимы. Хотя самая длинная ночь года уже миновала, световой день едва рос, и Алиенора не могла избавиться от ощущения, будто вся ее жизнь погрузилась во мрак. За восемнадцать месяцев к ней наведалось всего несколько посетителей, новости из внешнего мира почти не доходили. Крохами информации порой делился епископ Солсбери, однако по большей части ее держали в неведении о том, что происходит вне пределов замка. Алиенора слышала только, что Генриху грозило отлучение от Церкви, если он откажется женить Ричарда на Адель, но этого так не случилось, как, впрочем, и женитьбы.
Строительство новых сооружений завершилось, и теперь весь замок охватило второе, внутреннее кольцо стен, отчего мир Алиеноры сузился еще больше. Генрих уезжал в Нормандию, в конце лета вернулся, а Рождество провел в Винчестере. Королева думала, что он призовет ее на празднества, но за ней так никто и не приехал.
Рождество Христово она отметила службой в соборе. Внутри храма зажгли свечи, и он стал похож на сердце заиндевелого драгоценного камня. Дыхание вырывалось облачками пара. К концу церемонии Алиенора продрогла так, что едва могла двигаться. Казалось, что суставы и мышцы заледенели.
Не было ни гостей, ни увеселений, ни музыки, ни пира. В ту ночь на Сарум опустился ледяной туман, и замок высился бледной костяной короной, намертво застрявшей в липкой мгле. Алиеноре представлялось, что она исчезает, становится призраком. Что весь замок вот-вот растает, и она вместе с ним, погребенная под двумя рядами стен, и только другие проклятые души будут знать, что с ней. Младенец Иисус родился, но где же свет?
На третий день после Рождества, когда утренние сумерки сменялись вечерними, Алиенора закуталась в меховую накидку и отправилась на прогулку, чтобы размять ноги и отвлечься от монотонного созерцания серых стен. Соборный колокол пробил начало вечерней службы, и звук еще долго висел в воздухе. Она миновала одинокого стражника. Тот хлопал ладонями в перчатках в тщетном стремлении сохранить тепло.
Читать бесплатно другие книги:
