Романс для вора Седов Б.

Глава 2

ДВА МИЛЛИАРДА ЗА КЛОН

Сидя у себя в кабинете, Стропилло размышлял.

Он был доволен — как же, блеснул недюжинным умом, отвел от себя беду неминучую Вчера Батон сообщил ему, что Арбуз определенно схавал наживку — пошел по ложному следу, во всем винит своего дружбана Меньшикова Есть основания надеяться, что теперь уже бывшего дружбана.

Денег, конечно, жалко до слез…

Ну да ничего, наверстаем.

Стропилло подбросил на ладони диск с последним видео группы «Лайбах». Дураки все-таки западники! Думают, их пионерские защиты против копирования смогут устоять перед простыми российскими хакерами Фигушки!

Молодец Миша-студент, расколол всю эту дребедень за каких-нибудь пару часов. За что и получил свои заслуженные двадцать баксов. И достаточно — все равно на косяки да на игровые автоматы протранжирит, на большее у него ума не хватит. А мы запустим это дело в призводство и нагреемся кусков на пятьдесят-шестьдесят Если же удастся двинуть партию в Москву — то и на все сто.

Стропилло мечтательно прикрыл глаза.

Он искренне считал себя не каким-то там примитивным жуликом, а двигателем прогресса, несущим культуру в массы, — и гордился этим. Многие ли в нашей нищей стране могут позволить себе покупать лицензированные фирменные диски по четырестапятьсот рублей? То-то А стропилловские, за сотню, — всегда пожалуйста. А компьютерные программы? Те, которые на Западе по триста долларов каждая и которых у Стропилло по десятку на диске, а диск за ту же сотню, и не долларов, а наших, родных, деревянных? Так кто у нас настоящий патриот — не на словах, а на деле?

Нет, все хорошо и правильно. Единственное, что портит аппетит, — воспоминания об этом строгом мужчине, Сергее Ивановиче.

Кстати, об аппетите.

Стропилло порылся в полиэтиленовом пакете, достал бутерброд с полукопченой колбасой. Принялся задумчиво жевать, обильно посыпая крошками несвежую футболку с надписью «Рок против наркотиков».

Серьезные же люди, должны понимать: раз винчестер в милиции, то с него, Стропилло, взятки гладки. Наверняка отстанут. Обойдется!

Однако не обошлось.

В кабинет без стука вошли двое. Один — пожилой, сухонький, в бежевом полотняном костюме, болтающемся, как на вешалке. Другой — помоложе, плечистый, весь в черном.

Вошедшие брезгливо покосились на засаленный диван. Тот, что помоложе, плотно закрыл за собой дверь. Пожилой прошел к окну и уселся на подоконник, предварительно смахнув с него пыль носовым платком. Молча уставился на Стропилло.

Стропилло неуклюже выбрался из кресла, с трудом проглотил недожеванный кусок бутерброда и неожиданно для самого себя встал навытяжку.

— Привет от Сергея Ивановича, — проскрипел наконец пожилой. — Где винчестер?

Сердце пирата ухнуло куда-то в область желудка, как оборвавшийся лифт.

— Я… — с трудом выдавил он. — У меня его сейчас нет…

— Где винчестер? — повторил пожилой.

— Украли, — пролепетал Стропилло и зажмурился.

Пожилой отвернулся и посмотрел в окно. Желваки под пергаментной кожей на его скулах ходили ходуном.

— Ты очень глуп. Глуп настолько, что даже не в состоянии представить себе, что тебя ждет.

Стропилло был на грани обморока.

— Ты даже не понял, что тебе отдан приказ, за исполнение которого ты отвечаешь головой. Как и за винчестер, где бы он ни находился.

Пожилой встал. Стропилло рухнул в кресло — ноги предательски подкосились.

— Слушай внимательно. У тебя есть сутки. Завтра в двадцать ноль-ноль винчестер должен быть здесь. У тебя его заберут. Все.

Пожилой кивнул плечистому в черном и вышел. Прежде чем последовать за ним, плечистый задержался у порога и весело подмигнул оцепеневшему Стропилло.

— Сдо-о-хнешь, голуба, — протянул он на прощание с издевательским сочувствием, — ой как нехорошо сдохнешь!

И хлопнул дверью так, что жалобно задребезжали оконные стекла.

Хлопок словно оказался сигналом для многострадального кресла, в котором застыл ошарашенный Стропилло. С громким хрустом спинка кресла окончательно отломилась от сиденья, Стропилло полетел на пол, сильно приложившись затылком. Выкатился из кресла и замер в нелепой позе, не решаясь подняться.

Стропилло долго лежал, в ужасе схватившись обеими руками за свои жидкие патлы. Колотил по полу кулаками, пару раз даже поскулил тихонько.

Попал! Ох, как попал!

Боже, что делать?

Наконец способность хоть что-то соображать стала потихоньку к нему возвращаться.

Менты! Ну конечно же, срочно звонить ментам! Пусть они обдерут его, как липку, отоспятся по полной программе — не до жиру, быть бы живу. Скорее, может быть, есть еще возможность как-нибудь вывернуться.

Стропилло вскочил, бросился к телефону. Промахиваясь, заколотил по клавишам пальцем. С замиранием сердца, холодея, отсчитывал нестерпимо длинные гудки.

Ну давай же, давай!

Наконец-то.

— Лейтенант Колбанов слушает! — раздался в трубке ленивый тенорок.

— Петрович, это я, — затараторил Стропилло срывающимся голосом. — Мне до зарезу нужен винчестер. Ну тот, ты понимаешь…

— Андрей, ты, что ли? Что за паника в обозе? То дай, то подай! У нас тут не бакалейная торговля, винчестер твой давно заприходован как вещдок. Сам просил — а мы, как просил, так и сделали, мы слово офицерское держим.

— Петрович, все изменилось, труба! Отдай, Христомбогом прошу! Ты же знаешь — я в долгу не останусь!

— Я пока еще не у тебя на зарплате, а у государства. Не забывайся, Стропилло, не зли меня!

Стропилло в отчаянии изо всех сил пнул ногой ни в чем не повинный стол и чуть не взвыл от боли. Вдруг его осенило.

— Петрович, я вам свой винчестер принесу, номера перебьем — ну какая вам разница?

— Стропилло, ты совсем охренел, если в открытую на уголовку меня вписать пытаешься, — разозлился Петрович. — Достал с этим винчестером! Поднял хай из-за пустой жестянки, говна-пирога, ведь в ней к тому же и нет ничего!

— Как нет ничего? — прошептал Стропилло немеющими губами.

— Да так и нет, Кузяев проверял. Там даже «Виндоуз» не установлен, все чисто, как у новорожденного в жопе. Да и памяти с гулькин нос. У нас следак теперь репу чешет — с какого перепою этот Меньшиков на такую бесполезную хрень позарился? Должно быть, напутал что-то.

— Не может быть! — завопил Стропилло. — Я сейчас приеду, посмотрю сам!

— Это ты в своей хайкиной конторе будешь распоряжаться, — спокойно парировал Петрович, — хотя, конечно, по старой дружбе и могу пойти навстречу где-нибудь на следующей недельке. Если хорошо попросишь, конечно. Найдешь весомые доводы, так сказать. Да только ничего ты там не обнаружишь. У нас и акт научно-технической экспертизы на этот счет имеется. А пока иди в баню. Говорю — достал!

Петрович дал отбой.

Стропилло с трудом оторвал от уха трубку и уставился на нее остекленевшими глазами.

Начальник «Крестов» Валуев был в полном ауте. Заперся в кабинете, непрерывно курил, никого к себе не допускал. Безуспешно пытался прийти в себя.

Побег!

Да еще какой — сорвался именно тот, за кем было неофициально приказано присматривать с особой тщательностью. Когда вчера по окончании концерта в ходе вечерней поверки обнаружилось, что один заключенный отсутствует, Валуев не поверил своим ушам. Приказал пересчитать.

Пересчитали — все равно не хватает.

Рассвирепевший Валуев поднял охрану в ружье, велел выгнать всех мерзавцев из камер в коридоры, прощупать каждый матрац. Лично ходил по камерам, заодно расколошматил о стену три обнаруженных попутно мобильника. По двору пустили собак — может, спрятался где-нибудь, гад.

Бесполезно.

Пришлось доложить начальству. Обрадовать среди ночи.

И вот теперь по городу бушевали всевозможные «перехваты» и «вихри», а полковник Валуев с тоской наблюдал хилый петербургский рассвет в окно своего кабинета. Пока еще полковник…

Блядь!

Привычное заклинание не помогало, не помогала и заветная бутылка двадцатилетнего армянского коньяка, перекочевавшая из стенного шкафа на письменный стол.

Вот тебе и концерт, вот тебе и фанфары.

Прав был осторожный Голыба, когда сомневался, стоит ли связываться с таким непривычным мероприятием. И почему он его не послушал?

А потому.

Полста тысяч долларов на дороге не валяются. Квартира новая что — не нужна? Куда как хорошо справить новоселье в штанах с генеральскими лампасами, до которых, казалось, рукой подать!

Справил, блядь!

Нет, правду говорят, что жизнь человеческая — как зебра. Светлую полосу неизбежно сменяет черная. Утешение, конечно, так себе.

Но кто, как?

Струнодеры эти все — понятное дело, не в счет. Кишка тонка замутить такой серьезный коленкор, да и ни к чему им это. Легкие денежки на песенках про тюремную романтику сшибать — это тебе не самому парашу нюхать.

Ну что ж, копнем пациентов.

И начнем со смотрящего. Раз ты смотрящий, так и смотри в оба.

С тебя и спрос.

Валуев убрал коньяк в шкаф и нажал кнопку селектора.

— Из сто тринадцатой Батурина ко мне!

Руслан Григорьевич Батурин по кличке Мельник из своих неполных пятидесяти двух лет провел за решеткой считай что половину. Посторонний человек ни за что бы не поверил, что этот благообразный лысоватый молчун с лицом в меру пьющего интеллигента прошел долгий и тернистый путь от рядового карманника до смотрящего главного питерского изолятора временного содержания.

Однако при ближайшем знакомстве сомнения наверняка бы отпали.

Оказавшись в валуевском кабинете, Мельник молча дождался, пока выйдет конвоир. Не спрашивая, сел. Валуев так же молча следил за ним налитыми кровью глазами, тиская очередной окурок в переполненной пепельнице.

— Удобно, Мельник? — спросил он свистящим шепотом, еле сдерживаясь. — Нигде не жмет?

— Бывает хуже, начальник.

— Хуже тебе будет в карцере. Еще хуже — в зоне на Металлострое, среди пантелеевских быков, для которых ты как красная тряпка. И уж совсем плохо — в ментовской прессовальне под Пупышево, которую я тебе устрою как с куста, блядь буду!

Валуев с размаха хлопнул по столу растопыренной ладонью Мельник криво ухмыльнулся.

— Обижаешь, начальник. Что за страсти спозаранку, да еще и натощак?

— Страсти? Ты что, всерьез тут себя хозяином-барином возомнил? Думаешь, так и будешь жировать зазря в четырехместном люксе с холодильниками-телевизорами да со свиданками в отдельной комнате? Мигну — и нет тебя!

— Твоя сила, твои козыри. А вообще, начальник, я к тебе в соратники не подписывался и подписываться не собираюсь, так что нечего и пенять за сносную жизнь. Моя забота — порядок на местах.

— Так что ж ты, сучий потрох, за своими гавриками не смотришь? — Валуев приподнялся, опираясь руками о стол. — Что, никто не знал, что этот Чернов в побег собирается? Ну и что ты за смотрящий после этого?

— Ты, начальник, наши законы знаешь, — нехотя процедил Мельник, — у тебя своих наседок полно, с них и спрашивай.

— Мудак! Чернов этот — не ваш. Он враг — считай, что политический, космо… космополит безродный! От него одна гниль и зараза. Такого сдать не в падлу, а в заслугу по всем понятиям, и нашим, и вашим. А он совершает побег, можно сказать, у всех на виду!

Валуев смахнул пот со лба, отдышался.

— Короче. За Черновым был пригляд от очень серьезных людей. И теперь перед ними придется отвечать. Ну а люди эти такие серьезные, что даже я, начальник тюрьмы, для них все равно что пыль на ботинке. Смахнут и не заметят. А уж ты, будь ты хоть трижды смотрящий, вообще микроб!

Мельник напряженно молчал.

Валуев обошел стол и навис над ним, уперев руки в толстые бока.

— Теперь слушай. Шутки в сторону. Я тебя размажу, можешь не сомневаться. Разворошу всю твою шоблу, рассую по ссученным хатам, покоя никому не дам. Кровавыми слезами умоетесь! Сделаю, как говорю, ты меня знаешь — если только не предоставишь мне этого Чернова на блюдечке со всеми потрохами. Понял?

Мельник молча кивнул головой.

— Все. Иди отсюда, тряси своих урок.

Спровадив Мельника, Валуев взял со стола бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Выдержанный коньяк наконец-то помог — на душе стало хоть немного поспокойнее.

Не может быть, чтобы Мельник ничего не раскопал. А там, глядишь, и удастся как-нибудь прогнуться — бог даст, сохранить должность и звездочки. О генеральстве, конечно же, следовало в любом случае забыть раз и навсегда.

Тонко затренькал черный эбонитовый телефон. Валуев машинально взглянул на часы — девять. Сейчас потребуют к отчету, понеслась звезда по кочкам.

— Валуев? — осведомился вальяжный голос.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

— Ну, что там у тебя?

Валуев замешкался.

— Оглох? — тут же донесся властный окрик.

— Товарищ генерал-майор, приняты все необходимые меры, проводится комплекс активных мероприятий…

— Результаты?

— Пока никаких, — прошептал Валуев, изогнувшись от подобострастия.

На другом конце провода воцарилась тишина. Потом из трубки донеслось:

— Смотри, по краю ходишь…

И короткие гудки.

Валуев моментально покрылся холодным, липким потом.

Нет сна слаще, чем утренний, особенно когда можно позволить себе не вскакивать спозаранку под занудное пиликанье будильника. Можно сладко потягиваться, ворочаться, поплотнее закутываясь в теплое одеяло… Пока не надоест.

Сергей Иванович очень ценил такое вот времяпрепровождение, тем более что не часто мог себе его позволить. Иногда, когда выпадало свободное утро, даже специально ставил будильник на заведомо ранний час. Куда как приятно вскочить спросонья, ошалело озираясь, — и вдруг понять, что тревога ложная, можно спать дальше! Снова откинуться на подушку и медленно погружаться в блаженную дремоту, специально оттягивая мгновение окончательного засыпания.

Кайф!

Именно на такой кайф рассчитывал Сергей Иванович, укладываясь в кровать накануне вечером. Пришлось засидеться допоздна — дожидался доклада о том, как пройдет урезонивание зарвавшегося Стропилло. Совсем нюх потерял, паскуда, вздумал в бирюльки играть. Ну ничего, судя по всему, понял наконец, с кем имеет дело.

Говорят, чуть не обосрался со страху, задергался, как клоун на ниточках.

Это хорошо. Однако для профилактики придется поучить его еще разочек, когда все закончится, — чтобы в дальнейшем и пикнуть не смел. С кадрами надо работать грамотно.

Так что почивать Сергей Иванович отправился с чувством полного удовлетворения. Еще и почитал на сон грядущий какой-то детективчик, оттолкнув локтем жену, пристававшую с глупостями. Господи, какую херню пишут! Знали бы, как все происходит на самом деле, у серьезных людей!

Ладно, баю-баюшки-баю, не ложитесь на краю…

Хрен меня кто поднимет завтра раньше двенадцати!

Однако утро началось для Сергея Ивановича совсем не так, как он планировал. Разбудил его ни свет ни заря мобильник — тот самый, для специальных звонков. Пока ворочался, нашаривая часы, — блин, восемь утра, кого несет в такую рань! — пока с отвращением таращился на храпящую жену, размалеванную каким-то дурацким ночным кремом запредельной стоимости, мобильник умолк.

Сергей Иванович потянулся к тумбочке, вытащил мобильник из-под недочитанного детектива. Поднес дисплей к слипающимся спросонья глазам.

Самоедов! Сон как рукой сняло.

Сергей Иванович вскочил, быстро вышел на кухню и нажал кнопку вызова непринятого звонка.

— Адольф Богданович? — преувеличенно бодрым голосом произнес Сергей Иванович.

— Мобильником, Иваныч, не тараканов давят, а обеспечивают оперативную связь в любое время суток, — без тени обычной шутливости мрачно буркнул Самоедов. — Я из Шереметьева, через пару часов буду в Ленинграде.

— Адольф Богданович, со Стропилло все в порядке, мои люди провели работу…

— Не тарахти! О каждом своем чихе докладывать нечего, отчитаешься по результатам. Новая забота появилась.

— Неприятности? — осторожно осведомился Сергей Иванович.

— Узнаешь. Пришли-ка за мной в Пулково машину, а сам подгребай к одиннадцати к себе в офис. Да подгони ребят с аппаратурой, пусть пошарят лишний раз насчет клопов — человек один будет со мной. Серьезный человек. Там и поговорим. Все, отбой.

Сергей Иванович отложил мобильник и задумался.

Ох, не к добру все это!

Да, прав смекалистый русский народ — чем дальше в лес, тем больше дров.

В половине одиннадцатого Сергей Иванович уже сидел за столом в своем кабинете и лично наблюдал за хлопотливыми ребятами в наушниках и с портативными магнитными антеннами в руках. Ребята обшарили каждый сантиметр — стены, пол, потолок, мебель, окна, кадку с экзотическим растением диффимбахией.

Все чисто, слава богу.

Сергей Иванович проводил их и вернулся к столу. Нажал спрятанную под полированной столешницей кнопку, и тут же бесшумно опустились наружные металлические ставни из наборных пластин, декорированных под бамбук. Довольно усмехнулся — нет, не зря он велел их установить. Теперь до окон никаким лазерным лучом не добраться, возможность внешнего прослушивания по колебаниям стекол пресечена на корню. Темновато вот только.

Включив настольную лампу с зеленым абажуром, Сергей Иванович посмотрел на часы. Так, одиннадцать…

И тут же раздался стук в дверь.

Вошел Самоедов, за ним — плотный низкорослый мужчина в темно-синем костюме, седой, в черных очках.

Пожали друг другу руки, расселись вокруг стола. Самоедов вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича, молча показал глазами на стены и потолок. Сергей Иванович кивнул.

— Познакомься, Сергей Иванович, — Самоедов указал на своего спутника, — Василий Кимович Безродный, генерал-майор. Главное управление исполнения наказаний, командует Северо-Западом. В нашей организации с первого дня.

— Очень рад! — откликнулся Сергей Иванович и тут же подумал, что радоваться на самом деле нечему.

Вот тебе и доверие!

Ему, руководителю петербургского филиала, только на третий год соизволили сообщить, что на его территории активно действует высокопоставленный член «Воли народа»!

На территории, за которую он, между прочим, отвечает головой.

Смятение Сергея Ивановича не укрылось от Самоедова.

— Не до глупостей, Иваныч! — строго сказал он. — Не барышня. Дело куда как серьезное. Сейчас Василий Кимович доложит последнюю информацию.

— Значит, так, — тут же начал Безродный ровным, невыразительным голосом, — сегодня ночью прошло сообщение о побеге из «Крестов» некоего Чернова Игоря Анатольевича. Факт побега был зафиксирован на вечерней поверке сразу после благотворительного концерта певца Романа Меньшикова на территории изолятора. Принятые по поиску и поимке меры по горячим следам результатов не дали. В девять я принял доклад от начальника «Крестов» полковника Валуева — ничего. Валуев сейчас трясет заключенных, так что возможны подвижки — Валуев землю будет рыть, знает, что висит на волоске. В полдень пройдет доклад по УВД, возможна дополнительная информация. На данный момент у меня все.

Безродный замолчал.

— Ну а теперь я тут кое-что поясню, — Самоедов встал и прошелся по кабинету. — И тебе, Сергей Иванович, и тебе, Василий Кимович. Чтобы вы поняли, какая глубокая жопа нависла из-за этого Чернова и над нами, и над нашим общим делом.

Самоедов помолчал и, тяжело вздохнув, произнес:

— Беглый Чернов — старший научный сотрудник Государственного института генетики. До посадки заведовал лабораторией новых технологий в области клонирования и исследований генома. Институт этот такого уровня секретности, что и самому товарищу Берии в его шарашках не снилась. Чудом удалось уберечь от ворья безродного, — Самоедов слегка поклонился в сторону Безродного, — ты уж извини, Василий Кимович, за каламбурчик. Ну а лаборатория черновская даже на этом фоне выделяется — внутренняя охрана из ГРУ, двойные посты, инфракрасная сигнализация на объемное проникновение, тыры-пыры, все как в швейцарском банке. Вплоть до последнего паршивого лаборанта — все в погонах.

Самоедов вынул сигарету, чиркнул зажигалкой, прикурил.

Закашлялся, тут же придавил сигарету в кадке с диффимбахией.

— Один Чернов как белая ворона — ученый, блин, интеллигент. При коммунистах даже диссидентщиной баловался, и все ему прощалось. Без него никак, голова — что твоя дыня. Да дай ты выпить чего-нибудь, Иваныч, что у тебя, как в богадельне!

Сергей Иванович сходил в комнату отдыха, принес бутылку «Хеннесси», толстые низкие стаканы, разлил коньяк.

Безродный отказался, а Самоедов выпил одним духом.

— Теперь главное. Чернов работал над специальным заказом Главного штаба. И полгода назад работу закончил. Выдал на-гора четыре папочки. Каждая из которых, если толкнуть за бугор, потянет лимонов на пятьсот зелени.

— Два миллиарда! — прошептал Сергей Иванович.

— Молодец, — криво усмехнулся Самоедов, — считать умеешь. Наше руководство тоже умеет. Вот и было решено не допустить неизбежного разбазаривания ценных открытий внутри страны. Нам эти деньги нужнее, чем бесхребетному нынешнему режиму и оболваненному им населению.

— А что Главный штаб? — спросил Безродный.

— Тебе ли, Василий Кимович, объяснять, что нашей агентурой в этой стране пронизано все снизу доверху. Десятки людей работали над выемкой документации, над каналами ее переправки на Запад, подбирали клиентов. Пришлось посвятить в некоторые детали Чернова, он был необходим для полноты научного обеспечения проекта. Есть основания полагать, что и до всего остального он додумался. Пошевелил дыней, мать его.

— И что теперь? — осторожно осведомился Сергей Иванович.

— А теперь вот что. Чернов на свободе, жив-здоров. Между тем он определенно знает если не всю, то по крайней мере большую часть цепочки по продаже его разработок. Он для нас и для нашего дела хуже гремучей змеи. Начнет свистеть по диссидентской привычке, дойдет до Кремля — и всем нам каюк. Там не прощают тех, кто не делится. Организуют слив в газеты, тыр-пыр, восемь дыр, распродажа военных тайн, натравят вояк — да нас тут же порвут, как Тузик грелку! Завистников хоть жопой ешь. А вроде все было предусмотрено…

Самоедов посмотрел на Безродного.

— Тут Василий Кимович поскромничал, не поделился сокровенным. Давай-давай, господин-товарищ генерал-майор, не тушуйся!

— Был приказ, — нехотя процедил Безродный, — упаковать Чернова по правдоподобному обвинению и уничтожить его в «Крестах» руками заключенных.

— Ну и что, Василий Кимович? — зловеще осведомился Самоедов.

— Первая часть приказа выполнена, — буркнул Безродный, — вторая — нет.

— Вот такой расклад, други милые, — Самоедов снова закурил. — Если «Воля народа» будет засвечена, нас с вами зачистят в первую очередь.

Самоедов плеснул себе коньяку и молча выпил.

— Я сейчас не буду разбор полетов устраивать, еще не время, — он снова покосился на Безродного, — лучше давайте вместе думать, как из этого говна выбираться будем. Мы теперь накрепко одной веревочкой связаны.

Еще помолчали.

Наконец Безродный встал и снял темные очки. У него были маленькие невыразительные глазки и, как показалось Сергею Ивановичу, один из них был стеклянным.

— Понимаю, что основная нагрузка по исправлению ошибки должна лечь на меня, — медленно начал Безродный. — Думаю, что еще не все потеряно.

— Начало хорошее, — ядовито заметил Самоедов, — возрождает оптимизм в приунывших массах.

— Считаю необходимым следующее, — Безродный повертел в руках очки и бросил их на стол, — во-первых, дожать Валуева. Он вполне способен разговорить свой контингент. Уверен, что таким образом мы сможем вычислить организаторов побега.

Самоедов кивнул, Сергей Иванович машинально повторил его движение.

— Во-вторых, используя полученную информацию, активизировать поиск Чернова по линии МВД. Причем поручить это дело конкретному ответственному специалисту из органов. Мотивированному на выполнение служебного долга, с установкой на уничтожение опасного преступника, враждебного для государства.

— Кандидатура? — коротко спросил Самоедов.

— Имеется, и довольно известная. Майор Боровик. Хороший специалист, помешан на борьбе за справедливость. Эдакий Клинт Иствуд, — Безродный позволил себе улыбнуться. — Считает, что у него связаны руки, что ему не дают эффективно бороться с преступностью. Думаю, его легко можно будет мотивировать в духе неофициального ответственного задания на благо Родины.

— Да, не перевелись еще на Руси юродивые, — задумчиво протянул Самоедов. — А вообще — неплохо! Ну, тебе и карты в руки, Василий Кимович. Действуй.

Подумав, Безродный решил вызвать Боровика прямо к себе в служебный кабинет. Договориться с приятелями из числа гувэдэшных начальников не составило труда — все знали о дерзком побеге из «Крестов» и ничуть не удивлялись повышенной активности смежников.

Вызвал на шесть вечера — самое время, конец рабочего дня. Лишний народ уже разойдется по домам. По пути заехал домой, переоделся в форму. Добравшись до кабинета, занялся текущими делами. Периодически долбил вконец издерганного Валуева требовательными звонками.

Ага, ну вот и шесть.

Встал, поправил портрет президента, переставил с подоконника на стол бюст Дзержинского. Вот так, строго и патриотично.

Хороший антураж.

Ровно в шесть дежурный доложил о приезде Боровика.

Безродный встретил его у дверей, тепло пожал руку, усадил за стол для совещаний, сам демократично сел рядом. Он умел быть обаятельным.

— Ну что, майор, наслышан о наших бедах?

— Вы о побеге? — сдержанно спросил Боровик. — Товарищ генерал…

— Василий Кимович, просто Василий Кимович, — прервал его Безродный. — Не люблю я этих чинов, особенно в разговоре с соратниками по общему делу.

Безродный устало потер лоб ладонью.

— Наглеют преступники, майор. Пользуются беззубостью власти, которая нас, старых служак, ни в грош не ставит. Веришь — иной раз выть хочется от бессилия! Вот он, гад, руки по локоть в крови, насильник, загубивший не одну невинную душу, — и уходит от суда под треск адвокатской болтовни, опять убивает, грабит, уверенный в своей безнаказанности. А если и попадет в тюрьму — то живет там, как в санатории, окруженный холуями. И в любом случае смеется над нами — над теми немногими, кто еще верит в необходимость торжества справедливости. За державу обидно!

Безродный тяжело вздохнул.

— Ладно, это все лирика. Ты, майор, меня понимаешь — наслышан о тебе как о честном, болеющем за дело человеке. Поэтому и хочу обратиться с просьбой.

Рука Безродного легла на плечо Боровика.