Семиевие Стивенсон Нил

Джейми, Марии, Марко и Джеффу

Часть первая

Луна взорвалась без предупреждения и без какой-либо видимой причины. Она была во второй четверти, сутки до полнолуния. Все произошло на временной отметке 05:03:12 UTC. Впоследствии этот момент получил обозначение А+0.0.0, или попросту Ноль.

Первым нечто необычное заметил астроном-любитель из Юты. Секунду назад его внимание привлекло туманное пятнышко, расцветшее в окрестности структуры Рейнер Гамма рядом с лунным экватором. Он решил, что это пылевое облако от метеоритного удара. Астроном вытащил телефон и негнущимися пальцами (поскольку находился на вершине горы, где воздух столь же холоден, сколь и чист) вбил в блог запись о событии, торопясь застолбить приоритет. Другие астрономы вот-вот начнут наводить телескопы на то же самое облако, если уже не навели. Однако у него есть шанс отрапортовать раньше всех – вот если бы только пальцы двигались чуть быстрее! Тогда ему достанется и слава первооткрывателя. Если метеорит оставит после себя заметный кратер, может статься, этот кратер назовут его именем.

Увы, имя астронома так и осталось безвестным. К тому моменту, как он извлек из кармана телефон, кратера уже не существовало. Равно как и Луны.

Астроном сунул телефон в карман, снова припал к окуляру и чертыхнулся, поскольку увидел лишь коричневатое пятно. Похоже, в спешке сбил фокус. Он принялся вращать колесико настройки. Не помогло.

В конце концов он оторвался от телескопа и попытался найти Луну невооруженным взглядом. И тут же перестал быть ученым, только что сделавшим уникальное открытие, поскольку ничем уже не отличался от миллионов других людей в обеих Америках, ошалело уставившихся на небесное зрелище, подобного которому человечество еще не знало.

Когда планета взрывается в кино, она превращается в огненный шар – и исчезает. С Луной все было по-другому. Агент (такое имя впоследствии получила разрушившая Луну неведомая сила), безусловно, высвободил огромную энергию – но вот для того, чтобы превратить лунную твердь в море пламени, ее даже близко не хватило.

Согласно наиболее популярной теории, облако пыли, которое увидел астроном из Юты, было вызвано ударом. Иными словами, Агент пришел извне, пробил лунную поверхность и дошел до центра, где и взорвался. Не исключено, впрочем, что он прошел Луну насквозь, а разрушительной энергией поделился по дороге. Другая гипотеза утверждала, что взрывное устройство внутри Луны в доисторические времена разместили инопланетяне, а некие заранее заданные условия лишь привели его в действие.

Как бы то ни было, во-первых, Луна раскололась на семь крупных кусков, не считая бесчисленного множества кусочков поменьше. И, во-вторых, все эти куски разошлись в стороны достаточно далеко, так что их – огромные, неровные глыбы – можно было разглядеть по отдельности, хотя и не сказать чтобы совсем разлетелись. Лунные осколки оставались сцеплены гравитацией и теперь, подобно грозди гигантских камней, беспорядочно обращались вокруг общего центра тяжести.

Упомянутый центр, бывший некогда центром Луны, теперь же – лишь абстрактная точка в пространстве, в свою очередь продолжал обращаться вокруг Земли, как и в предшествующие миллиарды лет. Так что сейчас люди на Земле, направляя взгляд туда, где должна находиться Луна, видели на ее месте медленно поворачивающееся созвездие белых глыб.

Точнее говоря, начали видеть, когда осела пыль. Первые несколько часов наблюдалось лишь облако размером чуть побольше прежней Луны. Ближе к рассвету оно побагровело и ушло за горизонт, провожаемое обалделым взглядом астронома из Юты. Над Азией всю ночь висело неясное пятно лунного цвета. Внутри него, по мере того как пыль притягивалась к обломкам, медленно проступали пятна поярче. Европа, как и Америка на следующий день, могла уже наблюдать новое положение вещей во всей его красе – на месте Луны было семь огромных камней.

Прежде чем ученые, военные и политики стали применять термин «Агент» для обозначения того неведомого, что взорвало Луну, обычная публика знала это слово в основном по детективам и боевикам, напичканным всевозможными секретными агентами. Людям более технического склада ума могло быть известно и другое его значение – скажем, «химический агент». Однако ближе всего к тому смыслу, которое это слово будет иметь отныне и навсегда, его употребляли те, кто серьезно занимался фехтованием или боевыми искусствами. Во время тренировки, когда один из бойцов атакует, а его соперник тем или иным способом должен отразить атаку, нападающего кратко называют «агентом», а защищающегося – «пациентом». Агент действует, пациент пассивен. В данном случае неизвестный Агент атаковал Луну. Луна, а также обитающее в подлунном мире человечество оказались в роли объекта атаки. Быть может, когда-нибудь значительно позже люди снова достигнут такого уровня, чтобы считать себя действующей стороной, агентами. Однако сейчас и в обозримом будущем им уготована роль пациентов.

Руфус Макуори, управляющий шахтой на Северной Аляске, наблюдал все это поверх черного контура хребта Брукс. В безоблачные ночи Руфус обычно заезжал на своем пикапе на гору, которую днем вместе с подчиненными раскапывал изнутри. Там он доставал из кузова телескоп, двенадцатидюймовый рефлектор Кассегрена, устанавливал его на самой вершине и смотрел на звезды. Промерзнув насквозь, Руфус возвращался в кабину пикапа (двигатель он не глушил) и первым делом пристраивал руки над решеткой вентилятора, чтобы к пальцам возвратилась чувствительность. Это давало ему возможность, пока греются остальные части тела, выходить на связь с друзьями, родными и прочими людьми по всему земному шару.

А также за его пределами.

Когда взорвалась Луна и он сумел себя убедить, что увиденное не плод галлюцинации, Руфус запустил на телефоне приложение, отслеживающее местоположение различных небесных тел, как естественных, так и созданных человеком. Там он отыскал Международную космическую станцию. Выяснилось, что как раз в эти минуты она пролетает над ним на высоте двухсот шестидесяти миль, хотя и на две тысячи миль южнее.

Руфус натянул на колено устройство, которое сам собрал в небольшой мастерской при шахте. Оно представляло собой телеграфный ключ, которому на вид можно было дать лет полтораста, закрепленный на выгнутом куске пластика. Все вместе пристегивалось к ноге липучкой. Он принялся отбивать точки и тире. Антенна на бампере пикапа торчала вверх, к звездам.

В двух тысячах миль к югу и на высоте двухсот шестидесяти миль его точки и тире зазвучали из пары дешевых колонок, прицепленных кабельной стяжкой к трубе, проходящей сквозь тесный, похожий на консервную банку модуль Международной космической станции.

С одного конца к МКС был прикручен астероид по имени Амальтея, формой напоминавший продолговатый клубень ямса. Если бы каким-то маловероятным образом его удалось мягко опустить на Землю и уложить на футбольном поле, астероид протянулся бы от одной штрафной площадки до другой, полностью закрыв центральный круг. Предыдущие четыре с половиной миллиарда лет он, невидимый даже в телескоп, обращался вокруг Солнца примерно по той же орбите, что и Земля. Последнее, согласно принятой у астрономов классификации, означало его принадлежность к астероидам класса «Арджуна». Поскольку орбиты их близки к земной, вероятность того, что «арджуна» рано или поздно войдет в атмосферу и упадет в густонаселенном регионе, довольно высока. Впрочем, по той же самой причине подобные астероиды несложно обнаружить, да и добраться до них не так уж тяжело. Оба обстоятельства, приятное и не слишком, обусловили повышенное внимание к ним астрономов.

Рой вооруженных телескопами мини-спутников обнаружил Амальтею пять лет назад. Спутники принадлежали компании «Арджуна Экспедишнз» из Сиэтла, созданной группой техномиллиардеров с целью добычи на астероидах полезных ископаемых. Выяснилось, что Амальтея представляет определенную опасность, поскольку вероятность ее столкновения с Землей в ближайшие столетия составляла около 0,01. Запустили еще один рой спутников, они набросили на астероид сеть и перетащили его на геоцентрическую орбиту (иными словами, Амальтея теперь обращалась вокруг Земли, а не вокруг Солнца), параметры которой постепенно привели в соответствие с орбитой МКС.

Тем временем запланированное расширение МКС продвигалось своим чередом. Новые модули – надувные конструкции и заполненные воздухом жестянки – доставлялись ракетами в космос и крепились по обе стороны станции. Впереди (если воспринимать станцию как летящий вокруг света объект, формой напоминающий птицу, то на ее носу) расположилась структура, ставшая домом для Амальтеи и для исследовательского проекта по разработке астероидов, который должен был вырасти вокруг нее. Сзади, тем временем, соорудили тор – обитаемую структуру в форме бублика около сорока метров в диаметре; этот бублик вращался, словно карусель, чтобы создать хоть немного искусственного тяготения.

В процессе строительства все как-то постепенно перестали пользоваться термином «Международная космическая станция» и начали называть старушку именем «Иззи», произведенным от английской аббревиатуры названия International Space Station, ISS. Случайно или нет, но всплеск популярности нового прозвища совпал с моментом, когда оба конца станции очутились под женским руководством. Дина Макуори, пятый ребенок – и единственная дочь – Руфуса, отвечала практически за все, происходящее в передней части «Иззи». Айви Сяо осуществляла общее командование над МКС. Ее штаб-квартира находилась на корме, в торе.

Большую часть времени, если не считать сна, Дина проводила на носу «Иззи», в небольшой лаборатории («в моей мастерской»), откуда через окошко из кварцевого стекла могла видеть Амальтею («мою подружку»). Амальтея была железоникелевой: эти тяжелые элементы, вероятно, составляли горячее ядро древней планеты, давным-давно уничтоженной в некоей доисторической катастрофе. Астероиды других типов состоят из более легкого вещества. С составом Амальтеи вышло точно так же, как и с ее орбитой – он представлял собой недостаток и достоинство одновременно. На то, чтобы двигать по Солнечной системе увесистый кусок металла, ушла уйма усилий, однако для дальнейшего использования он годился как нельзя лучше. Что касается прочих астероидов, некоторые состоят преимущественно изо льда и могут служить источником воды для потребления на орбите или, если расщепить ее на водород и кислород – для ракетного топлива. На других много драгоценных металлов, которые можно спустить на Землю и выгодно продать.

А вот железоникелевый объект вроде Амальтеи возможно переплавить и пустить на конструкции для орбитального строительства. Однако подобная задача, если не ограничиваться небольшими лабораторными экспериментами, требовала совершенно новой технологии. О живой рабочей силе следовало забыть – доставка людей на орбиту и обеспечение их жизнедеятельности влетит в копеечку. Сами собой напрашивались роботы. Дина и отправилась на орбиту, чтобы подготовить размещение на «Иззи» лаборатории робототехники, рассчитанной на шесть исследователей. После очередного раунда бюджетной войны в Вашингтоне выяснилось, что исследователь будет только один.

Собственно, Дину такое положение дел вполне устроило. Ее детство прошло в далеких от цивилизации местностях вроде хребта Брукс на Аляске, пустыни Кару в Южной Африке и региона Пилбара на западе Австралии, где она вместе с отцом, Руфусом, матерью, Кэтрин, и четырьмя братьями переезжала с шахты на шахту. По оттенкам ее акцента можно было изучать географию. Образование Дина получила дома, от родителей, а также от домашних учителей, которых приходилось постоянно завозить – ни один не продержался больше года. Кэтрин учила ее тонкостям игры на пианино и сервировки стола, а Руфус – математике, военной истории, азбуке Морзе, навигации в безлюдных местностях и тому, как взрывать все и вся. Когда ей исполнилось двенадцать, семья посредством голосования за ужином решила, что для дальнейшей жизни на шахте Дина слишком уж сообразительна и активна, так что ее отправили в дорогую частную школу на восточном побережье Соединенных Штатов. Оказалось – причем до тех пор Дина и не догадывалась ни о чем подобном, – что семья не слишком-то стеснена в средствах.

В школе у нее обнаружился талант футболистки, так что она сумела получить спортивную стипендию в Пенсильванском университете. На втором курсе порванные связки правого колена поставили крест на ее спортивной карьере, и Дина всерьез взялась за геологию. Это обстоятельство плюс три года отношений с молодым человеком, который в свободное время строил роботов, а также многочисленные семейные связи в горнодобывающей индустрии в конечном итоге сделали ее лучшим кандидатом для работы, которой Дина сейчас и занималась. Еще внизу, на твердой земле, она трудилась бок о бок с энтузиастами робототехники – в том числе университетскими учеными, хакерами-железячниками на контракте и официальными сотрудниками «Арджуны», – программируя, тестируя и оценивая на дальнейшую пригодность целый зоопарк роботов размером от таракана до коккер-спаниеля. Все они были оптимизированы для того, чтобы ползать по поверхности Амальтеи, анализировать минеральный состав породы, срезать куски и доставлять их в плавильную печь, также оптимизированную для работы в безвоздушном пространстве. Слитки, вышедшие из этой печи, по весу годились максимум на пресс-папье – но то были первые пресс-папье, изготовленные вне Земли, и сейчас они большей частью придавливали важные документы на столах миллиардеров Кремниевой долины, а их ценность как статусного символа и отправной точки для беседы значительно превосходила цену железа.

Заядлый радиолюбитель Руфус, который все еще переговаривался морзянкой с постепенно редеющей командой старинных приятелей, рассеянных по всему свету, обратил внимание дочери на то обстоятельство, что установить радиоконтакт между «Иззи» и Землей, если сеанс проходит в условиях прямой видимости (то есть когда «Иззи» пролетает более или менее над головой), совсем несложно, а расстояние по меркам любительской связи и вовсе пустяк. Поскольку Дина дневала и ночевала в лаборатории робототехники в окружении тестеров и паяльников, собрать приемопередатчик по схемам, которые прислал отец, не составило ей большого труда. Сейчас он, закрепленный пластиковой стяжкой прямо на внутренней обшивке, болтался у нее над столом, издавая негромкое статическое шипение, совершенно неслышное за обычным ревом вентиляционной системы станции. Однако иногда приемник начинал пищать.

Если бы со стороны «Иззи», где находилась Дина через несколько минут после того, как Агент раздробил Луну, в открытом космосе работал кто-нибудь из обитателей станции, в первую очередь он видел бы Амальтею: огромный, кривой и гнутый кусок металла, местами все еще покрытый космической пылью, которую даже его исчезающе слабое поле тяготения собрало за миллиарды лет, местами – вытертый до блеска. На его поверхности суетились десятка два роботов, принадлежащих к четырем различным биологическим видам: одни были похожи на змей, другие передвигались бочком, словно крабы, третьи напоминали перекатывающийся проволочный глобус, а четвертые походили на рой мелких насекомых. От роботов периодически исходил свет – мигание голубых и белых светодиодов, с помощью которых Дина отслеживала их местонахождение, вспышки лазеров, сканирующих поверхность Амальтеи, и слепящее фиолетовое сияние, когда роботы время от времени вгрызались в породу. «Иззи» находилась в тени Земли, справа от планеты, и поэтому была погружена в темноту, если не считать света, просачивающегося из кварцевого окошка рядом со столом Дины. Окошко было настолько маленьким, что голова Дины закрывала его почти целиком. Ее соломенные волосы были коротко подстрижены. Она никогда особенно не следила за внешностью: если на шахте ей приходило в голову поэкспериментировать с одеждой или косметикой, братья поднимали ее на смех. Кончилось тем, что в школьной газете о ней однажды отозвались как о «парне в юбке». Дина восприняла это как предупредительный выстрел и переключилась на более девочковую модель поведения, что и продолжалось, пока лет в двадцать пять она не забеспокоилась, что инженеры на совещаниях не принимают ее всерьез. Работа на «Иззи» означала, помимо всего, что ты на всеобщем обозрении в Интернете, от профессионально срежиссированных интервью для НАСА и до фоток в Фейсбуке, сделанных коллегами-астронавтами. Дину быстро утомила плавающая в невесомости пышная копна волос. Месяц-другой она носила бейсболку, потом обнаружила, что проблема решается стрижкой покороче. Новая прическа породила в Сети терабайты комментариев от мужчин, а заодно и от пары-тройки женщин, которым, очевидно, было совсем уж нечем заняться.

Как обычно, Дина внимательно следила за экраном компьютера, покрытым строчками кода, отвечающего за поведение ее роботов. Большинство программистов пишут код, компилируют его и запускают программу, чтобы убедиться, что все функционирует как задумано. Дина писала код, отправляла его роботам, ползающим по поверхности Амальтеи в нескольких метрах от нее, а потом выглядывала в окно, чтобы проверить, как он работает. Ближайшие к окну роботы получали больше внимания, так что происходило нечто вроде естественного отбора: те, кто предпочитал держаться поближе к пристальному взгляду голубых материнских глаз, умнели быстрей, те же, кто норовил забрести подальше на неосвещенную сторону, не особо прибавляли в интеллекте.

Как бы то ни было, Дина уже не первый час переводила глаза то на экран, то на роботов. Пока наконец сквозь шипение динамика, прикрепленного к обшивке, не пробилась цепочка сигналов и взгляд Дины не расфокусировался – ее мозг принялся перекодировать точки и тире в буквы и цифры, которые оказались отцовскими позывными. «Не сейчас, папа», – пробормотала она, бросив виноватый взгляд на телеграфный ключ, который он ей подарил – латунь и мореный дуб, реликт викторианской эпохи, купленный на eBay за сумасшедшие деньги, поскольку Руфусу пришлось перебивать многочисленные заявки от университетских музеев и дизайнеров интерьера.

ВЗГЛЯНИ НА ЛУНУ

«Ну не сейчас, папа, я знаю, она красивая, но я тут процедуру никак не отлажу…»

ВЕРНЕЕ НА ТО ЧТО ОТ НЕЕ ОСТАЛОСЬ

«Хм?»

Она подалась к окну, извернувшись, чтобы получше разглядеть Луну. Увидела то, что от нее осталось. И мир изменился.

Его звали доктор Дюбуа Джером Ксавье Харрис. Французское имя досталось ему от родни по материнской линии из Луизианы. Сами Харрисы были афроканадцами, предки которых бежали в Торонто от рабства. Имена Джером и Ксавье принадлежали святым – для верности их было двое. Семейство расселилось по обе стороны американо-канадской границы в районе Детройта. Разумеется, он получил от одноклассников прозвище Дюб, так как в том возрасте никто из них не догадывался, что слово «дюбель» и его производные на сленге означают сигарету с марихуаной. Теперь же подавляющее большинство знало его под именем Док Дюбуа, поскольку он часто появлялся на телевидении, где его объявляли именно так. Там он объяснял публике научные концепции и, как следствие, служил чем-то вроде громоотвода для тех, кому наука была поперек горла и кто проявлял чудеса туповатой изворотливости в попытках эти концепции опровергнуть.

В научной среде, – скажем, если речь шла о серьезных статьях или астрономических конференциях, – он, разумеется, был доктором Харрисом.

Луна взорвалась, когда Дюб присутствовал на благотворительном приеме в ограде клуба «Атенеум» Калифорнийского технологического института. Вечер только начинался, но обжигающий холодом бело-синий диск уже висел над хребтом Чино-Хиллс. Астроном-любитель мог бы решить, что сегодня прекрасная ночь для наблюдения за Луной, во всяком случае по южнокалифорнийским меркам, однако профессиональный глаз доктора Харриса сразу отметил тонкий дымчатый ободок вдоль лунного диска, и он знал, что наводить туда телескоп бессмысленно. Во всяком случае, в научных целях. К общественной деятельности это, конечно, не относилось – выступая уже скорее в роли Дока Дюбуа, он время от времени устраивал «звездные вечеринки», когда астрономы-любители устанавливали свои телескопы в парке каньона Итон и направляли их на различные занятные объекты, как то – Луну, кольца Сатурна или спутники Юпитера. Вот для этого вечер был бы самый подходящий.

Однако сейчас Дюб занимался совсем другим. Он пил хорошее красное вино в компании состоятельных людей, большей частью принадлежащих к технологическому бизнесу, и был в чистом виде Доком Дюбуа – дружелюбным популяризатором науки из телевизора, у которого четыре миллиона подписчиков в Твиттере. Док Дюбуа прекрасно разбирался в своих слушателях. Он знал, что поднявшиеся с нуля техномагнаты любят поспорить, а аристократы из Пасадены этого, напротив, терпеть не могут, и что дамы из высшего общества не прочь выслушать лекцию – при условии, что она окажется забавной и недлинной. Он также знал, что единственная его задача – поднять гостям настроение, чтобы профессиональным фандрайзерам было потом легче иметь с ними дело.

Он как раз направлялся к бару, чтобы взять еще бокал пино-нуар, целиком в роли Дока Дюбуа, – хлопая одних знакомых по плечу, стукаясь кулаками с другими, одаривая улыбкой третьих, – когда мужчина рядом с ним вдруг громко охнул. Все разом повернулись в его сторону. Дюб испугался было, что в бедолагу угодила шальная пуля или что-нибудь типа того. Мужчина застыл в нелепой позе на одной ноге, его взгляд был устремлен вверх. Женщина рядом с ним тоже подняла голову – и пронзительно завизжала.

В этот момент Дюб и присоединился к миллионам людей, которые сейчас уставились в небо на темной стороне планеты в столь глубоком шоке, что отделы мозга, отвечающие за высшие функции наподобие речи, у них попросту отключились. Первое, что пришло ему в голову, учитывая, что дело происходило в пределах Большого Лос-Анджелеса – над соседним кварталом незаметно подняли в воздух огромный черный экран, и замаскированный проектор демонстрирует на нем голливудские спецэффекты. Его никто не предупреждал о подобном трюке, однако кто знает – это вполне могло оказаться причудливым гамбитом, рассчитанным на потенциальных жертвователей, или просто рядом снимали кино.

Придя наконец в себя, он понял, что множество мобильников вокруг одновременно исполняют различные электронные мелодии. Включая его собственный. Первый крик новорожденной эпохи.

Айви Сяо, командир «Иззи», проводила большую часть времени в торе – во-первых, там располагался ее кабинет, а во-вторых, она переносила невесомость хуже, чем была готова признаться. Расстояние между Айви и Диной – одна на корме, другая на носу, рядом с Амальтеей, – многие воспринимали как символ глубоких различий между ними. Различий, в действительности не существовавших. Контрастов, впрочем, хватало и без того, начиная с внешности: Айви была на десять сантиметров выше, волейбольного телосложения, а длинные черные волосы обычно заплетала в косу, которую прятала под воротник комбинезона. Уроженка Лос-Анджелеса и единственная дочь гиперответственных родителей, Айви благодаря высоким баллам в школе, активной работе в физическом кружке и хорошо поставленной подаче сумела пробиться в Военно-морскую академию в Аннаполисе, а по окончании – защитить диссертацию по прикладной физике в Принстоне. Тут ВМФ потребовал от нее отслужить наконец срок, причитающийся в качестве оплаты за обучение. Научившись управлять вертолетом, Айви провела остальное время в космической программе, где быстро продвинулась по службе. Если большинство астронавтов – инженеры и ученые – приступали к основной работе только на орбите, Айви со своей подготовкой могла одновременно быть специалистом также и летным, то есть вести космический аппарат. Дни шаттлов давно миновали, и необходимости сажать крылатую машину на полосу уже не было. Однако задачи стыковки и маневрирования на орбите также идеально подходили для того, кто имел моторику летчика и математический ум профессионального физика.

Список достоинств Айви был настолько внушителен, что человека, на которого подобное производило впечатление, мог и отпугнуть. Дина к таким не относилась, и ей было совершенно все равно. В результате недостаток субординации в ее отношениях с Айви кое-кто воспринимал как откровенное неуважение. Конфликт между двумя столь непохожими девушками подразумевал драматическую напряженность – которой в действительности и близко не было. Попытки как экипажа «Иззи», так и наземного персонала исцелить несуществующую язву неизменно забавляли обеих. Впрочем, когда на основе предполагаемых противоречий пытались плести интриги мадридского двора, становилось уже не так забавно.

Через четыре часа после того, как Луна взорвалась, Дина, Айви и остальные десять членов экипажа Международной космической станции собрались в «банане», как называли не разделенный перегородками длинный участок тора. Большей частью тор был нарублен на сегменты, внутри которых мозг был в состоянии убедить зрение, что пол плоский, а направление силы тяжести постоянно. Длина «банана», однако, позволяла понять, что пол здесь изогнут в виде дуги градусов в пятьдесят. «Сила тяжести» на одном его конце тоже явно была направлена не так, как на противоположном. Соответственно, и стол для совещаний, тянущийся через весь «банан», тоже изгибался. Тем, кто входил в отсек с одного конца, казалось, что противоположный конец находится «вверху», хотя движение в ту сторону не требовало никаких дополнительных усилий. Новички обычно боялись, что предметы по всей длине стола вот-вот покатятся в их сторону.

Стены здесь были бледно-желтыми. Стандартный набор аудио-видеоаппаратуры, чаще всего не слишком исправной, по замыслу должен был передавать изображения с Земли в режиме прямого включения, теоретически предоставляя возможность телеконференций с коллегами в Хьюстоне, на Байконуре или в Вашингтоне. Когда в A+0.0.4 (то есть спустя ноль лет, ноль дней и четыре часа после того, как Агент разрушил Луну) началось собрание, не работало вообще ничего, так что у обитателей «Иззи» нашлось несколько минут, чтобы пообщаться между собой, пока Фрэнк Каспер и Джибран Харун перетыкали разъемы, вбивали в компьютеры команды и попросту перезагружали все, что только можно. Фрэнк и Джибран сравнительно недавно прибыли на станцию и неосторожно дали понять, что разбираются в подобной технике – теперь на них все и ездили. Впрочем, обоим это занятие было явно интересней болтовни.

Первое, что услышала Дина, вплывая в комнату, – «реликтовая сингулярность». Сила тяжести в торе была около одной десятой от земной, так что «войти» было бы не совсем правильным термином – главным способом передвижения здесь служили длинные прыжки, нечто среднее между ходьбой и полетом. Словосочетание это произнес Конрад Барт, немецкий астроном. Судя по тому, как все посмотрели на Айви, сидевшую прямо напротив него, она единственная в «банане» хотя бы приблизительно понимала, о чем вообще речь.

– То есть? – сразу же уточнила Дина, что уже стало частью ее обязанностей. Остальные настолько благоговели перед Айви или настолько боялись показаться невеждами, что никогда не решились бы на вопрос.

– Небольшая черная дыра.

– А почему «реликтовая»?

– Большинство черных дыр образуется в результате коллапса звезд, – пояснила Айви, – однако существует теория, что некоторые возникли вскоре после Большого взрыва. Вселенная была неоднородной. И среди неоднородностей могли быть настолько плотные области, что с ними тоже произошел гравитационный коллапс. Такие черные дыры не обязаны весить столько же, сколько звезды, и могут быть значительно меньше.

– Насколько меньше?

– Не думаю, что существует нижний предел. Для нас важно, что такой объект может двигаться в пространстве, никак себя не проявляя, а при встрече с планетой пробить ее насквозь и выйти с другой стороны. Существовала даже теория, что реликтовой черной дырой был Тунгусский метеорит, но ее опровергли.

Дина знала, что это такое, поскольку Тунгусский метеорит был одной из любимых тем отца: чудовищный взрыв на совершенно пустом месте посреди Сибири сотню лет назад, поваливший миллионы деревьев.

– Взрыв там был неслабый, – заметила она, – но на Луну его вряд ли хватило бы.

– Для Луны понадобилась бы дыра побольше, и движущаяся побыстрей, – согласилась Айви. – Послушай, это же пока просто гипотеза!

– И она уже улетела?

– Давным-давно. Как пуля, прошедшая сквозь яблоко.

Дину поразило, как спокойно они обсуждают явление подобного масштаба. С другой стороны, у них не было особого выбора. Эмоциями такое было попросту не объять. Кроме того, пока что все скорее напоминало спецэффект, словно в фильме с выключенным звуком.

– А что теперь будет с приливами? – спросила Лина Феррейра; ей как специалисту по морской биологии естественно было заинтересоваться этим вопросом. – Их ведь вызывало лунное тяготение?

– Как и солнечное, – кивнула Айви с легкой улыбкой. Вот потому-то станцией и командовала она, а не Дина. Айви могла поправить другого ученого в присутствии десятка коллег, но сделать это так, чтобы исключить даже намек на обиду. – Отвечая на твой вопрос: как ни удивительно, с приливами мало что произойдет. Вся лунная масса осталась практически там же, где и была. Просто в слегка расширившемся виде. Однако совокупный центр масс осколков находится на той же орбите, что прежде Луна. Таблицы приливов пересматривать не придется.

Дина слушала с серьезной миной, но в душе получала огромное удовольствие от того, что Айви, несмотря на всю тревожность ситуации, в разговоре на научные темы сохраняет восхищенный тон юной отличницы. Потому-то Айви так и любили интервьюеры из СМИ. Дину в подобных случаях приходилось буквально вытягивать за уши из логова, которое она делила со своими роботами, да еще раз за разом напоминать, чтобы не забывала улыбаться. По голосу Айви всегда можно было понять, о чем речь. Когда она отдавала распоряжения или выступала с презентациями, в нем звучали отрывистые армейские нотки; если же разговор заходил о науке, ее лицо словно раскрывалось, а речь приобретала почти китайскую напевность.

– Когда ты вообще успела всего этого нахвататься? – наконец поинтересовалась Дина, собрав сразу несколько испуганных или осуждающих взглядов, в которых ясно читалось, что с начальством так не разговаривают. – За каких-то четыре часа или сколько там прошло?

– Сама понимаешь, в соцсетях сейчас все забито комментариями, и в сухом остатке уже есть несколько вполне вменяемых дискуссий, – улыбнулась Айви.

Экран монитора, подвешенный над одним концом длинного стола, вспыхнул синим, потом на нем появилась эмблема НАСА. «То-то же», – пробормотал Джибран, проплывая бочком к своему стулу. Следом перед ними возникла хорошо знакомая обстановка зала управления полетом МКС в Космическом центре имени Джонсона в Хьюстоне. Начальник экспедиции, сидя перед ними, водил пальцами по экрану айпада и, похоже, не подозревал, что камера включена. Через несколько секунд послышался звук открываемой двери. Начальник экспедиции – бывший военный – стремительно вскочил, развернулся направо и обменялся рукопожатиями с появившейся в кадре женщиной. Это была замглавы НАСА, второе лицо во всей организации и редкая гостья на подобных сеансах связи. Звали ее Аурелия Макки, в прошлом она принадлежала к отряду астронавтов, однако ее нынешний костюм больше подходил для Вашингтона, где Аурелия и проводила большую часть времени.

– Связь есть? – спросила она у кого-то за кадром.

– Да! – откликнулось сразу несколько голосов из «банана».

Аурелия вздрогнула от неожиданности. Сказать по правде, и она, и начальник экспедиции выглядели слегка не в себе. Что не слишком удивляло.

– Как там у вас дела? – механически спросила Аурелия обычным деловым тоном, как если бы ничего не произошло. Это сработал автопилот, в то время как ее мозг пытался разобраться с обилием информации.

Два или три голоса из «банана» ответили: «В порядке!», хотя послышалось и несколько нервных смешков.

– Надеюсь, вы в курсе происшедшего?

– Нам отсюда все отлично видно, – заявила Дина.

Айви бросила на нее предупреждающий взгляд.

– Тоже верно, – согласилась Аурелия. – Я бы с огромным удовольствием побеседовала с вами о том, что вы наблюдали и что обо всем этом думаете. Однако разговору, к сожалению, придется быть кратким. Роберт?

Начальник экспедиции с трудом оторвал взгляд от айпада и выпрямился в кресле:

– Мы ожидаем, что количество камней на орбите в ближайшее время возрастет.

Он имел в виду осколки Луны.

– Не слишком значительно, поскольку гравитация по-прежнему держит их вместе, однако некоторые могут оторваться. Поэтому все полеты откладываются, а вам следует задраить переборки. Приготовьтесь к возможным попаданиям.

Собравшиеся в «банане» молча слушали, перебирая в уме последствия услышанного. Им придется повысить меры предосторожности, разделив «Иззи» на изолированные отсеки, так что разгерметизация одного не будет означать потерю воздуха всей станцией. И пересмотреть многие правила внутреннего распорядка. Биологическими экспериментами Лины, вероятно, придется пожертвовать. У роботов Дины тоже появился шанс отдохнуть.

Аурелия повторила, глядя прямо в камеру:

– Все полеты откладываются на неопределенный срок. К вам никто не летит. И от вас – тоже.

Все в «банане» уставились на Айви.

Оказавшись в крохотном кабинетике Айви, где хозяйка могла позволить себе не скрывать слез, они сразу же перешли на Q-код.

Q-код – это радиолюбительский жаргон, которому Дину научил Руфус. Он состоит из трехбуквенных комбинаций, каждая из которых начинается с буквы Q. Чтобы сэкономить время при работе морзянкой, такие комбинации применяются вместо часто встречающихся при радиообмене фраз, вроде «перейдем на другую частоту?».

Правда, Q-коды, которыми пользовались Дина и Айви, не начинались с Q. Но трехбуквенные комбинации среди них были. Так, прозвище «фигова наглая выскочка» прицепилось к Дине в частной школе, когда она чуть ли не на первой футбольной тренировке перехватила пас, отданный девице из Нью-Йорка. Айви же заслужила звание «правильной как гвоздь» в Аннаполисе, отказавшись во время вечеринки на природе состязаться, кто кого перепьет. Возможности, заключенные в сценарии «ФНВ против ПКГ», Дина и Айви вовсю использовали во время совещаний. Иногда они даже устраивали предсовещания, решая, как лучше разыграть свою карту на этот раз.

Фраза «испортить такую мордашку» явилась результатом предпринятой Диной стрижки и докатилась до нее в результате совершенно невероятной комбинации мейлов, по ошибке отправленных всем адресатам сразу. Дина показала ее Айви, буквально задыхаясь от восторга, и они единогласно удостоили ИТМ места в своей таблице кодов.

«Я забыла», произнесенное на выдохе испуганным детским голоском, служило заменой «Ой, я совсем забыла подправить макияж» – дословная цитата из одной насовской пиарщицы.

КИН стало следствием язвительной переписки между Айви и насовским менеджером, который, получив от Айви очередной отчет, подверг ее критике за «почти патологическое пристрастие к ненужным аббревиатурам». Айви слегка удивилась, поскольку в документации НАСА аббревиатурой или сокращением было едва ли не каждое второе слово. Когда она попросила разъяснений, ответ состоял в том, что ее аббревиатуры «контринтуитивны и неудобочитаемы».

Название «Звездный лагерь» (Айви и Дина ездили туда подростками, хотя и не в одной смене) относилось у них как к «Иззи», так и целиком к насовской субкультуре пилотируемых полетов.

– И как ты теперь все объяснишь Материнскому организму? – поинтересовалась Дина, пока Айви рылась в своем контейнере в поисках текилы.

Айви застыла на мгновение, потом выудила бутылку и взмахнула ей в сторону Дины, словно намереваясь огреть ту по голове. Дина даже не дернулась, и бутылка плавно остановилась в нескольких сантиметрах от цели.

– Что-то не так?

– Неужели моя свадьба до такой степени принадлежит Морг, что первая твоя мысль – а что она теперь скажет?

Дину бросило в жар.

– Ладно, проехали, – пожала плечами Айви. – Ты забыла.

Про макияж.

– Прости, малыш. Я только хотела сказать… Все равно ведь вы с Кэлом поженитесь, и все у вас будет замечательно!

– Но Морг, конечно, придется несладко, – кивнула Айви, разливая текилу в маленькие пластиковые мензурки. – Ей теперь все заново планировать.

– По-моему, тут она будет в своей стихии, – заметила Дина. – Я в хорошем смысле, если что.

– Целиком и полностью.

– За Морг!

– За Морг! – Дина и Айви чокнулись мензурками и глотнули текилы.

Одним из бесплатных преимуществ тора было то обстоятельство, что жидкость здесь можно было просто пить, а не всасывать через трубочку. Питье при пониженной гравитации тоже представляло определенную сложность, но тут они давно успели натренироваться.

– А твоя-то семья как? От Руфуса что-нибудь было? – спросила Айви.

– Папа жаждет получить свежие, даже еще не обработанные файлы Конрада. Он читал в Интернете про его широкоугольный инфракрасный телескоп и рассчитывает удовлетворить свое любопытство насчет той штуки, которая врезалась в Луну.

– Будешь их ему передавать морзянкой?

– У него Интернет есть. Он уже создал пустую папку в дропбоксе. А когда я вышлю файлы, он опять станет ворчать насчет налогов. Дескать, федеральное правительство слишком разрослось. Дай папе волю, он его урежет как раз до такого размера, чтобы остатки можно было затоптать насмерть шахтерскими ботинками.

Известное астрономам – по сути, величина бесконечно малая по отношению к тому, что им пока неизвестно. Люди, однако, привыкли к более упорядоченному знанию, когда все можно найти в Википедии. Всякий раз, когда в небе происходит что-нибудь необычное, у них возникает ощущение, что астрономы не вполне компетентны или как минимум не справляются со своими обязанностями.

А происходит такое буквально каждый день, но обычно видят его лишь сами астрономы, так что это остается своего рода внутрицеховой тайной. Однако в совсем уж очевидных случаях, наподобие падения метеорита, телефон Дока Дюбуа начинал петь. Пение это, как правило, предвещало выступления на различных ток-шоу, где в числе прочего у него станут спрашивать, почему астрономы не предсказали метеорит. Они что же, не знали, что он на подлете? И не следует ли отсюда, что на деле все эти умники ни на что не годятся?

В таких случаях на удивление хорошо работает покаянный вид, и, если его не обрывали слишком рано, Дюб обычно даже успевал ввернуть, что здесь от правительства требуется дополнительное финансирование. Обывателю могут быть безразличны звезды Вольфа-Райе в скоплении Пяти Близнецов, но ему вполне очевидно, что от падающих на голову раскаленных камней лучше бы поберечься.

Дюб говорил о «разрушении Луны», избегая слова «взрыв». Термин уже начал набирать популярность в Твиттере, даже обзавелся хештегом. Впрочем, независимо от названия, это было вовсе не какое-нибудь там падение метеорита. Казалось бы, и объяснений требовалось побольше. Однако объяснений-то пока и не было. С метеоритами все было просто – в космосе полно камней, неразличимых в телескоп, иногда они входят в атмосферу и падают на Землю. Но ни одно известное астрономическое явление не могло разрушить Луну! Док Дюбуа, который провел большую часть недели перед камерами, подчеркивал это при всякой возможности и в начале каждого выступления честно заявлял, что причину не знает ни он сам, ни любой другой астроном. Этим он сразу бил в самую точку. А потом смещал угол зрения, заявляя – и это поразительно! По существу это самое поразительное научное событие за всю историю человечества! Событие грозное и пугающее, однако следует отметить, что в результате никто не погиб, если не считать нескольких водителей, вертевших головой так, что слетели с дороги или врезались в машину впереди.

В А+0.4.16 (через четыре дня и шестнадцать часов после разрушения Луны) от утверждения «никто не погиб» пришлось отказаться. Метеорит, почти наверняка – осколок Луны, вошел в атмосферу над Перу. Двадцатимильная траектория, вдоль которой в домах повылетали стекла, завершилась прямым попаданием в ферму, где проживало небольшое семейство.

Основной текст выступлений от этого не изменился – давайте рассматривать все как научное явление, и начнем с того, что нам уже известно. Здесь ему на помощь приходил сайт прямой трансляции astronomicalbodiesformerlyknownasthemoon.com (небесноетелоранееизвестноекаклуна точка ком), который в режиме реального времени передавал картинку в высоком разрешении. При первой же возможности в ходе интервью Док Дюбуа вызывал сайт на экран и начинал описывать свои наблюдения за облаком осколков. Процесс наблюдения действовал на зрителей успокаивающе. Итак, Луна раскололась на семь крупных обломков, естественно, получивших в совокупности название Семи Сестер, и на бесчисленное множество осколков поменьше. Крупные обломки со временем обрели собственные имена. Большинство – при участии Дока Дюбуа. Он старался выбирать имена описательные и нестрашные, поскольку такие названия, как Немезида, Мордор или Молот Тора, ничего хорошего не сулили. Вместо этого в небе появились Картошка, Волчок, Желудь, Персиковая Косточка, Ковш, Толстяк и Фасолина. Док Дюбуа показывал каждую из Сестер, обращая внимание аудитории на то, как они движутся. Движение обломков можно было полностью описать в рамках ньютоновской механики. Каждый притягивался к остальным с силой, зависящей от массы и расстояния. Все легко моделировалось на компьютере. Объекты в облаке были надежно связаны между собой гравитационными силами, а те слишком быстрые и мелкие осколки, которых это не касалось, давно уже разлетелись. Остальное плыло по орбите бесформенной кучей щебня. Время от времени камни сталкивались. Со временем куча станет плотней, и Луна начнет формироваться заново.

Во всяком случае такова была общепринятая теория до звездной вечеринки, состоявшейся посреди кампуса Калифорнийского технологического в А+0.7.0, ровно неделю спустя.

Обычно звездные вечеринки устраивают на вершинах, где видимость получше, однако гигантские камни неподалеку от Земли были видны так хорошо, что тащить всех в горы не имело смысла. Это сработало бы против самой идеи вечеринки, которая как раз и заключалась в том, чтобы как можно больше далеких от науки людей в непринужденной обстановке понаблюдали в телескоп за небесными телами. Лужайку Бекман-молл окружили желтые школьные автобусы, между ними тут и там припарковались фургоны местных и федеральных телеканалов, выставившие мачты антенн, чтобы вести прямой репортаж. На фоне зеленой лужайки, уставленной телескопами всех видов и размеров, в кругах света расположились телеведущие. Гостям предлагали тоненькие колоды из семи карт, на которых были в разных ракурсах изображены крупные обломки с указанием имени. Детям в школах раздали листки с заданиями, от них требовалось рассмотреть каждый обломок в телескоп, сделать в листке отметку и записать рядом свои наблюдения. Само собой, большая часть телескопов была направлена на Семь Сестер, однако группа зрителей следила в бинокли или просто невооруженным глазом за темной частью неба в надежде увидеть метеорит. По состоянию на День 7 в атмосферу уже вошло несколько сотен. Во всяком случае, достаточно заметных. Большая часть сгорела в верхних слоях. Раз двадцать метеориты прочертили через небо яркую дугу, освещая землю под собой странным голубоватым светом, и вызвали громкую ударную волну. Штук пять врезалось в землю с более или менее тяжкими последствиями, однако жертв все еще оставалось существенно меньше, чем погибших от нападения акул или удара молнии – числа сами по себе на уровне статистического шума.

Вечер проходил по плану. Дюб, сам вырастивший троих детей, давно уже понял, что любому событию, в организации которого активно участвуют учителя начальных школ, в плане логистики и управления людскими потоками успех гарантирован. Поэтому он вполне мог позволить себе расслабиться и быть просто Доком – подписывать для детей карточки с изображениями Семи сестер и время от времени переключаться в режим доктора Харриса, если навстречу попадался коллега-астроном.

За вечер он трижды столкнулся с одной и той же учительницей начальных классов по имени мисс Инохоса – и влюбился. Что было крайне необычно. Он ни в кого не влюблялся уже двенадцать лет, девять из которых был в разводе. Шок оказался в некотором роде сравним с шоком от распада Луны. Дюб попытался справиться с ним тем же способом, а именно – посредством научных наблюдений. Рабочая гипотеза состояла в том, что в результате разрушения Луны он снова помолодел, ороговевшие слои эмоциональных мозолей отпали с его души, а обнажившееся сердце, розовое и чувствительное, было готово покориться первой же встречной привлекательной женщине.

Он как раз беседовал с Амелией – выяснилось, что ее зовут Амелия, – когда по лужайке порывом ветерка пронесся негромкий ропот, заставивший всех поднять голову.

Два крупных обломка – Ковш и Фасолина – двигались навстречу друг другу. Подобные столкновения уже случались. Точнее говоря, они случались постоянно. Но вид двух огромных глыб, сближающихся столь стремительно, был необычным и обещал яркое зрелище. Дюб попытался унять внезапное беспокойство – быть может, обусловленное его встречей с Амелией, или же просто естественный трепет, который человек в здравом рассудке невольно испытывает, когда прямо у него над головой вот-вот столкнутся две гигантские скалы. Кстати, радовало уже то, что люди стали воспринимать поведение роя обломков у себя над головой как разновидность спортивного зрелища, смотреть на него с восхищением, а не с ужасом.

Острый край Ковша врезался в выемку, давшую Фасолине имя, и расколол ее пополам. Разумеется, все произошло беззвучно и словно в замедленном воспроизведении.

– И их осталось восемь! – провозгласила Амелия. Повинуясь педагогическому инстинкту, она отвернулась от Дюба к своему выводку из двадцати двух школьников. – Что же случилось с Фасолиной? – громко спросила Амелия по-учительски, высматривая поднятые руки, выбирая, кого же вызвать. – Кто нам скажет?

Дети уныло молчали и вообще имели довольно тоскливый вид.

Амелия подняла над головой карту с Фасолиной и разорвала ее надвое.

Доктор Харрис уже шагал к машине. В кармане зазвонил мобильный, и он от неожиданности чуть не врезался в школьный автобус. Что с ним такое? Кожу на голове кололо, и он вдруг осознал, что это волосы пытаются встать дыбом. Экран телефона сообщил, что звонит коллега из Манчестера. Дюб отменил вызов и обнаружил перед собой форму ввода нового контакта, который только что создал для Амелии: ее снимок, не более чем силуэт на фоне телевизионных прожекторов, и номер телефона. Он нажал на кнопку «Подтвердить».

Такое покалывание кожи на голове он однажды уже чувствовал, когда во время сафари в Танзании случайно обернулся и вдруг обнаружил, что за ним с интересом наблюдает стая гиен. Однако испугала его не сама стая – и гиен, и более опасных хищников там было полно. Дело было скорее во внезапном осознании собственной беззащитности, того, что он смотрит совсем не туда, пока настоящая опасность ходит кругами у него за спиной.

Он потратил целую неделю, пытаясь решить увлекательную научную загадку «Отчего взорвалась Луна?».

Это было ошибкой.

– Надо перестать задаваться вопросом, что случилось, и начать говорить о том, что должно случиться, – объявил доктор Харрис, адресуясь к президенту Соединенных Штатов, советнику президента по науке, председателю Комитета начальников штабов и примерно половине кабинета министров.

Было заметно, что президент от этого не в восторге. Джулия Блисс Флаэрти. На данный момент около года в должности.

Председатель КНШ кивнул, однако президент Флаэрти смотрела исподлобья, и вовсе не потому, что в глаза ей светило сквозь окно яркое солнце Кемп-Дэвида. Она подозревала, что он что-то задумал. Будет сваливать на кого-то вину. Продвигать какой-то потайной замысел.

– Продолжайте! – потребовала она. Потом, вспомнив о манерах, добавила: – Доктор Харрис.

– Четыре дня назад на моих глазах раскололась надвое Фасолина, – сказал Дюб. – Семь сестер превратились в восемь. За это время еще одно столкновение чуть не раздробило Волчок.

– Если бы в результате столкновений мы избавились от этих дурацких имен, – заметила президент, – я была бы скорее рада.

– Мы еще избавимся, – сообщил Дюб. – Пока что зададимся вопросом – сколько осталось жить Волчку? И какие из этого следуют выводы.

Он щелкнул кнопкой на пульте и вывел на экран слайд. Все повернулись к экрану, и Дюб испытал некоторое облегчение оттого, что президент больше не сверлит его взглядом. На слайде были изображения катящегося под гору снежного кома, бактериальной культуры в чашке Петри, грибовидного облака и еще нескольких вроде бы не связанных между собой явлений.

– Какова связь между этими процессами? – спросил Дюб и сам ответил: – Их рост экспоненциален. Это слово сплошь и рядом употребляют, чтобы сказать – что-то растет очень быстро. Однако у него есть и строгое математическое значение. Речь о процессе, который происходит, так сказать, чем быстрее, тем быстрее. Взрывной рост населения. Ядерная цепная реакция. Снежный ком, который растет тем стремительней, чем больше уже вырос. – Он переключился на следующий слайд, на котором были графики экспонент, затем – на изображение восьми осколков Луны. – Пока Луна была одним объектом, вероятность столкновения равнялась нулю.

– Потому что сталкиваться было не с чем, – пояснил Пит Старлинг, советник по науке.

Президент кивнула.

– Благодарю вас, доктор Старлинг. Если кусков два, то да, появляется и возможность столкновения. И чем больше кусков, тем больше вероятность, что один из них врежется в другой. Но что произойдет при столкновении? – Дюб нажал кнопку и воспроизвел ролик, запечатлевший разрушение Фасолины. – То, что иногда, хотя и не всегда, они распадаются надвое. Это означает, что кусков становится больше. Восемь вместо семи. А раз объектов больше, то больше и вероятность столкновения.

– Экспоненциальный процесс, – кивнул председатель КНШ.

– Четыре дня назад я осознал, что перед нами – все признаки экспоненциального процесса, – согласился Дюб. – А к чему они ведут, нам известно.

Президент Флаэрти все это время не сводила с него глаз, однако сейчас отвлеклась на Пита Старлинга, который драматически повел рукой снизу вверх, словно очерчивая хоккейную клюшку.

– Когда график экспоненты проходит через изгиб, – продолжил Дюб, – это действительно похоже на хоккейную клюшку, а результат ничем не отличается от взрыва. Хотя для нас то же самое может выглядеть как постепенный, медленный рост. Все зависит от временного параметра, то есть от «скорости» экспоненциального процесса. И от нашего, человеческого восприятия этой скорости.

– Так что, возможно, ничего не произойдет? – уточнил председатель КНШ.

– Возможно, для того, чтобы восемь кусков превратились в девять, потребуется сотня лет, – кивнул Дюб, – однако четыре дня назад у меня возникло беспокойство, что речь все-таки о взрывообразном процессе. Так что мы – я и мои аспиранты – уселись за компьютерные расчеты. И построили математическую модель, чтобы оценить временные масштабы.

– И к каким выводам вы пришли, доктор Харрис? Поскольку вы, надо полагать, пришли к выводам, иначе бы вас здесь не было.

– Хорошая новость заключается в том, что Земля обзаведется великолепной системой колец, не хуже, чем у Сатурна. Плохая новость – этот процесс породит много мусора.

– Иными словами, – продолжил за него Пит Старлинг, – осколки Луны будут сталкиваться до бесконечности, в процессе разрушаясь и становясь все меньше и меньше, пока не превратятся в систему колец. Однако часть камней упадет при этом на Землю и может натворить бед.

– И вы готовы сообщить мне, доктор Харрис, когда все это произойдет? И сколько времени займет весь процесс? – спросила президент.

– Мы продолжаем собирать данные и уточнять параметры модели, – сказал Дюб, – так что теперешние оценки могут ошибаться вдвое, если не втрое. С экспонентами в этом смысле непросто. Но пока что для меня все выглядит вот так.

Он вывел на экран очередной график: синяя кривая, медленно, но верно ползущая вверх.

– Временной интервал составляет примерно от года до трех лет. В течение этого периода количество столкновений, как и количество осколков, будут постепенно расти.

– Что такое СФБ? – сразу же спросил Пит Старлинг.

Эти буквы значились рядом с вертикальной осью графика.

– Скорость фрагментации болидов, – ответил Дюб. – То, как быстро образуются новые осколки.

– Это что, общепринятый термин? – требовательно уточнил Пит. Тон его, впрочем, был скорее нервозным, чем открыто враждебным.

– Нет, – сообщил Дюб. – Это я его придумал. Вчера. Пока летел на самолете.

Он чуть было не добавил что-то в духе «я имею право вводить новую терминологию», но решил, что совещание еще только началось и есть смысл быть повежливей.

Его ответ заставил Пита умолкнуть, хотя и неизвестно, надолго ли, и Дюб попытался восстановить утраченный было ритм презентации.

– Метеориты будут падать все чаще и чаще. Некоторые приведут к значительным разрушениям. Но в целом жизнь не слишком изменится. Однако затем, – он нажал на кнопку, и кривая на графике, сделавшись белой, резко устремилась вверх, – мы станем свидетелями явления, которое я назвал Белые Небеса. Все произойдет за несколько часов, максимум – несколько суток. Система отдельных планетоидов, которую мы наблюдаем сейчас, перемелет себя в огромное количество значительно более мелких объектов. Это будет похоже на белое облако, которое быстро распространится и заполнит собой все небо.

Еще нажатие кнопки. Кривая на графике устремилась к новым высотам. Теперь она стала красной.

– Через сутки или двое после Белых Небес начнется то, что я назвал Каменным Ливнем. Поскольку на орбите останутся не все осколки. Некоторые упадут на Землю.

Дюб выключил проектор. Вообще-то так не принято, но в результате зрители словно очнулись от слайдового гипноза и посмотрели на докладчика. Правда, секретари и порученцы у дальней стены так и не оторвались от экранов своих телефонов, но это как раз было неважно.

– Говоря «некоторые», – уточнил Дюб, – я имею в виду триллионы.

Никто не проронил ни слова.

– Земля подвергнется метеоритной бомбардировке такой силы, которой она не испытывала с глубокой древности, когда Солнечная система только формировалась, – продолжал Дюб. – Вы видели яркие следы, которые последнее время оставляют в небе метеоры? Их будет столько, что они сольются в сплошной огненный купол, и все, что окажется под ним, тоже воспламенится. Вся земная поверхность будет стерилизована. Ледники вскипят и испарятся. Уцелеть сможет только тот, кто окажется вне атмосферы. Поднявшись в космос либо зарывшись под землю.

– Что ж, если так, то это действительно плохие новости, – произнесла президент.

Некоторое время – может, минуту, может, и все пять – присутствующие сидели молча, переваривая услышанное.

– Мы применим оба способа, – прервала наконец молчание президент. – Космический и подземный. Второй, очевидно, будет проще.

– Да.

– Мы немедленно займемся строительством бункеров для… – президент прикусила язык, почувствовав, что фраза выйдет неполиткорректной. – Для того чтобы люди могли в них укрыться.

Дюб ничего не сказал.

– У меня немалый интендантский опыт, – заговорил председатель КНШ. – Доктор Харрис, я привык мыслить снабженческими категориями. Я хочу знать, сколько припасов нам потребуется под землей. Мешков картошки и рулонов туалетной бумаги в пересчете на одного обитателя бункера. Иными словами, мой вопрос означает следующее – сколько продлится Каменный Ливень?

– По моим оценкам – от пяти до десяти тысяч лет, – ответил Дюб.

– Никто из вас никогда не ступит на твердую землю, не обнимет любимых, не вдохнет полной грудью воздух родной планеты, – объявила президент. – Судьба, которой не позавидуешь. Однако она намного лучше той, что ждет семь миллиардов человек, которым некуда деться с Земли. Ваш поезд ушел. С этого момента корабли будут запускаться на орбиту, но в ближайшие десять тысяч лет ни один не приземлится обратно.

Двенадцать мужчин и женщин в «банане» слушали молча. Как и в случае с разрушением Луны, новость была слишком огромной, чтобы ее воспринять, слишком всеобъемлющей, чтобы оставить место для человеческих чувств. Так что Дина сосредоточилась на мелочах. Например: как, однако, Джей-Би-Эф – то есть госпожа президент – чертовски хорошо годится именно для подобного рода заявлений.

– Доктор Харрис… – начал астроном Конрад Барт. – Госпожа президент, прошу прощения, нельзя ли сделать так, чтобы доктор Харрис вернулся в кадр.

– О, разумеется, – ответила Джулия Блисс Флаэрти и нехотя сместилась в сторону, уступая место более массивной фигуре доктора Харриса.

Дина подумала, что по сравнению с известной всей планете телеперсоной тот как-то увял и ссохся. Потом вспомнила, что он рассказал им несколько минут назад, и сама устыдилась таких мыслей. Каково это – единственному на Земле понимать, что планета обречена?

– Да, Конрад?

– Дюб, я не стану спорить с твоими вычислениями. Однако подвергались ли они независимой проверке? Не может быть такого, что в них вкралась элементарная ошибка – десятичная запятая не на месте или что-нибудь вроде того?

– Наши разведслужбы сообщают, что, судя по данным перехвата, китайцы обнаружили то же самое примерно сутки назад, – вмешалась президент. – Англичане, индийцы, французы, немцы, русские, японцы – везде ученые приходят более или менее к тем же выводам.

– Два года? – вырвалось вдруг у Дины. Голос ее прозвучал надломанно и хрипло. – А потом – Белые Небеса?

– Похоже, все ученые сходятся на этой цифре, – ответил доктор Харрис. – Двадцать пять месяцев плюс-минус два.

– Понимаю, как вы потрясены, – снова перебила его президент. – Но я хотела, чтобы члены экипажа МКС узнали обо всем в числе первых. Поскольку вы мне нужны. Мы, народ Соединенных Штатов и люди Земли, нуждаемся в вас.

– Для чего? – спросила Дина. Вообще-то она не имела никакого права говорить от имени двенадцати человек экипажа. Для этого существовала Айви. Но Дине хватило одного взгляда, чтобы понять – Айви сейчас не до того.

– Мы начинаем переговоры с нашими партнерами из других космических держав о создании ковчега, – ответила президент. – Хранилища всего генетического материала Земли. На то, чтобы его построить, у нас есть два года. За эти два года мы отправим на орбиту столько людей и оборудования, сколько сможем. «Иззи» станет ядром будущего ковчега.

Как ни абсурдно, услышав, что президент назвала МКС неофициальным прозвищем, Дина почувствовала легкий укол раздражения. Впрочем, она прекрасно понимала, в чем тут дело – все-таки достаточно долго общалась с насовскими пиарщиками. Технологии срочно требовалось очеловечить, дать всему милые, уютные имена. Перепуганным, знающим, что они скоро умрут детям внизу будут показывать бодрые видео о том, как «Иззи» пронесет наследие мертвой планеты сквозь Каменный Ливень. Дети возьмут фломастеры и станут рисовать «Иззи» – тор в виде нимба и огромный камень на заднице, а стыковочный узел на боку русского служебного модуля «Звезда» сойдет за улыбающуюся рожицу.

Айви наконец открыла рот и заговорила. Две недели назад она заметно расстроилась, узнав, что свадьбу придется отложить. Теперь ей сообщили, что ее жених – капитан первого ранга ВМФ США Кэл Бланкеншип – живой труп, что она никогда за него не выйдет, никогда не обнимет его и даже не увидит кроме как по видеосвязи. И что то же самое относится ко всем остальным ее близким. Сейчас Айви выглядела слегка пришибленной.

– Госпожа президент, – произнесла она напевно, – вам, без сомнения, известно, что станция способна принять очень ограниченное количество дополнительного персонала. Думается, здесь есть что обсудить.

– Простите, госпожа президент, могу я ответить? – вмешался доктор Харрис.

Дина успела заметить, как глаза президента сверкнули, а на ее лице мелькнуло шокированное выражение. Президента Соединенных Штатов перебили. Оттерли в сторону. У женщины, пробившейся на самую вершину, надо полагать, именно в этой области нервные окончания имели особую чувствительность.

Только все было не совсем так. Вопрос, который задала себе Джей-Би-Эф, был не: «Как он посмел меня перебить только потому, потому что я женщина?» Время таких вопросов уже прошло. Вероятно, она спрашивала себя: «Неужели пост президента США уже ничего не значит?»

– Лина, вы здесь? – спросил доктор Харрис. – Будьте добры, разверните камеру так, чтобы… ага, вот вы где! Лина, я читал ваши работы о групповом поведении карибских рыб. Классные статьи!

– Не знала, что подводный мир вас тоже интересует, – откликнулась Лина Феррейра. – Благодарю вас.

Странное существо человек, подумала Дина. В такой момент – и подобные разговоры.

– А видео просто поразительные! Рыбы движутся плотной стаей, пока не встретят хищника. В этот момент в середине стаи образуется отверстие, и хищник проходит насквозь, так и не поймав ни одной рыбы. Мгновение спустя стая – вновь единое целое. На самом деле пока еще ничего не решено, но…

– Но вы хотите использовать роевое поведение для ковчега?

– Проект, который мы рассматриваем, называется «Облачный Ковчег», – снова вступила в разговор президент. – И да, вы все поняли правильно. Вместо того чтобы сложить все яйца в одну корзину…

– Яйца и сперматозоиды, – пробормотал со своим ланкаширским акцентом Джибран так тихо, что никто, кроме Дины, его не услышал.