Собиратели ракушек Пилчер Розамунда

15. Мистер Эндерби

В четверть шестого последние участники похорон, которые зашли выпить чашку чаю, попрощались и разъехались по домам. Оливия вышла с ними на дорожку сада и, проводив взглядом последнюю машину, повернувшую из ворот за угол, с облегчением вернулась в дом. В кухне кипела работа. Мистер Плэкетт и Данус, которые последние полчаса регулировали разъезд машин, убирая с дороги неудачно поставленные автомобили, теперь помогали миссис Плэкетт и Антонии собрать со стола и вымыть чайную посуду. Миссис Плэкетт с засученными рукавами стояла у мойки с мыльной водой, а ее покладистый супруг вытирал серебряный чайник. Жужжала посудомоечная машина. Данус нес в кухню очередной поднос, заставленный чашками и блюдцами, а Антония вынимала из коробки пылесос.

Увидев, что работа идет полным ходом и без нее, Оливия остановилась в растерянности.

— А что мне делать? — спросила она у миссис Плэкетт.

— Ничего. — Та даже не обернулась; покрасневшими руками она ставила блюдца на решетку, работая быстро и точно, как на конвейере. — Я всегда говорю: если взяться дружно, и работа спорится.

— Чай был чудесный. Пирога не осталось ни кусочка.

Но у миссис Плэкетт не было ни времени, ни желания вести светскую беседу.

— Почему бы вам не пойти в гостиную и не дать ногам отдохнуть? Там уже сидят миссис Чемберлейн, ваш брат и другой джентльмен. Через десять минут столовая будет в полном порядке, и вы сможете начать ваше небольшое совещание.

Предложение было резонным, и Оливия не стала возражать. Она безумно устала, к тому же от долгого стояния у нее болела спина. Проходя по коридору, она с вожделением посмотрела на лестницу, мечтая взбежать по ступеням, забраться в горячую ванну, а потом лечь в постель, растянувшись на прохладной простыне и мягких подушках с интересной книжкой в руках. «Потом, — сказала она себе. — День еще не кончился. Потом».

В гостиной, где уже не осталось никаких следов чаепития, она нашла удобно устроившихся Ноэля, Нэнси и мистера Эндерби, занятых светской беседой. Нэнси и мистер Эндерби расположились в креслах по обе стороны камина, а Ноэль, как всегда, стоял спиной к камину, прислонившись к каминной полке. Когда Оливия вошла, мистер Эндерби встал. Ему было немного больше сорока, но из-за лысины, пенсне и строгого костюма он казался гораздо старше. Тем не менее он держался легко и свободно, и еще раньше, во время чаепития, Оливия заметила, как просто он общается с другими гостями, передавая чашки и тарелки с сандвичами и пирогом. Он также немного поговорил с Данусом, и это было очень мило с его стороны, потому что Нэнси и Ноэль не обращали на парня никакого внимания. Видно, они не могли простить ему поездку с Пенелопой в Корнуолл и роскошные номера в «Золотых песках» за ее счет.

— Извините, мистер Эндерби, боюсь, нам придется еще чуть-чуть подождать. — Оливия с наслаждением опустилась на тахту с краю, и мистер Эндерби снова сел.

— Ничего. Я вовсе не тороплюсь.

Из столовой послышался гул пылесоса.

— Сейчас они приведут все в порядок, и мы сможем начать. А ты, Ноэль, не очень спешишь? У тебя ничего срочного нет в Лондоне?

— Нет, сегодня я не тороплюсь.

— А ты, Нэнси? У тебя есть еще время?

— Немного есть. Правда, я должна забрать детей и обещала не опаздывать. — Нэнси, проплакавшая всю службу, уже успокоилась и снова стала бодрой и жизнерадостной. А может быть, она казалась такой оттого, что сняла шляпу. Джордж уже уехал, простившись со всеми прямо на кладбище под громкие стоны и увещевания Нэнси, умолявшей его быть осмотрительным в пути и передать привет архидьякону. Пообещав выполнить обе просьбы, он сказал: «Хочу вернуться засветло. Не люблю ездить в темноте».

Шум пылесоса стих. Почти в ту же минуту дверь приоткрылась, и миссис Плэкетт, все еще в траурной шляпке, заглянула в комнату:

— Все, мисс Килинг.

— Большое спасибо, миссис Плэкетт.

— Если вы не возражаете, мы с мистером Плэкеттом поедем домой.

— Конечно. Не знаю, как вас и благодарить.

— Мне было приятно вам помочь. До завтра.

Она исчезла за дверью. Нэнси нахмурила брови:

— Завтра воскресенье. Зачем она придет завтра?

— Она поможет мне разобрать мамину комнату. — Оливия встала. — Пойдемте?

Она прошла в столовую. Всюду была чистота, стол накрыт зеленым сукном.

Ноэль удивленно поднял брови:

— Похоже на заседание правления.

Никто не откликнулся на его замечание. Они сели за стол. Мистер Эндерби занял место во главе стола, Ноэль и Оливия — по обе стороны от него. Нэнси села рядом с Ноэлем. Мистер Эндерби открыл портфель и, вытащив из него пачку бумаг, положил их перед собой. В эту минуту он действительно был похож на председателя собрания. Все ждали, когда он начнет.

Мистер Эндерби откашлялся.

— Сначала позвольте мне поблагодарить вас всех, что согласились остаться после похорон вашей матушки. Надеюсь, это не причинит вам больших неудобств. Официальное чтение всего завещания, строго говоря, не обязательно, но мне показалось, что сегодня, когда вся семья в сборе, как раз очень удобный случай сообщить вам, как ваша матушка распорядилась своим имуществом, и, если возникнет такая необходимость, пояснить отдельные моменты, которые могут вызвать сомнения или недопонимание. Итак… — Порывшись в бумагах, мистер Эндерби вытащил длинный узкий конверт, вынул из него увесистый, сложенный втрое документ и, развернув, разложил его на столе. Оливия заметила, как Ноэль украдкой перевел взгляд на свои ногти, не желая, чтобы кто-то видел, как он заглядывает в документ краешком глаза, как школьник, подсматривающий в экзаменационную работу соседа.

Мистер Эндерби поправил очки.

— Последняя воля Пенелопы Софии Килинг, урожденной Стерн, составленная восьмого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года. — Он поднял глаза. — Если вы не возражаете, я не буду читать все слово в слово, а просто изложу желания вашей матушки своими словами по порядку. — Все кивнули в знак согласия. Он продолжал: — Во-первых, есть два завещательных распоряжения, которые касаются не членов семьи. Миссис Флоренс Плэкетт, проживающей по улице Ходжес-роуд, сорок три, Пудли, графство Глостершир, оставлена сумма в две тысячи фунтов. И миссис Дорис Пенберт, Уорфлен, семь, Порткеррис, Корнуолл, оставлена сумма в пять тысяч фунтов.

— Прекрасно, — сказала Нэнси, в кои-то веки одобрившая щедрость матери. — Миссис Плэкетт просто сокровище. Даже не знаю, что бы мама без нее делала. То же самое можно сказать в отношении Дорис. Она была любимой подругой мамы. Всю войну они прожили вместе и очень сдружились.

— Полагаю, я уже знаком с миссис Плэкетт, но, мне кажется, миссис Пенберт с нами сегодня не было.

— Она просто не смогла приехать, но позвонила и предупредила, что не сможет быть на похоронах. У нее заболел муж, и она побоялась оставить его одного. Но она очень, очень расстроена.

— В таком случае я напишу этим двум дамам и сообщу о завещанных им суммах. — Мистер Эндерби сделал пометку. — А теперь, покончив с этим, перейдем к имуществу, оставленному членам семьи. — Ноэль откинулся на спинку стула, нащупал в нагрудном кармане и вынул серебряную ручку. Он стал вертеть ее в руках, то отвинчивая колпачок большим пальцем, то завинчивая его снова. — Начнем с того, что, согласно желанию миссис Килинг, каждый из вас получит определенные предметы мебели из этого дома. Нэнси — столик в стиле эпохи регентства, который стоит в спальне рядом с тахтой. По-моему, он служил для вашей мамы туалетным столиком. Оливия — бюро из гостиной, которое когда-то принадлежало отцу миссис Килинг, покойному Лоренсу Стерну. Ноэлю отойдут обеденный стол и шесть стульев. Тех самых, на которых, я полагаю, мы сейчас сидим.

Нэнси обернулась к брату:

— Где ты их поставишь? В твоей квартирке и повернуться негде.

— Наверное, куплю другую.

— Тогда в ней должна быть столовая.

— Не волнуйся, будет, — коротко бросил он. — Продолжайте, пожалуйста, мистер Эндерби.

Но Нэнси не унималась:

— Это все?

— Я не понял вас, миссис Чемберлейн.

— Я хотела сказать… а как же ее драгоценности?

Ну вот, началось, подумала Оливия.

— Нэнси, у мамы не было драгоценностей. Она продала свои кольца много лет назад, чтобы заплатить долги отца.

Но та закусила удила, как всегда в тех случаях, когда Оливия так сурово говорила о ее любимом покойном папочке. Вовсе незачем быть такой грубой, говорить о нем такие вещи в присутствии мистера Эндерби.

— А как насчет сережек тетушки Этель? Тех самых, которые она оставила маме в наследство? Они, должно быть, стоят не меньше четырех, а то и пяти тысяч фунтов. О них что-нибудь есть в завещании?

— Она их подарила, — сказала Оливия, — Антонии.

После этих слов воцарилось молчание. Его нарушил Ноэль. Положив локоть на стол, он нервно пробежал рукой по волосам и сказал:

— О боже!

Над зеленым сукном стола Оливия увидела глаза сестры. Ярко-голубые, широко открытые, горящие гневом и возмущением. На щеках Нэнси появился румянец. Наконец она сказала:

— Не может этого быть.

— Боюсь, что это так. — Мистер Эндерби говорил спокойным тоном. — Миссис Килинг подарила серьги Антонии, когда они вместе ездили на праздники в Корнуолл. Она рассказала мне об этом, когда приезжала ко мне в Лондон за день до смерти. Она твердо стояла на том, что спор о серьгах недопустим и тем более вопрос о законном владении ими.

— А ты как узнала, что мама подарила их Антонии? — спросила Нэнси Оливию.

— Она написала мне об этом в письме.

— Они должны были перейти к Мелани.

— Нэнси, Антония была бесконечно добра к маме, и мама ее очень любила. Антония скрасила последние несколько недель ее жизни. Она поехала с ней в Корнуолл и была с ней рядом, чего никто из нас сделать не смог.

— Ах, и за это мы должны быть ей благодарны? Ну уж, извини, как раз наоборот…

Этот спор мог бы продолжаться бесконечно, если бы не мистер Эндерби, который, чтобы положить ему конец, негромко кашлянул, как бы прочищая горло. Вне себя от бешенства, Нэнси все-таки замолчала, а Оливия вздохнула с облегчением. На какое-то время страсти улеглись, но она ни минуты не сомневалась, что Нэнси этого так не оставит и вопрос о сережках тети Этель будет возникать еще не раз, став предметом горьких сетований сестры.

— Извините, мистер Эндерби. Мы вас задерживаем. Пожалуйста, продолжайте, — сказала она.

Он взглянул на нее с благодарностью.

— Теперь перейдем к наследству, свободному от долгов и завещательных отказов. Когда миссис Килинг составляла завещание, она очень ясно дала мне понять, что между вами тремя не должно быть никаких разногласий по поводу оставленного ею имущества. В соответствии с этим пожеланием мы решили, что самое лучшее — продать все имущество, а вырученные деньги разделить между вами поровну. Чтобы все это осуществить, необходимо было назначить попечителей имущества, и мы решили, что душеприказчики в лице фирмы «Эндерби, Лусби и Тринг» возьмут эту обязанность на себя. Это понятно? Возражений нет? Прекрасно. В таком случае… — Он начал читать завещание. — «Я поручаю моим попечителям продать мое имущество, движимое и недвижимое, инкассировать и обратить в деньги». Вы что-то хотите спросить, миссис Чемберлейн?

— Я не понимаю, что имеется в виду?

— Это означает все имущество миссис Килинг, в том числе этот дом, находящиеся в нем вещи, ее ценные бумаги и текущий счет в банке.

— Вы имеете в виду, что все должно быть продано, а общая сумма поделена между нами троими?

— Совершенно верно. Конечно, за вычетом всех долгов, налогов, сборов и расходов на похороны.

— Это для меня как-то не очень понятно.

Ноэль засунул руку в карман, вытащил блокнот-ежедневник, открыл чистую страницу и снял с ручки колпачок.

— Мистер Эндерби, может быть, вы объясните, из чего состоит имущество, а мы произведем приблизительные подсчеты?

— Очень хорошо. Начнем с дома. «Подмор Тэтч» со всеми его хозяйственными постройками и взрослым садом стоит, как я полагаю, не меньше двухсот пятидесяти тысяч. Ваша мама заплатила за него сто двадцать тысяч, но это было пять лет назад, а с тех пор цены на недвижимость значительно возросли. Кроме того, участок с домом весьма привлекателен для потенциальных покупателей, потому что он расположен недалеко от Лондона и к нему удобно ехать. Я не совсем точно представляю, сколько можно получить за вещи в доме, думаю, тысяч десять. И наконец, у миссис Килинг есть акции на сумму примерно двадцать тысяч фунтов.

Ноэль тихонько свистнул:

— Так много? Я и не подозревал.

— Я тоже, — сказала Нэнси. — Откуда у нее такие деньги?

— Это то, что осталось от денег, полученных за дом на Оукли-стрит, и после покупки «Подмор Тэтч». Их удалось удачно вложить в акции.

— Понятно.

— А текущий счет? — Ноэль записывал все цифры в блокнот, и ему, видимо, не терпелось их сложить и получить впечатляющий результат.

— В данный момент текущий счет миссис Килинг весьма велик. После того как туда была занесена сумма в сто тысяч фунтов, вырученных от продажи фирмой «Бутби» двух панно кисти ее отца, Лоренса Стерна, частному лицу. Конечно, из этой суммы будут удержаны пошлины и налог.

— Даже после этого… — Ноэль быстро произвел подсчеты, — получается больше трехсот пятидесяти тысяч. Приблизительно, конечно. — Услышав этот впечатляющий итог, все замолчали. Ноэль завинтил колпачок ручки, положил ее на стол и откинулся на спинку стула. — А ведь совсем неплохо получается, девочки.

— Я очень рад, — сухо сказал мистер Эндерби, — что вы удовлетворены.

— Ну что ж. — Ноэль потянулся во весь свой огромный рост и сделал движение, как будто собирался встать. — Что вы скажете, если я принесу всем нам чего-нибудь выпить? Мистер Эндерби, выпьете виски?

— С удовольствием. Но не сейчас. Боюсь, мы еще не кончили.

Ноэль нахмурился:

— А что еще мы должны обсудить?

— К завещанию вашей матушки есть еще дополнительное распоряжение от тридцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Конечно, в нем подтверждается все, что уже есть в завещании, а так как распоряжение ничего не меняет в самом завещании, это не столь уж и важно…

Оливия стала вспоминать.

— Тридцатое апреля. Это как раз тот день, когда она посетила вас в Лондоне. За день до смерти.

— Совершенно верно.

— Она приехала специально, чтобы встретиться с вами?

— Думаю, что так.

— Чтобы сделать дополнительное распоряжение к завещанию?

— Да.

— Тогда прочитайте нам его.

— Сейчас, мисс Килинг. Но прежде чем я начну читать, хочу сказать, что оно написано рукой миссис Килинг и подписано ею в присутствии моего секретаря и клерка. — Он начал читать вслух: — «Данусу Мьюирфильду, работающему в механической мастерской, ферма Соукомба, Пудли, Глостершир, завещаю четырнадцать этюдов, написанных маслом, к основным картинам моего отца, Лоренса Стерна, созданным между тысяча восемьсот девяностым и тысяча девятьсот десятым годом. Они называются: „Террасные сады“, „Свидание“, „Влюбленный лодочник“, „Пандора“…»

Этюды, написанные маслом. Ноэль давно подозревал об их существовании и даже делился своими подозрениями с Оливией; он искал их в доме матери, но так и не нашел. Оливия повернула голову и посмотрела на брата через стол. Он сидел очень бледный, неподвижно, как изваяние. Щека возле правого уха подрагивала в нервном тике. Интересно, сколько он будет сидеть молча и когда взорвется, чтобы выразить бурный протест, подумала она.

— «…„У источника“, „Базар в Тунисе“, „Любовное письмо“…»

Где же они были все эти годы? В чьих руках? И как и откуда появились?

— «…„Душа весны“, „Утро петуха“, „Сад в Аморетте“…»

Больше Ноэль вынести не мог.

— Где они были?! — Голос его от возмущения стал резким и грубым.

Мистер Эндерби, несмотря на то что его так грубо прервали, сохранил невозмутимое спокойствие. Возможно, он ожидал от Ноэля подобной выходки. Он посмотрел на него поверх очков:

— Разрешите, я дочитаю до конца, мистер Килинг. А потом все объясню.

Воцарилось неловкое молчание.

— Продолжайте.

Мистер Эндерби не спеша продолжал:

— «…„Морской бог“, „Подарок“, „Белые розы“ и „Тайное убежище“. В настоящее время эти работы находятся у мистера Роя Брукнера из фирмы „Бутби“, занимающейся продажей произведений искусства, Нью-Бонд-стрит, Лондон, но предназначены для отправки на аукцион в Нью-Йорк при первом удобном случае. Если я умру до того, как они будут проданы, то они переходят к Данусу Мьюирфильду, и ему решать, продавать их или оставить у себя». — Мистер Эндерби откинулся на спинку стула и ждал, готовый выслушать любые замечания.

— Где они были? — повторил Ноэль.

— Много лет ваша матушка хранила их в глубине гардероба в спальне. Она поместила их туда сама и заклеила обоями, чтобы их нельзя было найти.

— Она не хотела, чтобы мы знали о их существовании?

— Я не думаю, что она спрятала их от своих детей. Скорее, от мужа. Миссис Килинг нашла эти этюды в старой мастерской отца в доме на Оукли-стрит. В то время семья испытывала денежные затруднения, и ей не хотелось продавать работы отца, чтобы просто иметь деньги на текущие расходы.

— Когда же они нашлись?

— Она пригласила к себе домой мистера Брукнера оценить и, возможно, продать две другие работы вашего деда. В тот же день она показала ему папку с этюдами.

— А когда вы узнали об их существовании?

— Миссис Килинг сама рассказала мне об этих этюдах в тот день, когда приехала добавить к завещанию дополнительное распоряжение. За день до смерти. Вы что-то хотели сказать, миссис Чемберлейн?

— Да. Я ни слова не поняла из того, что вы здесь говорили. Мне непонятно, о чем идет речь. Никто никогда не рассказывал мне про эти этюды. Я о них в первый раз слышу. Из-за чего весь этот переполох? И почему Ноэль придает им такое значение?

— Потому что они дорого стоят, — буркнул Ноэль, теряя терпение.

— Черновые наброски? Мне казалось, их обычно выбрасывают.

— Их выбрасывают только дураки.

— И сколько же они стоят?

— Четыре или пять тысяч каждый. А их четырнадцать. Четырнадцать! — вдруг крикнул он Нэнси, как будто она была глухая. — Ну-ка, посчитай, если ты вообще можешь производить элементарные арифметические действия, в чем я очень сомневаюсь.

Оливия быстро прикинула в уме. Семьдесят тысяч фунтов. И хотя поведение Ноэля было просто непристойно, ей стало его жалко. Он ведь был уверен, что этюды где-то здесь, в «Подмор Тэтч». И даже в одну из суббот провел целый день, мрачный и дождливый, разбирая чердак якобы для того, чтобы освободить его от лишнего хлама, а на самом деле занимаясь поисками этюдов. Любопытно было бы узнать, догадывалась ли Пенелопа об истинных причинах его усердия, и если да, то почему она ничего не сказала. Возможно, потому, что Ноэль был вылитый отец и она не вполне ему доверяла. И потому просто передала их в руки мистера Брукнера, а за день до своей смерти решила оставить Данусу.

Но почему? Почему именно ему?

— Мистер Эндерби… — Это были первые слова Оливии с тех пор, как тот начал читать дополнительное распоряжение. Мистер Эндерби был рад услышать ее спокойный голос и внимательно слушал. — Мама объяснила как-нибудь, почему она завещает этюды Данусу Мьюирфильду? Я хочу сказать, — Оливия осторожно выбирала слова, не желая показаться недовольной или жадной, — что они были ей очень дороги, это очевидно… а Дануса она знала очень недолго.

— Я не могу ответить на этот вопрос просто потому, что не знаю ответа. Этот молодой человек очень ей нравился, и, наверное, она хотела ему помочь. Кажется, он мечтает открыть свое небольшое дело, и ему нужен начальный капитал.

— Мы можем оспорить это дополнительное распоряжение? — спросил Ноэль.

Оливия повернулась к брату.

— Мы ничего не собираемся оспаривать, — решительно сказала она. — Даже если бы по закону мы имели такую возможность. Я не желаю об этом слышать.

Нэнси, мучительно производившая в уме какие-то подсчеты, вдруг вступила в разговор:

— Но пять умножить на четырнадцать будет семьдесят. Вы что, хотите сказать, что этот молодой человек получит семьдесят тысяч фунтов?

— Да, миссис Чемберлейн, если он решит продать этюды.

— Но это же неправильно. Мама его почти не знала. Он работал у нее в саду. — Нэнси понадобилось всего несколько минут, чтобы довести себя почти до истерики. — Это возмутительно! Я сразу поняла, что он за птица. Я всегда говорила, что они вертят мамой, как хотят. Я ведь говорила тебе об этом, Ноэль, по телефону, когда рассказывала о том, что она отдала даром «Собирателей ракушек». И сережки тети Этель… тоже, а теперь еще и этюды. Это последняя капля. Все. Все раздарено. Мама определенно была не в своем уме. Она была больна и не могла судить здраво. Другого объяснения просто не придумаешь. Я уверена, мы можем возбудить судебное дело.

Ноэль в кои-то веки был с Нэнси заодно.

— Я не буду сидеть сложа руки и наблюдать, как все плывет мимо меня…

— …она была не в своем уме…

— …слишком многое поставлено на карту…

— …воспользовались ее добротой, чтобы поживиться…

Оливия не выдержала:

— Хватит. Замолчите. — Она сказала это тихо, с едва сдерживаемой яростью в голосе; этот тон уже многие годы вселял в сотрудников журнала «Венера» трепет и уважение. Однако Ноэль и Нэнси его никогда раньше не слышали. Застигнутые врасплох, они уставились на сестру с удивлением и страхом.

В наступившей тишине Оливия заговорила:

— Я больше не желаю этого слышать. Все. Мама умерла, и сегодня мы ее похоронили, а слушая, как вы грызетесь, будто две паршивые собаки, я прихожу к выводу, что об этом вы уже забыли. Вы все время думаете и говорите только об одном — сколько вы от нее получите. Теперь мы это знаем, нам только что рассказал мистер Эндерби. О маме никак нельзя сказать, что она была не в своем уме… Напротив, это была самая умная женщина из всех, кого я знаю. Да, иногда она была чрезмерно щедрой, но неразумной — никогда. Она была практичной и дальновидной, все обдумывала заранее. Разве иначе она смогла бы вырастить нас, ведь у нее никогда не было денег, а муж проигрывал все, что попадало ему в руки? Что касается меня, то я очень довольна и думаю, вы должны быть довольны тоже. Она подарила нам чудесное детство, всем троим помогла встать на ноги в начале жизненного пути и даже сейчас, когда умерла, обеспечила безбедную жизнь. Теперь о сережках. — Оливия посмотрела на Нэнси холодным обвиняющим взглядом. — Если мама решила отдать их Антонии, а не тебе или Мелани, то, я уверена, на то были веские причины. — Нэнси опустила глаза и сняла пушинку с рукава жакета. — И если этюды получит не Ноэль, а Данус, значит для этого тоже были основания. — Ноэль открыл было рот, но передумал и закрыл его снова, ничего не сказав. — Она поступала по своему разумению. Делала то, что хотела. Это главное. И больше об этом ни слова.

Все это Оливия высказала, ни разу не повысив голоса. Воцарилось молчание, и она в полной тишине ждала бурных возражений от Нэнси и Ноэля в ответ на свою разгромную речь. Несколько мгновений спустя Ноэль, сидевший напротив, зашевелился на своем стуле. Оливия бросила на него убийственный взгляд и вся напряглась, готовясь к продолжению ближнего боя, но оказалось, что он не собирался ничего говорить. Он поднял руку, протер глаза, провел рукой по волосам и этим жестом признал свое поражение красноречивее всяких слов. Потом распрямил плечи и поправил узел черного шелкового галстука. К нему вернулось самообладание. Он даже попытался улыбнуться.

— После такого накала страстей, — сказал он, обращаясь ко всем сразу, — я думаю, мы все заслужили по стаканчику виски. — Он встал. — Вам принести, мистер Эндерби?

Так, очень мягко, он закрыл совещание и немного разрядил обстановку. Мистер Эндерби, явно почувствовавший большое облегчение, охотно согласился выпить и стал собирать и укладывать в портфель бумаги. Нэнси, пробормотав что-то о необходимости попудрить нос и пытаясь сохранить последние остатки былого величия, взяла сумочку и вышла из комнаты. Ноэль последовал за ней, отправившись на поиски льда. Оливия и мистер Эндерби остались одни.

— Извините нас, — сказала она.

— Ничего страшного. Вы произнесли блестящую речь.

— Вы ведь не думаете, что мама была не в своем уме?