Любовь на краешке луны Картленд Барбара

Глава 4

Объезжая кругом школьную площадку на сером коне герцога, Канеда была присполнена блаженства.

Она часто ездила вместе с Гарри, они соревновались друг с другом, и, как более опытный наездник, брат всегда выходил победителем.

Но здесь верхом на Ариэле она обогнала всех офицеров в заезде на время, а теперь старалась опередить самого герцога.

Он бросил ей вызов. — До сих пор я был судьей. А теперь получил право участвовать в состязании.

Желая раздразнить его и привлечь к себе внимание, она ответила:

— Конечно же, я готова признать вашу победу, но при одном условии.

— Каком же?

— Вы позволите мне ехать на Тоnjours17. Так звали серого коня, и Канеда считала, что герцог надеется на победу потому, что конь его ничуть не уступает Ариэлю.

Прежде чем ответить, герцог помедлил, в глазах его промелькнула веселая искра.

— Вы хотите сказать, что на своей лошади я буду заранее иметь преимущество перед вами?

— Конечно! — ответила Канеда. — Тоnjours знает маршрут лучше, чем Ариэль; к тому же я уверена, что прежде вы не вступали в борьбу, находя собственное преимущество неспортивным.

Герцог расхохотался.

— Отлично. Вы едете на Тоnjours, а я выберу себе другого коня.

Он отдал приказ одному из грумов, и тот немедленно привел еще не прыгавшего сегодня коня.

Лишь взглянув на гнедого жеребца, Канеда определила, насколько это быстроногое животное.

Она гордилась, что ей позволено ехать на собственном коне герцога; судя по выражению лиц офицеров, подобная честь не выпадала еще никому.

Имея достаточный опыт в обращении с лошадьми и учитывая наставления Гарри и Бена, она не стала садиться в седло, не приласкав прежде коня.

Она потрепала его по шее, погладила по носу, ласково пошептала на ухо и, убедившись, что конь не будет противиться, остановилась возле его бока, рассчитывая, что ей помогут подняться в седло.

Это мог бы сделать и грум, однако герцог жестом велел ему отступить в сторону.

Он не подставил ей, как следовало бы, сложенные вместе ладони, а обхватил пальцами ее тонкую талию и как перышко поднял в воздух.

На какое-то мгновение их лица оказались совсем близко, и Канеда подумала, что серые глаза герцога выражают именно то чего она добивалась.

Когда она оказалась в седле, герцог опытной рукой поправил ее юбку над стременами.

Она подвела Тоnjours к старту, герцог тем временем достал свой секундомер.

— Bonne chance!18 — говорили офицеры. Герцог спросил деловым тоном:

— Вы готовы, мадемуазель?

— Готова.

— Тогда — старт!

Он нажал кнопку секундомера, и Кане-де не пришлось торопить Тоnjours ни шпорами, ни хлыстом.

Конь хорошо понимал, чего от него ждут, и великолепно прошел первый барьер.

Тоnjours был очень крупным, даже выше Ариэля, и Канеда в порыве вдохновения понеслась на великолепном животном, расценивая эту скачку как особую привилегию.

Дистанцию они явно пролетели за рекордное время — Канеда в этом не сомневалась — и были вознаграждены аплодисментами и приветственными возгласами.

Когда она остановила Тоnjours перед герцогом, к ней подъехали следившие за скачкой офицеры.

— Великолепно! Фантастический результат! Вы — настоящая сенсация, мадемуазель.

— Сенсация не я, а этот конь. Она уже собралась было спрыгнуть на землю, но герцог вовремя помог ей спуститься.

— Должна признать, monsieur, — сказала она ему, — что, кроме Ариэля, Тоnjours не имеет соперника в мире.

— Вы оказали честь нам обоим, — официальным тоном произнес герцог.

Канеде показалось, что герцог чуть задержал ее в воздухе… К тому же он выпустил ее талию несколько позднее, чем следовало бы.

Потом он повернулся к гнедому и вскочил в седло, а старший из офицеров взял секундомер.

Канеда оценивающе смотрела на герцога и поняла, что в жизни не видела лучшего всадника.

Пока Гарри не возмужал, она считала, что лучшего наездника, чем отец, просто не может быть.

Ио теперь — хотя это и неприятно — следовало признать: герцог сидел в седле лучше их обоих.

Герцог как бы сливался с конем; они двигались в унисон, покоряясь ритму, казавшемуся едва ли не музыкальным.

Герцог вроде не торопился, однако, когда он подъехал к двум последним препятствиям, Канеда заметила напряженное внимание офицеров и затаила дыхание.

— Секунда… другая.

Он остановил гнедого, и офицер с секундомером объявил:

— Вы пришли первым, monsieur, на половину секунды.

Восторг тем не менее был уже не таким пылким, как после успеха Канеды,

Спешившись, герцог подошел к ней.

— Вы удовлетворены?

Канеда приподняла брови, удивленная столь странным вопросом.

— Тем, что я не плутовал, — пояснил он.

— Я и не предполагала, что вы способны на это… потом, я только дразнила вас. Более того — хоть это может показаться вам удивительным, — я прекрасно понимаю, что как женщина должна держаться на вторых ролях.

— Нынче женщины в большинстве своем считают, что будут первыми во всем.

— Конечно, кроме спорта.

По улыбке герцога Канеда догадалась, что позабавила его своим ответом.

Возвращаясь в замок, они не прекращали словесного поединка, в котором Канеда находила теперь незнакомый прежде интерес.

Она обладала хорошо бойким язычком и сообразительностью, и споры и обмен мнениями с мужчинами доставляли ей удовольствие.

Однако с тех пор как она объявилась в Лондоне, мужчины только льстили ей, забывая о прочих возможностях словесного общения с ней.

Какую бы тему она ни затронула, разговор так или иначе всегда сводился к любви.

Между тем каждое слово герцога казалось ей ударом шпаги, как будто герцог стремился победить и в словесном поединке — как в скачках… да просто потому, что он мужчина, а она женщина.

Мужественность его как бы обволакивала Канеду, напоминая о себе, даже когда герцог молчал.

Она уже не сомневалась в том, что помять его будет непросто… Как ему, например, удалось добиться репутации человека одинокого, внушающего благоговение окружающим?

Как, отрешившись от всего земного, он мог обитать в фантастическом замке на пороге неба и не интересоваться светской жизнью в долине Луары? Все это свидетельствовало о том, что человек этот сам для себя составляет законы.

Когда они вернулись в замок, Канеда обнаружила, что посланный за одеждой Бен еще не вернулся.

Поэтому она только сняла шляпку — как и перед завтраком — и, умывшись, присоединилась к герцогу в гостиной, где он обещал ждать ее. .

К ее удивлению, перед диваном был выставлен столик, где на серебряном подносе она увидела несомненно английский серебряный чайник и горку разных печений.

Канеда в восхищении рассмеялась.

— Вы весьма деликатны.

— Я знаю, что англичане жить не могут без обязательной чашки чая.

— Удивлена, что вы знаете об этой привычке, — сказала Канеда, памятуя о том, что мать герцога скончалась, когда он был еще очень юн.

— Могу признаться, что одна из ваших соотечественниц научила меня некоторым английским обычаям.

По интонации герцога Канеда поняла, что речь идет о весьма близком ему человеке и неизвестно почему ощутила легкий укол в сердце.

— И что же, оставаясь истинным франком, вы не хотите присоединиться ко мне? Герцог, безусловно, умел подмечать все гораздо тоньше, чем ей казалось.

— Я намекнул вам, что у меня есть chere amie19. Чего еще вы ожидаете?

— Ничего, monsieur. Да и с какой стати?

—  — Потому что, как и все женщины, — едко сказал герцог, — вы полагаете, что рядом с мужчиной непременно должна быть жена.

— Я вовсе не думаю ничего подобного, — резко ответила Канеда.

— Тем не менее это так, — настаивал он. — Уверяю вас, мне не так уж плохо здесь, на краешке луны, хотя вы, безусловно, понимаете, что я время от времени снисхожу к простым смертным, пребывающим там, внизу.

Герцог явно поддразнивал ее, и ей вдруг стало горько: он вел себя так, словно она сделала какую-то глупость.

Она поставила на место чайник.

— Должно быть, я нарушила ваши планы и обязательства и мне лучше вернуться к своей подруге.

Герцог рассмеялся.

— Ну вот, а теперь вы решили наказать меня за преступление, которого я не совершал; еще раз подчеркиваю — вы ничего не нарушили. Если бы не ваше общество, я обедал бы один посреди всего этого великолепия.

— И вы были бы довольны этим?

— Откровенно говоря — да. Я научился довольствоваться собственным обществом и, пребывая в одиночестве, читаю книги и занимаюсь разного рода делами.

— Какими делами?

— Я прослеживаю жизнь лошадей, прошедших мою школу, и людей, которые ездят на них. Еще пишу диссертацию по обучению лошадей.

— Чудесно! — воскликнула Канеда. — Пожалуйста, разрешите мне прочитать ее.

— Работа еще не закончена, но я пришлю вам экземпляр, если вы оставите мне ЭДрес.

— Это сделать нелегко, ведь я скитаюсь по земле. Простой случай забросил меня к вам на луну.

Она ощутила на себе проницательный взгляд герцога.

— Случайно? — — произнес он. — Я в этом сомневаюсь.

— Почему?

— Потому что ваше появление было прекрасно продумано. Вы знали, что в это время я нахожусь в школе, знали, где можно перепрыгнуть ограду, потому что заботитесь о своем коне.

Да, герцог был не так прост, и, не желая втягиваться в обсуждение причин, приведших ее сюда, Канеда ответила молчанием.

Герцог не сводил с нее глаз.

— Расскажите мне о цирке, в котором вы выступаете, если только он существует на самом деле.

— А почему вы сомневаетесь в этом?

— Просто потому, что мне трудно поверить, будто вы общаетесь с людьми того сорта, который нетрудно найти в цирке, — невзирая на умелое обращение с Ариэлем.

— Но что вам известно о цирках?

— Поверьте, достаточно много, — ответил он, — несколько трупп приезжают сюса каждое лето, чтобы предложить мне своих лошадей. Возможно, вы удивитесь, но тот гнедой, на котором я сегодня опередил вас, родился в цирке.

— Как и Ариэль! — воскликнула Канеда. А потом, желая убедить герцога в том, что она связана с цирком, Канеда рассказала ему о Юноне и ее смерти, об осиротевших Ариэле и Бене.

Она заметила, что герцог заинтересовался рассказом, а когда она умолкла, он сказал:

— Вы слишком молоды и очаровательны для подобной жизни. Конечно же, следует ожидать чего-нибудь другого… например, вы замужем?

— Не за клоуна же выходить, — дерзко ответила Канеда.

— Если брак не входит в вашу программу, могу только предположить, что у вас есть богатый покровитель.

Слова его прозвучали непринужденно, Канеда вспыхнула румянцем.

— Как вы смеете предполагать что-либо подобное! Вы абсолютно не правы.

Услышав столь уверенное опровержение, герцог продолжал делать выводы из своих наблюдений.

— Простите, если я оскорбил вас, однако не могу даже представить себе такого хозяина цирка — это должен быть весьма удивительный человек, — который мог бы предоставить вам эту амазонку, она, вне сомнения, стоит в два раза больше, чем может заработать за шесть месяцев простая циркачка.

Канеда была настолько удивлена, что, позабыв о гневе, уставилась на герцога широко раскрытыми глазами.

— А откуда вам известно об этом?

Губы его изогнулись, давая понять, что в объяснениях нет нужды.

Ошеломленная своим поражением, Канеда поднялась с дивана и подошла к окну.

Солнце начинало опускаться за горизонт, и небо над ним вспыхнуло яркими красками.

Открывшаяся красота так поглотила девушку, что она даже вздрогнула, когда за ее спиной послышался голос бесшумно поднявшегося с кресла герцога.

— Вы все еще думаете, покинуть меня или нет? — спросил он. — Я почти наверняка не позволю вам этого сделать.

— И каким же это образом?

— Ну, во-первых, я мог бы запереть вас в темницу; она находится ниже уровня рва и там весьма неприятно, — сказал герцог, — но вместо этого я просто умоляю вас выполнить мое желание и не покидать меня.

В голосе его промелькнула та нотка, которую Канеда и рассчитывала услышать, что, впрочем, не принесло ей ожидаемой радости. Напротив, отозвавшись незнакомым трепетом в сердце девушки, она пробудила совершенно неожиданную реакцию.

— Мне… мне все-таки кажется… что… мне лучше уехать.

— Потому что я шокировал вас? Она вздернула подбородок.

— Я вовсе не утверждала… этого.

— Тем не менее, по-моему, случилось именно это.

Герцог придвинулся к своей гостье и остановился возле окна, так, чтобы видеть ее профиль, запечатленный на сером камне.

Даже не пошевелившись, Канеда продолжала пристально разглядывать закат.

После затянувшегося, как ей показалось, молчания герцог сказал:

— Вы прекрасны, а ваши синие глаза в обрамлении темных ресниц не знают себе равных. Вы, разумеется, уже не раз слыхали об этом от дюжины мужчин.

Слова эти герцог произнес уже знакомым ей суховатым тоном — вовсе не как комплимент, который ей хотелось бы сейчас услышать.

Опасаясь, что разговор перейдет в слишком серьезное и личное русло, Канеда сказала:

— Глаза мне достались от отца-англичанина, а ресницы и волосы — от матери-француженки. Можете выбирать, что вас более привлекает.

— Как француза меня в настоящий момент больше интригует ваша английская сторона, — ответил герцог. — Поэтому не перейти ли нам на этот язык разнообразия ради?

Последнее предложение герцог произнес по-английски, и Канеда негромко воскликнула:

— Но вы говорите прекрасно!

— Я не только родился от англичанки; у меня была и английская няня, а потом — какое-то время — и гувернантка.

Канеда одарила его шаловливым взглядом.

— Ну а теперь, раз уж вы говорите по-английски, следует и вести себя в духе нашей страны. Пора от личных тем переходить к разговору о лошадях.

— Если быть откровенным, то мне хотелось бы говорить только о вас, — заявил герцог. — Вы заинтриговали меня, а я, признаюсь, весьма любопытен.

Именно таким и хотела она его видеть; Канеда в мыслях похвалила себя за тонкий замысел и вновь повернулась лицом к окну.

— По-моему, не следует проявлять излишне прозаический интерес к деталям, — заметила она. — Вы сами признаете, что ваш замок действительно зачарованное место, лежащее за пределами низменного мира. Ну что ж — тогда мы сейчас не люди.

— А кто же мы?

Канеда очаровательно улыбнулась. — — Вы, конечно же, сам хозяин Луны, а я — залетевшая в гости комета.

— Вы недурно умеете живописать! — одобрил герцог.

Взгляд его пробежал по розовой амазонке Канеды, и она вдруг смутилась, что выбранный ею вызывающий театральный корсет подчеркивает линию груди.

Талия ее казалась много тоньше, чем в обычном наряде.

Теперь она жалела о том, что решила привлечь к себе внимание герцога броским видом, а не умением держаться в седле… и о том, что велела Бену одеться подобным же образом.

Опасаясь, что герцог может плохо подумать о ней, Канеда сказала:

— Наверняка Бен уже вернулся с моими вещами… Если это возможно, мне хотелось бы принять ванну перед обедом.