Любовь на краешке луны Картленд Барбара
Канеду еще никогда не целовали, но именно так она все и представляла себе… герцог привлекал ее к себе все ближе и ближе — и вдруг они как бы соединились.
Она сделалась частью самой луны, а вокруг вдруг высыпали звезды… исчез мир со всеми своими проблемами и жителями… осталось лишь небо и возвышенный экстаз, окутывавший их светом, исходившим не только от них самих, но и от Бога.
Канеду поразила внезапная мысль: значит, это любовь… Такая, какой она всегда и видела ее в мечтах, но никак не могла найти.
Любовь эта требовала, но столь идеальным и совершенным образом, что девушка просто не мота противостоять ей, и спасения не было.
А герцог все целовал ее, и Канеда обо всем позабыла, ощущая лишь извечное чудо.
Когда он поднял голову, она что-то пробормотала и спрятала свое лицо на его груди.
— Теперь вы поняли, что я хотел бы сказать? — спросил он очень скромно.
Герцог говорил по-французски, и ей послышалась дрожь в его голосе, но она не могла доверять слуху…
Ответ никак не получался, какой-то невероятный восторг своими пульсациями наполнял ее тело, запирая гортань.
Он ощущался в каждом биении ее сердца, в каждом вздохе.
Ласковой рукой герцог приподнял её подбородок.
— Все вопросы излишни, — сказал он. — Вы принадлежите мне, и я понял это в тот самый миг, когда увидел вас, когда вы появились словно из моих снов.
Едва не касаясь губами ее уха, он шепнул:
— Канеда, вы — моя, и я хочу вас! Я хочу вас немедленно.
Тут его губы вновь припали к ее рту. Теперь в них ощущался огонь. Какого Канеда даже не представляла; в них был жар и порыв, и она неожиданно для себя обнаружила, что уступает их натиску.
Поцелуй длился, пока она не начала задыхаться, пока комната не закружилась вокруг нее, пока она не поняла, что не сможет стоять без посторонней помощи…
А потом он покрыл поцелуями ее шею от чего Канеда испытала совершенно неведомое прежде чувство… А когда губы ее приоткрылись и дыхание стало неровным, герцог вновь припал к ее рту.
Поцелуй был еще более жарким, она слышала, как колотится его сердце.
А потом он сказал хрипловатым от страсти голосом:
— Я хочу вас! Боже, как я хочу вас, моя дорогая. Пойдемте в постель, незачем дольше ждать.
Обняв девушку, герцог повлек ее из комнаты.
Слуги в коридоре уже притушили светильники. Герцог открыл дверь и выпустил Канеду.
— Я скоро вернусь, — сказал он очень тихо, так что она едва расслышала слова.
Затем он направился назад в гостиную закрыв за собой двери.
Канеда же словно загипнотизированная, отправилась дальше — в спальню.
Только очутившись там, она вернулась к действительности и осознала, что с ней происходит.
Именно это — в ее представлении — и могло с ней случиться, однако же реальность весьма отличалась от того, что она ожидала.
И все же она приказала себе быть разумной и ни в коем случае не рисковать; человека этого она не знала и потому была готова к решению.
На мгновение застыв внутри спальни, она подумала, что надо бежать, но она должна остаться, потому что хочет, чтобы герцог был рядом с ней.
И все же его намерения, высказанные весьма откровенно, вырисовывались перед ней будто слова, выписанные огненными буквами.
Прежде мужчины всегда обращались с ней как с чашкой из дрезденского фарфора; никто еще ничего не требовал от нее и не позволял себе высказываться в подобной мамере.
А она-то думала, что и герцог окажется точно таким же и с ним будет управляться столь же легко, как со всеми, кто клал свое сердце к ее ногам и просил ответить взаимностью.
Но герцог просто овладел ее душой, и Канеда знала единственный ответ: бежать. И бежать быстро… Она боялась не только его, но и самой себя.
Направившись к гардеробу, она извлекла из него толстый плащ, в который служанка завернула затребованные ею вещи, чтобы Бен мог привезти их на лошади, не испачкав.
Девушка несколько удивилась, увидев такую одежду; она рассчитывала увидеть шаль или льняное покрывало.
Но вечерний плащ наилучшим образом подходил ее целям, а времени переодеваться в амазонку не было.
Набросив его на плечи, Канеда вновь приоткрыла дверь спальни — осторожно-осторожно.
Слуги, гасившего огни, не было видно и хотя Канеда боялась, что вот-вот герцог появится в дверях гостиной, она все же догадалась, что тот направился в собственную опочивальню.
В мягких атласных шлепанцах, без единого звука, Канеда скользнула вниз по лестнице и оказалась в зале. Возле двери в кресле клевал носом ночной сторож.
— Пожалуйста, откройте мне дверь. — Канеда говорила достаточно громко, чтобы ом мог услышать ее.
Тот, не скрывая удивления, повиновался, и, едва дверь приоткрылась, Канеда скользнула в образовавшуюся щелку и побежала по двору наружу через ворота, которые, должно быть, всегда оставались открытыми, по мосту, пересекавшему ров.
Ей хватило лишь нескольких секунд, чтобы оказаться на другой стороне.
Тут Канеда увидела Бена, ожидавшего ее в тени дерева с двумя лошадьми.
Грум удобно устроился на земле. Он наверняка не рассчитывал увидеть Канеду так скоро и приготовился ждать — как она и приказала ему — целую ночь.
Но, едва заметив ее Бен вскочил на ноги.
— Ну што, едим, м'леди? — спросил он.
Канеда, не отвечая, ухватилась руками за седло Ариэля, и Бем помог ей подняться.
Она направила Ариэпя по крутому спуску вниз к городку.
Было темно, однако огоньки, кое-где пробивавшиеся из окон домов, освещали их путь, так что до моста они добрались быстро.
Оказавшись на другом берегу реки, Канеда погнала Ариэля так, будто ее преследовал сам нечистый.
Она знала, что убегает… но не от герцога, а от собственного сердца, которое необъяснимым образом осталось позади нее — на краешке луны.
Глава 5
Сидя в укромном месте на палубе, Канеда пряталась от докучливого ветра.
Бури не было, однако яхту вздымали высокие волны, и мадам де Гокур удалилась в свою каюту, объявив, что не желает сломать себе ногу.
Канеда испытывала облегчение; это значило, что она могла побыть в одиночестве, избежать вопросов, которыми любопытная мадам готова была забросать ее.
Оказавшись в гостинице после бегства из замка, она сразу отправилась в спальню отдав Бену все необходимые распоряжения.
Уснуть она не могла и оделась еще до появления служанки. Мадам уже известили о внезапном отъезде, и как только они позавтракают, карета и верховые будут готовы отправиться в Бордо.
Внезапность отъезда изумила мадам де Гокур.
— Что случилось, Канеда? — спросила она, оказавшись с ней вдвоем в гостиной. — Почему мы в такой спешке отбываем в Сен-Назер?
— Я и не собиралась долго задерживаться здесь, — уклончиво ответила Канеда.
Мадам де Гокур нельзя было отказать в уме.
По выражению лица девушки она поняла — произошло нечто важное. Но, поскольку Канеда не хотела говорить об этом, мадам заставила себя хранить молчание — хотя и не без труда.
Только когда они уже катили к Анже под лучами весеннего солнца, она сказала:
— Получив вчера ваше письмо, я думала, вы заночуете у друзей, однако наутро узнала, что вы очень поздно возвратились в гостиницу.
— Так мне показалось удобнее, — ответила Канеда.
Даже сейчас она всем своим существом чувствовала тот миг, когда, спустившись на землю с высот экстаза, осознала намерения герцога.
Б ту ночь, лежа в постели без сна, она не могла отделаться от пережитого потрясения, хотя и пыталась отрицать, что сердце ее претерпело какой-либо ущерб.
Она никогда не предполагала, что поцелуй может принести столько восторга, может заставить ее забыть себя и слиться с незнакомым мужчиной.
«Как, — спрашивала она себя, — могла я так быстро сдаться ему — даже не попробовав сопротивляться?»
С самого первого взгляда Канеда поняла, что герцог не похож на прочих мужчин — не Только внешностью и поведением, но какой-то внутренней связью с ней.
Никто из лондонских воздыхателей, преследовавших ее, ухаживавших за ней, делающих ей предложение, не возбуждал в ней никаких чувств; их настойчивость она скорее находила досадной — после того как угасал первый интерес к новому поклоннику.
Но герцог притягивал ее уже с того мгновения, когда она направилась к нему через поле для верховой езды.
Канеда вновь припомнила, что именно этого и добивалась, стремясь отомстить за униженного отца.
Но если отбросить всякое лукавство, то станет ясно, что она совсем забыла о распре, даже о причине, приведшей ее в Сомак; теперь ее занимали только взаимоотношения между ними, сделавшиеся особенно волнующими с первых же произнесенных обоими слов.
Крутясь и вертясь в недрах уютной перины, Канеда видела во тьме перед собой серые глаза герцога и ощущала в сердце своем тот жгучий восторг, который охватил ее при одном лишь прикосновении его губ.
«Сумею ли я когда-нибудь забыть его?» спрашивала она себя, вглядываясь в зеленые волны.
Ей хотелось узнать, как он себя чувствует и что именно ощутил вчерашней ночью, войдя в ее спальню и обнаружив, что она пуста.
«Он не имел никакого права покушаться на мою честь», — пыталась возмутиться она.
Однако же сознавала, что о совращении не было и речи; просто встретились два человека, нуждающихся друг в друге и стремящихся к союзу… двое, обнаруживших таинственную неземную взаимосвязь между собой, извечную и нерушимую.
Канеда понимала, что хочет его, что все тело ее томится по его губам и рукам.
«Это всего лишь разыгравшееся воображение, — пыталась она успокоить себя. — Шато увлек и зачаровал меня, словно бы неведомые силы перенесли меня с земли на луну, и я покорилась романтическому порыву».
Однако все было не так, и она знала, что с ней произошло событие более глубокое и основательное.
Мужчина и женщина, Адам и Ева, два человека отыскали друг друга в безграничной вселенной, сознавая, что отныне они представляют единое целое.
Яхта двигалась вдоль побережья, а Канеда все спрашивала себя, как мота она пасть столь низко… как могла воспылать подобными чувствами к человеку, которого ненавидела потому, что отец его вредил ее собственному отцу; ведь его она ненавидела не меньше, чем деда с бабкой, — за плохое обращение с ее матерью.
«Я отправилась во Францию, чтобы мстить, — корила она себя. — Я хотела заставить его страдать».
Но вышло так, что теперь страдала ома сама, и притом способом, который прежде считала абсолютно невозможным.
И вообще откуда могут взяться подобные чувства? Полюбив герцога и расставшись с ним, она утратила нечто драгоценное… настолько прекрасное, что весь мир никогда более не станет для нее прежним.
Чтобы добраться до Бордо, им потребовалось два дня, и Канеда провела их, погруженная в недра своей несчастной души. Она сдалась; нечего было и пытаться поверить в то, что герцог ничего не значит для нее и что, причинив ему боль, она достигнет своей цели.
Не имея возможности убедиться, что он тоскует по ней в той же степени, как и она по нему, Канеда лежала без сна в темной каюте, представляя себе герцога, утешавшегося своими лошадьми и… любовницей.
Мысль о сопернице ранила Канеду ударом кинжала, она едва не кричала от боли.
Потом она попыталась доказать себе, что он оскорбил ее, предположив, что она может занять подобное положение в его жизни.
Однако приходилось признать: она сама спровоцировала его собственным поведением — и не только потому, что изображала циркачку, но и потому, что позволила целовать себя.
Что еще мог подумать он… только то, что имеет дело с женщиной легкого поведения, особенно после того, как она согласилась заночевать в замке.
— Я сошла с ума, соглашаясь на это! — Шептала Канеда, моля Бога о том, чтобы Гарри никогда не узнал о происшедшем.
Она проявила полнейшую наивность полагая, что самостоятельно сумеет справиться с ситуацией; и невинность ее, и ошибка герцога, не угадавшего в ней леди, привели к ситуации, которой Канеда теперь стыдилась.
И в то же самое время — ничего чудеснее и удивительнее объятий герцога она не знала за всю свою жизнь; и теперь она в отчаянии думала о том, что не сможет испытать ничего подобного в объятиях другого человека.
Впрочем, когда яхта приблизилась к гавани Бордо, все вокруг было настолько восхитительно, настолько не похоже на знакомые ей края, что Канеда на какое-то время забыла свое тайное горе.
Ночь они провели в комфортабельном отеле, а лошади получили возможность оправиться после путешествия по морю. Потом Канеда приступила к исполнению второй части своего плана.
Она послала одного из верховых, великолепного в своей лучшей ливрее, в замок де Бантом, дабы известить деда и бабку о своем прибытии в Бордо на яхте брата и о том, что она направляется к ним.
Канеда подумала, что незамедлительный ответ на приглашение может стать для них неожиданностью, а потому велела своему гонцу сообщить comte и comtesse22, сколько человек сопровождает ее и что потребуется для ее лошадей и слуг.
Нечего было и думать о том, чтобы загрузить весь ее багаж в симпатичную дорожную коляску, которую она привезла с собой на яхте.
Поэтому Канеда наняла запрягавшуюся четверкой лошадей самую внушительную и дорогую карету, которую смогла отыскать в Бордо, и отправила ее вперед.
В ней ехали ее багаж, горничная и француженка, которую с помощью владельца отеля наняли прислуживать мадам де Гокур.
К этому времени мадам уже поняла, что Канеда стремится произвести впечатление на своих родственников, и с усмешкой сказала:
— К счастью, в замке де Бантом хватит места для такого количества гостей. Но я все еще жду, ma cherie, когда вы расскажете мне, что там у вас вышло с герцогом де Сомаком.
Канеда вздрогнула.
— А откуда вы знаете, что я встречалась с герцогом? — насторожилась она.
— Я не глупа, — ответила мадам де Гокур, — и поняла, почему мы посетили Анже, откуда недалеко и до замка де Сомак. И я определила причину вашего исчезновения,
— Я не хочу говорить об этом. Мадам де Гокур покачала головой.
— Боюсь, герцог расстроил вас, Канеда; после Анже вы стали не похожи на себя. Я предостерегала вас: герцог — очень странный человек. Должно быть, он возненавидел всех женщин после того, как жена его сошла с ума.
Канеде хотелось сказать, что это совершенно не так, однако у нее просто не было сил заговорить о нем, и после недолгого молчания мадам сказала:
— Я не буду докучать вам вопросами ma cherie, но вы были так счастливы, когда мы оставили Англию, а теперь явно томитесь.
Не получив ответа, мадам вздохнула и сменила тему.
Вокруг было на что посмотреть и чем восхититься: здешние края разительно отличались от долины Луары.
Когда они наконец добрались до Дордони, там только что прошли дожди; река разлилась, став, наверное, раза в два шире, чем обычно, по полям на обоих берегах также струились потоки.
Огромные утесы, стискивавшие русло Дордони, казались впечатляющими; на вершинах скал высились замки, напоминавшие Сомак.
Вокруг стояли леса, темные деревья покрывали маковки холмов, служивших фоном А^ зеленых долин.
Деревья были в цвету, белый терн, золотой утесник и рассыпанные возле дорог первоцветы придавали земле такую красу, что она захватила Канеду целиком.
Но всякий раз, вспоминая, что именно в этих краях родилась ее мать, Канеда ощущала в груди комок, каменной тяжестью давивший на сердце.
Судя по тому, что Канеда слыхала, а также по картам, замок де Бантом находился не слишком далеко от Бордо.
В пути пришлось заночевать, а потом они приехали в Перигор, и мадам де Гокур принялась рассказывать о старинных аббатствах, соборах и замках, мимо которых они проезжали.
Вокруг расстилались виноградные поля, и Канеде показалось, что они находятся в добром здравии и никакая опасность им не грозит.
На второй день, после полудня, когда они провели в пути уже несколько часов, мадам де Гокур сказала:
— А вот и замок, принадлежащий родителям твоей матери.
Замок находился примерно в миле от дороги, на очень крутом склоне, сзади заросшем деревьями. Белокаменные стены производили неотразимое впечатление, и Канеда смотрела на родовое гнездо со странным чувством: ей казалось, что она уже видела его.
Наверное, причиной тому послужили частые разговоры с матерью, когда она упоминала о родном доме и даже сделала несколько набросков, проиллюстрировавших словесное описание.
Канеда знала, что замок был заложен в середине шестнадцатого столетия, после чего последующие поколения де Бантом лишь кое-что изменяли и дополняли.
Каждый из владельцев вносил свою лепту в украшение дома, ставшего похожим скорее на настоящий дворец, чем на резиденцию знатного рода; красоту его теперь подчеркивали сады и темные леса, казавшиеся оправой этого архитектурного самоцвета.
Подъехав поближе, они увидели фонтан перед домом; в высокой струе солнечный свет преображался в радугу.
«Теперь я вполне могу понять, почему мама так любила этот дом», — подумала Канеда, сразу же осадив себя воспоминанием о том, что ее мать оказалась изгнанной из родного дома… и о том, что она ненавидит всех его обитателей.
Оставалось лишь надеяться, что великолепные кони, запряженные в ее коляску, и верховые в напудренных париках — среди них ехал на Ариэле Бен в цилиндре с кокардой и аккуратной ливрее, занявший место гонца, — произведут впечатление на хозяев.
Кучер с шиком остановил карету перед парадной дверью; появились слуги, словно бы ожидавшие их приезда.
Открыли дверцу кареты, Канеда вышла, за ней последовала мадам де Гокур.
— Идите первой, — попыталась предложить Канеда, но мадам отрицательно покачала головой.
— Вам предстоит встреча с собственными родственниками;
— Не забывайте, что я ненавижу их, — возразила Канеда.
— Не надо так говорить, — настоятель но убеждала мадам. — Вот встретитесь ними, ma cherie, и я не сомневаюсь, что вас ждет приятный сюрприз.
Канеда недоверчиво подняла брови, однако ответить не успела: на ступеньках, ведущих к замку, появился молодой человек, сразу же заторопившийся им навстречу.
— Разрешите приветствовать вас, кузина Канеда, по поручению дедушки и бабушки, — сказал он. — Я — Арман.
Темноволосый и привлекательный, он улыбался ей с восхищением настолько очевидным, что она едва не улыбнулась в ответ, с трудом удерживая прохладное и надменное выражение, которое намеревалась хранить во время всего визита.
Тем не менее она представила его мадам де Гокур, которая, после того как молодой человек приложился к ее руке, сказала:
— Я видела вас шестилетним, поэтому не стану говорить, насколько вы выросли.
— В нашей семье нередко вспоминали о вас мадам, — ответил Арман, — и всякий раз с уважением.
Безусловно, к французам он относится надлежащим образом, с презрением подумала Канеда.
Повернувшись к ней, он произнес:
— Дедушка и бабушка ждут вас в салоне. Простите их за то, что они не встретили вас у дверей; увы, comte передвигается с большим трудом.
Канеда наклонила голову, и они вступили в довольно впечатляющий холл, от которого ответвлялся коридор, обставленный превосходной антикварной мебелью; стены его украшали картины, по-видимому, изображавшие предков семьи де Бантом.
Слуг было немного, и помещение показалось ей тусклым и пыльным, нуждавшимся не только в хорошей уборке, но и в обновлении красок и убранства.
Она попыталась не обращать внимания на потертые ковры и поблекшие шторы на окнах, нуждающиеся в новой подкладке.
Арман открыл перед ней дверь, и Канеда вошла в салон, выходивший во французский сад, расположившийся позади замка.
Перед окном сидела пожилая седоволосая женщина, и от одного взгляда на нее сердце Канеды сжалось: на нее смотрела ее мать, состарившаяся и морщинистая.
— Вот кузина Канеда, grand-mere, — объявил Арман.
Сomtesse протянула руки к девушке.
— Мое дорогое дитя! — воскликнула она. — Не выразить словами, как я рада, что вы ответили на мое письмо так быстро.
Канеда сделала реверанс и протянула руку, comtesse взяла ее обеими руками и привлекла к себе.
Еще в Англии Канеда запретила себе проявлять симпатию к своим ненавистным родственникам, тем не менее нельзя было уклониться от губ бабушки, приложившихся к ее щеке.
— Садитесь, моя дорогая, — проговорила comtesse, указывая на кресло возле себя, и с трепетом в голосе добавила: — Ты так похожа на мать, прямо одно лицо, а я так тосковала о ней все эти годы.
Канеде хотелось напомнить, чтобе Бантомы не выказали за все эти годы и знака тоски, но Арман как раз представлял мадам де Гокур бабушке и сразу после этого сказал:
— Надо сходить за Элен. Она не ожидала, что гости приедут так скоро.
— Да-да, конечно, дорогой мальчик, — ответила comtesse, — и попроси слуг принести угощение. Не сомневаюсь, они все позабыли.
— Я сделаю это, grand-mere. Прежде чем выйти, кузен улыбнулся Канеде, и вновь ей с трудом удалось не ответить ему улыбкой.
Напряженно, выпрямив спину, она сидела в кресле возле comtesse, а та, явно ощущая враждебность к себе, толковала с мадам де Гокур, своей старой знакомой.
— Я даже не могла поверить, когда грум доставил из Бордо весть о вашем прибытии на яхте! — воскликнула она.
Помедлив немного, она спросила Канеду.
— Это ваша яхта?
— Она принадлежит моему брату Гарри.'
— Значит, его зовут именно так. А мне уже показалось — когда я прочитала в газетах, что он унаследовал титул дяди, — что его зовут Эдуард. Я всегда считала это имя довольно скучным.
И вновь дух противоречия напомнил Канеде, что, если бы не это событие, бабушка не написала бы им и эта встреча просто не состоялась.
Дверь салона открылась, и Арман появился вместе с симпатичной девушкой.
Канеда усмотрела в обоих некоторое сходство с собой, хотя у Элен и Армана глаза были темными в отличие от ее синих… необыкновенных.
Она сразу же сообразила, что Элен не столь хороша, как она, потому что не похожа на ее мать.
— Я так рада нашей встрече, кузина Канеда! — воскликнула Элен. — Я мечтала о ней потому, что всегда видела в бегстве вашей матери с любимым самую романтическую и увлекательную историю на свете.
Канеду чрезвычайно удивило, что кузина говорит обо всем открыто, перед лицом comtesse, однако она не упустила возможности заметить:
— Моя мать была очень, очень счастлива. Но тем не менее она тосковала по своей семье и горевала из-за того, что вы в течение многих пет подвергали ее остракизму.
Тут кузен и кузина переглянулись, а потом посмотрели на comtesse.
— Нетрудно понять, моя дорогая, — сказала старая леди, — вы ощущали горечь от того, что ваша мать была отрезана от любимых ею людей; это томило и меня — более, чем я могу выразить словами: ведь она была моей дочерью.
— Тогда почему же вы так жестоко обошлись с ней? — впрямую спросила Канеда.
Сomtesse слишком красноречиво и нервно шевельнула тонкими, в синих венах ладонями; однако в это мгновение дверь отворилась, и в ней появился старик, которого под руки поддерживали слуги.
Они практически перенесли его через всю комнату и усадили в кресло рядом с comtesse, закутав ноги одеялом, подбитым мехом.
Старик молчал, и comtesse сказала:
— Франсуа, дорогой, к нам приехала Канеда. Я говорила тебе, что она должна появиться сегодня.
— Кто? Кто приехал? — переспросил старец.
Тонкие черты, что не ускользнуло от взгляда девушки, свидетельствовали: в годы молодости дед ее был чрезвычайно красив.
Теперь волосы его стали седыми, а лицо избороздили глубокие морщины, но тем не менее Канеде показалось, что и comtesse, и внуки испытывали перед ним трепет.
— Канеда, — ответила comtesse. — Она приехала к нам в гости из Англии.
С этими словами она взглянула на внучку и Канеда поняла: графиня хочет, чтобы она поднялась и приблизилась к старику.
Так она и поступила, радуясь тому, что одета в дорогое и элегантное шелковое платье, прикрытое мантильей из тафты, а на голове ее капор с окантовкой из небольших страусовых перьев.
Теперь ей предстояло познакомиться с дедом, человеком практически наиболее ответственным — она в этом не сомневалась — — за то, что с ее матерью, всего лишь пожелавшей выйти замуж за любимого, обошлись как с прокаженной.
Высоко подняв подбородок и выпрямив спину, Канеда встала перед дедом и под его внимательным взглядом сделала книксен.
На мгновение в комнате наступила тишина, а потом странно задушенным голосом сот1е проговорил:
— Клементина! Это — Клементина!
— Мет, дорогой, — торопливо поправила мужа comtesse. — Это Канеда, дочь Клементины.
Старик явно не слышал ее.
— Значит, ты вернулась домой, Клементина! — вскричал он. — Это хорошо. Я знал, что ты опомнишься. Сомак был расстроен твоим исчезновением. Он любит тебя. Я ещё не видел такой любви. Мне пришлось сказать ему, что мы не сумели найти тебя, и теперь все будет в порядке! Все-все!
Улыбнувшись жене, он сказал:
— — Пошлите за Сомаком. Пусть ему скажут, что Клементина здесь. Он обрадуется. Бедняга, мне было так жаль его. Он так горевал!
Поскольку ей показалось, что comtesse не может найти слов, чтобы поправить своего мужа, Канеда взяла инициативу на себя.
Подойдя чуть поближе к старику, она сказала:
— Посмотрите внимательно на меня, grand-pere. Я не Клементина, я — ваша внучка Канеда.
— Ты не Клементина?