К востоку от Эдема Стейнбек Джон
— Обязательно спроси. И поскорее.
— Говорят, муштруют их здорово. Может, просто времени нет.
— Какое там время — черкнуть открытку.
— Сами-то вы писали отцу, когда служили в армии?
— Думаешь, подловил? Нет, не писал я, и ты знаешь, почему. Я не хотел идти в армию, это отец заставил. Он обидел меня. Так что у меня причина была. А Арон он ведь так успевал в колледже. Оттуда даже письменный запрос пришел, ты сам видел. Уехать, все бросить, даже одежды не взять и часы золотые.
— Зачем ему в армии гражданская одежда? И часы золотые тоже ни к чему. Там один цвет — хаки.
— Наверное, ты прав. Но все равно я его не понимаю… Надо что-то с глазами делать. Не могу же я постоянно тебя просить почитать мне. — Зрение на самом деле серьезно беспокоило Адама. — Строчки вот вижу, а слова расплываются, — говорил он. По десять раз на дню он хватался за газету или за книгу, а потом огорченно откладывал ее.
Чтобы Адам не нервничал понапрасну, Ли старался побольше читать ему вслух, но посреди чтения тот часто засыпал. Потом, очнувшись, спрашивал:
— Ли, это ты? Или Кейл? Странно, в жизни глаза не беспокоили. Надо завтра же врачу показаться.
Как-то раз в середине февраля Кейл пришел в кухню к Ли.
— Все время о глазах говорит. Давай сводим его к врачу.
Ли варил абрикосовый компот. Он быстро закрыл дверь и вернулся к плите.
— Не надо ему к врачу.
— Почему не надо?
— Не глаза это, по-моему. И если врач подтвердит, он еще больше расстроится. Повременим, пусть оправится от удара. Я ему все читаю, что пожелает.
— А что с ним?
— Не хочу гадать. Вот если мистера Эдвардса попросить, чтобы заглянул… Просто так, проведать.
— Ну, как знаешь, — сказал Кейл.
Ли спросил:
— Ты Абру последнее время видишь?
— Факт, вижу. Но она меня избегает.
— И что, догнать не можешь?
— И догнать могу, и повалить могу, и стукнуть как следует, чтоб не молчала. Могу, но не буду.
— А все-таки стоит попробовать растопить ледок. Иногда стена только с виду крепкая и неприступная, а тронешь пальцем, и она разваливается. Подкарауль Абру где-нибудь. Скажи, что мне нужно с ней поговорить.
— И не подумаю.
— Угрызаешься, да?
Кейл молчал.
— Разве она тебе не нравится?
Кейл молчал.
— Слушай, если так будет продолжаться, я не ручаюсь за последствия. Ты себя доведешь. Не держи это в себе, раскройся. Тебе же лучше будет.
— Рассказать отцу, что я сделал? — воскликнул Кейл. — Если хочешь, расскажу!
— Нет, Кейл, не надо. Пока не надо. А вот когда он поправится, тебе придется рассказать. Ради самого себя. Одному нести такую ношу не под силу. Она задавит тебя.
— А, может, так и надо, — чтобы меня задавило.
— Замолчи! — спокойно и презрительно оборвал его Ли. — Пожалел, видите ли, Кейла Траска. Поблажку самому себе сделал, только дешевый это ход. Так что лучше помалкивай.
— Сам-то ты не помалкиваешь.
Ли переменил тему.
— Не пойму, почему Абра к нам не заходит. Ни разу не была.
— Зачем ей теперь приходить.
— Нет, на нее это не похоже. Тут что-то другое. Ты ее видел?
— Я же сказал — видел! — хмуро бросил Кейл. — Ты, похоже, тоже тронулся. Три раза с ней заговаривал. Ничего слышать не желает. Уходит и все.
— Тут что-то не то. Она же хорошая женщина, настоящая.
— Девчонка она, вот кто, — возразил Кейл. — Смешно называть девчонку женщиной.
— Ошибаешься, Кейл, — проникновенно сказал Ли. Некоторые с самого рождения женщины. Абра красива, как взрослая женщина, она смелая, сильная… и умная. Все прекрасно понимает, на вещи смотрит трезво. Давай спорить, что она по пустякам волноваться не станет, не зловредная и не ломака — разве что из кокетства поломается немного.
— Высоко же ты ее ставишь.
— Да, высоко, и потому думаю, что сама она не перестала бы навещать нас, — сказал Ли и добавил: — Соскучился я по ней. Попроси ее зайти ко мне.
— Уходит она, я же сказал.
— А ты догони. Скажи, что я скучаю и хочу ее видеть.
— Вернемся к разговору об отцовских глазах? — спросил Кейл.
— Не стоит.
— Может, поговорим об Ароне?
— Тоже не стоит.
Все переменки на следующий день Абра была среди подруг, и, лишь выйдя из школы после занятий, Кейл увидел, что она идет домой одна. У ближайшего угла он свернул на параллельную улицу, обежал квартал и, рассчитав время, выскочил из переулка как раз перед идущей Аброй.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Значит, мне не показалось, что ты сзади крадешься.
— Не показалось. Я квартал обежал, чтобы подкараулить тебя. Поговорить надо.
Абра внимательно посмотрела на Кейла.
— Если поговорить, то зачем бегать и караулить?
— Я же в школе хотел поговорить, но ты не соизволила.
— Ты был не в духе. Не люблю разговаривать, когда человек не в духе.
— Откуда ты знаешь, что я был не в духе?
— По лицу было видно, по походке. Вот сейчас ты в духе.
— Да, в духе.
— Ты не хочешь взять мои книги? — улыбнулась Абра.
У Кейла сразу отлегло от сердца.
— Ну, ясное дело, — заторопился он. Сунув стопку книг под мышку, Кейл зашагал рядом с Аброй. — Ли просил передать, чтобы ты зашла повидаться.
— Правда? — оживилась она. — Скажи, обязательно приду. Как отец?
— Так себе. Глаза беспокоят.
Они шли молча, потом Кейл не выдержал и спросил:
— Об Ароне знаешь?
— Знаю, — откликнулась она и добавила: — Открой мой дневник на второй странице.
Кейл вытащил из стопки учебников дневник. Внутри была вложена простенькая открытка. На ней было нацарапано: «Дорогая Абра! Я как в грязи вывалялся. Совсем не пара тебе. Ты ни в чем не виновата. Нахожусь в армии. К отцу не ходи. Прощай, Арон». Кейл захлопнул дневник.
— Сукин сын! — пробормотал он.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Я все равно слышала.
— Ты знаешь, почему он уехал?
— Нет. Хотя если подумать… как дважды два сходится. Но я не хочу гадать. Я пока не готова… то есть, если ты сам не захочешь сказать.
Неожиданно Кейл спросил:
— Абра, ты… ты меня очень не любишь?
— Это ты меня недолюбливаешь. Только не знаю, за что.
— Я… Боюсь я тебя.
— Боишься? Неужели я такая страшная?
— Знаешь, сколько я тебе гадостей делал. И вдобавок ты невеста моего брата.
— Какие гадости? И вовсе я не невеста.
— Хорошо, я скажу. — В тоне Кейла звучала горечь. — Только учти, ты сама попросила… Наша мать была проститутка. Она держала в нашем городе публичный дом. Я давно об этом узнал. В День благодарения я повел туда Арона, чтобы он полюбовался на свою мамочку. Я…
— Ну, а он что? — взволнованно перебила его Абра.
— Он? Распсиховался весь. Стал на нее орать. Потом, когда мы вышли, сшиб меня на землю и убежал. Наша дорогая матушка наложила на себя руки, а отец… с ним что-то странное происходит… Ну вот, теперь ты все обо мне знаешь. Теперь имеешь полное право не знаться со мной.
— Теперь я его понимаю, — произнесла она задумчиво.
— Кого, Арона?
— Да.
— Он был хороший… Нет, почему был? Он и сейчас хороший. Добрый, неиспорченный, не то что я.
Они шли медленно и молчали. Потом Абра совсем остановилась, остановился и Кейл, в она посмотрела ему прямо в лицо.
— Кейл, а я ведь давным-давно про твою мать знаю.
— Откуда?
— Мои родители об этом разговаривали. Они думали, что я сплю, а я все слышала. Кейл, я хочу тебе что-то сказать. Мне трудно говорить про это, но молчать еще труднее. Лучше сказать. Я уже не маленькая девочка, какой была совсем недавно. Я стала взрослой. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю.
— Ты уверен?
— Уверен.
— Ну, смотри. Теперь самое трудное… Мне надо было это раньше сказать… Я разлюбила Арона.
— Разлюбила? Почему?
— Я очень старалась разобраться… Когда мы были маленькие, мы с ним придумали красивую сказку и начали жить в этой сказке. Потом я подросла и поняла, что мне нужно что-то другое, настоящее, а не придуманное.
— Но ведь…
— Подожди, дай мне досказать. Я переменилась, а Арон так и остался, каким был. Не повзрослел. Может, он вообще никогда не станет по-настоящему взрослым. Ему нравился этот придуманный мир, в нем все так, как он хочет. Он даже подумать не смел, что у сказки может быть другой конец.
— А ты?
— А я не хочу терпеливо дожидаться, как и что получится из этой сказки. Я хочу жить взаправдашней жизнью. Понимаешь, Кейл, мы с ним разные, настолько разные, что почти чужие. Мы цеплялись за сказку по привычке. Но я больше не верю в красивые сказки.
— Что же будет с Ароном?
— Он всегда старался, чтобы получилось, как он хочет. Ради этого готов все вверх дном перевернуть.
Кейл стоял, уставившись в землю.
— Ты мне не веришь? — спросила Абра.
— Разобраться пытаюсь.
— Понимаешь, ребенку кажется, что он центр Вселенной. Все, что делается вокруг, делается для него одного. Другие люди в его глазах просто куклы, с которыми он играет. Но когда ребенок подрастает, он начинает сравнивать себя с другими, узнает себе цену, находит свое место в мире. Начинает понимать, что не только люди что-то должны ему, но и он должен людям. Это гораздо труднее, зато справедливее. Я рада, что ты рассказал мне про Арона.
— Рада?
— Да, рада. Теперь я убедилась, что была права. Узнать плохое про собственную мать — это удар. Арон не перенес удара, потому что он разрушил придуманную им сказку. А другого, реального мира он не хочет знать. Вот он и перевернул все вверх дном, все поломал. Он и меня поломал, когда объявил, что хочет быть священником.
— Это надо обмозговать, — проговорил Кейл.
— Давай сюда мои книги, — сказала Абра. — И передай Ли, что я приду. Я теперь свободна. Мне тоже надо кое-что обмозговать. Знаешь, Кейл, мне кажется, я тебя люблю.
— Я нехороший.
— Именно за то, что ты нехороший.
Кейл не чуял под собой ног.
— Она завтра придет! — с порога крикнул он Ли.
— Что-то ты взбудоражился, — ответил тот.
В дом Абра вошла на цыпочках. В прихожей прокралась вдоль стены, где не скрипел пол, хотела было подняться к себе по устланной ковром лестнице, но передумала и пошла в кухню.
— Пришла, — встретила ее мать. — Подзадержалась.
— Надо было остаться после уроков. Как отец, лучше?
— Думаю, что да.
— Что доктор сказал?
— То же самое, что вначале, — переутомление. Ему нужен отдых.
— По его виду не скажешь, что переутомился.
Мать открыла ящик, вынула три картофелины и положила их в раковину.
— Отец очень стойкий человек, дорогая. Никогда не пожалуется на здоровье. Зато я хороша, могла бы и догадаться. Столько сил отдавал на помощь фронту, и это не считая собственной работы. Доктор говорит, что такой человек может сразу слечь.
— Можно, я загляну к нему?
— Видишь ли, Абра, мне кажется, ему не хочется никого видеть. Давеча судья Кнудсен звонил, так отец велел сказать, что спит.
— Тебе помочь?
— Пойди сначала переоденься. Не дай бог, запачкаешь новое платье.
Абра прошла на цыпочках мимо отцовского кабинета и поднялась к себе. Ее комната слепила полированными поверхностями мебели и яркими, цветастыми обоями. Фотографии родителей в рамочках на столе, стихотворные послания в рамочках на стенах, туфли, аккуратно поставленные рядышком у кровати на натертом полу, — решительно все на своем, раз и навсегда определенном месте. Мать все делала так, как хотела: кормила ее, выбирала платье, устанавливала распорядок жизни. Абра давно отказалась от мысли завести себе личные, только ей принадлежащие вещи. Даже в собственной комнате она не знала уединения. Уединялась она единственно в свои мысли. Несколько писем, которые она хранила, находились в гостиной — были спрятаны в двухтомных «Воспоминаниях Улисса С. Гранта»28.
С тех пор, как генеральские мемуары сошли с печатного станка, ни одна живая душа в доме, кроме нее самой, не прикоснулась, насколько ей было известно, к их страницам.
Абра не задумывалась, почему ей сейчас так хорошо. Многое она сердцем чувствовала и не любила говорить. Она прекрасно знала, к примеру, что отец вовсе не болен. Скрывает он что-то. А вот Адам Траск, напротив, точно болен: она видела, как он, шаркая ногами, брел по улице. Интересно, мать знает, что отец притворяется?
Абра скинула платье и надела ситцевый сарафанчик, предназначенный для работы по дому. Причесав волосы, она прошла на цыпочках мимо комнаты отца и спустилась вниз. Там она вытащила из дневника открытку, полученную от Арона, и в гостиной вытряхнула из второго тома «Воспоминаний» его письма, плотно сложила и, подняв юбку, засунула их под резинку панталон. Письма немного выпирали на животе, но на кухне она надела передник, и стало совсем незаметно.
— Можешь почистить морковь, — сказала мать. — Вода вскипела?
— Закипает.
— Тебе нетрудно положить бульонный кубик в эту чашку? Доктор сказал, что отцу очень полезен бульон.
Когда мать понесла наверх дымящуюся чашку, Абра открыла мусорную топку в газовой плите, кинула туда письма и подожгла.
Мать вернулась, потянула носом.
— Дымом пахнет.
— Это я мусор сожгла. Ведро было полно.
— Надо спрашивать, прежде чем берешься что-нибудь делать, — сказала мать. — Я коплю сухой мусор и по утрам обогреваю им кухню.
— Прости, мама, я не подумала.
— Пора научиться думать о таких вещах, дорогая. Ты какая-то рассеянная последнее время.
— Прости, мама.
— Бережливость — это статья дохода.
В столовой зазвонил телефон. Мать пошла туда, сняла трубку, и Абра слышала, как она сказала: «Нет, к нему нельзя. Доктор запретил. Нет-нет, категорически никаких разговоров. Ни с кем».
Вернувшись в кухню, она сказала:
— Это опять судья Кнудсен.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
На другой день в школе Абра была невнимательна: она предвкушала встречу с Ли. На перемене ей попался Кейл.
— Ты сказал, что я сегодня приду?
— Он уже какие-то пирожные затеял, — сказал Кейл. На нем была военная форма: гимнастерка не по росту с жестким стоячим воротничком, на ногах краги.
— У тебя строевая, — сказала Абра. — Тогда я одна пойду. А какое пирожное?
— Не знаю, кажется, корзиночки с клубникой. Оставь штучки две, ладно? Хоть попробовать.
— Хочешь посмотреть, что тут? Это я Ли подарок приготовила. Гляди! — Она открыла картонную коробку. — Новая картофелечистка, только кожицу снимает. И очень удобная. Думаю, ему понравится.
— Ну все! Не видать мне пирожных как своих ушей, протянул Кейл и добавил: — Если задержусь, подожди, не уходи без меня, ладно?
— А ты понесешь потом мои книжки?
— Факт, понесу.
Она посмотрела ему прямо в глаза таким долгим, внимательным взглядом, что он чуть было не опустил голову, и пошла в класс.
Поднимался теперь по утрам Адам поздно. Последнее время он спал часто и понемногу, и Ли приходилось по нескольку раз заглядывать к нему, чтобы посмотреть, не проснулся ли он.
— Хорошее утро, чувствую себя прекрасно, — сказал он в этот день.
— Какое уж там утро! Почти одиннадцать.
— Боже ты мой! Надо скорей вставать!
— А зачем вам вставать? — сказал Ли.
— Как зачем?.. А правда, зачем… Но я же хорошо себя чувствую, Ли. Можно в комиссию сходить. Как там на дворе?
— Сыро, — ответил Ли.
Он помог Адаму встать с постели, помог застегнуть пуговицы, завязать шнурки на ботинках и вообще привести себя в порядок. Пока Ли хлопотал, Адам рассказывал:
— Знаешь, мне сон приснился, очень жизненный. Отца во сне видел.
— Насколько мне известно, достойный был джентльмен, — отвечал Ли. — Я видел папку с газетными вырезками; помните, адвокат вашего брата прислал? Должно быть, достойный был джентльмен.
— А тебе известно, что он был вор? — Адам смотрел на Ли совершенно спокойно.
— Дурной вам сон приснился, не иначе, — возразил Ли. — Ваш отец похоронен на Арлингтонском кладбище. В одной заметке говорится, что на похоронах присутствовал вице-президент и военный министр. Мне кажется, наш «Вестник» заинтересовала бы статья о нем. Как раз ко времени. Не хотите посмотреть папку?
— И тем не менее он был вор, — повторил Адам. — Раньше я не верил, а теперь верю. Он присваивал деньги, принадлежащие СВР.
— Ни в жизнь не поверю.
На глазах у Адама выступили слезы. Последнее время глаза у него вообще были на мокром месте.
— Вы тут посидите, а я принесу что-нибудь поесть, сказал Ли. — Знаете, кто днем придет к нам? Абра!
— Абра? — переспросил Адам. — Ах да, конечно. Славная девчушка.
— А я так просто люблю ее, — сказал Ли. Он усадил Адама перед карточным столиком. — Может, поломаете голову над разрезной картинкой, пока я завтрак приготовлю?
— Спасибо, сегодня не хочется. Сон попробую разгадать, пока не забыл.
Когда Ли вошел к Адаму с подносом, тот мирно спал в кресле. Ли разбудил его, заставил есть, а сам тем временем почитал ему «Салинасскую газету». Потом он проводил его в ватер-клозет.
В кухне стоял душистый аромат печеного теста, а от сока ягод, пролившегося в духовке на противень, разливался приятный горько-сладкий, вяжущий запах.
Сердце Ли переполнялось радостью. То была радость ожидания подступавших перемен. Кончается земное время Адама, подумал он. Мое тоже должно бы кончаться, но я этого не чувствую. Я словно бы бессмертен. Когда-то, когда был совсем молодым, я знал, чувствовал, что смертен, а сейчас нет. Смерть отступила. Не знаю, нормальное ли это чувство.
Любопытно, что имел в виду Адам, говоря, что его отец был вор. Вероятно, ему это приснилось, подумал Ли. Но тут же началась привычная для него игра ума. Допустим, что это правда — тогда получается, что Адам, этот честнейший из честных человек, всю жизнь жил на ворованные деньги. Теперь вот это завещание, усмехнулся про себя Ли. Значит, Арон, который чуть ли не упивается собственной безгрешностью, тоже всю свою жизнь будет жить на накопления от доходов с публичного дома. Что это, какая-то шутка или же порядок вещей таков, что если одно явление чересчур перевешивает другое, то автоматически включается некий балансир, и равновесие восстанавливается?
Ему вспомнился Сэм Гамильтон. В какие только двери он ни стучался! Какие у него были замечательные идеи и изобретения, однако никто не помог ему деньгами. Впрочем, зачем ему деньги? Он и так был богат, у него хватало всего, а больше ему не нужно. Земные богатства и скапливаются-то у нищих духом, у тех, кто обделен подлинными интересами и радостями жизни. Если уж прямо, по чести, то главные богатеи — это и есть голытьба убогая. Так это или не так, размышлял Ли. Судя по некоторым делам их, безусловно так.
Он подумал о Кейле, который сжег деньги, чтобы наказать себя, и о том, что от наказания мучился меньше, чем от своего поступка.
«Если где-нибудь и когда-нибудь мне посчастливится встретиться с Сэмом Гамильтоном, — сказал себе Ли, порасскажу же я ему всяческих историй!» — и добавил в уме; «Да и он мне тоже!»
Ли пошел к Адаму; тот старательно открывал папку, где хранились вырезки об его отце.
Днем подул холодный ветер, однако Адам настоял на своем: надо пойти заглянуть в призывную комиссию. Ли хорошенько укутал его и вывел на улицу.
— Если вдруг почувствуете себя плохо, садитесь прямо на тротуаре и ждите.
— Хорошо, — пообещал Адам. — Но сегодня совсем голова не кружится. Может, даже к Виктору зайду, пусть глаза посмотрит.
— Не надо, завтра вместе сходим.
— Там посмотрим, — ответил Адам и зашагал, бодро размахивая руками.
Пришла Абра с сияющими глазами и покрасневшим от студеного ветра носом. При виде ее Ли тихонько засмеялся от радости.
— А где же обещанные пирожные? — по-хозяйски осведомилась она. — Давайте спрячем их от Кейла, а? — Она присела на стул, огляделась. — До чего хорошо у вас. Я так рада, что пришла.
Ли раскрыл было рот, но в горле у него запершило, и все же надо было сказать, что он хотел, сказать как можно деликатнее. Он остановился перед ней.
— Знаешь, — начал он, — я не так многого хотел в жизни. Смолоду приучил себя к мысли, что многого мне и не надо. От желаний сплошные разочарования.
— А теперь чего-то хотите? — весело спросила Абра. — И чего же?
Читать бесплатно другие книги:
