К востоку от Эдема Стейнбек Джон

1

Порой на человека нисходит неземное блаженство, и тогда происходит озарение. Подобное случается почти с каждым, и ты чувствуешь, как оно нарастает и неуклонно приближается, словно огонек, бегущий по бикфордову шнуру навстречу динамиту. Появляется особое ощущение под ложечкой, радостный трепет во всем теле, и ты кожей впитываешь сладостный вкус воздуха, и каждый глубокий вдох вызывает восторг. Сначала испытываешь наслаждение, как после долгого сна, когда потягиваешься и сладко зеваешь, а дальше – вспышка в мозгу, и мир перед глазами начинает сверкать всеми красками. Возможно, вся жизнь прошла в серой безысходности, на унылой земле, среди темных угрюмых деревьев, и события, даже самые значительные и важные, прошли мимо безликим, блеклым строем. Но вдруг наступает озарение, и песенка сверчка услаждает слух, ноздри трепещут от аромата теплой земли, и пятна солнечного света, пробившегося сквозь листву деревьев, ласкают взгляд. И тогда все, что годами копилось в душе и сознании человека, выплескивается наружу мощным потоком, но это нисколько не умаляет его значимости. Полагаю, роль человека в мире, его ценность, измеряется количеством и характером посетивших его озарений. Человек переживает мгновенья озарения в одиночестве, но именно они связывают нас с окружающим миром и стоят у истоков любого творчества, выделяя каждого из толпы и одаривая индивидуальностью.

Не знаю, как это будет происходить в дальнейшем. Мир охвачен колоссальными переменами, и на сцену выходят неведомые нам силы, которые формируют лик будущего. Нам кажется, что за некоторыми из этих сил скрывается зло, но, возможно, дело не в них, а в их стремлении уничтожить дорогие нашему сердцу понятия, которые всегда считались правильными и действующими во благо. Действительно, два человека поднимут большой камень, с которым одному не справиться, и бригада рабочих изготовит детали и соберет автомобиль быстрее и качественнее того, кто станет делать эту работу в одиночку. И хлеб, испеченный в большой пекарне, стоит дешевле, а буханки не отличаются друг от друга по форме и вкусу. Однако как только наша пища, одежда и жилье станут изготавливаться в процессе массового производства, массовый метод неизбежно проникнет и в мышление, уничтожая любое инакомыслие. В наше время массовый или так называемый коллективный метод производства уже внедрился в экономику, политику и даже религию, и вот уже отдельные народы заменяют понятие «Бог» новым – «коллектив». Вот чем опасно время, в которое мне довелось жить. Скопившееся в мире напряжение достигло предела, превышение которого чревато катастрофой, и люди пребывают в растерянности и чувствуют себя несчастными.

В такое время вполне естественно и закономерно спросить себя: «А во что я верю? За что и против чего должен бороться?»

Мы – единственная особь на земле, способная творить, и имеется лишь одно орудие творчества – ум и душа отдельной личности. Никогда творческие работы не создавались вдвоем. Примеров плодотворного соавторства нет, будь то музыка, поэзия, математика или философия. Но когда чудо свершилось, группа людей может воспользоваться плодом творчества и развить и усовершенствовать первоначальную идею, но она не в силах изобрести что-либо новое. Драгоценный дар скрывается в мышлении индивидуума.

Но вот силы, сплоченные идеей коллективизма, объявили беспощадную войну этому бесценному дару, человеческому разуму. Стремясь надеть оковы на свободолюбивый бунтарский разум, притупить пытливость и одурманить, его подвергают всяческим унижениям, подавляют, морят голодом и вколачивают железным молотом в жесткие рамки условностей и запретов. Похоже, человеческие особи встали на горестный путь самоубийства.

Я свято верю, что свободный пытливый ум отдельной личности является самой великой ценностью в мире, и готов бороться за право мыслить независимо без каких бы то ни было ограничений и препон. А сражаться я буду против любой идеологии, религии или правительства, которые ограничивают возможности личности или попросту ее уничтожают. На этом стою и стоять буду. Совершенно очевидны причины, которыми руководствуется построенная по некому шаблону система, прилагая все силы, чтобы убить свободный разум. Ведь только он, постигнув сущность такой системы, может ее сокрушить. Я это понимаю, ненавижу и буду бороться за спасение единственного различия между людьми и бессловесными тварями, лишенными способности созидать. Если потушить огонь озарения – мы погибли.

2

Адам Траск вырос в сером мире, лишенном радости, и вся его жизнь протекала под пыльной, подернутой паутиной завесой, за которой медленно проходила вереница дней, полных горестей и болезненной неудовлетворенности. Но вдруг в нее ворвалась Кэти, и к Адаму пришло озарение.

И не важно, что таких женщин, как Кэти, называют чудовищами. Возможно, нам не дано ее понять, но, с другой стороны, мы и сами способны как на великую добродетель, так и на смертный грех. Да и кто из нас, хотя бы мысленно, не ступал ногой в черные воды порока, пытаясь измерить их глубину?

Наверное, в душе каждого из нас имеется тайный отстойник, где зарождаются и крепнут злобные, греховные помыслы. Однако он огорожен забором, и плавающая там дрянь, пытаясь взобраться по скользким стенам, неизменно падает вниз. Но разве не может случиться, что зло наберет силу, и скопившиеся нечистоты, выплеснувшись за ограду, вырвутся на волю? Не такого ли человека причисляют к чудовищам, и не сроднились ли мы с ним в глубинах наших собственных отстойников? Большая нелепость, признавая ангелов, не постигнуть сути демонов, ведь и тех и других сотворили мы сами.

Можно считать Кэти кем угодно, но именно она зажгла в жизни Адама искру озарения. Душа воспарила в облака, избавив от страха, ожесточения и горьких воспоминаний. Озарение наполняет окружающий мир светом и меняет всю картину, как осветительный снаряд, взметнувшийся над полем боя. Вероятно, и Адам видел Кэти совсем другой, таким сияющим был ореол, в котором девушка предстала перед его глазами. В сознании запечатлелся божественно прекрасный, непорочный образ прелестной нежной девушки, чистой и любящей. Кэти стала для мужа дороже всего на свете, и что бы она ни сказала или сделала, этот образ все равно бы не померк.

Она говорила, что не хочет ехать в Калифорнию, но Адам не слушал, потому что Кэти, которую он создал в воображении, взяла его за руку и первой отправилась в путь. Посетившее Адама озарение было таким ослепительно ярким, что он не замечал угрюмого настроения и страданий брата, не видел, как странно поблескивают его глаза. Он по дешевке продал свою долю фермы Чарльзу, добавил к полученной сумме деньги, доставшиеся по наследству от отца, и почувствовал себя свободным и богатым.

Братья стали друг другу чужими. На вокзале они обменялись рукопожатиями, и Чарльз, потирая шрам на лбу, наблюдал за отходящим поездом. Проводив Адама, он отправился в трактир, выпил четыре порции виски подряд и поднялся наверх. Чарльз, как заведено, заплатил девушке вперед, а когда у него ничего не получилось, рыдал в объятиях проститутки, пока та его не выставила. Свою ярость он выместил на ферме, выжимая из нее все соки, покупал новые участки, бурил колодцы и содержал хозяйство в идеальном порядке. Чарльз работал, не зная ни покоя, ни отдыха, и богател день ото дня, однако богатство не приносило радости. Он пользовался всеобщим уважением, но так и не обзавелся друзьями.

Адам ненадолго задержался в Нью-Йорке, чтобы купить одежду для себя и жены, а затем супруги сели на поезд, который увез их на другой конец континента, и нетрудно догадаться, каким образом они оказались в Салинас-Вэлли.

В то время развивающиеся железнодорожные компании вели между собой ожесточенную борьбу за господство в стране, используя все доступные средства для увеличения своих перевозок. Не ограничиваясь рекламой в газетах, они выпускали яркие брошюры и плакаты с описанием красот и несметных богатств Запада. Реклама не преувеличивала – край был действительно сказочно богатым. Благодаря неукротимой энергии Лиланда Стэнфорда Южно-Тихоокеанская железная дорога под его предводительством добилась главенства на Тихоокеанском побережье не только в сфере транспорта, но и в политике. Ее рельсы потянулись к долинам. Вырастали новые города, осваивались и заселялись новые земли, так как для увеличения перевозок требовалось большое количество пассажиров.

Компания не обошла вниманием и узкую полоску Салинас-Вэлли, вытянувшуюся между двух горных хребтов. Адам внимательно изучил красочный рекламный плакат, утверждавший, что райские кущи являются лишь жалкой копией сказочной долины. После ознакомления с рекламной литературой только сумасшедший не загорелся бы желанием как можно скорее осесть в Салинас-Вэлли.

С покупкой земли Адам не торопился. Он приобрел повозку и стал разъезжать по окрестностям, беседуя со старожилами об условиях жизни, земле, наличии воды, погоде и урожаях. Делал это Адам не из праздного любопытства. Он приехал в Салинас-Вэлли, намереваясь построить дом, создать крепкую семью и, возможно, даже основать династию.

Адам объезжал ферму за фермой, брал в руки комочки земли и разминал их пальцами, строя грандиозные планы на будущее. Жителям долины он пришелся по душе, и они радовались, что Адам намерен осесть в их краях, так как сразу распознали в нем человека солидного и обстоятельного.

Тревожило Адама только состояние Кэти. Ей все время нездоровилось, и хотя она сопровождала мужа в поездках, интереса к его планам не проявляла. Однажды утром она пожаловалась на плохое самочувствие и осталась в гостинице в Кинг-Сити, а Адам, как обычно, отправился на очередную ферму. Вернулся он к пяти вечера и обнаружил, что жена умирает от неожиданно открывшегося кровотечения. К счастью, доктор Тилсон ужинал дома, и Адам вытащил его из-за стола, не дав доесть ростбиф. Быстро обследовав больную, врач с помощью тампонов принялся останавливать кровотечение, бросив Адаму через плечо:

– Будьте добры, спуститесь вниз.

– Она поправится?

– Да, я вас скоро позову.

Адам ласково погладил жену по плечу, и она улыбнулась в ответ.

Плотно закрыв дверь, доктор Тилсон подошел к кровати. От гнева его лицо налилось кровью.

– Зачем вы так поступили?

Губы Кэти сжались в тонкую линию.

– Муж знает, что вы беременны?

Женщина отрицательно покачала головой.

– Чем вы пользовались?

Кэти молча смотрела на врача.

Доктор Тилсон осмотрел комнату и, подойдя к комоду, вынул вязальную спицу и потряс перед лицом больной.

– Знакомая виновница всех бед, – пробормотал он. – Какая же вы дура. Едва не убили себя, а от ребенка все равно не избавились. Полагаю, помимо этого вы травили себя разной дрянью, наподобие камфоры, керосина и красного перца. Господи, и что вы, женщины, только творите!

Взгляд Кэти сделался стеклянным.

Врач придвинул стул к кровати и сел.

– Почему вы не хотите родить ребенка? – тихо спросил он. – У вас хороший муж, неужели вы его не любите? Что, так и будем молчать? Да скажите же что-нибудь, хватит упрямиться!

Кэти молчала, крепко сжав губы, и не мигая смотрела на доктора.

– Голубушка, – теряя терпение, сказал врач, – неужели не понимаете? Нельзя убивать зародившуюся жизнь. Уж если что и способно меня взбесить, то вот такое безобразие. Видит господь, я иногда теряю больных из-за недостатка знаний. Но я до конца борюсь за их жизнь. И вдруг на моих глазах совершается преднамеренное убийство. – Врач говорил все быстрее, страшась тягостного молчания, которое следовало за каждой его репликой. Лежащая на кровати женщина вызывала недоумение. Было в ней нечто чуждое человеческой природе. – Вы не знакомы с миссис Лорел? Бедняжка извелась от горя, день и ночь молит Господа послать ей ребенка. Все на свете отдала бы за счастье родить дитя. А вы протыкаете своего ребенка спицей. Ладно, – доктор Тилсон перешел на крик, – можете молчать и дальше, но я вам вот что скажу: ваше дитя живо, убить его не удалось, и вы дадите ему жизнь! Знаете, что говорится в законодательстве нашего штата об абортах? Не трудитесь, можете не отвечать! Только если вы еще раз попробуете избавиться от ребенка и преуспеете, я сразу же пойму, в чем дело, выдвину против вас обвинение и добьюсь соответствующего наказания. Надеюсь, у вас достаточно здравого смысла, чтобы понять серьезность моих намерений.

Кэти облизала пересохшие губы заостренным язычком, ее глаза утратили холодное выражение и засветились грустью.

– Простите, – прошептала она, – но вы всего не знаете.

– Так почему вы ничего не рассказываете? – Гнев доктора рассеялся, как туман. – Объясните, милая, в чем дело.

– Трудно об этом говорить. Адам такой хороший, сильный, а я… у меня дурная наследственность, эпилепсия.

– Не может быть!

– То есть у меня эпилепсии нет, но и дед, и отец, и брат страдали этой болезнью. Я не осмелилась признаться мужу.

– Бедная девочка, – посочувствовал врач, – не отчаивайтесь, скорее всего ребенок родится здоровым. Обещаете больше не делать глупостей?

– Да.

– Вот и хорошо. Я ничего не скажу вашему мужу. А теперь лягте и дайте посмотреть, прекратилось ли кровотечение.

Убедившись, что все в порядке, врач закрыл свой чемоданчик и положил спицу в карман.

– Загляну к вам завтра утром.

Едва мистер Тилсон спустился по узкой лестнице в вестибюль, как Адам атаковал его вопросами:

– Ну как она? Все обошлось? Что случилось? Можно к ней подняться?

– Да погодите вы, – усмехнулся доктор Тилсон и не удержался от привычной шутки, которую всегда произносил в подобных случаях: – Вашей жене нездоровится…

– Доктор…

– Но у нее единственная на свете болезнь, которая приносит радость.

– Как же это, доктор…

– Она ждет ребенка. – Довольный собой, мистер Тилсон быстро проскользнул мимо ошарашенного Адама. Трое мужчин, расположившихся возле печи, смотрели на него с добродушной усмешкой. – Лично я пригласил бы по такому случаю приятелей, скажем, человек трех, выпить и разделить со мной радость.

Его намек повис в воздухе, так как Адам уже поднимался на заплетающихся ногах по узкой лестнице.

…Внимание Адама привлекало ранчо Бордони, расположенное в нескольких милях к югу от Кинг-Сити, а точнее, на полдороге между Сан-Лукасом и Кинг-Сити.

Семейство Бордони владело девятьюстами акрами земли, оставшимися от десяти тысяч, полученных прадедом миссис Бордони от испанской короны. Сами Бордони были швейцарцами, но миссис Бордони происходила из испанской семьи, осевшей в Салинас-Вэлли в стародавние времена, и являлась ее законной наследницей. Как часто случается с большинством старинных родов, Санчесы постепенно теряли свои земли. Часть проиграли в карты или продали для уплаты налогов, а порой землей расплачивались за приобретение предметов роскоши, таких как породистые лошади, драгоценности или любовь красивых женщин. Оставшиеся девятьсот акров располагались в центре первоначальных владений Санчесов, и именно там находились самые лучшие земли. Раскинувшиеся по берегам реки, они упирались с обеих сторон в предгорья, так как в этом месте Салинас-Вэлли сужается, а потом расширяется снова.

Старинный глинобитный дом Санчесов еще вполне годился для жилья. Он стоял в небольшой лощине среди холмов, представляющей собой долину Салинас-Вэлли в миниатюре, по которой струился никогда не пересыхающий ручей, являющийся главной ценностью. Именно поэтому Санчес построил здесь дом. Крошечную долину защищала тень от мощных виргинских дубов, и земля здесь была плодородной, покрытой густой зеленью, что не свойственно для этой части Салинас-Вэлли. Стены низкого дома имели четыре фута в толщину, а бревенчатые стропила и балки были скреплены ремнями из сыромятной кожи, предварительно смоченной водой. Высохнув, кожа дала усадку и надежно стянула бревна, а сами ремни затвердели, как железо, и практически не изнашивались. Такой способ строительства имеет лишь один недостаток: кожаные крепления могут перегрызть крысы, случись им завестись в доме.

Старинный дом, казалось, рос прямо из земли, и в этом имелась своеобразная прелесть. Бордони приспособил его под коровник. Хозяин приехал сюда из Швейцарии и унаследовал от своего народа страсть к чистоте. Не надеясь на толстые глинобитные стены, он построил на некотором расстоянии каркасный дом, а в глубоких проемах окон в старинном доме Санчесов виднелись коровьи головы.

Чета Бордони была бездетной, и когда супруга скончалась в расцвете лет, вдовец не на шутку затосковал по родным Альпам. Он хотел продать ранчо и вернуться на родину. Адам не спешил с покупкой земли, а Бордони запросил высокую цену и, пользуясь испытанным приемом торговцев, делал вид, что продажа ранчо его не слишком волнует. Бордони задолго до Адама понял, что тот непременно купит у него землю.

Адам намеревался обосноваться всерьез и на долгие годы, вырастить здесь будущих детей, которые продолжат его дело. Он боялся, что, купив ферму, найдет место получше, но земли Санчесов влекли к себе с неодолимой силой. С появлением Кэти Адам не сомневался, что впереди ждет долгая счастливая жизнь, и тем не менее действовал осмотрительно, тщательно обдумывая каждую мелочь. Он вдоль и поперек объездил в повозке и верхом земли Бордони, а зачастую отправлялся в путь пешком. Адам бурил землю, вдыхал ее запах и мял в пальцах, исследуя, что находится под верхним слоем, интересовался каждым диким растением, которое находил в поле, на берегах реки и склонах холмов. В местах, где почва была сырой, он опускался на колени и рассматривал причудливые рисунки, образованные следами животных: вот здесь прошел олень, а за ним кралась пума, а там пробежал койот и дикая кошка. Следы скунса и енота переплетались с отпечатками лапок ласки и кролика, а поверх всего вырисовывался узор, оставленный куропатками. Он бродил среди ив и сикомор, продирался сквозь заросли ежевики, росшей вдоль русла реки, ласково поглаживал стволы виргинских и карликовых дубов, любовался земляничными и лавровыми деревьями и кустарниками тойона.