Бегущий без сна. Откровения ультрамарафонца Карназес Дин
Входя в дом через полчаса, я был уже человеком с определенной целью, с определенной миссией. Пока я принимал душ и готовился к ужину, мой мозг строил секретные планы: как в рабочий день выкроить время между деловыми встречами и совещаниями и провести исследование на эту тему.
На следующий день в обеденный перерыв я пошел в библиотеку и нашел несколько статей о Western States 100-Mile Endurance Run. Это безостановочная гонка по ненаселенной пересеченной местности – по горам и каньонам калифорнийской горной системы Сьерра-Невада, где горные вершины, как башни, возвышаются до неба. Участники пытаются уложиться в двадцать четыре часа на дистанции более ста шестидесяти километров по пересеченной местности.
Невероятно. Мне казалось, что человек физически не может пробежать без остановки сто шестьдесят километров, тем более когда трасса проходит по горам. Это почти четыре марафона подряд, в три раза больше той дистанции, которая на некоторое время вывела меня из строя в мой тридцатый день рождения. Я даже представить себе не мог, что отважусь на такой подвиг.
Но затем я подумал о тех двух парнях, что пронеслись мимо меня по Аллее любовников. И где-то в глубине души зародилась идея.
The Western States 100-Mile Endurance Run – стомильная гонка на выживание, начало которой положил Кубок Тивиса – конный пробег по горной местности на ту же дистанцию. В 1974 году некий Горди Эйнсли изменил все. В течение года он неустанно тренировался вместе со своей лошадью, но, как гласит легенда, прямо перед соревнованиями она захромала.
Горди был подавлен, но случившееся его не остановило. Он заявил, что все равно будет участвовать в этой гонке, только без лошади.
Это не просто вызвало удивление, но казалось чистой воды безумием. Однако 3 августа 1974 года Горди Эйнсли, раздевшись до пояса, занял место на старте Кубка Тивиса наряду с наездниками. Вроде бы кто-то слышал, что прямо перед началом гонки друг спросил Горди, не хочет ли он получить бутерброд с ветчиной или мешок с кормом. Еще кто-то из зрителей якобы спросил работника, обслуживающего гонки, не рассчитано ли это мероприятие исключительно на животных? На что служащий ответил: «Так он же зверь».
Удивительно, но Горди появился на финишной дорожке через двадцать три часа сорок две минуты. Он был слаб, мрачен и подавлен, едва волочил ноги, но тем не менее двигался вперед. Железная воля помогла ему преодолеть все сто шестьдесят с лишним километров и даже обогнать нескольких участников на лошадях.
Это было невероятное достижение, которое ознаменовало начало современной эпохи гонок на выносливость по пересеченной местности.
Выносливость – относительное понятие. Кто-то считает предельным испытанием марафонскую дистанцию в сорок два с небольшим километра, когда организм от двух до пяти часов находится под непрерывной нагрузкой. При наличии на дистанции холмов сил требуется гораздо больше. Например, участники Бостонского марафона на участке, называемом Хартбрейк-хилл (Холм Разбитых Сердец), должны одолеть перепад высоты восемьдесят пять метров, то есть практически длину поставленного вертикально футбольного поля. Или почти четверть пути, если лезть на верх Эмпайр-стейт-билдинг[25]. Хартбрейк Хилл – серьезное препятствие для многих бегунов, где они не выдерживают и переходят на шаг.
Однако для атлетов экстракласса простой марафон – это детская игра. Эти люди ищут задачи на грани невозможного, за пределами человеческого понимания. То, что они делают, требует таких физических усилий, что иные не выдерживают и умирают в процессе.
Почти наверху шкалы самых сложных задач стоит стомильная гонка на выносливость. Суммарный перепад высот дистанции превышает одиннадцать с половиной километров, что примерно равно пятидесяти футбольным полям. Все равно что подняться на высоту Эмпайр-стейт-билдинг и спуститься пятнадцать раз! Это значит, что нужно залезть на Хартбрейк-хилл и спуститься с него не раз, не два, а пятьдесят шесть. Ниже есть схема, на которой сравниваются стомильная гонка на выносливость Western States 100-Mile Endurance Run и Бостонский марафон.
Дистанция Western States проходит по узким – на одного человека – горным тропам через снежники и ледники, смертельно жаркие долины и многочисленные речные броды. Рельеф непредсказуем, а перепады высот мучительны. Участник бежит без остановки двадцать пять – тридцать часов, почти не имея возможности получить в пути воду, пищу или медицинскую помощь. Порой менее половины стартовавших успешно добираются до финиша.
Журнал Outside[26] как-то раз назвал Western States «самой тяжелой гонкой на выносливость в мире». Ваша решимость пробежать ее должна быть неукротима, вы обязаны стать человеком-машиной: отбросить подальше страхи и сомнения, отключить рациональное восприятие, потому что тело подвергнется невероятным испытаниям на выносливость.
Даже городские пробежки в пределах десяти километров отнимали у меня довольно много сил. Неужели возможно увеличить дистанцию больше чем в пятнадцать раз, да еще и бежать по горам? Я преодолел около пятидесяти километров, и это вывело меня из строя на несколько недель, после ста шестидесяти я просто умру. Сидя за столом в строгом костюме и кожаных мокасинах, я перелистывал страницы журнала Outside с фотографиями мокрых от пота брутальных бегунов, которые не боялись трудностей и были даже немного не в своем уме. И лишь одна мысль не давала мне покоя: «Где можно записаться?»
С этого момента я начал готовиться к старту в стомильной гонке на выносливость Western States, и она стала едва ли не единственной страстью. Главное место в жизни заняли тренировки, остальное – детали. Джули, которая с детства (с шести лет, когда ей поставили брекеты в первый раз) хотела стать зубным врачом, поступила в Школу стоматологии Тихоокеанского университета в Сан-Франциско. Обучение было довольно долгим и сильно захватило Джули. Поэтому у нас в семье установилась гармония: она ночами училась, а я бегал. У нас еще не было детей, и мы полностью посвятили себя достижению собственных целей.
Как и на Бостонский марафон, на Western States принимают не всех, для отбора нужно пробежать пятьдесят миль (восемьдесят километров) и уложиться в девять часов. Я начал тренироваться, как восторженный неофит, планомерно увеличивая нагрузки и дистанцию с восьми километров четыре раза в неделю до пятнадцати километров шесть раз в неделю, невзирая ни на погоду, ни на периодическое нежелание тренироваться. Я перестал есть нездоровую еду и пить газировку, убрал из рациона все продукты с насыщенным жиром и рафинированным сахаром и стал очень внимательно изучать информацию о пищевой и энергетической ценности на пачках и вообще состав продуктов. Теперь мой обед состоял из куска лосося и свежих овощей. По-настоящему грустно мне было только без сладостей, я ужасно тосковал по конфетам и мороженому. Но в итоге я перестал скучать по сахару, потому что после того, как я исключил его из рациона, стал лучше себя чувствовать.
Через полгода жестоких тренировок я обнаружил, что могу пробежать марафонскую дистанцию в любой день. У меня хорошо получалось бегать по холмам, благо в Сан-Франциско достаточно мест для такой тренировки. Иногда я бегал марафон до завтрака по субботам, а потом еще один, на следующий день. Один из моих любимых маршрутов пролегал вверх по холму по Гайд-стрит, где я часто обгонял вагончики фуникулера под возгласы и улюлюканье пассажиров. Ноги у меня стали мощными, а тело – упругим и сухим.
Чтобы столько тренироваться, мне пришлось от чего-то отказаться в других областях жизни. Хороший атлет может без особых тренировок пробежать десять километров или даже марафон, но, чтобы преодолеть восемьдесят километров, нужно работать в поте лица. Я стал вставать задолго до рассвета, чтобы побегать до работы. Куда бы я ни ехал, по работе или отдыхать, я всегда брал с собой кроссовки для бега. Если в течение дня появлялся перерыв, даже на сорок пять минут, я тут же выскакивал «чуток пробежаться». Затем быстро обтирался губкой в мужском туалете, облачался в деловой костюм и шел на следующую встречу.
Мне нравилось бегать, особенно через мост Золотые Ворота и по холмам округа Марин. Некоторые мои друзья считали, что я чересчур усердствую, однако я почти незаметно для себя самого становился чем-то большим, нежели просто любитель пробежаться на досуге. Я уже особо не обращал внимания на расстояния, которые раньше казались мне невозможными. Ребята из магазина Fleet Feet («Все для бега») не удаляли данные моей кредитки, потому что каждые несколько недель я приходил к ним за новой обувью.
После нескольких месяцев тренировок я почувствовал, что готов принять участие в гонке на восемьдесят километров. Квалификационные соревнования проходили по холмам и предгорьям хребта Сьерра-Невада, неподалеку от Сакраменто. Гонка начиналась в пять утра, из Сан-Франциско мне нужно было ехать пару часов, поэтому я вышел из дома в два ночи.
Ехал я просто роскошно, у меня тогда был новый седан Lexus LS 400, полученный от компании в качестве бонуса. Я не особенный фанат машин и прелестей вождения, но в тот раз это была действительно классная поездка. Что меня особенно поражало в моей машине, так это тишина внутри. Дверь закрывалась очень плотно, и салон был практически звуконепроницаемым.
Приехав к месту старта, я ужаснулся: на улице был жуткий холод – на десять градусов ниже, чем дома. Я забрался обратно в Lexus на новое кожаное сиденье с подогревом и просидел там почти до начала гонки.
В толпе на старте я случайно среди нескольких десятков участников увидел тех двоих, что обогнали меня на Аллее любовников. Когда я поздоровался с ними, один посмотрел на меня, подняв брови, а второй вообще не обратил внимания. М-да, весьма по-джентльменски. Мы столпились на небольшом пятачке у старта, и под крики и вопли гонка началась.
Сначала нас было человек сорок, потом группа быстро поредела, а через пять километров я обнаружил, что бегу один. Трасса петляла по сельской местности, тропа была довольно ровной и ухоженной, с редкой растительностью вдоль нее. Иногда я замечал других участников впереди или позади меня, но нас разделяло довольно большое расстояние. Почти всю дистанцию я бежал один и, кроме как на медицинских пунктах на маршруте, так никого и не встретил.
Это было путешествие в неизвестность, рядом не было никого, у кого можно было бы спросить дорогу. И я поступил так, как много лет назад меня учил Беннер: я бежал сердцем. Это все, что я мог сделать.
До этого момента на пути был только один небольшой подъем, когда мы пробегали по разбитому грязному участку дороги. Однако по ходу гонки начал дуть холодный пронизывающий ветер, а тропа становилась все менее аккуратной. Но все это мне даже нравилось.
Несмотря на то что я бежал один, я не чувствовал одиночества, потому что разум втянулся в работу.
Я легко мог два дня подряд бегать по марафону, но преодолеть без остановки расстояние, равное двум таким дистанциям, оказалось куда сложнее, чем я мог себе представить. Первая часть гонки прошла довольно ровно, несмотря на сильный ветер и холод, характерный для гор.
Однако во второй половине обстоятельства изменились. Тело страдало от нагрузок намного сильнее, чем я предполагал, да и тропа становилась все более неровной. Теперь я бежал, все время наступая на корни деревьев и попадая в ледяные грязные лужи. Где-то на шестьдесят втором километре заболели все мышцы до единой: ныли предплечья и пальцы рук, болели плечи и, конечно же, ноги – они просто горели.
В начале гонки я забросил в себя на ходу бутерброды с арахисовым маслом, сыр и крекеры. Сейчас аппетита не было, но я заставил себя съесть немного дыни, чтобы пополнить запас энергии. Боль странным образом подавляет голод; когда тебе больше всего нужны калории, еда вообще не пробуждает аппетит.
Сначала гонка вполне укладывалась в пределы физических возможностей, но боль была постоянным и преобладающим ощущением. Однако на семидесятом километре, когда рассудок начал отключаться, боль изменила характер: она стала волнообразной – то приходила, как вспышка, то уходила. А между приступами наступало блаженство, близкое к эйфории.
Я никак не мог контролировать эти волны что болевых, что эйфорических ощущений, не знал, как сместить баланс от боли к удовольствию. Я старался задерживать дыхание до тех пор, пока не начинал синеть, сильно напрягал мышцы предплечий, надеясь таким образом перетянуть на них боль с ног, бежал, заложив руки за голову, – ничего не помогало. Тело двигалось на автопилоте, и я просто был с ним за компанию.
Несмотря на то что я практически ушел в астрал, на грани восторга и муки я продолжал двигаться дальше. Последние три километра дались совсем тяжко, это больше походило на выживание, чем на бег. Я уже не мог нормально поднимать ноги и шаг за шагом волочил их, едва отрывая от земли. Через восемь часов и двадцать семь минут я, шатаясь, пересек линию финиша. Восемьдесят километров закончились. Назвать это победой было бы слишком, но тем не менее это был момент славы – я только что прошел отбор на Western States!
Мои ноги тряслись, и я поковылял в палатку для участников на финише, где мне дали ленточку, несколько человек пожали мне руку и кто-то похлопал по спине. И затем я мучительно похромал к машине. Плюхнувшись на кожаное сиденье, я заметил, что ноги странным образом похолодели. Что-то было не так. И тут внезапно четырехглавые и икроножные мышцы на обеих ногах ужасно свело судорогой. Корпус резко качнуло влево, а потом не менее резко вправо. Ноги же были, как гвоздями, прибиты к полу и совсем не гнулись. Все десять пальцев онемели и застыли, с силой зацепившись за подошвы кроссовок. Икры были твердыми, как бейсбольный мяч, а бедра одеревенели. Это было нестерпимо, меня колотило от боли, которая наполнила каждую клетку организма.
Пот стекал по лицу, и я заорал во все горло. Боковым зрением я видел, как люди ходили туда-сюда мимо моей машины, совершенно не замечая, что происходит внутри. Очевидно, если двери настолько плотно закрывались, что не пропускали звук снаружи внутрь, то точно так же они сдерживали его и в обратном направлении. Кричать – это было единственное доступное мне действие, я был обездвижен и не мог сделать ничего, только разевать рот. Я кричал все громче и громче, но снаружи не было никого, кто мог бы заметить меня и понять, что меня вот-вот разорвет на куски.
И тут мой крик прервала отрыжка. Это было странно, но за первым приступом последовали еще. Содержимое желудка стало подниматься к горлу. Внезапно рот открылся сам по себе, и меня начало рвать. Я старался наклонить голову ниже к полу, но я совсем не мог управлять происходящим. Наверное, я выглядел как Годзилла, извергающий из пасти огонь.
Это продолжалось секунд тридцать, внутри меня не осталось ничего, приборная панель и руль были покрыты мерзкой слизью. Мышечный спазм не прошел, и я мог шевелить лишь глазными яблоками. Тело по ощущениям напоминало хрупкое стекло. Так, и что теперь?
Вероятно, если бы мне удалось заставить себя сменить положение, то и окоченение прошло бы. Дернув несколько раз левой рукой, я смог убрать ее с подлокотника. Рука, как будто сделанная из мягкой резины, упала вниз, и безжизненная кисть хлопнула по бархатному покрытию. Я медленно переместил пальцы на кнопки регулировки сиденья. От нажатия первой сиденье сдвинулось вперед, и, поскольку ноги у меня были вытянуты, я еще сильнее уперся ими в пол. Болевой удар от этого тряхнул тело, как электрошок. Неудача. Я быстро перенес палец на соседнюю кнопку и нажал на нее – подголовник опустился, и мне казалось, что он сейчас расплющит мой череп, как дыню. К тому моменту, когда мне удалось восстановить контроль, голова была зажата подголовником и спинкой сиденья, и мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Полный провал.
От нажатия третьей кнопки верхняя половина тела начала откидываться назад. Я услышал треск и скрип, которые отдавались в теле, когда я пытался принять начальное положение. Как только я вытянулся горизонтально, боль начала стихать. Когда сиденье полностью откинулось назад, я убрал палец с панели управления и остался лежать без движения.
Теперь, когда агония немного утихла, я смог оценить ситуацию. С руля стекали частично переваренные кусочки дыни. Я чувствовал, что ноги стали мокрыми, но, поскольку вся нижняя часть тела полностью онемела, мне трудно было сказать, что именно происходило там, внизу. Я знал, что теперь должен вылезти из машины. Я поднял руку и дернул ручку двери. Поначалу усилия были тщетны, но, дернув посильнее, я смог открыть замок, и дверь распахнулась.
Верхняя часть тела вывалилась из машины, но руки слишком ослабли, чтобы я мог подставить их при падении, поэтому я рухнул вперед лицом прямо в грязь. Я лежал, распластавшись на земле верхней частью тела, ноги были все еще в машине. Уткнувшись в грязь, я наблюдал, как с каждым выдохом из ноздрей вылетают небольшие комочки пыли. И хотя, когда я там лежал, вид у меня наверняка был довольно жалкий, я мог бы с тем же успехом стоять на подиуме с медалью на шее. После нескольких месяцев тренировок и подготовки, которым я полностью себя посвящал, я достиг цели, миссия была выполнена. Я гордился собой.
В конце концов мне удалось вывалиться из машины. Лицо покрывал слой пыли, одежда была жутко грязной, но я ужасно гордился собой. Я боялся давить на педали, так как ноги могли опять окаменеть. Поэтому домой я ехал со включенным круиз-контролем.
Моя машина никогда не была в таком состоянии, но теперь я стал больше ценить свой Lexus, можно сказать, он прошел боевое крещение. У нас бывали времена и похуже, но та история сблизила нас. Когда начальник поинтересовался, почему внутри такой запах, я сказал, что у меня там сгнили фрукты… что, в общем, было недалеко от истины.
Джули была в восторге, когда узнала, что я прошел отбор на стомильную гонку, хотя сначала я не стал ей рассказывать, что произошло в машине после финиша. Она спросила, трудно ли было бежать восемьдесят километров без остановки, и я ответил, что это было самое трудное, что мне приходилось делать до сих пор. Именно поэтому мне и понравилось.
Когда мои родители узнали, что я хочу попытаться пробежать стомильник, они сильно удивились.
– Ты способен на такое? – спросила мама.
– Я не уверен, поэтому хочу попытаться, – сказал я ей.
Они задали мне множество вопросов, и мы долго говорили про бег и про жизнь. За долгие годы это был наш самый оживленный разговор. Мне казалось, что моя новая любовь пробудила какую-то тень надежды. В нашем будущем появилось что-то, чего мы ждали, вероятно, что-то величественное и грандиозное. Попытка пробежать сто шестьдесят километров – это серьезная заявка, и, преследуя эту мечту, я далеко ушел от обычных амбиций. Мои родители видели, как я загорелся этой идеей, и я чувствовал их готовность поддержать меня. Начало было положено.
Глава 6. За гранью нормального
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе[27].
Роберт Фрост[28]
Тот, кто говорит, что бег – развлечение, просто неправильно использует это слово. Бег может приносить удовольствие. Бег может вернуть вас к жизни. Но если говорить об изначальном значении слова «развлечение», то оно не про бег.
После того как я прошел отбор на гонку Western States, я стал бегать при любой возможности. Чаще всего рано утром или поздно вечером, иногда мне удавалось урвать время в обеденный перерыв. Но, как и большинству бегунов, мне нужно было плотно вплести это занятие в напряженный рабочий график, и потому лишь с большой натяжкой его можно было назвать развлечением.
Есть еще слово «забава», оно точнее передает смысл. Являться на деловые встречи утром в понедельник после пятичасовой пробежки – забавно. Быстренько пробежать двенадцать километров в обеденный перерыв, а потом переодеваться на заднем сиденье машины – забавно. Бежать через такие города, как Бентонвилл в Арканзасе или Лаббок в Техасе, забавно весьма (и я рад, что ушел оттуда живым, несмотря на все те странные взгляды, которые на меня бросали люди из грузовиков, полных оружия).
Моя жизнь напоминала мне жизнь шизофреника: с одной стороны, спортсмен, отщепенец даже в кругах атлетов, с другой – верный подданный своей корпорации. Но я был готов делать все, что от меня требовалось, и целый год скрывал свое пристрастие от коллег, ставя под удар собственное душевное равновесие. Бег был моей страстью. Работа позволяла снимать жилье и оплачивать обучение Джули в школе стоматологов. Я никоим образом не мог принести в жертву бегу свою репутацию добросовестного сотрудника и принижал роль любимого дела в жизни из-за боязни осуждения коллегами: они могли посчитать, что столь интенсивное занятие чем бы то ни было, даже во внерабочее время, снижает мою эффективность как сотрудника. В общем, чудак на корпоративной службе.
Конечно, в глубине души мои приоритеты поменялись: я хотел пробежать Western States Endurance Run, это стало целью моей жизни, не менее значимой, чем все остальные. Никогда ранее я не был настолько охвачен каким-либо увлечением, никогда ничто меня так не занимало и не затягивало. С еще большим рвением я продолжил тренировки, проводя тонкую грань между безумием и обязанностями. Я никогда не признавался ни себе, ни другим, сколько времени и усилий требовала от меня моя единственная мечта.
Рабочий график не позволял объединяться с другими спортсменами, и я тренировался преимущественно в одиночку, но на самом деле это доставляло удовольствие. Несмотря на то что я не особенно распространялся о своем увлечении, среди близких друзей и коллег, которые были в курсе моих дел, я постепенно заработал репутацию «отморозка». Трудно было совсем скрывать такое увлечение, и многие приятели начали считать, что я слетел с катушек. Мои интересы изменились, и круг друзей стал потихоньку меняться. Я начал общаться с другими ультраспортсменами, например с Питом Эфенсом, который с большим пониманием относился ко мне и очень вдохновлял на то, чтобы я полностью посвятил себя своей мечте.
Невероятно, но Пит поднимался на Эверест семь раз, ни один другой западный альпинист еще не отважился на такой подвиг, и он готовился к очередной экспедиции[29]. Выносливый как бык, Пит был одним из самых скромных и неприметных людей из тех, что я встречал. Несколько лет, прожитых на грани жизни и смерти, подарили ему мудрость шамана.
Из разговоров с Питом мне становилось ясно, что участие в гонке Western States Endurance Run значит только одно: не сдаваться. Это исследование собственных возможностей, и не важно, сколько уйдет времени на тренировки, главное – подготовиться и пройти маршрут. Не сойти с гонки, невзирая на то, насколько будет тяжело, невзирая на то, насколько обстоятельства будут против вас, – это уже значит стать чемпионом. Для того чтобы сделать это, чтобы пересечь финишную черту, нужно иметь достаточно мужества, выносливости и настойчивости.
Единственное, что мы никогда не обсуждали с Питом, это вопрос «зачем?». Зачем он стремился взойти на самую высокую вершину? Что на самом деле происходило у него в голове?
Кстати говоря, а что же происходило в моей?
Что до меня, я точно знал, что бег на длинные дистанции был своего рода освобождением: на определенном уровне мне нужно было дать выход своей безграничной энергии. В среднем, чтобы помочь больному, страдающему навязчивым неврозом, нужно семь лет. Среднестатистический бегун за это время пробежит семнадцать тысяч пятьсот семьдесят километров. Я никогда не проходил обследований, и никто точно не знает, было ли мое увлечение клиническим отклонением. Одним нравятся удобные кабинеты психотерапевтов, другие идут в ближайший паб и топят свои проблемы в кружке пива. А я в качестве терапии выбрал бег – лучший источник сил, возвращающий меня к жизни. Я не могу вспомнить ни одного раза, когда после пробежки чувствовал себя хуже, чем до. Какой наркотик может с этим сравниться? Как сказала Лили Томлин[30], «спорт – для тех, кто не может пить и употреблять наркотики».
Кроме того, я осознал, что простота занятий бегом давала довольно много свободы. У современного человека есть практически все, о чем можно мечтать, но очень часто мы все равно не чувствуем удовлетворения. Вещи не приносят счастья. Один из самых прекрасных моментов жизни – мой бег по дороге, – несомненно, значил несколько больше, чем кроссовки и шорты, надетые на меня. Бегуну нужно совсем немного. Генри Торо[31] однажды сказал, что богатство человека исчисляется тем, чего он может добиться без него. Возможно, если ты способен удовлетвориться малым, то получишь больше.
Но это уже больше, чем просто о беге. Все гораздо глубже, это более непонятные и рационально необъяснимые вещи, которые не так просто выразить словами.
Когда ты подбираешься ко всему этому вплотную, очень сложно ответить на вопрос «зачем?». Почему люди пьют? Играют? Влюбляются? Я не занимаюсь психоанализом, поэтому не знаю, как ответить. Я не знаю, почему выбрал именно бег, почему я чувствую, что это мое. Очень многие недовольны жизнью, но далеко не все они приходят к выводу, что бег в течение суток без остановки решит их проблему.
Ясно, что бегал я не ради славы. Обычные люди не знают, что такое Western States Endurance Run. В отличие от городских марафонов и гонки на десять километров у этого соревнования нет фанатов, ликующих по обе стороны дороги, нет рекламных щитов вдоль всего пути. Во время гонки Western States большую часть времени я бежал по горам, далеко от фанфар и шумихи обычных соревнований.
Почему я так стремился выйти за общепринятые пределы физической выносливости и достичь непонятной цели, которая для многих просто лишена смысла? Я сам до конца не уверен, что знаю ответ. И причина не в том, что атлеты-экстремалы очень далеки от процесса самокопания, как раз большинство из тех, кого я знаю, склонны к рефлексии. Мне трудно лишь ответить на вопрос «зачем?», поскольку задействованные механизмы очень сложны.
Гораздо чаще человек, который спрашивал меня «зачем?», хотел услышать краткий невразумительный стандартный ответ, которого было бы достаточно для объяснения этого явления. Что-нибудь вроде: «Я бегаю, потому что, когда я был маленьким, отец часто гонялся за мной с ремнем, тогда я выбегал из дома и удирал от него по улице».
Для таких людей у меня был заготовлен такой ответ: «Мне нравится бегать». На самом же деле я должен был сказать: «Идите и пробегите пятидесятимильник, и вы найдете свой ответ».
Потому что я все еще был в поисках своего.
Глава 7. По горам, по долам
Приключение имеет смысл само по себе.
Амелия Эрхарт[32]
Чем ближе был старт Western States Endurance Run, тем больший беспорядок творился в моей голове. Достаточно ли напряженно я тренируюсь? Может, мне нужно больше бегать по холмам? Проклятие, я забыл подписать отчет о расходах! Что это за странное ощущение в четырехглавой мышце? Подождет ли смета до завтра?
Но перед самой гонкой посторонние проблемы начали тускнеть, внешняя суматоха, спешка и шум постепенно приглушались, наступала ясность: на первый план выходила одна-единственная цель. Такое очень редко бывает в нашей жизни, альпинисты, чьи рассказы я читал, испытывают такие же чувства. Вот они готовят экспедицию, волнуются, разные проблемы разрывают их на части. Но как только участники подходят к подножию горы, из хаоса вырисовывается ясная и четкая цель: покорить вершину.
Кто-то доходил до вершины, кто-то – нет. Проще некуда.
В реальной жизни наши цели обычно многозначны и туманны и почти всегда не имеют четко очерченных границ. Очень редко люди точно понимают, что именно им нужно для достижения успеха. Часто мы думаем, что движемся в правильном направлении, но потом узнаем, что правила поменялись.
Как бы ни пугала меня перспектива бежать без остановки двадцать, а то и тридцать часов, по крайней мере я точно знал, что от меня требуется. Сначала будет линия старта, а после – линия финиша, между ними – сто шестьдесят километров. Все, что мне нужно сделать, – пробежать это расстояние. Никакой неопределенности. Альбер Камю однажды сказал: «В своих играх мы как дома, потому что это единственное место, где мы точно знаем, что должны делать».
Несмотря на то что задача казалась мне невероятно сложной, правила участия были предельно ясны. Не было никакого двойного смысла или неоднозначных посылов. Все просто: беги и не останавливайся. Если ты пробежишь весь путь, ты победил. Если нет – проиграл.
Эта мысль крутилась у меня в голове, пока ассистент врача проверял у меня пульс во время обязательного для всех участников медицинского обследования за день до гонки. Вес и остальные основные характеристики состояния организма распечатывали на медицинском браслете и надевали на запястье всем бегунам. Браслет нельзя было снимать до финиша, или пока изнемогший участник не сойдет с дистанции сам или его не вынесут работники медицинской спасательной службы.
Обследование проводили на лыжной базе в Скво-Вэлли[33]. Все вокруг гудело от переполняющей энергии, участники и персонал сновали туда-сюда, стараясь успеть сделать последние предстартовые приготовления. В Скво-Вэлли проводили зимние Олимпийские игры 1960 года, на входе горел олимпийский факел, а само это место до сих пор окружала аура величия. Там все было больше, чем в жизни: огромные деревья, громадные горы, олимпийские кольца высотой в два этажа, пламя факела, пылающее костром. Вокруг, куда ни глянь, возвышался горный хребет.
Медицинское обследование перед гонкой Western States
Зона медосмотра – отличная точка обзора: когда стоишь в ней, то большую часть линии горизонта определяют высоченные гранитные пики. На востоке это KT-22 высотой два с половиной километра, прямо перед вами – Скво Пик, немногим больше двух тысяч семисот метров, чуть к западу – перевал Эмигрантов, две тысячи шестьсот пятьдесят метров. Западной линией горизонта командует Гранитный Вождь, две тысячи семьсот пятьдесят восемь метров. Мне видно, как вагончик канатной дороги круто поднимается по натянутому тросу в направлении упирающегося в небо заснеженного ледника.
– Вот туда-то мы и пойдем, – раздался голос у меня за спиной.
Я повернулся и увидел мускулистого мужчину лет пятидесяти. На нем были очки-авиаторы, и он смотрел вверх, на гору.
– Что, простите? – переспросил я.
– Вот туда мы завтра пойдем, – сказал он с улыбкой.
Я увидел у него на запястье медицинский браслет.
– Вы имеете в виду, что мы побежим до верха канатной дороги? – спросил я.
– Ха-ха-чепуха, прямо вверх посередине, – радостно сказал он, – лобовая атака. Мы начинаем здесь, на базе, и бежим вверх через кишку этой долины, а затем траверсируем вон ту гряду, – пояснил он, показывая на горный хребет, очерчивающий линию горизонта на западе. – А потом мы пересекаем вершину и спускаемся вниз с той стороны.
Мне показалось, что это очень жесткое начало для гонки в сто миль. Да просто пробежать шесть с половиной километров от подножия горы до вершины – это уже кажется бесчеловечным. Один из участков маршрута этого восхождения шел почти вертикально вверх, к этому надо добавить тяжелое влияние высоты на организм, ведь вершина поднималась на две тысячи семьсот сорок три метра. Придется бежать в разреженном воздухе по мерзопакостной смеси из сыпухи, подтаявшего снега и густой грязи.
– Меня зовут Рок, – мужчина протянул мне руку, – по крайней мере друзья зовут меня так.
Я представился.
– Это твой первый стомильник, сынок? – спросил Рок.
Я смущенно кивнул и спросил:
– А почему ты так решил?
– Это просто.
Он поднял майку и показал блестящую серебристую пряжку ремня. Она была украшена орнаментом, в центре красовалась выпуклая золотая пума, а рядом – надпись: «Сто миль, один день». Как и все остальное, пряжка была огромной.
– На тебе нет такой штуки, – продолжал Рок, – но выглядишь ты чертовски круто, поэтому я решил, что если бы ты уже участвовал, то у тебя тоже была бы такая.
Неплохой комплимент. Традиция дарить серебряную пряжку для ремня сохранилась еще с тех времен, когда гонка была рядовым событием в мире скачек. Сейчас, чтобы получить ее, нужно не просто пробежать всю гонку, но и уложиться в двадцать четыре часа. Вполне возможно, что это была самая желанная награда за бег на выносливость во всем мире, и получит ее лишь небольшая часть из тех, кто стартует завтра.
Еще двое спортсменов неспешным шагом подошли к нам и остановились перед Роком как вкопанные.
– Сэр! – отрывисто сказали они.
Рок медленно повернулся к ним.
– Привет, мальчики, – сказал он, широко улыбнувшись.
Они резко кивнули ему, а затем повернулись и пошли дальше.
Это были те парни, которые пробежали мимо меня на Аллее любовников, и совершенно случайно от них я узнал про это соревнование. Мы встречались наверху, на Аллее любовников, мы обменялись приветствиями на отборочной гонке на пятьдесят миль (ну, по крайней мере я с ними поздоровался), и тут они снова меня не замечают. Мне начало казаться, что я обижен на этих парней. И, должно быть, это отразилось у меня на лице.
– Не обращай на них внимания, – сказал Рок, – у них такая работа.
– И что это за работа? – спросил я.
– Ну… – Рок немного колебался, – скажем так: они военные.
– И им нельзя представиться?
– Ну… – Рок опять замешкался, – скажем, они в особого рода войсках. И им нельзя представиться. На самом деле можно, но тогда они просто назвали бы тебе вымышленные имена, какая разница?
– То есть ты хочешь мне сказать, что им даже нельзя признать, что я тут стою? – усмехнулся я. – Как они собираются с кем-то подружиться с таким поведением?
Рок ухмыльнулся.
– У них уже есть столько друзей, сколько им нужно. Они вдвоем. Все остальные считаются потенциальными врагами.
– Это утешает.
– Не принимай это на свой счет. Их так учат думать.
Рок крепко взял меня за плечо.
– Слушай, сосредоточься на поставленной задаче. Пусть все остальные тебя не отвлекают. Ты соревнуешься не с ними, а только с собой. Я хочу увидеть тебя на финише с серебряной пряжкой в руке.
– Да, сэр! – отрывисто произнес я.
Рок улыбнулся.
Мои родители специально ехали девять часов из Южной Калифорнии, чтобы в качестве волонтеров помочь организаторам гонок. Забег Western States Endurance Run стал нашим общим приключением на троих. К сожалению, Джули с нами не было, потому что экзамены в школе стоматологов выпали на те же самые выходные. Эти тесты были последним испытанием перед получением права работать зубным врачом. Но Джули очень поддерживала меня перед моим испытанием, и я тоже сделал все, чтобы поддержать ее мечту стать стоматологом. Но в данном случае у нас, к сожалению, не было выбора, и она выполняла свою задачу, а я свою.
Я встретился с родителями в вестибюле гостиницы в Скво Крик – красивейшем курортном месте у подножия гор. Уже десять лет после смерти моей сестры наши семейные встречи проходили несколько натянуто: у каждого было много мыслей и чувств, о которых он предпочитал не говорить. Но сейчас – в огромном фойе окруженной горами гостиницы – мы были в восторге от всего этого великолепия и чувствовали себя непринужденно. Нам казалось, что природа совершенно не сочетается с тем приключением, что предстоит мне завтрашним утром.
До этой встречи родители не совсем представляли себе, насколько я одержим своим вновь обретенным увлечением. Мы проводили вместе гораздо меньше времени, чем хотелось бы. В редких телефонных разговорах я рассказывал им, что начал бегать, иногда упоминал об этом в письмах. Но сейчас, когда они увидели меня собранного, в отличной форме, то и дело потягивающего воду из бутылки, они не могли не заместить, насколько я изменился.
– Ты отлично выглядишь! – сказал отец с восторгом.
Мама улыбнулась:
– Я так волнуюсь.
В гостинице проходило какое-то официальное мероприятие, в фойе было полно женщин в элегантных платьях и мужчин в смокингах. Судя по тому, что все собравшиеся были людьми в возрасте, они провожали на пенсию какого-то государственного деятеля или высокопоставленное лицо. На мой вкус, все выглядело немного фальшиво, но посмотреть со стороны было забавно. Вдруг снаружи раздался оглушительный рев. Одна дама вскрикнула и уронила бокал с мартини. В толпе началась паника, люди забегали туда-сюда и не знали, то ли им стоять на месте, то ли спасаться бегством. Я выглянул на улицу и увидел припаркованный напротив гостиницы Humvee[34] – зеленый военный джип совершенно громадных размеров. Он был весь заляпан грязью, ревел как танк, а под колесами у него легко могли поместиться два или три Jaguar, что стояли рядом.
Водитель распахнул дверь и выпрыгнул из машины на парковку. Его ноги напоминали корявые стволы деревьев, а одет он был в кожаную летную куртку и… шорты для бега. Мужчина открыл пассажирскую дверь и взял с переднего сиденья портфель из крокодиловой кожи. Затем он дотянулся до заднего сиденья и вытащил большую винтовку. Да-да, реально большую винтовку. Водитель повесил ее на плечо и, оставив двигатель включенным, зашагал к стойке бронирования с таким видом, как будто все так и должно быть. Облокотившись о стойку, он начал болтать с молодой девушкой на стойке администратора. Та сказала ему что-то такое, от чего он запрокинул голову и расхохотался, хотя смех едва было слышен сквозь рев двигателя его машины. Девушка выдала ключи, и он не спеша, с винтовкой на плече, пошел через шикарный вестибюль.
Позже один из парковщиков отогнал машину.
– Это был чертовски классный выход, – сказал отец.
– Интересно, что он сделает на бис, – ответил я.
Потом мы приятно сидели и ужинали в патио. Ночь была теплая и тихая, и не факт, что это было хорошо: завтра от погоды будет зависеть очень многое, особенно когда в середине пути мне придется бежать по глубоким каньонам, где днем легко может перевалить за сорок градусов. На пути находится несколько медицинских и контрольных пунктов, но в большинстве из них будут только несколько волонтеров, которые немного подбодрят вас и дадут воды. Большинство участников несут воду и еду с собой. Это лишний вес, но он необходим, чтобы не обессилеть от голода и обезвоживания. В тот вечер, сидя в патио, я с хрустом разгрызал кусочки льда и предвкушал наслаждение от того небольшого запаса, которым мне придется подкрепляться на следующий день.
Ночью я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок и совсем проснулся к трем часам утра, когда прозвонил будильник. Через некоторое время встали родители и в полусонном состоянии помогали мне собираться, сверяясь со списком.
• Налить воду в бутылки
• Намазаться кремом от солнца
• Заклеить соски пластырем (чтобы не натереть)
• Посыпать ноги детской присыпкой (от мозолей)
• Выпить восемь стаканов воды (от обезвоживания)
• Принять 1000 мг витамина C (нет никаких конкретных причин, но это считается полезным)
• Нанести смазку на уязвимые места
• Подготовить поясную сумку с едой и другими запасами
После этого родители пошли в ванную, для того, как я предполагал, чтобы окончательно проснуться, но я ошибался. Внезапно и громко, так, что затряслись стены, загремела музыка – главная тема из фильма «Грек Зорба»[35]. Появились родители, одетые в импровизированные тоги из полотенец, и начали танцевать греческий танец – они кружились по всей комнате, вокруг кровати, и радостно кричали. Я тут же к ним присоединился, и вот уже мы втроем танцевали, как дети на первой пижамной вечеринке. Закончили мы танец, провозгласив хором «опа!». Такой вот греческий вариант утренней побудки.
Когда мы прибыли на место старта, завтрак с блинами был в самом разгаре. Мне было странно поедать высокую стопку блинов в кафе, полном народу в половине четвертого утра, как будто я сидел в ближайшей к дому блинной суетливым субботним утром. Однако даже необычная обстановка не испортила мой аппетит, и я умял несколько порций. Другие участники гонки колоннами нервно ходили туда-сюда. Кофе был черный и густой, как машинное масло, превосходный.
В 4:30 утра прозвучал громкий сигнал. Я сделал последний глоток кофе, и мы вышли наружу, где все еще стояла кромешная тьма. Пронизанный запахом сосен горный воздух будто похрустывал. Рядом с местом старта участники и организаторы в последний раз перед гонкой проверяли снаряжение и просматривали программу соревнований. Вокруг толпились члены семей спортсменов, друзья и несколько журналистов. Предрассветное небо было беспорядочно изрезано лучами фонарей и автомобильных фар, похожими на миниатюрные поисковые прожекторы. Я отметился у представителя организаторов, и он просто сказал: «Удачи».
Над стартом висела перетяжка со строчкой из тибетской молитвы, и поперек грязной дорожки была натянута белая ленточка. Я смотрел вверх на пики гранитных гор, проступающих в светлеющем небе, и думал о Пэри. Как она была бы счастлива, если бы знала, что я шел за мечтой и занимался любимым делом. Я обнял маму с папой и занял место в толпе участников.
Треск громкоговорителя нарушил мои мысли: «Десять минут до начала гонки!» Беспокойная толпа, поглощенная своими мыслями, засуетилась, все забегали вокруг и засуетились, как муравьи. Участники прыгали, крутились, беспорядочно трясли руками. Рядом со мной парень начал боксировать, направляя удары в сторону гор.
Из темноты появился мужчина в спортивных шортах и кожаной куртке с большой винтовкой на плече: это был водитель военного Humvee. Он шел к старту неспешно, но решительно. Было понятно, что сейчас состоится выход на бис.
Он запрыгнул на большой камень рядом с линией старта и повернулся к толпе, все внимательно смотрели на него. В спокойном утреннем воздухе его голос звучал как колокол.
– Прежде всего, – сказал он, – я хочу поздравить каждого из вас, вы мужественные люди, потому что стоите здесь перед стартом невероятного события. То, что вы здесь, что дошли до этой отметки, говорит о ваших стремлениях, о том, что вы одержимы. Вы уже сделали многое. Это само по себе уже огромное достижение. Многие из вас не добегут до финиша. Но я восхищаюсь вашей решимостью и желанием бороться. Даже если вы не закончите гонку, вы уйдете домой победителями, потому что у вас было мужество попытаться. Тот, кто ее закончит, станет другим человеком, как только пересечет линию финиша. Это событие изменит вас навсегда. За один день вы узнаете о себе больше, чем за всю жизнь.
Мое тело было в первоклассной форме, но из его слов было очевидно, что речь идет о чем-то большем, чем о физической нагрузке.
«Пять минут до старта!» – раздалось из громкоговорителя.
Человек с винтовкой развернул лист бумаги и начал читать: «Кузен, коль суждено погибнуть нам, – довольно потерь для родины; а будем живы, чем меньше нас, тем больше будет славы»[36].
В утреннем воздухе клубился пар, и казалось, что небо грохочет.
«Да будет воля божья! Не желай и одного еще бойца нам в помощь. Клянусь Юпитером, не алчен я! ‹…› Но если грех великий – жаждать славы, я самый грешный из людей на свете. ‹…› С ним сохранится память и о нас – о нас, о горсточке счастливцев, братьев. Тот, кто сегодня кровь со мной прольет, мне станет братом…»
Это был отрывок из пьесы Уильяма Шекспира «Генрих V» – боевая речь, которую Генрих произносит для своего утомленного войска перед битвой при Азенкуре.
«Минута до старта», – протрубил громкоговоритель.
Человек с винтовкой продолжал: «Кто невредим домой вернется, тот воспрянет духом, станет выше ростом. ‹…› Хоть старики забывчивы, но этот не позабудет подвиги свои в тот день; и будут наши имена на языке его средь слов привычных. ‹…› Старик о них расскажет повесть сыну, ‹…› и этот день забыт не будет отныне до скончания веков…»
«Десять секунд до старта, – прогремел громкоговоритель, – девять, восемь, семь…»
Человек с винтовкой направил дуло к небу.
«… шесть, пять, четыре…»
Он нажал на курок, и выстрел прогремел ровно с отсчетом «ноль», воздух затрясся от удара. Ленточка упала, и мне на секунду показалось, что время остановилось. Звук выстрела прокатился эхом по долине и вернулся обратно.
Последнее слово вырвалось из громкоговорителя:
– Впере-е-е-ед!!!
Приключение началось.
Глава 8. Король страданий
Все, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Фридрих Ницше
Триста семьдесят девять участников гонки гурьбой рванули вперед. Толпа ревела. При свете фотовспышек было четко видно облако пыли, которое мы поднимали на бегу. Я отчаянно пытался не наступить ни на кого в этой ватаге и уворачивался, чтобы не наступили на меня. Гонка началась.
Пока мы рвались вверх, группа быстро редела: более сильные бегуны вырывались вперед, кто послабее – отставали. Я оставался где-то посередине. Как-то на вопрос «Есть ли какие-то “фишки”, помогающие пробежать сто шестьдесят километров?» мне ответили, что для гонки Western States одной из таких «фишек» был постепенный старт. Если стартуешь слишком резко, мышцы не успевают получать кислород, нужный им для безотказной работы, в них начинает скапливаться молочная кислота, и они начинают болеть и отекать, и даже есть риск, что их на какое-то время парализует.
Поэтому первые несколько километров я не рвался вперед и экономил силы. Подъем на перевал Эмигрантов был настолько крут, что мне приходилось прикладывать невероятные усилия, но при этом двигался я все равно медленно. Высота и разреженный воздух тоже не способствовали ускорению.
Меня одолевали смешанные чувства, когда я бежал вверх по склонам, по которым до этого много раз съезжал на сноуборде зимой. Рядом с перевалом Эмигрантов как башня возвышается над всеми остальными горами пик Гранитный Вождь высотой две тысячи семьсот пятьдесят восемь метров. Для лыжников на него ведут три длинные очереди подъемника, мы пробегали вверх как раз под ними.
Километров через пять после старта я посмотрел вниз на извилистую долину, на вереницу уверенно двигающихся вверх участников, похожих на навьюченных осликов. Спортсмены довольно широко растянулись, и большинство бежали по одному. Первые солнечные лучи освещали верхнюю часть Гранитного Вождя. Все это очень сильно напоминало первый раунд боксерского боя, где моим оппонентом была вершина высотой больше двух с половиной тысяч метров.
Вскоре бег по горам дал о себе знать: голова стала легкой и звонкой, окружающие предметы потускнели, все выглядело как во сне. Пальцы отекли, мне было трудно сжимать и разжимать кулаки. В толстой папке «Официальных правил для участников», выданной каждому, самая первая глава называется «Медицинские и другие факторы риска». Там сказано: «Большие высоты плюс физические усилия могут спровоцировать горную (высотную) болезнь разной степени тяжести, что может привести к серьезному отеку легких и мозга и даже смерти». Меня немного беспокоило последнее слово. Я предполагал и вполне осознавал возможность каких-то серьезных проблем со здоровьем, вплоть до госпитализации, но отек мозга и смерть – это как-то чересчур. Конечно, я хотел добежать до финиша, но смерть во время гонки в мои планы не входила.
Как бы то ни было, я продолжал двигаться вверх, поддерживая темп. Ближе к гребню я наткнулся на нечто, чего никак не ожидал: там лежал снег. Тропа пересекала большие снежные участки, а вершина была покрыта им целиком. Стало очень тяжело двигаться большими шагами и не пробуксовывать: земля уползала из-под ног. На пути попадались ямки – глубокие следы других бегунов, которые проваливались под собственным весом, ломая наст. Чтобы не упасть, я сбавил скорость, и несколько участников попытались меня обойти, рискуя провалиться в снег и съехать вниз, возможно, даже на очень немаленькое расстояние. Я – и без того уже деморализованный – поступил вежливо: сделал шаг в сторону и дал им пройти. Ни один из обгонявших не поблагодарил меня за этот знак уважения, они просто промчались мимо, как будто бы меня там и не было.
Я напомнил себе, что на этом этапе соревнований кто угодно может бежать быстро. Но как такая скорость будет даваться дальше по ходу гонки? Бегун на длинные дистанции должен быть рассудительным и сдержанным. Легко позволить эгоизму взять верх и выйти на предельную скорость, но эта ошибка аукнется вам через несколько километров или часов. Труднее всего на начальном этапе заставить себя бежать медленно, даже когда другие участники тебя обгоняют – я вообще терпеть не мог, когда меня кто-то обходил.
Когда я приблизился к контрольному пункту «Утес», то увидел небольшую очередь спортсменов, выстроившихся за водой. Я пристроился в конец, положил руки на колени и наклонился вперед, тяжело дыша. В разреженном воздухе я все никак не мог восстановить дыхание.
Кто-то тронул меня за плечо. Рядом стоял волонтер из пункта первой помощи с кувшином воды.
– Наполнить бутылки? – спросил он.
– Конечно, – ответил я, даже не глянув на него.
В поясной сумке у меня были две бутылки по четыреста пятьдесят миллилитров, которые я заполнил перед стартом, но за шесть с половиной километров опустошил обе.
– Откуда вы? – спросил волонтер, когда наполнил бутылки.
– Сан-Франциско.
– О, это отличное место, – сказал он, – но тебе лучше двигаться дальше.
– Почему это? Я хочу немного полюбоваться видом, – шутливо ответил я, поскольку все еще стоял, нагнувшись вперед и уперев взгляд в землю.
– Ну, одно я знаю про Сан-Франциско наверняка, – продолжал волонтер, – это город на уровне моря. Дайте я посмотрю ваши руки.
Я вытянул вперед правую руку, и он сжал мне пальцы.
– Лучшее, что вы можете сейчас сделать, это подняться на вершину и начать спуск на меньшую высоту, – посоветовал он. – За перевалом тропа быстро пойдет вниз. Сколько вы тут ни простоите, у вас не получится восстановить дыхание. Мы слишком близко к небу.
Он был прав. Я в последний раз глубоко вдохнул и выпрямился.
– Спасибо, друг, – сказал я.
– Это моя работа, – ответил он. – А теперь двигай отсюда.
Я побежал. До вершины оставалось чуть больше километра, но, к сожалению, маршрут шел почти строго вверх. На часах 6:09 утра, учитывая скоростной график на все двадцать четыре часа, расчетное время в этой точке – 6:05 утра, так что я отлично укладывался. Но все же пока я был в самом начале очень долгого пути.
Я все еще «бежал сердцем», но и голову мне приходилось использовать, и сегодня я как никогда полагался на часы – они давали мне возможность точно соблюдать темп.
Но сейчас, даже без привязки к графику, было очевидно, что к вершине я двигаюсь медленно и тяжело. В нескольких местах я, как и все вокруг, вставал на четвереньки и буквально полз вверх по снегу. На крутом и жутко скользком склоне придержаться было не за что. Другие участники бежали в перчатках, но я не подумал взять пару с собой, от холода пальцы на руках посинели.
Когда я наконец-то, цепляясь чуть ли не зубами, вполз на вершину, часы показывали 7:01. Итого на расстояние чуть больше километра я затратил пятьдесят две минуты. Если я дальше буду бежать с такой скоростью, то на всю дистанцию у меня уйдут четыре с половиной дня. Я нажал кнопку на часах и посмотрел температуру: четыре градуса тепла.
Тем не менее с вершины открывались бесподобные виды, куда ни глянь – дух захватывало. Это несколько компенсировало все те страдания, что я претерпел на подъеме. Я стоял на самой высшей точке окрестностей, и вокруг меня до самого горизонта в небо уходили высоченные заснеженные пики. Почти взошедшее солнце играло вдали серебристыми лучами на глади озера Тахо. Внизу цепочка бегущих людей поднималась по узкой тропе, рассекающей горный склон.
Рядом любовался видом еще один участник – суровый, будто высеченный из камня, – похоже, бывалый товарищ.
– Куда нам дальше? – поинтересовался я.
Он внимательно посмотрел вдоль линии горизонта на запад.
– Видишь вон тот пик? – показал он на гору, расположенную довольно далеко, может быть, километрах в тридцати.
– Да, вижу.
– Ну вот. Как только добежим туда, то до финиша останутся еще сто двадцать километров.
Читать бесплатно другие книги:
