Социопат по соседству. Люди без совести против нас. Как распознать и противостоять Стаут Марта

Глава 11

День сурка

То, что плохо для роя, плохо и для пчелы.

Марк Аврелий

Тилли – такой человек, которого теоретик личности Теодор Миллон назвал бы «абразивный психопат»[99]. Она социопатична, но ей не хватает очарования и утонченности социопата.

Вместо этого, говоря словами Миллона, она «прямо и открыто действует в сварливой и склочной манере», для нее «все и вся – это объекты, открытые для придирок и нападения». Специфический талант Тилли состоит в том, чтобы взять наименьший, наитишайший шепоток конфликта и раздуть его в шумную свару. Она превосходно умеет создавать враждебность и злобу там, где раньше их не было, и специализируется на провоцировании людей, которые обычно милы и миролюбивы.

В своей вселенной Тилли всегда права, и она ханжески наслаждается противостоянием и фрустрацией противников, которые, кажется, есть у нее повсюду. Ее жизненная миссия состоит в том, чтобы «исправить мир», – призвание, которому она следует без колебаний или совести. В этой миссии она ощущает, что другие недооцененивают ее, что еще больше оправдывает ее поведение по отношению к ним.

Сегодня утром Тилли обнаружила на своем заднем дворе сурка.

Она смотрит из своего зимнего сада, как он приседает в траве и поворачивает осторожную мордочку в разные стороны, словно оглядывая владения Тилли. Когда Тилли открывает раздвижную дверь, чтобы лучше разглядеть сурка, он на мгновение застывает на месте, а затем вразвалочку идет прочь и исчезает в земле на краю газона, там, где двор Тилли граничит с двором соседей, Кэтрин и Фреда.

Тилли отмечает, где находится его нора, затем идет на террасу и стоит там, крепкая седоволосая семидесятилетняя женщина в домашнем платье в синюю клетку, – ни дать ни взять, архетип доброй и мудрой старухи. Пока она с интересом наблюдает за животным, любой, кто бы посмотрел на нее, вероятно, отметил бы, что ее поведение и тяжелая нижняя часть тела не сильно отличаются от таковых у сурка.

Грета и Джерри, соседи Тилли на другой стороне ее дома, на холме, завтракают в зимнем саду и оттуда им хорошо видно Тилли на ее террасе. Но они слишком далеко, чтобы заметить сурка. Все, что они могут разглядеть, – это семидесятилетняя Тилли в своем сине-белом платье.

Тридцатипятилетняя Грета, менеджер местного универмага, говорит своему мужу Джерри, строительному подрядчику:

– Черт, как я хочу, чтобы эта ужасная женщина просто уехала. Как долго она уже здесь?

– Пятнадцать месяцев, – отвечает Джерри.

Грета невесело улыбается.

– Но кто считает, верно? Я знаю, что я не должна желать, чтобы люди уезжали, но она просто невероятно гадкая. А еще подавляющая. Я не знаю, как она сама себя выносит.

Джерри вздыхает и говорит:

– Может быть, мы могли бы от нее откупиться.

Грета собирается засмеяться, но потом понимает, что Джерри не шутит. Внезапно она понимает, что ее обычно уравновешенный муж презирает Тилли так же сильно, как и она. Она чувствует себя немного виноватой и идет на кухню, чтобы налить еще чашечку горячего кофе.

Когда она возвращается, Джерри все еще смотрит на старуху на террасе. Он говорит:

– Нет, на самом деле мы не можем позволить себе откупиться от нее. Может быть, она просто переедет. Люди же вроде переезжают, если все соседи ненавидят их так, как все ненавидят ее.

– Ну, дело, я думаю, в том, что она получит ту же реакцию, куда бы ни приехала, – вздыхает Грета.

– Да, наверное. А где она жила раньше?

Осознанность, обеспеченная развитой совестью, улучшает жизнь людей и делает их счастливыми.

– Не знаю, – отвечает Грета. Потом, почувствовав некоторое удовольствие от того, что Джерри разделяет ее чувства, она говорит: – Ты можешь в это поверить? На прошлой неделе, кажется, она позвонила мне и сказала, что мы не должны больше разводить огонь в нашем камине. У нее аллергия на древесный дым. Ты не знал?

– Как? Ты мне не говорила… С ума сойти! – Джерри сжимает кулаки и решительно заявляет: – То, что она говорит, – просто чушь собачья. Сегодня же вечером у нас будет огонь. Точно, я побольше дров принесу, прежде чем поеду на работу.

– Но сегодня обещали жаркую погоду…

– Какая разница!

На этот раз Грета смеется:

– Ты знаешь, как мы выглядим?

Джерри смущенно смотрит на свою жену, а уголки его рта начинают подниматься. Он разжимает кулаки и пару раз хрустит суставами, чтобы избавиться от напряжения.

Соседка Греты и Джерри через три дома напротив – пожилая вдова по имени Санни. В этот самый момент, хотя она не может видеть Тилли на ее террасе, она тоже думает о том, насколько Тилли неприятна. Вчера эта Тилли позвонила в полицию, потому что Санни припарковала машину на улице перед собственным домом. Санни ставит автомобиль на это место с тех пор, как десять лет назад скончался ее муж, потому что она боится выезжать с подъездной дорожки задом. Молодой полицейский пришел и таки вынудил ее заехать на дорожку. Он несколько раз извинился, но все же сказал, что Тилли права, это нарушение. Санни еще даже не завтракала, а уже с тревогой думает о предстоящей сегодня поездке в продуктовый магазин, потому что ей придется выезжать задним ходом. Ей хочется плакать. Ладно бы ее машина стояла рядом с домом Тилли, так ведь нет!

Пока Санни сокрушается, Тилли на своей террасе решает, что сурок больше не появится. Она возвращается в дом, и завтракающие Грета и Джерри больше не могут видеть ее. Пока Грета и Джерри пьют кофе и пытаются поговорить о чем-то другом, Тилли на своей кухне берет трубку и звонит Кэтрин, соседке, с которой у нее теперь «общий» сурок.

Кэтрин преподает в шестом классе. Она работала в школе с двадцати двух лет, а теперь приближается ее шестидесятилетие. Кэтрин думает, что ей пора на пенсию, и это ее печалит. Работа в школе, дети – это ее мир, и она на самом деле не хочет уходить. Ее муж Фред понимает это и терпелив с ней. Он на семь лет старше и уже на пенсии. «Когда ты будешь готова, скажешь, – говорит он. – Но мне в любом случае нравится бродить по дому и все чинить». Тут они оба смеются, потому что Фред едва ли способен заменить перегоревшую лампочку. Раньше он был редактором региональной газеты. Фред хороший, тихий человек, погруженный в книги, он обожал свою работу и все еще пишет трогательные заметки в рубрику под названием «Люди, которых нужно знать».

Когда звонит телефон, Фред читает в гостиной, а Кэтрин на кухне готовится к работе. Звонок телефона заставляет Кэтрин подпрыгнуть. Она быстро берет трубку.

– Алло.

– Кэтрин? – резко говорит Тилли, как будто она сердится.

– Да, это Кэтрин. Тилли? Боже мой, Тилли, сейчас семь утра. С тобой все в порядке?

– Да. Я в порядке. Я только что видела сурка во дворе, и мне показалось, что вам хотелось бы об этом узнать.

– Что? Сурок?

– Да, на заднем дворе, между нашими участками.

– Хорошо, это… интересно. Он, наверное, миленький. Ведь миленький?

– Я полагаю. Ну ладно, я знаю, что ты занята. Я просто подумала, что вам надо узнать о животном. Мы можем поговорить об этом позже. До свидания.

– Ну да, поговорим позже. До свидания, Тилли.

Кэтрин вешает трубку, сбитая с толку, а Фред кричит ей:

– Что это было?

Она входит в гостиную, где он сидит с книгой, и отвечает:

– Это Тилли.

– О, – Фред закатывает глаза. – Чего она хотела?

– Она сказала, что видела на заднем дворе сурка.

– И почему она захотела тебе об этом сообщить?

Кэтрин медленно качает головой:

– Не имею ни малейшего представления.

– Ах, Тилли! – Фред поднимает правую руку над головой в шутливом салюте.

Заканчивая утренние дела, Кэтрин чувствует себя немного обеспокоенной, зная, что вокруг Тилли всегда закручиваются интриги. Развязка, вероятно, окажется неприятной и выведет из равновесия. Но она, хоть убей, не может представить, что там с этим сурком. Тилли хочет от него избавиться и окольным путем просит разрешения на это? Кэтрин и Фред прожили в своем доме тридцать лет и никогда не видели сурка во дворе. Как странно.

Когда она собирается ехать в школу, телефон звонит второй раз. Она думает, что это снова Тилли, но это не она. Милая, нежная Санни вся в слезах. Санни говорит Кэтрин, что Тилли вынудила ее поставить машину на подъездную дорожку, и теперь она боится выезжать. Не могут ли они помочь ей? Она хотела съездить в магазин…

Узнав об этом выпаде Тилли, Кэтрин чувствует, как к ее лицу приливает кровь от гнева, но она спокойным голосом уверяет Санни, что Фред, конечно же, отвезет ее в магазин. Как насчет полудня? Кроме того, Фред близко знаком с начальником полиции, и, возможно, как-то удастся повлиять на проблему с парковкой.

Обучая своих шестиклассников, Кэтрин забывает о Тилли, но когда она возвращается домой около половины пятого, она вспоминает об утреннем звонке и снова чувствует, что ей не по себе. Она собиралась немного вздремнуть перед ужином, но ее беспокойство внезапно усилилось, и ее потянуло к окну. Спальня находится на втором этаже, и отсюда открываете вид на весь задний двор, а также на двор Тилли.

День был не по сезону теплым, все прелестные форзиции, которые посадил Фред, уже зацвели. За длинным рядом маленьких желтых кустов виднелась серо-коричневая тень еще не проснувшегося от зимней спячки леса.

И как ни странно, на своем дворе, прямо посередине лужайки, стояла Тилли.

Тилли все еще одета в свое клетчатое сине-белое платье, к которому она добавила широкополую соломенную шляпу, как подобает настоящей леди, собравшейся заняться садом. Но Тилли никогда не занимается садом.

У Тилли такой вид, будто она выследила кого-то. Оглядев двор, она бодрой походкой направляется к чему-то, лежащему на земле. Она наклоняется и с явным усилием поднимает с земли что-то белое. Кэтрин присматривается и видит, что это камень размером с маленький арбуз. Тилли еле-еле удерживает его. Обхватив камень обеими руками и сгорбившись так, что больно смотреть, она начинает неуверенно ковылять в сторону кустов форзиции, посаженных Фредом.

Фраза из утреннего телефонного разговора эхом отдается у Кэтрин в голове: «На заднем дворе между нашими участками» – и в этот момент Кэтрин понимает, что собирается сделать Тилли. Нора сурка! Тилли собирается использовать этот камень, чтобы завалить нору!

Кэтрин в шоке. Она чувствует пустоту в голове и тошноту, как если бы стала свидетелем убийства. Ей нужно что-то предпринять, но противостоять Тилли напрямую – это все равно что спорить с бешеной росомахой. По правде говоря, хотя Кэтрин не любит признаваться себе в этом, Тилли пугает ее по причинам, которые она даже в слова не может облечь. Нет, правда, почему какая-то вздорная семидесятилетняя женщина так пугает ее?

Неужели Тилли узнала, что она, Кэтрин, будет наблюдать за ней именно сейчас?

Кэтрин начинает шагать по спальне, от окна к старому дубовому комоду и обратно. Она видит, как Тилли неуклюже роняет камень на место прямо за форзициями, между двумя небольшими ивами, и внимательно отмечает это место в уме. Затем идет к комоду и смотрит на себя в старинном зеркале. Пока Тилли стряхивает рыхлую грязь с платья и марширует по лужайке к своей террасе, Кэтрин продолжает смотреть в отражение своих глаз в зеркале. Бедный сурок, думает она, неужели он в ловушке?

Наконец, Кэтрин понимает, что она хочет сделать. Она должна рассказать Фреду, Фред поможет!

Фред был в газете, посещал кого-то из своих старых друзей. Когда он вернулся домой, Кэтрин рассказала ему, что сделала Тилли.

Он покачал головой:

– Ну, я думаю, Тилли придавила одним камнем сразу двоих.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя и сурка, дорогая.

– О, верно. Так и есть, – хмуро соглашается Кэтрин.

– Ты точно не хочешь, чтобы я пошел и поговорил с ней?

– Нет. Она просто сделает это снова. Я хочу помочь сурку, чтобы с ним все было в порядке. Идем со мной?

– У меня есть выбор?

Кэтрин улыбается и обнимает его.

– Не совсем, – говорит она.

Как всегда вместе, они готовят обед и ждут девяти часов, когда на улице станет совсем темно. Фред предлагает взять фонарики, но Кэтрин опасается, что Тилли увидит их.

– Она будет знать, что мы освободили его, и просто закроет нору завтра.

– Но нам надо взять хотя бы один, чтобы найти нору, – возражает Фред.

– Да. Правильно. Ладно, может быть, фонарик-авторучку? Но включим, когда будем нору искать.

Они идут через двор со скоростью улитки, чтобы не споткнуться в темноте. Фред идет впереди, Кэтрин следует за ним, вытянув руки как лунатик, чтобы не упасть. Они добираются до дальнего конца газона и идут вдоль кустов форзиций. Затем, неуверенно как ребенок, Кэтрин делает шаг в еще более непроглядную тьму, надеясь, что ее руки, натолкнутся на одну из ив.

Она нащупывает ветку, переводит дух и шепчет:

– Фред, фонарик…

Фред вынимает фонарик из кармана, подносит его близко к земле и включает. Через несколько мгновений они обнаруживают камень-арбуз. Это оказалось проще, чем они думали, потому что камень белый и выделяется в темноте. Кэтрин выдыхает и заправляет выбившуюся прядь волос за левое ухо. Они с Фредом наклоняются и вместе поднимают камень; под ним они видят небольшое отверстие в земле. Кэтрин хочет посветить лучом в отверстие, чтобы проверить, как там сурок, но потом понимает, что это может напугать животное.

Взявшись за руки, шепча и смеясь, она и Фред идут домой.

Тилли их не видит. Когда они возвращаются, выполнив добрую миссию, она, как обычно в мрачном расположении духа, сидит на диване в своей гостиной и пьет «Гленливет»[100], пытаясь заглушить унылость своей жизни и хоть на время забыть про идиотов, с которыми ей постоянно приходится иметь дело. Единственное, что отличает этот вечер от любого другого, это скопление упаковочных ящиков, которые расставлены вокруг.

В пьяном угаре Тилли поздравляет себя с блестящей идеей. На этот раз она не стала выставлять табличку «Продается». То-то эти кретины раскроют свои глупые рты от изумления, когда она уедет! Риелтор, вот ведь придурок, твердит ей, что стоит подождать более выгодного предложения и не выставлять объявление о продаже – это все равно что стрелять себе в ногу. Мол, покупатель, который нашелся, предлагает гораздо меньше, чем можно было бы получить. Но Тилли не будет ждать. Ей никогда не нравилось ждать. Она хочет насладиться моментом, и этот момент наступит завтра утром. Все в этом ужасном районе будут в шоке от ее переезда. Она уверена в этом. Для нее тайна имеет значение, а риелтор дурак, зачем же слушать его?

Раньше Тилли уже терпела убытки, когда хотела побыстрее избавиться от дома. Это такая игра, думает она про себя. Невозможно оставаться там, где люди не хотят слушать тебя, и прощальный выстрел чрезвычайно важен.

У Тилли есть трастовый фонд, доставшийся от покойного отца, этот фонд обеспечивает большую часть ее жизни. Она всем говорит, что «на пенсии», но на самом деле никогда не работала. Когда-то рисовала акварели, еще молодой, но никогда не продавала их. Ей бы хотелось купить дом побольше, но ее совсем уже старая мать цепляется за жизнь, и поэтому невозможно завладеть всеми деньгами. Матери почти сто лет, а она все не умрет. Из-за этого Тилли застряла в ужасных кварталах для среднего класса, зная, что достойна более роскошной жизни.

Она периодически навещает свою мать, потому что точно не хочет, чтобы ее вычеркнули из завещания, и прикованная к постели старуха напоминает ей ощипанного попугая, кричащего в клетке. То, что мать может рассказать, примерно так же интересно.

На самом деле в жизни вообще ничего интересного нет. Удушение грызуна – это было неплохо придумано, но радости хватило на несколько минут. Тилли надеялась, что Кэтрин видела. Если видела, ее, вероятно, удар хватил. Но теперь эта затея закончена, и больше заняться нечем. Ей трудно представить, что такое делают все эти абсурдные люди вокруг, что полностью поглощает их. У них, наверное, мозги размером с горошину.

Тилли наливает себе еще виски и опустошает бокал одним глотком. Над камином висит пока еще не упакованная в коробку картина, которую она нарисовала, когда ей было лет двадцать с небольшим. Что на ней нарисовано, в полумраке плохо освещенной гостиной сложно разглядеть. Сгорбившись на диване, Тилли смотрит на нее и смутно припоминает пляж, на котором стояла десятилетия назад. Потом она не видит уже ничего, кроме расплывающихся звезд перед глазами.

На следующее утро, в субботу, немного прохладнее, чем накануне, зато на небе ни облачка.

Санни открывает кружевные занавески и видит машину, припаркованную там, где обычно, – на улице. Теперь всегда так будет. Фред вчера после обеда поговорил с начальником полиции, и проблема разрешилась.

– Свобода, – шепчет Санни. Она пытается придумать, что можно сделать для Фреда и Кэтрин. Надо бы им что-нибудь испечь. Представив, как им это понравится, она чувствует себя еще бодрее.

В доме на холме еще спят. Когда Грет и Джерри поднимаются и выходят в зимний сад попить кофе, они замечают большой грузовик, заезжающий во двор Тилли.

– Значит ли это то, что я думаю? – спрашивает Джерри, глядя на грузовую машину. – Или нам это снится?

– Должно быть, это сон, – говорит Грета, протирая глаза. – Что-то я не видела сообщения о продаже, а ты?

– Не-а…

Двое мужчин, одетых в комбинезоны, выносят из дома Тилли диван. Грета и Джерри смотрят друг на друга и начинают хохотать. Джерри даже кофе проливает от смеха.

Грета спрашивает его:

– Как ты думаешь, почему она держала это в секрете?

– Почему она вообще делает то, что делает? Но это уже неважно, правда? Невероятно…

Грета ненадолго задумалась.

– Сколько ей лет, как ты думаешь? – наконец спрашивает она.

– Не знаю. Не молода уж точно.

– Интересно, у нее есть дети? Ой… Ты можешь представить, каково это – быть ее ребенком?

– Могу предложить вариант похуже. Ты можешь представить, каково это – быть ею?

– То есть, ты думаешь, мы должны пожалеть ее? – спрашивает Грета.

Джерри усмехается и машет рукой.

– Ну, я не уверен, дорогая. Но если мы будем жалеть ее, давай сделаем это за завтраком, ладно? Ты еще не забыла про штрудель?

– Нет! – говорит Грета, причмокивая.

Кэтрин и Фред, конечно же, тоже заметили грузовик, и они тоже стали гадать, почему Тилли не выставила табличку «Продается». Фред, как всегда, закатил глаза, а Кэтрин потрясла головой. Но тут зазвонил телефон. Это была их дочь, она сказала, что через две недели привезет к ним четырехлетнюю Кэти. Кэтрин так разволновалась, что сразу забыла про переезд Тилли.

Когда два часа спустя грузовик отъезжает от дома Тилли, никто даже не смотрит ему вслед.

На заднем дворе Кэтрин и Фреда, за кустами форзиций, из норы, чуть дальше от того лаза, который освободили Кэтрин и Фред, вылезает сурок. Его черные глазки блестят в ярком солнечном свете, он смотрит на большой белый камень, затем на пустой дом Тилли. Ого, да тут есть кое-что интереснее! Внимание сурка сосредотачивается на одуванчиках, растущих прямо перед ним.

Вскоре к нему присоединяется еще один сурок. Это самочка, она немного меньше. Сурки разделяют трапезу из свежих стеблей, а потом идут в сторону леса.

Глава 12

Совесть в чистом виде: наука голосует за нравственность

Тот не идеальный мусульманин, кто ест досыта, но позволяет своему соседу остаться голодным.

Мухаммад

Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, но потеряет свою душу?

Иисус

Человек, который знает, как разбить атом, но не имеет любви в своем сердце, становится монстром.

Кришнамурти

Так или иначе, жизнь без совести – это неудачная жизнь.

Те из нас, кто любит других и имеет совесть, на самом деле очень счастливы, даже когда дело касается повседневной жизни, наполненной трудом, компромиссами и простыми удовольствиями.

Обычно совесть такая и есть: неосознаваемая и простая.

Без фанфар и в основном оставаясь незамеченной, она добавляет маленькие зерна смысла в наши обыденные и спонтанные каждодневные взаимодействия со всеми и всем вокруг нас. Кэтрин и Фред не думали о высоких принципах, когда отправились освободить сурка, который, как оказалось, вовсе не был в ловушке – у норы был другой выход. Они не были ни набожными, ни отважными, ни особенно эффективными по жизни и совсем не были рациональными. Просто попытка помочь животному казалась им правильной, и, сделав все возможное, они стали хорошо себя чувствовать. Перемещение злосчастного камня было, если использовать старое и универсально понятное выражение, «отрадой для души».

В том, что касается совести, западная культура на протяжении столетий прогрессировала от веры в неизменное знание о добре и зле, переданное Богом, через принятие концепции Фрейда о карающем супер-эго к пониманию того, что совесть основана на нашем нормальном и добром отношении друг к другу. В качестве пронизывающего чувства ответственности, укорененного в наших эмоциональных привязанностях, совесть превратилась в чисто психологическую конструкцию. Но описав своего рода философский полный круг назад, к своим истокам в церкви, совесть – это также место встречи психологии и духовности, вопрос, в отношении которого полностью совпадают рекомендации психологии и учения основных религиозных и духовных традиций мира.

Замечательное единодушие: даже радикальные материалисты и мистики в молчаливом согласии умов – поведенческие науки, эволюционная психология и все традиционные теологические системы – согласны с тем, что совесть чрезвычайно полезна и что ее отсутствие обычно приводит к катастрофе, как для групп, так и для отдельных лиц.

Психолог сказал бы, что, когда мы берем на себя определенную ответственность за благополучие других, наши действия ощущаются как естественные (или эго-синтонные), и наша собственная удовлетворенность жизнью повышается. Библия говорит просто: «Блаженнее давать, чем принимать». Как психолог, я могу сказать вам, что отсутствие проникающего чувства ответственности, основанного на эмоциональной привязанности, ассоциируется с бесконечной, обычно напрасной увлеченностью доминированием и приводит к ощутимому нарушению жизни и возможному ее опустошению. Будда сказал так: «Мы есть результат того, о чем мы думаем. Если человек говорит или действует со злой мыслью, боль следует за ним. Если человек говорит или действует с чистой мыслью, счастье следует за ним, как тень, которая никогда не покидает его».

О своем психологическом исследовании людей с исключительной совестью Энн Колби и Уильям Дэймон пишут: «Позитивность, которая включает в себя оптимизм, любовь и радость… тесно связаны с нравственностью, как мы видим по жизни наших примеров». Будда снова соглашается. Он говорит: «Чтобы безопасно пройти через лабиринт человеческой жизни, нужен свет мудрости и руководство добродетели».

И конечно же, есть Золотое правило, которое представляет собой древнейший этический принцип взаимности – возможно, наиболее краткий и отчетливо реализуемый из всех когда-либо сформулированных принципов нравственной философии. Конфуций просто цитировал древнюю китайскую поговорку, когда писал: «Не делай другим того, чего не желаешь себе», и когда Иисус сказал: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними», Он имел в виду уже освященную веками еврейскую пословицу, наставляющую: «Не делай соседу того, что ненавистно тебе. Это закон, все остальное – комментарий». Махабхарата говорит последователям индуизма: «Это суть дхармы: не делай другим ничего, что причинило бы боль, если бы это сделали тебе». То же самое в аборигенной традиции: нигерийское учение йоруба гласит: «Если кто-то взял острую палочку, чтобы ткнуть птенца, он должен сначала попробовать на себе, как это больно». И религиозный лидер народа лакота, Черный Лось, учил: «Все вещи наши родственники; что мы делаем со всем, то мы делаем себе. Все на самом деле едино».

Небольшая группа религий, которые не придерживаются правила нравственной взаимности, преходящи и своей кровавой сутью делают нравственный свет древнего Золотого правила еще более привлекательным. В качестве иллюстрации можно привести воинственно антисемитскую и антихристианскую группу, «Мировую церковь Творца», которая исповедует религию, основанную на любви к «белой расе», и предписывает ненависть ко всем остальным. В рамках этой доктрины каждый, кто не является «белым», по определению является представителем одной из «грязных рас». Центральная нравственная заповедь этой группы выражается следующим образом: «То, что хорошо для белой расы, есть высшая добродетель; то, что плохо для белой расы, – это абсолютный грех». Неудивительно, что долгосрочной целью у них является организация достижения мирового господства «белой расы».

Отрадно, что большинство религий и духовных традиций безоговорочно принимают Золотое правило, а также некоторую форму веры Черного Лося, что «все на самом деле едино». Единство является фундаментальным принципом для некоторых религий в большей степени, чем для других. Например, в то время как иудеохристианская традиция учит своих последователей любить своих соседей, восточный мистицизм говорит, что индивидуальность, эго – все это изначально являются иллюзией, потому что мы неотделимы от Бога и друг от друга, то есть в духовном смысле мы – это наши соседи. В книге «Мир в каждом шаге» вьетнамский буддийский мастер Тхить Нят Хань пытается объяснить этот аспект восточной мысли для западных людей, говоря нам, что мы «со-существуем»[101]. Мы неотвратимо и неразрывно связаны со всеми и всем во Вселенной, и это состояние со-бытия является причиной, по которой мы не должны эгоистично (и тщетно) преследовать цели индивидуального приобретения и власти.

Хотя менее отчетливо, но вера в единство является и частью иудеохристианской традиции. В 1939 году, когда Европу потрясла очередная попытка мирового господства, еврейский богослов и философ Мартин Бубер обратился к Национальной конференции палестинских учителей в Тель-Авиве. Он закончил свою речь, сказав: «Ничто не остается – лишь то, что возвышается над бездной сегодняшних чудовищных проблем, что выше всякой бездны всякого времени: взмах крыльев духа и творческое слово. Но тот, кто может видеть и слышать единство, также замечает и распознает то, что остается в вечности. Воспитатель, который помогает повернуть человека к своему собственному единству, поможет поставить его лицом к лицу с Богом»[102].

К какой бы традиции они ни относились, духовные практики, ориентированные на осознание со-бытия, как правило, имеют интригующий психологический побочный эффект принесения земного счастья тем, кто следует им, независимо от внешних обстоятельств. В книге, которая представляет собой плод сотрудничества между психологом Даниэлем Големаном и Его Святейшество далай-ламой – «Деструктивные эмоции: Научный диалог с далай-ламой», – Големан пишет: «Акт заботы о благополучии других, по-видимому, создает состояние большего благополучия внутри себя»[103]. В последние годы это подтверждает все большее число ученых. На конференции 2002 года, посвященной науке и сознанию, в которой принимал участие далай-лама, уважаемый австралийский нейробиолог Джек Петтигрю заметил: «Если вы идете в Дхарамсалу [индийский дом тибетской общины в изгнании], вы проходите сквозь туман в середине зимы, и вы выходите на яркое солнце. Это как попасть в рай. Вас сразу поражают счастливые, улыбающиеся лица тибетцев, у которых почти ничего нет, они обездолены, и все же они счастливы. Хорошо, но почему же они счастливы?»

Сам далай-лама заинтересован в том, чтобы ответить на этот вопрос с научной точки зрения, и в поиске светского способа создания сострадательного чувства со-бытия, которое достигается преданными последователями практик тибетской буддийской медитации. С этой целью он инициировал международную серию диалогов между учеными и знатоками буддизма, поддержанную Колорадским институтом Разума и Жизни и Институтом исследований мозга Макговерна Массачусетского технологического института. Далай-лама предполагал, что такие диалоги послужат практическому решению проблемы деструктивных состояний ума, которые буддисты и ученые считают корнем страданий и конфликтов между людьми.

Как психолог, я особенно увлечена тем, как далай-лама описывает тех, кого я могла бы назвать социопатами, то есть людей, лишенных проникающего чувства долга, основанного на привязанности к другим. Он называет таких людей «не имеющими хорошо развитой человеческой жизни». Более конкретно, далай-лама так сказал об атаке на Всемирный торговый центр: «Технология – это хорошо, но использование технологий в руках людей, которые не имеют хорошо развитой человеческой жизни, может стать катастрофой»[104].

В той мере, в которой способность человека иметь «хорошо развитую человеческую жизнь» облегчается или ограничивается нашим серым веществом, буддийская концепция социопатии выносит на первый план одно из самых интересных смешений религии и нейропсихологии. Возможно, социопатия – это урок жизни, который преподается не каким-то физическим средством или ограничением, а эмоциональной тупостью.

Другими словами, некоторым людям предстоит научиться тому, каково это – жить с утраченной красотой, или без ног, или нищим, а другим – тем, у кого нет совести, – надо научиться жить, не будучи способным заботиться о других. Ирония в том, что это кармическое состояние, если хотите, действительно может быть причиной для жалости в отношении социопатов – ведь мы жалеем слепых сирот независимо от того, верим мы или нет в устройство кармы.

Хотя психология признает ценность сострадания и ощущения единства, психологи до сих пор не разработали прямых методов их усиления, оставляя социопатов, и особенно нормальных людей, в неустойчивом положении, когда речь идет о развитии совести. В качестве способов увеличить удовлетворенность жизнью, психологи все чаще рекомендуют нравственное воспитание детей и волонтерство для взрослых, но традиционно психологи гораздо больше интересуются такими областями, как «укрепление межличностных границ» и «тренировка уверенности»[105].

Психология по отношению к духовности напоминает мне голодного путешественника в древней индийской притче под названием «Камень мудрой женщины»[106]. Версию этой притчи, авторство которой было утрачено еще до античности, можно найти в сборнике историй, составленном Артуром Ленеханом. По иронии судьбы этот сборник вышел в 1994 году в издательстве The Economics Press – «Экономическая пресса».

Мудрая женщина, путешествующая по горам, нашла в ручье драгоценный камень. На следующий день она встретила другого путешественника, который был голоден, и мудрая женщина открыла свою сумку, чтобы поделиться едой. Голодный путешественник, увидев драгоценный камень, попросил женщину, чтобы она отдала камень ему. И она сделала это без колебаний.

Путешественник ушел, радуясь своей удаче. Он знал, что камень стоит достаточно, чтобы обеспечить его на всю оставшуюся жизнь. Но несколько дней спустя он вернулся, чтобы вернуть его мудрой женщине.

«Я знаю, – сказал он, – насколько ценен этот камень, но я возвращаю его в надежде, что вы дадите мне что-то еще более ценное. Дайте мне то, что есть внутри вас, что позволило вам не колеблясь отдать мне камень».

Мудрые и счастливые тибетские буддисты и, конечно, сам далай-лама, напоминают образцы совести Колби и Дэймона, таких как Сьюзи Валадес, которая кормит мексиканских бедняков, или бывший президент Хаверфордского колледжа Джек Коулман, который пытался способствовать своему чувству со-бытия и со-страдания, становясь копателем канав или сборщиком мусора. Как буддийские монахи, так и примеры, приведенные психологами, показывают, что осознанность, обеспеченная развитой совестью, улучшает жизнь людей и делает их счастливыми. Это счастье не является продуктом какой-либо когнитивной стратегии или перекладывания ответственности за временные провалы на космос, а за долгосрочный успех – на себя. Фактически Колби и Дэймон сообщают, что большинство их нравственных образцов – убежденные реалисты в том, что касается обстоятельств человеческой жизни и их собственного ограниченного потенциала для изменения этих условий. Нет, исключительная совесть предполагает скорее не просто когнитивную адаптацию, а сильное и устойчивое ощущение себя частью чего-то большего, чем сам человек.

Действительно, совесть кажется связующим звеном психологии и духовности, что подтверждают знания моих коллег об исключительно жизнеутверждающем действии нравственного чувства, основанного на единстве с другими. В религии и духовности опыт в этом локусе называется такими именами, как единение, единство, со-бытие. В психологии – совестью или нравственным чувством. Независимо от имени этот опыт является мощным интегратором человеческой мысли, эмоций и действий, которые берут свое начало в нашем стародавнем биологическом прошлом. Через наши гены, через наш мозг и, возможно, наши души, он стал защитной, продуктивной и поддерживающей настроение силой в нашей психологической и социальной жизни, и в течение тысяч лет он перекликался с нашими самыми трансцендентными традициями и самыми замечательными членами нашей расы. Совесть – это еще маленький голос[107], который, начиная с детства нашего вида, пытается сказать людям, что мы эволюционно, эмоционально и духовно едины и что если мы ищем мир и счастье, мы должны вести себя в этом русле.

Совесть, и только совесть, может заставить нас выйти из собственной оболочки и попасть в оболочку другого человека или даже установить контакт с Абсолютом. Она основана на наших эмоциональных связях друг с другом. В своей чистейшей форме это называется любовью. И чудесным образом и мистики, и эволюционные психологи, которые почти никогда не соглашаются друг с другом, сходятся в том, что люди по своей природе более склонны к любви, чем к злобе. Этот вывод представляет собой поразительное отступление от нашего обычного, более циничного взгляда на себя.

Богословы и ученые согласны также, что существует два вида человеческих ошибок, противоречащих нашему обычно доброжелательному характеру.

Первая ошибка – желание лично контролировать мир и других. Такая мотивация основана на иллюзии, что доминирование является стоящей целью, – иллюзия, которая наиболее закреплена в социопатическом разуме.

И вторая трагическая ошибка – моральное исключение. Мы знаем, что существует бесконечная опасность в принятии решения о том, что «другой» является чем-то меньшим, чем человек, – другой пол, другая раса, иностранец, «враг» и, возможно, даже сам социопат. Вот почему вопрос о том, что делать с безнравственным преступником, так непрост в теологии, а также в психологии. Как нам противостоять потенциально катастрофическому вызову людей, которые просто «не имеют хорошо развитой человеческой жизни»? До сих пор психология оставляла этот вопрос без ответа, хотя, казалось бы, проблема становится все более актуальной с течением времени и распространением технологий. В конце концов, дьявол тоже эволюционирует.

Что касается вопроса о том, кому больше повезло, человеку, без раздумий делающему то, что ему хочется, или вам, на которых совесть накладывает свои обязательства, – еще раз прошу вас представить, какой была бы ваша жизнь без седьмого чувства. Когда вы будете рисовать в воображении свое огромное влияние, богатство или безумные развлечения без чувства вины, не забывайте о том, что совесть, и только совесть, может привнести в жизнь то хорошее, что она принесла вам.

Наглядно представьте лицо того человека, кого вы любите больше всех земных богатств, того, за кем вы сломя голову кинетесь в горящее здание, если потребуется: родителя, брата, сестру, близкого друга, вашего спутника жизни, вашего ребенка. Попробуйте представить то же лицо – родителя, дочери или сына – искаженным от горя или улыбающимся, потому что он живет в мире и радости.

А теперь представьте на мгновение, что вы можете смотреть и ничего не чувствовать, ни любви, ни желания помочь, ни даже желания улыбнуться в ответ.

Не задумывайтесь об этой утомительной пустоте слишком долго, хотя, будь вы человеком без совести, который может сделать что угодно, не испытывая вины, эта пустота растянется на всю жизнь. Лучше вернитесь к своим истинным чувствам. Представьте любимое лицо, прикоснитесь к щеке и услышьте смех.

Совесть каждый день благословляет нашу индивидуальную жизнь именно такими смыслами. Без этого мы были бы эмоционально пустыми, скучающими и проводили бы дни в повторяющихся играх наших собственных заблуждений.

Для большинства из нас совесть настолько обычна, обыденна и спонтанна, что мы даже не замечаем этого. Но совесть намного больше, чем мы. Это одна сторона противостояния между древним лагерем аморального эгоизма, который всегда был обречен и психологически, и духовно, и кругом таких же древних нравственных умов.Как психолог и как гражданин я голосую за людей с совестью, за любящих и преданных, за щедрые и нежные души. Меня больше всего впечатляют те люди, которые просто чувствуют, что причинение вреда другим – это неправильно, а доброта – правильна, и чьи действия привычно руководствуются этим нравственным чувством каждый день. Oни являются элитой. Старые и молодые, люди, которых нет в живых уже сотни лет, и младенцы, которые родятся завтра. Они есть в каждой нации, культуре и религии.

Они являются наиболее чуткими и целеустремленными представителями нашего вида. И они всегда были нашей надеждой.

Благодарности

Всепоглощающая задача написания книги ощущается не столько как авторство, сколько как передача опыта – через пальцы и клавиатуру, через уроки и вдохновение множества людей, в том числе мудрых друзей, с которыми я знакома на протяжении долгих лет, учителей, которые часто сами готовы выступить в роли учеников, пациентов и коллег. Я бы хотела вернуться назад во времени и поблагодарить их всех, и я пользуюсь этой возможностью, чтобы сказать спасибо всем, кто помогал и поддерживал меня в течение года, когда я писала «Социопат по соседству».

Я хотела бы поблагодарить Кэрол Кауффман за ее комментарии. Она обладает сказочным творческим потенциалом в решении проблем, и ее интерес не пропадал ни на мгновение, несмотря на то что она писала свою собственную книгу «Точки опоры».

Я благодарю моего агента и драгоценную подругу Сьюзен Ли Коэн, потому что все это было бы невозможно без ее трогательной приверженности своей миссии. Сьюзен всегда была источником благодати, понимания и сочувствия в бескрайней пустыне.

Если бы я попыталась представить самого замечательного в мире редактора, он и близко не смог бы работать так хорошо, как Кристина Пуополо из Broadway Books, и я благодарю ее за ее ум, точность и необыкновенное умение спокойно оставаться правой, не будучи навязчивой.

Я благодарю Дайан Уэмисс за заботу и организацию, а также за предложение включить один случай, который я описала.

Я благодарна Элизабет Хэймейкер за ее безграничное обаяние и неоценимую помощь с изданием в мягкой обложке.

Спасибо Джоанне Пинскер, моему рекламному агенту в Broadway, – она всегда следила за тем, чтобы книга попала в руки тех, кто в ней нуждается.

Я благодарю Стива Стаута и Дарси Уэйкфилд за то, что они заставили меня снова поверить в любовь. Яркая книга Дарси «Я помню, как я бегала» полностью объясняет, почему это произошло.

Как и всегда, я благодарю моих замечательных родителей, Еву Дитон Стаут и Адриана Филипа Стаута, за то, что они показали мне, как много любви и света два человека исключительной совести могут принести в мир.

И с благоговением, с большей любовью, чем я могла себе представить, пока сама не познала ее, хочу поблагодарить мою дочь Аманду, мою самую первую и самую проницательную читательницу. Помимо многих других вещей она научила меня тому, что доброта и целостность даются вместе с душой.