Тень ночи Харкнесс Дебора
В последние дни жизни Филиппа бывали моменты, когда он не мог вспомнить собственное имя, не говоря уже о ее имени.
– Спасибо, Диана, – прошептала Изабо в ночную тьму. – Ты вернула мне его.
Через несколько часов Сару разбудили странные звуки, доносящиеся сверху. Они напоминали музыку и в то же время были чем-то большим, чем музыка. Выбравшись из комнаты, Сара увидела в коридоре Марту. Та стояла, завернувшись в старый ворсистый купальный халат с лягушкой, вышитой на кармане. Лицо домоправительницы было одновременно радостным и печальным.
– Что это? – спросила Сара, поднимая глаза к потолку.
Никакой человеческий голос не мог произвести столь прекрасный, насыщенный звук. Должно быть, это ангел, опустившийся на крышу замка.
– Изабо снова поет, – ответила Марта. – С тех пор как не стало Филиппа, она пела всего один раз: когда твоя племянница попала в беду и не могла самостоятельно вернуться в наш мир.
– Ты не боишься за ее состояние?
В каждой ноте было столько горя и ощущения потери, что у Сары сжалось сердце. Никакими словами она бы не смогла описать эти неземные звуки.
Марта покачала головой:
– Пение – это хороший знак. Похоже, затяжная скорбь Изабо все-таки подходит к концу. Только тогда она снова начнет по-настоящему жить.
Вампирша и ведьма продолжали слушать, пока не отзвучали и не стихли последние ноты песни Изабо.
Часть III
Лондон. Блэкфрайерс
Глава 15
– Похоже на большого сумасшедшего ежа, – сказала я.
Панорама Лондона состояла из игольчатых шпилей, окруженных невысокими домами.
– А это что? – в изумлении спросила я, указывая на внушительное каменное сооружение с рядом высоких окон.
Крыша у здания была деревянной. Над ней торчало что-то вроде большого обгорелого пня, искажавшего пропорции строения.
– Собор Святого Павла, – пояснил Мэтью.
Нет, это не был шедевр Кристофера Рена с изящным белым куполом. Когда-то его видели издали, но в современном мне Лондоне собор оказался загороженным высокими офисными зданиями. Сейчас я видела прежний собор Святого Павла, возведенный на самом высоком лондонском холме и видимый отовсюду.
– У него был шпиль, в который ударила молния. Деревянная крыша сразу вспыхнула. Англичане считают чудом, что собор уцелел и не сгорел дотла, – продолжал свои пояснения Мэтью.
– А французы, естественно, сочли Божьим промыслом именно удар молнии, – добавил от себя Галлоглас.
Он встретил нас в Дувре, затем реквизировал лодку в Саутварке, и мы поплыли вверх по Темзе.
– Бог умеет показать характер. Вот только денег на устранение последствий забывает подкинуть.
– И королева тоже не торопится раскошеливаться, – заметил Мэтью.
Он разглядывал причалы и верфи. Правая рука лежала на эфесе меча.
Я и представить себе не могла, что прежний собор Святого Павла окажется таким внушительным. Я ущипнула себя за руку. Этим самоистязанием я занималась с того момента, как увидела Тауэр (без окружающих его небоскребов он выглядел просто громадиной) и Лондонский мост (тот представлял собой скопище лавок над Темзой). Когда мы переместились в прошлое, его краски и звуки не раз восхищали и изумляли меня, но панорама Лондона заворожила с первых мгновений.
– Ты уверен, что не хочешь сначала заглянуть во дворец?
Пока мы плыли, Галлоглас нам все уши прожужжал, превознося мудрость такого шага.
– Мы отправляемся в Блэкфрайерс, – твердо ответил Мэтью. – Остальное подождет.
Его ответ не убедил Галлогласа, но он послушно продолжал грести, пока мы не достигли западной границы старого города, обнесенного стенами. Там мы остановились возле причала, от которого вверх тянулась крутая каменная лестница. Ее нижнее ступени скрывались под водой. Я оглядела стены. Судя по всему, во время прилива Темза затопляла всю лестницу. Галлоглас бросил веревку какому-то коренастому, мускулистому человеку. Тот с жаром принялся его благодарить за то, что лодка вернулась в целости и сохранности. Оказывается, это был владелец реквизированной лодки.
– Галлоглас, смотрю, вам нравится путешествовать исключительно в чужих лодках. Может, Мэтью на Рождество сделает вам подарок и у вас появится своя, – сухо пошутила я.
Наше возвращение в Англию – и старый календарь – означало, что Рождество мы отпразднуем дважды.
– И я лишусь одного из немногих своих развлечений? – блеснул зубами Галлоглас.
Он поблагодарил владельца лодки, добавив к словам монету, величина и вес которой сразу изменили настроение бедняги. Беспокойство сменилось радостью от неожиданного заработка.
Миновав арку причала, мы вышли на Уотер-лейн: узкую кривую улочку, плотно застроенную домами и лавками. Здесь каждый последующий этаж выступал над предыдущим, отчего дом напоминал комод с выдвинутыми верхними ящиками. Впечатление усиливалось за счет белья, ковров и других предметов, свешивающихся из окон. Все стремились воспользоваться сухой и ясной погодой, чтобы проветрить жилища и пожитки.
Мэтью шел слева, крепко держа меня за руку. Галлоглас шагал справа. Я впитывала лондонские краски и звуки. В одежде преобладали сочные красные, зеленые, коричневые и серые оттенки. Люди не неслись, как в знакомом мне Лондоне, а шли неторопливо, покачивая плечами и бедрами. Проезжающие повозки заставляли их прижиматься к стенам домов. Многие мужчины были при оружии, задевая ножнами женские подолы и полы плащей. Такую же сумятицу производили разносчики. Стучали молотки, ржали лошади, вдалеке мычала корова, слышался скрежет металла о камень. И каждый звук требовал, чтобы я слушала только его. А глаза разбегались от обилия вывесок с изображением ангелов, черепов, рабочих инструментов, ярко раскрашенных человечков и мифологических фигур. По большей части они были нарисованы на досках, а доски крепились на ржавых цепях. Ветер, дувший с реки, раскачивал вывески, заставляя цепи жалобно скрипеть.
Вывеска, возле которой мы остановились, тоже была нарисована на доске и за счет скоб держлась на железном штыре, раскачиваясь взад-вперед. На вывеске был изображен белый олень с изящными рогами. Рога венчал золотой обруч.
– Ну вот и пришли, – сказал Мэтью. – Место это называется «Олень и корона».
Как и большинство зданий на улице, «Олень и корона» было наполовину деревянным. Ряд окон первого этажа посередине прерывался каменной аркой. За ней скрывался проход. В окне, что находилось слева от арки, виднелась фигура сапожника, поглощенного работой. В правом окне какая-то женщина успевала следить за несколькими детьми, разговаривать с заказчиками и делать пометки в большой расходной книге. Заметив Мэтью, она торопливо кивнула.
– Жена Роберта Холи. Управляет железной рукой и подмастерьями мужа, и заказчиками. В «Олене и короне» ничто не происходит без ведома Маргарет, – пояснил Мэтью.
Я завязала мысленный узелок, решив при первой же возможности подружиться с этой женщиной.
Проход заканчивался внутренним двором. Для столь скученного города, как Лондон, это было роскошью. Двор мог похвастаться еще одним редким удобством: собственным колодцем, снабжавшим чистой водой всех, кто обитал в «Олене и короне». В южном углу кто-то не поленился убрать старые булыжники и устроить небольшой сад. Его аккуратные пустые клумбы терпеливо дожидались весны. Из сарая, оказавшегося прачечной, вышли несколько прачек, неся белье. Невдалеке помещалось общее отхожее место.
Покои Мэтью находились на втором этаже, куда вела изогнутая лестница. Там, на широкой площадке, нас ожидала Франсуаза. Она распахнула массивную дверь. Первым, что я увидела, был посудный шкаф с дырчатыми стенками. К одной из ручек был подвешен ощипанный гусь со свернутой шеей.
– Ну наконец-то! – произнес Генри Перси, улыбаясь во весь рот. – Мы уже который час дожидаемся вашего появления. Моя добрая матушка послала вам гуся. До нее дошли слухи, что в Лондоне сейчас не достать ни кур, ни гусей. Словом, она побеспокоилась о вашем пропитании.
– Рад видеть тебя, Хэл, – улыбнулся Мэтью и качнул головой в сторону гуся. – Как поживает твоя мать?
– Благодарю, неплохо. Под Рождество она становится куда сварливее. Мои близкие под разными предлогами покинули Лондон. Я вынужден задержаться по повелению королевы. Ее величество кричала на всю приемную, чтобы я не смел ездить даже в П-п-петуорт.
Вспомнив о неприятном разговоре, Генри стал заикаться.
– Зато мы будем несказанно рады, если вы проведете Рождество с нами, – сказала я.
Я сняла плащ и вошла внутрь, где пахло специями и свежесрезанными еловыми ветками.
– Диана, спасибо вам за любезное приглашение, но в городе остались Элеонора и Джордж – мои сестра и брат. Было бы жестоко вынуждать их одних выдерживать потоки материнского недовольства.
– Проведи с нами хотя бы этот вечер, – настоятельно попросил Мэтью, уводя Генри в правый угол, где весело потрескивали дрова в очаге, распространяя приятное тепло. – Расскажешь о том, что случилось за наше отсутствие.
– Все тихо и спокойно, – бодро доложил Генри.
– Тихо и спокойно? – сердито переспросил вошедший Галлоглас. Он холодно поглядел на графа. – Марло застрял в «Шапке кардинала». Напивается как сапожник и сбывает свои стишки обедневшему писцу из Стратфорда. Тот хвостом ходит за Китом, надеясь сделаться драматургом. Пока что сей Шекспир преуспел в умении подделывать твою подпись, Мэтью. Из записки хозяина постоялого двора явствует, что на прошлой неделе ты обещал оплатить проживание Кита, а также все, что он съел и выпил.
– Я ушел от них всего час назад, – возразил Генри. – Кит знал, что Мэтью с Дианой должны сегодня вернуться. Они с Уиллом обещали вести себя образцово.
– Тогда понятно, – саркастически произнес Галлоглас.
– Генри, это вы постарались? – спросила я, заглядывая в гостиную.
Стены вокруг окон и камина были украшены остролистом, плющом и еловыми ветками. Еловые ветки зеленели и в центре дубового стола. Камин был набит поленьями, и там весело потрескивало пламя.
– Мы с Франсуазой хотели сделать ваше первое Рождество как можно праздничнее, – густо покраснев, ответил Генри.
«Олень и корона» представлял собой классическое городское жилье конца XVI века. В гостиной, невзирая на ее внушительные размеры, было вполне уютно. Окно западной стены выходило на Уотер-лейн. Большое окно с решетчатым переплетом, в который были вставлены прямоугольнички стекла, великолепно позволяло наблюдать за улицей и прохожими. Для этой цели к нижней части окна был пристроен мягкий диванчик. Деревянная обшивка стен помогала сохранять тепло. Каждая панель была украшена резными изображениями переплетающихся цветов и ветвей.
Мебели было немного, но вся она отличалась добротностью. Возле камина я увидела скамью со спинкой и два глубоких кресла. Дубовый стол в центре был необычно узким – менее трех футов, – зато весьма длинным. Его ножки украшали лица кариатид и стилизованные изображения Гермеса. Над столом висела довольно громоздкая свечная люстра. Система веревок и блоков позволяла ее опускать и поднимать. В гостиной тоже был посудный шкаф, размерами своими превосходивший кухонный. По его верху тянулась панель с оскаленными львиными головами. Внутри стояли всевозможные кувшины, графины, чаши и кубки. Тарелок было совсем немного, что меня не удивило. Зачем они нужны в жилище вампира?
Пока к обеду жарился гусь, Мэтью показал мне нашу спальню и свой кабинет. Они находились напротив двери гостиной. Фронтонные окна обоих помещений выходили во двор, давая достаточно света. Не знаю почему, но дышалось здесь легче, чем в гостиной. Из мебели в спальне было всего три предмета: кровать с резным изголовьем, окруженная тяжелым балдахином на четырех столбах, высокий бельевой шкаф с филенчатыми стенками и дверцей и длинный низкий сундук под окнами. Сундук был заперт на замок. Мэтью объяснил, что там лежат его доспехи и кое-какое оружие. Генри с Франсуазой не забыли и про спальню. Столбы балдахина обвивал плющ, а к изголовью они прикрепили ветки остролиста.
Если спальня выглядела местом, где Мэтью бывал редко, кабинет свидетельствовал об обратном. Корзинки с бумагой, мешочки и кружки, полные перьев, чернильницы, запасы воска, которых хватило бы на несколько дюжин свечей, мотки бечевки. И еще – груды писем, ждущие, когда Мэтью их откроет и прочтет. От обилия корреспонденции мне стало не по себе. Возле раздвижного стола стояло удобное кресло с наклонной спинкой и изогнутыми подлокотниками. За исключением тяжелых ножек стола, покрытых вычурной резьбой, все остальное убранство кабинета было простым и практичным.
Груды писем, заставившие меня побледнеть, не произвели на Мэтью никакого впечатления.
– Все это обождет. Накануне Рождества даже шпионы отдыхают, – сказал он мне.
За обедом мы больше говорили о последних успехах Уолтера и о пугающем состоянии лондонских улиц, по которым безостановочно громыхают телеги и кареты. Говорить о недавнем запое Кита и пронырливом Уильяме Шекспире мы благоразумно избегали. Когда гусь был съеден, Мэтью отодвинул от стены ломберный столик. Приподняв крышку, он извлек колоду карт и стал учить меня азартным играм Елизаветинской эпохи. Генри уговорил Мэтью и Галлогласа сыграть в «огнедышащего дракона». Игра была довольно опасной. В плоское блюдо наливали бренди и насыпали изюм. Затем бренди поджигали. Игроки должны были вылавливать из синего пламени горячие изюмины и проглатывать их, рискуя обжечь пальцы и горло. Предварительно они бились об заклад: кто сумеет вытащить и съесть больше изюмин.
К счастью, игре было не суждено начаться. С улицы донеслись голоса распевающих рождественские песни. Голоса звучали вразнобой. Не все знали слова песен и придумывали свои: в основном это были скандальные подробности из личной жизни Иосифа и Марии.
– Прошу, милорд, – сказал Пьер, бросая Мэтью мешочек с монетами.
– У нас есть лепешки? – спросил мой муж у Франсуазы.
Служанка посмотрела на него так, будто он рехнулся:
– Конечно же есть. Они в новом шкафу, на кухне. Там их запах никого не раздражает, – сказала Франсуаза, махнув рукой в направлении кухни. – В прошлом году вы одаривали их вином, но я сомневаюсь, что они и в этом осмелятся потребовать у вас вина.
– Мэтт, я пойду с тобой, – вызвался Генри. – Люблю в сочельник послушать хорошую песенку.
Увидев спустившихся Мэтью и Генри, певцы запели громче. Когда они с грехом пополам добрались до конца песни, Мэтью поблагодарил их и роздал деньги. Генри раздавал лепешки. Певцы усиленно кланялись и бормотали: «Премного благодарны, милорд». Кое-кто узнал в Генри графа Нортумберлендского. Затем ватага двинулась дальше. Порядок их перемещения от дома к дому оставался для меня загадкой. Вероятно, ими двигала интуиция, подсказывающая, в каких домах им заплатят побольше и получше угостят.
Вскоре я уже откровенно зевала. Генри и Галлоглас потянулись к своим плащам и перчаткам. Оба улыбались, как довольные сваты. Я быстро разделась и легла. Мэтью тоже лег. Он держал меня в объятиях, дожидаясь, пока я не засну. Я погружалась в сладостную дрему. Мэтью тихо напевал рождественские песни и называл мне голоса многочисленных городских колоколов, звон которых разливался над Лондоном.
– Это звонят колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу, – сказал он, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из темноты. – А вот эти – другой церкви: Сент-Кэтрин-Кри.
– А сейчас звонит колокол собора Святого Павла? – спросила я, услышав сильный, чистый тон.
– Нет. Молния, уничтожившая шпиль, повредила и колокола. Это звонят в Саутваркском соборе. Мы проплывали мимо него по пути сюда.
Остальные лондонские церкви пытались вторить Саутваркскому собору. Наконец где-то, запоздало и нестройно, ударил последний колокол. Через мгновение я провалилась в сон.
Посреди ночи меня разбудили голоса, доносившиеся из кабинета Мэтью. Я обнаружила, что лежу одна. Я стала выбираться из постели. Кожаные ремни, удерживавшие матрас, отчаянно скрипели. Я спрыгнула на холодный пол и выскользнула из спальни, накинув на плечи шаль.
Судя по лужицам воска в подсвечниках, Мэтью провел в кабинете не один час. У ниши, занятой книжными полками, стоял Пьер. Вид у слуги был такой, словно его в час отлива протащили по мелководью Темзы.
– Вместе с Галлогласом и его друзьями-ирландцами мы обошли весь город, – бормотал Пьер. – Если шотландцы что-то и знают об этом учителе, они будут держать язык за зубами. Уж поверьте мне, милорд.
– Какой еще учитель? – спросила я, входя в кабинет.
Только сейчас я заметила узкую дверь, скрытую между деревянными панелями.
– Прошу прощения, мадам. Я вовсе не хотел будить вас.
Пьеру было стыдно, что он предстал передо мной в таком виде: весь в грязи, к тому же от него пахло сточной канавой. У меня даже глаза защипало.
– Ничего страшного, Пьер. Можешь идти. Я тебя потом разыщу.
Мэтью подождал, пока слуга не уйдет, поскрипывая сапогами. Он перевел взгляд туда, где темнел погасший камин.
– Когда ты показывал мне комнаты, та, что за дверцей, почему-то выпала из твоей экскурсии, – сказала я, вставая рядом с мужем. – Что-то случилось?
– Новые известия из Шотландии. Суд присяжных приговорил к смерти колдуна Джона Фиана – школьного учителя из Престонпанса. Пока я отсутствовал, Галлоглас пытался выяснить, что на самом деле скрывается за чудовищными обвинениями, если они вообще не возникли на пустом месте. А обвинения действительно чудовищные: поклонение сатане, расчленение покойников на кладбище, превращение кротовых лап в куски серебра, чтобы не испытывать недостатка в средствах. Но это еще не все. По утверждению судей, Фиан якобы выходил на корабле в море, сопровождаемый дьяволом и Агнес Сэмпсон. Там они втроем колдовали, желая помешать политике короля Якова. – Мэтью бросил на стол лист, который держал в руках. – Насколько я могу судить, Фиан – один из тех, кого прежде называли темпестариями[57], и не более того.
– Воздушный или, возможно, водяной колдун, – сказала я, догадавшись о значении незнакомого слова.
– Да, – отрывисто кивнул Мэтью. – Жалованье учителя невелико. Фиан прирабатывал, вызывая дожди в засушливые месяцы и раннюю оттепель, когда казалось, что зима обосновалась в Шотландии навеки. Судя по собранным сведениям, односельчане его просто боготворили. Даже ученики Фиана говорили о нем только похвальные слова. Возможно, Фиан отчасти наделен даром ясновидения. Он предсказывал смерти. Но это уже попахивает сочинительством Кита. Марло любит приукрашивать действительность на потребу английских зрителей. Ты и сама видела, как нашего парня зациклило на ясновидении, которым обладают ведьмы.
– Людское отношение вообще непостоянно, а к ведьмам и колдунам – в особенности. Здесь мы совершенно беззащитны. То к нам обращаются за помощью и считают лучшими друзьями. То вдруг мы становимся причиной всех бед. В лучшем случае нас выгоняют. Что бывает в худшем… знаешь сам.
– У Фиана все пошло по худшему сценарию, – мрачно произнес Мэтью.
– Могу представить.
Меня передернуло. Если к Фиану применили те же пытки, что и к Агнес Сэмпсон, он наверняка сам призывал смерть.
– Мэтью, а что у тебя в той комнате за дверцей?
Я думала, он уклонится от ответа, скажет что-нибудь о тайнах, которые пока не может мне открыть. К счастью, Мэтью не двинулся по прежней дорожке.
– Напрасно я тебе сразу не показал ее. А теперь придется вести тебя туда за руку. Сейчас еще темно. Я не рискую брать туда свечу, чтобы снаружи не увидели. Идем вместе, иначе ты можешь обо что-нибудь споткнуться.
Переступив порог, мы оказались в довольно большой комнате со множеством окошек, которые были чуть шире бойниц. Снаружи их прикрывал карниз, делая почти незаметными. Через какое-то время глаза привыкли к темноте, и я начала различать очертания предметов. Первыми я увидела пару старых садовых стульев из лозы. Они стояли друг против друга, а их спинки почему-то выгибались вперед. Посередине комнаты в два ряда тянулись низкие обшарпанные скамейки. Сиденье каждой было загромождено странным набором предметов: книгами, бумагами, письмами, шляпами и одеждой. Справа от меня тускло поблескивал металл: мечи, воткнутые острием в пол. Рядом с ними лежала целая коллекция кинжалов. В темноте что-то скреблось и шуршало.
– Крысы, – будничным тоном пояснил Мэтью, но я инстинктивно плотнее закуталась в ночную рубашку. – Мы с Пьером нещадно боремся с ними, но полностью избавиться от них невозможно. Крысы сами не свои до бумаг, а бумаг тут предостаточно.
Он махнул рукой в сторону ближайшей стены, и я только сейчас заметила, что она обвешана гирляндами.
Я подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть диковинные гирлянды. Каждая висела на тонкой крученой веревке, прикрепленной к штукатурке гвоздем с квадратной шляпкой. На веревку были нанизаны какие-то документы. Все они располагались единообразно: веревка проходила через левый верхний угол каждого. Не достигая пола, веревка загибалась и дальше тянулась вверх. Второй ее конец крепился к тому же гвоздю. Получалась даже не гирлянда, а подобие венка.
– Перед тобой одна из первых в мире картотек. Ты говоришь, что я храню слишком много секретов. – Мэтью встал на цыпочки, поправляя одну из гирлянд. – Можешь добавить эти к общему числу.
– Но здесь же тысячи карточек.
Даже вампир, проживший полтора тысячелетия, не мог собрать все это сам.
– Ты права. – Мэтью смотрел, как я разглядываю диковинный архив, хранителем которого он был. – Мы помним то, о чем другие стремятся забыть. Потому орден Лазаря и может защищать своих подопечных. Часть здешних секретов нисходит ко временам правления бабушки нынешней королевы. Однако самые древние материалы перемещены в Сет-Тур. Там более надежные условия для их хранения.
– Какое множество бумажных троп, и все они в конечном счете ведут к тебе и семейству де Клермон.
Комната начала тускнеть. Теперь я видела лишь петли и завитки слов, образующих длинные перекрещивающиеся нити. Они составляли нечто вроде «карты связей», объединяющей предметы, людей, даты. Мне было необходимо разобраться в строении этой паутины…
– Я отправился сюда, как только ты заснула. Искал упоминания о Фиане. Я думал, что найду хотя бы несколько слов о нем, – сказал Мэтью, уводя меня в абинет. – Хоть какое-то объяснение, почему вдруг соседи ополчились на него. Поведение людей строится на определенном шаблоне. Вот я и хочу докопаться до причин, заставляющих их снова и снова подчиняться этому шаблону.
– Если найдешь, мои коллеги-историки будут вне себя от радости. Но понимание особенностей, связанных с делом Фиана, не гарантирует, что ты сумеешь отвести аналогичную беду от меня. – (У Мэтью на подбородке задергалась жилка; мои слова попали в цель.) – Сомневаюсь, что раньше подобные темы тебя слишком волновали.
– Но я уже не тот, кто равнодушно закрывает глаза на страдания ведьм и демонов, выгораживая только своих. Я не хочу возвращаться на прежнюю стезю. – Мэтью тяжело плюхнулся в кресло. – Должно же быть что-то, что мне по силам.
Я подошла к нему, обняла. Мэтью был настолько рослым, что даже в сидячем положении его голова упиралась мне в грудь. Мэтью уткнулся в меня, замер, потом медленно отстранился, вперившись глазами в мой живот.
– Диана… Ты…
– Беременна. У меня возникали такие мысли, – спокойно сказала я. – После убийства Жюльет произошел сбой моих месячных. Поэтому полной уверенности у меня не было. На пути из Кале в Дувр меня тошнило, но на море была сильная качка. Рыба, которую я съела накануне, почуяла родную стихию и поспешила покинуть мой желудок.
Шутки не получилось. Мэтью все так же пристально смотрел на мой живот. Это вызвало у меня новый всплеск нервозной болтовни.
– Права была преподавательница здорового образа жизни. Она предрекала, что мой первый сексуальный контакт с парнем закончится беременностью.
Я проделала расчеты и пришла к выводу, что зачатие могло наступить в первые же дни после свадьбы.
Мэтью по-прежнему молчал.
– Мэтью, ну скажи хоть что-нибудь!
– Это просто невозможно.
Вид у моего мужа был ошарашенный.
– Все, что касается нас, невозможно. – Дрожащей рукой я дотронулась до живота.
Мэтью сплел свои пальцы с моими и только сейчас заглянул мне в глаза. Меня удивила гамма чувств на его лице: восхищение, гордость и легкая паника. Потом он улыбнулся. Я почувствовала радость, захлестывающую его душу.
– А вдруг я не гожусь быть матерью? – растерянно спросила я. – Ты уже был отцом. Ты знаешь, что надо делать?
– Ты будешь удивительной матерью, – поспешил успокоить меня Мэтью. – Детям всего-навсего нужна любовь, взрослый, готовый нести ответственность за них, и надежное место приземления. – Мэтью осторожно провел нашими сцепленными руками по моему животу, осторожно поглаживая его. – Первые два условия мы можем разделить. Последнее целиком зависит от тебя. Как ты себя чувствуешь?
– Физически немного устала. Поташнивает. Эмоционально… даже не знаю, с чего начать. – Я судорожно вдохнула. – Скажи, нормально ли одновременно чувствовать себя испуганной, яростной и нежной?
– Да. И к тому же взволнованной, встревоженной и замирающей от ужаса, – тихо сказал Мэтью.
– Пусть это звучит смехотворно, но я все время беспокоюсь, что моя магия может повредить малышу, хотя тысячи ведьм каждый год рожают детей.
«Только они не выходят замуж за вампиров», – мысленно добавила я.
– Это зачатие нормальным не назовешь, – сказал Мэтью, прочитав мои мысли. – И тем не менее ты не должна волноваться.
В его глазах мелькнула тень. Я буквально видела, как к списку своих тревог он добавил еще один пункт.
– Я никому не хочу рассказывать. Пока не время. Скажи, ты можешь добавить эту тайну к списку своих тайн?
– Разумеется, – с готовностью согласился Мэтью. – Твоя беременность будет незаметной еще несколько месяцев. Но Франсуаза и Пьер вскоре узнают об этом по твоему запаху, если уже не узнали. Хэнкок и Галлоглас – тоже. К счастью, вампиры обычно не задают вопросов личного характера.
Я негромко рассмеялась:
– Получается, я окажусь единственной, кто выдаст этот секрет. Ты и так сверхзаботлив, и по твоему поведению никто ничего не заподозрит.
– Не говори с такой уверенностью. Ты не знаешь пределов моей заботливости.
Мэтью накрыл наши руки другой своей рукой. Это было типичным проявлением заботы.
– Но если ты будешь трястись надо мной, люди очень скоро догадаются, – сухо согласилась я, проведя пальцами по его плечу. Мэтью вздрогнул. – Ты не должен вздрагивать, когда к тебе прикасается что-то теплое.
– Я дрожу совсем по другой причине, – сказал он и встал, загораживая огоньки свечей.
При виде его у меня зашлось сердце. Слыша мое неровное дыхание, Мэтью улыбнулся и повел меня в постель. Мы сбросили одежду на пол, где она превратилась в две белые лужицы, ловящие серебристый свет раннего утра.
Прикосновения Мэтью были легкими, как прикосновение пера. Он прослеживал малейшие изменения, происходящие в моем теле, не пропуская ни одного сантиметра нежной плоти. Но его холодное внимание не столько снимало боль, сколько усиливало ее. Каждый поцелуй был напряженным и неоднозначным, как и наши зарождающиеся родительские чувства. И в то же время слова, которые Мэтью шептал мне в сумраке задернутых занавесок, побуждали меня сосредоточить все внимание на нем. Когда я больше не могла ждать, Мэтью вошел в меня. Его движения были нежными и неспешными, как и его поцелуй.
Желая усилить наше соприкосновение, я выгнула спину. Мэтью находился во мне, даже внешне прижимаясь к моему лону. И в этот краткий миг, способный длиться вечность, отец, мать и ребенок были близки настолько, насколько могут быть близки трое существ.
– Всем своим сердцем, всей своей жизнью, – обещал он, двигаясь во мне.
Я вскрикнула. Мэтью крепко обнял меня и держал, пока я не перестала дрожать. Потом он принялся целовать все мое тело, начав с ведьминого третьего глаза, откуда он переместился к губам, шее, груди, солнечному сплетению, пупку и наконец достиг живота.
Мэтью смотрел на меня, качая головой, и вдруг по-мальчишески улыбнулся.
– Мы сотворили ребенка, – произнес он, продолжая удивляться.
– Да, сотворили, – ответила я и тоже улыбнулась.
Мэтью опустился к моим бедрам, немного раздвинул мне ноги, затем уперся одной рукой в мое колено, другой в бедро. Голову он опустил мне на живот, словно тот был подушкой, и удовлетворенно вздохнул. Замерев, Мэтью стал прислушиваться к тихому шелесту крови, которая теперь питала и поддерживала нашего ребенка. Уж не знаю, что именно он услышал, но он поднял голову, и наши глаза встретились. Мэтью улыбнулся, светло и искренне, после чего тихо оделся и вернулся к своему бдению в кабинете.
Сон не шел. Я лежала в тишине рождественского утра. В спальне по-прежнему было сумрачно. Не помогали даже свечи, оставленные Мэтью. Я ощущала спокойную силу, исходящую от любви, разделенной с другим существом. Я перестала быть одиноким метеором, несущимся сквозь пространство и время, сделавшись частью сложной планетарной системы. Мне предстояло научиться удерживать собственный центр гравитации, сдвинуть с которого меня постоянно пытались более крупные и мощные тела. В противном случае Мэтью, семья де Клермон, наш ребенок и Конгрегация могли сбить меня с курса.
Время, проведенное с мамой, было слишком коротким, но и за семь лет она очень многому меня научила. Я помнила ее бескорыстную любовь, ласки и объятия, продолжавшиеся целыми днями, и ее удивительное умение оказываться там, где она была мне нужнее всего. Именно об этом и говорил Мэтью. Дети нуждаются в любви, в уютном и безопасном месте и, конечно же, во взрослых, готовых взять на себя заботу о них.
Хватит относиться к нашему пребыванию в этой эпохе как к расширенному семинару по шекспировской Англии. Мне давался наилучший и последний шанс выяснить, кто же я такая, чтобы затем я смогла помочь нашему ребенку понять его место в мире.
Но вначале требовалось найти мне ведьму.
Глава 16
Выходные дни прошли в тишине и спокойствии. Мы наслаждались нашей тайной и вели разговоры, свойственные будущим родителям. Каким родится новый член клана де Клермон? С черными волосами, как у отца, и с моими синими глазами? Что он будет любить: естественные науки или историю? Будет мастером на все руки,подобно Мэтью, или неумехой, как я? А вот насчет пола наши мнения расходились. Я была убеждена, что родится мальчик. Мэтью с такой же уверенностью заявлял, что девочка.
Эти разговоры воодушевляли, но в конце концов мы устали и от них. И тогда мы решили, не покидая теплых комнат, насладиться созерцанием панорамы Лондона 1590 года. Начали с окон, выходящих на Уотер-лейн. Вдалеке виднелись башни Вестминстерского аббатства. Обзор завершился в спальне. Там мы пододвинули к окнам стулья и принялись разглядывать Темзу и окрестности. Ни холод, ни рождественские праздники не удерживали паромщиков от привычной работы – перевозки грузов и пассажиров. В начале улицы я заметила нескольких лодочников. Они сгрудились возле спуска к причалу, где на волнах покачивались их пустые лодки, и тоже ждали пассажиров.
Время шло. Прилив на Темзе сменился отливом. Мэтью рассказывал, как выглядел Лондон в другие времена. В XV веке, когда выдалась особо морозная зима, Темза замерзла более чем на три месяца. Надобность в лодочниках отпала, зато находчивые торговцы поставили вдоль пеших троп через реку временные лавчонки. Вспомнил Мэтью и о своих бесцельно потраченных годах в Тэвис-Инн, где он в четвертый и последний раз попытался одолеть премудрости юридической науки.
Начинало темнеть. На корме лодок вспыхивали фонари. Загорался свет в окнах домов и питейных заведений.
– Я рад, что успею показать тебе Тэвис-Инн. Мы даже попытаемся заглянуть на Королевскую биржу.
– А потом мы отправимся в Вудсток? – удивилась я.
– Возможно, но ненадолго. Оттуда – назад, в наше время. – (Я ошеломленно смотрела на него, слишком растерянная, чтобы ответить.) – Мы с тобой не знаем, как будет протекать беременность и какие неожиданности она может нам преподнести. Ради вашей с малышом безопасности необходимы постоянные наблюдения. Нужно провести ряд исследований. Не помешает и УЗИ сделать, чтобы увидеть общую картину. И потом, в это время тебе захочется быть рядом с Сарой и Эмили.
– Пойми, Мэтью, мы пока не можем вернуться в наше время. Я не знаю, как это делается. – (Он резко повернулся ко мне.) – Я хорошо помню объяснения Эм накануне нашего перемещения. Для путешествия в прошлое нужны три предмета, которые перенесут тебя в желаемую эпоху. Но для возвращения в будущее нужно колдовство. Я не знаю заклинаний. Не знаю, как их произносить. Потому мы и отправились в шестнадцатый век.
– Но ты не можешь оставаться здесь на весь срок беременности, – сказал Мэтью, вскакивая со стула.
– Меж тем и в шестнадцатом веке женщины вынашивают и рожают детей, – напомнила я. – Я не ощущаю никаких особых изменений в теле. Моя беременность длится всего несколько недель.
– Хватит ли тебе силы, чтобы переместиться в будущее самой и переместить меня и дочку? Нет, мы должны вернуться как можно раньше. Задолго до ее рождения. – Мэтью начал ходить по комнате и вдруг остановился. – А вдруг перемещение во времени повредит плоду? Одно дело магия, а другое… – Он так же порывисто сел.
– Ничего не изменилось, – попыталась успокоить я мужа. – Наш ребенок сейчас не больше рисового зернышка. Пока мы в Лондоне, можно достаточно легко найти кого-нибудь, кто поможет мне с магией. Есть же ведьмы, которые разбираются в путешествиях во времени гораздо лучше, чем Сара и Эм.
– Нет, она сейчас величиной с чечевицу. – Мэтью задумался. По его лицу я поняла, что он принял решение. – За шесть недель плод уже должен пройти все наиболее критичные фазы своего развития. В таком случае времени у тебя предостаточно.
Сейчас он рассуждал, как врач, а не как отец. Честно говоря, Мэтью с его средневековыми эмоциями нравился мне больше, нежели современный ученый, придерживающийся сухой научной объективности.
– Это дает всего несколько недель. Вдруг мне понадобится почти два месяца?
Будь сейчас рядом Сара, она бы просветила Мэтью, что моя рассудительность – плохой знак.
– Семь недель. Это было бы замечательно, – сказал Мэтью, погруженный в собственные раздумья.
– Вот видишь, как все прекрасно выстраивается. Я вообще терпеть не могу гонку. Особенно в важных делах вроде попыток дознаться, кто же я такая.
– Диана, это не…
Я подошла к нему. Мы стояли почти впритык.
– У меня не будет шанса стать хорошей матерью, если я по-настоящему не узнаю о силе в моей крови.
– Диана, это неблагоприятно…
– Только не смей говорить, что это неблагоприятно для ребенка! Я не просто некий сосуд для вынашивания детей. – Его слова всерьез рассердили меня, злость достигла точки кипения. – Вначале тебе для научных экспериментов понадобилась моя кровь. Теперь тебе нужен ребенок.
Мэтью – черт бы его побрал! – тихо стоял рядом, скрестив руки на груди. Серые глаза смотрели жестко.
– Ну, что скажешь? – пошла я в атаку.
– А что говорить? Судя по всему, мое участие в этом разговоре не требуется. Ты уже доканчиваешь мои фразы. С таким же успехом ты можешь их и начинать.
– Это никак не связано с моими гормонами, – заявила я, но задним числом поняла: подобные заявления как раз свидетельствовали об обратном.
– Я вообще не думал о гормонах, пока ты не упомянула.
– Слова умеют сбивать с толку. – (Мэтью вопросительно поднял брови.) – Я такая же, какой была три дня назад. Беременность не относится к патологическим состояниям и не отменяет наших планов. Нам до сих пор так и не выпало настоящего шанса заняться поисками «Ашмола-782».
– «Ашмола-782»? – В голосе Мэтью звучало беспокойство. – Все изменилось, и ты уже не являешься прежней Дианой. Мы не можем скрывать твою беременность до бесконечности. Через считаные дни каждый вампир учует перемены в твоем теле. Вскоре об этом узнает и Кит. Он спросит об отце, поскольку я же не могу быть отцом. Ты согласна? Беременная ведьма, живущая с варгом, вызовет враждебное отношение у всех вампиров, демонов и ведьм Лондона. Даже у тех, кому плевать на завет. Кто-то может донести Конгрегации. Отец потребует, чтобы ради твоей безопасности мы вернулись в Сет-Тур. Я просто не выдержу еще одного прощания с ним. – С каждой из перечисленных преград голос Мэтью звучал все громче.
– Я как-то не подумала…
– Конечно не подумала. Ты и не могла задумываться о подобных вещах. Диана, ты представляешь, какой узел мы завязали? Сначала вступили в запретный брак. Ситуация почти уникальная. Теперь ты носишь моего ребенка. Здесь речь уже не про уникальность. Наши породы сочтут это попросту невозможным… Еще три недели и ни дня больше. – Тон его был безапелляционным.
– За столь короткое время ты не найдешь ведьму, которая согласится мне помочь, – возразила я. – Особенно на фоне происходящего в Шотландии.
– Разве я что-то говорил о добровольном согласии? – улыбнулся Мэтью.
От его улыбки меня мороз пробрал по коже.
– Пойду в гостиную, почитаю.
Мне захотелось на время оказаться как можно дальше от Мэтью. Но он уже ждал меня в дверях, загораживая проход.
– Я не потеряю тебя, Диана, – тихо, но выразительно произнес Мэтью. – Ни ради поисков алхимического манускрипта, ни ради нерожденного ребенка.
– А я не потеряю себя, – ответила я. – Я не собираюсь удовлетворять твою потребность в контроле. И мне действительно необходимо понять, кто я.
Наступил понедельник. Я снова сидела в гостиной, листала «Королеву фей» и сходила с ума от скуки. Когда хлопнула входная дверь, я обрадовалась. Гости. Я торопливо закрыла книгу.
– Уж не знаю, сумею ли я вообще согреться.
В дверях стоял Уолтер, отряхивая мокрый плащ. С ним пришли Джордж и Генри, такие же мокрые и продрогшие.
– Приветствую вас, Диана, – произнес Генри и чихнул.
Церемонно поклонившись мне, он поспешил к очагу и со стоном вытянул руки.
– А где Мэтью? – спросила я, жестом предлагая Джорджу сесть.
– В обществе Кита. Мы оставили их в лавке книготорговца. – Уолтер махнул в направлении собора Святого Павла. – Я просто умираю от голода. Кит заказал на обед совершенно несъедобное жаркое. Мэтт пообещал, что Франсуаза нас чем-нибудь покормит.
Озорная улыбка Рэли выдавала его невинную ложь.