Тень ночи Харкнесс Дебора

– Пока он никуда не зашел, а тебе нужно сдерживать свой темперамент. Я не позволю быть соблазненной ни императором Священной Римской империи, ни кем-либо еще. Нам нужен «Ашмол-782». И какое мне дело, если Рудольф пялится на мою грудь?

– Это я выдержу. – Мэтью меня поцеловал. – Но есть и другие вещи, о которых ты должна знать, прежде чем отправишься благодарить императора. Конгрегация заинтересована в хороших отношениях с Рудольфом. Ради этого она на протяжении ряда лет удовлетворяла его аппетиты по части женщин и диковинных штучек. Если император пожелает заполучить тебя и сообщит об этом восьми другим членам Конгрегации, их суждение будет не в нашу пользу. Конгрегация отдаст тебя Рудольфу, поскольку они не могут допустить, чтобы Прага оказалась в руках таких людей, как архиепископ Трирский и его друзья-иезуиты. Они не хотят, чтобы Рудольф превращался во второго короля Якова, жаждущего крови ведьм, демонов и вампиров. Прага может казаться оазисом для таких, как мы. Но оазисам свойственно исчезать. Был – и нету. Остался лишь мираж над пустыней.

– Понимаю, – прошептала я.

Ну почему все связанное с Мэтью должно быть спутанным клубком? Жизни нас обоих напоминали мне нити из моей шкатулки для заклинаний, сплошь покрытые узлами. И сколько бы я ни распутывала узлы, они появлялись снова.

– Когда пойдешь в замок, возьми с собой Галлогласа, – сказал Мэтью, разжимая руки.

– А разве ты не пойдешь?

Неужели Мэтью готов выпустить меня из поля зрения? Это при его-то тревогах?

– Нет. Чем чаще Рудольф видит нас вместе, тем сильнее разыгрывается его воображение и жажда тебя заполучить. А Галлоглас, возможно, сумеет пробраться в лаборатории Келли. Мой племянник намного обворожительнее, чем я. – Мэтью улыбнулся, но глаза его оставались мрачными.

Галлоглас объявил, что у него есть план, который убережет меня от общения с Рудольфом наедине, то есть я поблагодарю императора, но публично. В подробности Галлоглас не вдавался. Когда колокола пробили три часа пополудни, я начала догадываться, каким будет его план. Толпа людей, старавшихся попасть в собор Святого Вита через остроконечные арки бокового входа, подтвердила мои догадки.

– Вот идет Сигизмунд, – сказал Галлоглас, наклоняясь к моему уху.

Из-за оглушающего звона колоколов я едва его слышала. Увидев мой недоуменный взгляд, Галлоглас указал на золоченую решетку примыкающей башни:

– Сигизмунд. Большой колокол. Его звон помогает понять, что ты в Праге.

Собор Святого Вита с его парящими контрфорсами и иглообразными шпилями был наглядным пособием по готической архитектуре. В хмурый день ранней весны это особенно чувствовалось. В зале собора горели свечи, но обширное пространство все равно оставалось сумрачным. Крошечные желтые огоньки казались светящимися булавочными головками. Прекрасные витражи в окнах и наружные фрески тоже страдали от недостатка света, приобретая серый оттенок. Все это создавало довольно гнетущую обстановку. Галлоглас предусмотрительно остановился под пылающими факелами.

– Да снимите вы свое маскировочное заклинание, – предложил он. – Тут такая темень, что Рудольф может вас не заметить.

– Мне что же, сиять, как рождественская елка?

Вспомнив школу, я наградила Галлогласа самым строгим «учительским» взглядом, на какой была способна. Он улыбнулся во весь рот.

Мы ждали начала мессы. Я с интересом рассматривала пеструю толпу прихожан, состоящую из неприметной императорской обслуги, придворных и аристократов. Кое у кого из ремесленников одежда и руки были запачканы или обожжены, что намекало на характер их ремесла. Почти все они выглядели уставшими и изможденными. Насмотревшись на толпу, я подняла голову вверх, оценивая размеры собора и стиль его постройки.

– Надо же, сколько в нем сводов, – пробормотала я.

Такого количества ребристых сводов я почти не видела в готических соборах Англии.

– Вот что случается, когда некий замысел застревает у Мэтью в голове, – прокомментировал мои слова Галлоглас.

– При чем тут Мэтью?

– Давняя это история. Мэтью тогда проезжал через Прагу, а Петер Парлерж – новый архитектор – был еще слишком молод и не знал, с чего начинать строительство собора. Тогда же случилась первая эпидемия чумы, унесшей жизнь многих опытных архитекторов и строителей. Руководить строительством поручили Парлержу. Мэтью взял его под свое крыло, а потом они оба немного свихнулись. Не знаю, пойму ли я когда-нибудь совместный замысел Мэтью и молодого Парлержа, но зрелище получилось захватывающим. Вы еще не видели, как они преобразили Большой зал. Скоро увидите.

Я приготовилась задать новый вопрос, как вдруг установилась мертвая тишина. В соборе появился Рудольф. Я вытянула шею, пытаясь увидеть императора.

– Да вот он, – кивнул Галлоглас вправо и вверх.

Рудольф поднялся на третий этаж собора, пройдя по огороженному проходу. Сам проход тянулся по двору, соединявшему замок и собор. Император стоял на балконе, украшенном разноцветными геральдическими щитами сообразно его многочисленным титулам и званиям. Императорский балкон тоже имел сводчатый потолок, но при всем обилии украшений ребра сводов напоминали скрюченные ветви дерева. Балкон явно выбивался из общей строгой и гармоничной архитектуры сводов и колонн. Вряд ли это была работа Мэтью.

Император уселся на скамью, откуда открывался вид на центральный неф. Меж тем прихожане кланялись и приседали в реверансах, пожирая глазами императорскую ложу. Чувствовалось, Рудольфу не по себе от такого внимания. Если в своих покоях, окруженный придворными, он держался легко и уверенно, то здесь испытывал сдержанность и даже застенчивость. Придворный, находившийся рядом, что-то прошептал ему на ухо. Рудольф повернулся и заметил меня. Он изящно наклонил голову и улыбнулся. Толпа сразу же завертела головами, желая увидеть, кого император одарил своей благосклонностью.

– Сделайте реверанс, – шикнул на меня Галлоглас.

Я послушно присела.

Месса прошла без каких-либо неожиданностей. К моей радости, никто не причащался, даже император, а потому служба закончилась достаточно быстро. В какой-то момент Рудольф тихо исчез, вернувшись к себе и своим сокровищам.

После ухода императора и священников неф превратился в оживленное место встреч, где друзья обменивались последними новостями и сплетничали. Я заметила Оттавио Страду. Меня он не видел, поскольку стоял ко мне спиной и разговаривал с каким-то напыщенным господином в дорогом шерстяном плаще. Здесь был и доктор Гаек, беседующий с молодой влюбленной парой. Все трое весело смеялись. Я улыбнулась Гаеку. Он ответил легким поклоном. Со Страдой я предпочла бы больше не встречаться, но императорский врач мне понравился.

– Никак Галлоглас? Разве вы не в спячке, как остальные медведи?

К нам подошел худощавый человек с глубоко посаженными глазами. Его губы кривились в ехидной улыбке, а одежда простого покроя, но из дорогих тканей и золотые кольца на пальцах свидетельствовали о богатстве.

– В такую погоду нам всем не грех залечь в спячку. Рад видеть вас в добром здравии, Йорис. – Галлоглас пожал ему руку и похлопал по спине так, что бедняга Йорис выпучил глаза.

– Я бы сказал то же самое о вас, но, поскольку вы всегда находитесь в добром здравии, избавлю нас обоих от пустых любезностей… А вот и La Diosa, – сказал он, поворачиваясь ко мне.

– Диана, – представилась я, слегка поклонившись.

– Здесь у вас другое имя. Рудольф называет вас La Diosa de la Caza. В переводе с испанского это означает «богиня погони». Император приказал несчастному мастеру Спрангеру отложить эскизы с Венерой в купели и заняться новым сюжетом, который он назвал «Прерванный туалет Дианы». Мы с нетерпением ждем результатов. Уж не знаю, как Спрангер сумеет вывернуться. Императору нужна большая картина, причем как можно быстрее. – Вспомнив, что не представился, Йорис с поклоном произнес: – Йорис Хуфнагель.

– Каллиграф, – вырвалось у меня.

Мне вспомнились слова Пьера о витиеватом почерке, каким было написано официальное приглашение Рудольфа, адресованное Мэтью. Но имя было знакомым…

– Художник, – деликатно поправил меня Галлоглас.

– Здравствуйте, La Diosa, – произнес сухопарый человек и снял шляпу. Его руки были покрыты шрамами. – Меня зовут Эразм Габермель. Не соблаговолите ли посетить мою мастерскую в любое удобное для вас время? Его величество пожелал, чтобы у вас был астрономический компендиум, позволяющий отмечать фазы переменчивой Луны. Но вам это должно очень понравиться.

Фамилия Габермель тоже была знакомой…

– Завтра она нанесет визит мне.

Сквозь густеющую толпу к нам проталкивался грузный мужчина. На вид ему было где-то за тридцать. Судя по акценту – итальянец.

– La Diosa будет позировать мне для портрета. Его величество пожелал, чтобы я запечатлел ее в камне как символ его постоянного пристрастия. – С верхней губы художника капал пот.

– Синьор Мизерони! – воскликнул другой итальянец, мелодраматично прижимая руки к своей вздымающейся груди. – Я думал, мы поняли друг друга. На следующей неделе состоится празднество. Император желает, чтобы La Diosa приняла в нем участие. Следовательно, ей нужно упражняться в танцах. – Он поклонился мне и представился: – Альфонсо Пасетти, балетмейстер его величества. К вашим услугам, La Diosa.

– Но моя жена не любит танцевать, – холодно произнес голос за моей спиной. Длинная рука протянулась к моей, теребившей край корсажа. – Правда, mon couer? – Мэтью поцеловал мне пальцы, слегка укусив их в знак предостережения.

– Мэтью, как всегда, вовремя, – покатился со смеху Йорис. – Как поживаете?

– Я был раздосадован, не найдя Диану дома, – сказал Мэтью, демонстрируя легкое огорчение. – Но даже верный муж не смеет ревновать жену к Богу.

Хуфнагель пристально наблюдал за Мэтью, отслеживая каждое изменение в выражении лица моего мужа. Я вдруг поняла: передо мной великий художник, умеющий так тонко наблюдать природу, что его рисунки флоры и фауны выглядели совершенно живыми. Казалось, они вот-вот покинут бумажные листы, как пчела и змейка покинули туфельки Мэри.

– Господь завершил сегодняшнее общение с вашей женой, и вы вполне можете вести ее домой, – уступчиво произнес Хуфнагель. – Вы, La Diosa, способны оживить собой весьма скучную весну. И за это мы все вам благодарны.

Наши собеседники удалились, предварительно заручившись обещанием Галлогласа, что он составит список мест, где надлежит мне быть, и не перепутает время. Хуфнагель уходил последним.

– Я буду приглядывать за вашей женой, Schaduw. Возможно, и вам это стоит делать.

– Мое внимание всегда обращено на мою жену, где ему и место. Иначе как бы я узнал, что она здесь?

– Конечно. Простите мое вмешательство. «У леса есть глаза, а у деревьев уши». До встречи при дворе, La Diosa, – поклонился мне художник.

– Ее зовут Диана, – с заметным раздражением напомнил Мэтью. – Можно называть ее и мадам де Клермон.

– А я почему-то думал, что Ройдон. Знать, ошибся. – Хуфнагель попятился, затем повернулся, чтобы уйти. – Приятного вечера, Мэтью.

Эхо каменных плит вторило его шагам, потом стихло.

– Что это за странное слово такое – Schaduw? – спросила я.

– «Тень» по-голландски. Елизавета не единственная, кто так меня называет. – Мэтью повернулся к Галлогласу. – О каком празднестве говорил синьор Пасетти?

– Ничего выдающегося. Сюжет наверняка будет мифологическим, с ужасной музыкой и еще более ужасными танцами. Под конец придворные изрядно напьются и перепутают двери своих комнат с чужими. А через девять месяцев появится выводок благородных детишек, у которых по одной матери, но по нескольку отцов. Все как обычно.

– «Sic transit gloria mundi»[83], – пробормотал Мэтью. – Не пора ли нам домой, La Diosa? – (Это прозвище коробило меня и в чужих устах, но, когда его произносил собственный муж, делалось почти невыносимым.) – Джек говорил, что Каролина приготовила сегодня потрясающее жаркое.

Весь вечер Мэтью держался отстраненно, наблюдая за мной. Взгляд у него был тяжелым. Дети наперебой рассказывали, куда их сегодня водил Пьер и что они успели посмотреть. Названия, вылетавшие из их ртов, мне ничего не говорили. К тому же Джек и Энни спорили, отстаивая свою версию рассказа. Я перестала вслушиваться и вскоре, сославшись на усталость, легла спать.

Меня разбудили громкие крики Джека. Я бросилась в его комнату, но Мэтью уже был там. Джек трясся всем телом и звал на помощь.

– У меня кости разлетаются! – неистово твердил мальчишка. – Мне больно! Больно!

Мэтью крепко прижал его к груди, не давая шевельнуться.

– Тише. Я уже здесь.

Он держал Джека, пока худенькие руки и ноги мальчишки не перестали сотрясаться в конвульсиях.

– Сегодня, господин Ройдон, все чудовища были похожи на обычных людей, – сказал Джек, стремясь поудобнее устроиться на руках моего мужа.

Голос у Джека был вялым и измученным, а темные круги под глазами делали его намного старше своих лет.

В течение нескольких недель я постоянно куда-то ходила: к императорскому ювелиру, к императорского мастеру математических инструментов, к императорскому балетмейстеру. Каждый поход добавлял мне знаний об императорском дворце и окружающих зданиях, где помещались мастерские и где жили обласканные императором художники и мыслители. Галлоглас тоже водил меня по примечательным местам императорской резиденции, куда без него я бы ни за что не попала. Мы побывали в зверинце, где Рудольф держал львов и леопардов. Мне сразу вспомнились его музыканты и портретисты, которых он поселил на узких улочках близ собора. Такой же зверинец, только просторнее. Галлоглас сводил меня к естественному ущелью, называемому Оленьим рвом. Это место перестроили, приспособив под личные охотничьи угодья императора. Мы посетили игровой зал, где стены были отделаны сграффито, – подобие современного спортзала для придворных. Но мне больше понравилась новая оранжерея, выстроенная, чтобы уберечь драгоценные императорские фиговые деревья от суровых богемских зим.

И только в одно место доступ нам был закрыт. Не помогали никакие знакомства Галлогласа при дворе. Я говорю о Пороховой башне, где Эдвард Келли колдовал над своими перегонными кубами и тиглями, пытаясь изготовить философский камень. Мы несколько раз подходили к башне и пытались незаметно прошмыгнуть мимо караульных у входа. Галлоглас даже попробовал зычным голосом звать Келли. Кончилось тем, что жители соседних домов начали выбегать на улицу – не пожар ли где. Но бывший сподвижник доктора Ди ничем себя не обнаружил.

– Такое ощущение, что его там держат как узника, – сказала я Мэтью в один из вечеров.

После ужина в доме наступила тишина. Каролина перестала греметь на кухне посудой. Джек и Энни отправились спать, уставшие после очередного дня развлечений и лакомств. Мы перестали делать вид, будто они наши слуги. Я надеялась, что свобода от поручений позволит Джеку вести жизнь нормального восьмилетнего мальчика и избавит его от ночных кошмаров. Джека тянуло в замок, и он все время подбивал Энни отправиться вместе с ним. Я содрогалась от мысли, что дети могут заблудиться и исчезнуть навсегда. Не зная ни одного из здешних языков, они не смогут объяснить, где их дом.

– Келли и есть узник, – ответил Мэтью, играя ножкой тяжелого серебряного кубка и любуясь отсветами каминного пламени на его стенках.

– Говорят, иногда он ходит домой. Обычно это бывает поздно ночью, чтобы его не видели. Получает хотя бы временную передышку от постоянных подстегиваний императора.

– Ты так думаешь? Просто ты еще не встречалась с госпожой Келли, – сухо произнес муж.

А ведь я и в самом деле ни разу не видела эту женщину. Мысль о жене Келли засела у меня в голове. Стремясь познакомиться с алхимиком, я, скорее всего, пошла не тем путем. Я позволила вовлечь себя в придворную жизнь в надежде, что сумею постучаться в дверь лаборатории Келли и без обиняков потребовать отдать «Ашмол-782». Но теперь, когда я в достаточной мере была знакома с жизнью императорского окружения, столь прямой путь казался мне безуспешным.

На следующее утро я вместе с Терезой отправилась за покупками. Погода была почти зимняя, дул пронзительный ветер, но мы упорно двигались в сторону рынка.

– Вам знакома моя соотечественница госпожа Келли? – спросила я фрау Губер, пока пекарь заворачивал наши покупки.

Домохозяйки Мала Страны обожали слухи обо всем странном и диковинном и в этом не отличались от императора Рудольфа.

– Ее муж служит у императора, – добавила я.

– Вы имеете в виду алхимика, посаженного в клетку? – пренебрежительно фыркнула фрау Губер. – В их семействе творится что-то странное. Было еще хуже, когда здесь жило семейство Ди. Герр Келли всегда смотрел на фрау Ди с плотским желанием.

– А госпожа Келли? – спросила я, направляя разговор в нужное русло.

– Она почти не выходит из дому. За провизией ходит ее кухарка.

Фрау Губер не одобряла такого спихивания главной обязанности домохозяйки. По ее мнению, это открывало дверь всяческим беспорядкам в доме, включая анабаптизм (предмет ее постоянной борьбы) и черный рынок, процветающий за счет ворованных продуктов. Свою точку зрения она высказала при первой же нашей встрече, и я, чтобы не давать поводов для сплетен, в любую погоду сама ходила покупать капусту.

Мимо, лавируя по скользким булыжникам, шла синьорина Росси. Увидев нас, она повернула голову и едва не налетела на тачку, нагруженную углем.

– Не о жене ли алхимика разговор? – спросила синьорина Росси. – Странная она англичанка, очень странная. И ее счета за вино намного больше, чем полагалось бы.

– И откуда вы обе знаете такие подробности? – спросила я, не удержавшись от смеха.

– У нас одна прачка, – ответила несколько смущенная фрау Губер.

– Да, от прачек секретов не бывает, – согласилась синьорина Росси. – Эта женщина стирала и на семью Ди, пока синьора Ди не отказалась от ее услуг. Прачка, видите ли, слишком много запросила за стирку салфеток.

– Тяжелый характер был у этой Джейн Ди, но бережливость – это не порок, – вздохнув, заключила фрау Губер.

– А зачем вам понадобилась госпожа Келли? – полюбопытствовала синьорина Росси, укладывая в корзинку теплую плетенку.

– Хочу познакомиться с ее мужем. Я интересуюсь алхимией, и у меня накопились вопросы.

– И вы согласны заплатить? – спросила фрау Губер, потерев указательный палец о большой.

Этот универсальный жест пришел из глубокой древности и был понятен без перевода.

– За что? – смутилась я.

– За его ответы, разумеется.

– Да, – ответила я, не представляя, что она замышляет.

– Оставьте это мне, – сказала фрау Губер. – Я давно не ела настоящего шницеля. Неподалеку от вашего дома, фрау Ройдон, есть таверна. Ее держит австриец, который понимает толк в шницелях.

Оказалось, что двенадцатилетняя дочка хозяина таверны, владеющего секретом приготовления шницелей, занимается с тем же учителем, что и десятилетняя падчерица Келли Элизабет. Повар хозяина был женат на тетке прачки, чья золовка служила в доме семейства Келли.

Благодаря женской солидарности, превосходящей возможности придворных связей Галлогласа, в полночь мы с Мэтью оказались в доме Келли, в гостиной на втором этаже, но, как я уже говорила, великий алхимик появлялся у себя дома лишь по ночам.

– Он должен прийти с минуты на минуту, – уверяла нас Джоанна Келли.

Глаза у нее были воспаленными и затуманенными. Трудно сказать, от злоупотребления вином или от холода, царящего в доме.

– Можете не волноваться на наш счет, госпожа Келли. Мы поздние пташки. – Мэтью ослепительно улыбнулся ей. – Лучше расскажите, как вам нравится ваш новый дом.

В результате шпионажа и расспросов среди австрийской и итальянской общин мы узнали, что семейство Келли недавно купило дом неподалеку от «Трех воронов». По современным понятиям это был жилой комплекс из нескольких домов, известный своим диковинным знаком. Некто взял деревянные фигурки из рождественского набора, распилил пополам и приделал на доску. Затем фигурку младенца Иисуса вытащили из яслей, заменив головой осла Марии. Назывался дом «Осел и Ясли».

– Пока, господин Ройдон, нас здесь все устраивает. – Госпожа Келли шумно чихнула и глотнула вина. – Учитывая важность работы Эдварда, мы думали, что император отведет нам жилье во дворце, но и это нам подходит.

На винтовой лестнице послышались ровные шаги.

– Вот и Эдвард.

Первой мы увидели трость, затем перепачканную руку и такой же перепачканный рукав. Все остальное, что называлось Эдвардом Келли, выглядело столь же непрезентабельно. Из-под темной плотной шапочки, закрывавшей уши, торчала длинная нечесаная борода. Возможно, когда-то он носил шляпу, но сейчас ее не было. Судя по грузному телу, Эдвард Келли любил много и вкусно поесть. Он вошел, прихрамывая и насвистывая песенку. Увидев Мэтью, Келли перестал свистеть и замер.

– Здравствуйте, Эдвард. – Мэтью наградил его такой же ослепительной улыбкой, но если госпожу Келли она обворожила, то ее муж был далеко не в восторге. – Наверное, вы не думали, что мы встретимся снова, да еще вдали от родины.

– Как вы?.. – хрипло спросил Эдвард, оглядывая гостиную.

Его взгляд был неприятным, отталкивающим, как у всех демонов. Но с Келли все обстояло сложнее: нити, окружавшие его, были так же всклокочены, как и борода. Нарушения в узоре говорили не только о демонической природе, но и о расшатанных нервах.

– Ведьма, – прошептал он, кривя губы.

– Берите выше. Император поднял ее статус, равно как и ваш. Теперь она La Diosa – богиня, – пояснил Мэтью. – Да вы садитесь и дайте отдых ноге. Помню, она у вас болит от холода.

– Какое у вас ко мне дело, Ройдон? – спросил Эдвард Келли, крепче сжимая трость.

– Господин Ройдон приехал от имени королевы, – ответила мужу Джоанна. – Я лежала в постели. Я так мало отдыхаю. А из-за этих ужасных болей я до сих пор не познакомилась с нашими соседями. Ты не сказал мне, что совсем рядом живут англичане. Мне ведь дом госпожи Ройдон виден из окна башни. Ты в замке, я одна. Не с кем словом перекинуться на родном языке, а тут…

– Дорогая, возвращайся в постель, – сказал Келли, выпроваживая Джоанну. – Возьми с собой вино. Оно поможет тебе уснуть.

Госпожа Келли послушно поплелась в спальню. Мне стало ее жаль. Англичанке и так тяжело жить в Праге без родных и друзей. Но когда твоего мужа охотно принимают в домах, куда тебе вход закрыт, это тяжелее вдвойне.

Когда за Джоанной закрылась дверь, Келли доковылял до стола и уселся на ее стул. На второй он, кряхтя, положил хромую ногу. Черные злые глазки повернулись в сторону Мэтью.

– Говорите, что я должен сделать, чтобы избавиться от вас? – напрямую спросил Эдвард.

Возможно, по уму он не уступал Киту, но был лишен присущего драматургу обаяния.

– Королева требует вашего возвращения, – ответил Мэтью. – А мы требуем книгу Ди.

– Какую книгу? – с подозрительной поспешностью спросил Эдвард.

– Для такого шарлатана, как вы, Келли, лжете вы отвратительно. И как вам только удается водить их всех за нос?

Мэтью закинул ноги на стол. Каблуки шумно ударили по поверхности стола. Келли поморщился.

– Если доктор Ди обвиняет меня в краже, я настаиваю на обсуждении его обвинения в присутствии императора! – вспылил Келли. – Он бы не позволил, чтобы со мной обращались подобным образом, да еще унижали в собственном доме.

– Где книга, Келли? В вашей лаборатории? В спальне Рудольфа? Я все равно ее найду, с вашей помощью или самостоятельно. Но если вы расскажете мне свою тайну, я, быть может, постараюсь закрыть глаза на все остальное. – Мэтью поддел ногтем пятнышко уличной грязи, прилипшее к его штанам. – Конгрегация недовольна вашим нынешним поведением.

Трость Келли упала на пол. Мэтью заботливо поднял ее, приставив грязный, обтрепанный нижний конец к шее Келли.

– Не этой ли тростью вы угрожали подавальщику в таверне? Это было безрассудством с вашей стороны, Эдвард. Возомнили себя важной персоной, которой все дозволено.

Трость переместилась на внушительный живот Келли, где и застыла.

– Я не в силах вам помочь, – заявил Келли. Мэтью посильнее нажал на трость, и алхимик поморщился. – Это правда! Император отобрал у меня книгу, когда… – Келли замолчал, водя рукой по лицу, будто пытаясь стереть вампира, сидящего рядом.

– Когда что? – спросила я, подаваясь вперед.

Если бы сейчас я оказалась в Бодлианской библиотеке и прикоснулась к «Ашмолу-782», манускрипт бы поведал мне правду.

– Вы должны знать об этой книге больше, чем я, – бросил мне Келли, сердито сверкая глазами. – Ведьм не удивило ее существование, хотя распознал ее демон!

– Эдвард, я теряю терпение! – Трость хрустнула в руках Мэтью. – Моя жена задала вам вопрос. Извольте ответить.

Келли торжествующе взглянул на Мэтью и оттолкнул конец трости с живота:

– Вы же ненавидите ведьм. Все так считают. А теперь, как вижу, вы питаете к ним слабость. Герберт тоже. Предположение, которым я поделился с Рудольфом, оправдалось: между вами любовь.

– Значит, здесь появлялся Герберт, – заключил Мэтью.

Келли кивнул:

– Он появился, когда Ди еще был в Праге. Расспрашивал про книгу и вынюхивал, чем я занимаюсь. Рудольф дал ему поразвлечься с ведьмой из Старого города. Девчонке было всего семнадцать лет. Хорошенькая, рыжеволосая, синеглазая. Совсем как ваша жена. С тех пор ее не видели. Но в ту Вальпургиеву ночь полыхал громадный костер. Герберту предоставили почетное право его зажечь. – Взгляд Келли переместился на меня. – Интересно, порадует ли нас и нынешний год такимже костром?

Келли упомянул о варварской древней традиции: праздновать наступление весны сожжением ведьмы. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Мэтью. Когда я сообразила, что происходит, окно гостиной было распахнуто. Схватив Келли, Мэтью наполовину высунул его наружу.

– Гляньте вниз, Эдвард. Здесь не так высоко. Боюсь, насмерть вы не разобьетесь. Возможно, сломаете пару костей. Потом я бы подобрал вас и отнес в вашу спальню. Там наверняка тоже есть окно. Мало-помалу я найду достаточно высокое место. Упав оттуда, ваш труп переломится пополам. Но к тому времени в вашем теле не останется ни одной целой косточки, а вы расскажете мне все, что я захочу узнать.

Я встала. Мэтью повернулся ко мне. Глаза у него были почти черными.

– Сядь! – сказал он, шумно втягивая воздух. – Прошу тебя.

Я села.

– Книга Ди так и мерцала силой. Я это почувствовал еще в Морлейке, когда Ди снял ее с полки. Он не понимал ее значимости, но я понял. – В такой позе Келли было трудно быстро говорить. Он начал задыхаться, и Мэтью встряхнул его, требуя продолжать. – Прежде книгой владел колдун Роджер Бэкон, который дорожил ею как великим сокровищем. Его имя стоит на титульном листе вместе с надписью «Verum Secretum Secretorum».

– Речь о другой книге, – сказала я, вспомнив средневековый трактат с таким названием. – Это иллюстрированная алхимическая энциклопедия.

– Картинки – лишь завеса, скрывающая правду, – с сопением произнес Келли. – Потому-то Бэкон и назвал ее «Истинная тайна тайн».

– О чем в ней говорится? – взволнованно спросила я, поднимаясь со стула.

На этот раз Мэтью не потребовал, чтобы я села. Он втащил Келли обратно в гостиную и закрыл окно.

– Вам удалось прочитать написанное там?

– Возможно, – уклончиво ответил Келли, расправляя свою замызганную одежду.

– Опять врет. – Мэтью оттолкнул алхимика и презрительно поморщился. – Сквозь его страх я ощущаю двойственность.

– Она написана на чужом языке. Даже рабби Лёв не смог ее прочесть.

– Махараль[84] видел эту книгу? – спросил Мэтью.

– Значит, вы не удосужились спросить рабби Лёва, когда были в Еврейском городе и искали колдуна. Того самого, что создал глиняного истукана. Его здесь зовут Големом. Вы даже не искали виновного и его чудовище. – (Келли с нескрываемым презрением смотрел на Мэтью.) – Вот и верь после этого в вашу знаменитую силу и влияние. Вы даже не смогли напугать евреев.

– Сомневаюсь, что книга написана на еврейском, – сказала я, вспомнив буквы, мелькающие поверх написанного текста.

– Она точно не на еврейском. Император приказал рабби Лёву явиться в замок и подтвердить.

Келли понял, что сболтнул лишнее. Он перевел глаза на трость. Нити вокруг Келли изгибались во все стороны. Мелькнула картинка: Келли поднимает трость, намереваясь кого-то ударить. Что задумал этот лживый алхимик?

Потом я поняла: он собирался ударить меня. Из моего рта вырвался нечленораздельный звук. Я вытянула руку. Трость Келли влетела прямо в нее. На мгновение моя рука превратилась в ветку, затем вернулась в привычное состояние. Я молила Бога, чтобы Келли не успел этого заметить. Увы, заметил.

– Не показывайте таких фокусов императору, – язвительно произнес Келли. – Иначе он запрет вас и сделает диковиной, на которую будет любоваться… Ройдон, я сказал вам все, о чем вы хотели знать. Пусть ваши псы из Конгрегации оставят меня в покое.

– Сомневаюсь, что я смогу это сделать. – Мэтью забрал у меня трость. – Что бы ни думал Герберт, вы отнюдь не безобидный демон. Но в покое я вас оставлю… до поры до времени. Избегайте действий, способных привлечь мое внимание, и тогда, наверное, вы доживете до лета. – Мэтью зашвырнул трость в угол.

– Спокойной ночи, мастер Келли, – сказала я, беря плащ.

Мне захотелось поскорее оказаться подальше от демона.

– Наслаждайтесь, ведьма, пока солнышко светит вам. Солнечные дни в Праге быстро заканчиваются.

Келли не двигался с места. Мы с Мэтью торопливо спускались вниз.

Даже на улице я ощущала подталкивающие взгляды демона. Не выдержав, я оглянулась на дом «Осел и Ясли». Спутанные, узловатые нити, связывающие Келли с миром, злобно мерцали.