Тень ночи Харкнесс Дебора
Глаза вампира были единственной яркой частью его тела. В остальном оно поражало своей бледностью: светлые короткостриженые волосы, почти невидимые брови и ресницы, бледные широкие губы на чисто выбритом лице. Длинный черный плащ – нечто среднее между мантией ученого и сутаной священника – лишь подчеркивал его мертвенную бледность. В широких, чуть сгорбленных плечах Хаббарда безошибочно угадывалась сила, но в остальном передо мной был скелет, обтянутый кожей.
Его грубые, властные пальцы сжали мне подбородок, повернув мою голову вбок. В то же мгновение Мэтью сжал запястье Хаббарда.
Холодные глаза этого лондонского властелина прошлись по моей шее и, конечно же, заметили шрам. В кои-то веки я пожалела, что Франсуаза не прицепила к моему платью самый пышный кружевной воротник, какой смогла бы найти. Хаббард выдохнул. Ледяная струя пахла киноварью и еловой хвоей. Его губы сжались и сделались совсем белыми.
– А у нас сложность, господин Ройдон, – сказал Хаббард.
– И не одна, отец Хаббард. Во-первых, ты позволяешь себе лапать то, что принадлежит мне. Если ты немедленно не уберешь руки, я еще до рассвета разнесу твое логово в щепки. А потом случится то, что заставит всех без исключения жителей города – демонов, людей, варгов и ведьм – думать о близком конце света. – Голос Мэтью дрожал от ярости.
Из темных углов начали появляться «дети» Хаббарда. Среди них я заметила Джона Чандлера. Наши глаза встретились. Аптекарь из Крипплгейта смотрел на меня с вызовом. Был здесь и Кит. Он стоял рядом с другим демоном. Когда тот попытался взять его под руку, Кит отодвинулся.
– Привет, Кит, – убийственно спокойным тоном поздоровался с ним Мэтью. – Я уж думал, ты сбежал и где-то прячешься.
Хаббард не сразу отпустил мой подбородок. Сначала он вновь повернул меня лицом к себе. Должно быть, на моем лице отчетливо читался гнев на Кита и ведьмака-аптекаря, выдавшего нас. Хаббард предостерегающе покачал головой.
– «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем»[63], – пробормотал он, отпуская мой подбородок, потом обвел взглядом собравшихся и приказал: – Оставьте нас!
Ладони Мэтью обхватили мое лицо, а его пальцы стали разглаживать кожу на подбородке, удаляя запах Хаббарда.
– Иди с Галлогласом. Я здесь не задержусь.
– Она останется, – возразил Хаббард.
Мэтью напрягся всем телом. Он не привык, чтобы ему приказывали. Выждав минуту или две, он велел нашим выйти и ждать снаружи. Хэнкок был единственным, кто не сразу выполнил распоряжение.
– Как говорит твой отец, «мудрец и со дна колодца способен увидеть больше, нежели дурак с вершины горы». Будем надеяться, что он прав, поскольку именно на дно ты сегодня нас и привел, – сказал Хэнкок.
Он последовал за Пьером и Галлогласом, выйдя через пролом в дальней стене. Вскоре хлопнула массивная дверь, и в подземелье стало тихо.
Мы втроем стояли так близко, что я слышала звук воздуха, выдыхаемого из легких Мэтью. Что же касается Хаббарда… похоже, чума повредила ему не только разум. Белизна его кожи была не фарфоровой, как у большинства вампиров, а восковой, словно он до сих пор страдал от последствий чумы.
– Вынужден напомнить тебе, месье де Клермон, что ты находишься в Лондоне с моего позволения, – заявил Хаббард, усаживаясь в громоздкое кресло, перекочевавшее сюда из какого-нибудь богатого дома. – Хотя ты представляешь Конгрегацию, я согласился на твое присутствие в Лондоне лишь потому, что этого требует твой отец. Но ты пренебрег нашими традициями. Привезя в город свою жену, ты не поспешил представить ее мне и моим детям. Есть у меня претензии и к твоим рыцарям.
– Большинство рыцарей, сопровождающих меня, живут в этом городе гораздо дольше, чем ты, Эндрю. Когда ты потребовал, чтобы они вошли в число твоих «детей» или покинули город, они обосновались за его стенами. Вы с моим отцом условились, что де Клермоны не станут увеличивать ряды братства в Лондоне. Я выполняю это соглашение.
– И ты думаешь, моих детей волнуют такие тонкости? Я видел кольца на их пальцах и эмблемы на плащах. – Хаббард подался вперед; его глаза угрожающе сверкнули. – Меня уверяли, будто ты находишься на полпути в Шотландию. Почему же ты до сих пор здесь?
– Возможно, ты мало платишь своим доносчикам, – предположил Мэтью. – Кит нынче совсем поиздержался.
– Я не покупаю любовь и верность. В равной степени я не прибегаю к устрашению и пыткам во имя достижения своих целей. Кристофер добровольно выполняет то, о чем я прошу. Так поступают все благочестивые дети, любящие отца.
– У Кита слишком много хозяев, чтобы хранить верность любому из них.
– Разве то же самое нельзя сказать и о тебе? – Бросив Мэтью вызов, Хаббард повернулся ко мне и демонстративно втянул в себя мой запах, после чего горестно вздохнул. – А теперь поговорим о твоем браке. Кое-кто из моих детей убежден, что близкие отношения между ведьмой и варгом отвратительны и противоестественны. Однако Конгрегация с ее заветом ничуть не более желанна в моем городе, чем мстительные рыцари твоего отца. Те и другие вмешиваются в Божье повеление, чтобы мы жили одной семьей. Вдобавок твоя жена – прядильщица времени. Я неодобрительно отношусь к прядильщикам времени, ибо они соблазняют мужчин и женщин идеями, непригодными для нашей эпохи.
– Идеями вроде свободы выбора и свободы мышления? – спросила я. – Вы боитесь…
– Далее, – перебил меня Хаббард, глядя только на Мэтью, – ты осмелился пить ее кровь. – Глаза Хаббарда переместились к шраму на моей шее, оставленному Мэтью. – Когда ведьмы это обнаружат, то потребуют расследования. Если окажется, что твоя жена добровольно предложила свою кровь вампиру, ее заклеймят позором и изгонят из Лондона. Если же ты пил кровь насильно, без ее согласия, тебя казнят.
– Что-то не похоже на детей, живущих одной семьей, – пробормотала я.
– Диана! – одернул меня Мэтью.
Хаббард сцепил пальцы и снова пристально посмотрел на Мэтью:
– И наконец, твоя жена беременна. Будет ли отец ребенка ее разыскивать?
Все мои ехидные ответы разом улетучились. Пока что Хаббард не вызнал нашу главную тайну – об отцовстве ребенка. Если же он узнает, что отец – Мэтью… Усилием воли я отогнала панику. Думать и оставаться в живых. Быть может, совет Филиппа и на сей раз поможет нам выбраться и из этого лабиринта.
– Нет! – коротко ответил Мэтью.
– Значит, отец мертв. Умер естественной смертью или от твоей руки, – заключил Хаббард, впиваясь глазами в моего мужа. – В таком случае, родившись, ребенок будет принят в мою паству. А его мать войдет туда немедленно.
– Нет! – повторил Мэтью. – Твоей дочерью она не будет.
– Как думаешь, долго ли вы продержитесь за пределами Лондона, когда остальные члены Конгреации узнают о ваших вопиющих нарушениях? – Хаббард покачал головой. – Пока твоя жена будет членом моей паствы, ей ничего не угрожает. И конечно же, больше никакого вкушения ее крови.
– Ты не проведешь над Дианой свой извращенный ритуал. Если уж тебе так надо, скажи своей пастве, что она твоя дочь. Но ни ее крови, ни крови ее ребенка тебе не видать.
– Я не имею обыкновения лгать душам, которых взял под опеку. Почему, сын мой, когда Господь бросает тебе вызов, у тебя для Него есть только два ответа: покров тайны или воинственность? То и другое ведет к разрушению. – В голосе Хаббарда появились эмоциональные нотки, и я представила его проповеди. – Бог дарует спасение не всем подряд, а тем, кто верит во что-то большее, нежели собственная персона.
Я почувствовала: сейчас Мэтью выпалит какую-нибудь дерзость, и взяла его за руку.
– Прошу прощения, отец Хаббард, если я правильно понимаю, де Клермоны в Лондоне выведены из-под вашей… опеки?
– Да, госпожа Ройдон. Вы правильно понимаете. Однако вы не принадлежите к де Клермонам. Вы всего лишь вышли замуж за одного из них.
– Позвольте кое-что вам сообщить, – сказала я, крепче стискивая руку Мэтью. – Я не только жена Мэтью, но и дочь Филиппа де Клермона. Он удочерил меня, принеся клятву на крови. Получается, я вдвойне де Клермон, и потому ни я, ни мой ребенок никогда не назовут вас отцом.
Эндрю Хаббард потерял дар речи. Я же мысленно поблагодарила Филиппа за то, что он всегда на три шага опережал каждого из нас. После моих слов Мэтью наконец-то расправил плечи. Еще во Франции его отец позаботился о нашей безопасности в Лондоне.
– Если угодно, можете проверить. Филипп пометил мой лоб вот здесь.
Я коснулась точки между бровями, где находился мой ведьмин третий глаз. Сейчас он дремал, совершенно равнодушный к вампирам.
– Я верю вам, госпожа Ройдон, – наконец произнес Хаббард. – Ни у кого не хватило бы дерзости лгать о подобных вещах в доме Бога.
– В таком случае я могу рассчитывать на вашу помощь. Я приехала в Лондон, чтобы усовершенствоваться в магии и ведьмовстве. Кого из своих детей вы могли бы порекомендовать мне в помощники?
Улыбка, появившаяся на лице Мэтью, быстро погасла.
– Диана! – тихо прорычал он.
– Если бы вы смогли мне помочь, мой отец был бы очень доволен, – сказала я, игнорируя возмущение Мэтью.
– И в чем же выразится удовлетворенность вашего отца?
Эндрю Хаббард тоже был принцем эпохи Возрождения и стремился получить стратегическое преимущество везде, где это возможно.
– Во-первых, мой отец будет рад услышать о том, как тихо и спокойно мы провели время накануне Нового года, – сказала я, глядя вампиру в глаза. – А все остальное, о чем я напишу ему в следующем письме, будет зависеть от ведьмы, которую вы отправите ко мне в «Оленя и корону».
Хаббард ответил не сразу:
– Я обговорю вашу просьбу со своими детьми и решу, кто из них наилучшим образом подойдет для вас.
– Любой, кого он пошлет, окажется шпионом, – предупредил меня Мэтью.
– Но ведь ты тоже шпион, – напомнила я мужу. – Знаешь, я устала и хочу домой.
– Полагаю, Хаббард, мы с тобой уладили все недоразумения, и Диана, как все де Клермоны, находится в Лондоне с твоего позволения. – Мэтью повернулся к выходу, давая понять, что не нуждается в ответе.
– Даже де Клермоны должны вести себя в Лондоне с осторожностью, – бросил нам вслед Хаббард. – Надеюсь, госпожа Ройдон, вы это запомните.
На обратном пути Мэтью и Галлоглас вполголоса переговаривались. Я молчала. Из лодки я выбралась сама, отказавшись от помощи, и одна, не дожидаясь мужчин, поднялась на Уотер-лейн. И все равно Пьер успел меня опередить, а возле дома нас догнал Мэтью. Уолтер и Генри уже ждали в гостиной. Когда мы вошли, оба вскочили на ноги.
– Слава Богу! – воскликнул Уолтер.
– Мы пришли сразу же, как услышали, что Хаббард затребовал вас с Дианой к себе. Джордж заболел и слег, а Кит и Том будто сквозь землю провалились, – добавил Генри, беспокойно поглядывая то на меня, то на Мэтью.
– Сожалею, что позвал вас. Моя тревога была напрасной, – ответил Мэтью, торопливо снимая плащ.
– Но если дело касалось ордена… – начал Уолтер, приклеившись глазами к плащу.
– Не касалось, – заверил его Мэтью.
– Дело касалось и касается меня, – сказала я. – И прежде чем вы соорудите очередной провальный замысел, поймите простую вещь: ведьмы – моя забота, но никак не ваша. За Мэтью следят, и не только Эндрю Хаббард.
– Он к этому привык, – угрюмо пробасил Галлоглас. – Любителей поглазеть в Лондоне хватает. Советую вам, тетушка, не слишком обращать на них внимание.
– Мэтью, мне действительно нужно найти себе ведьму-учительницу, и как можно скорее, – сказала я, опустив руку на ту часть корсажа, что прикрывала живот. – Но пока ты или кто-то из вас топчется рядом, никакая ведьма не согласится делиться своими секретами. Кто обычно приходит в этот дом? Либо варг, либо философ, либо шпион. И с точки зрения ведьм, стоит им здесь появиться, как их тут же выдадут властям. Пусть Берик далеко от Лондона, но страх добрался и сюда.
Взгляд Мэтью оставался ледяным. Спасибо, что муж хотя бы слушал меня и не возражал.
– Если ты прикажешь ведьме прийти сюда, она придет. Мэтью Ройдон всегда добивается желаемого. Но вместо помощи я получу еще один спектакль вроде того, что устроила нам вдова Битон. Мне этого совсем не нужно.
– И еще меньше вам нужна помощь Хаббарда, – громко заявил Хэнкок.
– У нас с тобой мало времени, – напомнила я Мэтью.
Хаббард не узнал, что отец будущего ребенка – Мэтью, а Хэнкок и Галлоглас пока не учуяли изменений в моем запахе. Однако события сегодняшнего вечера показали, сколь шатко и опасно наше положение.
– Хорошо, Диана. Ведьм мы оставим тебе. Но чтобы никакого вранья и никаких секретов, – сказал Мэтью. – Кто-то из нас обязательно должен знать, где ты находишься.
– Мэтью, ты не можешь… – запротестовал Уолтер.
– Я доверяю суждениям своей жены, – твердо произнес Мэтью.
– То же самое Филипп говорил насчет бабули, – пробубнил Галлоглас. – А вскоре начался ад кромешный.
Глава 19
– Если ад кромешный выглядит вот так, Галлоглас будет весьма раздосадован, – сказал Мэтью.
С момента нашего памятного визита к Хаббарду прошла неделя. Он исполнил свое обещание, и сейчас перед нами стояла четырнадцатилетняя ведьма. Ее облик совсем не вязался с представлениями об адских муках.
– Тише! – шикнула я на мужа, помня, насколько восприимчивы бывают дети в таком возрасте. – Скажи, Энни, отец Хаббард объяснил тебе, зачем посылает сюда?
– Да, госпожа, – тоненьким печальным голоском ответила Энни.
Девочка была совсем бледной. Возможно, такой и родилась, а может, причина крылась в ее страхе и обыкновенном недоедании.
– Я пришла служить вам и сопровождать вас, если вы пойдете по своим делам.
– Мы договаривались совсем не об этом, – поморщился Мэтью и топнул ногой; Энни вздрогнула. – Ты имеешь магическую силу или знания? Или Хаббард решил над нами пошутить?
– У меня есть небольшие способности, – запинаясь, призналась Энни.
Мне понравились ее яркие голубые глаза – два живых пятна на бледном лице.
– Но мне требуется место, и отец Хаббард сказал…
– Могу представить, чего тебе наговорил отец Хаббард, – презрительно фыркнул Мэтью.
Я выразительно посмотрела на него. Он вспомнил наш разговор недельной давности и умолк.
– Позволь девочке самой объяснить, что к чему, – сказала я мужу и ободряюще улыбнулась юной ведьме. – Продолжай, Энни.
– Отец Хаббард сказал, что, помимо услужения вам, я должна буду отвести вас к своей тетке, когда она вернется в Лондон. Она отправилась принимать роды и вернется не раньше, чем роженица перестанет нуждаться в ее помощи.
– Значит, твоя тетка не только ведьма, но и повитуха? – осторожно спросила я.
– Да, госпожа. Опытная повитуха и сильная ведьма, – гордо ответила Энни и выпрямилась во весь рост.
Я поняла, почему она сутулилась. Платьице девочки было довольно коротким, отчего у нее обнажались и мерзли лодыжки. Своих сыновей отец Хаббард снабжал теплой одеждой, подогнанной по фигуре, а вот его дочери почему-то не удостаивались такого внимания. Я подавила вспыхнувшее раздражение. В ближайшее время Франсуазе снова придется доставать иголки и нитки.
– А как ты вошла в семью отца Хаббарда?
– Моя мать не была добродетельной женщиной, – смущенно пробормотала Энни, засовывая руки под тоненький плащик. – Отец Хаббард нашел меня в крипте церкви Святой Анны возле Олдерсгейта. А рядом – тело моей умершей матери. Моя тетка недавно вышла замуж, и вскоре у нее родились свои дети. Мне тогда было шесть лет. Теткин муж не захотел, чтобы я росла вместе с его сыновьями. Он боялся, что материнская греховность передалась и мне и я буду дурно влиять на них.
Получалось, что четырнадцатилетняя Энни провела в семье Хаббарда больше половины своей жизни. От этой мысли у меня похолодела спина. А опасения, что из-за распутной матери шестилетняя кроха могла на кого-то дурно влиять, вообще были за гранью понимания. Но я хотя бы узнала, откуда у девочки эта привычка глядеть в пол и почему у нее такая странная фамилия – Крипта.
– Пока Франсуаза готовит тебе еду, я покажу твою комнату.
Еще утром я поднималась на четвертый этаж и осмотрела жилье для Энни. Комната не отличалась размерами, но в ней умещались небольшая кровать, трехногий стул и старый, облезлый шкаф для одежды юной ведьмы.
– Идем, я помогу отнести твои вещи.
Энни смущенно заморгала.
– Она пришла с пустыми руками, – пояснила Франсуаза, неодобрительно поглядывая на новую обитательницу нашего дома.
– Не беда. Скоро у Энни появится все необходимое.
Я улыбнулась девчонке. Похоже, она не торопилась мне верить.
За субботу и воскресенье мы с Франсуазой дочиста отмыли Энни, сменили ее одежонку и обувь на новую и проверили, умеет ли она считать. Последнее требовалось, чтобы отправлять ее за мелкими покупками. Я устроила Энни небольшое испытание, послав к местному аптекарю за перьями и полуфунтом воска для писем. (Филипп был прав: на Мэтью не напастись ни бумаги, ни писчих принадлежностей.) Энни быстро выполнила поручение и принесла сдачу.
– Хотел получить с меня целый шиллинг! – сетовала Энни. – А воск у него даже на свечки не годится.
Пьер привязался к ней и постоянно старался чем-нибудь развеселить, чтобы увидеть ее милую, наивную улыбку. Правда, улыбалась Энни редко. Он научил юную ведьму играть в «колыбель для кошки», а в воскресенье вызвался повести ее гулять, когда Мэтью более чем прозрачно намекнул, что хочет на несколько часов остаться вдвоем с женой.
Едва все покинули дом, Мэтью принялся расстегивать на мне мою любимую одежду: джеркин без рукавов из тонкой черной шерсти. Дома я всегда надевала его с юбками поверх нижнего платья.
– А Пьер… не воспользуется ситуацией? – спросила я.
– Пьер? Да упаси Боже! – искренне удивился Мэтью.
– Я спрашиваю не из праздного любопытства.
Мэри Сидни была ненамного старше, когда ее выдали замуж за человека, которого мать сочла выгодной партией.
– А я тебе отвечаю совершенно честно: Пьеру несвойственно укладывать в постель малолетних девчонок. – Мэтью расстегнул последнюю пуговицу и застыл. – Какая приятная неожиданность: на тебе нет корсета.
– Мне в нем неудобно. Думаю, корсет не нравится нашему ребенку.
Мэтью хмыкнул, отбрасывая в сторону мой джеркин.
– Надеюсь, Пьер оградит ее от приставаний других мужчин.
– Нельзя ли на некоторое время отложить разговор о твоей ведьме? – нетерпеливо спросил Мэтью. – На улице холодрыга, так что они вряд ли будут гулять слишком долго.
– До чего же ты нетерпелив в спальне, – сказала я, запустив руки в ворот его рубашки.
– Неужели? – Мэтью изогнул свои аристократические брови, изображая удивление. – А я-то думал, проблема как раз в моей сдержанности, достойной всяческих похвал.
Несколько часов подряд Мэтью показывал мне, каким безграничным может быть его терпение в пустом доме воскресным днем. Когда вернулись остальные домочадцы, мы с мужем пребывали в состоянии блаженной усталости. Настроение у нас значительно улучшилось.
Увы, в понедельник жизнь вернулась в ее привычное русло. Улыбка Мэтью сменилась раздражением и отрешенностью, едва он прочел первую порцию утренних писем. Позже выяснилось, что его многочисленные обязанности не позволяют ему проводить меня к графине Пемброк и разделить с ней полуденную трапезу.
Мэри ничуть не удивилась отсутствию Мэтью. На Энни она взглянула с легким любопытством и спровадила девочку на кухню к Джоан. А мы с Мэри наслаждались изысканной едой. Графиня охотно делилась подробностями личной жизни всех своих ближайших соседей. Затем мы перешли в ее лабораторию, взяв туда же Джоан и Энни в качестве ассистенток.
– Как поживает ваш муж? – спросила графиня, глядя в раскрытую книгу и на ощупь закатывая рукава.
– В добром здравии, – ответила я, что в елизаветинское время заменяло наше универсальное «замечательно».
– Приятно слышать, – сказала Мэри и стала помешивать какую-то неприглядного вида жидкость, которая пахла еще хуже. – От Мэтью сейчас многое зависит. Королева уповает на него больше, чем на кого-либо из своих придворных, за исключением лорда Берли.
– Жаль только, что его настроение не отличается постоянством. Нынче оно похоже на ртуть. То Мэтью готов меня оберегать даже в нашей гостиной, а через полчаса вдруг начисто забывает обо мне и ведет себя так, словно я предмет мебели.
– Так мужчины обращаются с тем, что им принадлежит, – сказала Мэри, берясь за кувшин с водой.
– Я не его собственность, – не слишком учтиво заявила я.
– Мы с вами знаем одно, закон говорит другое, Мэтью чувствует третье. И это три разные точки зрения.
– А так быть не должно! – выпалила я, готовая спорить.
Мэри кротко, понимающе улыбнулась, погасив мой запал:
– Согласитесь, Диана: нам повезло с мужьями больше, чем другим женщинам. Слава Богу, у нас есть книги и свободное время, чтобы предаваться своим увлечениям. У большинства женщин этого нет.
Мэри еще раз помешала отвратительную жидкость, затем перелила ее в стеклянную реторту.
Я задумалась о жизни Энни, мать которой умерла в крипте церкви, а тетка из-за мужниных предрассудков отказалась взять ее к себе. На многое ли может надеяться юная ведьма, когда вырастет?
– Скажите, а вы обучаете своих служанок чтению? – спросила я графиню.
– Конечно, – тут же ответила Мэри. – А еще учу писать и считать. Такие способности повысят их ценность в глазах хорошего мужа, который любит зарабатывать деньги, а не только тратить.
Она подозвала Джоан, и они вдвоем поставили хрупкую реторту на огонь.
– В таком случае Энни тоже должна учиться, – сказала я, кивнув девочке.
Та стояла в сумрачном углу. Бледное лицо и светлые волосы с серебристым отливом делали ее похожей на призрак. Образование сделает ее увереннее. Она и так не побоялась торговаться с аптекарем из-за цены воска. Рачительное отношение к хозяйским деньгам подняло ее в собственных глазах.
– В будущем Энни не раз поблагодарит вас за это, – сказала Мэри, перестав улыбаться. – Нам, женщинам, ничего не принадлежит, кроме того, что находится у нас между ушей. Нашими дарованиями вначале распоряжается отец, а затем муж. Мы целиком посвящаем себя семье. Мы что-то пишем или шьем, но и это сразу же становится собственностью кого-то другого. Нам принадлежат лишь наши мысли, и то пока мы не поделились ими. Энни обязательно нужны ее собственные слова, собственные мысли и идеи. Тогда у нее будет то, что невозможно отобрать. Ее собственный мир.
– Жаль, Мэри, что вы не мужчина, – улыбнулась я.
Впрочем, графиня Пемброк и сейчас могла заткнуть за пояс очень и очень многих, как мужчин, так и женщин.
– Будь я мужчиной, то удалилась бы в свои владения или любезничала бы при дворе, как Генри. Не исключено, что занималась бы государственными делами, как Мэтью. А так я нахожусь у себя в лаборатории и веду приятный разговор с вами. Если взвесить все «за» и «против» нашей с вами участи, можно сказать, что мы находимся в выигрыше, даже если нас иногда ставят на слишком высокий пьедестал, а порой ошибочно принимают за кухонный стул. – Мэри озорно мне подмигнула.
– Возможно, вы и правы, – засмеялась я.
– Доводись вам бывать при дворе, вы бы не сомневались на этот счет. А теперь… – Мэри повернулась к нагреваемой реторте. – Теперь нам нужно проявить терпение и дождаться, пока prima materia нагреется и закипит. Если мы все сделали правильно, то получим основу для сотворения философского камня. Предлагаю заглянуть в книгу, где описаны последующие шаги эксперимента. Надеюсь, на сей раз у нас все получится.
Стоило мне увидеть алхимические манускрипты, и я напрочь забывала о времени. В этом зачарованном состоянии меня и нашли Мэтью и Генри, появившиеся в лаборатории. Мы с Мэри были поглощены беседой об иллюстрациях в собрании алхимических текстов, имеющих общее название «Pretiosa Margarita Novella» – «Новая драгоценная жемчужина». Неужели день прошел и близился вечер?
– Я пока не могу вернуться домой, – запротестовала я. – У Мэри такие манускрипты…
– Мэтью эта книга знакома. Ее подарил мне его брат. Но тогда у Мэтью не было образованной жены. Возможно, теперь он сочтет, что брат поторопился, – засмеялась Мэри. – В солярии вас ждет вино. Я надеялась увидеть вас обоих.
Генри посмотрел на графиню и заговорщически ей подмигнул.
Я неохотно отложила книгу и принялась мыть руки. Мэри записывала в подобие лабораторного журнала результаты ее сегодняшних трудов. Когда мы все уселись в солярии, Генри, не в силах сдержать волнение, спросил:
– Мэри, но теперь-то пора?
– Ваша горячность по части вручения подарков не уступает пылу юного Уильяма, – засмеялась она. – Мы с Генри приготовили вам подарок по случаю Нового года и вашего брака.
А нам с Мэтью было нечего подарить ни ей, ни Генри. Я как-то вообще забыла о новогодних подарках. Наверное, все это было написано у меня на лице, поскольку Мэтью горестно вздохнул и сказал:
– Когда дело касается подарков, даже не пытайся соперничать с Мэри и Генри. Проиграешь.
– Чепуха! – возразила Мэри. – Мэтью спас жизнь моему брату Филипу и помог Генри удержать его владения. Это долги, которые не отплатишь никакими подарками. Так что не портите нам удовольствие своими вздохами. Новобрачным принято дарить подарки. Да и Новый год наступил. Кстати, Мэтью, что вы подарили королеве?
– После того как она отправила несчастному королю Якову еще одни часы как напоминание о необходимости дожидаться благоприятного момента, я тоже хотел подарить ей часы, но песочные. Тоже напоминание, что и она смертна, – сухо ответил Мэтью.
Генри с ужасом посмотрел на моего мужа:
– Нет. Такого просто не может быть.
– Конечно. Это была всего лишь пустая мысль, посетившая меня в минуту отчаяния, – заверил друга Мэтью. – А королеве я подарил изысканную чашу с крышкой. Ей все дарят такие чаши.
– Генри, не забудьте о нашем подарке, – сказала Мэри, которой передалось его волнение.
Генри вынул бархатный мешочек и подал мне. Повозившись с завязками, я вытащила тяжелый золотой медальон на такой же тяжелой цепи. Лицевая сторона была покрыта филигранью и усыпана маленькими рубинами и бриллиантами. В центре красовались полумесяц и звезда из герба Мэтью. Я перевернула медальон, с восторгом глядя на гирлянды цветов и ветвей, напоминающих ветви плюща. Они были выполнены из перегородчатой эмали. Затем я осторожно нажала пружину замочка. Медальон раскрылся. Внутри был миниатюрный портрет Мэтью.
– Предварительные наброски мастер Хиллиард делал сам, с натуры. Но перед праздниками он был настолько занят, что живописную часть работы выполнял его помощник Исаак, – пояснила Мэри.
Я разглядывала миниатюру под разными углами. Мэтью был запечатлен таким, каким я видела его дома, когда он допоздна работал в кабинете. Кружевной воротник рубашки расстегнут. Мэтью смотрит на зрителя, приподняв правую бровь: знакомое сочетание серьезности и насмешливости. Его черные волосы убраны со лба, словно он провел по ним пятерней. В длинных пальцах левой руки он держит медальон. В эту эпоху такой портрет наверняка считался чрезмерно откровенным и эротичным.
– Ну как, вам нравится? – спросил Генри.
– Я в него просто влюбилась, – призналась я, не в силах оторвать взгляд от нового сокровища.
– Исаак более… дерзок в композиции, нежели его хозяин. Но когда я сказала ему, что это свадебный подарок, он изложил мне свои доводы, и я с ними согласилась. Медальон станет особой тайной жены, поэтому ее муж будет изображен в более откровенном виде, не предназначенном для чужих глаз, – сказала Мэри, заглядывая через плечо. – При большом портретном сходстве я все же очень хочу, чтобы мастер Хиллиард научился точнее изображать подбородки.
– У меня нет возражений. Я всегда буду дорожить этим портретом.
– А это тебе, – сказал Генри, протягивая Мэтью такой же мешочек. – Хиллиард предположил, что твой подарок могут увидеть другие, в том числе и при дворе, поэтому прибегнул к… определенному иносказанию.
– Уж не этот ли медальон Мэтью держит на моей миниатюре? – спросила я, указывая на камень молочного цвета в простой золотой оправе.
– Думаю, этот, – ответил Мэтью. – Лунный камень. Верно, Генри?
– Старинная вещь, – с гордостью сообщил Генри. – Он был в коллекции моих древностей, и мне представился повод подарить его тебе. Как видишь, интаглио изображает богиню Диану.
Миниатюра внутри, хотя и написанная в более официальной манере, выглядела достаточно необычно для Елизаветинской эпохи. Я была изображена в красно-коричневом платье, отороченном черным бархатом. Изящный воротник не закрывал сверкающее жемчужное ожерелье. Однако была одна впечатляющая особенность, намекавшая на интимность подарка, – мои волосы. Они свободно ниспадали на плечи и спину. Настоящее буйство рыжевато-золотистых локонов.
– Голубой фон подчеркивает цвет глаз Дианы. А ее рот… совершенно такой же, как в жизни, – признался Мэтью.
Как и я, он был потрясен подарком.
– Я позаботилась и о надлежащем футляре, – сказала Мэри, подавая знак Джоан. – Он удобен для хранения медальонов и позволяет любоваться ими, когда они не на вас.
Футляр представлял собой шкатулку с двумя овальными углублениями, выстланными черным бархатом. Обе миниатюры идеально входили в свои ниши и издали смотрелись гармоничной парой портретов.
– Мэри и Генри умеют делать подарки. Поражаюсь их предусмотрительности, – сказал Мэтью, когда мы вернулись домой. – Он встал у меня за спиной, сцепив руки на моем животе. – А я так и не успел написать твой портрет. Даже не думал, что первое изображение тебя будет сделано Николасом Хиллиардом.
– Портреты просто великолепны, – сказала я, кладя свои руки поверх его.
– Но?.. – Мэтью чуть отодвинулся и наклонил голову.
– Мэтью, миниатюры Николаса Хиллиарда очень ценятся. И это при его жизни. Потом за ними начнется настоящая охота. Мы исчезнем, а они останутся в шестнадцатом веке. Они настолько красивы, что у меня просто рука не поднимется уничтожить их перед возвращением.
Время чем-то напоминало мой воротник. Вначале он был куском ровной ткани. Затем его собрали в складки, где-то подрезали, где-то подшили, изменив до неузнаваемости.
– Мы постоянно вмешиваемся в прошлое, и это непременно откликнется в нашем настоящем.
– Может, мы и должны были это сделать, – предположил Мэтью. – Возможно, от этого зависит будущее, и не только наше.
– Что-то я не понимаю.
– Сейчас не понимаешь. Но представь, что однажды мы оглянемся назад и обнаружим: все необходимые изменения как раз и произошли из-за этих миниатюр, – улыбнулся он.
– Тогда представь, чем обернется нахождение «Ашмола-782». – После иллюстраций в алхимическом трактате Мэри я снова вспомнила таинственный манускрипт и наши безуспешные поиски. – Джорджу не удалось отыскать манускрипт в Оксфорде, но ведь этот раритет наверняка сейчас находится где-то в Англии. Ашмол купил наш манускрипт у кого-то. И нам разумнее искать не сам манускрипт, а того, кто его продал Ашмолу.
– В конце шестнадцатого века манускрипты уже постоянно куда-то перемещались. «Ашмол-782» мог оказаться где угодно.
– Или где-то здесь, у нас под носом, – не сдавалась я.
– Возможно, ты права, – согласился Мэтью, однако я чувствовала, что его ум занят чем-то другим, более насущным, чем наш неуловимый манускрипт. – Я пошлю Джорджа. Пусть потолкается среди книготорговцев, порасспрашивает у них.
Однако на следующее утро все мысли об «Ашмоле-782» отодвинулись далеко на задний план. Тетка Энни прислала записку. Преуспевающая повитуха сообщала, что вернулась в Лондон.
– Зазывать эту ведьму к нам домой бесполезно, – объявил Мэтью, закончив читать послание. – Она ни за что не пойдет в жилище известного варга и шпиона. Ее муж категорически против, поскольку боится, что это повредит его репутации. Нам придется самим отправиться к ней. Она живет на Гарлик-Хилл, близ церкви Святого Якова.
Мне название места ни о чем не говорило, и я молчала.
– Это на другом конце города, совсем рядом с логовом Эндрю Хаббарда, – хмуро пояснил Мэтью.
– Ты вампир. Она ведьма. Вас не должны видеть вместе. Так что опасения ее мужа вполне справедливы.
Мэтью отказался отпустить меня туда в сопровождении Энни и Пьера и пошел с нами. Квартал, окружавший церковь Святого Якова, был гораздо богаче, чем Блэкфрайерс. Широкие улицы, которые содержали в чистоте, большие дома, оживленные магазины, опрятное церковное кладбище. Энни пересекла улицу, на которой стояла церковь, и свернула в переулок. Невзирая на его сумрак, здесь тоже было чисто.
– Это здесь, господин Ройдон, – сказала девочка, кивнув в сторону вывески с изображением ветряной мельницы.
Они с Пьером пошли первыми, чтобы предупредить тетку о нашем появлении.
– Тебе незачем оставаться, – сказала я Мэтью.
Я и так сильно нервничала, не представляя, чем закончится моя встреча с ведьмой. Присутствие Мэтью, его кудахтанье надо мной лишь все портило.
– Я никуда не уйду, – угрюмо заявил он.
На пороге стояла круглолицая курносая женщина с нежным подбородком, темно-каштановыми волосами и живыми карими глазами. Спокойствие ее лица было маской: глаза так и сверкали раздражением. Пьера в дом она не пустила, позволив войти лишь племяннице. Бедняжка Энни встала по другую сторону двери, всем видом показывая, что ничем не может помочь.
Читать бесплатно другие книги:
