Темные воды Брындза Роберт

65

Лидия поджидала Сашку у общежития. Она увидела, как пришел Антон, потом Рено. «Появились! Надо же, какие стойкие, ну я вам еще добавлю…» Братья недолго пробыли у Сашки. Лидия наблюдала, как они вскоре вышли, поговорили у входа, по их лицам было видно — ссорятся. Вскоре Рено повернулся и решительно зашагал по улице, Антон смотрел ему вслед, сжав кулаки, потом почти бегом бросился в другую сторону, свернул за угол на автостоянку к своей машине, в ярости он резко рванул с места. Послушная машина сразу набрала большую скорость.

Лидия успела подойти к проезжей части улицы и ждала, когда он проедет мимо, шепча заклинание, последние слова произнесла уже громко:

— Чтоб не замечал ее, не видел! Чтоб не видел ее и не помнил!

Солнце отсвечивало от лобового стекла, ей было не разглядеть лица Антона, и Лидия шагнула на проезжую часть, и взмахнула рукой, усиливая слова:

— Чтоб не видел!

А Антон и правда ничего не видел: то ли от злости, то ли от слепящего солнца, то ли от наведенного Лидией морока, он не заметил, как женщина в черном внезапно шагнула с тротуара, увидел ее только уже перед самой машиной, резко крутанул руль и врезался в оклеенный объявлениями столб…

В первую минуту Рено не мог найти Сашку в аудитории: белые халаты делали всех одинаковыми, потом увидел ее лицо. Она сличала ответы задач с Санькиной тетрадью, в этот момент Лена с другой стороны толкнула ее в бок:

— Ты глянь! Какой красавчик! Сашка, посмотри! Он на тебя смотрит.

Сашка подняла голову: к ней между столов пробирался Рено. Он махнул ей рукой и повернул назад.

— Сашка, кто это? Познакомь! — теребила ее Лена.

Не обращая внимания на ее шепот, Сашка кинулась следом за Рено. Она шла радостная: он пришел, он пришел! В душе у нее все пело, но в коридоре, увидев его лицо, перестала улыбаться.

— Что случилось?

— Антон погиб.

— Как?!

— Он не справился с управлением, врезался в столб. Сразу насмерть, — Рено направился к лестнице.

— Нет… нет, — Сашка закрыла лицо руками и медленно опустилась на пол.

Разрыдалась, стоя на коленях. Рено кинулся к ней, поднял:

— Ну, ты что… Не надо так…

— Когда?

— Вчера… — он не сказал, что произошло это сразу после их встречи в общежитии, понял, что она будет винить себя. — Ты правильно сделала, что не прогнала его… Клавдия Сергеевна не знает, что мы были у тебя, я не стал ей говорить… Думаю, лучше ей не знать о ссоре.

Сашка закрыла лицо руками и разрыдалась еще отчаянней… На них оглядывались.

— Ну перестань! Вставай, пошли.

Она поднялась, шла, никого не замечая, лицо ее сразу покраснело от слез. Рено не ожидал, что она так будет горевать.

Увидев Сашку, Клавдия Сергеевна расплакалась, обняла ее.

— Антоша любил тебя… хотя он и вернулся к Ире.

Сашка не могла говорить, голос прерывался рыданиями. Клавдия Сергеевна была тронута искренним горем девушки, даже простила ей все то, за что не любила прежде.

У гроба, увидев белое лицо Антона, Сашка вдруг стала падать, на пару минут потеряла сознание. Рено подхватил ее, она очнулась.

— Ой, ей нельзя, наверно, подходить к гробу… — сказал он Клавдии Сергеевне.

— Почему?

Поколебавшись, он все же шепнул ей:

— Саша беременна, — и вздохнув, совсем не желая этого говорить, все же добавил: — от Антона.

— Боже… Саша, правда?!

— Да…

Клавдия Сергеевна обняла ее, и они вновь расплакались.

После похорон Рено, взяв Сашку за руку, повел было к машине, но она выдернула руку и подошла к Клавдии Сергеевне. Сашка действовала не задумываясь: она видела, как плохо матери Антона, и решила побыть с нею какое-то время. Но Рено воспринял этот жест по-другому. Он сразу связал воедино последний поцелуй в общежитии, ее безутешные рыдания, обморок на похоронах и то, что сейчас она предпочла остаться с Клавдией Сергеевной, и сделал вывод: «Она точно любит Антона, даже мертвого, а я ей не нужен».

Он не появлялся несколько дней, измучился совсем, потом подумал: Антона нет, значит, его долг помочь Сашке, если только ей нужна его помощь. И поехал к ней. Он поднялся в комнату. Сашка была одна. За эти дни она ужасно подурнела: от горя и жалости к Клавдии Сергеевне. И от того что Рено к ней не приезжает… Он не появлялся, надеяться ей не на что… Услышав стук, Сашка равнодушно подошла к двери, видеть никого не хотелось. Распахнула дверь и замерла, не в силах двинуться. Рено поздоровался, она лишь молча кивнула. Они так и стояли в дверях, глядя друг другу в глаза.

— Я зашел узнать, тебе что-нибудь нужно?

— Тебя… — Сашка потом не могла вспомнить, сказала она это вслух или только подумала, в этот миг Рено, словно невзначай, взял ее за руку, и Сашку как магнитом притянуло к нему. Она оказалась в его объятиях и больше ничего вокруг не видела, прильнула к нему и закрыла глаза, подставляя лицо его поцелуям. Даже не заметила, когда Рено успел закрыть дверь, он вроде и не отрывался от нее: целовал и целовал ее губы, бледное лицо, глаза.

— Ты меня любишь? Любишь? — спрашивала она.

— Ты еще спрашиваешь?! Ты моя жизнь, я не могу без тебя.

— Это ты моя жизнь. Как я тебя ждала! — лихорадочно шептала Сашка и сама целовала его.

Старая общежитская кровать только тихонько вздохнула под тяжестью двух тел, неистово ласкавших друг друга, но она ко всему уже относилась философски, старалась только, чтобы ее пружины постанывали не слишком громко, не мешали этим двоим, и изо всех сил делала вид, что она не продавленная односпалка, а роскошное, незабываемое ложе любви. И ей удалось: они бы сейчас поклялись в этом, более того, над ними сейчас был не потолок с облупившейся побелкой, а высокое звездное небо, и боги улыбались им как единственным на Земле Адаму и Еве. Кровать и не такую страсть видела, но эти тоже были очень убедительны, главное, очень уж слаженно все у них выходило, как говорится, на одном дыхании. Потом они лежали, тесно прижавшись, глядя глаза в глаза… Оба были уверены, что никогда и никого больше не будут так любить, как они любят сейчас.

— И не спорь, теперь будешь жить у меня…

Сашка не спорила, только счастливо улыбалась и все прижималась к нему, гладила плечи и спину, словно ей не верилось, что он здесь, и что он с ней.

Вскоре она перебралась к нему и уже согласилась выйти за него замуж, но с походом в загс почему-то все тянула. Хотя семейная жизнь ей нравилась, но она все чаще вспоминала о Лидии, чувствовала — та скоро появится. Помнила, как бабка выкрала авторучку у Рено и боялась за него. Лидия не пощадит никого. Надо было что-то предпринять, но что? Только одно приходило в голову: уйти от Рено, чтобы Лидия его не тронула. Она не могла на это решиться, но подсознательно уже прощалась со своим счастьем, наслаждаясь последними денечками.

В субботу она училась допоздна, Рено ждал в машине у анатомички, и она не шла — летела к нему. Села в машину, а он, не давая ей обнять себя, отстранился: «Подожди, я совсем забыл, какая ты у меня красивая, подожди, я еще не насмотрелся…», — убрал волосы с ее лба и жадно разглядывал: «Какие чудные у тебя глаза, сначала всегда светлые, а чем дольше я смотрю, тем больше они темнеют… Таких ни у кого не бывает!». А Сашка смеялась: «Потому что никто так безумно не любит, как я!». Ей хотелось скорее поцеловать его… «Ну, Рено, ну хватит, зачем на меня сейчас смотреть, я же замучена насмерть латынью…» Он обнял ее и целовал, ощущая слабый запах формалина. А у Сашки слезы навернулись на глаза: как она будет жить без его ласки?!

— Как я тебя хочу, — шепнула она ему в ухо, — это, наверно, токсикоз…

— Да, точно, такое бывает только у беременных, ненасытная ты моя, — смеялся он.

Вскоре у нее, и в самом деле, начался токсикоз. До этого она не замечала своей беременности, а теперь ее тошнило по утрам, все время хотелось есть и спать, одолевала слабость. Рено терпеливо выполнял все ее прихоти, выискивал какие-нибудь деликатесы, чтобы только порадовать ее, как избалованного ребенка.

Погода в эти дни стояла на удивление жаркая. Сашка изнемогала, открывала все окна, а Рено следом прикрывал:

— Не делай сквозняки, тебя продует.

Сашка шла в душ, а он заглядывал, проверяя, не обливается ли она холодной водой.

— Закаляться будешь после родов…

Сашка капризничала, придумывала, чего бы ей еще хотелось.

— Ах ты, вредная старуха, — ворчал он, но выполнял пожелания, тащился в полночь в круглосуточный магазин то за оливками, то за корнишонами.

— Я же говорила, у меня плохой характер, ты уже, наверно, жалеешь, что я переехала к тебе.

— Саша, я хочу, чтобы ребенок носил мою фамилию, пойдем в загс!

— Не могу, меня сегодня мутит…

Сашка брела по улице, погода была чудесная, а ребенку нужны солнечные ванны. И вот в этот момент, посреди многолюдной улицы, на солнышке, ее вдруг окатила темная холодная волна ненависти, она почувствовала на себе жесткий злобный взгляд. Лидия. Только она так смотрит на нее. Сашка никак не могла собраться с силами и заслониться, накрыться своим «стаканчиком», беременность, что ли, так на нее действует? «Стаканчик» получался каким-то тонким, хлипким и все прорывался… Ее охватило чувство безнадежности, она устала бороться и отбросила совсем свою защиту. Сейчас темные воды сомкнутся над ее головой… Сашка остановилась и стояла на месте, совершенно беззащитная, покорно ждала появления своей мстительной бабки, только непроизвольно руками прикрыла живот. Лидия, как всегда в черном, медленно приближалась к ней, ее обгоняли, обходили, а она шла, не сворачивая, не сводя взгляда с Сашки, подошла ближе и застыла напротив нее.

— Не ждала, забыла обо мне? А я о тебе не забываю… Я тебе своих сыновей никогда не прощу, и ты жить не будешь… — ее лицо исказило страдание.

Как она любила своих сынов! Сашка впервые видела, чтобы Лидия вот так изменилась в лице, всю жизнь она словно в маске ходила, и вот вдруг приоткрылась. Но почему же она так ненавидит ее, свою внучку? За что? В чем она виновата? Сашку почему-то долго мучили воспоминания о сне, где она в образе кухарки Любы закрывает печную заслонку, словно она в самом деле это сделала, но этого не могло быть, это был только сон. Что, за сон можно убить человека? Хотя, бабка почти так же относилась к ней и тогда, когда братья были живы. Почему она не запретила продавать ее? Почему хотя бы раз не вступилась за нее?

— Как я жалею, что не убила Ольгу сразу, пока ты не родилась… Живучая — так упасть в поезде и не сломать себе шею! А нос кривой стал, — заметила Лидия насмешливо.

— За что вы ненавидите меня?

— Ты посмела убить родного отца и еще спрашиваешь?

— Вы же знаете, что я не убивала их.

— Не сама, так заставила это сделать кухарку, уж такие вещи я чую. На отца руку подняла! Ты, что ли, первая, кого отдают за старика? Пожила бы с ним, одел бы тебя с головы до ног, что же в этом плохого?

— Меня не замуж отдавали, а продавали в рабство. Отец за меня деньги взял.

— Тебя не убивали, а ты убила Сергея и Ванечку…

— Не убивала я!

Люди проходили мимо, слышали обрывки их разговора и удивленно оглядывались.

— Какие тут страсти, как в бразильском сериале! — воскликнул какой-то мужчина, и он, и его подруга расхохотались. Лидия не обратила на них никакого внимания.

— Я смотрю, ты даже не раскаиваешься: убила трех человек и думаешь, тебе это сойдет с рук? Это же мои дети, мои сыночки!

— Я никому не причинила зла!

— Ты, упрямая, как и твоя мать! Нет, ты хотела им зла, да, именно это ты и сделала! Пожелала им смерти! Ну что же, получай теперь от меня! — Она подняла руки и собиралась произнести проклятие, как вдруг поняла, что Сашка не случайно так открыта, она не может защититься от нее, и только одно могло быть причиной — она беременна.

— Ребенок?! Мальчик! — она замерла, этот плод ведь был частицей ее сына…

Мальчик! Ей так не хватало сыновей, и вот он тут, кровинка ее Сереги! Значит, нельзя Сашку сейчас наказать, пусть сначала родит ее правнука… Ярость переполняла Лидию, ее надо было излить на кого-нибудь — если нельзя на Сашку, то просто в толпу. Ведьма отвернулась от внучки и швырнула свое проклятие во встречных людей. Сашка увидела, как злоба, словно черная пыль, осела на прохожих. И многие из них ощутили резкое ухудшение самочувствия, внезапное головокружение или тошноту, но проклятие, поделенное на всех, было не смертельно.

— Ну, что же, если ты будешь хорошей матерью, то мы встретимся…лет через семнадцать. А если плохой, то я найду тебя раньше…

Лидия уходила прочь, а Сашка повернулась, добрела до мраморного парапета и села. От нервного напряжения ноги у нее подкашивались. Мимо текла людская река, а она сидела, ничего не видя и не слыша. Какое счастье — просто жить… Ей дали отсрочку на семнадцать лет. Скоро она сама станет матерью и будет играть во всякие наивные детские игры со своим сыночком… И она может спокойно жить со своим Рено. Спасибо этому ребеночку, которого ждут теперь две прабабки. Она глянула вслед скрывшейся в толпе Лидии и вдруг заметила рыжий хвост кота, шмыгнувшего вслед за бабкой между ног прохожих.

Почему-то вспомнилась мать — как она играла с ней в прятки: мама закрывала глаза руками и громко декламировала: «Сидели два медведя на тоненьком суку — раз ку-ку, два ку-ку, оба шлепнулись в муку». Пока она произносила эту считалку, Сашка должна была спрятаться, но она каждый раз об этом забывала, застывала на месте, думая: откуда мука в лесу? Ей почему-то представлялся большой сундук, ларь под деревом, полный муки, и медвежата падали в него, а мука, как вода, выплескивалась наружу… Мама открывала глаза и смеялась: «Санечка, что же ты не прячешься?»