Темные воды Брындза Роберт

36

Саня и Стас прогуливали лекцию по анатомии, они встретились ей на первом этаже, когда шли в столовую. Сашка принципиально не хотела пропускать это занятие, она попыталась уговорить ребят, но Стас вдруг уперся:

— Не люблю, когда у меня в животе от голода бурчит, не пойду.

Санька остался с ним. Саша зашла в аудиторию одна, огляделась, людей было мало, но сзади свободных мест не было, придется сидеть одной за первым столом. Преподаватель, профессор Павел Кузьмич Жук, по кличке Антибиотик, невысокий, крепенький, с густыми кустистыми бровями и венчиком седых волос, уже стоял за кафедрой.

— Все, двери закрываем, больше никого не пущу. Девушка, будьте любезны, закройте дверь, — обратился он к Сашке.

Та закрыла дверь, прошла и села прямо перед преподавательской кафедрой. Этот старичок лекции читал неплохо, но, часто останавливаясь, чтобы студенты успели записать, он словно засыпал каждый раз, паузы затягивались, это раздражало, и все начинали отвлекаться. Сашка решила от скуки проверить, чем он болен. Профессор оказался, в принципе, здоров, но он весь был каким-то словно стертым, нечетким, аура совсем слабенькая, только вокруг головы поярче, мозг хорошо работал. Такой Сашка увидела старость. А что, если попробовать дать ему свою энергию? Сашка решила провести такой опыт. В следующий профессорский перерыв она мысленно собрала в комок свою энергию и отправила ее старику.

Профессор вздрогнул, по шуму в аудитории он понял, что опять задремал с открытыми глазами прямо на лекции. Да, пора бросать работу, время уходить на пенсию… Что толку в прекрасном знании предмета, если он не может заставить студентов внимательно слушать? Откуда раньше у него брались шутки, яркие примеры, как легко он мог увлечь сотню разных молодых людей — они слушали его, ни на что не отвлекаясь… А теперь на его лекции ходит только половина курса, вон, сколько свободных мест. Он заметил напряженный взгляд девушки за первым столом — только одна она слушает его внимательно.

Сашка заметила его оживление: что-то у нее получилось. В следующую паузу отправила еще один заряд. Павел Кузьмич почувствовал какую-то связь с нею, обратил внимание на прилежную темноглазую студентку, она проявляла такой интерес к предмету… Эх, а раньше бы он подумал, что девушка заинтересовалась им самим, а не лекцией! Очаровательная девушка, вдруг отметил он, и сам удивился своим мыслям: надо же, давно он не замечал красоты, это раньше с первой лекции запоминал все хорошенькие мордашки… Правда, такие высокие и худые черноволосые девицы были, вообще-то, не в его вкусе. Ему нравились пухленькие блондиночки, маленькие куколки. Но эта тоже была хороша…

Антон понял, что пропал, влюбился по уши в Сашку, чувствовал, что она ускользает от него, и изо всех сил пытался удержать девушку. Он приезжал почти каждый день, вечерами, и его уже пропускали в общежитие как Сашиного родственника. Он покорно терпел ненамеренно пренебрежительное отношение студентки: она постоянно отвлекалась от разговора с ним, больше интересуясь тем, что рассказывала Майка. Гулять ей теперь было некогда: постоянно срочно требовалось то сделать практическую работу, то написать реферат или курсовую. Частенько ее звали куда-то друзья, и видно было, что Сашке очень хочется пойти с ними, но ей неловко: вот только что сказала Антону, как она сильно занята, и тут же готова бежать кататься на роликах… Да, Антон явно был лишним здесь. Он не вписывался в суматошную жизнь общежития, успев отвыкнуть от студенческой братии. Сашку смущали откровенные проявления его любви — то, как он смотрит на нее, как старается взять за руку, как ловит каждое слово. Ну что он к ней липнет? Ведь есть у него Ира. В то же время она ему стольким обязана, если бы не он, сидела бы в какой-нибудь глуши, мыла бы посуду в ресторане. Только благодаря ему она здесь.

Ира звонила Антону на работу.

— Какие планы на вечер?

— Да надо бы проведать Сашку… — мялся Антон.

Ира злилась: как ей надоела эта его заботливость! Но сказать Антону решительно: «Выбирай: я или Сашка!» — Ира не могла, неизвестно кого он выберет… А Антон заезжал в общежитие, поднимался к Саше, садился в углу у стола и мешал ей заниматься.

— Ты учись, учись, я просто посижу, — говорил он, пару минут молчал, потом не выдерживал, начинал что-то рассказывать.

— Знаешь, Саша, жаль, что ты не смогла пойти на встречу с Ильей Глазуновым, было очень интересно не только смотреть картины, но и слушать его. Удивительно умный человек! Прекрасно знает историю России, и, что самое интересное, не по учебникам: он так рассказывает, просто удивительно, где только разыскивает такие факты? Странно, почему советские историки представляли Русь лапотной и немытой, где же был их патриотизм? Или вот недавно услышал версию о татаро-монгольском иге: оказывается, в истории нашей страны не было такого трехсотлетнего периода. И знаешь, кто этот вопрос поднимает? Гарри Каспаров! Человек, казалось бы, очень далекий от истории. И я ему верю. Существует какая-то инертность мышления. Вот учение Дарвина. Ведь это только теория, один из возможных вариантов эволюции, а нам ее подают как что-то неопровержимое, доказанное, хотя не раз встречались факты, противоречащие этой гипотезе, но человечество отталкивает их, словно не замечает. Знаешь, в 1979 году нашли отпечатки ног человека, определили, что им почти 4 миллиона лет, а ведь, согласно Дарвину, в то время жили австралопитеки — человекообразные обезьяны, у них строение стопы совсем другое. По Дарвину, люди появились всего 40 тысяч лет назад. И что самое интересное, об этом открытии старательно умалчивают! — Антон наклонился и попытался снизу, от стола, поймать Сашкин взгляд.

Она, не обращая на него внимания, продолжала сосредоточенно писать.

За ними, сидя с конспектом на своей кровати, наблюдала Майка. Ей нравился Антон, она не встречала еще таких парней: всегда пропустит девушку в дверях, если заходит в комнату, то обязательно дождется разрешения, извинится за беспокойство. Причем, он со всеми такой, не только с Сашкой. Когда Майка подходит к столу, он вскакивает и придвигает ей стул, а когда Света при нем хотела вынести мусор, он отобрал у нее пакет и сам отнес его. Майке было его жаль: ну что Сашка выделывается, сидит со своим дурацким рефератом, головы не поднимет! В сердцах Майка вскочила, бросила тетрадь и вышла из комнаты, чтобы не расстраиваться. Она зашла к соседкам и там излила душу. Они ее поддержали. Все считали Антона вежливым, ласковым, спокойным. И что он нашел в Сашке? Вот их сколько тут сидит, девчонок — красавиц, а он выбрал эту, носатую… Они от души покритиковали Сашкину внешность.

А Антон терпеливо сидел рядом с Сашкой, наблюдая за ней какое-то время и не в силах уйти, потом, не выдержав долгого молчания, начинал снова:

— Вообще, я не раз замечал, что профессионалы знают иной раз свой предмет как-то однобоко, изучают его так, как принято считать в данное время, а не объективно. Вот ты читала Мулдашева? О его тибетских экспедициях? О скрытом где-то в пещерах Тибета генофонде Земли? Он же окулист, а сфера его интересов гораздо…

Но тут Сашка его прервала:

— Антон, ну я так никогда не закончу домашнюю работу, а мне еще учить скелет.

— Ну ладно, занимайся, я пошел… — Антон нехотя поднялся, медлил у двери. — А завтра как у тебя со временем? Может, сходим куда-нибудь?

— Я еще не знаю, пока, Антоша.

Сашка даже не встала его проводить. 

37

Сашке нравилось учиться. Тут были такие умные преподаватели, проводились интересные практические занятия, опыты. Над Антибиотиком она и сама с воодушевлением продолжала экспериментировать. Его лекции шли по расписанию через два дня. Сашка садилась за первый стол, бросив ради этого своих друзей, и ждала, когда старичок начнет дремать. Как только профессор Жук засыпал или просто задумывался, посылала ему энергетические импульсы. И он явно получал их, даже шутить начал, а уже через месяц почти перестал засыпать. Он становился все бодрее, поглядывал орлом из-под густых бровей на девушек. Сашка гордилась собой, забыв, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Законы природы никто не отменял: если где-то прибывает, то в другом месте убывает… Поглядывал-то он чаще всего именно на нее…

К сожалению, в мединституте учат не только медицине, но и таким, совершенно ненужным, на взгляд Сашки, дисциплинам, как политология. Или вот уже надо было сдавать домашнее задание по математике, которое им дали в первые дни учебы, а Сашка до сих пор не могла его решить. Саня и Стас взялись помочь. После совместной прогулки Сашка захватила свою тетрадь, задание и пошла к ним. Ребятам пришлось выполнять свое обещание. Они молча работали, а Сашку стало клонить в сон.

— Может быть, я пойду?

— Нет! Так не пойдет! Мы решаем — ты сидишь, ты ушла — мы спим! Ты нас должна вдохновлять!

— Ну ладно, ложись пока на мою кровать, поспи чуть-чуть, — сжалился Саня.

— Ну уж нет, я сплю только на своей!

Наконец Стас решил первое задание, и Сашка села переписывать его в свою тетрадь. Дело пошло веселее: они решали, она списывала. Стас первым закончил свою часть, бросил ручку на стол, уселся на кровать, потянулся, пропел: «Я не последний герой!». Сашка не успела еще закончить предыдущее задание, как Стас, сидя на кровати, уже заснул, он даже не лёг, а просто прислонился к стене, прикрыл на минутку глаза и отключился. Шел третий час ночи. Вскоре и Саня справился с работой.

— Я скатаю завтра на перемене, сил уже нет, — Сашка собрала все черновики, задание, свою тетрадь.

Саня пошел ее проводить. Они шли по пустому гулкому коридору уснувшей общаги, поднялись на Сашкин этаж. У своей двери Сашка остановилась:

— Майка уже спит…

Она хотела открыть дверь, но Саня придержал ее руку, Саша откинулась к стене.

— Подожди хотя бы минутку, — он смотрел на нее, не решаясь что-то сказать, потом наклонился и неумело поцеловал.

Сашка выскользнула из кольца его рук и зашла в свою комнату. Она тихо разделась и потом долго лежала в темноте, сон вдруг пропал. Это был первый поцелуй в ее жизни, и она не могла понять, понравилось ей это или нет, скорее всего, смешно: как это странно — целоваться… Кто это придумал? Одно она точно поняла: ни со Стасом, ни с Санькой ей целоваться не хотелось. Хорошо, что они просто друзья, и этот поцелуй просто случайность, от усталости… 

38

Сашка чувствовала себя неважно — ночью ее опять посетила Лидия. На этот раз встреча прошла по-другому.

Лидия почувствовала защитную оболочку над девочкой. «Ишь ты, закрылась!» — скривилась она, что же, попробуем по-другому. Она представила, как накрывает девчонку подушкой и потихоньку прижимает ее… Пусть защита станет саваном… За тысячу километров от нее, под воздействием неуловимых импульсов, воздух над Сашкой начал меняться, его молекулы сцеплялись друг с другом все плотнее, он становился вязким… Сашка крепко спала и не заметила вспышки свечи и незримого появления Лидии после этого, но дышать во сне становилось все труднее, ноздри слиплись, рот словно заполнился ватой… Она проснулась и лежала с раскрытым ртом, выпученными глазами, покрасневшим лицом… Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой будто ее придавили прессом, но до сих пор не чувствовала кольца рук Лидии на шее — так бабка еще не издевалась над ней… Она не могла даже застонать… Девушка уже стала терять сознание, но в последний миг ей вдруг удалось вдохнуть воздух — бабка отпустила ее. На этот раз «стаканчик» совсем не помогал — Лидия показала ей, на что способна.

Зато теперь с неделю она точно не появится, неделю можно будет жить нормальной жизнью и даже выспаться…

Почему-то так получалось, что все преподаватели читали лекции ей: есть такой ораторский прием — выбрать кого-то в аудитории и читать лекцию именно этому человеку, так легче ориентироваться: успевают ли студенты записывать, понимают ли материал, не надо ли что-то повторить, выделить. Так вот, таким человеком для многих лекторов стала именно Сашка. Внимательнее, чем она, никто не слушал, такой неистощимый интерес к учебе редко можно было встретить. Эти качества у нее проявились сразу, с первых дней, потому-то, если она даже опаздывала, ее ждали. Один преподаватель как-то сказал, глянув на часы:

— Ну, так, Саша пришла, можно закрывать дверь в аудиторию.

Друзья всегда оставляли для нее место за третьей партой, посередине. Сашке это немного льстило, и она иной раз специально чуть-чуть опаздывала только для того, чтобы на виду у всех подойти к своему месту и сесть между ними.

В условиях общежития сохранять работоспособность, усердие, дотошность к изучаемым предметам было очень сложно. Общежитие само по себе, словно какой-то особый микромир, «делало» все, чтобы не дать студентам заниматься. Со временем Сашка привыкла к его дикому режиму: утром на занятия, потом, если получится, краткий сон, вечером беготня по комнатам, гитары, песни, шутки, флирт, какая-нибудь еда и все прочее, и только после двенадцати наступало время учебы. Хорошо, что ей хватало для сна четырех — шести часов ночью и двадцати минут днем. Учиться она умела, полностью отрешаясь от всего окружающего, вникала в лекции, разбиралась в схемах и зубрила термины, химические формулы и латынь. Саша не только учила заданное, но и находила время листать дополнительную литературу, не переставая удивляться, как многого она еще не знает и как нужны ей эти знания для лечения больных! А как была она раньше самоуверенна… Ведь не могла даже правильно назвать больной орган, а бралась ставить диагноз и даже лечить. Какое счастье, что поступила сюда!

Постепенно первокурсники набегались, успокоились, свыклись со свободой от родителей и приспособились к новым условиям. Большинство стало больше заниматься, упорядочив сумбурную жизнь. Сашке пришлось повоевать, отстаивая свои права, и вскоре, если ей надо было заниматься, Света и Майя уходили к друзьям, а не наоборот. Как сказал Светин друг: «От твоей Сашки хочется спрятаться — как глянет своими злющими глазами, так забываешь, зачем пришел».

Стас мечтал стать артистом, в мед поступил только по настоянию родителей. Он не расставался с гитарой, неплохо пел. И если Сашка успевала до их прихода все выучить, то позволяла ему петь все, что он хотел. Если бы не Сашкина увлеченность медициной, Стас уже бросил бы вуз, но он чуть-чуть влюбился и поневоле попал под ее влияние, и теперь потихоньку тоже начал заниматься и даже интересоваться некоторыми предметами. Саня постоянно балагурил, веселил всю их маленькую компанию. Сначала Сашка считала его совершенно несерьезным, но он сильно удивил ее, произнеся как-то:

— Саш, ну хватит учиться, ты бы хоть вот Библии послушалась.

— А что в Библии? — удивилась Сашка. Себя-то она считала единственным в общежитии знатоком Священного Писания, не думала, что еще кто-нибудь его читал.

— «Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Сашка помнила эти строки, только она никогда их не относила к занятиям в школе или институте. Было поразительно, что парень читал Библию да еще помнил тот отрывок, который нравился и Сашке. 

39

Павел Кузьмич Жук перестал чувствовать усталость после пары часов работы, напротив, он даже ощущал прилив сил, особенно, когда читал лекцию Сашкиному потоку. Он уже решил, что рано ему на покой, и опять взялся за научную работу, голова у него работала отлично, лучше, чем десять лет назад: он сумел в срок выполнить заказ, а ведь собирался отказаться. Нет, есть еще порох в пороховницах!

Темноглазая студентка все так же прилежно посещала его лекции, и профессор вдруг начал замечать, что именно от ее взгляда он словно наливается силой, бодростью, но истолковал все неправильно: вот это, наверно, и есть настоящая любовь — в присутствии любимой чувствуешь себя молодым, полным сил, остроумным и красивым… Это она дарит ему свою молодость, а он всю жизнь увлекался теми, кто тянул из него все соки. Он уже забыл, что в молодости, в присутствии своих прежних куколок, так же летал орлом.

Сашка отметила, что Антибиотик не просто оживился — помолодел, даже волосы у него местами потемнели, исчезла их неприятная желтизна, теперь это была благородная седина, скорее даже проседь. И походка стала энергичной: профессор уже не шаркал ногами, а вальяжно выступал. Значит, она все же смогла передать ему часть своей энергии и даже не заметила потери, более того, руки у нее временами покалывало, значит, можно еще поделиться с кем-нибудь…

Глядя на профессора, она испытывала чувство гордости, ведь его бодрость — ее рук дело. Она себя чувствовала настоящим экспериментатором. Жаль, никому не скажешь…

Сашке нужен был хороший конспект, чтобы переписать пропущенную лекцию по химии. На перемене она принялась искать, у кого бы взять тетрадь. Прошлась между рядами парт, заглядывая в лежащие на столах конспекты. Один из них ее поразил. Тетрадь принадлежала Мирзаеву, невысокому мальчику в больших очках, тесноватом костюмчике, с густыми, коротко стрижеными, вьющимися волосами, на плечах у которого всегда видна была перхоть. Он постоянно сидел со своим другом, почти ни с кем больше не общался. Лекция была написана прекрасным, каллиграфическим почерком, буква к буковке, схемы вычерчены цветной пастой, никаких сокращений, все ясно и понятно. Сама Сашка так не смогла бы написать. К сожалению, она никогда с ним не разговаривала, даже не помнила, как его зовут, этого тихого паренька, Сеня, что ли? Но все-таки решила попросить конспект но, еще не успев ничего сказать, почувствовала, что он откажет, и потому схватила его за руку и очень убедительно, медленно и раздельно произнесла:

— Дай мне твои лекции.

— Я никому не даю свои тетради, — начал он, но, еще не закончив фразы, протянул ей конспект.

Получив тетрадку, Сашка тут же поняла, что сделала и пожалела о таком поступке, все произошло так быстро, автоматически… А ведь она давала себе слово не пользоваться своими способностями всуе, да и непорядочно это — навязывать свою волю. Но не возвращать же теперь конспекты… Саша колебалась…

Эту сцену наблюдала Людочка Розина, пухленькая, хорошенькая, с миндалевидными глазками — маслинами.

— Что же ты ей дал свою тетрадь? Мне не давал, — обиженно протянула она.

— Она ведьма.

Сашка услышала его слова. Неправильно говорит: ведьма вредит людям, а она помогает! Лучше бы назвал ее ворожея или знахарка… Она как-то сразу забыла, что с ним-то как раз и поступила, как ведьма.

А вечером пришел Антон. В Москве начался театральный сезон, и они уже побывали на балете «Лебединое озеро»: балерины были такими воздушными, легкими, просто порхали, словно бабочки, только мешал гулкий, тяжелый стук, когда они приземлялись на сцену после прыжков.

Сегодня же они отправились филармонию. У Сашки был утомительный день, и она долго не могла сосредоточиться, вслушаться, мешала женщина, сидящая перед ней: та все время меняла положение, и ее кресло скрипело. Девушка поняла, что у этой меломанки болит спина — бедная, как же она терпит? После этого Саша уже не могла думать о музыке: больной ведь нужно помочь, и потихоньку занялась ею, жаль только, что нельзя было заставить тетку постоять немного, но все равно целительница справилась с больными позвонками, успела. Музыку, к сожалению, она почти не слышала: нельзя погрузиться сразу в две различные сферы…

Антон потом сказал:

— Тебе понравилось? Я видел, как ты напряженно слушала. У тебя был такой взгляд…

— А я думала, ты заснешь сразу, — как обычно съязвила Ира.

Сашка промолчала, она была довольна собой. 

40

В этот день Сашка была в комнате одна — для общежития это большая редкость. Она уже сделала домашнее задание по химии, решила задачи (и зачем они нужны врачу?). Ей хотелось еще успеть сделать и лабораторную, девочка из соседней комнаты дала ей свою тетрадь с готовой работой, данные у них немного отличались, но принцип решения был один. Сашка принялась искать тетрадь для лабораторных. Перебрав дважды стопку тетрадей, она вспомнила, что ее брал Саня, как всегда сказав, что сразу вернет. Это было на прошлой неделе, а он так и не принес ее. Сашка вскочила и побежала на два этажа ниже, в комнату к Саньке. Хоть бы он был дома! Она перепрыгивала через ступеньки, решительная и злая: сейчас она ему покажет, как не возвращать чужие вещи… Она для приличия стукнула в дверь и, не дожидаясь ответа, влетела в комнату.

— Саня, я тебя убью! — грозно начала она. — Где моя тетрадь для лабораторных?!

И тут она увидела стол, заваленный едой.

— Это что, посылка?! — радостно и удивленно спросила она, сразу сбавив тон, и только потом заметила, что, кроме Сани, в комнате была женщина, она прилегла на Санькину кровать. — Извините…

— Это моя мама, — сказал Саня, совершенно не обратив внимания на Сашкин грозный крик. — Садись, ешь!

Сашка замялась.

— Мама, это моя однокурсница Сашка, я тебе рассказывал.

— Очень приятно, значит, ты та самая знаменитая Саша? — поднялась женщина с кровати.

— Чем знаменитая? — растерялась Сашка.

Саня покраснел: ох эта мама, не успела приехать и с первого слова выдала его секрет. Мать поняла свою оплошность и поправилась:

— Ну, та, которая обожает медицину.

— Садись, Саша, — Саня оттеснил мать плечом, — давай, налегай, я же знаю, ты голодная, а то сейчас народ набежит, ничего не останется.

Сашка испугалась этой серьезной угрозы и не садясь потянулась за пирожком.

— Да я за тетрадкой…

— Садись, садись, успеешь, — пригласила ее и мать Сани. — Саня рассказывал, ты хорошо учишься, спасибо, что и моего бестолкового сына заставляешь… Кстати, теперь я поняла, почему он купил кассету с моим любимым фильмом «Как украсть миллион». Там главная героиня, ее играет Одри Хэпберн, похожа на тебя.

Сашка совсем смутилась, хотя она понятия не имела ни о фильме, ни об этой актрисе.

Уйти от такого стола было невозможно. Только сейчас, съев пирожок, она поняла, как голодна и что не так уж много продуктов на столе. Они с Саней, больше не разговаривая, не тратя времени зря, налегли на котлеты, голубцы, блины с мясом. Сашка остановилась не тогда, когда наелась, а когда наконец почувствовала неловкость своего поведения: ввалилась без приглашения, ест тут все подряд… Тогда она поблагодарила и ушла, забыв, зачем приходила. Шла по длинному коридору, переваливаясь, как утка.

— Осторожно, я — Колобок! Могу лопнуть, уйди с дороги, — предупредила она вылетевшую из комнаты навстречу ей Майку.

— В смысле? — не поняла та.

— Объелась.

— Везет же некоторым! — от души, с чувством позавидовала ей Майя. — Тебя Антон ждет.

Антон пришел с билетами на «Кармен». О-о! Об этой опере Сашка слышала и с радостью согласилась пойти. Антон был доволен, она не часто баловала его таким хорошим настроением. Они опаздывали, Ира ждала у театра.

«Кармен» Сашке понравилась, конечно, она не была в таком восторге, как Антон и Ира, которые с восхищением шептали друг другу: «Ты слышала? Слышала? Как он развернул эту тему!!!» Сашка не поняла, что там разворачивали, она отметила только, что платье Кармен было тесновато (то ли она резко поправилась, то ли надела чужое), и Хозе был какой-то потертый, с наметившимся животиком. Пухленькая Кармен была гораздо симпатичней его, но, послушав, как герои по очереди поют, Сашка решила, что они стоят друг друга. Ира же не переставала восторгаться колоратурным сопрано певицы. Делиться своими впечатлениями с Антоном и Ирой Сашка не стала, и хорошо.

Такой был чудесный день, но приближалось время сна, и Сашка вспомнила о Лидии. У бабки, кроме встреч с нею, видно, нет других развлечений — думала девушка. Как хорошо, что она не забывает о свечке! Предупреждает. Но как это изматывало! Ведь каждый раз не знаешь, что тебя ждет сегодня — как она будет душить. Вечерами Сашке уже хотелось умереть, но наступал новый день, она забывала о вечно стерегущей ее ненависти, бежала в институт, шутила с Санькой и Стасом, решала с Майкой насущные проблемы: кому идти за хлебом, кому жарить картошку…

Издевательства над Сашкой сказывались на самочувствии и самой Лидии. Она слабела, с каждым разом ей все труднее было доставать девчонку, пришлось делать перерывы подольше, чтобы восстанавливать свои силы и заставать Сашку врасплох. «Ничего, пусть всегда находится под гнетом страха, мое внезапное появление еще страшнее», — решила она. 

41

В конце сентября Сашка созвонилась с Элеонорой и после занятий поехала к ней. За прошедший месяц женщина кардинально переменилась: она и поправилась, и похорошела, глаза у нее стали нормальными, исчез «прощальный» блеск. Сашка замечала не раз, что у человека, стоящего на краю могилы, появляется особенный, блестящий взгляд, хотя принято считать, что глаза блестят только у здоровых людей, а в преддверии смерти взор тускнеет. Эля сама открыла дверь, не было ни ее мужа, ни врача, Саше показалось, что в квартире больше никого нет. Она провела сеанс, исправила, что еще можно было исправить, убрала какие-то воспаления, мелкие новообразования… Возможно, они бы и сами рассосались, но раз Сашка взялась лечить, то решила довести дело до конца. Посоветовала пить травы для профилактики. После окончания приема и она, и больная чувствовали себя вполне удовлетворительно.

Эля рассказала, какие сдавала анализы, как удивлялись врачи в онкологии — опухоль растворилась бесследно. Они восторгались скрытыми силами организма, истинную причину исчезновения новообразований Эля им не сказала. Когда Сашка собиралась уходить, Эля обратилась к ней с просьбой:

— Асенька, я в онкологии на обследовании постоянно сталкивалась с одной женщиной, тоже больной, она для меня так много сделала: поддерживала, не давала отчаиваться, уговаривала испробовать разные методы лечения, советовала то, что проверила на себе и что хотя бы чуточку помогало. Мне ее очень жаль, Надежда Николаевна такой порядочный, добрый человек, ее не только я, все очень любят, а ее дети так беспокоятся о ней, так боятся потерять… Я их видела, они постоянно приходили в клинику. Муж только какой-то неприятный… Посмотри ее, пожалуйста. Так хочется ей помочь, столько она перенесла операций, вся изрезана, измучена, как в Освенциме побывала, помоги ей, прошу… Ей осталось жить совсем мало, мне врачи сказали. Я ей говорила о тебе, но, уверяю, она никому ничего не передаст.

— И где она? — Сашка еще не успела переодеться и стояла в халате и перчатках.

— Здесь, сейчас позову.

Она вышла и вернулась с худенькой, ссутулившейся женщиной, очень коротко остриженной, почти под ноль. Женщина заметила взгляд Саши и сразу пояснила:

— Это после химии все волосы выпали, а теперь отрастают… Здравствуйте. Вы простите Элю, знаю, она обещала никому не говорить, но я ее уговорила, я-то не поверила в самоизлечение, вот она и не выдержала, мне сказала…

Сашка кивнула и ответила:

— Я ничего не могу заранее обещать, мне надо сначала посмотреть вас.

— Детей жалко, хотя они взрослые. Мужу я такая точно не нужна.

— Какая — «такая»? Больная? Так если я смогу вылечить, вы будете, как прежде, здоровой.

— Нет, такой никогда уже не буду. Изрезали меня всю: груди нет, яичников нет, а теперь уж метастазы везде… Ну, может быть, дадите мне лишний годик пожить…

При этих словах Эля грустно переглянулась с Сашей — она знала, что жить несчастной осталось гораздо меньше, речь могла идти только о месяце-другом…

Сашка не успела полностью отойти от предыдущего транса и сейчас, даже не всматриваясь специально, невольно начала погружаться взглядом в больную и уже сама, без ее слов и пояснений, увидела все травмы, все ее больные, покореженные, изувеченные болезнью и хирургом внутренности, и жирную опухоль… Как же она будет работать врачом? Ведь все больные люди такие несчастные, и ей захочется помогать им всем…

— Ну что, Ася, поможешь?

Сашка очнулась.

— Полностью, конечно, теперь не вылечу, все нарушено, изрезано, но попробую. Условия мои те же — никому не рассказывать обо мне. Вам тоже, как и Эле, во время сеанса потребуется чья-нибудь поддержка.

— Дочь меня подержит, мне Эля рассказывала, как все происходит…

— А дочь сможет? Это физически тяжело — вы можете даже потерять сознание, а надо будет держать вас вертикально, не класть в постель, пока я все не закончу, хватит ли у нее сил? И страшно — кровь, рвота. Может быть, лучше муж?

— Нет, он не захочет.

Они договорились о времени встречи, Саша записала адрес. Потом она как всегда вымылась. Эля вручила ей длинную коробочку явно из ювелирного магазина.

— Это мне?! Ну что вы! Зачем?! — У Сашки от волнения аж горло перехватило, ей еще никогда не дарили подарки в таких элегантных упаковках, она открыла красивую коробочку — там лежала золотая цепочка с крестиком. Крестик был украшен прозрачными камешками.

— Ася, тебе нравится? Я так хотела доставить тебе удовольствие… Это алмазики…

Сашка разглядывала крестик с открытым ртом. Щеки ее заалели. Она была в восторге.

— Я о таком и не мечтала… Очень нравится! Спасибо!

— Эх, ты, ребенок! Такое дело сделала, а сама совсем еще ребенок! — Эле была приятна Сашкина детская радость. 

42

В удачном эксперименте с профессором все же появился побочный эффект, правда, совершенно неожиданный: профессор явно влюблялся в Сашку, старый хрыч не сводил с нее глаз. Войдя в аудиторию, он сразу находил ее взглядом, даже если она пересаживалась на другое место, и по ее реакции задавал теперь темп лекции: успевает Саша — читает быстрее, не успела записать — он медлил. Его поведение заметили Сашкины однокурсники, и кто-то уже пересказал ей все сплетни об этом профессоре, о его влюбчивости, о том, что он не пропускал в свое время ни одной девчонки, любил приглашать их на консультации вечерами.

— У него жена молодая и жуткая стерва, так что, Саша, там ловить уже нечего, — предупредила ее ушлая москвичка Нелля.

— А что я ловлю? — удивилась Сашка.

— На фиг он ей?! — сразу вступилась за подругу Лена. — Ты что, не видела, какой классный мужик за ней на БМВ приезжал?

Сашке было смешно, она просто пробовала свои силы, пыталась оздоровить старичка. Зачем он ей? И неужели такие старики способны еще влюбляться?!

После обеда она поехала к Надежде Николаевне. Добиралась долго, только на метро пришлось ехать через всю Москву, почти час до Войковской, потом еще на трамвае минут двадцать. После старых хрущевок показались роскошные новые дома, с яркими черепичными крышами, поднимавшимися одна над другой зеленым каскадом. Пройдя под аркой, она попала в аккуратный дворик с детской площадкой. Саша поднялась в квартиру Надежды Николаевны, там ее встретили девушка и парень — дети больной. Они с любопытством и, конечно, недоверием смотрели на Сашу. Она только вздохнула, ведь для успешного лечения много значит настрой больной, ее вера в целителя, а такое окружение тормозит процесс сближения клиента и лекаря. Это так утомительно — преодолевать их внутреннее сопротивление.

Хозяева предусмотрели все до мелочи. Саша переоделась в халат и начала читать молитвы, почему-то ей было неловко молиться на глазах у молодых людей, и она никак не могла перейти в то особое состояние, в котором могла лечить. Она все молилась, когда пришел муж Надежды Николаевны, крепкий, коротко стриженый мужик, наглый и самоуверенный.

— Коленька, тебе неприятно будет, ты бы шел отсюда… — сказала Надежда Николаевна.

Выглядел «Коленька» гораздо моложе своей измученной жены. Если бы Сашка увидела его раньше, она бы отказалась приходить сюда, он внушал ей какое-то опасение. На заботу своей больной, искалеченной жены тот ничего не ответил, но и не ушел. Этот неприятный человек уселся в углу комнаты и молча наблюдал оттуда за всем, что происходило. И это тоже мешало Сашке. Бедная Надежда Николаевна устала стоять, и Сашка уже хотела сознаться в своей беспомощности, как вдруг на нее накатило нужное состояние. Она отключилась и, уже ничего и никого не видя вокруг, занялась больной.

Мощный Коленька так и просидел все это время в углу. И хотя его явно не испугали кровь и другие неприятные моменты лечения, он не пришел на помощь дочери, и девушка одна едва удерживала мать — сын вышел раньше, больная не хотела при нем стоять в одной тонкой ночной рубашке.

Саша переоделась после сеанса, зашла проверить перед уходом состояние больной, ради проформы, сил что-либо сейчас исправить у нее все равно не было. У постели больной сидели дочь и муж.

— Ну что? Получилось? — спросила ее девушка.

— Да, вы же видели, сколько всего вышло, но надо еще пару сеансов. Жаль, что ей столько операций сделали, мне так труднее работать, да и новые органы не вырастут же… — сказала им Сашка. — До свидания, мне пора идти.

— Так подожди, а если ей не поможет? Что же это, выходит, я тебе деньги отдаю, ты пропадаешь с ними, а помогла или нет, еще неизвестно?! — Муж Надежды Николаевны говорил резко, напористо.

— Мне известно… Я удалила метастазы и опухоль, вы же видели, какие куски вываливались… И я не просила у вас деньги.

— Да мне на эти фокусы плевать, я вот свожу ее на УЗИ или что там еще делают, томографию, что ли, пусть подтвердят, что она здорова, а иначе тебе придется ответить за свои фокусы… Как твоя фамилия, где живешь? — муж Надежды Николаевны придержал ее за руку.

— Я предупреждала Надежду Николаевну, что не даю о себе никаких сведений, и вас попрошу обо мне никому не говорить.

— Если ты не дуришь людей, то чего же скрываешься? Что-то не верится, что ты помогла… Ишь, чего захотела, руками тут помахала и хочешь сбежать?! А если ты только хуже сделала? Небось, хочешь, чтобы тебе заплатили? А ты знаешь, как говорят священники: тот, кто истинно помогает, тот плату не берет.

Сашка повернулась и пошла к выходу. Она слышала такие рассуждения, но чем же ей тогда питаться? Хорошо рассуждать о бескорыстии, когда можно не волноваться о хлебе насущном. Одной молитвой сыт не будешь. Да и голой не походишь… Обидно, она так старалась, так хотела помочь больной, а ее подозревают в мошенничестве. Сил спорить у нее не было. Не заплатит и не надо, не из-за этого она сюда пришла. Но второй раз лучше не приходить, уж очень неприятный тип.

— Папа, что ты делаешь?! Зачем ты ее обижаешь? Она же больше не придет тогда… Нужно ведь несколько таких сеансов, — девушка чуть не плакала.

— Ты когда придешь? Когда? — бросил он Саше в спину.

— Никогда, — не оглянулась она, оглядываясь в поисках своих туфель.

— Папа, Эля рассказывала, ей же Ася помогла. Они проверяли: и анализы Эля сдавала, и УЗИ…

— А чего же она тогда боится? Свой адрес не говорит, нет, тут дело нечисто…

Сашка поняла, что ей лучше побыстрее сбежать отсюда.

— Эй, подожди, как тебя там, знахарка…

— Ну, папа!

— Да чего ты суетишься? Я же хочу только убедиться…

— Я ей верю.

— А если помогла, то что же она так боится, чего ей скрываться? С такими способностями можно такие деньги зашибать… Наоборот, тогда ей нужна реклама, больные толпой повалят… Ладно, иди, только, чтоб пришла еще раз, — приказал он Сашке. — Это же золотая жила, тут можно такие бабки заколачивать, — он задумчиво смотрел на девушку.

— Ася, пожалуйста, придите еще раз, — со слезами на глазах попросила Сашу его дочь.

— Я позвоню сама, узнаю о самочувствии Надежды Николаевны и сообщу, когда приду в следующий раз, — пообещала Саша, уж очень ей было жаль бедную женщину, так хотелось помочь ей, довести лечение до конца.

Ночью, когда девчонки заснули, Сашка опять почувствовала: далеко-далеко вспыхнула свечка…

Лидия, наверно, умерла бы от тоски и горя, если бы не могла вот так сбрасывать накопившуюся ненависть. Заранее предвкушая сладкие минуты мести, она садилась перед своим алтарем и, перебирая фотографии, вспоминала своих детей. Вот они совсем маленькие, Ванечке годик всего, а тут постарше… Ее любовь к детям с каждым годом крепла, она постоянно убеждалась, что ее мальчики красивее, умнее, выше своих сверстников. Жаль, что не стали учиться дальше, но они и так были хороши. Лидия теперь останавливала себя: сегодня воспоминания только до трех лет, в следующий раз — до пяти… И так потихоньку, раз за разом, все приближалась ее последняя встреча с Сашкой. Она решила закончить на воспоминаниях о выпускном вечере у Ванечки, дальше не хотела вспоминать, там начиналось несчастливое время, начавшееся женитьбой Сереги, все хорошее в ее жизни осталось до знакомства сына с Ольгой.

Лидия долго вглядывается в любительские черно-белые снимки, ненависть к Сашке сначала тихонько колышется на дне ее души, потом медленно поднимается, зреет, становится нестерпимой, и вот он, тот желанный миг: она видит свою внучку, мысленно протягивает руки и сжимает ее шею или набрасывает ей на лицо невидимое одеяло и прижимает его. Чувствует Сашкино сопротивление — мерзавка, еще пытается бороться с ней… Нет, тебе далеко до меня, думает Лидия, она наслаждается конвульсиями девушки и медленно-медленно отпускает ее. «Все еще впереди, не торопись, растягивай удовольствие…» — сдерживает она себя.

Утром Сашка после таких ночей встает разбитая. Она не может понять, то ли сама Лидия ее отпускает, забавляется с ней, как кошка с мышкой, то ли все-таки защита срабатывает, тот самый бабкин «стаканчик»? 

43

— Ты только обеспечь помещение, охрану.

— Это сколько же человек надо задействовать? Всем зарплату плати, а что мы будем иметь?

— Да расходы ерундовые, увезем мы ее с тобой вдвоем, ну шофер еще мой, да вы с ним и вдвоем справитесь. Там охрану поставь, в две смены, пусть человека три сменяются. Чего там охранять — девчонка, не боец, лишь бы не сбежала. Дом у тебя и так стоит пустой, продуктами загрузи холодильник, и все. Зато доходы будут — ого-го! Девчонка совсем дура, лечит почти бесплатно. Она же берет за сеанс столько, сколько дадут, а мы будем брать по десять тонн баксов. Да если с умом взяться, так из-за границы люди поедут, не по десять, по сто будут платить, жить-то всем хочется! Да, ты там халаты белые, перчатки, полотенца всякие приготовь, тазы, ведра тоже.

— А это зачем?

— Да ты бы видел, что творилось с моей старухой, из нее же вся гадость полезла — блюет, и все такое. Как вспомню, домой идти не хочется! Ведро нужно или таз. Да надо будет и уборщицу взять, девчонка сама после операции падает, убирать все это надо будет кому-то. Или заставь охранников, пока она отлеживается, они пусть убирают, сразу после сеанса она не сбежит. Обеды можно будет договориться брать в кафе и для нее, и для охраны, а чтобы охранники никуда не отлучались, пусть официант носит… Да предупреди своих костоломов, чтобы с ней обращались вежливо, а то хватит ума — изнасилуют, а она еще повесится или крыша у нее поедет, девчонки в таком возрасте психованные, она же еще зеленая совсем…

— А если она откажется работать?

— Ты что, говорить совсем разучился? Объяснишь ей, если хочет жить — пусть работает. Пообещаем отпустить. Скажи: вылечит человек сто, двести — отпустим.

— Ну так она же будет с больными общаться, может их попросить сообщить в милицию.

— А что, больные — дураки? Их сразу предупреждай: передадут — лечения больше не будет… Первое время сам сиди на этих сеансах, не допускай разговоров.

— А где мы будем искать клиентов? Она же не Кашпировский, ее никто не знает, кто к ней пойдет? Да еще такие деньги платить…

— Она лучше Кашпировского, он только от энуреза лечил, а эта от рака. А пациентов мы просто найдем, я уже продумал как: в любом онкоцентре списки больных получим, за деньги тебе что угодно продадут… Ты слышал, чтобы кто-нибудь рак лечил? То-то же! К нам из-за границы богатенькие поедут… Таких лекарей нигде нет, чтобы без операции, за два-три сеанса вылечивали… Стоит одного вылечить, а там уж сами друг другу передадут, больные же общаются друг с другом во всяких там больницах, поликлиниках — в очередях сидят и языками чешут… 

44

Приходить к ним снова очень не хотелось, но… Надежда Николаевна чем-то напомнила Саше мать, девушка не могла оставить эту женщину в беде, ее надо было долечить. Муж Надежды Николаевны только заглянул в комнату, убедился, что знахарка пришла, работает, и исчез. Сашка провела сеанс, она надеялась, что жизнь бедной женщины теперь не будет таким адом, исчезнут боли, уйдет страх близкой смерти, да и продлится она подольше, но полностью вылечить надежду Николаевну уже не возможно… После всех операций, перенесенных ею, нельзя надеяться на полноценную жизнь, придется постоянно принимать какие-нибудь лекарства, гормоны, постоянно сидеть на диетах. Жаль, что Саша не встретила ее раньше.

На этот раз пациентка сразу после сеанса протянула ей деньги.

— Нет, не надо.

— Да ты что? Почему отказываешься? Сейчас же возьми! — потребовала она. — А то мне сказали, что такой дар пропадает, если экстрасенс не получает плату.

Сашке было неловко их брать, но… наверно, жадность передалась ей по наследству от бабки, вместе со способностью лечить. Надежда Николаевна уже после первого сеанса почувствовала значительное облегчение: исчезла боль, появился аппетит, наладился сон. И она, и ее дочь горячо благодарили Сашу.

— Ах, девочки, как хорошо жить! А то я уже стала думать, что лучше бы поскорее умереть… Спасибо, Асенька! Может быть, внучат дождусь, или я это уж слишком размечталась?

— Да почему же, не слишком, пить только лекарства придется.

— Это ерунда. Асенька, приходи еще к нам, просто так, мне хочется приготовить вкусный обед и угостить тебя. Я же раньше любила печь пироги, торты, теперь снова захотелось что-нибудь такое сделать. И моя дочь тоже хочет тебе что-нибудь подарить, как Эля… Позволь ей это сделать, ей так хочется отблагодарить тебя…

— Спасибо, я еще раз, обязательно, приду, только вы не беспокойтесь, не надо ничего готовить, отдыхайте, вам лишний раз не следует подходить к плите.

Она выходила из подъезда, когда ей сзади кто-то накинул на голову черный мешок, чьи-то сильные руки схватили ее и сунули в машину. Так грубо подтолкнули, что она больно стукнулась головой о спинку переднего сиденья. Сашка не успела никак прореагировать, не смогла даже закричать, только пискнула. Машина тронулась. Рядом кто-то сидел. Если бы она увидела такую сцену в кино, то сказала бы, что это неестественно — девушка даже не сопротивлялась, а оказалось, так и в жизни бывает.

— Спокойно, Ася, тебе ничего не сделают. Просто нужно вылечить кое-кого, поживешь на даче, поработаешь. Если будешь хорошо себя вести, отпустим.

Сашка была ужасно напугана, сидела не шевелясь. Поездка показалась нескончаемо долгой, в мешке было душно, наконец ее вытащили, как куль, из машины.

— Стой! — прикрикнули на нее.

Кто-то невидимый, крепко, безжалостно сжимая руку выше локтя, повел ее. Вскоре предупредил: «Ступени». Небольшая остановка, поворот ключа, потом за спиной хлопнула дверь, по-видимому, они зашли в дом, и с нее сдернули мешок.