Я знаю тайну Герритсен Тесс

32

«Вот, значит, как оно заканчивается», – подумала Маура, наблюдая за тем, как санитары морга выкатывают две каталки из дома Бонни Сандридж. Две последние смерти, два последних тела. Через открытую переднюю дверь внутрь проникал морозный воздух, но и этот приток свежести не мог унести из дома запах насилия. Убийство оставляет особый дух. Кровь, страх, агрессия выделяют в воздух химические вещества, и Маура чувствовала их здесь, в этой комнате, где умерли Мартин Станек и Эрл Девайн. Она стояла молча, вдыхала этот запах, оглядывала комнату. Работали полицейские рации, раздавались голоса криминалистов, обходящих комнаты, но с ней разговаривала кровь. Маура разглядывала брызги и потеки на стене, изучала две лужи на досках пола, куда упали тела. Полиция могла назвать этот кровавый финал торжеством справедливости, но Маура ощущала беспокойство при виде этих похожих луж крови. Большая – это кровь Мартина Станека, чье сердце сделало еще несколько ударов, выкачивая кровь из смертельной раны в голове. Эрл Девайн прожил и истекал кровью меньше, чем Станек. Все три пули из полицейского пистолета попали точно в яблочко – в грудь. Золотые медали Кроу за снайперскую стрельбу. Но после каждого убийства, совершенного полицейским, задаются вопросы, и ответы на них должна будет дать аутопсия.

– Можешь мне поверить, это была хорошая стрельба. Мы все покажем это под присягой.

– Хорошая стрельба – это оксюморон, если мне когда-либо доводилось их слышать.

– Ты меня понимаешь. К тому же ты знаешь, что я бы с радостью толкнула Даррена Кроу под автобус, если бы могла, но в данной ситуации он действовал оправданно. Эрл Девайн убил Станека. Он сам в этом признался. Потом он навел пистолет на меня.

– Но ты стрелять не стала. Ты сомневалась.

– Да. И Кроу, возможно, спас мне жизнь.

– А может быть, твой инстинкт говорил тебе, что Эрл Девайн на самом деле не собирается стрелять. Может быть, ты лучше остальных чувствовала его истинные намерения.

– А если бы я ошиблась? Я бы сейчас была мертва. – Джейн покачала головой и фыркнула. – Черт, теперь я в долгу перед этим клоуном Кроу. Уж лучше бы меня пристрелили.

Маура снова посмотрела на смешавшиеся лужи крови, которая уже свертывалась и подсыхала.

– Почему Эрл Девайн сделал это?

– Он сказал, что защищал дочь. Сказал, что это последний подарок, который он мог поднести ей.

– Почему тогда он навел пистолет на тебя? Он знал, что за этим последует. Это явный случай самоубийства с помощью копа.

– Что избавляет всех от мучительного судебного процесса. Подумай об этом, Маура. Его линия защиты состояла бы в утверждении, что он защищал дочь. Это потянуло бы за собой процесс «Яблони», и весь мир узнал бы, что Холли в детстве подвергалась сексуальному насилию. Может быть, в этом и состоял последний дар Эрла дочери. Он обеспечивал ее безопасность. И защищал ее личную жизнь.

– Убийство не может защитить личную жизнь. Теперь эти подробности так или иначе всплывут. – Маура стащила с себя латексные перчатки. – Где оружие Кроу?

– Он его сдал.

– Пожалуйста, держи его завтра подальше от морга. Я не хочу, чтобы по поводу моей аутопсии Эрла Девайна возникли какие-то сомнения. Когда «Бостон глоуб» сообщает, что полиция убила шестидесятисемилетнего ветерана ВМФ, публика не встречает это аплодисментами.

– Но ветеран ВМФ навел на меня оружие.

– Об этом будет сказано только во втором абзаце. А половина публики и первого-то не дочитывает до конца. – Маура повернулась к двери. – Увидимся завтра на аутопсии.

– Есть ли необходимость в моем присутствии? Я знаю, как умерли эти двое, так что не жду никаких сюрпризов.

Маура остановилась и снова оглядела комнату. Посмотрела на забрызганную кровью стену.

– Никогда не знаешь, что принесет тебе аутопсия. У меня такое чувство, что все это как-то уж слишком аккуратно и остается еще много вопросов, которые ждут ответов.

– На них ответит Бонни Сандридж. Нужно только ее разговорить.

– У тебя нет никаких доказательств, что она помогала Станеку убивать.

– Доказательства должны быть в этом доме. Или в ее машине. Волосы, волокна с одежды жертв. Следы кетамина. Что-нибудь мы найдем наверняка.

Джейн говорила убежденно, но Маура испытывала гораздо меньше уверенности, когда выходила из дома и садилась в машину. Она сидела, глядя на ярко освещенный дом. За окнами мелькали силуэты криминалистов, искавших улики, подтверждающие то, во что они уже уверовали: что Бонни Сандридж – сообщница убийцы. Предвзятость обманывала многих ученых и, несомненно, многих полицейских. Ты находишь только то, что ищешь, а потому легко пропускаешь все остальное.

Заверещал телефон, сообщая о приход эсэмэски. Маура посмотрела на номер отправителя и тут же убрала телефон в сумочку, но и одного взгляда было достаточно, чтобы у нее скрутило живот. «Не сейчас, – подумала она. – Я еще не готова думать о тебе».

По пути домой это оставшееся без ответа послание было для нее как бомба замедленного действия, тикающая в сумочке. Маура заставляла себя держать обе руки на рулевом колесе и не сводить глаза с дороги. Ей не следовало опять открывать дверь между ними, даже на чуть-чуть. Теперь, когда они с Дэниелом снова разговаривали, ей хотелось одного: вернуть его в свою жизнь, в свою постель. «Плохой шаг, Маура. Будь сильной, Маура. Ты должна быть независимой женщиной».

Дома она налила себе столь необходимый ей сейчас бокал зинфанделя и подала коту запоздавший обед. Кот принялся за еду, даже не удостоив ее взглядом, а когда он слизал последние крошки курицы, то просто удалился из кухни. Вот тебе и радости общения, подумала Маура. Бутылка вина – и та любила ее больше.

Маура пригубила зинфандель, стараясь не смотреть на телефон, лежащий на кухонном столе. Он манил ее, как опиум манит наркомана, искушая вернуться в спираль саморазрушения. Послание от Дэниела было коротким: «Позвони, если я тебе нужен». Всего пять слов, но сила их была такова, что они парализовали ее на этом стуле, пока она обдумывала их смысл. Что на самом деле означали эти слова: «если я тебе нужен»? Относились ли они к расследованию и предлагали новые экспертные советы?

«Или речь идет о нас?»

Маура выпила бокал и налила себе второй. Потом достала сделанные от руки записи, которые набросала на месте преступления, и открыла ноутбук. Нужно привести в порядок мысли, пока воспоминания еще свежи.

Зазвонил телефон. «Дэниел».

Прежде чем нажать зеленую кнопку, она помедлила всего секунду, только бросила взгляд на незнакомый номер на дисплее. В трубке раздался голос не Дэниела, а женщины, сообщившей ей известие, которого она ждала и страшилась одновременно. Она оставила ноутбук на кухонном столе и побежала за пальто.

– Миссис Лэнк нашли без сознания на полу в ее камере, – сказал доктор Вонг. – Тюремная сестра немедленно приступила к сердечно-легочной реанимации, и им удалось восстановить пульс. Но, как видите по кардиомониторингу, у нее наблюдаются частые периоды желудочковой тахикардии.

Маура посмотрела в окошко реанимационной на Амальтею – ее мать пребывала в абсолютно бессознательном состоянии.

– Почему?

– Аритмия может быть осложнением после химиотерапии. Эти средства бывают кардиотоксичными.

– Нет, я спрашиваю, почему ее реанимировали? Они же знают, что она умирает от рака поджелудочной.

– Но в ее истории болезни стоит «реанимация по полному циклу». – Доктор Вонг посмотрел на Мауру. – Вы, вероятно, не знаете, но миссис Лэнк на прошлой неделе подписала доверенность на право представлять интересы больного. Она назвала вас своим представителем.

– Я понятия об этом не имела.

– Вы – ее единственный родственник. Вы имеете право изменить ее статус на «не прибегать к реанимации». Будете?

Маура посмотрела на Амальтею – ее грудь поднималась и опускалась под звук компрессора.

– Она реагирует на внешние возбудители?

Доктор Вонг отрицательно покачал головой:

– Она и дышать сама не может. Никто не знает, сколько времени она пробыла без сознания, так что высока вероятность, что у нее гипоксическое повреждение головного мозга. Возможно, идут и другие процессы, неврологические. Я еще не заказывал мозговую томографию, но это будет следующий диагностический шаг, если только вы не решите…

Он замолчал, глядя на нее. Ждал ответа.

– Не надо реанимации, – тихо сказала Маура.

Он кивнул:

– Я думаю, это правильное решение.

Он помедлил, потом слегка похлопал ее по руке, словно прикосновение к другому человеческому существу давалось ему нелегко, как нелегко давалось оно и Мауре. Гораздо проще было понять механизм действия человеческого организма, чем решить, что нужно делать и говорить в момент скорби.

Маура вошла в бокс и остановилась рядом Амальтеей, оглядела всю бикающую и свистящую медицинскую машинерию. Глазами врача она отметила мочесборник с небольшим количеством мочи, шквал аритмических биений на экране, дыхательную недостаточность. Все это были признаки того, что организм отказывает, мозг более не функционирует. Кем бы ни была прежде Амальтея, теперь все ее мысли, чувства и воспоминания перестали существовать. Осталась лишь ее смертная оболочка.

Монитор начал издавать тревожные сигналы. Маура посмотрела на кривую сердечного ритма и увидела последовательность неровных пиков. Желудочковая тахикардия. Кривая кровяного давления обрушилась. В окно Маура увидела двух медсестер, спешащих в бокс, но доктор Вонг остановил их в дверях.

– Режим отказа от реанимации, – сказал он им. – Я только что написал распоряжение.

Маура протянула руку и выключила тревожный сигнал.

Сердечный ритм ухудшился до желудочковой фибрилляции. Кровяное давление упало до нуля, оставив в кислородном голодании последние выжившие клетки мозга. «Ты дала мне жизнь, – подумала Маура. – У меня твоя ДНК в каждой моей клетке, но во всем остальном мы чужие люди». Она вспомнила своих приемных родителей – тех, кто принял ее в свою семью, кто холил и лелеял ее. Они были ее настоящими родителями, потому что настоящая семья определяется не ДНК, а любовью. В этом смысле лежащая здесь без движения женщина не была родней Мауры, и та, будучи свидетельницей последних мгновений Амальтеи, не чувствовала ни капли скорби.

Сердце дернулось в последний раз. На экране осталась ровная линия.

Вошла женщина и выключила компрессор.

– Примите мои соболезнования, – пробормотала она.

Маура глубоко вздохнула.

– Спасибо, – сказала она и вышла из бокса.

Она продолжала идти, не останавливаясь, из отделения интенсивной терапии и из больницы на парковку, где гулял ветер, такой морозный, что, подойдя наконец к машине, она не чувствовала ни рук, ни лица. Физическая немота отвечала тому, что происходило с ней внутри. «Амальтея мертва, мои родители мертвы, и у меня, вероятно, никогда не будет ребенка», – подумала Маура. Она давно чувствовала себя одинокой в мире и смирилась с этим, но сегодня, стоя рядом со своей машиной на обдуваемой ветром парковке, поняла, что не хочет с этим мириться. Не должна мириться. Она была одинокой только по собственному выбору.

«Я могу изменить это. Сегодня же».

Она села в машину. Достала телефон и еще раз прочитала послание Дэниела: «Позвони, если я тебе нужен».

Она позвонила.

Дэниел приехал к ее дому раньше, чем она сама.

Маура увидела его в машине на подъездной дорожке, где весь мир мог его видеть. В прошлом году он осторожничал, приезжал к ней скрытно, но сегодня отбросил всякую осторожность. Она еще не успела заглушить двигатель, а он уже вышел из своей машины, чтобы открыть ей дверь.

Она шагнула в его объятия.

Не нужно было объяснять, почему она позвонила ему, вообще не нужны были никакие слова. Первое прикосновение его губ сломило все остатки сопротивления. «Я снова в ловушке», – подумала она, когда они целовались на пути к дому и в коридоре.

На пути к ее спальне.

Там она вообще перестала думать, потому что последствия больше не волновали ее. Имело значение только то, что она снова жила, снова обрела цельность, воссоединилась с отсутствовавшей частью собственной души. Любить Дэниела, наверное, было глупо и рискованно, но не любить его было просто невозможно. Все эти месяцы Маура пыталась научиться жить без него, глотала горькие пилюли обуздания себя и была вознаграждена одинокими ночами и избыточным количеством выпитого вина. Она убедила себя в том, что уйти от него – благоразумно, потому что он никогда не сможет принадлежать ей, ведь ее соперник – сам Господь Бог. Но благоразумие не грело ее постель, не делало ее счастливой, не заглушало страсть, которую она всегда питала к этому человеку.

В спальне они не стали включать свет – им это не требовалось. Их тела были знакомой территорией друг для друга, и она знала каждый дюйм его кожи. Она чувствовала, что он похудел, как и она, словно их жажда друг друга была настоящим голодом. Одной ночи не хватит, чтобы насытить этот голод, и она не знала, когда они будут принадлежать друг другу в следующий раз, а потому брала сейчас все, что могла, жадная до наслаждения, запрещенного для них церковью. «Вот что ты потерял, Дэниел, – думала она. – Какой же он мелочный, твой Бог, какой жестокий, что лишал нас этой радости».

Но потом, когда они лежали рядом и пот остывал на их коже, Маура почувствовала, как в ее душу прокрадывается странная печаль. «Вот оно, наше наказание, – подумала она. – Не ад и сера, а неизбежная боль прощания. Всегда прощания».

– Скажи мне почему, – прошептал Дэниел.

Больше ему ничего не нужно было говорить; Маура поняла, о чем он спрашивает. Почему она снова позвала его в свою постель спустя столько месяцев после того, как решительно разорвала их отношения?

– Она умерла, – сказала Маура. – Амальтея Лэнк умерла.

– Когда это случилось?

– Сегодня. Я была там, в больнице. Видела последний удар ее сердца на мониторе. У нее был рак, и я знала, что она умирает, знала много месяцев. И все же… когда это случилось…

– Я должен был стоять рядом с тобой, – пробормотал он, и она почувствовала его теплое дыхание на своих волосах. – Тебе нужно только позвонить мне, и я тут же окажусь рядом с тобой. Ты это знаешь.

– Странно. Несколько лет назад я даже не знала о существовании Амальтеи. Но теперь, когда она, моя последняя родственница, ушла, я поняла, насколько одинока.

– Только если ты сама выбираешь одиночество.

Словно одиночество – дело выбора, подумала Маура. Она не выбирала дорогу ни к радости, ни к горю. Она не выбирала любовь к человеку, который вечно будет разрываться между любовью к ней и его обещанием Богу. Этот выбор был сделан за них убийцей, который свел их четыре года назад, убийцей, который обратил свой взгляд на Мауру. Дэниел рисковал жизнью, спасая ее. Разве требовались еще какие-то доказательства его любви?

– Ты не одна, Маура, – сказал он. – У тебя есть я. – Он повернулся к ней лицом, и в темноте она увидела, как горят его глаза. – У тебя всегда есть я.

В эту ночь она верила ему.

Утром Дэниел ушел.

Маура оделась в одиночестве, в одиночестве завтракала, в одиночестве читала газету. Впрочем, не совсем в одиночестве: кот сидел рядом и облизывал лапы после завтрака превосходным консервированным тунцом.

– Без комментариев, насколько я понимаю? – спросила у него Маура.

Кот даже не притворялся, что смотрит на нее.

Моя посуду и убирая ноутбук в футляр, она думала о Дэниеле, который в данный момент, вероятно, готовился к новому дню, состоящему в наставлении мятущихся душ прихожан. Вот так всегда и завершались их лихорадочные ночи, проведенные вместе: мирскими заботами повседневной жизни, которые они несли на своих плечах каждый в отдельности. В этом смысле они мало чем отличались от супружеских пар. Те тоже спали вместе, занимались любовью, а утром расходились в разные стороны.

Сегодня, подумала Маура, это считается счастьем.

Из ночи любви ко дню смерти.

Сегодня утром на пороге анатомички ее приветствовало тело Эрла Девайна. Йошима уже сделал рентгенограмму, и изображения были выведены на экран компьютера. Облачаясь в халат, Маура разглядывала съемки груди, фиксировала положение пули, остановленной позвоночником. Судя по выходным отверстиям, которые она осмотрела на месте, две пули прошили Эрла Девайна насквозь. Перед ней была единственная пуля, оставшаяся в теле, поскольку на ее пути оказался позвоночник Девайна.

Джейн вошла в анатомичку и присоединилась к Мауре у экрана компьютера:

– Сейчас наступит прозрение: причина смерти – огнестрельные ранения. Слушай, а меня не возьмут в медэксперты?

– Пуля находится у шестого грудного позвонка, – сказала Маура.

– Две другие пули мы нашли на месте преступления. Это подтверждает мои вчерашние слова. Кроу стрелял три раза.

– Адекватная реакция на неотвратимую угрозу. Я думаю, ему не о чем беспокоиться.

– И все же он здорово напрягся. Вчера вечером нам пришлось проставиться, чтобы он успокоился.

Маура посмотрела на нее с удивлением:

– Эй, что я слышу? Нотку симпатии по отношению к старому врагу?

– Угу, можешь себе представить? Словно мир перевернулся. – Джейн замолчала, вглядываясь в лицо Мауры. – Что ты с собой сделала?

– А?

– Ты сегодня утром светишься и сияешь. Словно побывала в спортивном центре или еще где.

– Не знаю, о чем ты говоришь.

Но Маура, конечно, знала. Светящийся и сияющий – именно таким казался ей сегодня мир. Счастье оставляло свой легко узнаваемый знак, и Джейн с ее наблюдательностью не могла не заметить этого. «Если я скажу ей о прошедшей ночи, она наверняка это не одобрит, но мне плевать. Меня не волнует, что думает на этот счет Джейн или кто-то другой. Сегодня я выбираю для себя счастье». Вызывающе кликнув мышкой, она вывела на экран следующий снимок – вид груди сбоку. Маура нахмурилась, заметив на теле позвонка просветление в форме монетки – ровно над тем местом, где остановилась пуля. Очаг поражения, которого не должно здесь быть.

– Новая косметика? Витамины? – спросила Джейн.

– Что?

– Ты сегодня какая-то другая.

Маура проигнорировала ее. Она вернула фронтальный снимок и увеличила изображение, чтобы обследовать пятый и шестой позвонки. Но простреленное легкое выплеснуло воздух и кровь в грудную полость и сместило грудные органы из их обычного положения. В этой искаженной действительности Маура не могла найти то, что искала.

– Видишь что-то интересное? – спросила Джейн.

Маура вернулась к виду сбоку и указала на просветление на теле позвонка:

– Не уверена, что это такое.

– Я не доктор, но мне это кажется пулей.

– Нет, это что-то другое. Что-то в кости. Мне нужно подтверждение, чтобы убедиться. – Маура повернулась к анатомическому столу, на котором в ожидании ее скальпеля лежал Эрл Девайн. – Давай-ка его вскроем, – сказала она, надевая маску.

Когда Маура начала делать разрез в форме буквы «Y», Джейн проговорила:

– Надеюсь, у тебя нет сомнений в том, как прошли выстрелы.

– Нет.

– Так что же ты ищешь?

– Объяснение, Джейн. Причину, по которой этот человек выбрал самоубийство от руки копа.

– Разве это не задача психиатра?

– В данном случае ответ нам может дать аутопсия.

Маура работала быстро и эффективно, продвигаясь с решительностью, которой не чувствовала до просмотра рентгенограмм. Причина смерти и ее характер не вызвали сомнений, и прежде она предполагала, что эта аутопсия призвана всего лишь подтвердить то, что ей сказали о стрельбе. Но боковой снимок добавлял некую вероятность к истории – вероятное прозрение относительно мотивов и душевного состояния Эрла Девайна. Труп мог раскрыть не только физические тайны: иногда он предлагал откровения, касающиеся личности того, кто прежде обитал в этой плоти. Улики могли иметь вид старых ножевых ранений, следов иголки, косметической хирургии – у каждого трупа была своя история.

Пробираясь за ребра, Маура чувствовала, что вот-вот откроет книгу с тайнами Эрла Девайна, но, когда она подняла грудную кость и ее взгляду предстала грудная полость, стало ясно, что все тайны скрыты кровью. Три пули, выпущенные детективом Кроу, практически уничтожили цель, пронзив легкие и разорвав аорту. Взрыв крови в смешении с воздухом уничтожил правое легкое, деформировав обычные маячки. Маура засунула руки в латексных перчатках в эту холодную застывшую кровь и вслепую прошлась пальцами по поверхности левого легкого.

У нее ушло совсем немного времени, чтобы найти то, что она искала.

– Как ты там видишь что-то? – спросила Джейн.

– Не вижу. Но могу тебе сказать, что это легкое не нормальное.

– Может, его повредила пуля?

– Пуля не имеет к этому никакого отношения.

Маура снова взяла скальпель. Было искушение пойти прямым путем и немедленно занться легким, но именно из спешки проистекали ошибки, пропускались важные детали. И она пошла обычным путем: сначала рассекла язык и шею, освободила глотку и пищевод от позвонков шейного отдела. Никаких посторонних тел, ничего, что отличало бы структуры глотки Эрла Девайна от таковых любого другого шестидесятисемилетнего мужчины. «Не спеши. Не ошибись». Она чувствовала, что Джейн наблюдает за ней с растущим недоумением. Йошима положил пинцет на поднос, звук был резкий, как выстрел. Маура продолжала свое дело, разрезая скальпелем мягкие ткани и сосуды верхней апертуры грудной клетки. Погрузив обе руки глубоко в холодную кровь, она освободила пристеночную плевру, чтобы отделить легкие от грудной стенки.

– Таз, – попросила она.

Йошима протянул таз из нержавеющей стали в ожидании того, что она готовилась опустить в него.

Маура вынула из грудной полости сердце и легкие как единый орган, и они со всплеском упали в таз. Над тазом поднялся запах холодной крови и мяса. Она понесла таз к раковине и принялась отмывать скользкую поверхность от крови, обнажая то, что нащупала на левом легком: просветление, не очевидное на снимке из-за огнестрельного повреждения.

Маура отрезала кусочек легкого. Глядя на серо-белую ткань, поблескивающую в ее руке, она почти наверняка знала, как эта ткань будет выглядеть под микроскопом. Она вообразила плотные колечки кератина и необычные обезображенные клетки. И вспомнила дом Эрла Девайна, где запах никотина впитался в шторы, в мебель.

Она посмотрела на Джейн:

– Мне нужен список лекарств, которые он принимал. Узнай, кто был его лечащим врачом.

– Зачем?

Маура подняла кусочек ткани:

– Затем, что вот здесь объяснение его самоубийства.

33

– Я понятия не имела, – сказала Холли Девайн, сидевшая на диване в своей гостиной, сложив руки на коленях. – Я видела, что папа похудел, но он мне сказал, что только что перенес воспаление легких. Он не говорил, что умирает. – Она посмотрела через кофейный столик на Джейн и Фроста. – Может, он и сам не знал.

– Ваш отец определенно знал, – возразила Джейн. – Осматривая его аптечку, мы нашли рецепты от онколога, доктора Кристины Кадди. Четыре месяца назад вашему отцу поставили диагноз: рак легких. Он уже распространился и на кости, и когда доктор Айлз изучала рентгенограмму, то обнаружила метастатическое поражение на позвоночнике. Ваш отец, вероятно, страдал от болей, потому что в ванной мы нашли недавно выписанный ему пузырек викодина.

– Он сказал, что потянул мышцу. И что с болями дело улучшается.

– Дело не улучшалось, Холли. Рак уже был у него в печени, и боли только усиливались. Ему предложили химиотерапию, но он отказался. Сказал доктору Кадди, что, пока есть возможность, хочет жить полной жизнью, не чувствуя себя больным. Потому что нужен дочери.

Прошло всего два дня после смерти отца, но Холли казалась собранной, в глазах у нее не появилось ни слезинки, когда она переваривала эту новую информацию. По улице мимо дома проехал грузовик, и три кофейные чашки задребезжали на столике. Все в квартире Холли казалось дешевым, вроде той мебели, что привозят упакованной с пошаговой инструкцией по сборке. Квартира с голыми стенами для начинающей карьеру девушки, которая пока еще топчется на нижних ступеньках, но Холли явно собиралась подняться наверх. В ней была хитрость, практичный ум в глазах – Джейн только теперь увидела все это.

– Наверное, он не хотел, чтобы я беспокоилась. Поэтому так и не сказал мне про рак, – заметила Холли и печально покачала головой. – Он на все был готов, чтобы сделать меня счастливой.

– Он даже убил ради вас, – сказала Джейн.

– Он сделал то, что считал нужным. Разве не так поступают отцы? Они не подпускают к тебе монстров.

– Это была не его задача, Холли. А наша.

– Но вы не могли меня защитить.

– Потому что вы нам не позволяли. Напротив, вы даже предложили убийце нанести удар. Проигнорировали наш совет и пошли в бар. Позволили этой женщине угостить вас выпивкой. Вы что, искали смерти? Или действовали по плану?

– Это вам не удавалось его найти.

– И вы решили сделать это сами.

– О чем вы говорите?

– По какому плану вы действовали, Холли?

– Не было у меня никакого плана. Просто зашла выпить после работы, и больше ничего. Я же говорила, у меня было назначено свидание.

– Но ваш друг не пришел.

– Думаете, я вам солгала?

– Я думаю, вы рассказали не всю историю.

– И что же это за история?

– Вы пришли в бар в надежде выманить Станека и его напарницу. Решили выступить в роли мстителя, вместо того чтобы позволить нам разыскать их.

– Я решила дать отпор.

– Взяв на себя роль вершителя правосудия?

– Разве имеет значение, как это происходит? Важно, чтобы это происходило!

Джейн несколько мгновений смотрела на нее, внезапно сраженная тем, что на каком-то уровне она соглашается с Холли. Она подумала о преступниках, которые уходят от наказания, потому что какой-то коп или прокурор совершил процессуальную ошибку, – о преступниках, заведомо виновных. Она подумала о том, что ей нередко хотелось, чтобы путь к правосудию для убийцы был короче, чтобы монстра сразу можно было посадить в камеру. И она подумала о детективе Джонни Таме, который однажды пошел таким коротким путем и совершил правосудие так, как понимал его. Только Джейн знала тайну Тама, – тайну, которую она будет хранить до самой смерти.

Но эту тайну невозможно было сохранить, поскольку бостонская полиция точно знала, что спланировали Холли и ее отец. Холли должна была выслушать, что ей вменяется.

– Вы выманили их, – сказала Джейн. – Они раскрылись.

– В этом нет ничего противозаконного.

– Противозаконно убийство. И вы – пособница.

Холли моргнула:

– Это как?

– Последнее, что ваш отец сделал на земле, – это защитил свою маленькую девочку. Он умирал от рака легких, так что ничего не терял, убивая Мартина Станека. И вы знали, что он собирается это сделать.

– Не знала.

– Конечно знали.

– Откуда я могла знать?

– Это вы сообщили ему, где искать Станека. Через несколько минут после того, как мы арестовали Бонни Сандридж, вы позвонили отцу на сотовый. В течение этого двухминутного разговора вы назвали ему имя Бонни и адрес. И он отправился туда, вооруженный и готовый убить человека, который угрожал его дочери.

Холли выслушала это обвинение с удивительным спокойствием. Джейн предъявила ей свидетельство того, что она была пособником убийства Мартина, но это ничуть ее не смутило.

– Вам есть что возразить, мисс Девайн? – спросил Фрост.