Я знаю тайну Герритсен Тесс

15

Голубоглазый явно удивлен, увидев меня на пороге своего жилища. Мы с ним делили постель почти две недели назад, а утром я потихоньку покинула его спальню. Я ни разу не пыталась связаться с ним: иногда девушка не хочет брать на себя никаких новых обязательств. Сделать мужчину счастливым – нелегкий труд, а у меня хлопот и без того хватает.

Почему же я стою сейчас в дверях его квартиры? Потому что он нужен мне. Не конкретно он, а кто-нибудь, кто позволит мне снова – после пугающей новости, о которой я прочла на сайте «Бостон глоуб», – почувствовать себя в безопасности. Я даже не знаю толком, почему прибежала именно к нему. Может, потому, что инстинкт говорит мне: он надежный и абсолютно безобидный человек, к нему я могу повернуться спиной, не опасаясь, что он всадит мне нож между лопаток. А может, потому, что он человек для меня относительно посторонний, не способный отличить правду от вымыслов, которые время от времени слетают с моих губ. Я знаю одно: впервые с тех пор, как я себя помню, у меня возникла потребность в человеческом общении. Я думаю, он чувствует то же самое.

Но он, похоже, не торопится приглашать меня. Смотрит хмуро, словно на назойливого соседа-евангелиста, от которого хочет поскорее избавиться.

– Здесь холодно, – говорю я. – Можно войти?

– Ты даже не взяла на себя труд попрощаться.

– Это было очень плохо с моей стороны. Пожалуйста, прости. У меня были трудные времена на работе, я была сама не своя. Потом провела с тобой ту ночь, и меня как бы переполнило. Мне требовалось время подумать о том, что произошло между нами. Вот так все и было.

Он испускает смиренный вздох:

– Хорошо, Холли, входи. На улице минус десять, не хочу, чтобы ты подхватила воспаление легких.

Я не собираюсь сообщать ему о том, что воспаление легких не подхватишь от холода. Я просто вхожу в его квартиру. И, оказавшись внутри, снова поражаюсь его таунхаусу, который рядом с моей поганенькой квартиркой кажется дворцом. Моя покойная мать называла таких, как Эверетт, качественным знакомством, то есть бойфрендом, с которым стоит развивать отношения. Боюсь, что в наших отношениях я успела кое-что подпортить, а он слишком порядочный парень, чтобы выставить меня за дверь на этом этапе. На нем джинсы и старая фланелевая рубашка, – вероятно, сегодня у него выходной, и это дает мне время выправить отношения между нами. Несколько секунд мы стоим в неловкой тишине, глядя друг на друга. Я загипнотизирована голубизной его глаз. Волосы у него не причесаны, на рубашке нет пуговицы, но эти мелочи только делают его более естественным. Хоть раз у меня появился мужчина, которого я могу не опасаться.

– Хочу объяснить, почему ушла не попрощавшись, – говорю я ему. – В тот вечер, когда мы познакомились, ты… в общем, ты просто свел меня с ума. Я ничего не могла с собой поделать. Слишком быстро легла с тобой в постель. А на следующее утро мне стало… стыдно.

Его взгляд тут же смягчается.

– Почему?

– Потому что я не такая. – Вообще-то, я именно такая, но ему знать об этом не обязательно. – Когда я проснулась утром, то поняла, что ты можешь обо мне подумать, и побоялась посмотреть тебе в глаза. Я была слишком смущена…

Я умолкаю и опускаюсь на диван. Прекрасный диван черной кожи, очень удобный и явно дорогой. О таком я могу только мечтать.

Еще одно очко в его пользу.

Эверетт садится рядом и берет меня за руку.

– Холли, я тебя прекрасно понимаю, – тихо говорит он. – Я хоть и мужчина, но тоже чувствовал что-то подобное, слишком быстро прыгнув с тобой в постель. Я боялся, что ты подумаешь, будто я просто тебя использую. Не хочу, чтобы ты думала обо мне как о каком-то козле. Потому что я не такой.

– Я никогда о тебе так не думала.

Эверетт делает глубокий вдох и улыбается:

– Так что, начнем все сначала? – Он протягивает мне руку. – Привет. Меня зовут Эверетт Прескотт. Рад с вами познакомиться.

Мы обмениваемся рукопожатием и улыбаемся друг другу. Мгновенно все между нами меняется к лучшему. Я чувствую, как меня охватывает приятное тепло, но теперь это не сексуальное желание, а нечто более глубокое. Нечто такое, что застает меня врасплох. Связь. Неужели это и называется «влюбиться»?

– Скажи мне, почему ты все же вернулась? – спрашивает он. – Почему егодня?

Я смотрю на наши соединенные руки и решаю сказать ему правду:

– Случилось нечто ужасное. Утром я прочла об этом в новостях.

– И что это?

– Человека убили перед Рождеством. Его тело нашли на пристани Джеффриз-Пойнт.

– Да, я слышал.

– Дело в том, что я его знала.

Эверетт смотрит на меня:

– Боже мой, я тебе сочувствую. Он был твоим добрым приятелем?

– Нет, мы всего лишь учились в одной школе в Бруклайне. Но знаешь, это известие меня потрясло. Напомнило, что со всеми нами может всякое случиться. В любой момент.

Он обнимает меня и притягивает к себе. Я прижимаюсь щекой к его мягкой фланелевой рубашке, вдыхаю запах стирального порошка и лосьона после бритья. Такие утешительные запахи – я снова чувствую себя маленькой девочкой, в безопасности на руках у папы.

– С тобой ничего не случится, Холли, – шепчет он.

Отец тоже всегда так говорит, но я и ему не верю.

Я дышу в его рубашку:

– Никто не может давать такие обещания.

– А я вот пообещал.

Эверетт берет меня за подбородок и поднимает мою голову. Вглядывается в лицо, пытаясь понять, что же потрясло меня так сильно. Я сказала ему о Тиме, но это только часть истории. Ему не обязательно знать остальное.

Ему не обязательно знать о других умерших.

– Что я могу сделать, чтобы ты чувствовала себя в безопасности? – спрашивает он.

– Просто будь моим другом. – Я перевожу дыхание. – Мне сейчас это очень нужно. Очень нужен человек, на которого я могу положиться.

Человек, который не будет задавать слишком много вопросов.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой на похороны?

– Что?

– На похороны твоего друга. Если его смерть тебя расстроила, то нужно сходить. Это важно – давать выход скорби. Это даст тебе возможность поставить точку. А я буду рядом.

Если он будет со мной на похоронах Тима… что ж, в этом есть свои плюсы. Еще одна пара ушей для сбора сплетен и информации о том, как умер Тим и что думает полиция. Но будут и опасности. На похоронах Сары Бирн я поспешила уйти. На похоронах Касси Койл мне удалось выдать себя за ее однокашницу в колледже по имени Саша, потому что никто меня не узнал. Но Эверетт знает мое имя – Холли. Он знает частичку правды, хотя и не всю правду, а это осложнит мою неизбежную ложь. В одном старом стихотворении говорится: «Как сложен тот узор, что ткем, когда впервые в жизни лжем»[14], но это все ерунда. Настоящие проблемы проистекают не от лжи, а от правды.

– Если хочешь, Холли, я могу стать твоей опорой, камнем, за который ты сможешь уцепиться, – предлагает он.

Я заглядываю в глаза Эверетту и вижу в них легко узнаваемый блеск страсти. Да, он может быть полезен, и я только сейчас начинаю понимать, как его можно использовать.

– Что ты думаешь? – спрашивает он.

Я улыбаюсь:

– Я думаю, что мне это очень нравится.

Но когда наши губы соединяются в поцелуе, мне вдруг приходит в голову, что камень – это не только то, за что можно уцепиться в качестве надежной опоры. Это еще и то, что может уволочь тебя в бездну.

16

– Это единственный способ умерщвления, какой я могу себе представить в данном случае, – сказала Маура на совещании в Бостонском управлении полиции. – Но проблема в том, что доказать это будет почти невозможно.

Маура посмотрела на судебного психолога доктора Лоренса Цукера. По выражению его лица трудно было понять, убедила она его или нет. Джейн и Фрост помалкивали, позволяя Мауре без помех изложить гипотезу. Сейчас ей приходилось защищать свои выводы перед человеком, по лицу которого она никогда не могла понять, что у него на уме. Доктор Цукер был частым гостем в отделе по расследованию убийств, бостонская полиция прибегала к его услугам, когда им требовалось понять поведение преступника. Хотя Маура и уважала его как коллегу-профессионала, приязни к нему она не испытывала. И неудивительно. С этим его холодным, прощупывающим взглядом он походил не на человека, а на андроида, на машину, созданную для глубокого и бесстрастного проникновения в мысли того, кто оказывался перед ним.

И теперь его взгляд сверлил Мауру.

– У вас есть какие-либо свидетельства, подтверждающие предложенный вами механизм смерти? – спросил доктор Цукер, глядя на нее немигающими бесцветными глазами.

– Мазок, взятый с шеи жертвы, показал следы полиизопрена и углеводородного соединения С₅, – ответила Маура. – И то и другое обычно используется при производстве клейкой ленты. Часто встречаются и неорганические компоненты, и именно они оставили следы, видимые в свете краймскопа.

– Эти следы можно видеть на фотографиях его шеи, – сказала Джейн и повернула ноутбук к Цукеру.

Психолог прищурился, глядя на фотографии:

– Они едва видны.

– Но они определенно там есть. Свидетельство наличия на его шее ленточного адгезива.

– Может быть, ленту использовали, чтобы связать его.

– На его шее нет ни синяков, ни царапин, – возразила Маура. – На его руках тоже нет ничего, что указывало бы на физическую борьбу. Я думаю, он был без сознания, когда его убили. Анализы подтвердили наличие алкоголя и кетамина в его крови – то же, что мы нашли и у Кассандры Дойл. Но их содержания недостаточно для убийства. Только для приведения в бессознательное состояние.

– Тогда для чего лента на шее, если не для ограничения подвижности?

– Я считаю, что с помощью ленты убийца что-то закрепил на его коже. Что-то такое, что требовало довольно непроницаемого уплотнения. Когда я поняла, что у него на шее адгезив, то сразу же вспомнила «Врата рая». И я не имею в виду фильм Майкла Чимино.

– Насколько я понимаю, вы говорите о Сан-Диего? – спросил Цукер.

Маура кивнула и посмотрела на Фроста:

– Это случилось в тысяча девятьсот девяносто седьмом году. «Врата рая» были странноватой сектой «нового века», ее возглавлял некто Маршалл Эпплуайт, который называл себя потомком Иисуса Христа. Он проповедовал своим последователям, что мир вот-вот будет уничтожен инопланетянами и выжить можно, только покинув Землю. В это время к нам приближалась комета Хейла – Боппа, и Эпплуайт считал, что в хвосте кометы находится инопланетный корабль, который должен принять на борт их души. Но, чтобы попасть на корабль, они должны сначала покинуть свои земные тела. – Она сделала паузу. – Я думаю, вы все понимаете, что имелось в виду.

– Самоубийство, – кивнул Фрост.

– Тридцать девять членов культа оделись в одинаковые черные рубашки, тренировочные штаны и кроссовки «Найк». Они переварили достаточно фенобарбитала и водки, чтобы не испытывать тревоги или паники. Потом надели себе на головы пластиковые мешки. Они умерли от удушья.

– В том случае причина смерти не вызывала сомнений, – сказал Цукер.

– Конечно. Когда жертву находят с пластиковым мешком на голове, причина смерти очевидна, и именно это обнаружилось в случае массового самоубийства членов секты «Врата рая». Но что, если кто-то снимет пластиковый мешок после смерти жертвы? Доказать убийство будет затруднительно, потому что такая форма удушения не приводит к специфичным патологическим изменениям. Когда я делала аутопсию Кассандры Койл и Тимоти Макдугала, то выявила лишь незначительный отек легких и точечное легочное кровоизлияние. Если бы не посмертное изувечение, я бы не смогла установить факт убийства ни в одном из этих случаев.

– Позвольте мне уточнить, – сказал Цукер. – Некто совершает идеальные убийства. А потом калечит трупы, чтобы мы не сомневались в том, что это убийство?

– Да.

Доктор Цукер качнулся вперед на своем стуле, в его холодных змеиных глазах вспыхнуло любопытство.

– Это очаровательно.

– Это отвратительно, вот что это.

– Подумайте о послании, которое пытается донести до нас убийца, – сказал Цукер. – Он сообщает миру о том, как он умен: «Если мне захочется, то я смогу убивать так, что и комар носа не подточит. Но я хочу, чтобы вы знали, что я совершил».

– То есть он хвастается, – заметила Джейн.

– Да. Но перед кем?

– Перед нами, конечно. Он идевается над полицией, говорит, что слишком умен для нас.

– Вы уверены, что это послание адресовано нам? После бандитских разборок тоже оставляют визитки с целью устрашения.

– Мы не видим здесь никакой связи с организованной преступностью, – возразила Джейн.

– Тогда это может быть кто-то совершенно иной. Кто-то, понимающий символику извлеченных глаз или стрел в груди. Расскажите мне побольше о втором убитом, о молодом человеке. Вы сказали, труп лежал на пристани, но где его убили?

– Мы не знаем. В последний раз его видели, когда он выходил из своего дома в Норт-Энде около четырех часов дня, за пять часов до обнаружения тела. Мы установили, что синие волокна, найденные на его брюках, соответствуют материалу, из которого изготавливаются коврики, обычно используемые в автомобилях. Значит, его убили, а потом тело на машине перевезли на пристань.

Цукер откинулся на спинку стула, переплел пальцы и задумчиво сощурился:

– Наш убийца демонстративно оставил жертву в публичном месте. Он мог сбросить его в воду или спрятать в лесу. Но нет, он хотел, чтобы тело обнаружили. Он хотел публичности. Это определенно своего рода послание.

– Поэтому я и просила, чтобы доктор Айлз изложила свою гипотезу вам, – вмешалась Джейн. – Я думаю, мы заходим в глубокие, темные психологические воды. Мы хотим, чтобы вы подсказали, с каким сумасшедшим нам придется сразиться.

Цукер любил именно такие дела, и Маура увидела, как загорелись его глаза, когда он стал обдумывать вопрос. Она спросила себя, какого рода человек способен с таким удовольствием погружаться в эту темноту. Неужели, чтобы понять убийцу, нужно иметь такие же извращенные мозги? И что это говорит о ней самой?

– Почему вы считаете, что обе эти жертвы на совести одного убийцы? – спросил Цукер у Мауры.

– Мне это кажется вполне очевидным. У обеих в крови кетамин с алкоголем. У обеих причина смерти неочевидна. Обе после смерти подверглись искалечению.

– Вынуть глазные яблоки совсем не то, что вонзить стрелы в грудь, – тут совсем разная символика.

– Но в обоих случаях действовал совершенно извращенный мерзавец, – возразила Джейн.

– Одно присутствие кетамина в анализе не является чем-то уникальным, – сказал доктор Цукер. – Это довольно распространенный клубный наркотик. Согласно недавно проведенному исследованию, его сейчас используют даже старшеклассники.

– Да, – согласилась Маура. – Он довольно распространен, но…

– Потом, тот факт, что первая жертва – женщина, а вторая – мужчина, – продолжал Цукер. – Имеется ли что-нибудь, что связывало их? – Он посмотрел на Джейн. – Они знали друг друга? У них есть общие друзья? Может, они связаны по работе?

– Насколько нам известно, нет, – признала Джейн. – Разные районы проживания, разный круг друзей, разные колледжи, разная работа.

– Онлайновые связи? Социальные сети?

– У Тима Макдугала не было аккаунтов ни в «Фейсбуке», ни в «Твиттере», так что через сети их не связать.

– Я получил выписки по их банковским картам, – сказал Фрост. – За последние шесть месяцев они не посещали одни и те же рестораны, бары, даже магазины. Младшая сестра Тимоти не знает Кассандру. А мачеха Кассандры никогда не слышала о Тимоти Макдугале.

– Тогда почему убийца выбрал именно этих двоих?

Наступила долгая пауза. Никто не знал ответа.

– У обоих в желудке был алкоголь, – вспомнила Маура.

Доктор Цукер молча сделал записи в своем желтом блокноте, затем поднял голову:

– Общая прелюдия к кетаминовым изнасилованиям – это смешение кетамина с алкоголем.

– Ни одна из жертв не подвергалась сексуальному насилию, – возразила Маура.

– Вы уверены?

Маура уставилась на него:

– Со всех отверстий брались мазки. Одежда исследовалась на наличие семени. Никаких физических свидетельств сексуального насилия не обнаружено.

– Но это не исключает сексуального мотива.

– Я не могу комментировать мотивы, доктор Цукер. Только свидетельства.

Губы доктора Цукера скривились в едва заметной улыбке. В этом человеке было что-то вызывающее тревогу, он словно знал о Мауре какие-то вещи, о которых она сама не имела представления. И определенно он знал про Амальтею. Все в бостонской полиции знали о том мучительном для Мауры факте, что ее мать отбывает пожизненное наказание за многочисленные убийства. Не увидел ли он какие-то черты Амальтеи в ее лице, в ее личности? Эта его улыбка – не была ли она улыбкой понимания?

– Я ничуть не хотел вас обидеть, доктор Айлз. Я знаю, что ваша профессия – свидетельства, – заговорил Цукер. – Но моя обязанность в том, чтобы понять, почему убийца выбрал именно этих двоих, если, конечно, у них один убийца. Ведь между двумя жертвами есть существенные различия. Пол. Круг знакомств. Место проживания. Тип посмертного искалечения. Недели две назад, когда детективы Фрост и Риццоли спрашивали меня про Кассандру Койл, мы прорабатывали совсем иную психологическую теорию, объясняющую, почему у нее удалили глаза. – Он посмотрел на Джейн. – Вы назвали это «не видеть зла».

– И вы тогда со мной согласились, – напомнила Джейн.

– Потому что удаление глаз – мощный символический акт. И еще очень конкретный. Убийца выбирает глаза, так как они для него символизируют что-то и он получает сексуальное удовлетворение от их удаления. Я пытаюсь понять, почему он потом избрал жертвой мужчину и использовал совершенно иной метод искалечения.

– Значит, вы не считаете, что эти убийства связаны, – сказала Джейн.

– Чтобы согласиться с вами, мне нужно больше информации. – Доктор Цукер закрыл блокнот и посмотрел на Мауру. – Дайте мне знать, когда она у вас появится.

Доктор Цукер вышел из комнаты, а Маура осталась на своем месте, смиренно глядя на документы, лежащие на столе.

– Оказалось, что это труднее, чем я надеялась, – сказала Джейн.

– Однако он прав, – признала Маура. – У нас пока нет достаточных свидетельств того, что действовал один убийца.

– Но ты видишь связь, и мне этого вполне достаточно.

– Не знаю почему.

Джейн подалась вперед:

– Потому что обычно ты не полагаешься ни на какие прозрения. Ты всегда исходишь из такой занудливой вещи, как свидетельства. Когда у тебя случилось прозрение в прошлый раз, я тебе не поверила, но ты оказалась права. Ты увидела связь там, где ее не видел никто, включая меня. Так что на сей раз я собираюсь к тебе прислушаться.

– Не уверена, что ты поступаешь правильно.

– Только не говори мне, что теперь у тебя появились сомнения.

Маура собрала документы:

– Мы должны найти что-то общее у этих жертв. Что-то такое, что связывало их с убийцей.

Она положила фотографии Тимоти Макдугала с места преступления в папку и уже собиралась закрыть ее, но остановилась, глядя на изображение. Воспоминание внезапно всплыло на поверхность, воспоминание о солнечном свете, проникающем сквозь витражное стекло.

– Что? – спросила Джейн.

Маура не ответила. Он нашла фотографию Кассандры Койл и положила рядом с фотографией Тимоти на пристани. Две разные жертвы – мужчина и женщина. Мужчина утыкан стрелами, у женщины вырезаны глаза.

– Как же я не увидела этого раньше? – пробормотала Маура.

– Не хочешь сказать, что у тебя на уме? – спросила Джейн.

– Пока нет. Сначала мне придется провести кое-какое расследование. – Маура сунула фотографии в папку и направилась к двери. – Нужно проконсультироваться кое с кем.

– С кем?

Маура остановилась в дверях.

– Пожалуй, я тебе не скажу, – ответила она и вышла из комнаты.

17

Ничейная земля. Таким было соглашение: какое-нибудь публичное место, где они оба будут обязаны вести себя как профессионалы. Разумеется, они не могли встретиться в доме Мауры, где столько раз встречались прежде и где искушение будет шептать им из спальни. Не могли они встретиться и в церкви Пресвятой Богородицы, где кто-нибудь из церковного персонала или прихожан мог снова увидеть их вместе и удивиться. Нет, кафе на Хантингтон-авеню было гораздо более безопасной территорией, а в три часа дня здесь всегда достаточно тихо, чтобы они могли посидеть сколько надо, никем не замеченные и не потревоженные.

Маура пришла первой и выбрала кабинку в дальнем конце кафе. Села спиной к стене, словно наемный убийца, ожидающий появления врага, разве что настоящим ее врагом был не Дэниел, а ее собственное сердце. Она заказала кофе. Еще и первого глотка сделать не успела, а сердце уже колотилось как сумасшедшее. Чтобы отвлечься, Маура вытащила папки с делами и стала изучать фотографии с места преступления. Ну разве это не извращение – то, что сцены насилия и смерти успокаивают ее? Мертвецы всегда были хорошим обществом. Они ничего не требовали, не ждали никаких услуг.

Не вызывали никаких желаний.

Она услышала, как открылась дверь кафе, и увидела Дэниела. В зимнем пальто, в шарфе, он вполне мог оказаться очередным клиентом, который, спасаясь от холода, хочет согреться чашечкой кофе, но Дэниел Брофи не был каким-то обычным клиентом. Официантка, раскладывавшая столовые приборы на столике, замерла и проводила его взглядом. И неудивительно. Темноволосый, в черном длиннополом пальто, он напоминал мрачного Хитклиффа[15], шагающего из болот. Дэниел не заметил на себе взгляда официантки – он увидел Мауру и не сводил с нее глаз, идя прямо к ней в кабинку.

– Как давно это было, – тихо сказал он.

– Не так уж давно. В апреле, кажется.

На самом деле она помнила точную дату, время и обстоятельства их последней встречи. Как и он.

– Станция «Роксбери-Кроссинг», – произнес Дэниел. – Вечер, когда убили того отставного копа.

Места совершения преступлений – вот где они теперь встречались. В то время как Маура занималась мертвецами, на долю отца Дэниела Брофи, капеллана бостонской полиции, доставались живые, сломленные горем, травмированные люди, зачастую тоже своего рода жертвы преступления. У Дэниела и Мауры были там свои, не пересекающиеся обязанности и никакого повода заводить беседы. Но Маура всегда чувствовала его. Даже если они ни разу не встречались взглядом, она знала, что он поблизости, и испытывала волнение в своей упорядоченной вселенной.