Я знаю тайну Герритсен Тесс

22

В прошлый раз Джейн приезжала в Ньюпорт в разгар лета, и по узким улочкам было не протолкнуться из-за обилия туристов. Она помнила, что плелась в шортах и сандалиях по удушающей жаре, с ее руки капало тающее клубничное мороженое. Она уже восемь месяцев как носила Реджину, ее голени походили на распухшие сосиски, и ей хотелось только одного – прилечь и вздремнуть. И тем не менее город очаровал ее своими историческими зданиями и набережной, кишащей людьми, и ни одна другая еда не произвела на нее такого впечатления, как тушеные омары, которыми они с Габриэлем объелись в тот вечер.

И насколько другим оказался Ньюпорт в этот холодный январский день.

Фрост сидел за рулем, а Джейн смотрела в окно на сувенирные магазины и рестораны с опущенными жалюзи, на улицы, с которых зима прогнала всех туристов. Одна одинокая пара, дрожа от холода, стояла у дверей паба и курила.

– Ты когда-нибудь осматривала тут коттеджи? – спросил Фрост.

– Да. Мне показалось забавным, что их называют коттеджами. Да мне бы одной кладовки хватило, чтобы разместиться там со всей моей семьей.

– После того как мы с Элис посетили Брейкерс, она мне покоя не давала. Мне показалось, что это довольно крутой особняк, а она сказала, что это позор, когда у одной семьи столько денег[18].

– Ой, я же забыла, что Элис коммуняка.

– Она не коммуняка. Просто у нее обостренное чувство социальной справедливости.

Джейн бросила на него подозрительный взгляд:

– Ты что-то много болтаешь об Элис в последнее время. Вы что, в самом деле снова сошлись?

– Может быть. И я не хочу, чтобы ты о ней плохо говорила.

– С какой стати я буду говорить что-то плохое о твоей чудной бывшей жене?

– С такой стати, что ты не можешь удержаться.

– Ты явно тоже не можешь удержаться.

– Эй, смотри. – Фрост показал на пристань. – Там отличный рыбный ресторан. Интересно, он открыт? Может, заглянем туда на ланч?

– Сейчас догадаюсь. Вы с Элис там ели.

– И что?

– А то, что я не в настроении посещать места твоих совместных счастливых воспоминаний с Элис. Перехватим по бургеру по пути назад. – Она сверилась по навигатору. – Поворот налево.

Они проехали по Бельвью-авеню, мимо шикарных домов, которые разжигали в Элис социальную ярость. В прошлую эпоху сюда приезжали на лето семьи магнатов, привозили слуг, экипажи, бальные платья. И каждую осень эти семьи возвращались в свои шикарные дома в городе, оставляя эти дворцы пустыми и безмолвными до вечеринок следующего лета. Джейн не питала иллюзий относительно того, где бы она находилась в этой социальной иерархии. Она бы чистила кастрюли в кухне или стирала корсеты и нижнее белье. Определенно она не была бы одной из счастливых молодых леди, покачивающихся в такт музыке в позолоченном бальном зале. Джейн знала свое место во вселенной и научилась довольствоваться этим.

– Вот эта улица. Поворачивай направо, – велела она.

Они покинули район особняков и поехали по улице, где дома были не такими большими, но гораздо более дорогими, чем мог себе позволить бостонский коп. Муж Сары Бастераш работал в крупной экспортной фирме, и Сара, вероятно, жила безбедной жизнью в этом районе, где на подъездных дорожках стояли «лексусы» и «вольво» и все палисадники были безупречно вылизаны. На этой улице красивых домов было потрясением вдруг увидеть почерневший каменный фасад.

Джейн и Фрост вышли из машины и уставились на пустой участок, где прежде стоял дом Бастерашей. Хотя обугленные останки вывезли, по обожженной коре деревьев было очевидно, что здесь бушевал пожар, а сделав вдох, Джейн ощутила запах дыма и пепла. Соседние дома не пострадали, они высились по обе стороны собственности Бастерашей, дерзкие и непокоренные, с их идеальными крылечками и идеально подстриженными живыми изгородями. Но сгоревший соседский дом кричал о том, что трагедия может случиться с каждым. Огонь не делал различий между богатыми и бедными – пламя уничтожало всех.

– Когда это случилось, я был в командировке в Пекине, – сказал Кевин Бастераш. – Моя компания экспортирует сельскохозяйственные продукты, и я вел переговоры о поставке в Китай молочного порошка.

Он замолчал и уставился на бежевый ковер, купленный так недавно, что от него еще исходил химический запах нового дома. В этой просторной солнечной квартире все кричало о временности: от голых стен до пустых книжных полок. Два месяца назад Кевин Бастераш потерял в огне дом и жену. Теперь он называл домом это жилье – безликую квартиру в многоквартирном доме в пяти милях от того места, где они с Сарой мечтали о детях. В этой бездушной комнате не было ни одной фотографии.

Огонь сожрал все.

– Мне сообщили перед ланчем по пекинскому времени, – продолжил Кевин. – Позвонил наш сосед из Ньюпорта, сказал, что мой дом горит и приехали пожарные машины. Сару еще не нашли, и сосед надеялся, что ее не было дома во время пожара. Но я уже знал. Знал, потому что Сара не позвонила мне утром, а обычно звонила. Она всегда звонила мне утром в одно и то же время. – Он посмотрел на Джейн и Фроста. – Сказали, что это несчастный случай.

Джейн кивнула:

– Согласно пожарной экспертизе, ваша жена оставила горящие свечи на тумбочке в спальне и уснула. У кровати нашли бутылку виски, поэтому предположили…

– Предположили, что она выпила и проявила беспечность. – Кевин сердито тряхнул головой. – Сара не такая. Она никогда не была беспечной. Да, она могла выпить рюмочку перед сном, но напиться так, чтобы не заметить пожара?.. Я говорил об этом полиции и пожарным экспертам. Проблема состояла в том, что чем упорнее я настаивал на невозможности несчастного случая, тем подозрительнее они посматривали на меня. Они спрашивали, нет ли у меня романа, не были ли мы с Сарой в ссоре. Мужья всегда первые подозреваемые, верно? И что с того, что я был в Китае, когда это случилось? Я мог нанять киллера. Спустя какое-то время мне не осталось ничего другого, кроме как согласиться на несчастный случай. Потому что ну кому нужна была ее смерть? Никому. – Он посмотрел на Джейн. – А потом позвонили вы. И все изменилось.

– Не обязательно. Просто ваше дело стало частью более крупного расследования. У нас два убийства в Бостоне, и мы пытаемся определить, не связаны ли они каким-либо образом со смертью вашей жены. Вам что-нибудь говорит имя Тимоти Макдугал?

Кевин покачал головой:

– Нет, впервые слышу.

– А Кассандра Койл?

Кевин задумался.

– Кассандра, – пробормотал он, словно вызывая лицо, воспоминание. – Сара называла подружку по имени Кассандра, но фамилии я не помню.

– Когда это было?

– В начале прошлого года. Сара сказала, что ей позвонила девушка, которую она знала девчонкой, и они собирались встретиться за ланчем. Я ее никогда не видел. – В приступе отвращения к самому себе он пробормотал: – Наверное, опять был в какой-нибудь командировке.

– Где выросла ваша жена, мистер Бастераш? – спросил Фрост.

– В Массачусетсе. Она переехала в Ньюпорт, когда нашла здесь работу в Школе Монтессори.

– Она часто приезжала в район Бостона? У нее там были друзья, семья?

– Нет. Родители умерли, так что ей не к кому было ездить в Бруклайн.

Джейн перестала делать записи в блокноте и подняла голову:

– Сара выросла в Бруклайне?

– Да, она жила там, пока не окончила школу.

Джейн и Фрост переглянулись. Кассандра Койл и Тимоти Макдугал тоже выросли в Бруклайне.

– Ваша жена была католичкой, мистер Бастераш? – спросил Джейн.

Он нахмурился, вопрос Джейн явно озадачил его.

– Ее родители были католиками, но Сара давно оставила церковь. – Он печально усмехнулся. – Она говорила, что до сих пор носит травмы католического воспитания.

– Что она имела в виду?

– Это она так шутила. Она говорила, что Библия должна быть оценена высшим баллом по уровню насилия.

Джейн наклонилась к нему, чувствуя, как участился ее пульс:

– Ваша жена знала что-нибудь о католических святых?

– Гораздо больше меня. Я воспитывался агностиком, а вот Сара могла посмотреть на картину и сказать: «Это святой Стефан, его забили камнями до смерти». – Он пожал плечами. – Наверное, этому и учат детей в воскресной школе.

– Вы не знаете, в какую церковь она ходила ребенком?

– Понятия не имею.

– А в какую школу?

– Извините, я не помню. – Он помолчал. – Если бы знать заранее.

– Вам известны какие-нибудь ее друзья детства из Бруклайна?

Кевин надолго задумался над этим вопросом, но так и не смог на него ответить. Вместо ответа он посмотрел на окно, на котором пока не висели шторы, потому что это место еще не стало его настоящим домом. Может, никогда и не станет: временное обиталище Кевина Бастераша, место скорби и исцеления, которое он со временем покинет.

– Нет, – ответил он наконец. – Я виню себя за это.

– Почему, сэр? – мягко спросил Фрост.

– Потому что меня никогда не было рядом с ней. Вечно в командировках. Половину времени я проводил на чемоданах. Договаривался о сделках в Азии, когда должен был находиться дома. – Он посмотрел на них, и глаза его увлажнились. – Вот вы спрашиваете о детстве Сары в Бруклайне, а я ничего не могу сказать.

Может быть, кто-нибудь другой скажет, подумала Джейн.

Она не говорила с Элейн Койл несколько недель и, набирая ее номер, боялась вопроса, который Элейн почти наверняка задаст: «Вы так и не нашли убийцу моей дочери?» Этого известия всегда ждут родственники жертвы. Им не нужны отговорки. Они хотят положить конец неопределенности. Они хотят справедливости.

– Мне очень жаль, – пришлось сказать Джейн. – У нас пока нет подозреваемого, миссис Койл.

– Тогда почему вы звоните?

– Вам знакомо имя Сара Бастераш?

Пауза.

– Нет. Не думаю. Кто она?

– Молодая женщина, которая недавно погибла во время пожара в Род-Айленде. Она выросла в Бруклайне, и я подумала, не была ли она знакома с Кассандрой. Она приблизительно одного возраста с вашей дочерью. Может быть, ходили в одну школу. Или церковь?

– К сожалению, не помню ни одной девочки с такой фамилией.

– Ее девичья фамилия Бирн. Сара Бирн. Ее семья жила менее чем в миле от…

– Сара Бирн? Сара умерла?

– Так вы ее знали?

– Да. Ну конечно, Бирны жили неподалеку. Фрэнк Бирн умер от инфаркта несколько лет назад. А потом его жена…

– Есть еще одно имя, о котором я хотела вас спросить, – перебила ее Джейн. – Вы не помните Тимоти Макдугала?

– Детектив Фрост спрашивал меня про него на прошлой неделе. Этого молодого человека убили перед Рождеством.

– Да. Но теперь я спрашиваю вас про мальчика по имени Тим Макдугал. Ровесника вашей дочери. Может быть, он учился с ней в школе.

– Детектив Фрост не говорил мне, что убитый из Бруклайна.

– Мы в то время не думали, что это имеет значение. Вы его помните?

– Был какой-то мальчик по имени Тим, но я не уверена, что помню его фамилию. Это случилось так давно. Прошло двадцать лет…

– А что случилось двадцать лет назад?

Элейн надолго замолчала, а когда ответила, ее голос звучал не громче шепота.

– «Яблоня».

23

– Когда дело о жестоком обращении с детьми в центре продленного дня «Яблоня» было направлено в суд, я еще училась в школе, так что я знаю не больше вас. Но вы найдете то, что ищете, в этих документах, – сказала прокурор округа Норфолк Дана Страут.

Несмотря на относительно молодой возраст (ей было лет тридцать пять), в ее волосах пробивалась седина – видимое подтверждение того, что ее работа не подарок и времени на парикмахера не хватает.

– Эти коробки дадут вам начальные сведения, – сказала Дана, кладя еще одну порцию документов на стол в конференц-зале.

Фрост с тоской посмотрел на полдюжины коробок, уже стоящих на столе.

– И это только начальные сведения?

– Дело центра продленного дня «Яблоня» было самым долгим уголовным делом в истории округа Норфолк. В этих коробках документы досудебного расследования, которое продолжалось больше года. Так что домашней работы вам хватит. Удачи, детективы.

– А у вас нет резюме этого дела? Кто был обвинителем?

– Ведущим обвинителем была Эрика Шей, но ее на этой неделе нет в городе.

– А больше никто не помнит дело?

Дана отрицательно покачала головой:

– Процесс состоялся двадцать лет назад, и другие прокуроры разъехались. Вы знаете, как это бывает на государственной службе, детектив. Работы по горло, а жалованье маленькое. Люди ищут места получше. – Вполголоса она добавила: – Я и сама подумываю, не найти ли чего.

– Нам нужно отыскать всех детей, которые давали показания на том процессе. Мы нигде не можем найти их имен.

– Вероятно, личности пострадавших были скрыты, чтобы защитить детей. Поэтому их имена не всплывают при интернет-поиске или в отчетах прессы. Но поскольку вы проводите активное расследование в связи с убийствами, я дала вам доступ ко всей необходимой информации. – Дана окинула взглядом коробки и пододвинула одну из них к Джейн. – Может быть, здесь как раз то, что вам нужно. Здесь досудебные опросы детей. Но помните: их имена не подлежат оглашению.

– Безусловно, – кивнула Джейн.

– Ничто не должно выйти за пределы этой комнаты, ясно? Делайте записи при необходимости, а если понадобятся ксерокопии, попросите клерка. Но оригиналы остаются здесь. – Дана направилась к двери, но остановилась и оглянулась. – Вы должны знать. Прокуратура не желает, чтобы это дело снова было на слуху. Насколько мне известно, для всех участников то были нелегкие времена. Никто не хочет снова оказаться в «Яблоне».

– У нас нет выбора.

– Вы уверены, что это имеет отношение к вашему расследованию? Процесс ведь состоялся очень давно, и я гарантирую, что Эрика Шей не обрадуется, если дело снова будет первым номером в новостях.

– Есть какая-то причина, по которой она не хочет делиться с нами этой информацией?

– Что вы имеете в виду? Вот коробки с делом.

– Но нам пришлось звонить в канцелярию губернатора, чтобы получить к ним доступ. Прежде при проведении расследования нам такого никогда не приходилось делать.

Дана помолчала несколько секунд, глядя на выстроенные на столе коробки:

– Без комментариев.

– Кто-то просил вас затруднить наш поиск?

– Послушайте, я могу только сказать, что процесс был очень чувствительный. Несколько недель он не сходил с первых страниц газет. Оно и неудивительно. Пропавшая девятилетняя девочка. Центр продленного дня, управляемый семьей педофилов. Обвинения в убийстве, надругательствах, жестоких ритуалах. Эрика смогла добиться вердикта «виновны» по обвинению в надругательстве, но ей не удалось убедить жюри в виновности в убийстве. Так что вы можете понять, почему она не рада, что все это снова вытаскивают на свет божий.

– Нам нужно поговорит с миз Шей. Когда мы сможем это сделать?

– Я же говорила: она уехала, и мне неизвестно, когда она сможет встретиться с вами. – Дана снова повернулась к двери. – Вы бы лучше начинали. Офис закрывается через два часа.

Джейн посмотрела на коробки и вздохнула:

– Нам понадобится гораздо больше, чем два часа.

– Скорее, два месяца, – проворчал Фрост, вытаскивая кипу папок из коробки.

Джейн взяла и себе стопку папок и уселась за стол напротив Фроста. Она принялась просматривать бирки на папках – здесь были записи бесед с пострадавшими, медицинские отчеты, оценки психологов.

Первая папка, которую она открыла, была помечена как «Девайн, Х.».

Они с Фростом прочитали освещение процесса в «Бостон глоуб», так что главные факты по этому делу были им знакомы. Центр продленного дня «Яблоня» принадлежал Ирене и Конраду Станек, в центре работал и их двадцатидвухлетний сын Мартин. «Яблоня» брала на себя заботы о детях в возрасте от пяти до одиннадцати лет по окончании занятий. Предлагалась также доставка детей автобусом из местной начальной школы – очень удобная услуга для занятых родителей. «Яблоня» называла себя «местом, где воспитывают разум и сердце». Станеки были уважаемыми членами католического прихода, они преподавали основы католичества в воскресной школе. Мартин недавно начал водить школьный автобус «Яблони», и ему нравилось забавлять детей фокусами, надувными игрушками. В течение пяти лет «Яблоня» функционировала без единой жалобы.

Потом исчезла девятилетняя Лиззи Дипальма.

В воскресный октябрьский день она вышла из дома в вязаной шапочке, украшенной серебристым бисером, уехала на своем велосипеде, и больше ее никто не видел. Два дня спустя один из детей нашел вязаную шапочку Лиззи в автобусе Мартина Станека. Поскольку, кроме Мартина, никто автобус не водил, он стал главным подозреваемым в исчезновении Лиззи. Подозрения в его адрес укрепились, когда десятилетняя Холли Девайн узнала шокирующую тайну.

Джейн открыла папку Холли Девайн и прочла отчет психолога о разговоре с девочкой.

Обследуемое лицо – десятилетняя девочка, живет с родителями Элизабет и Эрлом Девайн в Бруклайне, Массачусетс. Сестер и братьев не имеет. Два года после окончания занятий посещала центр продленного дня «Яблоня». 29 октября сообщила матери, что «в „Яблоне“ делают гадко» и она больше не хочет туда возвращаться. Когда у нее стали выяснять подробности, девочка сказала: «Мартин и его мама и папа трогали меня за те места, за которые нельзя».

Джейн с возрастающим ужасом читала о том, что делало семейство Станек с Холли Девайн. Пощечины, ласки, побои. Проникновение. Ей пришлось закрыть папку и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Но чего ей не удавалось, так это избавиться от образа трех хищников и их десятилетней жертвы. Не могла она не думать и о собственной дочери, Реджине, которой было всего три года. Джейн подумала о том, какой была бы ее реакция, если бы вот так надругались над ее дочерью и она поймала бы этих монстров. Она подумала, что от них не осталось бы почти ничего, когда она воздала бы им по заслугам. Единственное нарушение закона, какое могла бы позволить себе Джейн, – это месть матери тем, кто угрожает ее чаду.

– Тимоти Макдугалу было всего пять, – сказал Фрост. Он оторвался от папки, которую читал, на его лице застыло отвращение. – Его родители даже не догадывались, что над их сыном совершается надругательство, пока к ним не приехала полиция и не сообщила, что их сын, возможно, является жертвой.

– Они не подозревали, что над сыном совершается насилие?

– Абсолютно. То же самое и с Сарой Бирн. Ей было всего шесть. Лишь после полудюжины бесед с психотерапевтом Сара наконец рассказала, что произошло.

Джейн неохотно вернулась к папке Холли Девайн.

…засунул в меня пальцы, и мне было больно. Потом это сделала Ирена, потом старик. Мы с Билли кричали, но нас никто не слышал, потому что мы были в секретной комнате. Сара, Тимми и Касси тоже. Нас всех заперли в комнате, и они всё делали и делали…

Она отложила папку, открыла ноутбук и ввела в строку поиска «Холли Девайн». Нашла два аккаунта на Холли Девайн в «Фейсбуке». Одна сорокавосьмилетняя Холли жила в Денвере, другая, тридцати шести лет, – в Сиэтле. В Бостоне никакой Холли Девайн не было, как и ее ровесниц, которые подверглись насилию в «Яблоне». Возможно, она вышла замуж и теперь носит другую фамилию. А может, не пользуется социальными сетями.

По крайней мере, ее имя не встречалось и в некрологах.

В отчете психолога Джейн нашла номер телефона семьи Холли. Прошло двадцать лет – живут ли ее родители все по тому же адресу в Бруклайне и с тем же номером телефона? Она вытащила свой сотовый, набрала номер.

На третий звонок ответил низкий хрипловатый мужской голос:

– Слушаю.

– С вами говорит детектив Джейн Риццоли, бостонская полиция. Я пытаюсь найти Холли Девайн. Вы, случайно, не знаете…

– Она здесь не живет.

– А вы можете сказать, где ее найти?

– Нет.

– Вы – мистер Девайн? Алло?

Ответа не последовало. Человек повесил трубку.

«Это странно».

– Господи Исусе, – сказал Фрост, глядя в свой ноутбук.

– Что у тебя?

– Я читаю папку Билла Салливана, одиннадцати лет. Одного из ребят, которые подвергались насилию со стороны Станеков.

Билл. Билли. Джейн снова открыла папку Холли Девайн и нашла имя.

«Мы с Билли кричали, но нас никто не слышал, потому что мы были в секретной комнате…»

– Я прогуглил имя, – сказал Фрост. – Молодой человек по имени Билл Салливан недавно исчез в Бруклайне.

– Что? Когда?

– Два дня назад. Пропавший того же возраста, так что это может быть тот самый Билл Салливан.

Он повернул ноутбук к Джейн.

На экране была короткая заметка из «Бостон глоуб».

ДЕТЕКТИВЫ РАССЛЕДУЮТ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ БРУКЛАЙНЦА

Автомобиль, принадлежащий жителю Бруклайна, найден брошенным близ гольф-клуба в Путтерхам-Мидоу. Тридцатиоднолетний Билл Салливан пропал в понедельник вечером, о его исчезновении на следующее утро заявила его мать Сьюзен. В последний раз его засекла камера видеонаблюдения, когда он выходил из офиса «Корнуэлл инвестментс». В машине (одна из последних моделей «БМВ») обнаружены пятна крови, и полиция классифицирует это исчезновение как подозрительное.

Мистер Салливан, советник по инвестированию, имеет рост шесть футов и вес около 170 фунтов, голубоглазый блондин.

– То же имя, тот же возраст, – сказала Джейн.

– И имя матери в деле – тоже Сьюзен. Это наверняка тот же парень.

– Но это не убийство, а дело об исчезновении. Не подпадает под закономерность. – Она посмотрела на Фроста. – Когда у него день рождения?

Фрост заглянул в папку:

– Двадцать восьмого апреля.

Джейн вывела на экран литургический календарь.

– Двадцать восьмого апреля день памяти святого Виталия Миланского, – сказала она.

– Он был мучеником?

Джейн пробежала глазами по экрану:

– Да. Святой Виталий был похоронен заживо.

«Вот почему его тело не найдено».

Она вскочила на ноги. Фрост не отставал от нее, когда она вышла в коридор и быстро зашагала в кабинет Даны Страут. Прокурор разговаривала по телефону, она повернулась и вздрогнула, увидев Джейн и Фроста в своем кабинете.

– Станеки… – выпалила Джейн. – Они все еще в тюрьме?

– Вы не возражаете, если я закончу разговор?

– Нам нужен ответ немедленно.

Дана сказала в телефонную трубку:

– Они сейчас стоят у меня в кабинете. Я перезвоню. – Потом повесила трубку и посмотрела на Джейн. – В чем дело?

– Где Станеки?

– Послушайте, я не понимаю этой срочности.

– Станеков осудили за то, что дети, посещавшие их центр, обвинили их в насилии. Трое из этих детей уже умерли. Один только что исчез. Я спрашиваю у вас еще раз: где Станеки?

Дана несколько секунд постукивала авторучкой по столу.

– Конрад Станек умер в тюрьме вскоре после суда, – наконец ответила она. – Его жена Ирена ушла в мир иной года четыре назад, тоже в тюрьме.

– А их сын Мартин – он где?

– Я только что разговаривала по телефону с прокурором Эрикой Шей. Она говорит, что Мартин Станек отбыл свой срок. Выпущен на свободу.

– Когда?

– Три месяца назад. В октябре.

24

Папа звонит, голос у него тихий и взволнованный.

– Звонила женщина, спрашивала тебя, – сообщает он.

– Та же женщина, что и в прошлый раз? – спрашиваю я.

– Нет, другая. Говорит, что она детектив бостонской полиции. Говорит, ей нужно срочно встретиться с тобой, потому что ее беспокоит твоя безопасность.

– Ты ей веришь?