Черные крылья Макдональд Эд
Этим утром драджи не спешили – не трубили в горны, не подступали к стенам. Они ожидали чего-то. Наверняка их хозяин все еще побаивался Машины. Но если мы так и не включим ее, всякий страх улетучится. Я оставил Эзабет и Дантри записку с просьбой встретиться со мной в доме Линдрика.
– Так ты не удрал с остальными? – сказал я Дестрану по пути к его хозяину.
– Нет, сэр. Мне некуда идти. Мастер Линдрик говорит, что Орден должен оставаться, работать над Машиной.
– Думаешь, это плохая идея?
Он робко, по-детски, пожал плечами.
– Парень, как думаешь, стоит нам сдаться?
– Вы считаете, что это очень плохая идея? – спросил он.
– Ты не представляешь, насколько плохая.
– Сэр, если они выиграют, мы просто станем частью их империи. Разве не так?
– Да, станем. Но лучше не думать об этом.
Дом Линдрика был единственным в округе, из чьих окон лился фос-свет.
– Я нашел! – завидев меня, радостно воскликнул Отто.
Он прямо лучился энтузиазмом, пухлые щеки залил румянец.
– Капитан, мы сможем! У нас получится!
Я водрузил шляпу на голову.
– Я теперь и. о. маршала границы, – холодно сказал я.
Черт, от его щенячьего восторга екнуло внутри – будто раздуло затлевшие угли. Надежда. Но ложная. Наверняка толстяк водит меня за нос.
– И что вы нашли? – осведомился я.
– Вот! – он протянул мне стопку бумаги. – Это недостающее звено, информация, нужная Танза, чтобы активировать Машину. С этим все получится!
Я не ожидал такого. Я думал, Линдрик станет выпытывать про Машину и то, как ее можно включить. А инженер тряс бумагами, будто мечом, способным скосить всех врагов.
– Бумаги Малдона? Откуда вы взяли их?
– Да не Малдона! Оригиналы самого Нолла! Мне пришлось переводить их, но теперь ои у нас! Галхэрроу, мы схватили их за глотку!
Текст самого Безымянного? Не полубезумный перевод, а оригинал? Да если бы он был у нас с самого начала, не пришлось бы лезть по самую глотку в дерьмо! Я бы точно рассвирепел, если бы вдруг меня не захлестнула с головой надежда. Я хотел выжить.
Я с трудом взял себя в руки, напомнил себе, что Линдрик может быть врагом и все время сбивать нас с толку. И сейчас он может скармливать нам обнадеживающую ложь, желая отправить по ложному следу, задержать нас до прихода Шавады.
Я подошел к бару Линдрика, налил себе долгожданный и вожделенный стакан бренди и опорожнил его длинными быстрыми глотками. Бр-р, то же самое дешевое мерзкое дерьмо, что и раньше, словно инженер держал его лишь напоказ, ради подходящего цвета жижи в графине.
Мне не стоило так отвлекаться на выпивку.
В мою спину вошел нож. Я охнул, качнулся вперед, упал на столик, перевернул его. Со звоном разлетелись графины, рассыпались на тысячи осколков. Я растерянно оглянулся и увидел стоящего надо мной Дестрана с кухонным ножом в руке. Чертов тощий недоросль, плюнь – и сдует, но железо уравнивает людей. Я вытащил меч. Дестран развернулся и кинулся на Линдрика. Инженер пытался защититься, замахал руками, визжа в ужасе, – но все напрасно. Подросток снова и снова втыкал нож. Брызжущая кровь чертила дуги на обоях. Нож пробил сонную артерию. Отто Линдрик упал.
Я кое-как приподнялся, упираясь коленом в пол. Боль туманила мысли, заслоняла все. Каждое движение – пытка. Дестрану придется миновать меня на пути к двери. Нельзя пропустить его. Я смог вынуть меч из ножен, но чуть держал его от слабости. Пришлось взять его в левую руку. На полу между мной и Дестраном лежали бумаги. Недоросль не сможет подобрать их, не угодив под меч.
– Убирайтесь с дороги, – испуганно выговорил Дестран.
– Парень, зачем ты это делаешь? – кривясь, выговорил я.
По спине стекала горячая, липкая жижа.
– Глубинные короли – боги, – сказал он.
Черт. Да у него горят глаза. Он – двинутый. Пособник. И фанатик к тому же. Его затянули посулами и сексом.
– Уж поверь мне, они не те боги, которых ты хотел бы, – сказал я. – Я знаю. Я встречал одного из них. Брось свою железку.
– Но Линдрик сказал, что Машину можно включить, – неуверенно пробормотал недоросль. – Такое нельзя допустить.
Да, странное противостояние. Ножичек для фруктов против меча, который едва держится в руке. Закружилась голова. Скверно. Надо держаться и удержать его здесь. Он задумался, с ненавистью глядя на меня, – а я дернулся вперед, махнул мечом. Сопляк не подозревал, на что я способен, и я чуть не располовинил ему лицо. Он отпрыгнул, затем понял, что для бегства ему не нужна дверь. Шатаясь, я поднялся, встал на колени, протянул руку – но ухватил лишь пыль. Дестран выскочил в окно и растворился в Валенграде. Чертов мелкий предатель.
Я подтащил себя к Линдрику. Увы, слишком поздно. Он стеклянно глядел в потолок, на губах – нелепая улыбка. Я попытался опустить уголки его рта, но не смог.
Затем пришли Дантри и Эзабет. Она обработала мою рану, закрыла ее магией. Заклятие побежало теплом вдоль спины, восстанавливая мускулы. Мне повезло. Нож был короткий и тупой и не задел ничего принципиально важного. Меня накормили холодным мясом и вином – отличное сочетание для раненого. Увы, послать за Дестраном было некого. Несомненно, мелкий ублюдок уже донес хозяевам. Хотя нет худа без добра – возможно, он выиграл время для нас.
– Вот, смотрите, – сказал я, передавая бумаги Линдрика. – Может, вы что-нибудь и выудите из них и сможете активировать Машину.
Эзабет склонилась над бумагами, нахмурилась. Они с Дантри сели, уткнувшись друг в друга лбами, и забормотали под нос, а я тем временем выпил больше, чем следовало.
Судя по лицу Дантри, что-то было не так. На лице графа – эдакая недоуменная улыбка человека, узнавшего вдруг, что пока он спал, кто-то вывернул наизнанку всю одежду в шкафу. Беднягу полностью сбило с толку.
– И что там? – осведомился я. – Что-нибудь про зеркало?
– Нет. Там чепуха. Все про ту же глупую старую песенку, – ответила Эзабет.
Я недоверчиво покачал головой. Эзабет дала мне бумаги. В самом деле, тот самый бестолковый стишок, которым Малдон пытался открыть дверь к ядру Машины.
– Но почему Линдрик посчитал, что песенка сможет активировать Машину? – спросил я. – Ведь он уже знал ее. Это же пустышка. Чепуха. Одни и те же гребаные тупые стишки снова и снова.
Я полистал бумаги.
– Половина страниц вовсе пустые.
Труп Отто Линдрика издал звук, похожий на смешок, – вышли газы. Эзабет опустилась на колени, погладила голову мертвого инженера.
– Он был хорошим человеком, – печально выговорила она.
– Уже умерло много хороших людей, – сказал я. – А вскоре умрет еще больше. Я могу запустить вас в ядро Машины. Потому Малдон и оставил песенку вам. Это ключ к двери. И это – наш последний шанс.
– Песенка и в самом деле открывает дверь? – спросила Эзабет.
Я видел, как в ее глазах зажглись огоньки надежды, далекие и слабые, как звезды. Она выпрямилась, расправила плечи.
– Думаю, да, – подтвердил я.
– Я пойду одна. Скорее всего, заходить в ядро опасно.
– Оставаться за его пределами тоже. Если что-нибудь пойдет не так, мы все умрем, снаружи или внутри. Мы пойдем все. Сейчас я готов ухватиться за любой шанс, поставить на все и бросить кости в последний раз.
– А как же стена без вас? – спросил Дантри.
– Ненн примет командование и сделает все нужное.
Я вызвал десять солдат и приказал им убить любого, кто попробует пройти вслед за нами к ядру Машины. Солдаты изготовились, зажгли фитили, оголили мечи. Что ж, остается только довериться нашей последней охране. С тем я и двинулся в шелковистый фос-свет подземных коридоров, Дантри с Эзабет поспешили за мной.
Нолл позаботился о безопасности своего оружия. Его можно было активировать с любой станции – по крайней мере, можно было раньше, но ядро лежало глубоко, в сотне футов под крепостью. Цитадель – не просто место, откуда управляют величайшей разрушительной мощью нашего мира, но почти святыня, храм силы, дающей нам надежду.
Я встал у огромной круглой двери и увидел, что нажатые мною диски остались утопленными. Я проверил по бумагам Линдрика правильность стишка и нажал оставшиеся диски. Все оказалось просто. Из-за двери громко щелкнуло, словно выехал язычок замка, зашипел выходящий пар, посыпались искры. Дверь отодвинулась назад, затем откатилась вбок. За ней лестница вела в короткий коридор, в конце которого был вход в огромный зал, пропахший железом и ржавчиной. Потолок – полусфера, от нее, будто колонны, уходят вниз полосы металла. А на них – огромные кольца батарей, покрытых рыхлой ржавчиной, скользкие от плесени и мха. На половине потрескивает статика, остальные пусты и мертвы. Кольца соединены с трубами, уходящими в пол. Интересно, сколько тысяч часов мучились «таланты», чтобы наполнить эти кольца? Столько бесполезной энергии. Впрочем, мы еще посмотрим, бесполезна она или нет.
Сколько же лет сюда никто не заглядывал? Насколько я знаю, дверь не открывалась с окончания постройки. Мы словно зашли в потерянный мир.
Еще одна лестница, уходящая вглубь. На ней холодно, пробирает до костей. Странное ощущение в спине – будто онемела и отнялась. Дантри с Эзабет, похоже, не обращали внимания, говорили о чем-то непонятном из лунаристики.
Впереди показалась огромная двустворчатая дверь. Круглый маховик, открывавший ее, зарос ржавчиной. Дантри выбился из сил, открывая замок, и мне пришлось упереться спиной вместе с графом, чтобы пошевелить засохшие за десятилетия петли. Наконец они заскрежетали, заскрипели и поддались. Створки раскрылись, и мы ступили внутрь.
Зал за нею был куда больше предыдущего – будто собор с высокой башней, под потолком-куполом – переплетение стальных труб, железных тросов, бронзовых проводов. Там и тут светили неяркие фос-огни, заливая зал мягким холодным сиянием.
Вот оно, ядро Машины Нолла. И оно пустое. Только в центре зала стоит маленькая каменная миска на пьедестале.
– Что за черт? – выговорил я.
Мой голос раскатился, отразился эхом от стен.
– Тут ничего нет, – сказал Дантри.
Зал подхватил его голос, повторил слова: «Ничего, ничего, ничего…»
– Он пуст. Это даже не машина. Это вообще ничего.
– Ничего, ничего, ничего…
– Это была ложь, – произнесла Эзабет.
Ее красивый, сильный, чудесный голос будто треснул с этим словом.
– Все было ложью.
«Ничего, ничего, ничего… ложью, ложью, ложью…»
Я прошел к центру зала. На гладких плитах пола – паутинный узор бронзовой проволоки, неимоверно причудливый и запутанный. Я посмотрел на каменную миску. Может быть, мы что-то просмотрели? Знать ставит такие миски в роскошных садах роскошных особняков, чтобы купались птицы. Никаких рычагов, приводов, колесиков. Просто гладкий, грубо вытесанный камень. В миске лежал ссохшийся черный комок чего-то, когда-то бывшего живым, – древний, хрупкий, будто старый скелет в парадной гробнице. Я чуть тронул его пальцем, и половина осыпалась пылью, стала ничем. Увы, нашего спасения здесь нет.
В зале стояло несколько странных предметов, столь же несуразных и неуместных, как и столб с миской: бочка с черной, затхлой морской водой, лохань с раскрошившимися птичьими черепами, гроб, заполненный мелкой серой пылью. Я заглянул всюду, пытаясь отыскать что-нибудь полезное, угадать часть великой Машины, но все казалось лишь зряшным мусором, отбросами магического ремесла.
Брат с сестрой поговорили, поискали у стен – и ничего не обнаружили. Зачем провода и к чему каменная миска, оба Танза не поняли.
Пустота. Ноль.
Почти час мы ходили, шарили и глядели, толкали стены, искали рычаг, кнопку – хоть что-нибудь. Наконец Дантри уныло потер закоченевшие руки. Он выглядел совершенно растерянным, измученным и разбитым. Глупая модная шевелюра свисала путаными космами. Все, финал. Он пошел ва-банк и проиграл. Бросил кость, а не выпала и единица – кость упала со стола и развалилась на части, и их пожрали псы.
– Я возвращаюсь на стену, – сказал граф. – Это было бесполезно, бесполезно и теперь. Все впустую.
Он пошел вверх по лестнице. Его шаги гулко отдавались в пустом зале. Я вытащил плоскую фляжку с лучшим бренди, какое нашлось в цитадели. Первое, что я сделал, продвинувшись в начальники, – раздобыл приличную выпивку.
– Можно мне? – спросила Эзабет, протянув здоровую руку к фляжке.
– Я думал, ты не выносишь алкоголя, – заметил я, но отдал фляжку.
– А какая сейчас разница? – сказала Эзабет.
Она отвернулась, чтобы приподнять маску и выпить, глотнула, поперхнулась, немного разбрызгала. Да, маловато опыта с огненной водой.
– А когда вообще была разница? – осведомился я.
– Когда-то была, – твердо сказала она. – Мы дрались, потому что она была. Рихальт Галхэрроу, ты любишь делать вид, что тебе наплевать, но на самом деле тебе вовсе не наплевать. Для тебя всегда была разница. Потому ты еще здесь.
– Не совсем, – заметил я. – Я здесь, потому что я кое-чего хотел.
Я забрал флягу, положил ее в каменную миску. Женщина, повелевавшая словами неба, смущенно потупилась.
– Я не понимаю тебя, – выговорила она.
– Что тут понимать?
– Ты и сам не понимаешь.
– Так давай я объясню, – предложил я. – Вот мы сейчас в тупике, в самом конце. По-нашему не вышло, мы проиграли. Печально, мать его, но правда. Потому самое время сказать: я люблю тебя. Наверное, я всегда любил тебя. Я полюбил тебя, когда мы были еще детьми, и любил с тех пор. Я подумал, что надо тебе сказать, прежде чем нас всех грохнут и развеют в пух и прах.
– А что тут любить? – выговорила она и всхлипнула. – Ты не видел меня. Ты не знаешь, какой ужас под моим платком. Во мне нет женственности. Я уродливая.
Я подошел к ней. Мои руки легли на ее плечи, повернули ко мне. Такая маленькая и так дрожит от моего прикосновения. Ее не испугали драджи, не испугала магия. Чего бояться теперь? Мы, люди, такие странные и хрупкие. Я хотел сказать хоть что-нибудь – и не смог.
– Я видел, как ты стояла на стене, – наконец выговорил я. – Я видел твое мужество на Двенадцатой, твою стальную волю, твою мощь. Говоришь, в тебе ничего женственного? Ты же не изящная и бесполезная расписная ваза. Ты – чертова львица, сильнейшее творение из живущих. И в тебе ничего, кроме женственности.
Мои руки обняли ее, притянули. Дрожала теперь не только она.
– Я вся в шрамах, – тихо выговорила она, но сопротивляться не стала.
Ее нога прижалась к моей. Эзабет смотрела мне прямо в глаза, не отрываясь. Ее взгляд был полон таким же желанием и тоской, как и мой.
– Я хочу тебя всю, – сказал я. – Пусть нам осталось немного, но, пока мы живы, я хочу, чтобы ты была моей. А я уже твой.
– Я всегда была твоей, – чуть слышно прошептала она.
Я потянулся снять маску. Эзабет инстинктивно вскинула руку, защищаясь, потом заплакала. Я опустил ее руку, отвел ткань. Впервые пришедший свет не был милосерден к Эзабет Танза. Наверное, всякий скверно воспитанный ребенок глазел бы на нее, разинув рот. Слишком гладкая кожа, бесформенная плоть. Да, уродство. Шрамы. На мгновение мне показалось: она отпрянет. Она задрожала, схватилась за мою одежду, заставляя себя остаться на месте. У всех нас есть демоны. Эзабет пестовала своих многие годы.
– Я хочу в темноте, – сказала она.
– Нет. Я хочу видеть тебя. Мне все равно.
Я заглушил протесты, прижав ее губы к моим. От прикосновения она обмякла, затем крепко прижалась ко мне. Было странно касаться ее изуродованных губ и щек. Но я сказал правду. Мне было все равно. Тела – всего лишь тела. Мое – уродливое, узловатое, изрезанное, изношенное беспорядочной жизнью. Мне повезло, что я не боялся так своего тела, как Эзабет.
Большая часть ее левой половины – в шрамах, правая половина – как у всякой женщины. Я снял капюшон. Длинные каштановые волосы справа – и голая кожа слева. Левая рука исковеркана, искалечена. А мне все равно. Шрамы – история ее мощи, и они прекрасны. Наши одежды стали убогой постелью на холодном полу. Они спали, оставив нас нагими, замерзшими и бледными друг перед другом. Мы легли, и нашим согласно двигавшимся телам стало жарко. Я попытался сдержать себя, быть нежнее и осторожнее, но, когда мы замерли, наконец выбившись из сил, потные и взмыленные, крики нашей страсти еще метались под куполом. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись – уж больно потешно звучало наше эхо. Хорошо хоть когда-нибудь посмеяться от сердца. Я давно уже не слышал искреннего смеха.
– Я люблю тебя, – сказал я.
– И я тебя, – ответила она.
Я мог бы пролежать так часы, прижав ее голову к своей груди, гладя ее спину, – но время не собиралось ждать нас. Драджи тоже. Мы медленно, робко оделись, словно натягивали вместе с одеждой прежние страхи и недоверие. Когда очередь дошла до маски, Эзабет повертела ее в пальцах – и уронила на пол. Я улыбнулся и кивнул. Отлично. Больше никаких масок.
Мы сидели в тишине, не в силах поверить в обретенное нами. Мы нашли то, что так долго не позволялось нам обоим.
И как же можно после этого умереть?
Глава 37
Моя рука запылала болью, будто под кожей вспыхнуло солнце.
– Ну, нашел же время, – процедил я.
Чертов ворон выдрался из меня и захлопал крыльями, кропя моей кровью и ошметками мяса бронзовые провода в полу. Птица посмотрела на меня, на Эзабет, затем неуклюже взлетела на каменную миску.
– Идет Шавада! – прокаркал ворон.
– Прямо сейчас?
– Сейчас!
Клятый ворон был больше обычного, полнее телом. Наверное, в него влилось больше силы Безымянного. Моя кровь шлепнулась в миску.
– Надо идти руководить обороной, – сказал я, вставая.
Рука Эзабет вцепилась в мою.
– Бессмысленно, – прокаркал ворон. – Идет Шавада.
Зал, наверное, в сотне футов под землей, но мы все равно услышали приход Короля. Пол содрогнулся, сверху посыпалась пыль, вдали раскатился грохот.
– Что это? – спросил я.
– Шавада только что разнес в щебень полмили стены, – прокаркал ворон. – Он идет сюда, чтобы самому проверить Машину.
Птица склонила голову набок и добавила:
– Филон с Акрадиусом готовятся идти на штурм Три-шесть.
– И зачем ты пришел сюда теперь? – с обидой спросил я. – Уже слишком поздно. Ты покинул нас. А мы все время нуждались в твоей помощи. С тобой у нас все могло бы получиться.
– Ха! Галхэрроу, ты так уверен, что все знаешь и понимаешь? Что за высокомерие! Что за дерзость! Потому ты мне и нравишься. Потому тебя избрали – за тупое упрямство и живучесть. Упорство и выносливость – вот что главное. Нолл предложил Сильпура. Он вдвое умнее тебя. Но ему не хватило бы твоего упорства, чтобы докончить работу.
– Я не докончил никакой работы, – сказал я, но ворон уже не слушал, потеряв ко мне интерес.
Он склонил голову набок, прислушиваясь. Эзабет принялась за мою руку: срезала полоски с платья, обернула вокруг предплечья. Рана не прекратила кровоточить и болела так, как только может болеть рука, из которой вылезла здоровенная тварюга. Воронья Лапа, похоже, потерял к нам всякий интерес. Зачем он тут? Явился поглазеть на наш итог? Любопытно, можно ли свернуть проклятой птице шею, чтоб позлить полоумного старика?
– Нам убегать? – спросила Эзабет.
Я улыбнулся со всей нежностью, на какую был способен, и взял ее окровавленные руки в свои. Она прочла все на моем лице. Убегать некуда и незачем. Нет такого места, где можно было бы и стоило бы прятаться. Драджи разнесут свою чуму по Дортмарку, а затем в страны за морем.
– Господин, почему ты не сражался с ними? – спросил я.
Воронья Лапа помолчал несколько секунд, затем повернулся ко мне.
– Галхэрроу, что происходит, когда сражаются два колдуна? – спросил он.
– Кто-то из них погибает, – ответил я.
– Неверно! Неверно совсем! Вспомни высокомерного дурака Холода. Он был заносчивый, как и ты. Потребовались усилия четырех Глубинных королей, чтобы сломать его. Защищаться легко, нападать гораздо труднее. Потребуется четверо Безымянных, чтобы уничтожить сущность одного Глубинного короля. Как ты думаешь, они покорно лягут перед нами и попросят превратить их в ничто? Как ты думаешь, отчего мы строим такое изощренное оружие против них?
И что скажешь на такое? Выходит, мы были обречены на поражение с самого начала. Птица возилась в миске, превратив ее иссохшее содержимое в пыль.
– И ты не можешь запустить Машину? – спросил я.
– Она – работа Нолла, а не моя, – раздраженно ответил Воронья Лапа. – Ты знаешь, что по-настоящему поразительно во всем этом? А то, что хоть кто-то поверил, будто спиннеры и «таланты» смогут произвести достаточно энергии для Машины. В катушках у нас над головой столько фоса, что можно было бы освещать весь Валенград тысячу лет. Но чтобы активировать Машину самого Нолла, притом светом, который тащат из воздуха мужчины и женщины? Если выговорить такое вслух, самому смешно.
– Что же тогда такое Машина? – спросила Эзабет. – Что ее питает?
– Подумай! – каркнул Безымянный, перевалился с лапы на лапу. – Чтобы работало такое оружие, мало вороха катушек с запасенным фосом. Нужно что-нибудь гораздо большее. Давай, спиннер, шевели мозгами. Скажи мне, что может дать энергию?
– Ничего не может, – брякнул я и понял, что ошибся.
Ворон такой самодовольный, с таким удовольствием объясняет, подталкивает нас к ответу.
– Смерть одного из вас, – ответила Эзабет. – Уничтожение Безымянного. Кратер Холода. Когда его убили, от взрыва образовалась дыра в милю диаметром… Постойте, так вы хотите пожертвовать жизнью, чтобы дать энергию Машине?
Аватар Безымянного взорвался хохотом. Птица так хохотала, что опрокинулась на спину, молотя перепачканными кровью крыльями, дрыгая лапами. Мерзкий издевательский смех – внезапно оборвавшийся, когда сверху докатился грохот сильнее прежнего. Нас обдал дождь из пыли, присыпавший ворона.
– Это внешняя стена цитадели, – деловито сообщил он. – Попытайтесь не лезть под руку, если хотите выжить.
Пол сотрясся опять. Зал наполнился чудовищной вонью, шедшей клубами, будто пар от кипящего котла, намного гнуснее смрада, вырвавшегося из глаза Эроно, гораздо тошнотворнее, чем в моем кошмаре. Эта вонь чего-то лишенного жизни, радости, сострадания, это отравленный дух эгоизма, летаргии, жадности, превратившейся в инстинкт, несказанное зло, вытекшее в мир.
У меня пошла носом кровь. Голова сейчас будто взорвется. Эзабет задрожала. Близость Глубинного короля – чудовищная тяжесть и боль. Люди не созданы для того, чтобы смотреть в лицо богам.
Шавада ступил в зал.
Он был не в человеческом обличье, не живое творение, но тьма. Трудно увидеть, что он такое, уместить в человеческие ощущения и слова. Во тьме – сгущение в форме человекоподобной фигуры футов десяти ростом, широкой, как бык. Два глаза в кулак величиной, бездонные провалы в черноту, обшаривали зал. Хотя никакое людское оружие не могло повредить Глубинному королю, сгущенную тьму облекали древние стальные доспехи, сплошь покрытые тончайшей причудливой гравировкой. Кто мог ранить Шаваду? Разве что демон или бог, или такой же по силе колдун. Но чем бы ни был Шавада, его близость обрушилась на меня, будто конь на полном скаку.
Я упал на колени, Эзабет тоже, в невольном жесте покорности. Глубинный король раззявил темный провал. Раздавшийся голос пронизывал могильным холодным ужасом до костей. Такие звуки издают чудовищные твари из океанских глубин, ненавидящие свет и мир.
Лязгнули доспехи, прикрывающие пустоту. Шавада вошел.
– Столько лет мы страшились всего лишь этого? – произнес он.
Я слыхал легенды о нем – и не верил им. Сейчас я бы тоже отверг их, но лишь потому, что они не передавали и малой доли невообразимого ужаса.
Чудовище посмотрело поверх нас, скорчившихся на полу. Оно попросту не замечало нашего присутствия, ничтожного, не стоящего ни малейшего внимания. С чего бы ему глядеть на нас? Для него мы как вши. Он только что разодрал полмили стены, убил многие сотни, взмахнув рукой. А может, поставить на последний шанс? Ткнуть мечом во тьму, надеясь отыскать мистическое слабое место? Конечно, вряд ли оно убьет Шаваду. Он не падет и от тысячи мечей. Но стоит хоть бы плюнуть ему в морду напоследок. Я всегда мечтал умереть, сражаясь.
Приспешники верят, что Глубинные короли – боги. Глядя на монстра передо мной, я и сам мог поверить в это. Как же мы надеялись противостоять ему? От мерзкого смрада мой желудок сворачивался в ком. Я едва мог дышать.
Взгляд Шавады скользнул по ворону, прыгающему по стенам, полу, бочке в углу.
– Как это возможно? – выговорил он. – Здесь же ничего нет.
Он посмотрел на пьедестал и подошел – а скорее, подплыл – к нему, протянул руку, осторожно поднял кусочек иссохшего праха. Мертвенно-белый, словно личинка, язык выскользнул изо рта, коснулся черной пыли. Темные провалы-глаза стали шире.
– Песнобег?
В чудовищном голосе послышалась нотка удивления.
– Вот что они сделали с тобой.
У двери негромко хлопнуло. Там появился призрак – бескровный, но воплощенный в теле. Отто Линдрик. Раны исчезли, он помолодел, хотя остался по-прежнему пухлым и низкорослым – и, похоже, совершенно не боялся твари, заполонившей зал.
Линдрик зашел, будто в свой кабинет.
– Ты! – прорычал Шавада. – Где ты прятался все эти годы?
– А, там и сям. Но большей частью здесь, – улыбаясь, ответил Линдрик.
Мне никогда не нравилась его улыбка.
– Ты прятался? Ха, ты затаился, как слизняк! Ты знал, что когда-нибудь твоя Машина предаст тебя. Ты пришел посмотреть, как я сокрушаю твой народ?
Наконец в моем мозгу щелкнуло, и недостающий кусок встал на место. Меня обманули. Всех нас обманули. Линдрик, который вовсе не был Линдриком, снисходительно улыбнулся демону теней.
– Моя прекрасная Машина отнюдь не предала меня. Видишь ли, у нее просто кончилось питание. Не может же сердца Песнобега хватить навсегда. Но теперь проблема питания решена. И за это большое тебе спасибо.
– Ты всегда говоришь загадками, – хрипло прорычал Шавада из тьмы. – Старик, посмотри в лицо правде: твое время вышло. У тебя не хватит сил. В одиночку ты не сможешь ничего.
– Да, конечно, – с легкостью согласился Нолл. – Но разве я тут один? Видишь ли, придумал все это Воронья Лапа. Нам было нужно сердце, но их так запросто не отыскать. К счастью, никому из нас не нравился Песнобег, и хотя он противился, боюсь, мы злоупотребили его положением. Отчаянные времена, отчаянные меры. Сначала результат превосходил все ожидания. Но, увы, ничто не вечно. Думаю, ты и сам в этом убедился. Ведь у тебя в руке то, что осталось от его бедного сердца.
Из моего носа перестала течь кровь. Я сплюнул желчью и кровью, кое-как принял сидячее положение, затем прижал ладони к вискам. Голову заполняла лютая пульсирующая боль.
– То есть у тебя ничего нет, – заключил Шавада.
– Отчего же нет? У нас была проблема – найти другое сердце. Я не мог бы поймать врасплох другого Безымянного так, как мы поймали Песнобега. Но у меня появилась идея получше: пригласить одного из вас. Завлечь в Валенград, в этот самый зал, к сердцу моей Машины.
– Вас нужно четверо на одного меня.
– Ну да, – снова согласился Нолл. – Так нас и есть четверо.
Я и представить себе не мог, что увижу страх бога. Многопалые руки Шавады сжались в кулаки, он зарычал, обвел взглядом зал, только теперь замечая расставленное у стен: соленую воду, птичьи черепа, могильную пыль. В глазах демона зажегся желтый свет, распаленный испугом и яростью.
Вонь хлестнула с новой силой – Шавада обрушил на Нолла всю мощь. Видно ничего не было, но ощущалось, словно в мозгу прорвало дамбу. Шавада пытался перекорежить реальность на свой манер. Нолл, коротышка под ураганом, ответил с такой же силой.
Появились остальные, будто специально ожидавшие момента. Первой пришла Леди Волн, выплеснувшись из соленой воды, и свилась наполовину в женщину, наполовину в морского зверя, шипастого и перепончатого. Из гроба с пылью восстал Мелкая Могила, неразличимый человеческому взгляду, обман зрения, вихрь из мути, сложившийся в высокую, смутно человеческую фигуру – а с ним явился дикий вой замогильного мира. Последним возник Воронья Лапа, скрюченный, горбатый старик с кривой птичьей лапой вместо правой ноги.
Да, здорово сделано, ничего не скажешь. Ловушка длиной в двадцать лет. Я теперь ясно видел все ухищрения. Нолл наверняка знал о том, что его подмастерье – приспешник, и о том, что жило в глазнице Эроно. Нолл по капле скармливал информацию людям, подталкивал обоих Танза к тому, чтобы объявить всем о неисправности Машины, выдавал клочки сведений Эзабет, добиваясь, чтобы о ней и ее открытиях заговорила каждая шишка в Валенграде. Безымянные постепенно скармливали ложь людям через меня, Эзабет, через любого, кем могли воспользоваться.
А мы-то выбивались из сил. Вся наша боль и муки – трепыхания приманки на крючке.
Мы даже не поняли нашу роль. Шавада не рискнул бы прийти сам, если бы верил в то, что у нас есть хотя бы малейший шанс активировать Машину. Шавада подтолкнул нас к самому краю и увидел, как мы падаем. Я бы встал и зааплодировал Безымянным, если бы их успех не оплатило столько человеческих жизней. И если бы я мог встать, конечно.
Битва между существами столь огромной мощи происходит без взрывов и вспышек, без грохота и огненных шаров. Безымянные – древние, кошмарные, бесчеловечные, ужасающе медленные и методичные. Они связали Шаваду магией, сковали его дух, загнали его тьму в плоть. Уже скоро они начнут слой за слоем проламывать его защитные заклятия, разбирать их, как мародеры разбирают руины. Четверо Безымянных были не менее страшными чудовищами, чем Шавада, и обращали на нас не больше внимания, чем он. Все-таки, насколько же мы ничтожные твари в их глазах!
Воздух гудел от высвобождаемой мощи. Шавада метался в отчаянии, бил то одного, то другого, отыскивая слабость. Его тень шипела и дергалась, словно ее внутренности хотели вырваться из заточения.
Шавада скрежетал зубами, шипел. Он был один – но невероятно силен. Я видел, как задрожало обличье Леди Волн, заплескалась вода ее тела. Туман Мелкой Могилы задрожал, и показалось, что я на мгновение различил изможденного темнокожего старика, выглядывающего из живого вихря. Но Воронья Лапа испустил долгий вздох – и Безымянные восстановились. Шавада осел, отступил – но не умалился. Несомненно, он ударит снова.
– Галхэрроу, видишь! – торжествующе завопил ворон, замахал крыльями, сел на мою подставленную руку. – Ты только посмотри!
Да, я посмотрел. Тысячи уже погибли, тысячи гибнут. А Тнота, Ненн, Дантри – они еще живы? Столько храбрых добрых людей убито и искалечено ради того, чтобы Безымянные провернули свою хитрость? Они так долго планировали это торжество. Какая им разница, сколько для того раздавят муравьев?
Шаваду вытирали из бытия – скучно, деловито, медленно. Его суть расчленяли, разбирали, с хирургической точностью извлекали сердце.
– Машина уничтожит драджей в Мороке, – заметил я.
– Если повезет, достанем и Акрадиуса с Филоном! – прокаркал Воронья Лапа и перескочил с лапы на лапу. – Если нет, все равно хоть одного достали! Пересилили самого Глубинного короля! Добились невозможного!
Победоносный старикан хохотал и глумился.
Я разозлился помимо воли.
– Да уж, вы получили, чего, мать вашу, хотели. А на остальных вам начхать. Машина уже не спасет Валенград! На его улицах тысячи драджей. Ради одного короля вы уничтожили целый город.
– Я и не думал, что ты поймешь, насколько выгодный получился обмен, – заметил Воронья Лапа. – Но разве ты не маршал теперь? Разве это не твоя работа – спасать город?
– Как? Силами одного солдата? – прорычал я.
– Ты у нас и вправду всего лишь солдат, – согласился Воронья Лапа. – А как насчет нее? Мне кажется, над вашими головами – самый большой в мире запас фоса. А еще мне кажется, что у Танза есть редкий талант. Ну, давай же, Галхэрроу, где твое пресловутое упорство, которое я расхвалил?
Читать бесплатно другие книги:
