Черные крылья Макдональд Эд
– Ты свихнулся или как? Венцер поставил офицеров на западные ворота. Наружу – только женщин и детей. Поговаривают о том, что оружие раздадут даже в Помойке. Значит, ополчение оттуда полезет к нам на стены.
Подобные разговоры велись повсюду. Мораль портилась быстрее, чем обещания курильщика.
Парапет забрызган кровью. Сегодняшние драджи явились в хорошей броне и с лестницами, достававшими до верха стен. Явилось много, стена длинная, людей мало. Драджи местами все-таки залезли. Пришлось драться врукопашную. Я потерял несколько своих. По слухам, три-четыре сотни вышло из строя на стене, две на улицах. А нас-то всего было несколько тысяч. Чем больше мы теряем, тем больше будем терять при штурме, потому что тяжелей удерживать стену. Я посмотрел на шутовские колпаки эжекторов Машины Нолла, высящихся над цитаделью. Мы слишком долго и слишком сильно верили в нее. А следовало набрать больше людей. Сейчас, в конце, это кажется до банальности очевидным.
Смердело медленной смертью.
Я сидел, охватив руками голову, в комнате, где были только я и он, медленно соскальзывающий во тьму, поджидающую в финале всех нас. Как долго ему осталось? Ведь не определишь. С рождения песок нашей жизни утекает вниз. Жизнь мы крадем у смерти, но судья неумолим и всегда настигает вора. Теперь город научился смотреть на минутную стрелку. Время вышло. Тик-так. У нас остались только минуты.
– Я не знаю, что делать, – выговорил я в тишину провонявшего логова. – Скажи мне, что делать?
В ответ – тишина. Даже дыхание Тноты почти неразличимо. Молчат пушки на стенах. За ставнями – пустая улица. Кажется, весь город онемел. Людям больше нечего сказать друг другу. Слова ушли вместе с надеждой.
Тнота остался один. То ли хирург отправился лечить раненых, то ли проявил благоразумие и удрал подальше. Тноте уже долго не меняли повязку, не поили, вливая воду меж губ. Он нагадил под себя, простыни пожелтели от застарелого пота и слизи. Я сменил бандаж на культе, протиснул воду меж опухших губ. Но я не смог унизить Тноту, переодевая его, словно ребенка. Хотя ему самому уж точно было все равно. Он горел в лихорадке, то просыпаясь, то проваливаясь в забытье.
Вообще, что я делаю здесь, зачем трачу драгоценные минуты? Мне следовало бы поспать, а после воспользоваться услугами всех шлюх, еще практикующих свое ремесло в этом городе. Мне следовало бы проверить снаряжение. А лучше – выскользнуть из западных ворот наружу и галопом помчаться на запад.
Да уж, море возможностей. И все дрянные. Я не знаю, зачем пришел. Не стоило. Когда моих ранят, я не хожу к ним. Они либо возвращаются ко мне, либо идут в землю. Так оно легче. Ощущаешь меньше вины. Ну вот зачем я провожу часы – быть может, последние в моей жизни, – дыша вонью умирающего? Не знаю. Может, мне просто захотелось повидать старого друга. Их у меня осталось немного.
Тнота заворчал, липкие веки с трудом разошлись, открыли щелку. Он чихнул, плаксиво застонал, будто некормленый пес. Бедолага. Я обмакнул тряпку в кувшин с бражкой и приложил к губам Тноты. Он встрепенулся, всосал, точно младенец на руках. Я обмакнул тряпку снова – и он снова впился. Я выжал струйку в рот, но Тнота поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая бражку по подбородку. Глаза закрылись, дыхание снова сделалось сиплым, болезненно повизгивающим.
До встречи со мной Тнота был навигатором, причем хорошим. Он мог пойти в армию, если бы хотел. Но не пошел. Тнота – человек простой. Он знает, чего хочет, и добивается, чего хочет. Он ценит простые вещи в этой жизни: пиво, любовь, вытянуть усталые ноги у огня. Я однажды взял Тноту на дело, и с тех пор мы работали вместе. Я и сам толком не понимаю, как нахожу тех, с кем буду рядом годами, – Ненн, Тноту. Что их влечет? Работа на Воронью Лапу не принесет славы и денег. Это долгая и прямая дорога во мрак.
– Извини, – сказал я Тноте. – Ты этого не заслужил. Конечно, никто из нас не придет на последний суд без страха, но ты лучше большинства моих людей. Насколько я знаю, ты никогда никого не убил и не хотел убивать. Это редкость в нашем поганом городе.
Я протер ему лоб мокрой тряпкой. Хорошо, что он сейчас не видит моего лица. Я не смог бы потом смотреть ему в глаза.
– Это моя война. Ты должен был первым удрать из города, когда я полез в дерьмо и началась заваруха. Это не твоя драка. Она никогда не была твоей.
Тнота пошевелился и застонал. То ли он услышал меня, то ли дернулся и застонал от боли. Тнота что-то прошептал. Я наклонился к нему.
– Ты чего-то хочешь?
Он снова разлепил веки и теперь уже увидел меня.
– Стоять, – выдохнул он облаком гнилой сухой вони.
– Ты слишком слаб, ты даже сидеть не сможешь. Лежи. Отдыхай.
– Стоять! – выговорил Тнота, впившись в меня взглядом.
Я никогда не видел в его глазах столько ярости и отчаяния.
– Не сейчас. Когда окрепнешь.
Хоть бы он и в самом деле набрался сил, чтобы снова встать на ноги.
Тнота выпростал левую руку, ухватил меня за волосы, подтянул к себе.
– Ты спросил… что делать… я тебе говорю… стоять. Держаться.
Он выпустил мои волосы, закашлялся. Затем снова провалился в забытье своей медленной смерти.
Глава 32
Они позволили нам отдохнуть ночью и ударили на рассвете. Я проснулся под вытье сирен и вспышки, озаряющие расколотое небо. Кроваво-красная Риока заливала мертвенным светом изуродованный мир.
Передо мной выстроились те, кто пережил ночь дезертирства. Молоденький офицерик с бледным и мокрым от пота лицом робко спросил у меня:
– Сэр, а маршал Венцер активирует сегодня Машину?
– Может, да, а может, и нет, – солгал я.
– Но почему? Отчего она еще не включена?
Я прислушался к вытью сирен. Они голосили синхронно с дыханием моей команды.
– Лучше не спрашивать о том, что в головах у больших шишек, – посоветовал я. – У них свои причины, у нас свое дело. Давайте-ка им заниматься.
Эзабет ждала у подножия ведущей на стену лестницы, снаряженная, увешанная канистрами. Проходя мимо, солдаты отдавали ей честь. Я остановился, заглянул ей в глаза – темные, такие красивые, умные. В них никакого страха, только решимость. Она прогнала мой страх. А когда он ушел, я ощутил, как дракон Саравора насмехается над моей слабостью. Я-то думал, что грозящая всем нам неминуемая погибель заставила пестрого колдуна забыть обо мне. Разве ему помогут деньги, когда падет стена? Саравор, по идее, образцовая первая крыса, бегущая с корабля. Странно, что он еще здесь. Хотя – деньги для него отнюдь не главная цель.
Я предложил Эзабет руку. Она приняла, и мы взошли наверх, как лорд и леди со свитой наемников. Я прямо кожей чуял взгляды. Ну мы и гребаная парочка! Может, ребята обрадуются, видя, как мы спелись. Оно обнадеживает, когда люди думают друг о друге, а не о врагах, – по крайней мере, обнадеживает меня.
День прошел тяжело. На дхьяров лился дождь стрел, пушки погавкали вразнобой, изображая залпы, потом заткнулись. Осмелевшие драджи побросали осадные щиты и кинулись на штурм. В дело снова пошли лестницы. Должно быть, на них извели целый лес где-нибудь в Дхьяре. Драджи стоически, с фанатическим упорством маршировали по полю гниющих трупов и мясных клочьев. Ни один не дрогнул, подходя к стенам. Я никогда не понимал, отчего измененные королями люди любили своих новых хозяев больше, чем Тнота пенисы. А это, знаете ли, изрядно.
Мы дрались. Над парапетом мелькали клинки, лестницы с грохотом валились наземь, молоты и топоры лязгали по шлемам, сыпались валуны и старые кирпичи. Первые драджи шли не по своей воле. «Малыши» запустили в них психочервей, чтобы дать пример остальному пушечному мясу. Я проткнул копьем солдата с остекленевшими пустыми глазами, обреченного на смерть. Среди штурмовавших были и уже мертвые – «малыши» с одинаковой легкостью двигали и живых, и покойников.
Дхьяры шли не волнами, а непрерывным потоком. Мои руки налились свинцом, и я отошел, освободив место молодым и свежим. Я видел, как Дантри отсек топором руку, уцепившуюся за парапет. Пара юнцов перепугалась и побежала со стены вниз. Я видел, как одного из моих новичков схватили уже неживые руки и потащили за стену, к груде трупов внизу.
А неоновые буквы над цитаделью все еще складывались в прежнее: «МУЖЕСТВО».
«Малыши» не хотели подходить близко, помня о вчерашних потерях. Но, должно быть, и они не смели ослушаться приказа. В полдень на нас полетели заклятия. Дюжину моих ребят разодрал на части паренек лет тринадцати – наверно, один из старейших «малышей», обращенный, когда Короли только пришли к власти. Эзабет сцепилась с ним. Его темная магия и вспышки ее лунного света рвали сполохами небо. Заклятия «малыша» выбили еще человек двадцать. Потом Эзабет сковала его, обожгла, и он побежал в Морок, обгорелый, с дымящимися волосами.
Эзабет невероятно дралась. Глухие, сухие вспышки ее разрывной магии выметали целые поля в строю драджей. Трое оставшихся на стене боевых спиннеров Венцера тоже швырялись разрядами, но их сила не шла ни в какое сравнение с мощью Эзабет. Затем один получил стрелу в грудь, а второй и того хуже – ободренный успехом Эзабет, он взялся тягаться с «малышом». Ублюдок тут же получил в мозг психочервей и обратился против своих. Мы бы потеряли стену, если бы не оставшийся безымянным солдат, отважившийся подкрасться сзади и всадить в идиота нож.
Мясорубка продолжалась весь день. Как-то мы сумели ее пережить – побитые, истощенные, усталые. У меня под рукой не осталось в живых никого, кроме Ненн и Дантри. Может, мои погибли. А может, удрали. Как сейчас узнаешь? Драджи отошли. Наверняка их еще многие, многие тысячи. Всех не перебьешь. Вся надежда на то, что у них кончатся лестницы.
На цитадели зажглись буквы: «КОМАНДНЫЙ СОВЕТ».
Я решил пойти и послушать больших шишек. Я не состоял в совете, но в живых осталось мало тех, кто состоял. Честно говоря, в живых вообще осталось мало.
В зале совета царило холодное, тусклое уныние. Никто не хвастался подвигами своих людей и числом убитых драджей. Блеклые, измученные, обескураженные лица.
Шишки поважнее с Венцером во главе сидели за столом. Типы помельче, вроде меня, стояли у стен.
– Маршал, настало время, – сказал генерал Йонович. – Морок кишит дхьяранскими легионами. Более подходящего времени не будет. Вылейте на них огонь. Активируйте Машину Нолла.
– Генерал Йонович прав, – поддакнул полковник. – Маршал, сейчас или никогда. Отчего мы медлим?
– У Вороньей Лапы свои причины, – ответил Венцер. – И не спрашивайте меня о них.
– А для чего мы тут собрались, как не для этого? – сердито спросил Йонович, тощий, симпатичный, убежденный карьерист. – Воронья Лапа сошел с ума! Я сильно удивлюсь, если половина моих людей не превратится в дезертиров в мое отсутствие. Активируйте Машину! У Безымянных могут быть свои причины, но я не хочу попусту умирать здесь!
Все нападали на маршала. Никто не встал на его сторону. Старый лис, окруженный тремя десятками борзых. Упреки и жалобы не давали ему выговорить и слова. Все хотели жить, хотели спастись. Их трудно винить. Они же не знают, что у нас больше нет защиты. А я все равно решил оставаться на стене до последнего.
Венцер перестал вмешиваться, умолк, съежился. Я не видел печальней и жальче зрелища за всю мою жизнь. Он был лучшим солдатом из всех, кого я знал, настоящим героем, воином, гением стратегии, а теперь он превратился в бессильную развалину, измученную болями и недугами старости. Я посмотрел ему в глаза – и тут же отвел взгляд. Думаю, он знал, к чему все идет.
Генерал Йонович встал над ним, протянул руку. Офицеры загомонили, почуяв, что добыча слабеет.
– Отдайте ключ, – потребовал генерал. – Маршал, я очень уважаю вас. Я прослужил под вашим началом двадцать лет. Но теперь, прошу, отдайте ключ.
Генерал не был плохим человеком. Он делал то, что считал правильным. Может, оно и было правильно. Генерал вот так запросто сместил маршала.
– Активируйте, если сможете, – сказал Венцер и протянул генералу тяжелый железный ключ, символизировавший власть над Машиной.
Йонович гордо выпрямился, зная, что теперь он начальник. Остальные жадно глядели на него. Генерал подозвал младшего офицера.
– Информируйте по коммуникатору Три-шесть, что я активирую Машину в полдень.
Лейтенант убежал. Генерал печально посмотрел на бывшего Маршала границы.
– Сэр, мне очень жаль.
– Вам будет жаль немного больше еще до полуночи, – холодно ответил тот.
Офицеры принялись обсуждать приготовления к запуску Машины. Я не мог это слушать, развернулся и ушел. Должно быть, младшие клерки в кабинете снаружи слушали разговоры. Ублюдки хватали все мало-мальски ценное, паковали в наспех сооруженные мешки из плащей и удирали. Думаю, они достаточно поднаторели за время работы, чтобы понять, отчего упрямится маршал. А когда свои затевают свергать своих, самое время пуститься в бега. В конце концов побегут все.
Все, конец. Трудно поверить, но и в самом деле конец всему, что я знал. Конец войне. Время все превращает в пыль, но все надеются, что финал настанет не при них. Кем был я до Границы? И где тот прежний «я»? Как и говорила Эзабет, он канул в небытие. Таким, как я, больше не видать лета. И что делать? Сдаться, встать на колени и ждать, пока изменишься? Служить врагу, с которым воевал столько лет, превратиться в раба и отправиться на завоевание новых земель, чтобы разносить зло? Я скорей сдохну. Чем, собственно, и исчерпываются мои жизненные сценарии.
Я нашел Эзабет, взял ее за искалеченную руку и молча повел на второй этаж таверны, в свободную комнату. Солдаты заухали и радостно загалдели. Наверное, подумали, что я хочу перепихнуться напоследок.
– В чем дело? – спросила Эзабет.
– Они только что выкинули Железного Козла из стойла, – выговорил я, тяжело дыша, раскрасневшийся и потный от бега. – Ублюдки устроили переворот!
Я грохнул кулаком по кровати. Та оказалась неприятно пружинистой.
Эзабет тяжело опустилась в кресло, прикрыв ладонью глаза.
– Может, они не видели другого выхода? Маршал никогда бы не сдался, никогда бы не ушел с границы, даже если это стоило бы ему жизни всех мужчин, женщин и детей пограничья.
– Сдаться уж точно не выход.
– А у нас есть выбор? – спросила она, глянув на меня из-под маски. – Святые духи, я старалась изо всех сил. Но я так и не узнала, как открыть дверь к ядру Машины. Я не могу сломать охранные заклятия Безымянного. Может, если бы у меня было больше времени, ресурсы Ордена, я и смогла бы разгадать… Но здесь и сейчас? Машина Нолла – сплошная ложь. Может, она всегда была лишь ложью.
Я плюхнулся на кровать, охватил голову руками. Так душно и тяжело, жжет глаза, льдом сперло глотку. Я болен, измучен, разочарован. Но я не могу сдаться. На то у меня нет воли. Пока.
– Мне нужны ответы, – сказал я. – Надеюсь, ты поможешь мне добыть их?
– Я сделаю, что смогу.
Как обычно – такая уверенная, спокойная, готовая. Ее сила будто заполнила пустоту во мне – солидная, крепкая, тяжелее и больше самой Эзабет. Я закатал рукав и показал ей ворона. Когти птицы обвились вокруг рукояти меча. Ворон, казалось, излучал угрозу.
– Мне нужно поговорить с Вороньей Лапой. Ты можешь вызвать его?
Эзабет ущипнула мою руку, провела пальцами по бугристой, шелушащейся коже.
– О духи милосердные, зачем он учинил такое с тобой?
– Я заплатил долг. Мне нужно поговорить со стариком. Ты можешь использовать татуировку, чтобы вызвать его?
– Это магия Безымянных. Она совсем не похожа на магию спиннеров. Я не знаю, как справиться с ней.
– А можешь попытаться?
Она задумалась, водя пальцами по контурам татуировки – так легко, осторожно, нежно. На мгновение у меня перехватило дыхание. Она поправила канистру у пояса.
– Я могу выжечь его из тебя, – нерешительно выговорила она. – Но будет больно.
Я снял пояс и наложил жгут на плечо, словно Эзабет собиралась ампутировать мне руку. Что не исключено.
– А что мне терять? – спросил я и посмотрел ей в глаза – холодные, решительные.
Черт, в этих глазах можно утонуть.
Свет полыхнул в мою руку. Эзабет не стала ждать, пока я подготовлюсь, не подала сигнала, но просто взялась за работу. Было больно. Очень. Свитый и загнанный в канистру фос хлынул в мою руку, и, хотя она засияла белым золотом, я отчего-то знал: это свет Клады, холодной, голубой и спокойной. Правда, при такой интенсивности в ее свете не осталось ни прохлады, ни покоя. Загоняя фос в мою руку, Эзабет прямо-таки лучилась им, он шипел, втекая, – и вдруг раздался жуткий звериный рык.
Из моей руки выдралась голова ворона, липкая, злобная и черная как ночь. Глаза-бусины дергались во все стороны. Ворон выпрыгнул наружу. Невидимым разрядом Эзабет смело со стула, она упала и забилась в конвульсиях. Меня отшвырнуло тоже. Здоровенная черная птица кинулась к ней, приземлилась на груди, широко раскинув крылья, раззявив клюв, словно ворота в ад.
– Кто посмел?! – прорычал ворон жутким голосом Вороньей Лапы.
– Господин! – выдохнул я.
Ворон повернул голову. Птичьи глаза всегда одинаковы, но мне показалось, что ворон смотрит на меня с откровенным презрением.
– Галхэрроу?
– Не трогайте ее, – прохрипел я.
Воздух вокруг стал сухим и жарким, как в печи. Легкие горели огнем.
– Она та, за кем вы послали меня. Велели защитить. Вытащить.
Птица посмотрела на меня, склонив голову набок. С ее клюва капала моя кровь, шипела на разогретом дереве пола. Ворон замахал крыльями.
– Чего ты хочешь? У тебя же есть стена, чтобы защищать ее!
– Машина Нолла не работает. Мы все трупы. Помогите нам. Пожалуйста. Прошу вас.
– Никогда не думал, что ты станешь пресмыкаться и елозить, – выговорил Воронья Лапа, и птица испустила три каркающих смешка.
Я поклонился. Кровь стекала из разорванной руки, сочилась по пальцам. Кусок моего мяса пристал к перьям. Ворон подцепил его и проглотил. Эзабет перестало трясти. Она перекатилась на бок.
– Господин, ты оставил нас? – спросил я.
– Мне что, отвечать перед вами? Я не отвечаю ни перед кем! Галхэрроу, заткнись и делай, что приказано. Наглый пьянчуга. И ради чего ты меня отрываешь, когда творятся такие дела? Да я сотру тебя в порошок за наглость!
Я свел ноги вместе, оперся спиной о стену. Жарило так, что пришлось закрыть глаза.
– Не сотрете. Я вам нужен для чего-то. И она тоже.
– Ты смеешь угадывать мои намерения? Ты знаешь, отчего я презираю тебя и всю вашу хныкающую породу? За вашу наглость, за безумную дерзость, за высокомерие. Я был старым, когда еще ваши прабабки сосали материнское молоко. Я дрался с Глубинными королями уже тогда, когда ваша порода еще не научилась говорить. Да ты и представить себе не можешь, сколько веков тянется эта война.
– Без помощи мы все умрем, – сказал я.
– Муравьи рождаются и умирают. Пусть вымрет один муравейник – вид выживет. Вся твоя жизнь, опыт, знания, все, что ты имел или будешь иметь, – просто дуновение ветра над равниной. Мимолетный шорох, почти сон, мгновенно пролетевший и тут же забытый.
Ворон отвернулся, стряхнул с крыльев засохшие ошметки крови и мяса, засеменил к Эзабет. Та приподнялась, села.
– У тебя что, нет работы? – прокаркала птица.
– Она закончена, – дрожащим голосом медленно выговорила Эзабет. – И результат ее таков, что Машина Нолла – ложь.
Ворон, похоже, потерял интерес к Эзабет и повернулся ко мне.
– Сюда идет Шавада. Но он не нападет до тех пор, пока не уверится в своей безопасности. Он еще боится Машины. Задержите его, сколько сможете.
– Шавада? Сюда идет Глубинный король? – пробормотал я.
У меня все заледенело внутри, челюсти чуть двигались. Ворон не ответил. Словно набитое стружками чучело на ветру, он завалился на бок и больше не двигался. Спустя пару секунд он занялся ленивым пламенем, зашипел, затрещал и зачадил. Я посмотрел на свою руку: по-прежнему в крови, но ворон на месте, разорванная плоть затянулась. Весь жар ушел в тело ворона, и в комнате резко похолодало. В глаза будто насыпали песок Морока.
– Ты в порядке? – спросила Эзабет.
Она оправилась быстрее меня. Я пока мог только сидеть и тупо глядеть в пустоту перед собой.
– Шавада, – пробормотал я. – Идет сюда. Глубинный король.
– Я знаю. Мы должны остановить его.
– Мы не сможем, – прошептал я. – Он придет и возьмет нас. Поставит клеймо. Превратит нас в рабов.
Эзабет вытерла простыней кровь с моей руки, потом снова провела пальцами по татуировке ворона.
– Ты когда-нибудь думал о том, что Глубинные короли и Безымянные – две стороны одной монеты? Мне кажется, один из них уже заклеймил тебя.
Что ж, не поспоришь.
Эзабет чистила мою руку, я глядел в окно на полыхающие бронзовые расщелины в небе над Мороком. Что у нас осталось? Пара тысяч солдат, неработающее оружие и один неестественно могучий спиннер. Против Глубинного короля – сущий пустяк. У лягушки и то больше шансов пережить встречу с выдрой. И у мыши – встречу со львом.
Дурной расклад.
Глава 33
Полдень подкатил быстрее, чем я ожидал. Драджи отступили. Пылающие буквы на цитадели объявили всем и вся:
«МАШИНА НОЛЛА УДАРИТ В ПОЛДЕНЬ».
Мне такое объявление показалось не слишком разумным. Хотя не важно. Оно может и помочь: нагонит панику на драджей, заставит отступить. Но так или иначе, до полудня им не уйти из зоны поражения. С другой стороны, они могут от отчаяния плюнуть на все и кинуться на стены, надеясь взять их до того, как мы разнесем все перед крепостью.
А, плевать на все скопом и в отдельности. Мне уже стало все равно.
Эзабет глядела на меня с лестницы, сжимая в руке исчерканные страницы. Я не понял, о чем она думает. Да я и никогда не понимал. И мне надоело не понимать ее. Я высказал все, что думаю о ней и ее манере использовать меня. Верней, почти высказал.
У меня не осталось людей, кроме Ненн и Дантри. Графу я велел идти к сестре и помогать ей. Нам больше пользы от пера в его руке, чем от меча. Хотя меня и злили его наивность и жуткая шевелюра, я знал: если его убьют, мне будет жаль. Очень. А Ненн не убедишь оставить стену и тех, кто еще держался на ней. Интересно, доведется ли увидеть Ненн снова? Время поджимает. Скоро у нас не останется никого и ничего.
Пройти к ядру Машины – наш единственный шанс. На что я надеялся, не понимал и сам. Если уж инженеры Ордена не смогли открыть дверь и умерли подле нее, какие шансы у меня?
Впрочем, сколь угодно малые шансы все же лучше, чем нулевые. И я двинулся к цитадели.
Город молчал. Только скрипели на западном ветру вывески магазинов. Где-то блеяла забытая в сарае коза. Окна заколочены, словно это может остановить драджей и спасти хозяйские кровати со сковородками. А нужно ли драджам вообще людское барахло? Наверное, толком этого не знает никто. Они изменились, превратились в пародию на людей и истово служат своим королям. Я всегда считал, что у драджей нет своей воли, что они марионетки Королей, как и Эроно.
Я поскреб руку. Лучше о таком не думать.
Знакомые места сделались странными. Бани и цирюльни, куда я захаживал уже несколько лет, полдюжины таверн, чьи хозяева наливали мне, не спрашивая, большая ткацкая мастерская и крохотная мануфактура фоса на Тайм-роуд – все они изменились. Чужими стали кирпичи, камень, дерево и солома, даже комья земли. Люди ушли, и дела их рук превратились в бессмысленные сочетания форм. Разумной осталась только цитадель, распростершая над бастионами огромные железные руки антенн. В последний страшный час верным себе осталось лишь то, что сделали не люди.
У входа в цитадель на дороге лежал труп в черно-золотой униформе. В мертвой тишине опустевшего города мое сердце заколотилось, будто колокол. Я потрусил к телу, опустился на колени. Бедняге наискось рассекли грудь, ребра торчали. Остекленевшие глаза глядели на толпящиеся в небе облака.
В цитадель я вошел с мечом в руке. И увидел трупы. Солдаты, чиновники, слуги валялись повсюду, будто шашки, сброшенные с доски. Меховые воротники, брезентовые плащи, униформы. Всех застигли врасплох. Кто-то умер не сразу – на губах кровавые пузыри. Большинство просто порублено на части. Вот полдюжины солдат среди переломанных пик и мушкетов. У меня встали дыбом волосы на голове. Мало кто в этом мире способен на подобное опустошение. Медбратьев в Мод посекла та же сила.
«Малыш».
Я зашел в просторный двор цитадели. Стражники пытались закрыть ворота, но «малыш» проплавил дыру в железной створке, и стражники достались психочервям. В канаве плавала отрубленная рука, у стены лежала женщина-солдат. Рядом с ней мушкет. Надо торопиться. Я так и не составил себе план действий, а когда нет плана, лучше всего приготовиться к драке. Я взял у мертвой оружие, проверил его. Мушкет заряжен и почти готов к стрельбе. Но фитиль остался незажженным – и все, в руках не оружие, а бесполезный кусок железа. И вообще, что за несуразность! Прорва времени на то, чтобы зарядить, целиться неудобно. Однако дыры он делает просто замечательные.
Я поджег фитиль, раздул его, взвел курок. Сердце хочет выскочить из груди. Во рту горячо и сухо, трясутся руки. Не сорвать бы ненароком спуск.
Чтобы идти за «малышом», особых примет не надо. А этот, к тому же, оставил хороший след из трупов. Ублюдок швырялся силой налево и направо. «Малышам» не нужно заряжаться, как спиннерам, но и у королевских магов есть свои пределы. По крайней мере я считал так раньше. Но этот просто неистощим. Я осторожно шагал по коридорам цитадели, заглядывал за углы, суя вперед ствол дымящейся аркебузы. Вот лежит ворох придворных, парочка знатных дам, младший офицер. Этот еще жив – на губах лопаются кровавые пузыри, в глазах ужас. Я оставил юнца умирать и поспешил вниз по лестнице. Вот пара инженеров Ордена, вцепившихся друг другу в глотки. По команде психочервей бедняги удушили друг друга. А вот и заряженный мушкет в руках мертвого солдата. Фитиль еще дымится. Я добавил оружие к своему арсеналу.
Но как мало здесь солдат! Йонович взял власть и отправил всех на стены, забыв, что главная цель врага – не город, а Машина. А генерал оставил ее беззащитной! Какой же болван!
Я спускался все ниже, шел сквозь пустые коридоры и посты, которые никто не охранял. Наконец я достиг зала управления. За ним лежало ядро Машины Нолла.
Все солдаты ушли к Мороку воевать с армией Королей. Но даже в самые отчаянные времена Орден держал лучших бойцов на страже у двери в зал управления Машиной. Я их видел: вороненая стальная броня с причудливыми золотыми узорами, мечи со сверкающими львиными головами на рукоятях, алебарды с изукрашенными лезвиями. Теперь куски этого великолепия усеивали пол у входа в зал. Стража исполнила долг: умерла, но не отступила. Двери в зал распахнуты настежь. А подле них валяются обломки костей и обрывки внутренностей – следы последней попытки Ордена защитить Дортмарк.
В зале собрался Командный совет. Шишки хотели включить Машину Нолла и объявили о том на весь мир огромными буквами на цитадели. Болваны сами сообщили «малышу», где их искать, чтобы истребить всех скопом. Невероятный кретинизм.
Внутри воняло куда хуже, чем в коридоре на подступах. Тридцать человек с кишками наружу в затхлом тесном зале. Мало кто успел вытащить меч. Я шел среди человечьего мяса, фитили испускали вьющиеся струйки дыма в смердящий воздух. Вся военная элита в общей могиле у мертвой Машины. Рычаги и циферблаты забрызганы кровью, ошметками мозга, обломками костей. Снаружи «малыш» убивал быстро, эффективно, точными ударами, расчленяя и рассекая. А тут он со злобным наслаждением крушил и кромсал несчастных глупых недоносков. Лиса забралась в курятник и с радостью растерзала перепугавшихся кур.
Я взглянул на уцелевшие обрывки лиц. Самые сливки валенградской армии: майоры, полковники, бригадиры. Судя по мантиям, тут же – полдюжины инженеров Ордена. Среди них были и засранцы, и хорошие люди. А теперь все – рваная плоть, забота уборщиков. Я не нашел среди убитых генерала Йоновича. Осматривая бойню, я обратил внимание на торчащий из пола железный рычаг. Шесть державших его замков раскрыты, рычаг венчает золотой набалдашник в виде руки, протянутой будто для рукопожатия. Этот рычаг должен был активировать проекторы Машины на каждой станции пограничья. На золотой руке – кровавое пятно. И да, рычаг передвинут. Они пытались напоследок включить Машину. Какое же страшное разочарование постигло их перед тем, как зашел «малыш» и перебил всех. Людей рвало на части, а они притом знали, что их жуткая смерть напрасна, что все потеряно и Короли победили.
Я уже понял, что все кончено и не осталось ни малейшей надежды. Но одно дело – умозаключить, а второе – увидеть своими глазами. От бессильной злости и отчаяния у меня чуть не навернулись слезы на глаза. Но я взял себя в руки, скрипнул от злости зубами. На сопли нет времени. Как и никогда не было. Сейчас мне нужно прикончить одного монстра.
Среди чудовищного разрушения мушкеты казались жалкими игрушками, снежками против целой лавины. Тихий голос рассудка, упорно отгоняемый раньше, выбрался наружу и указал, что следовало бы возвращаться. Голос увещевал, советовал прислушаться к собственному нутру, к болящим от напряжения мышцам на шее, к тошному кому, застрявшему где-то у желудка. Голос твердил: это не твоя ответственность, не твоя война. И умолял: «Беги, прошу, беги!»
Но я давно уже приучился не обращать внимания на голос здравого смысла. Единственный выход из зала – лестница за аркой, ведущая глубоко вниз. Там – сердце Машины.
А мое хотело выскочить из груди и убежать.
Идти против «малыша» в одиночку – плохая идея. Но провалиться мне на месте, если я допущу монстра к ядру. Он уже вторгался в мой разум на Двенадцатой станции. Он пытался убить меня и Эзабет. И пусть уже нет времени для надежды, еще осталось время для мести. Меня устроит и эта маленькая победа. Главное – успеть засадить свинцовый шар в мозг. Иногда этого хватает, чтобы убить «малыша». Если что, у меня есть и вторая попытка.
Я шел по кровавым следам под холодным светом фос-ламп. Две пары ног – маленькие и большие. Железные двери лишь ненадолго задержали гостей – двери либо выворотило, либо вообще разметало по кусочкам, усыпавшим тесные коридоры. Цитадель строилась для того, чтобы защитить Машину. Интересно, что сам Нолл имел в виду, строя крепость? Наверное же, он представлял коридоры, заполненные солдатами и боевыми спиннерами? Кривые проходы, лестницы – масса мест, где один солдат с легкостью остановит толпу. Однако Нолл не предвидел близорукую жадность князей. Он надеялся, что люди соблюдут оставленные им правила. Типичная ошибка великих.
Я выглянул за очередной угол, держа мушкет наготове. Никого. Я так привык к рассыпанным повсюду телам, что нервничал от их отсутствия. Конец дороги? Со лба катился пот, щипал глаза. В рот словно насыпали песка, в глотке – комок свинцового льда. Здравый смысл отчаянно вопил: «Это самоубийство!!!» Я в этом не сомневался – но зачем-то шел вперед. Битва проиграна, война окончилась. Драджи выиграли, Дортмарк стал частью Дхьяры. Но отчего-то я не мог смириться.
Я поверю в наше поражение, когда скончаюсь. Да и то не обязательно. Пока могу шипеть и плеваться – я в драке. Я кое-что должен и Эроно, и Тноте, и всем мужчинам, женщинам и детям, отдавшим все до меня. В конце концов от нас остается лишь память. Я лучше сдохну, вопя и кусаясь, чем утону в тихом отчаянии, смирившись с поражением. И, вопреки всему, я продолжал надеяться на Эзабет Танза.
Черт, я еще жив.
Я шмыгнул за очередной угол – и вот оба передо мной. Первый – «малыш», встреченный впервые на Двенадцатой станции, преследовавший нас в Мод, советовавший Эроно замучить меня. Ему прострелили руку, но мелкий ублюдок не обращал внимания. Рядом – длинный тощий генерал Йонович. Оба глядели на огромную круглую дверь, испещренную символами.
– Как же ты можешь не знать? – тихо выговорил «малыш».
Такой странный для маленького тела мудрый усталый голос.
– Никто из нас не знал, – напряженно прошептал Йонович.
– Должен быть способ открыть дверь, – сказал «малыш», шевельнул пальцами, и, неистово вопя, генерал упал на колени.
Кровь полилась из носа, уголков глаз, ушей. Психочерви вгрызлись глубоко. Генерал полностью подчинился.
Под бешеный стук сердца я отступил назад, за угол. Если промажу, если не попаду прямо в центр мозга, то отправлюсь туда же, куда и Командный совет. Пуля в тело, даже в сердце, не остановит тварь. «Малыши» используют свои органы не так, как смертные. Если пуля не в мозг – я разделюсь пополам, как прочие бедолаги на пути к ядру Машины.
– Лорд Шавада требует ответа! – процедил «малыш».
Йонович дико завопил. Я рискнул выглянуть. Генерал бился на полу, словно лосось на берегу, выгибаясь, дергая руками и ногами. Нагрудный знак с полумесяцем свалился с генеральских плеч и покатился по камням пола.
– Я должен знать! Скажи мне!
Вопли стихли. Наверное, «малыш» перегнул палку.
– Вне зависимости от того, какие чары наложил на нее Безымянный, дверь есть дверь, – заключил он. – Должен быть способ открыть ее. Должна быть последовательность.
Круглую дверь покрывали небольшие, в пол-ладони диски, на каждом – вырезанное стилизованное изображение. Всего с полсотни их.
– А что случится, если я наберу не ту последовательность? – осведомился «малыш».
Риторический вопрос. Чудовище нервничает. Настолько сложный магический замок вряд ли вежливо попросит удалиться. Безымянные не славятся гуманностью.
Тук-тук-тук в груди, кап-кап-кап вдоль хребта. Я глубоко вдохнул, проверил, правильно ли установлен фитиль. Надо сделать последний шаг. И выстрелить. Не за Дортмарк, не за Венцера, не за бесчисленные тысячи людей, которых превратят в драджей. Просто вокруг – мой гребаный город и чертова Машина, а «малыш» – гребаный агрессор, язва, грязь на моих стенах.
Я прижал приклад к плечу и шагнул за угол, прицелился ниже, чтобы учесть отдачу.
Бухнул порох на полке, мушкет лягнул меня в плечо, в застоялом воздухе заклубился густой белый дым, полностью закрывший обзор. Я отшвырнул разряженное оружие, подхватил второй мушкет, кинулся вперед. Я попал ублюдку прямо в лицо. Но, судя по крику, «малыш» не сдох. Хоть на месте глаз возникла дыра шириной в ладонь, ее оказалось мало. Он привалился спиной к стене, завыл от боли. Я занес приклад, но тут на меня бросился Йонович. Я заслонился мушкетом, генерал впечатал меня в стену. Сильный человек, настоящий солдат. Но психочерви завладели им целиком. Мы взялись рвать друг у друга мушкет, я хряснул генерала локтем в лицо раз и другой, заставляя бессильно мотаться его голову. Генерал не выпустил мушкет, полез за ножом. Я пнул Йоновича ногой в живот, отшвырнул, прицелился и замешкался. Остался один выстрел, а настоящий враг – не генерал.
«Малыш» вслепую хлестнул заклятием. Оно вспороло камень на стенах. Я умудрился отскочить. «Малыш», вереща от боли и ярости, хлестнул второй раз. Йонович зашатался, затем верхняя часть его торса свалилась на пол. Третье заклятие целиком ушло в коридор. А-а, безглазый выродок, ни черта не видишь? Это тебе за Эроно.
В отчаянии он хлестнул горизонтально – но я вовремя упал. Черт, наверное, хорошо слышно, как мое сердце норовит вылезти изо рта. Оно кажется громче, чем барабаны на крепостной стене.
«Малыш» дышал тяжело и хрипло. Юное лицо – к такому еще не прикасалась бритва – стало болезненно-желтого цвета, на месте глаз – багрово-черное месиво. Пот катился с него ручьями. Он приподнялся, оперся спиной о стену, сел, вытянув ноги. Как он терпит такую боль?
Но и в таком состоянии он запросто может меня располовинить. Я очень медленно и осторожно потянулся за мушкетом.
«Малыш» ощупал свое изуродованное лицо. Он дрожал то ли от боли, то ли от страха, то ли от ярости – а может, от всего вместе. Мои пальцы подползли к прикладу. «Малыш» замер, вслушиваясь.
– Я знаю, что ты еще здесь, – выговорил он. – Мне следовало прикончить тебя, когда ты попался людям Эроно.
Как же он узнал меня вслепую? Ублюдок хотел, чтобы я подал голос, желая определить, где я, и убить.
– Галхэрроу, тебя всегда было тяжело прикончить, – процедил «малыш» и выдавил презрительный смешок. – Чертовски тяжело.
На удивление знакомый голос. Так странно выговаривает, подворачивает слова. Я прищурился, всматриваясь в лицо «малыша».
И понял, что видел его намного раньше драки на Двенадцатой станции. Только оно было на сорок лет старше. И принадлежало моему другу.
– Глек! – мимо воли выдохнул я.
И оцепенел от страха, поняв, что же я натворил.
Но, к моему безмерному удивлению, «малыш» не ударил магией.
– Как хорошо быть рядом со старым другом. Их у меня осталось так немного, – выговорил ребенок.
Да уж, время – безжалостный скульптор. У одних оно отбирает детскую округлость и мягкость, наивную красоту. Другим – дает. Я не нашел Малдона. Его отыскали короли и сделали своей тварью.
– Их у тебя нет вообще, – сказал я.
– Да, наверное. Я бы сказал, что мне жаль, если бы я мог чувствовать жалость. В общем, ничего личного. Просто у меня такая работа.
Он откашлялся, харкнул липким черно-кровавым сгустком крови, затем поднял рукав и показал клеймо Шавады на левом предплечье. Клеймо Вороньей Лапы я тоже носил на левом.
– Что с тобой случилось? – спросил я.
Ну, хуже уже не будет. Отчего бы не разузнать напоследок.
– Случилась жизнь. И смерть, – ответил Глек Малдон. – Но сейчас не время распространяться об этом. Ты мне нужен, чтобы открыть эту дверь. Я же знаю, ты работал с женщиной-спиннером. Ну не смешно ли? Она единственная в этом городе, кто и в самом деле может открыть дверь. Но и ты, наверное, тоже кое-что знаешь.
– Я ни хрена не знаю, – заметил я.
Черт. Вот сейчас и начнется самое дерьмо.
Читать бесплатно другие книги:
