Призраки не умеют лгать Сокол Аня

Глава 10

Взлёты и падения

Я бежала под холодными струями дождя. Недоуменные взгляды людей, прячущихся от непогоды под зонтами, упирались мне в спину, словно подталкивая, заставляя спешить ещё больше.

Убежать как можно дальше, уйти, пока он меня не хватился. Мой взгляд скользил по улице в поисках высокой фигуры. Людей в столице много, и все всегда куда-то спешат в этот ранний час.

За спиной осталось квартала четыре, прежде чем я смогла остановиться. Не люблю Заславль, большой город, и люди в нем, нет, не плохие, скорее, равнодушные. Как бабушка здесь живёт? Воспоминание резануло по ещё не закрывшейся ране. Жила. Надо привыкать говорить в прошедшем времени.

Что я натворила? Мы натворили.

Бессмысленно задавать вопросы, на которые некому отвечать.

Надо забыть. Запереть навсегда память о прошлой ночи. Я подняла руки к горячим, несмотря на ледяные капли, щекам. От воспоминаний по телу прошла дрожь. У меня нет права ни на что – ни на любовь, ни на жалость.

Дождь смешивался со слезами. На тротуаре стоял тонар без колёс. Обычный фургончик, торгующий хлебом. Есть не хотелось.

Проснулась я рано, но Дмитрий меня опередил. На подушке лежал листок бумаги, исписанный кривыми торопливыми строчками.

«Вызвали в службу контроля. На обратном пути куплю чего-нибудь на завтрак. Или на обед. Как получится. Не скучай».

Было так хорошо, что я даже не вспомнила о бабушке. Принимая душ, напевала, а потом долго и придирчиво разглядывала себя в зеркале.

Услышав хлопок входной двери, я обрадованно выпорхнула навстречу. В чём была. В коротеньком белом полотенце.

– Хм… – растерялась высокая худощавая женщина, прислоняя к стене объёмистый чемодан.

– Здравствуйте, вы… вы…

– Это я хочу поинтересоваться вашей личностью, – она откинула с лица длинные белые волосы, и я отметила, что незнакомка немолода. – Думаю, как хозяйка имею право. Не воровать же вы в таком виде пришли?

– Ох, – пальцы сжались на полотенце, – мы… Демон сказал…

– Дима приехал, – удивилась женщина и с улыбкой посмотрела куда-то вглубь коридора.

– Да. Он приехал и уехал. Сейчас… – понимая, как бестолково звучат объяснения, я метнулась в комнату и, схватив бумажку, выскочила обратно, – вот.

Прочитав записку, незнакомка удивлённо выгнула брови и посмотрела на меня по-другому. Медленно, оценивающе, с ног до головы, как умеют только женщины.

– Интересно, почему это его тянет домой лишь в моё отсутствие, – она скинула ярко-жёлтые туфли и уже мирно предложила: – Давайте знакомиться. Станина Галилианна, мать того, кого вы называете Демоном.

– Ох, – снова растерялась я.

Женщина улыбнулась, и эта улыбка кардинально изменила её лицо, до этого казавшееся высеченным из мрамора. Глаза озорно сверкнули, и я с изумлением узнала их. Внешние уголки век чуть опущены, как у Дмитрия, только голубые.

– Лена, – не так мне представлялось это знакомство.

– Отлично, Лена. Одевайтесь, и будем пить кофе. Раз уж мой сын привёл домой девушку, то я просто обязана знать о ней всё. – Галилианна подмигнула и направилась на кухню.

Вспомнив, в каком виде мы вчера там всё оставили, я юркнула в спальню. Ни за что отсюда не выйду. По крайней мере, пока не вернётся псионник.

В дверь легонько постучали, и я отскочила от неё как ужаленная. Створка приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась рука с ухоженными ногтями, через которую была перекинула моя одежда. За дверью хихикнули.

– Не заставляйте меня долго ждать. Всё равно не отстану, – сказала женщина и удалилась. Покраснела я целиком, от пальцев ног до кончиков ушей.

Когда я набралась смелости показаться на кухне, там уже был наведён порядок, а Галилианна, тихонько подпевая включённому радио, накрывала на стол.

– Садитесь, – кивнула очень довольная собой женщина, – и перестаньте смущаться. Я ещё помню, каково быть молодой и влюблённой.

Она сняла пушистый голубой свитер и небрежно бросила на спинку стула.

– Итак, – мать Дмитрия села напротив и пододвинула ко мне дымящуюся чашку, – желаю услышать полный рассказ. Всё: от знакомства до вашего приезда сюда.

Её кад-арт висел на витой серебряной цепочке. Очень похоже на диаспор благородного серого оттенка с перламутровым блеском. Если это так, то передо мной личность творческая, наделённая многими талантами и тщеславием в довесок.

– Не могу, – вымученно улыбнулась я. – Это связано с работой, а дело по закрытой категории.

– Так вы коллеги? – Галилианна в свою очередь посмотрела на цепочку кад-арта под моей блузкой.

– Не совсем. Он ведёт моё дело.

– Надеюсь, он не был очень строг, – женщина рассмеялась и подмигнула.

Я обратила внимание на её глаза, их голубизна стала прозрачной, и за этой завесой проглядывало что-то иное, несовместимое с весельем. Что-то более приземлённое и знакомое. Расчёт, предвидение, не знаю, как назвать эту странную рациональность. То же самое было в глазах её сына.

– Что вы делаете в столице? Или это официальное представление?

Вот тут-то меня и ударило. События вчерашнего вечера – что из них было следствием, а что причиной?

Наверное, в моем лице что-то изменилось, потому что Галилианна нахмурилась, полные губы слегка поджались.

– Понимаете, у меня вчера… бабушка умерла, – произнести это оказалось очень трудно.

Почему я должна вообще что-то объяснять?

– Сочувствую, – сказала женщина. – Извините за расспросы, но разве вы из Заславля? Я подумала…

– Нет. Из Вороховки. Родители живут в Старом Палисаде, а бабушка мотается… моталась отсюда туда. Никак свою службу контроля оставить не хотела, – я помешала миниатюрной ложечкой кофе и взяла чашку. – Вы, наверное, о ней слышали. Нирра Артахова.

Обычно реакция на имя бабушки легко предсказуема. Либо опасения, причём беспочвенные, ведь перед ними всего лишь ее внучка, а не грозный псионник. Либо уважение, плавно переходящее в зависть, влиятельных родственников хотели бы иметь многие. Но Галилианне удалось меня удивить. И напугать.

Рука, державшая чашку, дрогнула, неловко поставленный кофе плеснулся через край, украсив светлую столешницу тёмными пятнами. Женщина шумно выдохнула и спрятала руки под стол.

– Вы дочь Сергия? – спросила она осипшим, не имеющим ничего общего с прежним звонким сопрано, голосом.

– Да, – её беспокойство меня не тронуло, а вот вопрос не понравился, – Артахова Алленария Сергиевна.

– Нет, – Галилианна неожиданно затрясла головой и повторила: – Нет. Он не мог так далеко зайти!

Нехорошее предчувствие ужом заползало под кожу. Не надо, не спрашивай, скомандовала я себе. Поскорей бы пришёл Демон, в его присутствии всё или разрешается, или становится незначительным.

– Этого не будет, – прошептала женщина. – Никакая месть не станет ему оправданием.

– Галилианна, – начала я, но меня уже не слушали.

Мать Дмитрия вскочила и убежала в комнату.

Пронзительный звонок трамвая заставил меня очнуться, я слишком близко подошла к рельсам, и предусмотрительный водитель дал сигнал. Дом псионника остался далеко за спиной, спальный район сменился историческим центром. Светофоры столицы, в отличие от остальных городов империи, обладали странной способностью гореть для машин дольше, чем для людей.

Вытянутый внедорожник с яркой эмблемой на капоте, издав гудок, затормозил напротив меня, к неудовольствию людей перегородив пешеходный переход. Имперская служба контроля.

– Алленария, – позвал меня знакомый голос, и пассажирская дверь приглашающе открылась.

– Здравствуйте, Илья Веденович, – я ухватилась за ручку и полезла в салон.

Водитель – старый бабушкин друг и коллега Илья Веденович Лисивин, для меня дядя Илья даже сейчас, когда детские годы девочки, которая его так называла, остались позади. По возрасту он годился Нирре скорее в сыновья, чем в друзья, но им это никогда не мешало. Среднего роста, абсолютно седой, хотя едва разменял пятый десяток, с пышными усами и вечно печальными карими глазами.

– Прости, что меня вчера не было рядом, – первым делом покаялся псионник, – дежурство на острове.

– Ничего, – я пристегнула ремень.

– Куда тебе?

– Домой.

– В Вороховку? – грустная усмешка специалиста была почти не заметна.

– К бабушке.

Илья кивнул и стал разворачивать машину.

– Если хочешь, то можешь пожить у меня. Сима будет рада, – предложил он.

Я вспомнила жену псионника, Симариаду, высокую тучную женщину, обладательницу громкого голоса и непревзойдённого кулинарного таланта. Ни детей, ни внуков у Лисивиных не было, и они всегда были рады друзьям. Только, боюсь, гость сейчас из меня никудышный.

– Вы не знаете, это надолго? Я имею в виду, когда можно будет уехать?

Лисивин искоса взглянул на меня и затормозил перед знакомым серым домом.

– Когда захочешь, – его лицо было таким сочувствующим и добрым, что слезы невольно подступили к горлу, – официальных причин задерживать тебя нет, но, Лена…

Он замолчал, стараясь подобрать правильные слова. Пауза, от которой так и веет тактичностью.

– Сергий и Злата в больнице, у Нирры осталась лишь ты. Сама понимаешь – похороны, наследство.

Я сжала пальцы на сумке, не хотела, чтобы он увидел, как они задрожали.

– Никогда никого не хоронила.

– Мы поможем. Не бойся, империя в стороне не останется. Твоя бабушка была великой женщиной, что бы ни говорили. Все не могут быть добрыми.

– Вы найдёте убийцу?

В глазах Ильи промелькнуло отражение моей боли, он отвернулся, постучал пальцами по рулю и предложил:

– Давай поднимемся.

В вестибюле дежурила другая пара охранников, их я тоже хорошо знала, но сейчас даже и не вспомнила о вежливости. Псионник проигнорировал лифт и пошёл по лестнице, собственно, как делал это всегда. В детстве я частенько бегала с ним наперегонки и, бывало, побеждала. Когда он позволял.

Бумажка с печатью кривым белым лоскутком украшала дверь. Хороша б я была, явившись сюда одна. Место преступления всегда опечатывают.

Илья сорвал полоску и открыл дверь своими ключами.

– Ниррин комплект, – пояснил он, словно кто-то спрашивал.

Я заставила себя переступить порог. Прошло несколько часов, а жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Следы этих перемен были везде – в небрежно брошенных вещах, в отодвинутой мебели, в истоптанном ковре, в остатках порошка на каждой горизонтальной поверхности. Дом – это не четыре стены и крыша, не дорогие ковры и мебель, не солнечный свет и ажурные занавески, дом – это человек, что его создал.

Псионник не стал даже разуваться, меня почему-то это покоробило.

– Садись, – сказал он, устраиваясь в гостиной. – Алленария, – Лисивин сложил руки замком, – то, что я скажу, тебе не понравится, поэтому прошу, выслушай, а потом кричи. Договорились?

Я не знала, что ответить, начало мне уже не нравилось.

– Мы подняли всю службу контроля вкупе с личной службой безопасности императора. Вызвали всех, этой ночью ни один специалист не спал. Многие до сих пор ещё работают, – он задумчиво потёр лоб и провёл рукой по белоснежным волосам. – Говорю это не к тому, чтобы ты нас пожалела. А к тому, что возможность ошибки исключена. Официального заключения пока нет, но к вечеру эти данные будут обнародованы, – Илья набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и выпалил: – Лена, Нирра покончила с собой.

Он ждал какой-то реакции, возможно, он к ней готовился. Я же всё так же сидела напротив него, на краю дивана, маленькая девочка, так и не выросшая во взрослую женщину, так и не научившаяся понимать мужчин. Чего он ждёт? Почему так смотрит? Не могу реагировать на это. Что можно ответить, когда на полном серьёзе заявляют, что земля плоская, небо твёрдое, а звезды прибиты к нему гвоздями? Моя бабушка не могла совершить самоубийство. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

– Мы восстановили события по минутам. Облазили тут каждый сантиметр, выжали из охранников всё, что можно, – псионник встал и пересел ко мне, слова сыпались из него с невероятной скоростью, как крупа из разорванного пакета. – Она ждала вас, дёргала охранников с требованием сообщить о приезде внучки немедленно, что парни и сделали. Нирра сама открыла дверь. Всё произошло в те несколько минут, пока ехал лифт. Помнишь набор, подарок императрицы в честь выхода на пенсию?

Я молчала, не считая нужным отвечать. Громоздкий настольный гарнитур очень нравился бабушке. Тяжёлые бронзовые предметы, покрытые благородной патиной, – чаша, подсвечник, чернильница, нож для вскрытия писем, металлическое перо на подставке и дурацкий штырь с широким основанием, предназначенный для накалывания заметок.

– Она наткнулась на штифт для бумаг, – Илья положил мне руку на плечо. – Возможность случайности исключена. Нирра держала одной рукой основание и с размаха опустила на острие голову, штырь вошёл в правый глаз и прошёл насквозь.

– Перестаньте, – прошептала я, картина слишком ярко встала перед глазами.

– Никто не заходил в здание, камеры, как на фасаде, так и над квартирой, это подтверждают. Никаких следов присутствия постороннего в квартире, иначе бы вы с ним столкнулись. Когда вызвали нашу службу, тело ещё не успело остыть, а кровь остановиться. Допустить бредовую мысль, что неизвестный забрался в окно, конечно, можно. Но и там никаких следов, а этаж, заметь, не первый и даже не второй. Нигде. Ничего. Ни следов борьбы, ни намёка на принуждение.

– Неправда, она не могла.

– Лена, я перепроверил всё сам. Не один раз. Она просто не выдержала, сломалась. Столько всего произошло. Сначала её предало собственное тело, и пришлось уйти на пенсию. Мы можем лишь догадываться, каких усилий Нирре стоило скрывать боль. Потом несчастье с единственным сыном и его женой. Страх, постоянная тревога за твою жизнь.

– Бабушка никогда не поступила бы так со мной. Слышите, – в отчаянии, боясь хоть на мгновенье поверить его разумным, гладким объяснениям, я повысила голос.

– Нирра оставила записку. Написала от руки, – привёл он последний довод. – Одна строчка. Вернее цитата: «Нет власти большей, чем мы даём над собой сами». Знакомо?

На заре становления империи и развития пси-науки было такое направление, как «изволичность». Его приверженцы считали, что власть блуждающих над живыми основана на слабоволии людей. То есть призрак атакует, только если ты позволяешь. Самовнушение – великая вещь, по историческим данным, изволисты шли на всё, чтобы подтвердить теорию. Они убивали, а потом с улыбкой выходили на суд мёртвых. И умирали с этой фразой на устах: «Нет власти большей, чем мы даём над собой сами». Блуждающему нет никакого дела до человеческих убеждений, религий, научных теорий и даже настроения.

Я неловким движением скинула руку старого бабушкиного, теперь, наверное, в кавычках, друга, встала и вышла в коридор.

– А как же документы?

– Лена.

Боясь передумать, я распахнула дверь кабинета, заставив её гулко стукнуться о стену.

Никто не потрудился задёрнуть шторы, комната показалась мне неприкрыто обнажённой, высвеченной солнцем и словно вывернутой наизнанку. Книжные полки и стеллаж для бумаг сверкали светлыми проплешинами пустоты; коляску отодвинули к стене; массивный стол без единого предмета, кроме бурого пятна, напоминающего лужицу от вина или портвейна.

– Лена, пожалуйста, – попросил Лисивин, остановившись в дверях.

– Она хотела показать дела по закрытой категории, – через силу продолжила я. – Как вы это себе представляете? Я, увидев её мёртвой, спокойно обойду стол. Найду бумаги и стану читать. Это, по-вашему, она планировала? Где документы? Их нет! Так почему не предположить, что именно из-за них её и убили?

– Алленария, – тихо ответил он, – ты сейчас расстроена. Я понимаю. Я тоже любил её.

Плечи поникли. Прожитые годы, не оставлявшие раньше на этом жизнерадостном человеке отметин, проступили на его лице морщинами, тёмными пятнами, так линии проступают на только что напечатанной фотографии. Из глаз на меня смотрела не доброта, а усталость.

– Твой Станин с утра у нас, выбивает доступ к этим делам, – сказал он напоследок, – и, скорей всего, получит. Если нет, покажу тебе их сам. Только попроси.

Илья вышел из кабинета, щелкнувший через несколько секунд замок подсказал, что квартира опустела, если не считать меня.

– Он не мой, – сев на пол я уткнулась лицом в колени. – Никогда не был и никогда не станет.

Мать Дмитрия вернулась на кухню так же стремительно, как и ушла. На стол лёг яркий зелёный прямоугольник. Перетянутая резинкой папка.

Галилианна провела по гладкой поверхности пластика руками.

– Я люблю своего сына, – с вызовом сказала она, – а любовь порой толкает нас на страшные поступки. Не буду ходить вокруг да около, – она подняла голову и впилась в меня глазами, – отец моего сына Дмитрия – Сергий Артахов.

В первый момент я впала в оцепенение, было непонятно, о чем вообще она говорит.

– Простите, что? – вежливо переспросила я.

– Повторяю: Дмитрий – сын Сергия Артахова, – чётко выделяя каждое слово, произнесла Галилианна. – Он твой брат, а это, с учётом ваших отношений, весьма существенно.

«Брат». Какое простое, доброе и страшное сочетание – твой брат. В детстве я мечтала о брате. Внутри раздулся ледяной пузырь, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я потрясла головой.

– Неправда, – отрицание, вот и всё, на что меня хватило, я ухватилась за него, спряталась как за ширму.

– Ты не обязана верить мне на слово, – сказала женщина и с тихим шелестом пододвинула папку в мою сторону.

Я подалась назад. Что бы там ни было, я к этому не притронусь.

– Тогда слушай, – правильно истолковала моё движение женщина. – Я забеременела на последнем курсе, Сергий проходил здесь преддипломную практику, – Галилианна перебирала тонкие белые листочки. – Он даже обрадовался. Поначалу. Обещал с матерью поговорить. Поговорил, – горькая усмешка, неприятно скривила красивое лицо женщины.

Я не хотела её слушать, но и не могла остановить.

– Больше я его не видела, – она вздохнула и продолжила более сухим тоном: – Дмитрий родился через неделю после экзаменов и зачётной постановки. Ни жилья, ни опыта, ни работы у меня не было, лишь диплом, на котором ещё не высохли печати. Упросила комендантшу не выгонять нас из общежития, – женщина вновь обратила взор на листки из папки.

Я внутренне сжалась. Всё, что она говорила, было всего лишь словами, пустым сотрясением воздуха, звуком, областями высокого и низкого давления. Другое дело бумаги – материальные свидетели, подтверждения. Если бы было возможно, я схватила бы их и выкинула в окно, и плевать, что это отдаёт трусостью.

– Рассказываю это не для того, чтобы вызвать жалость, – она тряхнула головой, и белые волосы веером рассыпались по плечам. – У меня было множество советчиков, и когда я дошла до точки, то воспользовалась одним из них. Дима был здоровым ребёнком, много кричал, хорошо ел. Днём искала работу, если могла оставить ребёнка с одной из девчонок, ночами укачивала сына и плакала. Соседки давно уже кормили нас за свой счёт. Но ребёнку они мало чем могли помочь, у нас не было даже кроватки. И однажды я сорвалась. Из-за ерунды разбила единственную бутылочку.

Галилианна вынула из папки лист и положила передо мной.

– Я подала в суд иск о признании отцовства и назначении алиментов.

Смотреть на бумагу я не стала.

– Была назначена генетическая экспертиза. Тогда-то я и познакомилась с Ниррой Артаховой. Накануне слушания она пришла ко мне и подкупила. Сын Сергию был не нужен. Как бы он рос с грузом известной фамилии на шее, но фактически не признаваемый семьёй? Она убедила меня, что пользы от этого ребёнку не будет. Посулила немало выгод – место в императорском театре, плюс квартира, плюс денежное вознаграждение от неё лично. Я согласилась и отозвала иск. Сын так и остался с фамилией и отчеством по моему отцу.

По мере того, как женщина рассказывала, передо мной ложились листы бумаги, один за другим, документы, ксерокопии, заключения и выписки, материалы так и не рассмотренного тогда дела.

– Дима ничего не знал вплоть до окончания академии, – папка опустела.

– У моего сына выдающиеся пси-способности. А как могло быть иначе, с такой-то бабкой? – женщина оставила в покое пустую папку и закрыла лицо руками. – Я совершила ошибку, и сын вряд ли когда-нибудь простит меня. Гордость затмила мне разум. Решила: прошло столько лет; подумала: может, они одумались – он же такой талантливый, – она всхлипнула неожиданно, некрасиво, по-настоящему. – Не хотела, чтобы он прозябал у черта на рогах или стал мелким винтиком в большой системе, и обратилась к Нирре.

Галилианна выдернула салфетку из подставки на столе и аккуратно вытерла лицо.

– Плевать, если бы она просто отказала, посмеялась, глядя на моё унижение, и забыла. Но нет! Она не такая. Карга лично возглавила экзаменационную комиссию и завалила дипломный проект Дмитрия. Специально, а потом при всех высмеяла его притязания на профессию. Она раздавила его без капли сожаления, – женщина, наткнувшись на мой ничего не выражающий взгляд, отпрянула, должно быть, вспомнив, с кем говорит, руки быстро заметались по столу, собирая беспорядочно разложенные бумаги. – Она полгода не допускала его до пересдачи. Кто бы знал, сколько я выстояла у её дома и у службы контроля, сколько молила не наказывать моего сына, сколько раз падала на колени. Бесполезно. Она отвечала, что это испытание, и если я так пекусь о тёпленьком местечке, то он его получит, если не сломается.

Зелёный пластик закрыл наконец последнюю бумажку, и вместе с этим к Галилианне вернулось самообладание.

– Не выдержал не он, а я. Просто больше не смогла скрывать правду. Это и было главной ошибкой. В тот день мой маленький мальчик исчез, а его место занял кто-то другой, более злой, более решительный, больше похожий на…

«Нирру», – мысленно закончила я.

– Никогда раньше я не видела его таким, как в тот вечер. В тот вечер, когда он поклялся отомстить. Ей, Сергию, всей семье. Он говорил: придёт день, и… – она отвернулась, не в силах продолжать. – Но я никогда не предполагала, что он опустится до такого.

Со стороны улицы послышался шум затихающего мотора, хлопанье дверей и мимолётный писк включённой сигнализации, я бы не обратила на повседневные звуки никакого внимания, если б она не спросила:

– Скоро он вернётся?

Она рассказала историю. Какая-то часть меня позволяла отстраняться от происходящего, не связывать его с реальным миром. Я понимала, что это важно, понимала, о ком она говорит – о своём сыне. Но только сейчас, на самом деле поняла.

Дмитрий – Демон. Её сын – мой мужчина – мой брат.

Экспресс Заславль – Вороховка привёз меня домой ближе к вечеру. Поскольку служба контроля не собиралась проводить дополнительного расследования, я не поставила их в известность о своих перемещениях. Какое кому дело до внучки Нирры Артаховой?

Но кое-кому дело всё-таки было. Демон звонил раза три, заставляя меня паниковать и украдкой глотать слезы, прежде чем я догадалась отключить телефон и погрузилась в относительное спокойствие.

Ночевала я у Влада, уверенная, что, в отличие от родной коммуналки, сюда он не сунется. Извинения, принесённые Нате за причинённые неудобства, почему-то её напугали. По крайней мере, переглядывались они с Владом выразительно и даже старались говорить шёпотом.

У ворот службы контроля я стояла часов с восьми утра, задолго до начала рабочего дня. Пряталась за кустами и наблюдала сквозь голые покачивающиеся ветви.

Того, другого специалиста, нельзя было не узнать, пусть он побледнел и осунулся, но это лицо накрепко врезалось мне в память, стоит закрыть глаза – и вот оно. Первый шаг из укрытия дался с большим трудом, ещё сложнее оказалось окликнуть. В горле запершило, и вместо окрика вышел тихий сип.

– Подождите.

Псионник обернулся и замер. Если б он сейчас затряс головой и сказал, что я должна умереть, я бы не удивилась, мало того, не особо бы и возражала.

Глава 11

Порочные связи

Дмитрий злился. Всё было не так. Сначала он полдня убил, слоняясь по коридорам имперской службы контроля, выбивая разрешение на просмотр дел по закрытой категории, тех, что не успела показать Нирра. Добился. Но с такими ограничениями, что непонятно, будет ли от всего этого толк. Личности жертв, блуждающих и других фигурантов останутся засекреченными, как и любые обстоятельства, позволяющие сделать на этот счёт предположения. Разрешён доступ только к технической составляющей. Выглядеть будет это примерно так: призрак «х» атаковал жертву «у» в «б» часов «а» минут в городе «n». Как не заскрипеть зубами от злости?

В дополнение, вернувшись домой, он обнаружил, что Лена уехала. Зато вернулась мать. Радости, подобающей прилежному сыну, он не выказал, за что тут же был наказан спектаклем под названием «Любящая мать и неблагодарный сын». Об Алленарии Галилианна ничего не знала, по её словам, у себя дома она никаких девушек не видела.

Честно говоря, если бы не мать, Демон тут же прыгнул бы в машину и поехал искать Лену, но увы. Позвонил Адаис Петрович и в приказном порядке потребовал присутствия псионника в Вороховке. Все причины для отказа были начальником проигнорированы, пришлось срочно возвращаться.

Мысли о девушке, одна другой краше, не давали Станину покоя всю дорогу. Просто так она бы не исчезла, это очевидно. Нужна причина. Самая простая – сожаление. Лена не рада, что провела с ним ночь, и теперь прячется, надеясь избежать объяснений.

Вторая, более весомая, её вызвали в службу контроля и ознакомили с выводами следствия. После чего Лене надо побыть одной. Тоже приемлемо.

Что ещё остаётся? А остаётся крайне неприятный вариант. Кто-то или что-то заставило её уйти. И теперь она не отвечает на звонки. Ещё немного, и он попросту повернёт обратно, чтобы в поисках бездумно колесить по улицам столицы. Корпус правопорядка в Заславле не чета вороховскому, здесь перед ним на задних лапах ходить не будут, и будут правы.

Первое, что псионник сделал, вернувшись в Вороховку, это направился в поисковый центр. Ему надо разыскать фигурантку по делу. Она жертва, а значит, подвергается опасности, и его прямой долг – устранить угрозу. Надо ввести код кад-арта, и на карте империи местонахождение жертвы отобразится с точностью до пятидесяти метров.

Результаты немного озадачили псионника. Получается, объект двигается по железной дороге в сторону Вороховки. Прямой экспресс. Прибытие через полчаса.

Немногим ранее он готов был спорить, что если Лена покинет столицу, то в направлении Старого Палисада. Родители даже в таком состоянии обладали способностью успокаивать душевные волнения дочери.

Народу на вокзале было немного, Демон бросил машину на стоянке и вышел на перрон. Поезд пришёл раньше времени. Лена уже стояла рядом с вагоном, тревожно высматривая кого-то в толпе немногочисленных встречающих. Лицо бледное, глаза покраснели. Тревога отступила, оставив чувство теплоты. Дмитрий даже не стал удивляться эмоциям, с этой девушкой с самого начала всё было необычно. Это-то Станину и нравилось, никакой предсказуемости.

Псионник уже собирался обратить на себя внимание, как энергия, ударившая в спину, взъерошила волосы на затылке.

На атаку не похоже, выплеск минимальный, специалист характеризовал его как тупой удар. Стандартная потеря при материализации.

Дмитрий замер, проверяя окружающее пространство. Ничего. Впрочем, неудивительно, если призрак принял человеческий облик, все вибрации теперь надёжно заперты. Придётся полагаться на глаза.

Оба тела – и Маринаты, и погибшей дочери Артаховых – сейчас в пси-лаборатории. В том самом нулевом пространстве, из которого блуждающим не выбраться. Другой призрак? Никак не связанный с делом?

Стараясь не выпускать из виду Лену, псионник украдкой оглядел перрон, вход в здание вокзала. Ему нужен человек, избегающий приближаться к кому-либо, отдельно стоящий, без вещей, возможно, одет не по погоде или вообще по моде прошлых лет. Демон поморщился, мода не его конёк. Для материализации призраку необходимо уединённое место, попадись он в момент перехода людям на глаза, визгу было бы на всю Вороховку. Отдельно стоящие будки бесплатных туалетов отлично для этого подходят.

Парень, отирающийся возле ларька, голова опущена, руки в карманах, лениво попинывает камешек. Не слишком ли лениво? Или бабка в пуховом платке, так крепко вцепившаяся в шаль, словно боится, что сдернут. Девочка-подросток в тонкой курточке, понуро бредущая по краю перрона. Пьяноватый дядька, которого люди сами обходили стороной. Ещё один мужчина с седой головой, подчёркнуто держащийся в стороне от суеты.

Алленария повернула голову и робко улыбнулась. Кого-то узнала? Дмитрий замер, заставив себя предельно сосредоточиться. Лена сделала несмелый шаг в сторону терминалов, выпирающих из строгого фасада здания, и подняла руки. Покаянный жест, вот она я. От стены тут же отделился человек, подошёл к девушке, с ходу заключив её в объятия.

Дмитрий шумно выдохнул, спущенная, как стрела, энергия разлилась вокруг. С негромким хлопком, который псионник скорее почувствовал, чем услышал, блуждающий сменил форму и вышел из зоны восприятия. Черт! Спугнул.

Мужчина продолжал сжимать Лену в объятиях. Его Лену, между прочим. Девушка не только не возражала, но и, казалось, сама льнула к парню, что-то торопливо объясняя. По всем правилам жанра – встреча старых друзей. Или любовников.

Демон заставил себя оставаться на месте. Парочка развернулась и пошла к выходу. Теперь Станин смог разглядеть спутника девушки. Влад Варанов. Партнёр по танцевальному клубу предупредительно взял у неё сумку и распахнул дверь. Джентльмен! Слово, годящееся для сериалов и слезливых романов о любви, имело пакостный привкус.

Псионник ехал за серебристым внедорожником до самого дома, не особо задумываясь, зачем это делает. Потом ждал. Долго. До последнего надеялся, что двери подъезда откроются и она выйдет. Или зазвонит телефон. Но минута проходила за минутой, и ничего не происходило. Машина наверняка намозолила глаза завсегдатаям двора.

По-хорошему, надо было давно ехать отсюда, дел по горло, начальство ждёт, да и выспаться не помешало бы. Но Демон давно уже не обращал внимания на разумные мысли. Не останется же она у него на ночь.

«Почему? – возразил разум. – У тебя же осталась. У Варанова семья, а для Лены это не пустяк». Псионник достал телефон, и в который раз набрал номер.

«Абонент находится вне зоны обслуживания или выключен», – равнодушно ответил женский голос.

Семья могла и уехать. К родственникам, в гости, отдыхать, по делам. Демон бросил взгляд на часы. Полвторого ночи. Всё, что могло произойти, уже произошло. Ждать больше нечего.

Ещё до начала рабочего дня все сотрудники службы контроля знали, что Демон в самом скверном из всех возможных настроений. «С постели не с той ноги встал», – переговаривались они. «С одинокой постели», – украдкой добавляли другие.

Масла в огонь подлил Адаис Петрович, назначив псионнику новую помощницу. Вместо Алисы теперь будет Эми. Возражения по этому поводу пресеклись просто – хочешь устанавливать свои порядки, занимай моё место и действуй. Неконфликтный начальник на этот раз упёрся.

– С учётом обстоятельств расследование придётся начинать сначала. Надеюсь, Эми, тебе не надо объяснять, что означает закрытая категория? – Дмитрий посмотрел на девушку.

Та ограничилась кивком. Как специалист она звёзд с неба не хватала. Хороший, твёрдый середнячок, как по силе, так и по чутью. Ещё бы поменьше амбиций, и цены б ей не было.

– Тогда так, берёшь в разработку условное «настоящее». Просмотришь все материалы с момента первого нападения, заодно и ознакомишься. Кстати, я ещё не видел твоего отчёта о доставке Артаховой.

– Через час увидишь, – Эми сморщила носик.

– Отлично. Гош, занимаешься «прошлым», поторопи экспертов с отчётами по эксгумированным останкам.

– Что ищем? – спросил друг.

– Всё. Любые странности, несуразности.

– Уже нашёл, – Гош вытащил из папки лист. – Тело того парня, Павла Бесфамильного, так и не нашли. Место захоронения неизвестно.

– Знаю, но он потенциальный псионник, и беспокойства не причинит.

– Согласен, но ты сказал: любые странности, – друг пожал плечами и отошёл к своему компьютеру.

– Ладно, – Демон хлопнул ладонями по столу, – работаем. Вечером сведём всё в единую систему. Устроим… как его…

– Мозговой штурм, – подсказала Эми, скидывая пиджак, под которым оказалась прозрачная блузка. Белья девушка не носила.

– Вот-вот, – Дмитрий отвернулся и вставил диск, – будем штурмовать мозг. Непонятно только чей.

На экране система запросила код доступа. Паранойя имперских псионников с каждым годом поднимается на более высокий уровень. Демон набрал комбинацию букв и цифр и нажал ввод.

– Нирра и вправду умерла? – спросил Гош, не отрываясь от своего монитора.

– Да, – нехотя ответил Дмитрий. – Что, уже было официальное объявление?

– Час назад. Но и до этого слухи ходили, частные телеканалы раструбили на всю империю. Говорят, сердце не выдержало трудов праведных и радения за отечество.

Станин проигнорировал вопросительные интонации в голосе друга. Очень, на его взгляд, предусмотрительно со стороны власть имущих не раскрывать всей правды.