Последний ребенок Харт Джон
Джек повертел перо между пальцами, и оно заблестело по краям на солнце.
— Клевое.
— Я же сказал, не трогай.
Джек увидел, как нахохлился друг, выпустил перо из пальцев, и оно повисло на шнурке.
— Да я просто спросил.
Джонни расслабился. Джек — это Джек. Ничего плохого у него и в мыслях нет.
— Слышал, твой брат выбрал Клемсон[12].
— Ты уже слышал?
— Об этом во всех новостях говорят.
Джек подобрал камешек, перекатил из здоровой руки в больную.
— Его уже зовут в профессионалы. Побил рекорд на прошлой неделе.
— Какой рекорд?
— По хоумранам[13].
— Рекорд школы?
Джек покачал головой.
— Штата.
— Твой старик, должно быть, гордится им.
— Его сын станет знаменитостью. — Джек улыбнулся, на этот раз по-настоящему, но Джонни заметил, как друг еще крепче прижал больную руку к телу. — Конечно, гордится.
Они вернулись к пиву. Солнце поднялось еще выше, но дневной свет как будто потускнел. В воздухе пахнуло прохладой, словно сама река остыла. Джонни наполовину осушил третью банку, но потом отставил ее в сторону.
Джек захмелел.
О его брате больше не говорили.
В полдень с дороги долетел звук останавливающейся машины. Притормозив у моста, она свернула на старую транспортировочную колею, ведшую к высокому берегу над ними.
— Вот дерьмо. — Джек спрятал пивные банки. Джонни накинул рубашку, чтобы скрыть синяки, и Джек притворился, будто в этом нет ничего особенного. Рассказывать или нет — они давно об этом спорили. Высокая металлическая решетка выдвинулась из зарослей сорной травы, поднявшейся между двумя колеями, и Джонни увидел вощеное крыло пикапа. Хром отбрасывал солнечные блики, зеркальное ветровое стекло отражало мир. Пикап остановился, мотор взревел и затих.
Из четырех дверей открылись три. Джек выпрямился. Голубые джинсы. Сапоги. Крепкие руки. Перед пикапом встали парни-старшеклассники. Он знал их — по крайней мере, с виду. Лет по семнадцать-восемнадцать. Взрослые ребята. Почти. Сейчас они стояли на высоком обрыве над рекой. Стояли и смотрели на Джонни, и один из них, высокий блондин с малинового цвета родимым пятном на шее, толкнул в бок того, что сидел за рулем.
— Ты только посмотри на этих сопливых лодырей.
Лицо его приятеля осталось безучастным. Парень с бутылкой бурбона вынул пробку.
— Отстань, Уэйн, — сказал Джек.
Помеченный родимым пятном перестал смеяться.
— Вот так, — добавил Джек. — Я знаю, кто ты такой.
Тот, что сидел за рулем, ткнул приятеля рукой в грудь. Высокий, ладно скроенный красавчик с постера. Равнодушно взглянув на Уэйна, он указал пальцем на Джека.
— Это брат Джеральда Кросса, выкажи немного уважения.
Уэйн скривил физиономию.
— Этот шибздик? Не может быть. — Он шагнул к краю обрыва и крикнул: — Пусть твой брат подписывается за Каролинский универ. Скажи, Клемсон — для слабаков.
— Ты туда собираешься? — поинтересовался Джонни.
Водила рассмеялся. Парень с бурбоном — тоже. Лицо Уэйна потемнело, но водила шагнул вперед и остановил его.
— Тебя я тоже знаю, — сказал он Джонни и, помолчав, затянулся. — Мне жаль, что с твоей сестрой так получилось.
— Минутку. — Уэйн указал на Джонни. — Это тот парень?
— Да, он самый.
Это было сказано без каких-либо видимых эмоций, и Джонни почувствовал, как от лица отхлынула кровь.
— Тебя я не знаю, — сказал Джонни.
Джек тронул его за руку.
— Это сын Ханта. Копа. Зовут Аллен. Заканчивает в этом году.
Джонни присмотрелся и действительно заметил сходство. Цвет волос разный, но телосложение одинаковое. Те же мягкие глаза.
— Место наше, — сказал он. — Мы первые пришли.
Сын Ханта склонился над склоном, но враждебный тон, похоже, нисколько его не задел, потому что обратился он к Джеку:
— Давненько тебя не видел.
— И что? Нам с тобой говорить не о чем, — сказал Джек. — И Джеральду, если уж на то пошло, тоже.
Джонни посмотрел на друга.
— Он знает твоего брата?
— Знал когда-то, в незапамятные времена.
— В незапамятные времена, — бесстрастно прокомментировал Аллен и выпрямился. — Найдем другое местечко. — Он повернулся, остановился и взглянул на Джека. — Передай брату привет от меня.
— Сам передай.
Аллен постоял секунду, улыбнулся без всякого выражения, кивнул своим приятелям, сел за руль и включил мотор. Пикап дал задний ход и исчез. Остались только река и ветер.
— Так это сын Ханта? — спросил Джонни.
— Да. — Джек плюнул на землю.
— А что за дела у него с твоим братом?
— Из-за девушки. — Джек повернулся к реке. — Прошло и быльем поросло.
Настроение испортилось. Они поймали и отпустили ленточную змею. Построгали ножами плавник — не помогло. Джонни было не до разговоров, и Джек это чувствовал, а потому, когда вдалеке свистнул идущий на юг грузовой поезд, он торопливо обулся и собрался.
— Я побежал.
— Точно?
— Ну раве что ты отвезешь меня в город на раме.
Джонни поднялся по склону вслед за Джеком.
— Не хочешь вечерком состыкнуться? — спросил тот. — Сходить в кино? Поиграть в видеоигры?
Свисток прозвучал ближе.
— Поторопись, — сказал Джонни.
— Созвонимся попозже.
Джонни подождал, пока друг исчезнет, развернул рубашку, достал пенек на шнурке и повесил на шею. Потом окунул руки в реку, побрызгал на лицо, разгладил перо на велосипеде, и оно сверкнуло и скользнуло между пальцами, посвежевшее, прохладное, совершенное.
Паренек побросал камешки, потом вернулся к большому камню и растянулся на нем. Теплое солнышко пригревало, воздух укрывал невесомым одеялом, и в какой-то момент он задремал. А проснулся неожиданно и сразу. День клонился к вечеру, было часов пять, а может, полшестого. На дальнем горизонте собирались темные тучи. Ветерок доносил запах невидимого дождя.
Джонни спрыгнул с камня и стал искать обувь, а когда нашел и уже начал обуваться, услышал звук мотора, который быстро приближался с севера. Судя по натужному вою, мотоцикл тянул из последних сил. Он уже почти достиг моста, когда Джонни услышал второй двигатель. Этот был мощнее и работал увереннее. Мальчишка вытянул шею, увидел идущую вдоль моста бетонную подпору, а за ней — зеленые листья и полоску неба цвета пепла. Мост задрожал — что-то выскочило на него, не снижая скорости. На середине пролета металл врезался в металл, и вверх взлетел сноп искр. Джонни увидел крышу автомобиля и кувыркнувшийся мотоцикл, с которого сорвалось и перелетело через перила человеческое тело. Одна нога была неестественно вывернута, руки колотили воздух, и Джонни понял, что это какая-то ошибка — вертушка на палочке, кричащая человеческим голосом…
Приземлилась она у ног Джонни — с тяжелым глухим ударом и хрустом ломающихся костей. Это все-таки был человек — в перепачканной рубашке и коричневых штанах. Одна рука попала под спину, грудь будто вдавилась. Открытые глаза незнакомца поражали удивительной голубизной.
На дороге скрипнули тормоза. Джонни подошел ближе к раненому и увидел ободранное лицо и наливающийся кровью правый глаз. Второй, целый, смотрел на мальчика так, словно тот мог спасти его. На дороге рыкнул мощный мотор. Взвизгнули покрышки. Машина вернулась на мост, и Джонни ощутил вибрацию. Раненый пошевелил губами.
— Он возвращается.
— Всё в порядке. Мы вам поможем. — Джонни опустился на колени и взял незнакомца за руку. — Все будет хорошо.
Но мужчина, словно не слыша, с неожиданной силой притянул мальчика к себе.
— Я нашел ее.
— Кого вы нашли?
— Ту девочку, которую похитили.
Джонни похолодел от шока. Незнакомец задергался, изо рта на рубашку хлынула кровь.
— Кого? — повторил Джонни громче. — Кого вы нашли?
— Я нашел ее…
Двигатель вверху работал вхолостую. Раненый закатил глаза и притянул Джонни еще ближе, так что мальчик почувствовал запах крови и поврежденных органов.
— Беги, — выдохнул он одно-единственное слово.
— Что?
Мужчина сжал пальцы так сильно, что ногти вонзились в кожу Джонни. Мотор заурчал и как будто закашлялся; что-то лязгнуло, как сталь о бетон.
— Бога ради… — По телу прошла дрожь, сломанная рука выгнулась. — Беги…
Каблук ботинка взрыл землю, и в голове у Джонни что-то щелкнуло.
Так это не несчастный случай.
Джонни взглянул на мост и увидел голову и плечи обходящего машину человека. Даже не человека, а только силуэт. Он вдруг ощутил кровь у себя на руках как что-то липкое и холодное.
Это не несчастный случай.
Раненого снова затрясло, голова упала, каблук забарабанил по земле.
Джонни попытался высвободить руку, для чего ему пришлось вырвать ее из тисков незнакомца. Шум на мосту. Какое-то движение. Страх, подобно лезвию ножа, глубоко проник в него и коснулся там чего-то.
Никогда еще Джонни не было так страшно — ни в тот день, когда он, проснувшись, узнал, что отец ушел из дому, ни тогда, когда мать отключалась, а в глазу у Кена вспыхивал тот огонек.
Скованный ужасом, Джонни застыл.
А потом повернулся и помчался по тропинке вдоль реки. Он бежал, пока не склеилось горло, пока сердце не стало рваться когтями из груди. Бежал, подгоняемый страхом, пока из теней не выступил и не схватил его монстр.
И тогда мальчишка закричал.
Глава 5
Ливай Фримантл нес свое сокровище на плече. Тяжелый ящик был обернут двумя слоями черного пластика и перехвачен серебристой лентой. Немногие смогли бы перенести подобный груз на такое расстояние, но тем Ливай и отличался от других. Он не обращал внимания на боль, не воспринимал ее — просто шел по тропинке, перенося вперед то одну, то другую ногу и шевеля губами, когда в голову приходили слова. Слушая голос Господа, Ливай шел вдоль реки, как учила мама, когда он был еще ребенком. Река оставалась рекой, она не менялась, и Ливай ходил этой тропой, может быть, сотню раз. Вот только вряд ли он смог бы досчитать до ста.
Сто — это много.
И по тропе он ходил много.
Белого мальчика Ливай сначала увидел и только потом услышал. Тот летел прямо на него, будто сам дьявол, голодный до белых мальчиков, гнался за ним. Голова прыгала на худеньких плечах, лицо раскраснелось, ноги перескакивали через камни и рытвины; ветки хватали его за лицо, но промахивались. Мальчик не оглядывался, но мчался как преследуемый зверь.
Ливай хотел пропустить мальчика, но отступить было некуда. С одной стороны — река, с другой — деревья, а сам Ливай весил три сотни фунтов и был ростом в шесть футов и пять дюймов[14]. Мальчика искали люди с оружием. Копы с блестящими железками на ремне, охранники с дубинками и гадкими улыбками. Ливай спросил Господа, что делать, и Господь сказал: хватай мальчика, но не сделай ему больно. Просто возьми его.
— Правда? — спросил шепотом Ливай, но Господь не ответил, и тогда Ливай пожал плечами, выступил из-за дерева и схватил мальчика одной рукой. Тот закричал, но Ливай держал его, стараясь ничего не повредить. Потом Бог подсказал, что сказать мальчику.
— Бог говорит… — начал он, но мальчишка укусил его за палец, да так сильно, что кожа лопнула, словно виноградина, а из пальца полилась кровь. Было больно, больно по-настоящему, и Ливай швырнул мальчишку на землю. Он тут же устыдился, как будто каким-то образом подвел Господа.
Однако было больно.
Мальчишка прокатился по земле, вскочил на ноги и, как заяц, кинулся наутек, но Ливай и не думал его преследовать. Бежать с тяжелым ящиком на плече он не мог, как не мог и оставить ящик даже на минуту, а потому просто стоял и хотел лишь одного: чтобы палец перестал болеть.
Боль навела его на мысль о жене, и это было хуже всего, так что Ливай держал окровавленный палец и ждал, что скажет Бог. Когда Он наконец заговорил, то сказал, что было бы неплохо узнать, от чего убегал мальчик.
Ливай пожал своими здоровенными плечами.
— Бог говорит, а Ливай делает.
Забавно.
К мосту он подошел минут через двадцать. Кровь на камнях казалась черной. Ливай хорошенько прислушался, а потом опустил ящик на землю и выступил из-за ивы. Он хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему, что делать, но Господь молчал. Горячий палец ветра коснулся щеки, далеко на западе полыхнула молния.
В воздухе висел сухой, тяжелый запах, поднимавшийся от пыли под мостом и как будто заряженный статическим электричеством.
Ливаю показалось, что из реки доносится голос. Наклонив голову, он прислушивался целую минуту, пока не решил, что это только шум воды. Или шорох змеи в траве. Или плеск карпа в прибрежных камышах.
Но не Бог.
Когда говорил Бог, над головой Ливая собирался прохладный воздух и в душу приходил покой, несмотря даже на то, что он вспоминал то плохое, что сделал в тот или иной день.
Значит, это был не Бог.
Ливай стоял над телом, и голова у него работала не так, как надо. Ему не было страшно, хотя в затылок будто вонзились острые гвоздики; но он испытал жалость к несчастному, поломанному человеку. В том, что тот выглядел таким, поломанным и истекающим красным, было что-то неправильное. А еще неправильной была его неподвижность, открытые, неживые глаза.
Ливай стоял, переминаясь с ноги на ногу, потирая шрамы на лице, на правой стороне, где кожа будто оплавилась. Он не знал, что делать, и поэтому сел и стал ждать, что скажет Господь.
Господь ведь знает, что делать.
Глава 6
На свою улицу Джонни свернул, когда солнце уже садилось и дневной свет окрасился пурпурными тонами. Лес ожил ночными звуками. Джонни прихрамывал и морщился от боли, но его мысли будила новая надежда.
«Я нашел ее».
«Кого вы нашли?»
«Ту девочку, которую похитили».
Снова и снова Джонни прокручивал эти слова у себя в голове, отыскивая какую-нибудь причину, чтобы усомниться в чувстве, пробивавшемся сквозь боль, которая поднималась от ног. Восемь миль, и все почти бегом, и все босиком. Он исколол ноги, а правую еще и порезал, наступив на разбитую бутылку через пару миль после того, как его схватил жуткий гоблин с черной коробкой. Во рту до сих пор оставался вкус его крови, а на коже — его грязь. Впрочем, о черном монстре Джонни старался не думать, а думал о сестре и матери.
Он поднялся на предпоследний холм и попал под порыв сырого, прохладного ветра. Вдоль дороги растянулись цепочки огоньков. Окна. Дома. Под багровым небом они казались крохотными, сгрудившимися там, куда оттеснил их темный лес, у тонкой черной ленты дороги. Еще миля, сказал себе Джонни. Еще один холм.
Мать должна узнать то, что узнал он.
Начав спуск, Джонни не услышал машину, въехавшую на холм за его спиной. Он пытался представить, какое впечатление может оказать на мать принесенная им новость. Вытащит из постели? Заставит отказаться от таблеток? Все могло бы начаться заново. Они вдвоем, а потом Алисса…
Вернулся бы отец.
Они даже стали бы жить в их старом доме.
Свет фар нашел его, и Джонни отступил с дороги. Тени уплыли влево и исчезли — машина поравнялась с ним и остановилась. Джонни ощутил укол страха и тут же узнал автомобиль Кена, большой белый «Кадиллак» с резкими краями и золотыми буквами, складывающимися в слово «Эскалейд».
Стекло опустилось. Мешки под глазами благополучно прятались под загорелой кожей лица.
— Тебя где, черт возьми, носило? — Запыхавшийся Джонни смог лишь покачать головой. — Садись в машину. Поживей.
Джонни наклонился.
— Я не…
Кен остановил машину и открыл дверцу.
— Не пререкайся, парень. Залезай. Твоя мать места себе не находит. Весь город только об этом и говорит.
Он вышел — высокий, массивный, бесформенный. Раньше Джонни думал, что такими расплывшимися бывают только пожилые. Еще у Кена были золотые часы, редкие волосы и то, что называют морщинками от смеха, — полная ерунда, по мнению Джонни.
— Места не находит? — пробормотал Джонни. — Из-за чего?
— В машину. Быстро. — Кен подкрепил слова решительным жестом.
Джонни проскользнул на гладкое кожаное сиденье, и ему снова вспомнился мертвец. Кен включил передачу.
«Я нашел ее».
Дом был освещен, словно на Рождество: свет горел внутри и снаружи, а стоящие на подъездной дорожке патрульные машины раскрашивали стены и двор голубыми полосами. Тут и там под темнеющим небом стояли полицейские в форме — с оружием, рациями и висевшими на металлических кольцах черными дубинками.
— Что происходит?
Кен открыл дверь и положил руку на шею мальчику. Пальцы сдавили тонкие полоски мышц, и Джонни дернул плечами.
— Больно.
— Не так, как надо бы. — Кен протащил его по сиденью, выволок из машины и с улыбкой подтолкнул к полицейским. — Нашел, — объявил он, и копы остановились.
На крыльцо вышла мать — в джинсах и коричневой рубашке, полинявшей до цвета шоколадного молока. За спиной у нее появился дядя Стив. Джонни сделал шаг вперед, и мать — с растрепанными волосами и безумными, заплаканными глазами — сорвалась с крыльца, обняла его и, путаясь и запинаясь, запричитала:
— Боже… Где ты был?
Джонни ничего не понимал. Он и раньше, много раз, приходил домой в сумерках, и в большинстве случаев она и вовсе не знала, спит ее сын, или его вообще здесь нет.
Один из полицейских поднял рацию.
— Дежурный. Двадцать седьмой. Пожалуйста, сообщите детективу Ханту, что мы обнаружили Джонни Мерримона. Мальчик дома.
Перебиваемый потрескиваниями голос подтвердил получение информации. Через несколько секунд рация зашипела снова:
— Двадцать седьмой, сообщаю: детектив Хант направляется к вам.
— Десять-четыре, дежурный.
Материнские объятия ослабли, а в следующий момент она оттолкнула его и, задрожав всем телом, закричала:
— Никогда больше так не делай! Никогда! Ты меня слышишь? Слышишь? Скажи, что не будешь! Скажи! — Она снова схватила его за плечи. — Боже мой, я так беспокоилась…
Мать трясла его и тискала, так что он не мог произнести ни слова. Копы спустились по ступенькам, и Джонни взглянул наконец на дядю Стива, который смотрел на него умоляющими глазами.
— Из школы звонили? — догадался он наконец.
Мать кивнула.
— После ланча они остановили занятия, никого не выпускали и провели перекличку. Потом позвонили сюда и сказали, что не могут тебя найти. Я позвонила дяде Стиву, но он сказал, что отвез тебя. Клялся, что отвез. Тебя все не было и не было, и я подумала…
Джонни высвободился из ее объятий.
— Из-за чего они проводили перекличку?
Мать погладила его ладонью по щеке.
— Ох, Джонни… — Пальцы у нее были теплые и дрожали. — Это случилось снова.
— Что случилось?
— Еще одна девочка пропала. — Голос у матери сорвался. — Они думают, что ее забрали прямо со школьного двора. Семиклассница. Тиффани Шор.
Джонни моргнул.
— Я знаю Тиффани.
— Я тоже.
Мать ничего больше не сказала, но Джонни знал, о чем она думает. Тиффани Шор училась в седьмом классе. Как и Алисса, когда ее похитили. Он покачал головой, вспомнив слова умирающего. «Я нашел ее». Они относились к его сестре, Алиссе. Не к Тиффани. Не к какой-то другой девочке.
— Этого не может быть, — сказал Джонни, но мать кивала и плакала, и он чувствовал, как остывает надежда. Как все обращается в пепел. — Этого не может быть.
Мать отстранилась, пошатнувшись на каблуках, но прежде чем она успела найти и произнести нужные слова, к ним подошел один из полицейских.
— Сынок, — сказал он и, когда Джонни поднял голову, спросил: — Это кровь у тебя на рубашке?
Глава 7
Солнце уже село, а Ливай все ждал у поломанного тела. Донимали мухи, и палец болел так сильно, что он уже начал подумывать, а не устроил ли Господь ему испытание. В церкви говорили, что такое бывает, но Ливай ничего особенного собой не представлял. На жизнь он зарабатывал тем, что подметал полы. Мир сбивал его с толку и смущал, но голос Бога пребывал с ним семь дней. Голос приходил как шепот и нес покой и умиротворение, когда мир как будто темнел и наклонялся влево. Когда, после недели шепота, голос вдруг умолкал, в голове оставалась дыра, и вот теперь Ливай мог только гадать, почему Господь умолк.
Беглый преступник, он сидел на земле в десяти футах от мертвеца. В бегах Ливай был седьмые сутки.
«Я создал мир за семь дней».
Голос ворвался в Ливая стремительным потоком, но звучал иначе, чем прежде. Он пришел и ушел, и мысль осталась незавершенной. Ливай задержал дыхание и повернул голову, но голос не возвратился. Ливай знал, что не блещет умом — так ему сказала жена, — но и дураком он не был. Преступник и мертвые тела вместе выглядят не очень хорошо. Дорога проходила у него над головой, и Ливай решил, что Господу придется подождать.
Хотя бы в этот раз.
Опустившись на колени перед мертвецом, беглый заключенный проверил его карманы и, обнаружив бумажник, забрал деньги, потому что был голоден. Потом, попросив у Бога прощения, бросил кошелек на землю, повернул тело на спину и сложил руки на груди. Обмакнув палец в липкой крови, изобразил крест на бледном, гладком лбу и закрыл остававшиеся открытыми глаза. После чего помолился Господу о душе умершего.
Прими ее.
Позаботься о ней.
Уже поднявшись, Ливай заметил что-то белое.
То был клочок ткани, зажатый между пальцами мертвеца. Ливай потянул, и тряпица легко выскользнула. Светлая, с неровными краями, она могла быть оторванным или отрезанным кусочком рубашки. В детский палец длиной, грязная и линялая, с пришитой именной биркой. Читать Ливай не мог, и буквы ничего для него не значили, но сама ткань была нужного размера. Он обвязал ею окровавленный палец, затянул потуже, держа один конец зубами, и завязал узел.
Под сенью ивы Ливай поднял обмотанную пластиком ношу и положил на плечо. Для кого-то другого вещь была бы слишком тяжела, и мысль о ней угнетала бы, но в случае с Ливаем дело обстояло иначе. Он не только обладал силой, но и видел цель, и когда пластик зашуршал возле уха, Ливай услышал голос Бога. Он сказал, что Ливай поступил хорошо и что ему нужно продолжать путь.
Через пятьдесят минут после того, как Ливай ушел, на место прибыла полиция.
Машина детектива Ханта въехала на мост и остановилась. Здесь не было жилых домов, не было фонарей. Небо уже почернело, и только на западе вдоль горизонта протянулась багровая линия. Грозовые тучи теснились все ниже, и молния дважды расколола сухое небо, прежде чем издалека прикатили раскаты грома.
Вслед за машиной Ханта вытянулись с включенными мигалками полицейские машины. Поворотные фары осветили мост. Хант повернулся к Джонни, сидевшему с матерью на заднем сиденье. Лица их оставались в тени, и в бьющем сзади свете детектив видел только прядки волос.
— Вы в порядке? — Ему никто не ответил, а мать лишь крепче прижала к себе сына. — Это место, Джонни?
Мальчик сглотнул.
— Вон там. — Он протянул руку. — С той стороны моста. Прямо вниз.
— Повтори еще раз, что именно он сказал. Слово в слово.
— «Я нашел ее». — Голос Джонни звучал будто из могилы. — «Ту девочку, которую похитили».
— Больше ничего?
— Потом он сказал мне бежать. Говорил что-то про парня в машине.
Хант кивнул. Они прошлись по всему эпизоду раз шесть или семь.
— Ничего такого, что указывало бы на то, что он говорит именно о твоей сестре? Ни имени, ни описания, ничего подобного?
— Он говорил об Алиссе.
— Джонни…
— Да!
Читать бесплатно другие книги:
