Список заветных желаний Спилман Лори

Глава 4

Не помню, как добралась домой. Словно в тумане вспоминаю, как, спотыкаясь на каждой ступеньке, я поднимаюсь по лестнице в наш лофт и валюсь на кровать. Следующие два дня я проспала, а при каждом пробуждении принималась плакать.

К утру пятницы я превышаю лимит сострадания, доступный Эндрю. Он садится на край кровати, ослепительно-красивый в черном костюме и белоснежной хрустящей рубашке, и гладит меня по свалявшимся волосам:

– Надо взять себя в руки, малыш. Я понимаю, тебя придавил груз ответственности и ты пытаешься выйти из игры хотя бы на время. – Я открываю рот, чтобы возразить, но он касается моих губ пальцем. – Уверен, ты прекрасно справишься с новой должностью, но вижу, что ты боишься. Ты же сама понимаешь, солнышко, прогуливать четыре дня подряд – это непозволительная роскошь. Когда ты работала в отделе маркетинга, то могла время от времени пофилонить, но теперь все иначе.

– Никогда я не филонила, как ты изволил выразиться!

Внутри у меня поднимается волна раздражения. Он думает, моя работа в отделе маркетинга была пустяком! Впрочем, какая разница, ведь мне все равно дали пинка под зад.

– Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти, – вздыхаю я. – Поверь, я заслужила право спокойно поплакать несколько дней.

– Ты же знаешь, малыш, я всегда на твоей стороне. Просто хочу тебе напомнить: настало время возвращаться в игру.

Я с ожесточением тру ноющие виски:

– Понимаю. Прости. Все эти дни я сама не своя.

Эндрю поднимается, но я вцепляюсь в рукав его пиджака. Настало время сказать ему правду! Мой план открыть все в среду вечером рухнул, потому что мама меня уволила. С тех пор я так и не набралась храбрости рассказать Эндрю, что случилось.

– Прошу тебя, останься со мной дома. Ну пожалуйста. Мы могли бы…

– Извини, детка, не могу. Мои клиенты этого не переживут. – Он осторожно освобождает рукав из моей хватки и приглаживает его. – Постараюсь сегодня прийти домой пораньше.

Скажи ему. Скажи сейчас!

– Подожди!

Эндрю останавливается на полпути к дверям и оглядывается через плечо.

Сердце мое вот-вот выскочит из груди.

– Я должна сказать тебе что-то важное.

Он смотрит на меня с удивлением. Похоже, я поставила его в тупик. Возвращается, снова садится на край кровати и целует меня в макушку, словно я пятилетняя девчонка, которой вздумалось покапризничать.

– Бретт, прекрати дурить! Все, что тебе сейчас нужно, – это вытащить из постели свою восхитительную попку. Компания ждет своего президента.

Он гладит меня по щеке и, прежде чем я успеваю что-то сказать, исчезает за дверью.

Услышав щелчок замка, я зарываюсь лицом в подушку. Черт подери, что делать? Я не стала президентом «Болингер косметик». Я даже не сохранила должность начальника отдела маркетинга. Мой преуспевающий бойфренд всегда придавал значение статусу. Страшно подумать, что он скажет, когда узнает, что отныне мой статус – безработная.

Вскоре после нашего знакомства Эндрю рассказал, что вырос в Даксбери – богатом пригороде Бостона. Меня это ничуть не удивило. У него имелись все признаки преуспевания, которые положено иметь парню из богатой семьи: итальянская обувь, швейцарские часы, немецкая машина. Однако разговоров о своем детстве он явно избегал. У него была старшая сестра. Отец занимался собственным небольшим бизнесом. Вот и все, что мне удалось узнать. Естественно, подобная скрытность возбуждала любопытство.

Как-то раз, после трех месяцев знакомства и двух бутылок вина, Эндрю наконец разоткровенничался. Красный от злости, он признался, что его отец – всего-навсего посредственный столяр-краснодеревщик, так и не сумевший реализовать свои жизненные амбиции. Что до матери, она всю жизнь проработала продавщицей в универмаге «Сейфуэй» в Даксбери.

Эндрю не был отпрыском из состоятельной семьи. Но он из кожи вон лез, чтобы им казаться.

Узнав об этом, я ничуть не была разочарована. Напротив, почувствовала прилив уважения к Эндрю. Уважения и нежности. Богатые родители не устилали его жизненный путь розами. Чтобы добиться успеха, ему пришлось вкалывать, не жалея сил. Я поцеловала его в щеку и сказала, что горжусь им и что теперь, узнав, как много трудностей ему пришлось преодолеть, буду любить его еще сильнее. Но, похоже, мое признание отнюдь не пролило бальзам на его душу, где скромное детство, проведенное в элитном квартале, оставило глубокий шрам. Во взгляде, который он на меня бросил, мелькнуло откровенное презрение. Мой восторг по поводу его трудового происхождения Эндрю счел попросту глупым.

Меня накрывает волна паники.

Бедный маленький мальчик, став взрослым, старательно окружал себя атрибутами успеха, компенсируя таким образом унижение, пережитое в детстве. Любопытно, не являюсь ли я для него одним из подобных атрибутов?

Подъезжая к дому Джея и Шелли, я любуюсь нарядным, как на картинке, Кейп-Кодом. Выложенные кирпичом тротуары обрамляют аккуратно подстриженные кусты, в бетонных кадках красуются растения с оранжевыми и желтыми цветами. В душе моей просыпается зависть, обычно мне несвойственная. Если вспомнить старую пословицу, брату с женой досталось пышное мягкое ложе, а мне – жесткая постель, кишащая клопами.

На заднем дворе, среди зелени, я вижу своего племянника, играющего в мяч. Выхожу из машины и хлопаю дверцей. Малыш поднимает голову:

– Тетя Блет!

Я подбегаю к Тревору, хватаю его в охапку, и мы кружимся чуть ли не до упаду. Впервые за последние дни на моем лице светится улыбка.

– Как этому мальчишке удалось меня развеселить? – спрашиваю я и щекочу его животик.

Тревор хохочет. Во двор выходит Шелли, волосы ее наспех собраны в хвост. На ней подвернутые джинсы, которые, как я подозреваю, раньше принадлежали Джею.

– Привет, сестричка! – говорит она.

Мы с ней были подругами еще до того, как она вышла замуж за Джея. Даже жили в одной комнате в общежитии колледжа. До сих пор, в память о тех временах, иногда называем друг друга сестричками.

– Привет. Ты сегодня не работаешь?

Шелли идет мне навстречу, прямо в домашних шлепанцах:

– Я уволилась.

– Да ты что? – У меня глаза лезут на лоб.

Шелли наклоняется к клумбе и вырывает какой-то сорняк:

– Мы с Джеем решили, так будет лучше для детей. Теперь, когда мы получили наследство, можно обойтись и без моего заработка.

Тревор, соскучившись, начинает извиваться у меня на руках, и я опускаю его на землю.

– Но ты же любишь свою работу! Если вы с Джеем считаете, что детям нужно уделять больше внимания, почему увольняться должна ты, а не он?

Шелли пожимает плечами, глядя на одуванчик в своей руке:

– Но я же мать. Мы оба думаем, что так будет лучше.

– И ты бросила работу. Вот так, сразу.

– Ну да. К счастью, выяснилось, что женщина, которая меня замещала, пока я рожала Эмму, сейчас не работает. – Шелли обрывает с одуванчика сухие лепестки и бросает на землю. – Она очень обрадовалась, узнав, что может занять мое место. Вчера прошла собеседование, а сегодня приступила к работе. Мне даже не пришлось ничего ей объяснять. Видишь, как все здорово сложилось.

Голос ее звучит не слишком убедительно. Догадываюсь: на самом деле все далеко не так безоблачно, как Шелли хочет показать. Моя невестка работала специалистом по нарушениям речи в реабилитационном отделении больницы Святого Фрэнсиса. Помогала взрослым людям, перенесшим черепно-мозговую травму или инсульт, заново научиться не только говорить, но и думать, рассуждать, общаться. Это не просто работа, это призвание, говорила с гордостью Шелли.

– Прости, но мне трудно представить тебя в роли мамаши, безвылазно сидящей дома, – говорю я.

– По-моему, это самая замечательная роль на свете! Почти все мои соседки не работают и занимаются своими детьми. Каждое утро они собираются в парке, устраивают детские праздники, ходят в клуб йоги, где мамы занимаются вместе с малышами. Ты не представляешь себе, скольких радостей были лишены мои дети только потому, что я работала. – Шелли находит взглядом Тревора, который носится по лужайке кругами, раскинув руки. Похоже, он изображает самолет. – Может, став безработным логопедом, я наконец научу собственного ребенка выговаривать все буквы, – смеется Шелли.

Я смотрю на нее без улыбки, всем своим видом показывая, что не разделяю ее оптимизма.

– Представляешь, он до сих пор не может толком сказать, как его зовут, и… – Шелли осекается и смотрит на часы. – Слушай, а сама-то ты почему не на работе?

– Кэтрин меня уволила.

– Вот это номер! Пойду вызову няню.

К счастью для нас, Меган Уитерби, гипотенуза нашего дружеского треугольника, хотя и называет себя риелтором, считает свою работу чем-то вроде приятного хобби и отнюдь не стремится продать как можно больше домов. К счастью для Меган, она практически помолвлена с защитником футбольной команды «Чикаго беарз» Джимми Нортрапом, а он считает комиссионные агента презренной ерундой. Так что, стоило нам с Шелли позвонить ей по дороге в кафе «Буржуазная свинья», она примчалась туда даже раньше нас, словно предчувствовала, что в моей жизни разразился кризис.

«Буржуазную свинью», расположенную в Линкольн-парке, мы удостоили звания нашего любимого безалкогольного кафе. Местечко очень уютное и стильное, повсюду книжные полки, антикварные статуэтки и старинные ковры. И, что особенно ценно, там всегда полно народу и достаточно шумно от постоянной болтовни посетителей. Можно разговаривать, не опасаясь, что тебя услышат посторонние. День стоит теплый, и мы решаем устроиться на улице, тем более что Меган уже сидит там за металлическим столиком. На ней черные легинсы и джемпер с глубоким вырезом, обтягивающий соблазнительные выпуклости, которые, по утверждению Меган, являются ее собственными, «без всяких ухищрений», сиськами. На веках – темно-серые тени, делающие ее прозрачные голубые глаза неестественно огромными, на ресницах – не меньше трех слоев туши. Белокурые волосы, схваченные серебристой заколкой, и нежно-розовые румяна на щеках придают ее облику легкий привкус невинности. В общем, Меган одновременно похожа на девушку по вызову и на юную студентку – сочетание, которое разит многих мужчин наповал.

Меган, не отрываясь, смотрит на экран своего айпада. Нас она даже не замечает. Я хватаю Шелли за рукав:

– Не мешай ей. Ты же видишь, она работает.

Шелли качает головой:

– Обман зрения. – Она подходит ближе и тычет пальцем в экран. – Что и требовалось доказать. PerezHilton.com.

– А-а, привет! – Меган убирает свои солнцезащитные очки со стула, не дав Шелли их раздавить. – Послушайте, ну и дела творятся!

Мы устраиваемся за столиком, заказываем латте и маффины. Меган выкладывает все новости о последнем скандале между Анджелиной и Брэдом и об офигительной вечеринке в честь дня рождения Сури, а потом переключается на Джимми.

– Представляете, он водил меня в «Красный омар». Серьезно! Я вырядилась в утягивающее платье от «Эрве Леже», едва прикрывающее задницу, а он потащил меня в этот чертов «Красный омар»!

Полагаю, каждой женщине неплохо иметь возмутительно самоуверенную подругу, которая одновременно подавляет и заряжает энергией. Подругу, которая сыплет грубыми шутками, заставляя вас хохотать до истерики и при этом испуганно озираться по сторонам, проверяя, не услышал ли это кто-нибудь. Меган именно такая подруга.

Мы с Мег познакомились два года назад благодаря младшей сестре Шелли, Патти. Патти и Меган жили в одной комнате в Далласе и готовились стать стюардессами в «Американ эрлайнс». Но на последней неделе обучения выяснилось, что Меган не в состоянии достать сумку с багажной полки над сиденьем. У нее оказались слишком короткие руки для этого дела! По сей день Меган скорбит по поводу этого дефекта, который в обычной жизни практически незаметен. Убитая горем, она перебралась в Чикаго, занялась торговлей недвижимостью и во время первой же сделки познакомилась с Джимми.

– Спору нет, пирожные в «Красном омаре» классные, но все остальное – полный отстой!

Шелли наконец решает пресечь словоизлияния Меган:

– Мег, я говорила тебе, у Бретт проблемы. Ей нужна наша помощь.

Меган выключает айпад и складывает на столе руки:

– Я вся внимание. Что случилось, киса?

Когда она не слишком поглощена собой, Меган прекрасно умеет слушать. И, судя по ее демонстративно сложенным рукам и устремленному на меня взгляду, она предоставляет мне слово. Пользуясь возможностью, я выкладываю все о мамином замысле полностью разрушить мою жизнь.

– Такие вот дела. Ни денег, ни работы. Только список кретинских целей, которые я должна достичь за ближайший год.

– Да, детка, ты в полном дерьме! – сочувственно тянет Меган. – Послать бы этого адвоката к чертям собачьим. – Она вырывает список из моих рук. – Родить ребенка. Завести собаку. Завести лошадь. – Меган поднимает солнцезащитные очки на лоб и буравит меня взглядом. – О чем только думала твоя мать? Ты что, должна затащить в койку первого встречного и зачать от него?

Я невольно улыбаюсь. Меган, конечно, жуткая эгоистка, но иногда нужно, чтобы тебя кто-нибудь рассмешил. В такие минуты я не променяю ее на десяток матерей Терез.

– Ну зачем ей первый встречный, когда у нее есть Эндрю, – изрекает Шелли и высыпает себе в кофе еще пакетик сахара. – Кстати, что он об этом думает? Готов к переменам? Согласен сделать тебе ребенка?

– Согласен купить тебе лошадь? – вставляет Меган и оглушительно хохочет.

– Согласен, – бурчу я и разглядываю ложку, словно там обнаружилось нечто интересное. – Уверена, он не будет возражать.

В глазах Меган пляшут шаловливые огоньки.

– Слушай, а как вы устроите лошадь в центре Чикаго? В вашем доме разрешают держать животных?

– Рада, что тебе так весело, Мэг, – с укором говорю я и потираю виски. – А мне, к сожалению, не до веселья. Я даже начинаю думать, что у мамы перед смертью помутился рассудок. В четырнадцать лет все подростки мечтают иметь лошадь и собаку. Все девчонки, за редким исключением, мечтают стать училками в школе. И уж конечно, все хотят нарожать детей и жить в большом красивом доме.

Шелли поднимает указательный палец:

– Дай-ка мне еще раз взглянуть на этот список.

Я передаю ей измятый литок, она читает и бормочет себе под нос:

– Сохранить дружбу с Кэрри Ньюсом, влюбиться, поддерживать хорошие отношения с папой. – Шелли поднимает голову. – Некоторые пункты – совсем пустяк.

– Ошибаешься, – прищуриваюсь я. – К твоему сведению, Шелли, мой отец давно умер.

– Значит, твоя мама хотела, чтобы ты вспоминала о нем с любовью, без обиды и упрека. Сходи на его могилу, посади цветочки и все такое. А насчет семнадцатого пункта вообще можно не париться. Ты ведь влюблена в Эндрю, верно?

Я киваю, ощущая в сердце странный холодок. Не помню, когда мы с Эндрю в последний раз говорили друг другу: «Я люблю тебя». Впрочем, это вполне естественно. Редко кто рассыпается в любовных признаниях после четырех лет, проведенных вместе.

– Тогда иди к этому мистеру Мидару и сообщи, что один пункт уже выполнен. Вечером найди ту Кэрри Ньюсом в «Фейсбуке» и напиши ей пару строк. Школьные друзья снова вместе! Бинго! Еще одно очко.

У меня перехватывает дыхание. С того дня, как обиженная Кэрри убежала из моего дома, прошло почти девятнадцать лет. С тех пор мы ни разу не общались.

– А как насчет пункта двенадцать – «Помогать бедным»? По-моему, он самый легкий. Пожертвую что-нибудь в ЮНИСЕФ, и дело с концом, – заявляю я и смотрю на подруг в поисках поддержки.

– Отлично! – восклицает Меган. – Ты закончишь быстрее, чем прыщавый первокурсник.

– Но этот дурацкий ребенок, – вздыхаю я, почесывая переносицу. – И какого дьявола я буду делать на сцене, да еще на огромной? Помните пункт восемнадцать? Да и становиться учительницей у меня нет ни малейшего желания. Не хочу отдавать себя на растерзание ораве неуправляемых подростков.

Меган тянет себя за запястье. Глупейшая привычка, с помощью которой она надеется удлинить руки.

– Не вижу никакой проблемы. Устройся в школу на время, самое большое на пару недель. Помучаешься немного – и до свидания! Еще одна победа!

Я погружаюсь в раздумья:

– На пару недель, говоришь? Что ж, в мамином письме не говорится, что я должна работать постоянно. – Губы мои расползаются в неуверенной улыбке. – Молодцы, девчонки. В понедельник угощу вас мартини. К тому времени я должна получить от мистера Мидара конверт, а то и два.

Глава 5

В понедельник утром, по дороге в офис мистера Мидара, я захожу в цветочный магазин и покупаю букет полевых цветов. Решаю, что буду покупать цветы всякий раз, достигнув цели, поставленной девчонкой, которой я была когда-то. Подчиняясь внезапному порыву, я покупаю букет и для мистера Мидара.

Буквально бурля от нетерпения и возбуждения, я поднимаюсь на лифте на тридцать второй этаж. Представляю, какое лицо будет у маминого адвоката, когда я сообщу ему о своих достижениях. Я врываюсь в его шикарный офис и подхожу к столу Клэри. Она смотрит на меня, как на сумасшедшую:

– Вы хотите поговорить с мистером Мидаром прямо сейчас? Но это невозможно. Он очень занят.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но тут Мидар выскакивает из своего кабинета, словно кролик из норы. Окидывает приемную взглядом, замечает меня, расплывается в приветливой улыбке и делает широкий приглашающий жест:

– Мисс Болингер! Я узнал ваш голос. Входите, прошу вас.

Клэри, разинув рот, смотрит мне вслед. Войдя в кабинет, я вручаю адвокату букет.

– Это мне?

– Кому же еще? Сегодня мне хочется быть щедрой.

– Спасибо, – говорит он и добавляет с усмешкой: – Но на вазу вы все же решили не тратиться!

– Купите сами! – говорю я, пряча улыбку. – Вы же прекрасно знаете, я теперь безработная.

Мистер Мидар обшаривает кабинет глазами и наконец находит керамическую вазу, больше похожую на урну. Вытаскивает искусственные цветы, которые в ней стоят, и бросает в корзину для мусора.

– Да, увольнение в таких обстоятельствах – это мощный удар. Ваша мама играет жестко. Пойду наберу воды, – добавляет он. – Подождите, я быстро.

С вазой в руках Мидар уходит. Я остаюсь одна и пользуюсь этим, чтобы как следует осмотреть кабинет. Из огромного, во всю стену, окна открывается восхитительный вид на южную часть города, раскинувшуюся между Миллениум-парком и Планетарием Адлера. На массивном ореховом столе – компьютер, груды папок и чашка с остатками кофе. Подхожу ближе в поисках фотографии, на которой изображены его красавица-жена, очаровательный малыш и золотистый ретривер. Вместо этого обнаруживаю фото женщины зрелых лет, сидящей на борту яхты. Рядом мальчишка-подросток, судя по всему, ее сын. Наверное, его старшая сестра и племянник. На другой фотографии изображен Брэд собственной персоной, в адвокатской шапочке и мантии. По обе стороны от него – сияющие мужчина и женщина, скорее всего родители.

– Готово, – раздается голос за моей спиной.

Я оборачиваюсь и вижу, как Мидар водружает вазу с цветами на мраморный столик.

– Красота!

– У меня хорошие новости, мистер Мидар.

– Садитесь, прошу вас. – Он указывает на кожаное кресло, изрядно потертое, что придает ему более благородный вид. – Зовите меня Брэд. Нам ведь предстоит работать вместе целый год.

– Идет. А вы меня Бретт.

Он усаживается напротив меня в такое же кожаное кресло.

– Бретт. Мне нравится это имя. Кто решил назвать вас так?

– Мама, разумеется. Она обожала американскую литературу и назвала меня в честь леди Бретт Эшли, героини романа Хемингуэя «И восходит солнце».

– Отличный выбор. А Джоад? Если я не ошибаюсь, это фамилия семейства из романа Стейнбека «Гроздья гнева»?

– Верно! А Джея мама назвала в честь Джея Гэтсби, героя романа Фицджеральда.

– Она была очень образованной женщиной. Мне жаль, что я так мало знал ее.

– Мне тоже.

Он дружески касается моего колена:

– Бретт, как ваше настроение?

– Боевое. – Я судорожно сглатываю. – Стараюсь не думать о грустном.

– Понимаю.

На лицо его вновь набегает тень, как в прошлый раз, когда речь зашла о его родителях. Я воздерживаюсь от вопросов, опасаясь совершить бестактность.

– У меня хорошие новости, – повторяю я, вскидывая голову. – Одной цели из списка я уже достигла.

Брэд молча вскидывает бровь.

– Пункт семнадцать. Влюбиться. Я влюблена.

Он шумно выдыхает:

– Быстро управились.

– Да нет. Мы с моим бойфрендом Эндрю вместе уже четыре года.

– И вы его любите?

– Разумеется, – говорю я и наклоняюсь, чтобы снять листик, прилипший к туфле.

Эндрю невозможно не любить. Он умный, красивый, целеустремленный. К тому же он в отличной физической форме и каждый день бегает трусцой. Почему же я чувствую себя обманщицей, утверждая, что влюблена в него?

– Поздравляю. Позвольте вручить вам конверт. – Он встает и подходит к шкафу с документами. – Номер семнадцать, – бормочет он, перебирая папки. – Вот. Нашел.

Я нетерпеливо приподнимаюсь, чтобы схватить конверт, но Брэд прижимает его к груди:

– Согласно распоряжению вашей мамы…

– Господи боже! Что она еще придумала?

– Простите, Бретт, но она хотела, чтобы я сам вскрывал каждый конверт и читал вам письмо вслух.

Я плюхаюсь обратно в кресло и скрещиваю руки на груди, как обиженный подросток:

– Так открывайте быстрей, не тяните!

Проходит целая вечность, прежде чем он вскрывает конверт и извлекает оттуда письмо. Коротая время в ожидании, я разглядываю его левую руку, рассчитывая увидеть платиновое обручальное кольцо, но вижу только загорелые крепкие пальцы, покрытые редкими волосками. Брэд извлекает очки из кармана рубашки, водружает их на нос и набирает в грудь побольше воздуха:

– «Привет, Бретт! Жаль, что тебе пришлось ехать через весь город, чтобы сообщить, что ты влюблена в Эндрю. Видишь ли, я жду от тебя совершенно другого. Хочу, чтобы ты влюбилась до замирания сердца. Чтобы ты сказала кому-то: „Ради тебя я умру“».

– Что? – Я в отчаянии вскидываю руки. – Она с ума сошла! Я же не героиня сериала! Каждому идиоту известно, что подобная любовь существует только в мыльных операх.

– «Мы часто строим отношения, которые отражают наше прошлое, – невозмутимо читает Брэд. – Эндрю похож на твоего отца и привлекает тебя именно этим, хотя я знаю, ты со мной не согласишься».

Я задыхаюсь от возмущения. Невозможно представить двоих мужчин, которые походили бы друг на друга меньше, чем папа и Эндрю. Эндрю ценит сильных женщин, а папа очень ревниво относился к маминым достижениям. Многие годы ей приходилось скрывать собственные успехи, относиться к ним насмешливо и называть свой бизнес хобби. Но дело разрасталось, мама уже не успевала сама выполнять заказы. Она арендовала помещение и наняла сотрудников. Ее давняя мечта стала явью. А брак с папой распался.

– «Подобно твоему отцу, Эндрю амбициозен, рассудителен и отмеряет свою любовь чрезвычайно скупо, – продолжает чтение Брэд. – Разве ты с этим не согласна? Мне больно видеть, как ты пытаешься смириться с этим, точно так же, как в детстве смирялась с эгоизмом своего отца. Боюсь, пытаясь завоевать его привязанность, ты потеряешь свое истинное „я“. Неужели ты не достойна иметь собственную мечту?»

Слезы застилают мне глаза, вынуждая отчаянно моргать. В голове всплывают воспоминания. Раннее утро, я бегу к озеру. Мне ужасно не хочется окунаться в темную холодную воду, но я делаю это в надежде, что папа будет мной гордиться. Годы спустя я из кожи вон лезла, чтобы добиться успеха в биологии, которую терпеть не могла, так как думала, что это сблизит меня с папой – человеком, чьего одобрения я так никогда и не сумела заслужить.

– «Я хочу одного: чтобы ты была счастлива, – доносится до меня. – Если ты искренне веришь, что Эндрю – мужчина твоей жизни, расскажи ему о своем списке. Если он согласится идти к этим целям вместе с тобой, это будет означать, что я недооценила и его, и силу твоей любви. В таком случае пункт семнадцать можно считать выполненным. Но в любом случае помни: любовь не терпит компромиссов. Возвращайся, когда найдешь истинную любовь, моя дорогая. Она стоит того, чтобы поискать».

Я потираю горло, в котором застрял комок, и говорю нарочито бодрым тоном:

– Отлично. Если так, я вернусь очень скоро.

– Вы уверены, что ваш… мм… друг к этому готов? Что он захочет иметь ребенка? И завести собаку?

– А как же иначе, – заявляю я, грызя ноготь большого пальца.

– «Я тебя люблю», – произносит Брэд.

Я вздрагиваю, но тут же понимаю, что это заключительная фраза из маминого письма. Однако выясняется, что там есть постскриптум.

– Может, стоит начать с пункта восемнадцать – «Выступить на огромной сцене»?

– Очень дельный совет. Пойду запишусь на кастинг в труппу «Балет Джоффри». Да, похоже, у бедной мамы действительно начались проблемы с рассудком.

– «Хотела бы я знать, что ты имела в виду, когда вносила этот пункт в свой список. Скорее всего, балет. Но, может, ты мечтала о роли в драматическом спектакле. В детстве ты с одинаковым увлечением занималась в танцевальной студии и в школьном театре. Увы, став старше, ты бросила и то и другое. Тогда тебе было важнее участвовать в группе поддержки школьной команды по бейсболу. Я не пыталась остудить твой энтузиазм, но все же мне очень хотелось, чтобы ты участвовала в школьных спектаклях, записалась в хор или оркестр. Но ты и слушать об этом не желала. Твои новые друзья не разделяли подобных увлечений, и, как это ни печально, ты оказалась под их влиянием. Куда она делась, эта бесстрашная, самоуверенная девочка, которая не боялась быть в центре внимания?»

Я погружаюсь в воспоминания, которые двадцать лет гнала прочь. Я сижу в своей комнате. На сегодняшний вечер намечено выступление нашей студии современного танца. Я впервые выйду на сцену без Кэрри. Два месяца назад, вскоре после развода моих родителей, ее семья переехала в Висконсин. Охваченная внезапным чувством одиночества, я решаю позвонить своей лучшей подруге. Беру трубку и слышу голос мамы, которая разговаривает по другому аппарату:

– Чарльз, прошу тебя. Бретт тебя так ждет!

– Я же сказал, постараюсь быть. У меня чертовски много дел!

– Но ты ей обещал!

– Может, пришло время, когда ей надо понять: мир не будет вертеться вокруг ее драгоценной персоны, – доносится до меня голос отца. Он фыркает и добавляет насмешливым тоном, который я до сих пор вспоминаю с содроганием: – Лиз, давай посмотрим правде в глаза. Девчонка вряд ли станет звездой бродвейских шоу.

Я выждала с полчаса, позвонила отцу и вздохнула с облегчением, услышав автоответчик.

– Папа, привет, это я. В нашем школьном зале какие-то проблемы с электричеством. Так что никакого выступления не будет.

В тот вечер я вышла на сцену в последний раз в жизни.

Вырываюсь из власти воспоминаний и поднимаю глаза на Брэда:

– По-моему, всякому ясно, куда делась эта глупая девчонка. Всех маленьких девочек с большими мечтами постигает одна и та же участь. Они вырастают. Становятся взрослыми и начинают жить в реальном мире.

Брэд бросает на меня вопросительный взгляд, словно ожидая разъяснений, но продолжает читать:

– «Учитывая все обстоятельства, думаю, тебе стоит ограничиться короткой комической репризой. Так или иначе, этот забавный опыт поможет тебе вырваться из зоны комфорта, в которой ты дремлешь все эти годы. Помнишь, как прошлым летом мы отмечали день рождения Джея в клубе „Третье побережье“? Слушая, как ведущие сыплют шуточками, ты наклонилась ко мне и сказала: „По-моему, легче подняться на Эверест в лабутенах, чем так выделываться“. Меня поразило, какой ты стала застенчивой. Тогда я решила, что не буду вычеркивать этот пункт из твоего списка. Публичное выступление – лучшее средство от робости. Когда ты выйдешь на сцену, исполнится не только твое, но и мое заветное желание».

– Этого не будет! – ору я и сверлю Брэда глазами в отчаянной надежде, что он все же примет мою сторону. – Я не могу. И не хочу. У меня нет ни малейшего желания смешить людей.

– Может, все дело в том, что вы давно не практиковались.

– Послушайте, я не собираюсь превращаться во вторую Эллен Дедженерс, или как ее там. Ни за какие блага на свете я не буду строить из себя посмешище! Давайте перейдем к плану Б.

– Бретт, поверьте, никакого плана Б не существует. Если вы хотите выполнить волю вашей матери – и получить наследство, – вам придется достичь всех целей, перечисленных в списке.

– Нет! Неужели вы до их пор не поняли? Я не собираюсь выполнять ее волю.

Брэд встает и подходит к окну. Мне виден его профиль на фоне небоскребов, безучастный, как у греческого философа, постигающего тайны бытия.

– Элизабет убедила меня в том, что все это делается исключительно ради вашего блага, – произносит он. – Она предупреждала, что некоторые пункты могут вызвать у вас… скажем так, растерянность. Но я не ожидал, что эта растерянность будет так велика. – Он приглаживает волосы и поворачивается ко мне. – Бретт, поверьте, мне искренне жаль, что пришлось доставить вам столько затруднений.

Голос его мягок и полон неподдельной тревоги. Я немного сбавляю обороты:

– Вы тут совершенно ни при чем. Это мама вообразила, будто действует мне во благо. Решила, что даже после своего ухода может изменить траекторию моей жизни.

– Ваша мама считала, что вы несчастны?

– Теперь я понимаю, что да. Хотя это глупо. Она редко видела меня без улыбки на лице. Мама часто говорила, что я, наверное, улыбалась даже у нее в животе.

– Но что скрывалось за этой улыбкой?

Этот неожиданный вопрос, произнесенный едва слышно, захватывает меня врасплох. Ответ застревает на языке. Перед глазами встает лицо маленького Тревора. Он хохочет во все горло, и на его пухлых румяных щечках играют веселые ямочки. Мама как-то сказала, в детстве я была такой же хохотушкой. Интересно, куда она ушла, эта блаженная радость? Наверное, туда же, куда и детская самоуверенность.

– Я совершенно счастлива, – наконец обретя дар речи, заявляю я. – И у меня есть все, что нужно для счастья.