Космическая тетушка Хаецкая Елена
Бугго вскочила на погрузчик рядом с Мальком, и ночной город заплясал вокруг них на покачивающихся фундаментах, а небо, исчерканное метеоритами, мигало и переливалось, как медуза, выброшенная штормом на светящийся лист рекламы.
Охта заснул, измученный алкоголем, побоями и ревностью. Бугго при каждом вдохе вспоминала запах губ Алабанды, и Острова наполняли ее сознание странными грезами.
Спустя сутки по эльбейскому счету «Ласточка» вошла в атмосферу Вейки. В маленьком космопорту ее ждали. Оркестр из пяти человек, коротконогих, с бочкообразными телами, сыграл кратко, устало, отсалютовал воздуху инструментами и ушел. Оркестранты были затянуты в черную кожаную одежду, которая облепляла их и подчеркивала все многочисленные жировые складки на спине и вокруг талии.
Бугго, стоя на трапе с папкой под мышкой и планшеткой за поясом юбки, озабоченно смотрела на приближение военной развозки, выкрашенной в серый цвет. В развозке сидело несколько человек, за пультом управления – солдат, сгорбленный, клюющий носом приборную доску. Едва развозка замедлила ход, из нее выскочил молодой офицер – безупречный, строгий красавец. Затем, уже после полной остановки, наружу выбрался пожилой, рыхлый, в штатском, но с орденами; а последним, настороженный, явил себя господин Амунатеги.
Бугго приветствовала их с утомленным видом и сбежала по трапу, легко перебирая ногами ступени.
Пожилой, с орденами, небрежно ответил на ее приветствие, посипел астматически и наконец спросил:
– Поломка… насколько серьезна?
– Неполадки в двигателе! – звонким голосом отвечала Бугго, и ее глаза оловянно блестели. – Неустойка вычтена из жалованья механика!
Она порылась в бумагах, сложенных в папку, извлекла оттуда лист с чертежами двигателя и схемой поломки (вышедшие из строя детали помечены красным), лист с актом о ремонте за подписью Бугго, лист с указом о вычете неустойки из жалованья механика за подписью Бугго и неряшливой каракулиной, оставленной вечно промасленными пальцами Малька. Все эти документы Бугго подала пожилому. Тот взял бумаги, подышал над ними, но говорить передумал, вернул Бугго и просто кивнул.
– Разрешите производить отгрузку? – спросила Бугго.
Пожилой махнул рукой и заковылял обратно к машине, в которую уселся с нескрываемым облегчением, а Бугго перешла в распоряжение безупречного мужчины, который оказался адъютантом пожилого.
– Младшекомандующий Тоэски! – представился он, салютуя с подчеркнутой небрежностью и глядя мимо Бугго.
– Капитан Бугго Анео! – сказала Бугго, отбрасывая руку от своего виска так резко, словно обожглась. Нарочитый жест, принятый среди офицеров военного флота Эльбеи, кастовый знак замкнутой среды.
Тоэски на мгновение замер. Застыли зрачки в его глазах, чуть опустились уголки губ. Затем он взял у Бугго акт сдачи-приемки груза, ввел в свою планшетку данные описи и вместе с капитаном нырнул в трюмы «Ласточки».
Амунатеги, не удостоенный ни единым взором, без приглашения полез следом. Ему не препятствовали, но Хугебурка, который встретил комиссию военного ведомства внутри корабля, не выпускал этого человека из поля зрения ни на миг.
В грузовых отсеках царил полный порядок. Бугго пришлось заплатить упаковщицам в порту Бургариты, чтобы те за два коротких дня ликвидировали разгром, произведенный Хугебуркой. Пломбы вполне удовлетворительно подделали местные фальшивомонетчики. Молодой господин Тоэски осматривал контейнеры, делал у себя пометки, рисовал на ящиках значки мелками и кивал, кивал. После каждой принятой партии он связывался с начальством по устройству внешней связи и докладывал о ходе работ. Ангары уже распахнули ворота и выпустили на волю бойкие погрузчики. Прибыла высокая машина с лентой автотранспортировки; вокруг нее бродили солдаты с недовольными, сонными лицами.
Амунатеги таскался за Бугго и Тоэски, время от времени вступая в разговор. Отвечая ему, Бугго всякий раз показывала, что успела позабыть о его присутствии и крайне удивлена, услышав его голос. Амунатеги пытался выведать, что известно экипажу «Ласточки», а что ему неизвестно. Хугебурка понимал: этот гладкий господин до последнего надеется, что им удалось каким-то образом отбиться от пиратов и что они ничего не знают об истинном содержимом голубых контейнеров. И тогда Амунатеги останется только подменить одни стандартные контейнеры другими, а гранаты доставить по назначению тем, кто заплатил ему за транспортировку.
– Могу ли я поговорить с вашим механиком? – спросил Амунатеги любезно. Он улыбался и моргал вполне невинно.
Тоэски трогал пломбы, быстро чертил мелком номер за номером и делал у себя пометку за пометкой. Славно, весело щелкали клавиши планшетки, дело шло.
– Для чего вам наш механик? – удивилась Бугго, в очередной раз взглядывая на Амунатеги так, словно ожидала увидеть у себя в трюме что угодно, только не это.
– Я и сам механик по первому образованию, – пояснил Амунатеги. – Мне интересно, как вы справились с поломкой в условиях космического перелета. Помню, что это очень непростое дело.
Хугебурка хотел вмешаться и напомнить Амунатеги, что все это его не касается, но Бугго опередила:
– К несчастью, это невозможно. Мучимый угрызениями совести, наш механик покончил с собой.
И тут Амунатеги надломился. Глаза его метнулись в сторону, губы посинели – как тогда, на Хедео, когда едва не попадали с полок голубые контейнеры.
Против воли у него вырвалось лягушачье:
– Как? Как?
Бугго открыла рот, намереваясь сказать: «Бросился в атомный реактор», но тут уж Хугебурка успел раньше:
– Повесился на подтяжках.
– Зеленая партия, триста штук, – бодро рапортовал Тоэски, идеальный мужчина.
В устройство внешней связи слышно было, как тяжело дышит заслуженный старик в орденах.
Они перешли в следующий отсек, где на полках, прочно пристегнутые ремнями, стояли голубые контейнеры.
Спустя годы Бугго представляла себе эту сцену не плавно, не как последовательную смену минут, перетекающих одна в другую, но как череду прыжков и замираний. Стеллажи с ровными кубами голубого цвета, запрокинутое лицо Амунатеги, красавец-адъютант с куском мела в длинных пальцах. Затем – лента автопогрузчика, проникшая в трюм «Ласточки», и муравьиное переползание по ней контейнеров, помещенных в стандартные ячейки. Подневольные руки в солдатской форме, хватающие груз и переправляющие его на кары (и все время, непрерывным жалким фоном – лицо Амунатеги и его безмолвный крик, обращенный к солдатам: «Осторожнее! Осторожнее!») Хугебурка, беспощадный, с тухлым видом, не отстающий от Амунатеги ни на шаг. И, наконец, старик в орденах, пожимающий Бугго руку своей ужасной жесткой клешней – после того, как все контейнеры отгружены и последняя подпись поставлена.
– Вот и все, – молвила Бугго, возвращаясь на корабль. – Улетаем, как только дадут разрешение.
– А когда они дадут разрешение? – спросил Хугебурка, поправляя что-то на стене грузового отсека, освобожденного от голубых контейнеров.
– Как только произведут вскрытие всех ящиков и завершат визуальное обследование груза, – пояснила Бугго и хихикнула. – Ну, нам-то беспокоиться нечего. Мы – честные люди. У нас все полностью соответствует накладным.
Хугебурка отошел в сторону, и Бугго увидела на стене небольшой портрет Нагабота с траурным бантом в уголке.
– Очень мило, – одобрила она. – По-домашнему и с душой. Этот человек, в конце концов, подарил нам немало незабываемых минут.
– А ребенок у него противный, – вспомнил Хугебурка.
Бугго потянулась, хрустнула косточками. Хугебурка сел на пустую полку, согнулся.
– Я вас хотел спросить: дорого вы заплатили за заказ?
– А! – Бугго махнула рукой. – Дележка денег всегда волнительное занятие. Взрослые люди ведут себя как дети и глупо острят.
– Вы не ответили, – настойчиво повторил Хугебурка.
– Алабанда разместил заказ на собственном заводе. Изготовить муляжи гранат по образцу из такого дешевого материала, как литой пластик и песок, при том уровне производства… Боже, он должен был прислать мне счет! – Она схватилась за планшетку. Там действительно мигало: «Заказ АЛНО-6: гранаты, муляж, наполнитель песок. Общая стоимость – 632 экю. С любовью, Алабанда».
Бугго отбросила планшетку Хугебурке на колени, зевнула.
– Устала, – сообщила она. – Иду к себе.
В каюте капитана сидела Тагле. Две пустых бутылки валялись на полу, отвратительные и бесстыдные, как пьяные девки. Тагле сосала из кожаного бурдючка какое-то крепкое, пахнущее ягодами пойло, водила глазами из стороны в сторону, а по ее разрисованным щекам текли обильные слезы. При виде капитана она вскочила, держа бурдючок зубами, и стала ломать руки, а затем метнулась к выходу и угодила в объятия Бугго.
Бугго Анео схватила ее за плечи и насильно усадила обратно на кровать. Тагле, не разжимая зубов, замычала.
Бугго призадумалась.
– Ты ведь напилась? – спросила она. – Очень мило!
Девушка с готовностью кивнула.
– Дай! – Бугго выдернула из ее зубов бурдючок и глотнула сама. – Тебе Калмине дал? Или Охта?
Она покачала головой.
Бугго пососала еще из бурдючка.
– Иди спать, Тагле. Мы скоро улетаем отсюда.
Узорные руки, как змеи, поползли к Бугго по воздуху. Они извивались и кружились, они, как чудилось Бугго, свивались кольцами и наконец ухватили ее за край форменной юбки. Пальцы с короткими пестрыми ногтями теребили подол, тискали и щипали его, а слезы непрерывным потоком стекали сверху, капая со скул, носа, подбородка.
– Знаешь что, – сказала Бугго, – давай лучше петь.
Когда Хугебурка спустя час зашел к капитану – сообщить, что проверка груза полностью завершена и власти Вейки дают добро на вылет «Ласточки», – он обнаружил Бугго и Тагле сидящими рядом на кровати. Обняв друг друга и раскачиваясь, они весело мычали какой-то разудалый припев.
Завидев Хугебурку, Бугго высвободилась и встала. Капитана чуть шатало.
– Амунатеги вылетел с Вейки на собственном корабле, – сообщил Хугебурка.
– Когда? – Бугго сразу хищно подобралась.
– Несколько минут назад.
– Откуда вы знаете?
– Подключился к оперативной информации космопорта.
– И куда он, по-вашему, направляется?
– А давайте за ним проследим, – предложил Хугебурка.
Бугго широко зевнула.
– Я переоденусь. Вылетайте. Буду в рубке… скоро…
«Ласточка» проделала немалый путь, когда Бугго Анео, свежая и веселая, появилась наконец в рубке.
– Выспались? – приветствовал ее Хугебурка.
Она плюхнулась на топчанчик, где ждала ее плоская мисочка чоги.
– Послушайте, Хугебурка, вы когда-нибудь устаете?
– Я же боевой офицер, отличник Академии, – напомнил он. – У меня высший балл по личной выносливости.
– Какой вы злой.
– Госпожа Анео, я устал много лет назад, – сказал Хугебурка. – И вряд ли когда-нибудь отдохну. Разве что вы меня угробите своими авантюрами.
– А еще вы скучный. Куда мы летим?
– К Бургарите, судя по курсу, избранному господином Амунатеги. Вам все еще интересно?
– Еще бы!
– Прекрасная пора – молодость, – сказал Хугебурка. – Пойду-ка я спать. Разрешите идти, госпожа капитан?
– Разрешаю, – позволила Бугго и, встав, отсалютовала так, как научил ее Хугебурка.
– Ох, ох, – сказал Хугебурка и вышел из рубки.
– Вот тогда я и видела человека, у которого вместо сердца была бутылка арака, – сказала тетя Бугго, рисуя в своей тетради ветку, на которой вместо листьев висели и кровоточили сердца. – Амунатеги лежал головой на столе в том самом качающемся портовом кабачке, где мы наквасились в первый свой прилет на Бургариту. Когда мы вошли туда, он был уже мертв. Это было очень заметно, хотя обычно пьяные похожи на мертвых. Но Амунатеги лежал как-то уж очень безрадостно. Хугебурка взял его за волосы и опрокинул на спину.
– А тебе понравилось то, что вы увидели? – спросил я. – Только честно?
Она сморщила нос.
– Довольно противно. Что-то в этом было противоестественное. Но вообще мы были удовлетворены.
– Но есть ли в этом хоть что-то от любви Христовой? – не унимался я.
– От любви – ничего, – серьезно ответила Бугго. – Но что-то от веры – несомненно. В конце концов, господина Амунатеги погубили его собственные грехи, а злодеи, вроде нас и Алабанды, послужили лишь орудием. Не следует недооценивать роль злодеев в Божьем замысле.
И она сунула в рот огромный липкий ком сладких крошек.
Часть шестая
Только став значительно старше, я сумел по достоинству оценить склад теткиного ума. Бугго Анео всегда мыслила как стратег. В глубине души она догадывалась о том, что ее вечная молодость на самом деле отнюдь не вечна и когда-нибудь закончится – и тогда ей придется жить в отцовском доме, в окружении незнакомых людей, которые родились и выросли в ее отсутствие.
Самый верный способ обеспечить себе одинокую старость – должно быть, подумала она. И нашла изумительный выход из положения: она заслала в наш дом своего агента, проводника пиратского духа, – бессловесную Тагле.
После неожиданной смерти мамы в доме Анео поднялась настоящая сумятица. Дети, и господские, и слуг, ревели в голос. Младшая сестра Кнойзо перепугалась до смерти и несколько часов с криком бегала по комнатам. Женщины и слуги давились слезами по углам. То и дело являлись агенты разной степени напористости: страховой, из погребальной конторы, гробовой архитектор, поминальный поэт…
Среди этого столпотворения отец расхаживал совершенно спокойный и деловито распоряжался похоронами. Был чрезвычайно озабочен соблюдением всех мелочей и твердо настаивал на каждом своем решении касательно предстоящих церемоний. Например, он отхлестал по щекам кондитера, который внес в дизайн поминального торта какие-то собственные идеи. Несколько часов папа совещался с агентом насчет гроба. Распорядился непрерывно поить кентавров, чтобы те играли печальные мелодии круглосуточно, сменяясь на посту: двое днем и двое ночью. И ни разу не заплакал.
Дедушка счел это очень дурным знаком. Время от времени старик выбирался из своих комнат и нарочно цеплялся ко всему, чтобы вызвать папу на скандал. Дедушка находил, что такие взрывы полезны. «Когда твой отец был маленьким, – рассказывал мне потом дед, – он иногда впадал в ступор. По целым дням, бывало, молчит и в лице не меняется. Ну, отругаешь его как-нибудь особенно зло и несправедливо или просто стукнешь несколько раз ни за что – он и в слезы. А там, глядишь, полегчает, и опять ребенок как ребенок».
Но только не тогда, когда умерла мама. Отец упрямо коснел в своем окаменении. Он и до сих пор отчасти такой. Какая-то часть его души окаменела навсегда.
Сестры рыдали взапуски, пока брат Гатта не возглавил их и не начал распоряжаться. Уж не знаю, чем он их занимал. По-моему, именно тогда Одило, Марцероло и Кнойзо разбили в саду очень кривую маленькую клумбочку, похожую на птичью могилку, – ее потом называли «Детским Садом», хотя на ней отродясь ничего путного, кроме одного очень красивого сорняка, не росло.
Вот в те-то дни в нашем доме и появилась некая неизвестная женщина. Никто так и не понял, каким образом она проникла в усадьбу Анео и почему не отправилась прямиком в господский дом, а вместо этого предпочла спрятаться в глубине сада, где и обнаружили ее дети. Она обитала среди кустов и заросших тиной прудов, судя по всему, не первый день. Мои сестры пришли от своей находки в неистовый восторг.
На незнакомой женщине был летный комбинезон, изумительно грязный. Невозможно было понять, молода она или стара, хороша или безобразна: она все время гримасничала и терла лицо ладонями, размазывая по нему мокрую землю. Когда дети окружили ее, она метнулась из стороны в сторону, потом опустилась на корточки и замотала головой.
И снова Гатта решил взять ситуацию в свои руки. Он выступил вперед и провозгласил, обращаясь к незнакомке:
– Ты – в саду семьи Анео, знаешь это? А теперь немедленно отвечай: кто ты!
Неожиданно она вскочила с громким ревом и протянула к детям растопыренные пальцы. Сестры, вереща, разбежались, а Гатта ловко увернулся, подхватил с земли палку и двинулся навстречу чужой женщине.
Она вызывающе захохотала, откинув назад голову. Гатта огрел ее палкой. В тот же миг от ее свирепой веселости не осталось и следа: она завизжала, разбрызгивая слезы, и бросилась удирать. Гатта с боевым кличем погнался за ней.
Он настиг ее в чаще и повис на ее длинных сальных волосах. Она громко закричала и повалилась спиной вперед, с явным намерением раздавить прилепившегося к ее плечам ребенка. В последний момент Гатта выпустил ее и откатился в сторону.
Она упала. Повернула голову. Гатта лежал рядом и смотрел на нее. Потом она чуть улыбнулась.
– Ты кто? – спросил Гатта. – Ну? Я не обижу. Кто ты, а?
Вместо ответа она разинула рот, и Гатта увидел, что у женщины нет языка. Это было уже чересчур: мальчик завопил и, вскочив на четвереньки, спасся бегством.
Отец стоял у входа в дом, смотрел на беседку, слушал печальную музыку кентавров в исполнении надтреснутой трубы, и что-то пил. Что-то мутное, зеленоватого цвета.
Завидев мальчика, взъерошенного, выпачканного и сильно напуганного, отец вытянул к нему руку и велел остановиться. Гатта замер, тяжело дыша.
– Я внимательно слушаю, – медленно проговорил отец. – Что ты скажешь?
– О чем? – выпалил Гатта.
– С кем ты подрался?
– Там, в саду, какая-то женщина… Она без языка. Она мне показала свой рот.
– Приведи ее сюда, – велел отец.
Гатта молча уставился на него. Но отец уже не видел старшего сына, взгляд его расплылся, сделался неопределенным: отец думал о чем-то своем и погружался в воспоминания все глубже, все безнадежней.
Тогда Гатта повернулся и побрел обратно, к саду, навстречу жуткой женщине.
Она ждала его на том самом месте, где они расстались. Сидела, расставив ноги, точно пластиковая кукла, и таращилась вокруг. Завидев Гатту, она улыбнулась, и он сразу понял, что она не старая и вовсе не безобразная. Просто чумазая и сильно напуганная одинокая женщина.
Гатта плюхнулся рядом с ней.
– Привет, – сказал он.
Она покивала, фыркая.
– Кто же ты такая? – задумчиво вопросил Гатта. Тут его осенило: – Ты писать умеешь? Я еще не очень хорошо умею. Только большими буквами. Не скорописью. Или на планшетке. Но если ты напишешь на земле, я разберу.
Она задумчиво покачала головой. Потом вдруг махнула рукой каким-то отчаянным жестом, словно желая сказать: «была – не была!» – и принялась расстегивать комбинезон.
Гатте сделалось нехорошо: он боялся, что она сейчас разденется догола и что-нибудь дикое отмочит. Начнет дразнить, к примеру. Он пересилил себя и коснулся ее нечистой ладони.
– Хватит. Я велю, чтоб тебя устроили и накормили, слышишь? Я все сделаю.
Она снова покачала головой и оттолкнула его руку.
Гатта с тоской решил ждать, что будет дальше.
А дальше она вытащила из одного из внутренних карманов запечатанный конверт и показала его с торжеством. Гатта взял конверт. Женщина следила за ним настороженно – как кошка, у которой хозяин берет полюбоваться новорожденного котенка.
– Что это? – Гатта понюхал конверт. Пахло почему-то машинной смазкой.
Женщина быстро отобрала у него письмо.
– Хорошо, – вздохнул Гатта. – Я отведу тебя к отцу. Мой отец – господин Анео. Он решит, что с тобой делать. Ты отдашь письмо ему. Да?
Она кивнула, сразу просияв. Гатта встал, взял ее пальцами за рукав. И так, придерживая незнакомку, точно неприятную на ощупь вещь, провел ее через весь сад и представил отцу.
– Что это? – вопросил господин Анео.
Женщина резко выбежала вперед, несколько раз поклонилась – на разные лады, а затем подала ему письмо.
Отец повертел письмо, глянул на заискивающе улыбавшуюся женщину, на конверт, а затем, искивив губы, проговорил:
– Ну конечно! Я должен был сразу догадаться… Бугго.
Женщина отбежала назад и устроилась рядом с Гаттой.
Бугго писала:
«Дорогой братик, я получила известие о твоей беде. Я могла бы сказать тебе в утешение, что у тебя все равно осталась еще здоровенная куча других родственников, не говоря уж о паре десятков детей, которых ты успел зачать за те годы, пока мы не виделись. Но я знаю, что такие вещи не утешают. Поэтому я решила оказать тебе единственную помощь, какая только возможна в подобной ситуации от заботливой старшей сестры. Присылаю твоему младшенькому идеальную няньку, которая навсегда избавит тебя от хлопот по воспитанию хотя бы одного ребенка. Она не может говорить, поскольку получила травму языка, зато отлично слышит, обладает недурной реакцией, не сентиментальна, устойчива к спиртному и исключительно предана команде. Навеки твоя – любящая сестричка Бугго Анео, капитан «Ласточки».
Отец поднял голову, перевел взгляд с листка на приплясывающую от нетерпения незнакомку.
– Ты знаешь содержание письма?
Она сделала крайне неопределенный жест, который можно было истолковать и как «да», и как «нет».
– Тебя прислала Бугго?
Лицо женщины озарилось радостной улыбкой.
– Она говорила тебе, зачем?
Женщина вытянула губы трубочкой и испустила тонкий протяжный вопль, очень похожий одновременно и на младенческий плач, и на рыдание семейного призрака, запертого в заплесневелом склепе.
Отец поморщился и обратился к Гатте:
– Пусть ее умоют, переоденут и поместят в новой детской. И в ближайшие пять лет я не желаю ничего слышать ни о младенце, ни о его кошмарной няньке. И пусть мне принесут еще выпить.
Гатта в точности выполнил распоряжение. Пока новоиспеченная няня смывала с себя грязь и сражалась с колтунами в косах, Гатта сторожил ее под дверью. Будучи старшим братом, он желал лично убедиться в нянькиной благонадежности.
На самом деле самой старшей среди детей была Одило; Гатта шел сразу за ней, после Гатты – Марцероло и Кнойзо и последним при крайне мрачных обстоятельствах появился я. Но Одило как девочка не могла тягаться с Гаттой, поэтому он легко и естественно присвоил все права старшинства и при случае охотно брал командование на себя.
Нянька вылупилась из ванной, точно бабочка из слюнявого кокона: благоухающая, молодая, в ярко-фиолетовом с золотыми полосами платье, которое облепляло ее фигуру так, что она едва могла переставлять ноги. Синие глаза няньки, устрашающе яркие на темном лице, нахально сияли.
– Н-да, – проговорил Гатта, чуть отступая. – А тебе рассказывали, сколько лет тому мужчине, которому ты должна понравиться?
Она сморщила нос и выставила чуть согнутый мизинец.
– Ладно, – смилостивился Гатта. – Ты права. Все маленькие дети любят яркое. Ты придешься ему по душе. Идем.
Она все глядела на него, не мигая, словно желая внушить нечто. Но Гатте было не до того. Он схватил няньку поперек живота и поволок, подталкивая коленями, в детскую, где надрывался возмущенный младенец.
Отец, конечно, преувеличивал, когда утверждал, будто не хочет видеть ни меня, ни мою няньку. Очень даже хотел он нас видеть, потому что приходил в детскую тем же вечером. Проверял, как идут дела. Нянька потом очень любила разыгрывать передо мной пантомиму: «Явление господина Анео к новорожденному Теоде». С исключительной выразительностью она показывала, как отец входит в комнату и настороженно оглядывается по сторонам; как она, нянька, являет наилучшие свои манеры и извиваясь всем телом кланяется и низкопоклонничает, как господин Анео наконец начинает улыбаться, как протягивает руки и осторожно берет младенца. Словом, чрезвычайно умилительно.
Наслаждаясь нянькиным спектаклем, я всегда как-то забывал о том, что младенец – это я сам, и в груди у меня все начинало трепетать от радости и сострадания. Мне было очень жаль и бедного папу, и несчастного младенца, который, естественно, никак не понимал, почему его не любит мама, и даже няньку, которую тетя Бугго не дрогнувшей рукой отправила в незнакомую семью и заставила ухаживать за чужим ребенком…
Несмотря на весь трагизм ситуации, все поразительно скоро улеглось и пришло в гармонию: я сделался полноправным членом семьи, мама – добрым золотистым Ангелом, отец – тихим тираном, а нянька – моим лучшим другом.
И когда тетя Бугго наконец вернулась в фамильное гнездо, малолетние единомышленники были ей там обеспечены. Точнее, один единомышленник, зато какой! В те годы я был готов пойти за тетю Бугго в огонь и воду.
– Я вечно забывала о том, что не весь мир от меня в полном восторге, – призналась мне как-то раз тетя Бугго. – На «Ласточке» я привыкла ко всеобщему преклонению. Я была для них и сестрой, и матерью, и командиром, и духом корабля, и мистической возлюбленной… Я принадлежала им безраздельно, а они были частью меня. Живя в такой обстановке как-то перестаешь помнить о том, что далеко не все видят в тебе Прекрасную Даму. Кое для кого ты остаешься просто пронырливой бабенкой, норовящей перехватить выгодный фрахт прямо под носом у конкурента. И этот конкурент мало что от тебя не в восторге – он готов гнаться за тобой через несколько секторов и вырваться за пределы обитаемого круга, лишь бы проделать несколько отверстий в твоем корпусе…
– В корпусе Бугго Анео или в корпусе «Ласточки»? – уточнил я.
Бугго подумала немного и ответила:
– И так, и эдак. Это – вещи абсолютно взаимосвязанные…
Тот человек на Даланнео, в порту. Он-то совершенно не был в восторге от Бугго! Более того, она была ему отвратительна. Он ненавидел ее. Не уважал как достойного врага, не злился на нее как на красивую недоступную женщину, – нет, он брезгливо кривил губы и с отвращением цедил: «Ты об этом еще горько пожалеешь, белобрысая стерва…»
Его звали Еххем Ерхой. Эльбеец, как и Бугго, и тоже знатного рода. Капитан большого торгового корабля «Барриера». Выше Бугго почти на голову, благополучный, победительный мужчина. Бугго таких всегда терпеть не могла. Но все равно ей хотелось его покорить. Чтобы и он, как все остальные, смотрел ей вслед и думал: «Вот идет Бугго Анео, сущая чертовка. Говорят, она сумела посадить корабль, который развалился на куски еще в космосе. Говорят, она – большая приятельница кровавого диктатора Гирахи, которому некогда спасла жизнь. Говорят, ее побаиваются даже пираты с Бургариты…»
Ничего подобного Еххем Ерхой не думал. Потому что за сутки до его появления в порту Даланнео Бугго перехватила фрахт, негласно предназначенный для Ерхоя.
Даланнейская светящаяся древесина для Стенванэ. Когда в портовой конторе прозвучали эти слова, Бугго даже задохнулась. Произнесший их чин посмотрел на Бугго кисло, поправил свой огромный, наполовину закрывающий уши, жесткий воротник с золотым шитьем (на Даланнео портовыми перевозками ведают военные), затем вздохнул и добавил:
– В принципе, я оказываю вам дурную услугу, капитан Анео, поскольку этот груз традиционно возит у нас капитан Ерхой. Неписаные правила, понимаете?
Он снова вздохнул.
«Интересно, как такой сугубо штатский человек сделался портовым чином? – размышляла между тем Бугго. Она нарочно переключила мысли на совершенно отвлеченную тему – чтоб хотя бы в малой степени утихомирить свое волнение. – Он ведь боится. Боится этого Ерхоя. Да и меня, пожалуй, тоже».
И послала своему собеседнику обольстительную улыбку.
Портовый чин посмотрел, как блестит клычок Бугго, выставленный в ухмылке, как сверкают ее белые глаза, и тихо, обреченно вздохнул.
– Я сообщаю вам о наличии этого фрахта прежде всего потому, что таковы общие правила: следует извещать капитанов о всех наличествующих предложениях… – продолжал он, нервно потыкивая палочкой в свою планшетку. – Но если между нами, – он лег грудью на край стола и просительно заглянул Бугго в глаза, – то вам бы лучше отказаться и предпочесть овощи для Варидотэ… Очень неплохое дело, кстати. Условия почти конфетные. Подумайте!
– Продолжайте насчет древесины, – распорядилась Бугго. – Просто так, для сведения. Разумеется, я еще подумаю.
Чин перевел взгляд на Хугебурку, словно прося его – как мужчина мужчину – вмешаться и урезонить капризную дамочку. Хугебурка внимательнейшим образом изучал сводки перемещений грузов в Шестом секторе. Сводки были позапрошлогодние, планшетка старая, она то искрила и кололась током, то проглатывала половину букв, так что разобраться в написанном было почти невозможно.
– А? – сказал Хугебурка, поднимая голову и откладывая планшетку. – Простите, я отвлекся. Разумеется, светящаяся древесина для Стенванэ – изумительно хороший фрахт. Желательно только ознакомиться с суммой страховки и прочими подробностями.
Бугго устремила на чиновника торжествующий взор.
Тот сказал:
– Я вас предупредил.
– Мы ведь не нарушаем закон? – осведомилась Бугго ледяным тоном. – Надеюсь, на Даланнео еще не издан закон, согласно которому исключительное право на данный фрахт принадлежит господину Ерхою и никому более?
– Негласные законы тоже бывают важны… – уныло протянул чин. – Впрочем, поступайте как знаете. – Неожиданно он приободрился. – В конце концов, давно следовало дать бой этому Еххему Ерхою на его же территории. В самом деле!
Он взялся за документы и начал что-то быстро подсчитывать. Время от времени он поправлял воротник, затем отстегнул и бросил рядом на стол. Бугго сочувственно сказала:
– Да, не слишком удобная форма.
Чин на мгновение оторвался от своих подсчетов.
– Форма, моя дорогая капитан Анео, никогда не бывает удобной. Это делается нарочно – для духа самодисциплины. Господин Хугебурка может подтвердить. Вы ведь бывший военный, господин Хугебурка?
– Неужели это так бросается в глаза? – удивился Хугебурка.
– Нет, – сказал чин с хмурой улыбкой. – Вы меня не помните. Мы с вами вместе служили на «Стремлении». Я был тогда кадетом… Вы меня не помните. Зато я вас помню. Боцманюга из вас был – жуткий. Знаете, я вас боялся. Особенно потом, когда вас снова повысили. – Он снова улыбнулся и стал жалким.
Хугебурка каменно проговорил:
– Напротив, я отлично вас помню.
– Я ушел с военного флота, – продолжал чин, – перевелся в торговый. Потом получил назначение в этот порт. Здесь хорошо. Даланнео – спокойная планета.
– Вы сменили гражданство?
– Нет, просто служу как вольнонаемный. Бывает интересно.
– Расскажите про этого Ерхоя, – попросил Хугебурка.
Бугго вмешалась:
– Лично мне это совершенно неинтересно. Лучше дайте документацию. Я пока буду читать. Рассказывайте вполголоса, пожалуйста, чтобы мне не мешать. А еще лучше – выйдите отсюда и болтайте где-нибудь возле складов. И пусть мне принесут чоги.
Хугебурка кивнул бывшему кадету:
– Ну же, давайте. Не обращайте на нее внимания. Только насчет чоги действительно распорядитесь.
– Учтите, она все слышит, – предупредила Бугго.
– Ничего бесполезного она не услышит, – сказал Хугебурка.
Секретарша, вертя хорошенькой головкой, утопленной в гигантском форменном воротнике, подала три плоских чашечки с местным аналогом чоги и удалилась. «А вот ей удобно в форме, – подумал Хугебурка, провожая девушку взглядом равнодушного исследователя. – Бывают такие люди, которым идет любая форма. Даже военная».
– Еххем Ерхой – здешний заправила, – пояснил чин, бывший кадет. – Обычно для него мы придерживаем самые лучшие грузы. У него какие-то связи на Эльбее…
– Ерхои – древний род, – подала голос Бугго. – Влиятельный. А эти, на Стенванэ, должно быть, большие эстеты… Куда им такая огромная партия драгоценного дерева? М-да…
– Несколько раз случалось, что хороший фрахт перехватывали другие капитаны. С ними всегда потом что-то происходило. Концов, естественно, не найти: космос велик, затеряться кораблю ничего не стоит. Ищи потом или доказывай… Однако я всегда считаю своим долгом предупредить капитанов о том, на какой фрахт положил глазок господин Ерхой. На всякий случай. И, как правило, встречаю полное понимание с их стороны. На торговом флоте рискуют редко.
Читать бесплатно другие книги:
