Космическая тетушка Хаецкая Елена

Отец ждал нас, полностью готовый выйти за пределы дома. Машина тихо ворчала – островок суверенного государства Анео во внешнем море, что беспорядочно плескалось сразу за садовой оградой.

– Садись, – сказал мне отец вместо приветствия.

Мы с нянькой полезли вдвоем на заднее сиденье, а отец изящным движением занял место водителя и сразу погнал вперед. Я ни о чем не спрашивал. И даже не пытался угадать, куда мы мчимся – да еще так рано, что не все ночные призраки успели попрятаться по шкафам и гробам.

Затем отец затормозил возле большого желто-серого здания. Оно было из тех громоздких сооружений с раскормленными колоннами и ступенями, которые словно мыши объели. Такие дома только проигрывают от любых попыток украшательства – будь то лепнина, бетонное воспроизведение эскиза известного мастера, или просто обычная покраска.

При виде этого дома я ощутил, что случилась неприятность.

– Идемте, – сказал отец. И добавил, морщась: – Я избавил бы тебя от этого, но твой брат – на Вио, а дед слишком стар и может разволноваться. Необходимо присутствие двух членов семьи приемлемого возраста.

– А я приемлемый? – забеспокоился я. – Может быть, стоило лучше взять Одило?

– Ни одна из моих дочерей, – отрезал отец, – не должна здесь появляться. Это совершенно не место для особы женского пола.

И тогда я наконец понял: речь идет о тете Бугго. Но судя по тому, что папа был очень зол, с ней ничего серьезного не случилось.

Нянька, двигаясь задом вперед, выкарабкалась из машины. А когда она выпрямилась, то увидела, что на ступенях стоит человек в форме и смотрит на букольки ее платья – так, словно примеривается каждую повертеть между подушечками пальцев. Нянька смерила его презрительным взором.

Тут из машины одновременно появились мы с отцом, и всякий обмен взглядами между моей нянькой и стражем в форме прекратился сам собою. Отец легкими, точными шагами взбежал по ступенькам.

Мы поднялись следом – и почти тотчас оказались в небольшом помещении, выкрашенном отвратительной блеклой краской. Половина комнаты была отгорожена стальной решеткой, за которой угадывались смутные тени. На второй половине находились стол, кресло и служебный стереовизор. В кресле помещался худенький человечек неопределенного возраста, суетливый и вместе с тем начальственно малодоступный.

Стереовизор был включен, и пространство перед креслом начальственного человечка заполнялось танцующими девушками в причудливых одеждах из программы «Движение красоты» (на самом деле она рекламировала здоровое питание от одной из фирм шестого сектора).

Время от времени в помещении мигало, девицы исчезали, и их место занимали угрюмые оперативники и свидетели с исключительно невнятной дикцией. Звук, к тому же, перекрывался металлическим голосом диспетчера: «Драка в районе Мясного рынка. Три ножевых, один пострадавший скончался… Изнасилование в Сырятах… Малолетняя проститутка из Хедео взята на краже, пятый квартал…»

Дежурный безрадостно щурился на эти возникающие перед ним дергающиеся образы и делал короткие записи у себя в планшетке. Затем, ко всеобщему облегчению, возвращались легкомысленные особы, пляшущие босиком на синтетической траве. После очередной сводки с места происшествия хотелось позвать дюжину слуг и приказать им проветрить комнату и вымыть пол.

– Э? – сказал наконец человечек, нехотя поворачиваясь в нашу сторону. Он сунул в рот пару хрустящих энергетических орешков и захрумкал ими, одновременно с тем, не глядя, что-то опять отметил в своей планшетке. – Вы по поводу?..

Он сунул руку под стол и пошарил там. На отгороженной половине комнаты вспыхнул ослепляющий белый свет, как бы отрезая от пространства лакомый ломоть.

Тени, угадываемые за решеткой, сделались плоскими и чересчур яркими. Словно их там нарисовали. Двое лежали на узкой скамье; один, с неподвижным, искаженным лицом, обвисал у стены, прикованный к ней наручниками. На полу благодушествовал толстяк с подбитым глазом и вырванным из одежды клоком. Две блеклые женщины вертелись в углу, почему-то злобно поглядывая на моего отца.

– Шлюхи, – весело сказал мне дежурный и подмигнул. – При ярком свете – просто жуть, верно, малец?

Мой отец слегка потемнел лицом, а я так и ахнул. По рассказам тети Бугго, проститутки – наглы и ярки, как птицы на богатом пляже. А эти выглядели так, словно их перед тем долго варили.

Женщины за решеткой зашипели. Дежурный хмыкнул и выключил стереовизор. В комнате сразу установилась тишина, и голос моего отца прозвучал изумительно твердо:

– Анео.

– А, была такая, – непонятно обрадовался дежурный.

– Где она?

– А здесь.

Он встал и подошел к решетке. Поводил глазами.

Мы трое тоже приблизились. Мне казалось, что если тетя Бугго и здесь, то я ее попросту не узнаю. Ни один из Анео – так мне думалось тогда – не способен на полноценное существование вне дома, сада, корабля или завода, принадлежащих семье. Без надлежащего обрамления, без достойного вместилища.

Однако затем, увидев наконец Бугго, я сразу ее узнал. Оказавшись в этом месте, она ничуть не изменилась. Она сидела в углу, подальше от шлюх, и играла в кругляши с каким-то громилой. Громила и загораживал ее от нас. У него была перевязана голова тряпкой, жесткой от засохшей крови.

– Бугго, – негромко окликнул тетку ее брат.

Она тотчас подняла голову и встретилась с ним глазами.

– Я сейчас, – молвила она как ни в чем не бывало. Затем бросила кругляши и подошла к решетке. С ее плеч свисал длинный, просторный черный плащ, небрежно волочившийся за ней по заплеванному полу. – Спасибо, что пришли.

Громила медленно повернулся и проводил ее тоскливым взглядом.

– Вы подтверждаете, что это Анео? – спросил отца дежурный, опять жуя.

– Да, – сказал отец, не сводя глаз со своей сестры. Не то пристыдить ее хотел, не то – убедиться, что с ней все в порядке.

– А вы? – повернулся дежурный к моей няньке, и тотчас его глазки запрыгали по «бородавкам» на ее платье.

Нянька негромко, с некоторым достоинством промычала, а я подошел ближе к тете и произнес:

– Второй член семьи – я. Да, я подтверждаю, что это – Бугго Анео.

– А, – сказал дежурный, – а я-то думаю, зачем господин паренька с собой привел.

Тут внутреннее радио неожиданно захрипело на стене и, невнятно ругаясь, крикнуло:

– Заснул, что ли? Два скафандра в «Отрыжке»! Подтверди, как слышишь! Два скафандра, сильно мятые!

Дежурный подбежал к столу, надавил там невидимую кнопку и, низко наклонившись к столешнице, заорал что есть мочи:

– Я оформляю!!!

Затем отпустил кнопку и расслабленно приблизился к нам.

– Учитывая пол и обстоятельства – штраф шестьсот экю. Вот бумажная квитанция и подлинник протокола. Протокол – мне, остальное – вам.

Он сунул отцу листки. Отец взял не глядя и спросил:

– Не много ли – шестьсот? Разве вы не сообщили мне, что оформили самооборону?

– А также имело место сопротивление при задержании. Да и вообще. – Дежурный надавил на пульт, который все это время мусолил в руке, и в дальнем конце комнаты появилась вторая Бугго Анео. На ней было платье с очень пышной юбкой, скрывавшей тяжелые прочные башмаки. Это платье было густо измазано грязью и висело на Бугго клочьями. Действие развивалось в полном безмолвии. Один человек рядом с Бугго хватался за кусок стены, попавшей в поле зрения оперативной съемки. Другой лежал на земле – видна была только верхняя половина его туловища с оскаленной челюстью.

Внезапно Бугго сделала резкий, птичий скачок в сторону, взмахнула рукой и располосовала лицо стоящему у стены. Тот беззвучно взвыл – на самом деле, должно быть, орал он очень громко, потому что бесплотная Бугго сильно сморщилась, – упал и исчез.

Бугго вздернула платье и, выставив башмак, метко попала по носу лежащему. В следующий миг на нее набросились оперативники. Они смяли Бугго и погребли ее под собой. На мгновение она вынырнула вновь – изгибаясь всем телом, она висела на крепко держащих ее руках, – а затем изображение пошло крупной рябью и исчезло.

Дежурный с очевидной неохотой повернулся к нам.

– Во дает, – сказал громила за решеткой.

– Сука! – сказали шлюхи оскорбленно.

Человек, прикованный к стене, плюнул и с презрением отвернулся, а толстяк счастливо засмеялся.

Один из лежавших на скамье заметил другому:

– Так это Бугго Анео.

Бугго сказала моему отцу:

– Меня оклеветали!

А отец вынул планшетку, вбил в нее номера протокола и бумажной квитанции на штраф, затем расписался на документах и вручил их дежурному со словами:

– Убедили.

Бугго опять отошла от решетки и стала снимать свой бесформенный плащ полувоенного образца. Громила пытался ее остановить, но она силком набросила плащ ему на плечи и закутала:

– Это ведь твое.

– Ты выиграла! – возразил он. – Я честный!

– Конечно, ты честный. Но я ведь возвращаюсь домой, а ты – нет.

– Все равно, это твое, – ворчал он.

– Если бы за мной не пришли, я бы нипочем тебе не отдала, – заверила Бугго.

– У, – сказал громила. – Слушай, пусть твой малец моей позвонит.

– Теода, иди сюда, – позвала меня Бугго.

Я приблизился к клетке вплотную. Там пахло пылью, мочой и немытой плотью. Но пыль перешибала все. Громила начал рассказывать, то и дело касаясь повязки у себя на голове:

– Видишь, как вышло. Мамаша послала меня за араком…

– Вы мне лучше скажите имя и номер, по которому послать сообщение, – попросил я, вынимая свою планшетку.

– Да погоди ты, сперва выслушай, – он сердито махнул рукой. – Меня мамаша послала за араком…

– Готово! – празднично выкрикнул дежурный. – Забирайте!

Он опять прибег к кнопке на столешнице. Решетка загудела, как будто по ней прошел ток высокого напряжения, и сама собой, рывком, распахнулась маленькая дверца. Тетя Бугго, придерживая на себе распадающееся платье, нырнула туда.

– Вот ведь геккон, – вздохнул толстяк. – А меня сюда двое запихивали.

Я быстро сунул громиле планшетку.

– Вбейте номер и имя. Я все передам.

Он взял и принялся, с трудом попадая по кнопочкам, что-то писать.

Бугго вылупилась на свободу, встряхнулась всеми своими лохмотьями, точно перьями, и смешливо сощурилась на няньку:

– Ну и разжирела ты, оказывается, Тагле! – сказала она.

Нянька надвинулась на Бугго, обхватила ее за острые плечи и прижала к себе – точно намереваясь погрузить угловатое тело Бугго в свои могучие телеса.

Громила ткнул меня через решетку планшеткой в бок и поплелся на свое прежнее место, где валялись ненужные кругляши. Отец расписался на прощание в гигантском гроссбухе, я черкнул подпись вслед за ним, и мы вчетвером покинули помещение.

Теперь я сидел в машине рядом с отцом, а Бугго и нянька устроились сзади. Отец стремительно гнал прочь от следственной тюрьмы, а я тем временем вынул из кармана планшетку, чтобы выключить ее, – иначе можно случайно испортить последние данные. В окошечке тускло светилось: «Мамаша послала за араком». Никаких других сведений там не содержалось.

– Втемяшилась ему эта мамаша с араком! – сказал я.

Бугго хихикнула с заднего сиденья.

– Хороший парень, кстати. Даже не заметил, что я передергиваю в кругляши. Я его завтра сама выкуплю.

– Нет, – не оборачиваясь, сказал отец.

Бугго фальшиво просвистела какой-то куплетик.

– Ты больше шагу из дома не ступишь без надлежащей охраны, – продолжал папа.

– Шестьсот экю жалко? – осведомилась Бугго.

– Нет, – сказал отец.

– Может быть, тебе этих гадов жалко, которых я порезала? – Бугго подалась вперед, напряглась, нацелила плечо папе в спину. – Знаешь, что они сделали?

– Бугго, – сказал отец, – все будет по-моему. Закончим на этом, хорошо?

Бугго сжала губы и замолчала.

Проснувшись, я прислушался к своей комнате и понял, что оттуда исчез звук, без которого я не представлял моей жизни: нянькино сонное сопение. Было еще очень рано – судя по бледности неуверенного света в окне. Рассвет только-только надрезал горизонт за нашим садом, и солнце колебалось под лезвием, словно опасаясь поранить круглые края.

Но нянька куда-то уже ушла.

Я выбрался из постели, завернулся в одеяло и потерянно побрел по коридору. Сам не знаю, почему я ощутил в тот миг такое невероятное одиночество. Нянькино отсутствие предательски явило мою отдельность от всего, что представлялось доселе частью Великого Меня: дом и сад, приживалы и родственники, кентавры и собаки, предки и книги… Теоретически я знал, конечно, что любой из них обладает самостоятельным бытием, но на практике никто из них в полной мере не осуществлял этой свободы. Они послушно оставались составляющими моей жизни.

Я тащился, туго кутаясь в одеяло, как будто боялся окончательно развалиться на куски и только таким способом мог еще хоть как-то уберечь остатки былой цельности. Все, конечно, в доме спали.

Кроме тетки. Я увидел полоску света в щель под ее дверью и побежал скорее туда. После вчерашнего происшествия мне почему-то представлялась Бугго в арестантской рубахе. Оскалив зубы, она яростно перепиливает тюремную решетку.

Я подбежал и подергал дверь. После некоторого колебания она открылась. Бугго, вполне мирная, в пушистом ночном одеянии, которое заканчивалось беленькой опушкой над ее коленками, босая, стояла передо мной и весело щурилась.

– Тетя Бугго, – выпалил я, – а ты не знаешь, куда подевалась моя нянька?

– Я так и знала, что без ее храпа ты проснешься, – она сморщила нос. – Ничего не поделаешь. Я отправила ее с поручением.

– Какая ты все-таки! – сказал я по-девчонски, чтобы тетя лучше осознала всю глубину моей обиды. Я не раз слышал, как мои сестры подобным образом выражают свое полное разочарование друг в друге.

Тетя сказала:

– Раз уж ты здесь, выпьем молока с сахаром!

И взялась за липкий молочник, стоявший на ее рабочем столе в опасной близости к планшеткам и бумагам, связанным в пачки посередине – точно пойманные зверьки с ленточкой поперек живота.

– Отец ведь предлагал тебе взять собственную прислугу! – сказал я, хлебая горячее сладкое молоко. Ощущение цельности постепенно восстанавливалось во мне – как будто все дело заключалось именно в горячем молоке.

– Собственная прислуга, которую он мне подсунул, – это кошмар, – объявила Бугго. – Глупая болтливая девка. Я надавала ей по щекам и выставила вон.

– Это потому, что ты офицер, – сказал я. – И привыкла к денщикам.

– Отродясь не имела! – объявила Бугго.

– Почему бы тебе не взять в услужение какого-нибудь из дедушкиных старичков? – продолжал я вдохновенно. Мне представлялось, что я нашел решение очень важной проблемы.

– Все ветераны – невыносимые зануды, – объявила тетя Бугго. – Нет хуже денщика-резонера. Лучше я время от времени буду одалживать у тебя няньку. Все-таки она – мой боевой товарищ.

Я вдруг зевнул и понял, что окончательно успокоился.

– А куда ты ее отправила?

– В следственную тюрьму, куда же еще, – Бугго удивилась моей недогадливости. – С письмом, взяткой и суммой штрафа. Нужно же выручать этого… которого мамаша послала за араком.

Мы переглянулись и расхохотались. Теперь мир вокруг меня восстановился, и самым близким, самым чудесным человеком в этом мире по-прежнему была моя тетя Бугго.

– Я так и не понял, – сказал я, блаженно потягиваясь (горячее молоко звонко булькнуло у меня в животе). – Как ты там оказалась?

– За поножовщину, ты же видел.

– Да, но…

Бугго сжала губы.

– Один в лазарете, в тяжелом состоянии. Второй, к несчастью, почти цел.

– Это которого ты башмаком ударила?

Она кивнула. Помолчав (о, какое это было густое молчание!) добавила:

– Они предатели. – И пожаловалась, точно кукла, беспомощно: – Знаешь, как это больно, как обидно!

– Но почему они тебя предали?

Она вздохнула:

– Из-за денег. Им нужны были деньги! Они ничего не могли, ничего из себя не представляли, а я им поверила…

– Я все равно не понял, – сказал я, вмешиваясь в неистовый поток чувств, захлестнувших мою тетку. – А что они тебе обещали за твои деньги?

Она посмотрела на меня так, словно я был изъяном в атомном генераторе.

– Сфальсифицировать кое-какие улики, что же еще, – сказала наконец Бугго. – Не догадался? (Я помотал головой). Выпустили только меня! Меня одну! Моя команда арестована, «Ласточку» попытаются конфисковать…

– За что? – спросил я как человек, которому терять уже нечего.

– За контрабанду оружия, – ответила Бугго точно таким же тоном.

Сойдя со старой орбиты «Эльбея – Хедео – Лагиди» (древесина – медь – сахарная свекла), «Ласточка» превратилась в блуждающую звезду, и это странным образом пошло ей на пользу. Особенно после того, как в ее брюхе завелся Охта Малек. Его влияние на корабль внешне было почти незаметно, однако мутации происходили постоянно. Изредка Малек возникал в рубке или прямо в каюте Бугго – шерсть заляпана, глазки счастливо блуждают – и докладывал о новшествах, успешно им введенных. После чего исчезал.

А «Ласточка» гудела все увереннее и все шибче бегала по исхоженному вдоль и поперек космосу, притыкаясь то к одной знакомой планете, то к другой. Ее трудолюбивое чрево наполнялось то посудой и мебелью, то бумагой, то естественными продуктами питания, а изредка – и пассажирами.

Капитана «Ласточки» знали в десятках фрахтовых контор. Ее любили в портовых кабачках, и встречные корабли весело салютовали ей в знак приветствия.

«Человек – существо безнадежно провинциальное, – сказал однажды Хугебурка своему капитану, уводя ее из очередного бара на корабль. Каблуки ее туфель счастливо сплетались при каждом шаге. – Он будет выстраивать себе провинцию даже посреди галактики. И всегда ему необходим свой собственный, маленький, насквозь обжитой мирок. Мой кабатчик, мой бригадир портовых грузчиков, знакомые громилы в знакомом переулке и личный приятель из числа белых карликов в черной дыре. Чтоб непременно все свое».

«Ага, – подтвердила Бугго. – Именно. Свой космос. Весь!»

«Думаете – всё, обжили? Везде расставили метки, вешки и фишки?» – спросил ее Хугебурка, многоопытный.

«Именно, – отозвалась Бугго и посмотрела на него с вызовом. – Куда это вы клоните?»

«Ощущение безопасности – опасно», – сказал Хугебурка.

«Вы – трупная птица», – фыркнула Бугго.

«Когда дорога становится слишком накатанной, она обрывается».

Тут Бугго оступилась, схватилась обеими руками за Хугебурку в попытках удержать равновесие, и оба полетели в грязь.

«Я отказываюсь считать, что это символично!» – объявила Бугго, сидя на земле.

В портах принято было демонстративно удивляться тому, что Бугго не стареет. Но в ее «вечной молодости» как раз не было ничего удивительного: у эльбейцев признаки возраста начинают проявляться после шестидесяти по счету Земли Спасения.

Немного сдал Хугебурка, сделался еще более сухим и унылым. У него имелся теперь свой счет в том же банке, что и у Бугго, но идея спокойной старости по-прежнему оставалась для него чистой абстракцией: пока не угомонится Бугго Анео, об отставке нечего и думать. И он об этом не думал. Имелись у старшего офицера «Ласточки» заботы поважнее: сопровождать капитана в конторы и с кислым видом маячить поблизости, пока она обсуждает условия контракта и торгуется, отчаянно ругаясь; разыскивать ее по кабакам и вытаскивать из дурацких историй; часами обсуждать с ней то или иное предложение для «Ласточки» – и перемещаться по космосу, где за минувшие годы они прогрызли столько нор и ходов.

Несколько раз им с Бугго приходилось отбивать Антиквара от разъяренных врагов – Калмине время от времени попадал в трудные ситуации, но обычно все заканчивалось вполне благополучно. Случалось, пускался в необъяснимые странствия Охта Малек – как и все люди, механик был не чужд слабостей. Он был предан кораблю и капитану почти болезненно – так, как чуткая душа бывает предана телу и никак не меньше; но не всегда хорошо ориентировался во времени и пространстве.

После тяжелого ранения Бугго осталась хромой, но даже увечье не приблизило к ней старость и не уменьшило ее женской притягательности. Хугебурка с неподкупной свирепостью продолжал охранять ее – от хитрых людей и дурных обстоятельств, как будто был пожилой дамой, приставленной к юной, легкомысленной особе. И, как правило, старшему офицеру очень не нравилась компания, в которой он обнаруживал в конце дня своего капитана.

Они привезли на Варидотэ большую партию сверхпрочной сверхпрозрачной посуды – как бы несуществующей. В страшной моде был эффект заполнения «пустого пространства» яствами: над столом словно бы висели в воздухе куски мяса и изящно нарезанные фрукты; тушеные овощи приподнимались над пустотой в невидимых тарелках, разложенные пестрыми горками; на расстоянии ладони от скатерти подлива принимала причудливые формы…

Это были хорошие дни. Антиквар, пышный, чуть располневший за годы благополучия, тонул в море местных красавиц и осыпал их подарками, советами и любовью. Бугго, в роскошных нарядах, скрадывающих своей нелепостью изъяны ее фигуры, расхаживала по конторам, бесстрашно глотала там крепкие напитки и критиковала контракты, а вечерами – в том же платье, несколько уже чумазом, – отплясывала в барах на краю летного поля. Она знала, что поблизости спит в темноте ее «Ласточка», и от этого на душе делалось тепло, точно всю ее окутывало меховым палантином.

В тот вечер у капитана «Ласточки» было странное общество. Двое молодых людей, парень и девушка. Они не столько забавляли, сколько раздражали ее. Бугго приметила этих двоих сразу, как только вошла в бар: иссиня-черная кожа, острые, точеные черты и узкие глаза, словно бы рассекающие широкую гладь лица повыше круглых скул.

Завидев Бугго, они быстро отвели от нее взгляд, сблизились лбами и зашептались. Бугго усмехнулась – с ленцой, многоопытно, – взяла себе выпивку и местную закуску из каких-то фиолетовых морепродуктов, похожих на отрубленные человеческие пальцы. Удобно устроилась возле стены под тусклой лампой.

– Кто они? – спросила она у кабатчика, показывая на парочку.

– Эти? – Он передернул плечами. – С Овелэ. Нелегальные эмигранты, я думаю. Сидят тут каждый вечер, пьют что подешевле. И берут всего стакан. Один на двоих. Только место занимают.

– Ясно, – сказала Бугго, царственным жестом показывая собеседнику, что он свободен.

Народу в баре было немного, и почти понапрасну выделывала невероятные трюки на кольцах под потолком миниатюрная гимнастка с детскими глазами и ртом взрослой, много плакавшей женщины. Она осторожно перемещала свое тело, обтянутое серебристо-синим шелком, изгибалась под невероятными углами, то разводила ноги, то сводила их и касалась пятками затылка, отогнув пальцы, глядевшие в прорези блестящего чулка.

Бугго то и дело посматривала на воздушную танцовщицу, но больше интересовалась собственной выпивкой. Пышные юбки, собранные внизу в валик и подвязанные десятком бантов, заняли изрядное пространство вокруг Бугго, служа препятствием всему внешнему, буде оно затеет посягнуть на особу капитана. Банты то и дело развязывались, и Бугго наклонялась, чтобы затянуть их потуже, и тогда в низком вырезе на спине видны были ее смуглые лопатки – одна ассиметрично задранная, как подраненное крыло, – и две пушистые родинки, одна под другой, прямо на соседних косточках позвоночника.

Выпрямляясь, Бугго вдруг встретилась глазами со щелочками на лице одного из овелэйцев и даже вздрогнула: он приблизился к ней совсем незаметно.

– Да ну вас, – сказала Бугго, откидываясь к стене. – Что это вы подкрадываетесь?

– Извините, – тихо отозвался он, не пошевелившись.

– Садитесь, раз подошли, – все еще сердитая, Бугго кивнула ему подбородком. – Нечего было шептаться. Я все видела.

Второе синекожее существо, девушка, гибким движением переместилась к столику Бугго, и оба овелэйца тотчас устроились: один напротив Бугго, другой – возле ее правого локтя.

При виде этого переселения кабатчик пронзительно скрипнул гигроскопичным полотенцем по небьющемуся пластику бутылки, и почти сразу же вслед за тем из угла, точно извиняясь за неприятный звук, зазвенела тихая, сдержанная музыка: там стояла старая музыкальная шкатулка размером с небольшой шкаф. Такие были в моде лет сорок назад и теперь сохранились только в барах – завлекать ностальгически настроенных клиентов.

Юношу-овелэйца звали Иза Таган, а девушка произнесла совсем невнятное имя – что-то вроде «Оале Найу».

– Ну? – сказала им Бугго, ставя локти на стол и чуть наклоняясь вперед.

– О, совсем ничего! – проговорила девушка Оале Найу.

«Вот как?» – подумала Бугго.

И еще, блаженно: «Мой бар, мой порт, мой корабль… мое имя! Да, Хугебурка прав».

А вслух проговорила:

– Про вас, ребята, ходят слухи, будто вы – нелегальные эмигранты с Овелэ.

Они переглянулись. Их лица были лишены возможности краснеть. Да и мимика у них, как показалось Бугго, совсем небогатая. Ей трудно было понять, какую реакцию вызвали у этих двоих ее слова.

Юноша вежливо ответил:

– Да, это правда.

– Что же, там так плохо – на Овелэ?

– Да, – сказала на сей раз девушка.

– Зачем же нелегально? – Бугго спрашивала с таким видом, точно вся эта беседа ведется ею исключительно от скуки, от нежелания молчать, а на самом деле ей совершенно безразличны и Овелэ, и двое молодых людей, сидящих за ее столиком в странном напряженном ожидании. «Можете не ожидать», – говорил им тон Бугго.

– У нас не было денег, – сказала Оале Найу. – Мы выбирались с Овелэ в грузовом трюме.

Бугго утерла воображаемую слезу.

– И как вы устроились на Варидотэ? – продолжала она. – Не обижают вас здесь?

– В порту, – ответил Иза Таган.

– Неужели диспетчерами?

– Грузчиками, – сказала девушка. – Мы сильные.

– Боже! – воскликнула Бугго. – Впервые за двадцать лет Бугго Анео пьет с грузчиками… с проклятой кастой докеров… вороватых, наглых, ленивых тварей!

Она чуть сместила центр тяжести и всем грузом – лент, бантов, жесткого шелка и стразов – навалилась на Оале Найу.

– Дорогая моя, для любого торгового капитана нет более жуткого кошмара, чем ваше племя!

Девушка передвинула зрачки в узенькой прорези между веками.

– Мы докеры не по призванию, госпожа Анео.

– Все равно – какой ужас.

Они продолжали, не обращая внимания на ее неприязненные выходки, чего-то ждать, молчаливо и упорно. В их тихом упрямстве было что-то нечеловеческое. Даже не от фауны, а от флоры.

– Ну так что, – сказала им Бугго, – так и будем сверлить меня взглядами? Или все-таки признаетесь, что вам от меня нужно?

– Ничего, – ответила Оале.

Таган добавил:

– Просто познакомиться с Бугго Анео.

– Подарить вам мой бумажный портретик? – осведомилась Бугго. – Или обойдетесь голограммой из сети?

Ее голос звучал все более отвратительно, в нем режуще дребезжала фальшь. Бугго сама морщилась при его звуках – в отличие от овелэйцев, которые оставались трезвыми и спокойными.

– Черт возьми! – сказала Бугго. – Неужели на Овелэ вам было так плохо, что теперь вы можете выдержать что угодно?

– Приблизительно так, – сказал Иза Таган.

Бугго посмотрела на него, ощущая свое бессилие. Она знала, что в баре вот-вот появится Хугебурка, чтобы забрать ее на корабль, и только эта мысль кое-как мирила ее с происходящим идиотизмом. В противном случае она давно бы удрала – и пусть овелэйцы думают о ней, что хотят.

– А! – с облегчением вымолвила она, заметив наконец сухую фигуру своего старшего офицера. – Ну вот и все!

Хугебурка быстро отыскал глазами капитана и приблизился к ней, не обращая, по обыкновению, никакого внимания на ее собутыльников.

– Хугебурка! – воскликнула Бугго и взметнула к нему руки. – Почему вы отсутствовали так долго? Доложите обстановку… и заберите меня отсюда к чертовой бабушке.