Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 1 Ротфусс Патрик
Добежав до середины коридора, я собрал все силы и ударил в дверь Амброза плечом. Одновременно с этим я ударил по ней осадным камнем, который прятал в ладони.
Прочная дверь разлетелась как бочонок, который огрели кувалдой. Присутствующие заохали и заахали. Я ворвался внутрь, старательно скрывая кровожадную улыбку, что играла у меня на губах.
В гостиной у Амброза было темно, а висящий в воздухе дым делал комнату еще темнее. Я увидел в глубине комнаты, слева, мерцающий отсвет пламени. По своему предыдущему визиту я знал, что там находится дверь спальни.
– Эй! – крикнул я. – Есть тут кто живой?
Я старательно выбрал верный тон: отважный, но озабоченный. Разумеется, никакой паники. Я же все-таки герой, а не кто-нибудь!
Спальня была заполнена густым дымом. Пламя подсвечивало дым оранжевым. У меня защипало глаза. У стены стоял массивный деревянный комод, здоровенный, как верстак у нас в фактной. Язычки огня выбивались из ящиков и лизали углы комода. Очевидно, Амброз в самом деле хранил восковую фигурку в ящике с носками!
Я схватил ближайший стул и выбил им окно, через которое забрался сюда несколько ночей тому назад.
– Поберегись! – крикнул я вниз.
Левый нижний ящик комода полыхал жарче всего, и когда я выдвинул его, тлеющая одежда внутри тут же разгорелась от притока свежего воздуха. Запахло паленым волосом. Я понадеялся, что не спалил себе брови. Не хотелось провести ближайший месяц, имея вечно удивленный вид.
После первой вспышки я перевел дух, шагнул вперед и голыми руками выдернул из комода тяжелый деревянный ящик. Ящик был набит горящими, обугленными тряпками, но когда я бросился с ним к окну, то услышал, как на дне гремит что-то твердое. Оно вывалилось наружу, когда я выкинул ящик в окно. Ветер подхватил горящую одежду, и она заполыхала еще ярче.
Следующим я выдернул верхний правый ящик. Как только я его выдвинул, дым и пламя рванулись к потолку плотным столбом. С пустым пространством на месте двух ящиков комод превратился в грубое подобие трубы, обеспечив огню свободный приток воздуха. Выбрасывая в окно второй ящик, я слышал у себя за спиной глухое гудение пламени, пожиравшего лакированное дерево и одежду внутри.
Внизу, на улице, сбежавшиеся люди изо всех сил старались погасить пылающее тряпье. В самой гуще небольшой толпы трудился Симмон в своих новых подкованных башмаках: он топтал тряпки и щепки с усердием мальчугана, шлепающего по лужам после первого весеннего дождика. Даже если кукла и пережила падение, после этого от нее уж точно ничего не останется.
Дело было не в простой вредности. Двадцать минут назад Деви подала мне сигнал, давая знать, что восковую фигурку она уже пробовала. Поскольку результата не было, это означало, что Амброз использовал мою кровь, чтобы изготовить глиняную куклу. Так что одного пожара было недостаточно, чтобы ее уничтожить.
Я один за другим выдвигал остальные ящики и выбрасывал их на улицу, сделав перерыв только затем, чтобы сорвать с кровати Амброза толстый бархатный балдахин – защитить руки от жара. Опять же, может показаться, будто я сделал это из вредности, но это не так. Я очень боялся обжечь руки. Каждый талант, который я зарабатывал, я зарабатывал ими.
А вот ночной горшок по пути к комоду я опрокинул именно из вредности. Горшок был дорогой, из глазированного фарфора. Он покатился по полу, наткнулся на камин и разбился. Достаточно будет сказать, что то, что пролилось на Амброзовы ковры, не было вкусной конфеткой.
Там, где прежде были ящики, теперь вовсю полыхало пламя, озаряя комнату, а через разбитое окно в комнату проникал свежий воздух. Наконец кто-то еще набрался храбрости и тоже вбежал в комнату. Он сорвал с кровати одно из одеял, обмотал им руки и помог мне выбросить в окно последние горящие ящики. Работа была жаркая и грязная, и, несмотря на помощь, к тому времени, как последний ящик грохнулся на мостовую, я задыхался и кашлял.
Не прошло и трех минут, как все было кончено. Несколько самых сообразительных завсегдатаев притащили кувшины с водой и залили останки полыхающего комода. Я выкинул в окно тлеющий бархатный балдахин, крикнув «Осторожней там, внизу!», давая Симмону знак вытащить из груды тряпья мой осадный камень.
Зажгли лампы. Дым постепенно развеивался, уступая место свежему ночному воздуху, который лился в разбитое окно. В комнату набился народ, чтобы помочь, или поглазеть, или посплетничать о событии. Вокруг разбитой в щепки двери столпилась кучка любопытных, и я мимоходом подумал о том, какие слухи будут ходить о сегодняшнем представлении.
Когда комната была как следует освещена, я огляделся, изу-чая урон, причиненный пожаром. От комода осталась груда обугленных досок, оштукатуренная стена за комодом растрескалась и пошла пузырями от жара. Беленый потолок украсился широким веером черной копоти.
Я увидел свое отражение в зеркале на стене гардеробной и с удовлетворением обнаружил, что брови у меня более или менее целы. Зато я был сильно растрепан, и физиономия моя была покрыта разводами сажи, смешанной с потом. На чумазом лице особенно ярко блестели белки глаз.
Вилем присоединился ко мне и стал помогать перевязывать левую руку. На самом деле я почти не обжегся, но понимал, что, если бы я остался совершенно невредим, это выглядело бы странно. По правде говоря, помимо нескольких опаленных прядей волос, самым серьезным уроном, который я понес, были дыры, прожженные в моих длинных рукавах. Еще одна рубашка пропала… Если так и дальше пойдет, к концу четверти я вообще голым останусь!
Я сидел на краю кровати и смотрел, как люди носят воду и заливают останки комода. Я указал им на обугленную балку на потолке. Полили водой и ее тоже – дерево зашипело, от него повалил дым и пар. Люди то приходили, то уходили, глядя на пожарище, перешептываясь и качая головами.
Как раз когда Вил заканчивал меня перевязывать, через разбитое окно донесся дробный стук копыт, на время заглушивший топот кованых башмаков.
Не прошло и минуты, как в коридоре раздался голос Амброза:
– Во имя Господа, что тут творится?! Пошли все прочь! Прочь!!!
И, бранясь и расталкивая людей, в комнату ввалился сам Амброз. Увидев меня на своей кровати, он остановился как вкопанный.
– Ты что делаешь у меня в номере?! – вскричал он.
– Как?! – воскликнул я и огляделся по сторонам. – Так это твой номер?!
Я старался выразить подобающее изумление, что было непросто: голос у меня охрип от дыма.
– То есть я едва не сгорел, спасая твое барахло?!
Амброз с подозрением прищурил глаза, потом перевел взгляд на обугленные обломки комода. Затем его взгляд снова упал на меня, и внезапно выражение его глаз изменилось: он все понял. Я с трудом подавил желание ухмыльнуться.
– Проваливай отсюда, грязный вороватый руэ! – злобно бросил он. – Если хоть что-нибудь пропало – клянусь, я натравлю на тебя констебля! Тебя будут судить по железному закону, и я позабочусь о том, чтобы тебя повесили!
Я набрал было воздуху, чтобы ответить, но зашелся неудержимым кашлем, и мне осталось только зыркнуть на него исподлобья.
– Молодец, Амброз! – ехидно заметил Вилем. – Ты его разоблачил. Он и впрямь украл твой пожар!
– Да уж, так не годится, пусть подожжет все заново! – вставил один из зевак.
– Пошли вон! – побагровев, заорал разъяренный Амброз. – И этого чумазого шима с собой забирайте, а то я всех вздую так, как вы того заслуживаете!
Я видел, как присутствующие уставились на Амброза, изумленные и возмущенные его поведением.
Я устремил на него пристальный гордый взгляд, стремясь разыграть эту сцену максимально выгодным образом.
– Что ж, вот она, твоя благодарность! – произнес я тоном оскорбленного достоинства и протиснулся мимо Амброза, грубо отпихнув того с дороги.
Когда я уходил, в выбитую дверь Амброзовых покоев ввалился тучный багроволицый мужчина. Я признал в нем хозяина «Золотого пони».
– Что за чертовщина! Что тут творится? – осведомился он.
– Опасно оставлять непотушенные свечки, – ответил я, обернулся и посмотрел в глаза Амброзу. – Честно говоря, парень, – сказал я ему, – не знаю, чем ты думал. А ведь, казалось бы, член арканума, мог бы вести себя поумнее!
Мы с Вилом, Молой и Деви сидели у того, что осталось от нашего большого костра, когда за деревьями послышались шаги. Фела была одета все так же элегантно, но вынула шпильки из волос, и прическа у нее рассыпалась. Сим осторожно пробирался через лес рядом с ней, машинально убирая ветки с ее пути.
– Где это вас носило? – поинтересовалась Деви.
– Мне пришлось возвращаться из Имре пешком, – объяснила Фела. – А Сим встретил меня на полпути. Не волнуйтесь, матушка, он вел себя вполне благородно.
– Надеюсь, тебе пришлось не слишком тяжко… – сказал я.
– Обед прошел примерно так, как и следовало ожидать, – призналась Фела. – Но вторая половина вечера того стоила!
– Вторая половина? – переспросила Мола.
– На обратном пути Сим сводил меня посмотреть на пожарище в «Пони». И я задержалась, чтобы перекинуться парой слов с Амброзом. Никогда еще так не веселилась! – Фела злобно ухмыльнулась. – Я вела себя как настоящая стерва!
– Ага, – подтвердил Симмон. – Это было блестяще!
Фела, подбоченясь, уставилась на Сима:
– Значит, бросил меня и сбежал, вот как?!
Сим скорчил кислую рожу и взмахнул рукой.
– Слушай, ты, тупая овца! – вскричал он, великолепно подражая винтийскому акценту Амброза. – У меня номер загорелся!
Фела отвернулась и воздела руки.
– Вот только врать мне не надо! Ты смылся с какой-нибудь девкой! Меня еще никогда в жизни так не оскорбляли! Видеть тебя больше не желаю!
Мы разразились аплодисментами. Фела с Симом взялись за руки и раскланялись.
– Только разрешите уточнить, – небрежно заметила Фела, – Амброз все же не использовал выражения «тупая овца».
Руки Сима она, однако, не выпустила.
Симмон слегка смутился.
– А, ну да, конечно. Есть вещи, которых дамам не говорят, даже в шутку.
Он нехотя отпустил руку Фелы и уселся на ствол поваленного дерева. Фела села с ним рядом.
Она наклонилась к нему и что-то шепнула. Сим расхохотался и замотал головой.
– Ну пожалуйста! – сказала Фела, взяв его за локоть. – У Квоута нет при себе лютни. Кто-то же должен нас развлекать!
– Ну ладно, ладно, – сказал Симмон, явно несколько смущенный. Он на миг прикрыл глаза, а потом заговорил звучным голосом:
- Устремилась Фела, сверкая очами,
- Широко шагая, шурша одеяньем,
- Нагрянула к Амброзу, гарью осыпанному,
- Мрачно взирал он, хмурился грозно,
- Но, страха не ведая, встретила гру…
Дойдя до слова «грудью», Симмон внезапно запнулся и побагровел как свекла. Деви, сидевшая по ту сторону костра, хихикнула.
Вилем, как и подобает верному другу, пришел на выручку с отвлекающим вопросом.
– Слушай, а что за остановки ты делаешь в середине каждой строчки? – спросил он. – Как будто тебе дыхания не хватает.
– Я об этом тоже спрашивала, – улыбнулась Фела.
– Это такая особенность древневинтийской поэзии, – объяснил Сим. – Специальная пауза, «цезура» называется.
– Знаешь, Сим, ты что-то слишком хорошо разбираешься в поэзии, – заметил я. – Я близок к тому, чтобы потерять к тебе уважение.
– Цыц! – сказала Фела. – Мне лично нравится. А тебе просто завидно, что он может сочинять такие стихи на ходу.
– Поэзия – это песня без музыки, – надменно возразил я. – А песня без музыки – как тело без души.
Прежде чем Симмон успел ответить, Вилем поднял руку.
– Пока мы не погрязли в философских спорах, я вынужден сделать одно признание, – торжественно произнес он. – Я обронил в коридоре напротив комнат Амброза стихотворение. Это акростих, повествующий о его неутолимой страсти к магистру Хемме.
Все мы расхохотались, но Симмон отчего-то нашел это особенно забавным. Прошло немало времени, прежде чем он сумел перевести дух.
– Ох, это не могло выйти лучше, даже если бы мы сговорились заранее! – проговорил он. – А я купил несколько предметов дамского туалета и подкинул их к тем, что валяются на улице. Розовые атласные ленточки. Кружавчики. Корсет на китовом усе.
Все снова разразились хохотом. А потом уставились на меня.
– А что сделал ты? – поинтересовалась Деви.
– Только то, что собирался, – скромно ответил я. – Я сделал все, чтобы уничтожить куклу, чтобы я снова мог спокойно спать по ночам.
– Ну, ты опрокинул его ночной горшок, – заметил Вилем.
– Это верно, – признался я. – И еще нашел вот это.
И я показал всем листок бумаги.
– Если это одно из его стихотворений, – сказала Деви, – я тебе советую поскорей его сжечь и вымыть руки.
Я развернул листок бумаги и прочел вслух:
– «Номер 4535: кольцо. Белое золото. Голубой дымный камень. Ремонт оправы и полировка».
Я бережно сложил бумажку и сунул ее в карман.
– Как по мне, – сказал я, – это куда лучше стихотворения.
Сим вытянул шею.
– Это что, закладная на кольцо твоей подружки?
– Если не ошибаюсь, это расписка от ювелира. Но да, это ее кольцо, – сказал я. – И, кстати, она мне не подружка.
– Ничего не понимаю, – сказала Деви.
– Да это то, с чего все началось, – объяснил Вилем. – Квоут пытался вернуть кое-какое имущество, принадлежащее девушке, которая ему нравится.
– А ну-ка, объясните, что к чему, – потребовала Деви. – А то я, похоже, пропустила начало.
Я привалился к валуну, предоставив друзьям рассказывать, как все было.
Этот клочок бумаги Амброз хранил не в комоде. И не на камине, и не на прикроватном столике. Не на подносе с драгоценностями и не на письменном столе.
По правде говоря, он лежал у него в кошельке. Я спер у Амброза кошелек от обиды, через полминуты после того, как он обозвал меня «грязным вороватым руэ». Я сделал это почти машинально, протискиваясь мимо него, когда уходил из его номера в «Пони».
Как ни странно, в кошельке были еще и деньги. Почти шесть талантов. Не такая уж большая сумма для Амброза. Так, весело провести вечер с дамой. Ну а для меня это были огромные деньги. Так что я чувствовал себя почти виноватым оттого, что их спер. Почти.
Глава 34
Безделушки
Вечером, когда я вернулся к Анкеру, записки от Денны там не оказалось. И поутру тоже. Я гадал, отнес ли ей мальчишка мое послание, или он на все плюнул, или уронил письмо в воду, или съел его.
На следующее утро я решил, что настроение у меня слишком хорошее, чтобы портить его, присутствуя при неизбежном безумии занятий Элодина. Поэтому я вскинул на плечо лютню и отправился за реку, искать Денну. Мне потребовалось больше времени, чем я рассчитывал, но все равно не терпелось увидеть ее лицо, когда я верну ей колечко.
Я вошел в ювелирную лавку и улыбнулся человечку, стоявшему за стеклянным прилавком.
– Ну что, кольцо готово?
Он нахмурил лоб.
– Я… я… прошу прощения, сударь?
Я вздохнул, порылся в кармане и наконец вытащил клочок бумаги.
Ювелир взглянул на него, и лицо его озарилось пониманием.
– Ах да! Конечно, конечно. Минуточку.
И шмыгнул в дверь в глубине лавки.
Я немного расслабился. Это была уже третья лавка, куда я зашел. В двух других разговор вышел куда менее приятный.
Человечек выбежал из задней комнаты.
– Прошу вас, сударь!
Он протянул мне кольцо.
– Снова целехонько, как яблочко! И камушек славный, если можно так выразиться.
Я поднял кольцо к свету. Да, это было колечко Денны.
– Отличная работа, – сказал я.
Он улыбнулся в ответ.
– Благодарю вас, сударь. За всю работу – сорок пять пенни.
Я украдкой вздохнул про себя. Ну да, если бы Амброз еще и оплатил работу авансом – это было бы слишком большой удачей… Я посчитал в уме и выложил на стеклянную поверхность прилавка талант и шесть йот. При этом я обратил внимание, что прилавок, служивший одновременно витриной, имеет маслянистую поверхность – это было стекло удвоенной прочности. Я провел по нему рукой, мимоходом подумав, не я ли изготовил его в фактной.
Когда ювелир забрал монеты, на глаза мне попалось кое-что еще. Вещица на витрине.
– Вам приглянулась какая-нибудь безделушка? – вкрадчиво спросил ювелир.
Я указал на ожерелье в центре витрины.
– У вас отменный вкус, – заметил ювелир, доставая ключ и отпирая панель в задней части прилавка. – Совершенно исключительная вещь. Мало того что оправа весьма элегантна, так еще и сам камень на редкость хорош. Нечасто встретишь изумруд такого качества, и при этом каплевидной огранки.
– Ваша работа? – спросил я.
Ювелир испустил тяжкий вздох.
– Увы, не могу похвастаться таким успехом. Его принесла молодая дама несколько оборотов тому назад. Похоже, деньги ей были нужнее украшения, и мы с ней договорились.
– А сколько бы вы за него хотели? – спросил я так небрежно, как только мог.
Он назвал сумму. Это были безумные деньги. Больше, чем я когда-либо видел одновременно. На такую сумму женщина спокойно могла бы прожить в Имре в течение нескольких лет. Достаточно, чтобы купить хорошую новую арфу. Достаточно, чтобы купить лютню из чистого серебра. Или, скажем, футляр для такой лютни.
Ювелир снова вздохнул и покачал головой, скорбя о несовершенстве мира.
– Жаль, жаль, – сказал он. – Кто знает, что побуждает юных дам идти на такие жертвы?
Потом он поднял голову, улыбнулся, вытащил каплевидный изумруд на свет и посмотрел на меня выжидающе.
– И тем не менее ее убыток – ваша прибыль!
Поскольку Денна упоминала в записке «Бочку и борова», я решил начать поиски именно оттуда. Футляр с лютней казался мне куда тяжелее теперь, когда я знал, чем она пожертвовала, чтобы за него заплатить. И тем не менее за добро платят добром, и я надеялся, что, вернув кольцо, хотя бы отчасти с ней расквитаюсь.
Но «Бочка и боров» оказался не трактиром, а рестораном. Ни на что особо не надеясь, я все же спросил у хозяина, не оставляли ли мне записку. Нет, записки никто не оставлял. Я спросил, не припоминает ли он женщину, которая была тут накануне. Такую темноволосую, очень красивую.
Он кивнул.
– Да, она долго сидела, ждала, – сказал он. – Я, помнится, еще подумал: кого может ждать такая женщина?
Вы себе просто не представляете, как много в городе трактиров и постоялых дворов, даже в таком небольшом городе, как Имре.
Глава 35
Тайны
Два дня спустя я направлялся в фактную, надеясь, что немного честной работы поможет мне прочистить мозги и выдержать еще два часа бреда Элодина. Не дойдя трех шагов до дверей, я вдруг увидел девушку в синем плаще, бегущую через двор мне навстречу. Лицо ее, полускрытое капюшоном, являло собой странную смесь возбуждения и тревоги.
Наши глаза встретились, и девушка остановилась. А потом, не сводя с меня глаз, она сделала жест, такой незаметный, но настойчивый, что я не мог понять, чего она хочет, пока она не повторила жест. Девушка звала меня за собой.
Я был озадачен, однако кивнул. Она повернулась и пошла прочь с неуклюжей напряженностью человека, который изо всех сил старается держаться непринужденно.
Я пошел следом. В других обстоятельствах я бы подумал, что это подсадная девка, которая заманит меня в темный проулок, где громилы вышибут мне зубы и вытащат у меня кошелек. Однако в окрестностях университета не было ни единого по-настоящему опасного закоулка, и к тому же стоял ясный солнечный день.
Наконец девушка остановилась на пустынной улочке между стеклодувной мастерской и лавкой часовщика. Она нервно огляделась по сторонам, потом обернулась и расплылась в улыбке.
– Наконец-то я вас нашла! – выпалила она, запыхавшись.
Она была моложе, чем я подумал сначала, никак не старше четырнадцати. Локоны темно-русых волос обрамляли бледное личико и норовили выбиться из-под капюшона. Но все равно я никак не мог вспомнить, где ее видел…
– Сколько же я вас разыскивала! – сказала она. – Я тут столько времени провела, мамка небось думает, у меня в университете друг сердечный завелся.
Последние слова она произнесла несколько застенчиво, и ее губы растянулись в робкой улыбке.
Я открыл было рот, чтобы признаться, что понятия не имею, кто она такая. Но я не успел сказать ни слова, потому что она заговорила снова.
– Вы не бойтесь, – сказала она, – я уж никому не сказала, что пошла вас повидать.
Ее блестящие глаза потемнели от тревоги, как озеро, которое накрыла тень тучи.
– Так безопаснее, я ж понимаю.
И только теперь, когда ее лицо тревожно помрачнело, я ее узнал. Это была та девочка, с которой я разговаривал в Требоне, когда ездил расследовать слухи о чандрианах.
– Нина! – воскликнул я. – Что ты тут делаешь?
– Вас ищу! – она гордо выпятила подбородок. – Я же знала, что вы тутошний, потому как вы во всякой магии смыслите!
Она огляделась по сторонам.
– Но тут все такое большое, я даже и не думала, что тут все так. Я знаю, что в Требоне вы никому своего имени не называли, потому что тогда бы они обрели над вами власть, но, по правде говоря, из-за этого отыскать вас было ужасно трудно.
Что, я действительно никому в Требоне не назвал своего имени? Воспоминания о тамошних событиях остались довольно смутными, как будто я перенес легкое сотрясение мозга. Наверно, оно и к лучшему, что я сохранил инкогнито, учитывая, что по моей вине сгорела изрядная часть города.
– Ты извини, что я доставил тебе столько хлопот, – сказал я, по-прежнему не понимая, к чему все это.
Нина подступила ко мне ближе.
– Когда вы уехали, мне начали сниться сны, – сказала она тихо и доверительно. – Дурные сны. Мне казалось, будто они вот-вот явятся за мной из-за того, что я вам рассказала.
Она многозначительно взглянула на меня.
– Но потом я стала ложиться спать с амулетом, что вы мне дали. И молиться каждый вечер. И сны прошли.
Ее рука рассеянно играла кусочком блестящего металла, который висел у нее на шее на кожаном шнурке.
Я внезапно почувствовал раскаяние, осознав, что непреднамеренно солгал магистру Килвину. Конечно, никаких амулетов я никому не продавал и никогда не делал ничего похожего на амулеты. Но я действительно дал Нине кусочек металла, исчерченного рунами, и убедил ее, что это амулет, чтобы ей было спокойнее. До того она была на грани нервного срыва, потому что боялась, что демоны явятся и убьют ее.
– Так, значит, он помогает? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос не звучал виновато.
Она кивнула.
– Стоило мне сунуть его под подушку и помолиться, я тут же засыпала, как младенец у титьки. А потом мне начал сниться совсем другой, особенный сон, – сказала она и улыбнулась мне. – Мне снился тот большой горшок, который Джимми мне показывал перед тем, как их всех убили на Маутеновой ферме.
В душе у меня зашевелилась надежда. Нина была единственным оставшимся в живых человеком, который видел ту древнюю вазу. На вазе были изображены чандрианы, а чандрианы очень ревниво хранят свои тайны.
– Так ты что-то помнишь о горшке, на котором были изображены семь человек? – с возбуждением спросил я.
Нина поколебалась, нахмурилась.
– Их было восемь, – сказала она. – Восемь, а не семь.
– Восемь? – переспросил я. – Ты уверена?
Она кивнула с серьезным видом.
– Я думала, я вам уже говорила.
Надежда, разраставшаяся у меня в груди, внезапно обрушилась куда-то в живот и осталась там лежать тяжкой кислой грудой. Чандриан семеро. Это была одна из немногих вещей, которые я знал о них совершенно точно. Если на вазе, которую видела Нина, нарисовано восемь человек, то…
А Нина тем временем продолжала болтать, не замечая моего разочарования.
– Этот горшок снился мне три ночи подряд, – говорила она. – И этот сон был совсем не дурной. Я каждое утро просыпалась счастливой и отдохнувшей. И тогда я поняла, что это веление Господне.
Она порылась в карманах и добыла кусочек полированного рога, длиной больше пяди и толщиной в мой большой палец.
– Я помнила, как вы хотели все разузнать об этом горшке. Но я вам ничего толком рассказать не могла, потому что и видела-то его всего лишь одну секундочку.
Она с гордостью вручила мне кусок рога.
Я уставился на роговую палочку, которую держал в руках, не зная, что мне положено с ней делать. Потом растерянно посмотрел на девочку.
Нина недовольно фыркнула, отобрала у меня роговую палочку и отвернула ее кончик, сняв его, как крышку.
– Это мне брат сделал, – сказала она, бережно вытаскивая из роговой трубочки свернутый лист. – Вы не бойтесь. Он не знает, для чего это надо.
Она протянула листок мне.
– Тут не очень хорошо нарисовано, – нервно сказала она. – Мама мне разрешает помогать расписывать горшки, но это совсем другое дело. Людей рисовать труднее, чем цветы или узорчики. И к тому же не так-то просто нарисовать правильно то, что ты видишь только мысленно.
Я сам удивился, как у меня не дрожат руки.
– Это то, что было нарисовано на вазе? – спросил я.
– Это один бок, – сказала она. – Когда смотришь на нее с одной стороны, видно только это, примерно треть.
– Так тебе каждую ночь снилась ваза с разных сторон? – спросил я.
Она покачала головой:
– Нет, только с этой. Три ночи подряд.
Я медленно развернул свиток и тут же узнал человека, которого она нарисовала. Глаза у него были непроглядно-черными. На заднем плане было нарисовано голое дерево, и он стоял на синем круге с несколькими волнистыми линиями на нем.
– Это должна быть вода, – объяснила Нина, указывая на круг. – Но воду рисовать трудно. А он как бы стоит на ней. Вокруг него были еще сугробы, и волосы у него были белые. Только у меня не нашлось белой краски. Смешивать краски для бумаги труднее, чем глазури для горшков.
Я кивнул, не решаясь открыть рот. Это был он, Пепел. Тот самый, кто убил моих родителей. Я мог безо всяких усилий вспомнить его лицо. Даже не закрывая глаз.
Я развернул листок дальше. Там был второй человек – или скорее человеческая фигура в длинной мантии с капюшоном. И под капюшоном не было ничего, одна чернота. Над головой у него висели три луны: полная луна, полумесяц и узенький серпик. Рядом с ним горели две свечи. Одна – желтая, с ярко-оранжевым пламенем. Вторая стояла под его простертой рукой: она была серая, а пламя ее – черным, и пространство вокруг нее было мутным и темным.
– Это, наверное, тень, – сказала Нина, указывая на пространство под его рукой. – На горшке это выглядело понятнее. Мне пришлось взять уголь, чтобы это нарисовать, краской никак не получалось.
Я снова кивнул. То был Халиакс. Предводитель чандриан. Когда я его видел, его окутывала неестественная тень. Свет пламени рядом с ним почему-то тускнел, и тень его капюшона была черна, как дно колодца.
Я развернул лист до конца и открыл третью фигуру. Она была больше прочих. На этом человеке был доспех и шлем без забрала. На груди красовался яркий герб, выглядевший как осенний лист, красный по краям, оранжевый в середине, с прямым черным черешком.
Читать бесплатно другие книги:
