Самый близкий враг Хантер Кара

– Мой босс шкуру с меня спустит, если узнает, что я передал вам это.

Разговор с Полом Битоном, который сидит перед модулем с экранами в тесном вагончике «Скай ньюс», происходит час спустя. Рядом с ним стоит исполняющий обязанности детектива-сержанта Гарет Куинн.

– Уверен, что вы давно живете на свете, – говорит он, – и знаете, что лучшая политика – это сотрудничество с полицией. Особенно при расследовании убийства.

– Так речь теперь уже об убийстве? – Битон смотрит на него. – Но ведь тела, кажется, нет?

– Нет. Но нам оно и не нужно – это необязательно. Я вам ничего не говорил, но сейчас это только вопрос времени.

– А есть какой-то шанс узнать об этом заранее – до того, как выйдет официальное заявление? В качестве награды за помощь и сотрудничество?

– Давайте сначала посмотрим, что у вас есть, – улыбается Куинн.

Пол начинает что-то печатать на клавиатуре.

– Что-то подсказывает мне, что вы не будете разочарованы.

На экране появляется изображение. Видно, что съемка ведется ручной камерой – изображение отчаянно прыгает, прежде чем остановиться на доме Мэйсонов. Время внизу экрана – 1:47 ночи.

– Меня разбудил громкий хлопок, – рассказывает Битон. – Не успев натянуть штаны, я уже схватил в руки камеру. Вот что значит десять лет такой работы и три командировки на Ближний Восток…

– И не говорите, – поддакивает Гарет, который никогда не уезжал дальше Магалуфа[63].

В 1:49 дверь дома распахивается, и на пороге появляется Шэрон Мэйсон. На ней белое кружевное неглиже, а в руках она держит свою сумочку. Женщина смотрит по сторонам, моргает и слегка качается, а потом нетвердой походкой идет по гравию в сторону соседнего дома и несколько раз звонит во входную дверь. Дверь открывают лишь в 1:52.

– В этот момент я все еще не мог сообразить, что же произошло. Как видите, она вызывает соседей, и только потом в первый раз появляется пламя.

Объектив отклоняется вверх, чтобы показать языки огня, пробивающиеся сквозь крышу. Затем камера вновь двигается – пол, ноги оператора, дверь вагончика, а после этого неожиданный поворот в сторону дома. В проеме входной двери исчезает мужчина в пижамных брюках. Шэрон Мэйсон сидит на стене, опустив голову между коленями. С ней две девочки и женщина. Оператор что-то говорит Шэрон, но звук слишком приглушен, чтобы можно было разобрать слова.

– Я как раз спрашиваю у нее, звонила ли она по девять-девять-девять.

Объектив снова поворачивается в сторону открытой входной двери в дом Мэйсонов. Затем он поднимается слегка вверх, туда, где за окнами второго этажа видно оранжевое зарево. Занавески на окнах уже полыхают.

– А где Лео? Где, твою мать, ее ребенок?! – Куинн подается вперед.

– Теперь, когда вы это спросили, мне тоже интересно. Смотрите.

На экране вновь входная дверь, из которой как раз выходит сосед – он подталкивает перед собой Лео. Оба они покрыты сажей, и стоит им отойти всего на несколько ярдов, как лопаются окна на первом этаже и на подъездную дорожку сыплется каскад искр и осколков стекла. Мужчину и мальчика бросает на землю. Время на экране – 2:05.

– Спасибо, приятель. – Гарет встает.

– Так вы позвоните? Предупредите меня, когда надумаете проводить арест? Я просто хочу сказать, что если мы сообщим об этом заранее – это будет настоящая бомба.

– Не волнуйтесь. Вы узнаете об этом первым.

Выйдя на улицу, полицейский достает телефон.

– Гислингхэм? Это Куинн. Можешь попросить кого-нибудь выяснить, когда поступил звонок на девять-девять-девять? А заодно проверить, не было ли перед этим еще звонков – может быть, кто-то еще пытался дозвониться?.. Спасибо, приятель.

На другом конце линии Гислингхэм кладет телефон и вновь поворачивается к компьютеру. Джанет уже плешь ему прогрызла по поводу того, что он работает по выходным, но, хотя какая-то его часть хочет оказаться дома, он ощущает себя в первую очередь полицейским, а уже потом ждущим прибавления в семье отцом, а это одно из тех расследований, которое не отпускает. И не потому, что в нем замешан ребенок, а из-за своей запутанности. Наверное, неправильно говорить, что это головоломка – ведь речь идет о пропавшей маленькой девочке, – но это именно так. И именно поэтому Крис сейчас здесь, именно поэтому он с утра сидит в комнате без кондиционера и пытается разыскать машину, в которой Дейзи видели перед школой, по ее номеру. Джанет он сказал, что все это займет минут десять, максимум полчаса – сколько в городе может быть «Фордов Эскорт»? – но список кажется бесконечным, так как известны только две буквы номера и неизвестен цвет машины.

Однако внезапно он заканчивается. Потому что машина найдена – это модель 2001 года, цвета «красный тореадор», и зарегистрирован автомобиль по адресу в Восточном Оксфорде. Гислингхэм вскакивает и победно взмахивает рукой, но потом резко садится. Поворачивается к компьютеру на соседнем столе, входит в Национальную базу данных полиции и вводит имя.

– Черт, – вырывается у него. – Черт, черт, черт!

– И как так, черт возьми, получилось, что мы об этом ничего не знаем?

Я в офисе, стою за плечом Анны Филлипс и не свожу глаз с экрана ее компьютера. Она поднимает на меня глаза.

– Честно говоря, это пришлось очень долго раскапывать – газетные архивы выложены в Сеть, но все файлы в формате PDF. Так что стандартный поиск никогда и ничего не дал бы.

– Но у нас же есть и другие способы, помимо этого гребаного «Гугла»…

Дверь открывается, и в помещение входит Брайан Гоу, который выглядит немного разгневанным и очень сильно возмущенным оттого, что его вытащили в офис в выходной день.

– Что у вас здесь такого важного, что мне пришлось пропустить «Оливера Кромвеля» в Дидкоте[64]?

Я удивленно приподнимаю бровь:

– А ты что, уже успел вступить в Общество запечатанного узла[65]?

Брайан бросает на меня испепеляющий взгляд:

– Это локомотив, мещанин ты несчастный. По британскому стандарту – седьмого класса, если быть абсолютно точным. Один из последних локомотивов на паровой тяге, которые остались у Британской железной дороги.

– В детстве я никогда не мечтал стать машинистом, – пожимаю я плечами и показываю на экран: – В любом случае это гораздо важнее.

«Вечернее эхо Крайдона»

3 августа 1991 года

ТРАГЕДИЯ НАСТИГАЕТ СЕМЬЮ НА ОТДЫХЕ

Семья из Крайдона завтра утром возвращается с Лансарота[66] после трагедии, случившейся на отдыхе, который они должны были запомнить на всю жизнь.

Джеральд Уили, 52 лет, и его жена Сэди, 46 лет, вылетели на отдых неделю назад в сопровождении двух дочерей – Шэрон, 14 лет, и Джессики, 2 лет. Мистер Уили недавно был уволен после тридцати лет работы на Лондонской подземке и решил истратить все свое денежное вознаграждение на отпуск, который его семья должна была запомнить на всю жизнь.

Семейство наслаждалось вечеринкой на берегу океана, организованной администрацией отеля, в котором они остановились, и в этот момент произошла катастрофа. Свидетели сообщают, что погода была хорошая и море казалось спокойным. Джессика и ее сестра играли на небольшой надувной лодке, и в 4 часа пополудни сотрудники отеля вдруг поняли, что девочки исчезли. Сам мистер Уили увидел лодочку на некотором расстоянии от берега и поднял тревогу. Сотрудники отеля немедленно вызвали помощь, а мистер Уили попытался самостоятельно доплыть до девочек. Несколько отдыхающих попытались ему помочь…

(Продолжение следует)

…Но к тому времени, когда до девочек добрались, лодка сдулась и обе они находились в воде.

Парамедики попытались сделать им искусственное дыхание, но были вынуждены объявить о смерти Джессики Уили. Мистер Уили, который страдает от ишемической болезни сердца, был доставлен в местную больницу. Шэрон Уили, ученице школы в Колборне, была оказана первая медицинская помощь.

Полин Побер, 42 лет, жительница Уокингема, оказалась свидетельницей всего произошедшего.

– У меня просто разрывается сердце. Мы наслаждались вечеринкой – дети мило проводили время, и все получали удовольствие. Джессика была очень красивой и счастливой малышкой – настоящим сокровищем своих родителей. Все это так ужасно!.. Я всем сердцем с бедняжкой Шэрон. Когда ее доставили на берег, она совсем обезумела.

Местные жители подтвердили, что приливы на этом участке пляжа могут быть коварными. С 1989 года там уже утонули три человека.

Вчера мистер Уили сказал:

– Мы с женой опустошены. Джесси нам подарил Господь Бог. Без нее наша жизнь пуста – мы никогда не сможем этого пережить.

– Ну и, – интересуюсь я, – что ты думаешь по этому поводу?

Брайан снимает очки и протирает их мятым платком. По обеим сторонам его переносицы видны яркие красные следы.

– Ты хочешь знать, считаю ли я, что это действительно был несчастный случай?

– Можем начать с этого.

– Продолжать тут практически не о чем…

– Знаю. Но чисто теоретически – что все это может означать?

– Ну если мы будем рассматривать то, что это может означать, а не реальный психоэмоциональный профиль…

– Отлично. Большего мне сейчас не надо.

– Тогда я сказал бы, что, даже если Шэрон не имеет никакого отношения к смерти Джессики, вполне возможно, что какая-то ее часть – осознанно или нет – хотела, чтобы это произошло. Проще говоря, хотела посчитаться. Когда родилась ее сестра, Шэрон было двенадцать, и, судя по возрасту ее родителей, беременность для всех оказалась сюрпризом. Трудно сказать, когда начал смешиваться коктейль из деструктивных элементов, который мог внезапно вспыхнуть. Шэрон только что вступила в пубертатный период – и вот неожиданно она сталкивается с реальностью половой жизни своих родителей. И та ей кажется беспардонной – так, кажется, выражаются нынешние молодые люди? Добавь сюда то, что она совершенно неожиданно лишается своего статуса «единственного ребенка в семье», после того как двенадцать лет пребывала в уверенности, что именно так устроен этот мир. «Когда они сказали, что он их единственный сын, он подумал, что это так».

– Он? – Я полностью теряю нить разговора.

– Прости, это песенка из семидесятых[67], – криво улыбается Брайан. – Она попалась мне в викторине на прошлой неделе. Ну ты помнишь… О мальчике, которому приходится смириться с тем, что у него внезапно появляется сестренка. Это всегда непросто, каким бы уравновешенным ни был ребенок и какими бы тонкими и мудрыми ни были родители. Но только в случае с Шэрон все выглядит так, будто вся родительская любовь была перенесена на нового младенца, а сама Шэрон внезапно обнаружила, что оказалась на совсем не привлекательном втором месте. – Консультант трясет головой, а потом очками указывает на экран. – Полагаю, что они так и не смогли простить Шэрон, что она выжила. Могли даже открыто заявить ей, что она во всем виновата. А если и нет – если это действительно был несчастный случай, – то более дерьмовую ситуацию трудно себе представить.

– Это что, научный термин?

– Он помогает, когда имеешь дело с невежами.

Вижу, как Анна прячет улыбку.

– Ладно, – говорю я. – А теперь давай перескочим через двадцать пять лет. Что же, всё по новой?

– Скорее всего, если судить по тому, что я наблюдал при допросе Шэрон. Это опять-таки не так много, но достаточно, чтобы понять, что она женщина, не уверенная в себе, но в то же время тщеславная и почти наверняка невероятно ревнивая во всем, что касается ее мужа-гуляки. И, принимая во внимание все это, мы можем сказать, что Дейзи для нее вновь превратилась в Джессику. Но только в гораздо худшем варианте. Потому что теперь Шэрон борется не за внимание своих родителей, а за внимание своего супруга, человека, у которого она должна быть на первом месте. Или так, по крайней мере, она это видит. Все осложняется еще и тем, что более молодая разлучница – результат ее собственной вины. Шэрон произвела этого ребенка на свет, наверное, как всякая мать, шла на массу жертв – и вот что она теперь за все это получает. Вся та обида, которую она чувствовала по отношению к Джессике, теперь переходит в полном объеме на Дейзи, только во много раз усиленная. А то, что ей пришлось подавить и глубоко запрятать свои чувства после смерти Джессики, превращает нынешнюю ситуацию в полный кошмар.

– Значит, ты думаешь, что она способна убить собственную дочь?

– Теоретически. – Брайан кивает. – Если получит достаточно сильный толчок. Если, например, застанет Дейзи и своего мужа в ситуации, которая будет хотя бы отдаленно напоминать о сексе, – тогда на ее глаза опустится красная пелена, и я не думаю, чтобы она в этом случае стала винить мужа. У нее перед глазами будет только соперница.

Консультант откидывается в кресле.

– А еще следует помнить, что если Шэрон имела хоть какое-то отношение к смерти своей сестры – даже если просто не смогла помочь ей, – то она уже давным-давно придумала для себя историю, которая позволяет переложить вину на всех остальных. На родителей, на прохожих, даже на саму Джессику. Ну а если она действительно что-то сделала с Дейзи, то сейчас придумывается такая же история. Во всем будет виноват ее муж или даже сама дочь. Как в учебнике – «отрицание виновности, глубоко укоренившееся в сознании». Ты не сможешь заставить ее признаться, что она имеет к этому какое-то отношение, не разрушив полностью ту психологическую оборону, которую Шэрон возводила многие годы. И не пытайся убедить себя, что это будет легко. Готов поспорить, что эта женщина никогда не просит прощения, даже по совершенно пустяковым случаям.

– Эта женщина, Полин Побер, – поворачиваюсь я к Анне. – Мы можем ее разыскать?

– Можно попробовать. Имя необычное, а Уокингем – городишко небольшой.

– Что насчет родителей – они еще живы?

– Я проверила. Джеральд Уили умер в две тысячи четырнадцатом году от сердечного приступа. Сэди – в доме для престарелых в Каршалтоне; похоже, что у нее последняя степень Альцгеймера. Так что, полагаю, Шэрон – единственная из живущих…

– Это многое объясняет.

– Всю эту историю? – Девушка поворачивается ко мне.

– И не только. Фотографию тоже.

«Семья Уили в лучшие времена» – гласит подпись под фото. На нем изображены Джеральд с сидящей у него на коленях Джессикой и Сэди, положившая ему руку на плечо. Джессика одета в белое платьице с поясом, а ее волосы уложены в длинные вьющиеся локоны, перетянутые лентами. Она зловеще похожа на Дейзи Мэйсон, какой я видел ее на фотографиях. Что же касается Шэрон, то я едва узнаю ее. Полный, некрасивый ребенок, который стоит в самом углу фотографии, как будто ее с помощью «Фотошопа» поместили в собственную жизнь. Волосы мышиного цвета свисают неопрятными прядями; кажется, что лент на нее не хватило. «Интересно, – думаю я, – как ей жилось в доме родителей после смерти Джессики?»

И впервые испытываю к ней жалость.

Когда я поднимаю глаза, они оба стоят передо мной. Куинн и Гислингхэм. Вместе.

Я перевожу взгляд с одного на другого и даже не пытаюсь скрыть свое удивление:

– Что происходит? Вы что, объявляете о прекращении огня? А с ООН мы уже связались?

Крису хватает такта прикинуться дурачком:

– Не совсем так, босс. Все дело в телефоне Мэйсона. Криминалисты подтвердили, что в нем есть непристойные изображения. Если точнее, то видео, и оно действительно жесткое. Они были глубоко запрятаны в карте памяти, но они есть.

– Значит, он лгал, – откидываюсь я в кресле.

– И это еще не всё, – замечает Куинн. – Насчет машины – той, в которой видели Дейзи… Мы знаем, кому она принадлежит.

Пауза.

– Азиму Рахия.

День сегодня жаркий, но мне неожиданно становится холодно.

– Твою мать, только не…

– Младшему брату Ясира Рахия, – Гарет кивает, – и кузену Санни Рахия.

Больше можно ничего не говорить. Ясир и Санни Рахия были вдохновителями группы особо опасных сексуальных извращенцев, целью которых были белые девочки из неблагополучных семей, живущие в Восточном Оксфорде. Полиции пришлось потратить непозволительно много времени, прежде чем она вышла на них. Вел это дело не я, но у всех у нас остались шрамы – мы все ощущаем нашу вину.

– Азиму только семнадцать, – продолжает Куинн, – и ничто не говорит о том, что он принимал участие в подготовке девочек или в групповых изнасилованиях, но в создавшихся обстоятельствах…

Я опускаю голову на руки. А ведь я был уверен – абсолютно уверен, – что Дейзи убил кто-то из близких. Но что, если я ошибался? Что, если все это время она сидит в каком-нибудь грязном подвале на Коули-роуд и подвергается самым отвратительным…

– Но и это еще не все. – На этот раз голос подает Гислингхэм. – Только что звонила Эверетт. Сказала, что, как вы и велели, показала Лео фотографию юноши с камеры наружного наблюдения. Он не знает его имени. И еще он сказал, что никогда не видел его с Дейзи…

– Наверное, было слишком нахально с моей стороны надеяться, что он видел его раньше, – вздыхаю я.

– Но в этом-то все и дело – он таки видел его раньше. Однако не с Дейзи, а с Барри.

Я тупо смотрю на Криса:

– Ничего не понимаю. Какой вообще смысл может быть в связи…

Но у Гислингхэма времени на обдумывание было больше, чем у меня:

– Смысл-то как раз может быть, босс. Я все время спрашиваю себя: что происходит с деньгами Мэйсона? Он кидает людей направо и налево. Сдирает с них тысячи фунтов за работу, которую не выполняет, и в то же время все говорят, что у них проблемы с деньгами. Но ведь все эти деньги должны куда-то деваться… И ведь платить он просит налом, потому что, насколько я вижу, на его счету в банке никогда нет достаточно денег, если подумать о том, какой объем работ он выполняет.

– Азартные игры? Наркотики?

Крис качает головой.

– Никакого подтверждения этому. А вот то, что он скачал детское порно с сайта, – подтверждено. А такое хобби – вещь дорогая. И чем незаконнее, тем дороже.

– То есть ты думаешь, что речь идет не только о просмотре видео? Что он платит за секс с детьми – с несовершеннолетними девочками вроде тех, которых подвергали надругательствам Рахия?

– Как я уже сказал, в этом весь смысл. – Гислингхэм пожимает плечами.

– А этот подросток с записи – с которым его видел Лео – посредник между Барри и группой педофилов?

Тут в разговор вмешивается Куинн:

– Тот факт, что большинство из них в тюрьме, необязательно значит, что нам удалось полностью прикрыть лавочку. И Азим мог продолжить с того самого момента, на котором остановились его брат и кузен.

– Тогда о чем этот юнец мог разговаривать с Дейзи?

Мои коллеги смотрят друг на друга.

– Может быть, Мэйсон должен им деньги? – предполагает наконец Гислингхэм. – И теперь они используют Дейзи, чтобы надавить на него? И, угрожая ей, как бы предупреждают его, что будет в случае, если он не поторопится…

– Что ж, будем надеяться. Потому что альтернатива настолько страшна, что я не могу о ней думать. Никаких здоровых объяснений заинтересованности юнца его возраста в таком ребенке, как Дейзи, просто не существует. Особенно если речь идет о подростке, который водит дружбу с педофилами.

Но, еще не успев закончить фразы, я вспоминаю, что говорили подружки Дейзи: она была зла после встречи с этим мальчишкой. Не расстроена, не смущена, а именно зла. Но это только то, что они сами сказали, – наверняка мне это не известно. И это единственная причина, по которой банде Рахия удавалось так долго скрываться от правосудия: люди вроде меня предпочитают видеть только то, что хотят видеть, и слышать то, что хотят слышать. Я не могу позволить нам совершить ту же ошибку.

– Ладно, вызывайте подкрепление и сообщите местным активистам и в пресс-бюро, чтобы они знали, что говорить, когда зазвонят телефоны. С супером я договорюсь. Уверен, что он будет просто в экстазе.

Поднимаюсь на ноги. Принимая во внимание состояние общественного мнения в Восточном Оксфорде, я никому не могу передоверить эту операцию.

12 мая 2016 г., 7:47

68 дней до исчезновения

Барж-клоуз, № 5

Кухня

Барри Мэйсон сидит за столом и завтракает, а Шэрон у окна загружает ломтики фруктов в соковыжималку. Лео и Дейзи уже в школьной форме, а розовый кардиган девочки перекинут через спинку ее стула.

– Думаю, нам надо устроить вечеринку, – говорит миссис Мэйсон. – В конце семестра.

– Вечеринку? Зачем? – Барри поднимает глаза от плошки с хлопьями.

– Ну мы же не «обмывали» дом, а я знаю людей, которые хотели бы на него посмотреть.

По другую сторону стола мальчик поднимает взгляд, а девочка его опускает. Глава семейства вновь берется за ложку.

– А не слишком ли много работы потребуется?

Шэрон смотрит на мужа:

– Мы можем устроить барбекю. С салатом, сэндвичами и картошкой в мундире. Тебе почти ничего не придется делать.

Барри открывает рот, чтобы что-то сказать, и вновь закрывает его. Дети обмениваются взглядами, а их мать начинает резать фрукты, прикладывая при этом гораздо больше усилий, чем это реально требуется.

– А что, если пойдет дождь? – спрашивает наконец старший Мэйсон. – В доме все не поместятся.

– Фиона Вебстер говорит, что мы можем взять их тент. И я уверена, что Оливер с удовольствием поможет тебе его поставить.

Барри пожимает плечами:

– Ладно, коли ты так уверена… А вы что думаете, дети?

– Для них это будет здорово, – замечает Шэрон. – Шанс встретиться с соседскими детьми, которые не ходят в школу Епископа Христофора. – Она поворачивается к соковыжималке и вновь включает ее. Смесь начинает вращаться и расплескивается, превращаясь в сопли зеленого цвета, которые медленно стекают по пластику, когда женщина вновь выключает прибор. – Ты когда сегодня вернешься?

– Могу задержаться, – поколебавшись, отвечает Барри. – У меня после обеда встреча на площадке в Гэлдфорде. Она может затянуться. А как у тебя дела, принцесса? – Он поворачивается к дочери. – Сегодня вам сообщат оценки за тест по английскому, так? Готов поспорить, что ты опять получишь высший балл. Ничего другое мою особенную девочку не удовлетворит.

Дейзи быстро улыбается отцу, прежде чем вернуться к хлопьям.

– Лео приняли в футбольную команду, – сообщает она.

– Неужели? А почему же ты молчишь, сын? – Барри поднимает брови.

– Пока только в запас. – Мальчик пожимает плечами.

Щеки его отца опускаются.

– Что ж, это только доказывает, что тебе надо больше стараться. Как я и говорил.

Шэрон все еще поглощена загадками соковыжималки, которая не хочет разбираться.

– Ладно. Тогда я оставлю тебе что-нибудь холодное, когда ты вернешься. Не забывай, в восемь у меня аэробика.

Барри широко улыбается Дейзи:

– Только не забудь принести тест домой, чтобы я мог посмотреть на результат. Договорились, Дез?

Миссис Мэйсон оборачивается:

– Мне хотелось бы, чтобы ты называл ее полным именем, Барри. Как мы можем запрещать ее друзьям так ее называть, когда сами это делаем?

Отец протягивает руку и треплет Дейзи по волосам.

– Ты же не против, правда, Дез?

– И не забудь вернуть сумочку с косметикой миссис Чен, когда ты сегодня увидишь ее в школе, Дейзи, – добавляет Шэрон. – Поблагодари ее и скажи, что мы сами в состоянии покупать себе вещи.

– Уверен, что она ничего такого не имела в виду, – говорит Барри. – У них оказалось две одинаковые сумочки, и они подумали, что Дейзи тоже захочет такую.

– А мне все равно. Косметика ни к чему девочке ее возраста. Выглядит слишком грубо.

– Да брось ты! Просто невинная забава. Ты же знаешь девочек – все эти наряды и все такое…

– Я же сказала, что она ни к чему. И в любом случае мы не нуждаемся в их благотворительности.

Барри пытается поймать взгляд дочери, но Дейзи, кажется, сосредоточилась на своих хлопьях.

– Только не слишком заморачивайся на вечер, – говорит он Шэрон. – Какого-нибудь сэндвича будет вполне достаточно. С тунцом, например, или чем-то в этом роде.

Он берет свой портфель и ключи и снимает со спинки стула свой пиджак для VIP-визитов.

– Я ушел. Пока, дети!

Когда дверь кухни закрывается, Дейзи кладет ложку и аккуратно, двумя руками, поправляет волосы. Лео соскальзывает со стула и подходит к матери.

– А кого ты пригласишь на вечеринку?

– Ну знаешь, соседей, ваших одноклассников, – отвечает Шэрон, наливая смузи в стакан.

– И этого мальчика, которого знает папа? – уточняет Лео.

– Какого мальчика? – в растерянности переспрашивает его мать. Но когда она заканчивает мыть соковыжималку и поворачивается к детям, Лео успевает выйти.

Дом Рахия в точности похож на сотни таких же в этой части Восточного Оксфорда. Покрытый штукатуркой с камнями одноквартирный дом, построенный в 30-х, с эркером, проходящим через первый и второй этажи. Сбоку располагаются ворота в гараж, с которых облупилась почти вся краска, за исключением той, из баллончика, которой на железе написано ругательство. Писал кто-то явно имеющий проблемы с написанием слова «педофил». Одно из окон на первом этаже закрыто досками, а в палисаднике расположились шесть мусорных контейнеров на колесах – крышки двух открыты, и из них на бетон вываливается мусор и гниющая еда.

Часть полицейских заблокировала заднюю аллею, а человек десять сейчас стоят рядом со мной перед входом в дом. У одного из них в руках таран. Я киваю, и он бьет им в дверь.

– Полиция! Откройте!

Внутри дома слышатся звуки – плач женщин и мужской голос, который кричит что-то на языке, совсем непохожем на английский. Раздается плач ребенка.

– Повторяю, полиция! Немедленно откройте, или мы выломаем дверь!

Проходит минута или две, затем кто-то скребется по дереву, и наконец дверь приоткрывается на пару дюймов. За ней стоит женщина с платком на голове. Ей не больше двадцати.

– Что вам надо? Почему вы не оставляете нас в покое? Мы ничего не сделали.

– Детектив-инспектор Адам Фаули из Криминального отдела Управления полиции долины Темзы. – Я делаю шаг вперед. – У нас есть ордер на обыск. Прошу вас открыть дверь. Для всех будет лучше, если мы станем вести себя как цивилизованные люди.

– Цивилизованные люди? Вы приходите сюда, колотите в дверь, пугаете мою мать и моих детей – и утверждаете, что вы цивилизованный человек?

На улице собирается толпа, состоящая в основном из молодых людей азиатской наружности. На головы некоторых из них надеты куфии[68]. Я вижу, как Куинн поудобнее перехватывает свою дубинку. Только беспорядков мне не хватало!

– Послушайте, мы можем вести себя или жестко, или цивилизованно, – отвечаю я. – Впустите нас, и даю вам слово, что мы постараемся закончить все как можно скорее и нанести при этом как можно меньше вреда. Но можете не сомневаться – если мне придется взломать дверь, я это сделаю, и тогда ваше имя появится в газетах, и все те оскорбления, которым вы подвергались в прошлом году, начнутся по новой. Так что решать вам, и побыстрее.

Женщина ослабляет хватку. Я гипнотизирую ее глазами, и она в конце концов утвердительно кивает. Сердце колотится так, что мне трудно дышать. Я жестом приказываю патрульным отступить на тротуар, а потом обращаюсь к Бренде, офицеру по связям с общественностью:

– Прошу вас проследить, чтобы детей и женщин не пугали без причины. Куинн, вы и Гислингхэм – за мной.

Даже в такую погоду в доме пахнет сыростью. Со стен свешиваются клочья выцветших обоев, и здесь же, в камине, стоит древняя газовая горелка, на которой, кажется, крупными буквами написано: «Смертельно опасно». Даже если б мы четверо вышли из комнаты, она все равно оказалась бы забита народом. Здесь находятся две пожилые женщины в черном, которые сидят на провалившейся софе и раскачиваются вперед-назад, и три молодые матери, обнимающие своих детей за плечи. Дети смотрят на нас громадными печальными глазами. Я улыбаюсь одной из девочек, и она улыбается мне в ответ, а потом утыкается лицом в никаб[69] матери. Мужчин в комнате нет.

Я слышу, как у меня за спиной Гарет приказывает Крису обыскать задние комнаты и кухню, а сам бросается наверх, перепрыгивая через две ступени за раз.

– Босс? – кричит он мне. – Сюда!

Меня самого должен был насторожить запах табачного дыма, и где-то на подсознательном уровне так и получается. Я добираюсь до лестничной площадки и заворачиваю за угол. Передо мной две двухъярусные кровати, впихнутые в комнату, которая мала и для одной. На одной из нижних сидит, скрестив ноги, Азим Рахия. Я сразу же узнаю его, потому что видел его брата, но в этом юнце нет огрубелости старшего, что на мгновение дает мне надежду, что он еще не пошел по той же дорожке. Однако потом я вижу лицо второго человека в этой комнате. Он сидит на верхней кровати, курит и болтает ногами, совсем как маленький ребенок.

– День добрый, фиоцеры, – говорит этот тип слегка заплетающимся языком. Рядом с ним лежит упаковка «Стронгбоу»[70]. В жизни он не такой привлекательный, как на пленке. На расстоянии его волосы казались намного светлее. Щеки и подбородок покрывают следы от юношеского акне. И манеры выдают его с головой – эти блуждающие прищуренные глаза, это самодовольство. Мотня его джинсов болтается где-то у колен, а в ухе у него серьга, которая проделывает в мочке дыру размером в палец. От вида этих колец мне всегда становится нехорошо.

Он затягивается и выпускает дым мне в лицо.

– Мне кажется, что нас не представили друг другу, – говорю я, подражая его манере. – Я детектив-инспектор Адам Фаули, а вы кто?

Он очень неприятно ухмыляется и показывает на меня дрожащим пальцем:

– Я-то знаю, а вот тебе предстоит догадаться.

– Сержант Куинн, проводите этого младенца до машины. Если он будет отказываться назвать свое имя, вызовите социального работника. Этому ребенку никак не больше шестнадцати.

Слышится какая-то суета, но у Гарета есть нога и преимущество в несколько стоунов[71] веса. Так что молокосос уже верещит о «жестокости», пока я вслед за ними выхожу на площадку и зову Гислингхэма. Затем приказываю:

– Начинайте обыск. В постельном белье спрятан по крайней мере один лэптоп.

Когда я поворачиваюсь к Азиму, мне кажется, что он, вполне вероятно, обделался.

Допрос Барри Мэйсона в участке Св. Алдэйта

Оксфорд, 23 июля 2016 г., 12:42

Присутствуют: детектив-инспектор А. Фаули, исполняющий обязанности детектива-сержанта Г. Куинн, мисс Э. Карвуд (адвокат)

ЭК: Мы правильно понимаем, что вы собираетесь предъявить нам обвинения?

АФ: У нас еще осталось несколько вопросов к вашему клиенту, мисс Карвуд.

ЭК: Связанных с обвинением в распространении порнографии?

АФ: Пока – да.

ЭК: Отлично. Но я бы хотела напомнить вам, что время неумолимо идет вперед.