Вторая Академия Азимов Айзек
– А это что за регулятор?
– С его помощью меняется частота импульсов. А с помощью вот этого – интенсивность. То самое, о чем я говорил.
– А можно? – спросил Антор, положив кончик пальца на регулятор интенсивности. Остальные сгрудились вокруг него.
– Почему бы и нет? – пожал плечами Дарелл. – Нам ведь это нисколько не повредит.
Медленно – даже замедленно – Антор повернул регулятор в одну сторону, потом в другую. Турбор сжал зубы, Мунн быстро заморгал. Было впечатление, что они пытаются своим несовершенным «оборудованием» ощутить импульс, который в действительности ощутить не могли.
В конце концов Антор пожал плечами и вернул Дареллу пульт управления.
– Видимо, придется поверить вам на слово. Но, ей-богу, трудно поверить, что что-то действительно произошло в тот момент, когда я повернул регулятор.
– Разумеется, Пеллеас Антор, – сказал Дарелл с едва заметной иронией. – Я ведь вам дал фальшивый пульт. У меня есть другой.
Он сунул руку под куртку и отстегнул от ремня точно такой же цилиндр.
– Вот – видите? – сказал Дарелл и резко перевел регулятор интенсивности в крайнее положение.
В то же мгновение Антор с нечеловеческим, душераздирающим воплем повалился на пол. Он метался в агонии. Побелевшие скрюченные пальцы пытались рвать собственные волосы.
Мунн, сидевший поблизости, инстинктивно подобрал ноги, чтобы не коснуться корчившегося в судорогах тела. Глаза его потемнели от страха. Семик и Турбор застыли, как две безмолвные статуи.
Дарелл же спокойно вернул регулятор в прежнее положение. Антор пару раз слабо дернулся и остался лежать без движения. Он был жив, но дышал слабо.
– Давайте перенесем его на кушетку, – предложил Дарелл, приподнимая голову Антора от пола. – Помогите мне.
Турбор ухватил Антора за ноги. Казалось, они перетаскивают не живого человека, а мешок с мукой. Потянулись долгие минуты. Дыхание Антора стало спокойнее, веки задрожали, глаза открылись. Лицо его было желтым от ужаса, тело и волосы взмокли от пота, а голос, когда он заговорил, стал надтреснутым, хриплым, незнакомым.
– Нет! – просипел он. – Нет, нет! Только не делайте этого опять! Вы не представляете, не знаете… О-о-о… – простонал он.
– Мы не станем этого больше делать, – сказал Дарелл, склонившись над ним, – если вы скажете нам правду. Вы – из Второй Академии?
– Дайте мне воды! – взмолился Антор.
– Принесите воды, Турбор, – попросил Дарелл, – да захватите бутылку виски.
После того как он влил Антору в рот глоток виски и два стакана воды, он повторил свой вопрос. Молодой человек не сопротивлялся.
– Да… – устало проговорил он. – Я – из Второй Академии.
– Которая, – закончил за него Дарелл, – находится здесь, на Терминусе.
– Да-да… Вы совершенно правы, доктор Дарелл.
– Отлично. А теперь объясните нам все, что происходило в течение последнего года. Говорите!
– Я хочу спать… – прошептал Антор.
– Успеете. Говорите же!
Горький вздох. Потом Антор заговорил торопливо и тихо. Остальные склонились над ним, чтобы не пропустить ни слова…
– Ситуация становилась опасной. Мы знали, что ученые на Терминусе стали интересоваться энцефалограммами и что вот-вот будет создано устройство такого типа, как сконструировал доктор Дарелл. Кроме того, нарастала общая враждебность в отношении Второй Академии. Мы должны были остановить развитие событий так, чтобы не повредить Плану Селдона.
Мы… мы попытались взять под контроль ваше… движение. Мы попытались присоединиться к нему. Это бы… избавило нас от подозрений и отвлекло от нас внимание. Одним из таких отвлекающих моментов была спровоцированная нами война с Калганом. Вот почему я отправил Мунна на Калган. Мнимая фаворитка Стеттина была нашей сотрудницей. Она устроила все так, чтобы Мунн делал нужные шаги…
– Что? Каллия?! – вскрикнул Мунн, но Дарелл жестом остановил его.
Антор продолжал, не заметив, что его прервали:
– С Мунном отправилась Аркадия. На это мы не рассчитывали… не можем же мы предусмотреть все… поэтому Каллия отправила ее на Трентор, чтобы предотвратить ее вмешательство. Вот и все. Кроме того, конечно, что мы проиграли…
– Меня вы тоже хотели отправить на Трентор, не так ли?
Антор вяло кивнул:
– Должны были… убрать вас отсюда… на время… Ваше сознание явно и неопровержимо излучало триумф победителя. Вы решали проблему создания своего прибора – менторезонатора.
– Почему вы не «обработали» меня?
– Не мог… не сумел. У меня были инструкции… мы работали в соответствии с планом… Импровизация… все бы нарушила… План только предсказывает вероятности… вы это знаете… как и План Селдона.
Фразы его становились все более отрывистыми, почти бессознательными. Голова моталась из стороны в сторону – болезненно, лихорадочно.
– Мы имели дело с отдельными людьми… не с массами… вероятности очень низки… и проиграли. И потом… если бы мы вас «обработали»… устройство изобрел бы кто-то еще… все было бесполезно… должны были тянуть время… а это труднее… Собственный план Первого Оратора… я не знаю всех деталей… только… ничего не вышло…
Он глубоко зевнул и впал в прострацию.
Дарелл грубо встряхнул его:
– Не спать! Сколько вас здесь?
– А? Вы что-то спросили? О-о-о… немного… будете удивлены… около пятидесяти… нужно было больше…
– А конкретно на Терминусе?
– Пятеро… еще шестеро на заданиях… как Каллия… спать хочу…
Неожиданно он сделал над собой невероятное усилие, пытаясь побороть слабость и наваливающийся сон. Казалось, ему хочется сделать все возможное, чтобы как-то смягчить позор поражения.
– Но в конце я почти было поборол вас! Мог выключить защиту и схватить вас! Тогда посмотрели бы, кто здесь хозяин! Но вы дали мне фальшивый пульт… вы все время меня подозревали…
Наконец он умолк и крепко заснул.
Изменившимся голосом Турбор спросил:
– И давно вы его подозревали, Дарелл?
– С тех пор, как он тут появился, – последовал спокойный ответ. – Он заявил, что прибыл от Кляйзе. Но я прекрасно знал Кляйзе и отлично помнил, в каких отношениях мы расстались. Он просто заболел розысками Второй Академии, а я его бросил. Мое поведение было оправданно, поскольку я понял, что разумнее и безопаснее вести исследования самостоятельно. Но объяснить этого Кляйзе я не мог, да он и не стал бы меня слушать. Для него я остался трусом и предателем, возможно, он даже счел меня агентом Второй Академии. Он из тех, кто не прощает обид, и с того самого времени вплоть до самой смерти он со мной не общался. И вдруг, ни с того ни с сего, в последние недели своей жизни он пишет мне – совсем как старый друг – и присылает ко мне своего сотрудника, ученика, с предложением возобновить старые исследования.
Это было настолько не похоже на него! Он не мог на такое пойти без постороннего воздействия. Тогда я и стал думать о том, не подсунул ли он мне настоящего агента из Второй Академии. В итоге так оно и оказалось.
Он вздохнул и на секунду прикрыл глаза.
Семик взволнованно проговорил:
– Но что же мы будем делать с ними со всеми… с этими, ну из Второй Академии?
– Не знаю, – устало отозвался Дарелл – Можно, например, устроить что-то вроде резервации. В Зоранеле, к примеру. Можно их там поместить и окружить планету защитным полем с помощью менторезонатора. Мужчин и женщин лучше было бы разделить, а еще лучше – стерилизовать, и через пятьдесят лет Вторая Академия останется историческим фактом, не более. А может быть, милосерднее было бы дать им всем спокойно умереть.
– Как вы думаете, – задумчиво спросил Турбор, – а мы не могли бы обучиться этому их дару? Или они с ним рождаются, как Мул?
– Не знаю. Но думаю, дар этот приобретается в процессе длительного обучения, поскольку данные энцефалографии показывают, что такие способности есть в мозгу каждого человека, только в латентном состоянии. Но для чего вам это чувство, этот дар? Видите – он им не помог.
Он нахмурился.
Он молчал, а мысли его кричали.
Все получилось слишком легко, слишком легко… Они были побеждены, эти непобедимые, побеждены, как книжные злодеи, и это ему не нравилось.
Черт побери! Когда же человек может быть уверен в том, что он – не марионетка? И как он может знать, что он – не марионетка?
Аркадия возвращалась домой, и мысли Дарелла постепенно отвлеклись от того, с чем ему еще предстояло столкнуться.
Она была дома – неделю, вторую, а он все никак не мог избавиться от этих мыслей. И как он мог от них избавиться? За время ее отсутствия она превратилась из ребенка в молодую девушку – под действием какой-то странной алхимии. Она была звеном в цепи, которая связывала его с жизнью, ниточкой, связывавшей его память с его сладостно-горькой женитьбой, супружеством, длившимся чуть дольше медового месяца…
И вот однажды поздно вечером он спросил осторожно, как только мог:
– Аркадия, как вышло, что ты решила, что обе Академии находятся на Терминусе?
Они как раз вернулись из театра, где сидели на самых лучших местах. На Аркадии было новое красивое платье, и она была просто счастлива.
Она удивленно взглянула на него и отвела взгляд.
– Ой, папа, сама не знаю. Просто на меня нашло.
Сердце Дарелла похолодело.
– Вспомни, – настойчиво попросил он. – Это очень важно.
Она слегка нахмурилась.
– Ну… была Леди Каллия… Я знала, что она – из Второй Академии. Ведь Антор сказал то же самое!
– Но она была на Калгане, – настаивал Дарелл. – Почему же ты решила, что Вторая Академия – на Терминусе?
Тут Аркадия задумалась на несколько минут, прежде чем ответить. Что заставило ее так решить? Ей стало неприятно об этом думать – почему, она сама не знала.
Она сказала:
– Но она же знала все – Леди Каллия. И у нее… наверное… была информация о Терминусе. Похоже, папа?
Но он только головой покачал.
– Папа, – воскликнула она, – но я это знала! И чем больше я об этом думала, тем больше я убеждалась в этом. Это так логично!
Но в глазах отца, смотревших на нее, читалось все то же чувство беспомощности и растерянности.
– Не то, Аркадия, не то… Интуиция уже сама по себе подозрительна, когда речь идет о Второй Академии. Ты же это понимаешь, правда? Это могла быть интуиция, но могла быть и «обработка».
– «Обработка»? Ты хочешь сказать, что меня… изменили? О нет! Они не могли!
Она отвела взгляд и слегка отодвинулась от отца.
– И потом… разве Антор не сказал тебе, что я была права? Он же все подтвердил! Признался во всем. И ты нашел целое их гнездо тут, на Терминусе. Разве нет? Разве нет?
Она раскраснелась и тяжело дышала.
– Да, я знаю… но… Аркадия, ты позволишь, я сделаю тебе энцефалограмму?
Она отчаянно замотала головой:
– Нет, нет! Только не это! Мне страшно, я боюсь!
– Меня боишься, Аркадия? Ну что ты, глупышка, не бойся! Но мы должны проверить, мы обязательно должны проверить! Ты же это понимаешь, правда?
После этого она обратилась к нему только раз. Она вцепилась в его руку как раз перед тем, как он собирался выключить свет.
– А если меня изменили, папа? Что ты будешь делать?
– Если тебя изменили, Аркадия, ничего я делать не буду. Если это так, то мы просто-напросто уедем отсюда. Отправимся на Трентор, только ты да я… и не будет нам никакого дела до всей Галактики.
Никогда в жизни Дарелл не проводил обследование так медленно и тщательно, никогда он еще не ставил на карту более высокой ставки… Когда все было кончено, Аркадия тихо сползла с кресла. Она боялась смотреть на отца. Наконец раздался его радостный смех, и этим все было сказано. Она вскочила, подбежала к нему и упала в его объятия.
Они стояли, прижавшись друг к другу. Он гладил ее непослушные кудряшки и радостно говорил:
– Дом окружен максимальным резонирующим полем, а твоя энцефалограмма – в полном порядке. Значит, мы действительно покончили с ними, Аркадия. Мы можем начать жизнь сначала!
– Папа, – проговорила она сквозь слезы, – а теперь мы сможем получить медали?
– Медали? А откуда ты знаешь, что я от них отказался?
Он на мгновение отстранил ее от своей груди и снова рассмеялся:
– Маленькая шпионка! Ты, как водится, знаешь все! Ладно, можешь получить свою медаль – все, как положено, – трибуна, торжественные речи. Ты ее заслужила.
– И… папа…
– Да?
– Ты не мог бы теперь называть меня Аркади?
– Ну хорошо… Аркади.
Медленно, постепенно пришло к нему ощущение настоящей победы и захлестнуло его. Академия – Первая Академия – и теперь единственная – стала настоящей Хозяйкой Галактики. Больше не существовало преграды между ними и Второй Империей – венцом Плана Селдона.
Оставалось только дожить до этого…
А все благодаря…
Глава 22
Верный ответ
Непонятно где расположенная комната в непонятно где расположенном мире… И план, чей план сработал… Первый Оратор взглянул на Студента.
– Пятьдесят мужчин и женщин, – сказал он. – Пятьдесят жертв! Они знали, что для них это означает смерть или пожизненное заключение, но они не посмели пойти на сопротивление, они не могли быть так ориентированы, поскольку такая ориентация могла быть выявлена. Но они не пали духом. Они осуществили план до конца, потому что были верны высшему Плану.
– А могло их быть меньше? – осторожно спросил Студент.
Первый Оратор медленно покачал головой:
– Это было максимально возможное количество. Будь их меньше, возможно, задуманное и не удалось бы осуществить. В действительности объективно требовалось не менее семидесяти пяти человек, чтобы подстраховаться от возможных ошибок. Но это теперь неважно. Ты изучил ход событий, разработанный Советом Ораторов пятнадцать лет назад?
– Да, Оратор.
– И сравнил его с реальным ходом развития событий?
– Да, Оратор, – ответил Студент и после короткой паузы добавил: – Я был совершенно поражен, Оратор.
– Знаю. Это всегда вызывает искреннее удивление. Если бы ты знал, сколько труда скольких людей вложено за многие годы в то, чтобы отшлифовать, довести до совершенства эту идею, ты бы меньше удивлялся. Ну а теперь расскажи мне, что произошло, – своими словами. Расшифруй свои математические выводы.
– Хорошо, Оратор.
Молодой человек старательно сконцентрировал свои мысли.
– Главное: людей из Первой Академии нужно было твердо, неопровержимо убедить в том, что они обнаружили и ликвидировали Вторую Академию. В этом плане отмечается некоторый возврат к исходной позиции. Теперь Терминус снова не будет знать о нас ничего и не станет включать нас в свои расчеты. Мы снова в тайне и безопасности… ценой жизни пятидесяти человек.
– А какова была роль калганской войны?
– Показать Академии, что они способны победить физического врага, – с тем чтобы укрепить их достоинство, по которому нанес серьезный удар Мул.
– Вот здесь ты потрудился недостаточно. Помни: население Терминуса относилось к нам с явной враждебностью. Они ненавидели нас, завидовали нашему превосходству, но бессознательно надеялись на нашу защиту. Если бы мы были «ликвидированы» до калганской войны, это вызвало бы панику на всей территории Академии. Тогда они ни за что не отважились бы выступить против Стеттина, напади он на них тогда. А он бы именно так и сделал. Только на своем пике ослепления победой могла произойти «ликвидация» с минимумом побочных эффектов. Даже если бы позволили себе подождать еще год, успех не был бы воспринят столь горячо и безоговорочно.
Студент кивнул:
– Я понял. Теперь течение истории будет происходить без отклонений от курса, намеченного Планом.
– Если только, – уточнил Оратор, – не произойдет больше никаких случайностей индивидуального порядка.
– А для этого, – сказал Студент, – мы и существуем. Только вот… Один момент волнует меня, Оратор. В Первой Академии осталось мощнейшее оружие – менторезонатор. По крайней мере, это уже выходит за рамки возврата к прежней позиции.
– Верно подмечено. Но им не на ком его применять. Оно стало холостым оружием, стерильным. Таким же холостым и стерильным оружием станет со временем и энцефалография, поскольку мы как угроза для них больше не существуем. Ее место займут те отрасли науки, которые больше отвечают насущным потребностям. Так что – первое поколение ученых-психологов в Первой Академии одновременно станет последним, и примерно через сто лет менторезонатор станет реликвией прошлого.
– Да… – подумав, проговорил Студент. – Похоже, вы правы.
– Но вот на что я хочу обратить твое особое внимание, юноша. Ради твоего же собственного будущего – ради твоей работы в Совете. Это – учет самых тончайших вмешательств, проведенный в Плане за последнее десятилетие. И все это было нужно потому, что мы имели дело с отдельными людьми. Я говорю о способе, благодаря которому Антор ухитрился вызвать к себе подозрение таким образом, что оно созрело в нужное время, но это было относительно просто.
Была создана такая ситуация, такая атмосфера, что до поры до времени никому и в голову не приходило, что Вторая Академия находится там. Это знание должно было быть внушено маленькой девочке, Аркадии, на которую, кроме ее отца, никто бы не обратил внимания. Она была увезена на Трентор именно для того, чтобы раньше времени не встретилась с отцом. Эти двое – отец и дочь – были чем-то вроде полюсов гиператомного двигателя. Каждый из них в отдельности от другого беспомощен. Должна была проскочить искра, должен был сработать контакт – именно в нужный момент. А это уж была моя работа.
А еще было необходимо, чтобы последнее сражение прошло так, как надо. Флот Академии должен был быть морально поддержан, а калганцы – обращены в бегство. Об этом я тоже позаботился.
Студент сказал:
– Мне кажется, Оратор, что вы… то есть я хотел сказать, что все мы… рассчитывали на то, что доктор Дарелл не станет подозревать, что Аркадия является нашим инструментом. Судя по моим расчетам, существовала тридцатипроцентная вероятность того, что он все-таки это заподозрит. Что бы произошло тогда?
– Об этом мы тоже позаботились. Тебя ведь учили, и ты должен знать, что такое «Плато обработанности». Что оно собой представляет? Конечно же, не внедрение иной эмоциональной подложки. Это как раз делается без возможности выявить это с помощью энцефалографии. Следствие из теоремы Лефферта ты должен знать. Нет, Плато отражает стирание прежнего предубеждения, только это оно в действительности и демонстрирует. Должно демонстрировать.
– И, конечно, Антор удостоверился в том, что доктор Дарелл именно так, как надо, понимает сущность Плато?
– Да. Однако… Как и когда можно «обработать» отдельного человека, начать управлять его эмоциями так, чтобы это не обнаружили? Только тогда, когда изначальное предубеждение еще не сформировалось. Другими словами – тогда, когда индивидуум – новорожденный ребенок с чистым, нетронутым сознанием. Таким ребенком была Аркадия Дарелл пятнадцать лет назад здесь, на Тренторе, когда в структуру Плана была внесена новая линия.
Она никогда не узнает о том, что ею управляли, и нам всем от этого лучше и легче, поскольку ее «обработка» не принесла ей никакого вреда, а, наоборот, привела к развитию уникальной личности.
Первый Оратор коротко рассмеялся:
– В каком-то смысле это – ирония судьбы, и это самое смешное. Четыреста лет назад люди были обмануты словами Селдона о «другом крае Галактики». Они придавали этим словам свой собственный, буквальный, физический смысл – они ведь всегда ищут другой конец линейками и рулетками и находят этот конец в точке, отстоящей от начала измерения на сто восемьдесят градусов, а то и просто у себя дома.
Но величайшая для нас опасность таилась именно в том, что у нашего расположения была и чисто физическая разгадка. Как ты знаешь, Галактика – не просто плоский, сплющенный овоид, так же как его периферия – не просто замкнутая кривая. Фактически Галактика – это двойная спираль, и восемьдесят процентов населенных миров находятся на ее внутреннем витке, а мы – на другом конце, поскольку что есть другой конец спирали? Естественно, центр.
Но это ловушка, шарада. К такому выводу трудно прийти просто так. Однако к нему пришли бы обязательно, если бы те, кто искал ответ, вспомнили, что Гэри Селдон был психолог, а не физик и прекрасно понимал, каково будет течение мыслей в данном случае. Он сориентировал их в нужном для нас направлении. Что могли для психолога значить «разные концы»? Два противоположных края карты? Конечно, нет. Это – чисто механическая интерпретация.
Первая Академия находилась на Периферии, в том месте, где власть Империи была наиболее слаба, где наименьшим было ее цивилизующее влияние, где практически отсутствовали культура и процветание. Но где же находился социально противоположный конец Галактики? Ну конечно, в том месте, где первоначальная Империя была наиболее сильна, где ее цивилизующее влияние было наиболее выражено, где наиболее заметны были ее процветание и культура.
Здесь! В центре! На Тренторе, в столице Империи времен Селдона!
И это настолько очевидно! Гэри Селдон оставил после себя Вторую Академию, чтобы она сохранила, улучшила и продолжила его работу. Где это могло быть осуществлено наилучшим образом? На Тренторе, где работала группа Селдона, где десятилетиями скапливалась информация. Кроме того, целью Второй Академии была охрана Плана от врагов. И это тоже было известно. А где был главный источник опасности и для Терминуса, и для Плана?
Здесь! На Тренторе, здесь, где Империя умирала в течение трех столетий, но все-таки могла разрушить, ликвидировать Академию, если бы только ей пришло в голову это сделать.
Потом, когда Трентор пал и был разрушен, всего лишь сто лет назад, мы наконец обрели реальную возможность защитить нашу цитадель, и из всей планеты только Имперская Библиотека и окружающая ее территория остались в неприкосновенности. Это было прекрасно известно в Галактике, но даже этот столь прозрачный намек остался без должного внимания.
Здесь, на Тренторе, Эблинг Мис нашел нас, и здесь же мы не позволили ему пережить свое открытие. Чтобы осуществить это, потребовалось все продумать так, чтобы обычная девушка из Академии победила могущественного мутанта – Мула. Конечно, и это событие могло привлечь внимание к планете, на которой оно произошло.
Именно здесь мы впервые изучили Мула и спланировали его полное и окончательное поражение. Именно здесь родилась Аркадия и началась цепь событий, которая вернула нас в конце концов к Плану Селдона.
И все эти прорехи в ткани нашей секретности, все эти зияющие дыры остались незамеченными! А все потому, что Гэри Селдон сказал «другой конец» в одном смысле, а они поняли это в совершенно другом.
Первый Оратор «молчал» уже довольно долго. На самом деле он перестал обращаться к Студенту, а как бы исповедовался самому себе, стоя перед окном и глядя на звезды.
Огромная Галактика теперь была в безопасности навсегда.
– Гэри Селдон назвал Трентор «концом звезд», – прошептал он. – Ну что же, почему бы и нет? Это так поэтично… Когда-то отсюда правили всей Вселенной, со всех звезд тянулись сюда невидимые нити и обрывались здесь. «Все пути ведут к Трентору», – говорит старая пословица, и именно тут и есть конец всех звезд.
Десять месяцев назад Первый Оратор стоял на этом самом месте и смотрел на то же самое небо, усеянное бесчисленными звездами, – нигде их не было так много, как здесь, в центре Галактики. Но тогда он был печален. Сегодня же его лицо было озарено искренней, неподдельной радостью – круглое румяное лицо Прима Пальвера – Первого Оратора.
Читать бесплатно другие книги:
