Солдаты живут Кук Глен

137. Таглиос. Меланхоличная жена

Мы тащились в небесах, напоминая семейку запаршивевших стервятников. Мое черное одеяние еще не восстановилось полностью. Девочек потрепало еще больше, чем меня. Взрыв настиг их, когда они поднимались по лестнице, и теперь их с ног до головы украшали синяки.

Но настоящим чудом следовало бы назвать то, что леталки нас довезли, хотя и пострадали.

А вот и Роковой перелесок, встречающий нас, как мать встречает заблудившихся детей.

Теперь меня постоянно точили зловещие мысли и образы. Они меня тревожили. И заставляли сомневаться, что Кина действительно мертва, а не укрылась где-нибудь.

Шукрат в шутку сказала, что мне теперь следует опасаться отца пли мужа Кины: а вдруг они пожелают отомстить? Я не рассмеялся. Мне эта мысль показалась заслуживающей внимания.

Роковой перелесок был пуст. Точнее, там не было людей. Но в нем уже поселились птицы, а в кустах я заметил и мелких зверюшек.

Это место уже не вызывало мрачных предчувствий. Ни у кого.

— Мы прикончили ее, — выдохнул я. — Наконец-то. И окончательно. Кины больше нет, и некому терзать миры.

Девочек это обрадовало меньше меня, но ведь они не прожили всю жизнь в страхе перед наступлением Года Черепов.

Белая ворона уселась на ветку неподалеку от меня и выщипала себе грязное перо.

— Ты уверен? — Эта носатая курица развлекалась, щекоча мои страхи. Похоже, нас с ней ждут долгие и неприятные отношения — пока я не сдержу данное Шевитье обещание.

— Если в этом мире и есть место, где сразу станет ясно, выжила ли Кина, то именно здесь, — ответил я. — С самого зарождения ее культа этот перелесок стал как бы ее частицей. Поэтому она вряд ли смогла бы освободиться от него, даже если бы захотела.

— Тогда полетели дальше, — предложила Шукрат.

— Ей не терпится снова прибрать к рукам Тобо, — фыркнула Аркана. Впрочем, ехидничать она не стала. В ответ Шукрат напомнила, как трепетно прощались Аридата Сингх и Аркана, и Аркана сразу стала серьезной.

— Послушай, папуля, а как по-твоему, что будет означать для Дщери Ночи смерть Кины? — Аркана вступила на тонкий лед, но ее тревожили взгляды, которые Сингх бросал на девушку. Она до сих пор не верила, что так реагировал любой мужчина. — Она станет нормальной?

Шукрат тоже проявила к этой теме внезапный интерес.

— Не знаю, куколка. Мне это тоже не дает покоя. Ведь она была связана с Киной еще с момента зачатия. Пожалуй, ей сейчас так же паршиво, как было бы тебе или мне, если бы нам вырвали печенку.

Однако еще сильнее меня тревожила жена. Для нее утрата связи с Киной будет катастрофой. Ведь она стала такой, какова есть, потому что была могущественной чародейкой. А лишившись Кины, у которой она высасывала магическую силу, она превратится в обычную женщину средних лет, стареющую и седеющую.

Всю дорогу от врат нас изводила погода. Нам постоянно приходилось огибать ливни и грозовые облака. Это задержало нас более чем на день.

Теперь, когда до конца пути осталось всего миль двадцать, уже не было смысла уклоняться от непогоды. Мы лишь то поднимались высоко, где воздух становился холоден как лед и дышать им было почти невозможно, то зигзагом проносились мимо облачных гор, где нас швыряло и трепало воздушными потоками. Шукрат и Аркана скорее согласились бы умереть, чем угодить в грозу.

— Подумай, что может случиться, если в тебя угодит молния, — сказала Аркана.

Сообразил я очень быстро. Не было на свете человека, которого я желал увидеть настолько отчаянно, что ради него рискнул бы путешествовать на леталке, которая в любую минуту может взорваться у меня между ног. И я направил ее к земле.

Мы приземлились в гуннитской деревушке. Ее жители отнеслись к нам с настороженным уважением, какое оказали бы троице нагов — злобных змеелюдей, которые, согласно гуннитским мифам, живут глубоко под землей, но частенько вылезают на поверхность и гадят людям. Правда, это всегда происходит в соседних деревнях, а не там, где живет рассказчик.

Мы не стали красть у них ни младенцев, ни девушек, ни их священный скот, ни даже овец. Я счел любопытным тот факт, что они проявляют определенную религиозную гибкость и разводят овец для продажи тем же веднаитам, которые всегда не прочь полакомиться мясом.

Дождь перестал молотить по земле вскоре после полуночи. На прощание мы оставили хозяевам столько монет, что у них наверняка появилось желание благословить наши имена. Которые мы ни разу не упомянули.

Молнии уже не сверкали, зато пошел моросящий дождь. Одежда Ворошков помогала, но лишь отчасти. Я быстро замерз и преисполнился жалости к себе, а моя любимая ворона, перебравшаяся вперед, чтобы укрыться под складкой черного балахона, погрузилась в такую глубокую меланхолию, что даже перестала жаловаться.

Казармы Отряда показались мне неестественно тихими и приведенными в состояние ненормально повышенной боевой готовности. Повсюду расхаживали вооруженные часовые.

— Кажется, Суврин опасается нападения.

— Наверное, что-то случилось.

— Девочки, вы ничего не ощущаете?

— Что-то явно не так, — проговорила Аркана, — Только не знаю, что именно.

— Тогда нужно узнать, и поскорее. — Нас не было менее двух недель — а все уже накрылось медным тазом?

Суврин все объяснил. Я сдержался и не помчался к Госпоже, не выслушав его до конца.

— Генерал Сингх держит Тобо в одиночной камере, чтобы к нему не могли пробраться Неизвестные Тени. Увидеться с Тобо он не разрешает никому. Однако мы узнали, что парень ранен.

— Очевидно. Иначе его не удержали бы никакие стены. Он пытался сделать какую-нибудь глупость?

— О да. А у меня не было лошадей, чтобы его вызволить.

— Теперь есть. Если захочешь с этим возиться. Как Госпожа?

— Мы не знаем, что произошло. Там никого не было. И мне докладывали довольно давно. В последний раз мне сказали, что она в сознании, но очень угрюма и не желает разговаривать. А девушке стало хуже. А тебе все удалось сделать?

— Очень многое. И это, вероятно, как раз и объясняет то, что случилось с Госпожой и Бубу, — В подробности я вдаваться не стал. — А тут у тебя страшновато.

— И каждую ночь становится все хуже. Друзья Тобо недовольны. И с каждым часом их недовольство возрастает. Но Аридату они не запугали.

— Попробуем это изменить. Но после того, как я увижу жену. — Или ту, которая была моей женой.

Аркану я прихватил с собой. На всякий случай.

— Ничего не говори. Просто будь рядом и прикрывай меня, — сказал я ей.

Возле моего дома дежурил часовой, но поставили его не для того, чтобы он никого не впускал. Или не выпускал. Суврин поставил часового, чтобы тот вовремя его предупредил, если что-то произойдет. Мы с часовым кивнули друг другу. И Аркана жутко расстроилась: парень не заметил, какая она привлекательная юная женщина. Я-то полагал, что это видно, несмотря на балахон Ворошков.

Госпожа сидела за столиком, уставясь в никуда. Перед ней лежал начатый пасьянс, но она давно про него забыла. В стоящей рядом лампе заканчивалось масло. Она коптила, потому что фитиль давно следовало подрезать.

Куда бы она ни глядела, во взгляде ее отчетливо прочитывалось отчаяние.

Она даже утратила всякий интерес к своей внешности.

Я положил руку ей на плечо.

— Дорогая, я вернулся.

Она отреагировала не сразу. Но, узнав мой голос, резко отстранилась.

— Это сделал ты, — скорее размышляя вслух, чем действительно разговаривая со мной, сказала она. — Ты сделал что-то с Киной. — Лишь в этом «ты» я уловил человеческую эмоцию.

Я оглянулся на Аркану — она внимательно нас слушала. Наступил решающий момент.

— Я ее убил. Потому что нас к этому принудили. — Если в ней сохранилась частица богини, то мои слова должны были спровоцировать реакцию.

И я ее увидел. Но не физическую попытку отомстить, что я предпочел бы. Наверное, предпочел бы.

Она просто заплакала.

Я не стал напоминать ей о том, что ей было прекрасно известно, что этот день настанет. А вместо этого спросил:

— Как там Бубу? Как она это восприняла?

— Не знаю. Я ее не видела.

— Что? Ведь перед моим отлетом ты не хотела отойти от нее, даже чтобы поесть.

Плотину прорвало. Хлынули слезы. Она стала женщиной, какой я ее никогда прежде не видел, — распахнутой до самой глубины, словно лопнувший перезрелый фрукт.

— Я пыталась ее убить.

— Что? — не понял я. Она говорила очень тихо.

— Я пыталась ее убить, Костоправ! Пыталась убить собственную дочь! Пыталась изо всех сил и напрягая всю свою волю. Я приставила кинжал к ее сердцу! И убила бы, если бы мне что-то не помешало.

— Я знаю тебя. И знаю, что для этого у тебя имелась веская причина. Какая?

Госпожа заговорила. Взахлеб. Все, годами удерживаемое внутри, вырвалось потоком слов, сметающим на своем пути все преграды.

По времени это совпадало с моментом нападения на Кину. А охватившая Госпожу жажда убийства могла быть вызвана исходящим от Кины страхом. Он же мог вызвать и реакцию Бубу.

Госпожа еще долго всхлипывала. Я обнимал ее. И боялся за нее. Она погрузилась очень глубоко. А я был балластом почти на каждом футе ее пути вниз, во тьму.

Я ли во всем виноват? Или искрометность романтического лета юности, превратившегося в полную отчаяния дождливую осень старости?

Аркана — хорошая дочь. Она терпеливо стояла в сторонке, пережидая эту эмоциональную бурю. Она делала это ради меня, не нарушая своим вмешательством самые тяжелые минуты жизни моей жены. Когда мы вышли, я от души поблагодарил ее за это.

— Как думаешь, она сможет снова стать прежней? — спросила Аркана.

— Не знаю. Не знаю, как заставить ее захотеть этого. Если такое желание у нее появится, то мне уже не о чем будет беспокоиться. У нее железная воля, когда она хочет ее на что-то направить. А сейчас я буду лишь стараться любить ее и надеяться, что произойдет нечто такое, что зажжет в ней искорку надежды.

— Не знаю, смогла бы я смириться с тем, что полностью утратила магическую силу. Я даже могла бы покончить с собой.

— Девятьсот девяносто девять человек из тысячи живут всю жизнь, не имея и миллионной доли твоей силы. И ничего.

— Только потому, что они совершенно не представляют, чего лишены. Никто ведь не скорбит об утрате того, чего у него никогда не было.

На это мне возразить было нечего.

И я не смогу в полной мере понять охватившую Госпожу апатию, потому что мне никогда не было дано ощущать жизнь так, как ощущала ее она — во всех ее мыслимых крайностях. Она же мой образ жизни представляла себе очень даже хорошо.

И это тоже могло усугублять ее отчаяние.

138. Таглиос. Утраченное дитя

Бубу было хуже, чем Госпоже, — она потерялась внутри себя. Ее охраняли настоящие часовые. Они сказали, что она лишь лежит, уставившись куда-то в бесконечность, с тех самых пор, как пришла в сознание. Но они ни разу не испытывали непреодолимое желание прислуживать или поклоняться ей.

Одним из часовых оказался шадарит, служивший под командованием Дремы еще во времена кьяулунских войн.

— О ней заботятся Сурувайя Сингх и ее дети, — сообщил он.

Я ощутил легкий укол совести. Вдова Икбала Сингха. Дрема его ценила. Но я и не подозревал, что его семья уцелела после сражений южнее Таглиоса. Я слишком сосредоточился на собственных переживаниях и позабыл о благополучии тех, кто зависит от Отряда.

Дщерь Ночи отмыли, причесали и переодели в чистое. Она сидела в кресле-качалке — весьма необычная вещь в этих краях. За пределами своего сознания она не замечала ничего. Из уголка ее рта стекала струйка слюны на красивое белое сари — лишь чуть более светлое, чем ее кожа альбиноски. Кто-то подложил тряпочку в то место, куда попадала слюна.

Кстати, об альбиносах. Белая ворона ухитрилась примчаться сюда быстрее меня. Но нынче она вела себя очень осторожно, опасаясь меня рассердить.

Я подслушал в разных местах немало любопытного. И теперь подозревал, что могу во многом повлиять на ее будущее.

Шевитья оказал нам огромную помощь в обмен на обещание избавить его от бесконечного присмотра за Сияющей равниной. И я намеревался это обещание сдержать. Я стараюсь выполнять все данные Отрядом обещания. Именно выполнение обещаний отличает нас от людей, подобных Радише, предпочитающих обмануть, но не сдержать слова, когда это представляется им невыгодным.

Я дважды обошел вокруг Бубу. Она даже не заметила моего присутствия. Я опустился перед ней на колени. Зрачки ее распахнутых глаз превратились в точки. Я пошевелил перед ними пальцем. Никакой реакции.

Я отошел и задумался. Потом вывел Аркану в коридор, рассказал о том, что хочу попробовать сделать и как она может помочь.

Мы вернулись к Бубу и птице. Обе выглядели так, словно за все это время даже не шевельнулись.

Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, мы с Арканой обошли Бубу справа и слева, остановились у нее за спиной и стали ждать.

Хладнокровие — черта, не свойственная молодости. Время от времени Аркана шевелилась и, услышав шорох собственной одежды, замирала, затаив дыхание.

Время шло. В конце концов я тоже потерял терпение и подал Аркане знак. Изо всех сил стараясь двигаться бесшумно, она приблизилась к Бубу и опустилась на колени за ее левым плечом. Девушка не могла видеть Аркану, хотя ее лицо было совсем рядом с ухом Бубу — настолько близко, что та смогла бы ощутить тепло ее присутствия. Я занял такую же позицию слева. Мы застыли и простояли в такой позе так долго, что я едва не взвыл от боли в коленях. Мы старались даже не дышать на Бубу.

Наконец я кивнул.

— Coca, coca, — прошептала Аркана так тихо, что я ее поначалу даже не услышал. Настолько тихо, что даже если бы она нашептывала эти слова кому-то прямо в ухо, их вряд ли можно было разобрать.

Понятия не имею, откуда она взяла эти слова. Я подошел ближе, чтобы Бубу могла почувствовать и мое присутствие. И кивнул.

— Coca, coca. — Так же тихо, как прежде.

Кожа на шее Бубу слегка дернулась.

Я улыбнулся Аркане и подмигнул.

Уловка сработала.

— Coca, coca.

Девушка стала медленно поворачивать голову к Аркане — ребенок внутри нее не сумел сдержать любопытства.

Все это время Бубу не притворялась. Просто за глухую стену отчаяния, которой она отгородилась от мира, не могло пробраться нечто обыденное.

Я встал и отошел, чтобы девушка не смогла меня случайно заметить.

Аркана посмотрела на меня. «Как ты узнал, что до Бубу можно достучаться?» — говорил ее взгляд. Я пожал плечами. Наверное, просто интуиция. И убежденность в том, что ее любопытство можно разбудить, если раздразнить его достаточно хитроумно.

Но что дальше? Как удержать ее внимание, не дать ей снова уйти в себя?

Вскоре Бубу уже прекрасно видела и слышала. Но не желала общаться и не отвечала на вопросы.

У нее не осталось воли к жизни. И я понимал, почему. В ее жизни всегда были лишь Кина и борьба за освобождение богини. И ничего иного, кроме стремления начать Год Черепов.

Вошла Сурувайя. Я не видел ее в те дни, когда они с мужем присоединились к Отряду. Возможно, тогда она была красавицей, но сомневаюсь. Сейчас красавицей ее не назвал бы никто. Да и дети ее не вызывали желания обнять их и погладить по головке. Но все они люди хорошие, хотя и невеселые.

— Ты смог ее пробудить! — воскликнула Сурувайя. — Как здорово.

— И теперь нужно, чтобы она не стала прежней. Есть идеи?

— Зачем?

Мы все повернулись к девушке.

— Что? — спросил я.

— Зачем вы влезли ко мне? Зачем освободили? Мне незачем жить. Потому что нет будущего. Теперь не будет ни спасения, ни воскрешения. И время чудесного возрождения никогда не настанет.

Она уже полностью пришла в себя, но осталась унылой и безрадостной. Я опустился перед ней на колени и взял ее за руку, чтобы крепче удерживать в реальном мире.

— Что это означает? То, что ты сейчас сказала.

Мой вопрос ее озадачил. И я еще несколько минут делал вид, что не понимаю, о чем она говорит. Я надеялся, что, дав ей возможность объяснить, я ее расшевелю.

Мне еще не доводилось встречать искренне верующего человека, который сумел бы устоять перед искушением поделиться своей конкретной и выстраданной истиной. И Бубу не стала исключением, хотя и взяла медленный старт.

Я не прерывал ее почти до самого конца. До этого момента она не упомянула ничего такого, чего я уже не слышал прежде в той или иной версии. Но потом…

— Извини. Кажется, я что-то пропустил. Так ты сказала, что Год Черепов не станет концом мира?

Бхиджар, старший сын Сурувайи, принес еду и питье. Я попросил его подойти сперва к Бубу. Она жадно выпила кружку воды, потом сказала:

— Да, это конец мира. Этого мира, какой он сейчас. Это очищение. Время, когда все зло и порок будут сметены с лица земли и лишь души, имеющие истинный шанс на искупление, останутся в Колесе Жизни.

Я окончательно запутался. Потому что не понял. Я знал, что Обманники хотели ускорить наступление Года Черепов. Это как раз и было сутью их культа. Я знал, что большинство гуннитов желает противоположного, но верит, что Год Черепов неизбежен. Когда-нибудь. Потому что это одна из Эпох Творения, четвертая по счету, если считать от начала времен. Но сейчас я впервые услышал, что и после него ожидается нечто. И нечто явно положительное.

— Все зло умирает там бесконечной смертью, — пробормотал я. Потом спросил: — Так ты утверждаешь, что главной задачей Кины было избавить человечество от всяческой швали, чтобы хорошие и праведные люди смогли попасть в рай?

Раздраженная моей непонятливостью, она яростно затрясла головой и принялась объяснять сначала.

— Пусть приведут мою жену, — шепнул я Аркане.

Я вовсе не такой болван, каким прикинулся в тот вечер перед дочерью, но должен признать, что так и не понял всего, что она пыталась объяснить. Однако я уяснил — она искренне верила в то, что, уничтожив Кину, я лишил мир возможности перейти от нынешней эпохи греха и разврата к эпохе всеобщего блаженства.

Очевидно, предполагалось, что Кина вновь сожрет всех демонов, только на сей раз это будут демоны в человеческом облике, превратившие жизнь и историю в камеру пыток.

А затем Повелители Света займутся своим делом, предварительно придумав совершенно новую схему всемирного искупления грехов. Разумеется, при том условии, что они к тому времени еще где-то уцелеют.

Бхиджар привел Госпожу. Увидев, что Бубу пришла в себя, она расплакалась.

Ошеломленный, я смотрел, как она заняла мое прежнее место, встав на колени перед Дщерью Ночи. И это моя жена? Это воплощение сопливой сентиментальности и есть та самая Госпожа, некогда одним своим именем нагонявшая ужас на целую империю?

Я не прислушивался к ее воркованию. Должен признать, что меня смутило ее поведение. Потому что я никогда не догадывался, что внутри у нее таится такой запас чувств. Оставаясь наедине со мной, Госпожа всегда примеряла на себя остатки своего прежнего образа… когда не удалялась во внутренний мир, где упивалась жалостью к себе.

Дщерь Ночи эта сцена откровенно изумила. Она явно не знала, как себя вести дальше.

Сурувайя тоже смутилась и торопливо вывела своих отпрысков из комнаты. Мальчики ушли быстро — они были не в силах выдержать лошадиные дозы сентиментальности. А Сурувайя, прежде чем закрыть дверь, взглянула на меня с сочувствием.

Я хотел сказать ей, что мне хочется пить, но не успел. В горле у меня пересохло, и я вышел следом за ней. Подходя к двери, я споткнулся. Впрочем, физическая неуклюжесть — чепуха. Мой настоящий недостаток — неуклюжесть умственная.

Выйдя в коридор, я окликнул уходящую Сурувайю:

— Принеси, пожалуйста, еще воды. Мы еще не напились.

Она понимающе кивнула. И снова смутилась, на сей раз потому, что оказалась наедине с мужчиной, который не был ее мужем. Я уже собрался сказать ей что-то бодренькое, но тут услышал крик Арканы. Она звала меня.

Секунда — и я ворвался в комнату.

В руках Бубу я увидел румель — шарф-удавку, которым пользовались душилы. И этот румель сейчас стягивал горло ее матери. В потемневших глазах Бубу маячил призрак Кины — он-то, очевидно, и придал сверхъестественную силу. Аркана безуспешно пыталась оторвать ее руки от румеля, а ведь эта блондиночка весьма сильна.

Мне не нужно было умереть, чтобы очутиться в аду. У меня имелась секунда — чтобы выбрать, от какой пытки я желаю страдать до конца своих дней.

Я влепил Бубу пощечину. Она не разжала пальцы. Я ее ударил. Она покачнулась. Из носа у нее хлынула кровь, но желтый шарф она не выпустила. Я выхватил кинжал — он у меня всегда с собой, и я им обычно пользуюсь только когда ем — и ткнул ей в лицо под левым глазом.

Она и тогда не остановилась.

— Это месть Кины, Костоправ, — промолвила белая ворона.

Какой ад мне понравится больше?

Госпожа почти не дышала.

Я ударил девушку кинжалом в руку.

Из раны даже кровь почти не пошла.

Я ударил снова, целясь в локтевой сгиб.

Бесполезно.

Я попытался перерезать ей сухожилия на запястьях.

Все это время Аркана старалась оттащить ее, вцепившись сзади, оторвать ее пальцы от шелковой ткани или перерезать румель.

Я снова ударил ее — яростно, вложив в удар все свои силы. Голова Бубу дернулась, но румель она не выпустила. И тогда я утратил над собой контроль. Как говорится, «его глаза затуманила кровь».

Когда Аркане удалось меня остановить, я успел нанести родной дочери более двадцати ударов кинжалом. Но, несмотря на это, так ее и не убил. Однако ее пальцы, стискивавшие шарф-удавку, все-таки разжались.

Наверное, слишком поздно. Госпожа рухнула на пол, судорожно хватая воздух ртом. Она задыхалась. Я присел и попытался осмотреть ее горло. Похоже, у нее была повреждена гортань.

Но Аркана не потеряла головы. И позвала на помощь.

— Откуда у Бубу шарф-удавка? — спросил я. — У нее не было румеля, когда мы улетали на юг. — Ее раздели донага, вымыли и переодели. А уж потом поместили в эту комнату. Значит, румель ей кто-то принес. Тайный Обманник. — Нам нужно точно знать, кто входил к ней в комнату. — Мне очень не хотелось, чтобы виновной оказалась Сурувайя, хотя, если рассуждать логически, на нее подозрение падало прежде всего. Если позабыть о том, что она женщина. До сих пор лишь моя жена и дочь были единственными известными нам женщинами, допущенными в тайное братство.

Впрочем, сейчас было время великих перемен. А печаль и туповатость Сурувайи могли оказаться притворными.

Люди назвали их Обманниками не зря.

139. Таглиос. Верховный главнокомандующий

Как выяснилось, злодеем оказался не Обманник. Он даже не знал, кто такие Обманники. То был Бхиджар, сын Сурувайи, которого Бубу приманила чарами «люби меня», причем обрабатывала она мальчишку лишь тогда, когда рядом никого не было. Она отправила его к тайному члену братства душил, и тот передал ей шарф. Случилось это еще в то время, когда мы возвращались с равнины.

Мальчик получил лишь то наказание, которое Сурувайя сочла для него подходящим. Однако Обманник, передавший румель, скоро отправился следом за своей богиней. В компании нескольких своих друзей. Жалости к души лам не будет до тех пор, пока последний из них не умрет.

Пока другие докапывались до истины, я хлопотал возле Госпожи и Бубу. И вскоре понял, что у меня не хватит умения, чтобы спасти кого-либо из них. Я вызвал лучших лекарей из Страны Неизвестных Теней. И все они до единого повторили то, чего я не хотел услышать.

Оставалась единственная надежда — магия. А единственным, кто владел необходимыми навыками, был Тобо. Аркана и Шукрат мало чем могли помочь. О целительстве они почти ничего не знали.

— Независимо от моих личных мотивов, парень — один из нас. И мы не можем бросить его в таглиосской тюрьме, — сказал я Суврину.

В характере Суврина оказалось слишком много от политика. Слишком много в том смысле, что ему было проще пожертвовать индивидуумом, лишь бы не причинять неудобств остальным. А сейчас он хотел избежать столкновения с Аридатой Сингхом.

— Тебе нужно прочесть Анналы, Капитан. И четко усвоить, что значит быть братом Черного Отряда.

— Может, и прочту. А до тех пор буду вести дела так, как сейчас.

Я не стал спорить. Иного ответа я и не ожидал. Выйдя от Суврина, я подошел к Шукрат и покачал головой. А она испытала сонные чары на человеке, которого Суврин ко мне приставил, чтобы я не посмел его ослушаться. Чары сработали превосходно.

И мы с Шукрат отправились на поиски верховного главнокомандующего.

Аркана любезно согласилась прикрывать нас с воздуха.

Мы намеревались освободить Тобо.

У нашего плана имелся существенный недостаток — мы не знали, где держат Тобо.

Вот мы и отправились спросить об этом Аридату. Проявляя больше осторожности, чем Тобо, когда он вломился в штаб верховного главнокомандующего. Шукрат расчищала путь сонными чарами. Все началось настолько гладко, что я буквально заставил себя забыть о неверности фортуны и не ожидать ловушки.

Справиться с заснувшим Сингхом оказалось нелегко. Во всяком случае, для старика и двух девушек. Тем не менее, мы усадили его на мою леталку быстрее, чем его исчезновение заметили, а затем вознеслись с ним к облакам, а потом и еще выше, к лунному свету.

Я попросил Шукрат разбудить его.

— Нам надо поговорить, Аридата. А тебе во время разговора дергаться не советую. Потому что до земли почти миля.

Сингх был не робкого десятка и быстро овладел собой:

— Что вам нужно?

— Тобо. Где он? Я спрашиваю, полагаясь на то, что тебе и теперь небезразлична судьба Таглиоса. И ты представляешь, что останется от города после нового сражения.

Сингх промолчал.

— Ты неплохо справляешься, усевшись верхом на тигра, — продолжал я. — Но этот тигр получит шанс вырваться на волю, если мне придется сбросить твою задницу с такой высоты.

Предположив, что я, возможно, и не блефую, он задумался.

— Ты можешь начать новую войну.

— Это ты можешь.

— Он пытался меня убить.

— Такое не повторится, — пообещала Шукрат, — Я собираюсь серьезно поговорить с Тобо. И после нашего разговора он навсегда перестанет совершать глупости. — Она абсолютно в этом не сомневалась. И говорила таким тоном, что я понял: Тобо ждет сюрприз.

— Честно скажу: меня нисколько не волнует, начнется между нами новая война или нет. Не переживай, — сказал я, — Меня к этой жизни мало что привязывает. И я могу сжечь Таглиос дотла без малейшего сожаления. В отличие от некоторых, я не люблю этот город. Он не сделал ничего, чтобы добиться моей любви.

— Если он тебя убьет, оберегать Радишу будет некому, — добавила Аркана.

Радиша стала регентом наперекор традициям, потому что Аридата Сингх настоял. Твердо. А спорить с верховным главнокомандующим не желал никто. Даже в провинциях сопротивление новому порядку слабело — создавалось впечатление, что никому не хотелось ввязываться в драку из-за разных там традиций, когда во всем остальном дела шли настолько хорошо.

За благополучие Радиши Аркана не дала бы и ломаного гроша. Ей просто хотелось, чтобы Аридата остался в живых после этого маленького приключения.

— Просто скажи, где сейчас Тобо, — попросил я. — А мы с Шукрат его освободим. — Я очень медленно и осторожно наклонил нос леталки к земле. Как раз в этот момент в облаках образовался просвет, и просочившийся в него лунный свет отразился от речной глади. Я давно знал, что Аридата боится высоты, когда ясно видит, какое расстояние отделяет его от земли. А страх высоты — это чувство, не подвластное контролю разума.

Мы высадили его на северном берегу реки. Аркана осталась с ним. Любопытно, хватит ли у нее храбрости намекнуть на свой интерес к красавцу Аридате?

140. Таглиос. Операция на мозге

Прежде чем Тобо сможет помочь мне с моими женщинами, мне и лучшим целителям и хирургам из числа Детей Смерти предстояло помочь ему и исцелить его разбитую голову. Таглиосские тюремщики и пальцем ради него не шевельнули. Тобо уже прошел две трети пути к одинокой могилке.

В Отряде и при нем больше не осталось нюень бао. Горстка тех, кто добрался вместе с нами до Таглиоса, очень скоро смылась в свои родные болота.

Тобо требовалась искусная операция по извлечению из мозга более десятка острых осколков костей. Большую часть работы я выполнил сам, а то, чего я не смог сделать своей покалеченной рукой, сделали за меня мои коллеги-хирурги. Операция затянулась на двенадцать часов. И все это время при мне неотлучно находилась Шукрат. Иногда мне казалось, что через мое плечо заглядывает дух его покойной матери.