Чувство любви Джонсон Сью

— Угу. И голос в моей голове разошелся в полную силу: «Она не любит тебя, идиот». И секс стал более напряженным и даже тягостным. Я каждый раз будто экзамен сдавал. Именно поэтому я начал избегать близости. — Он молчит какое-то время и добавляет: — Мне нужно, чтобы ты ко мне прикасалась. У меня как будто опора под ногами появляется. Я сразу начинаю чувствовать, что не один. Мне будто не хватало этого всю мою жизнь, а я даже не понимал, чего мне так не хватает, — по его лицу начинают течь слезы. — А потом я нашел тебя, но постоянно ждал, что ты непременно меня бросишь. Мне так нужны твои руки. Твоя нежность.

Так Андре завершает свою часть диалога «Обними меня крепче», объясняя жене, как ему важно и нужно, чтобы она была открытой и доступной для него не только в спальне, но и за ее пределами.

— Я буду твоей опорой, родной мой. — Клео наклоняется и целует мужа. — Только по-настоящему сильный человек может сделать то, что ты сейчас делаешь. Ты настоящий мужчина для меня.

Она на мгновение замолкает и шаловливым тоном добавляет:

— Не хочешь поиграть?

Андре смеется, шутливо рычит и тянется к жене.

ДИАЛОГ ПРОЩЕНИЯ

Спустя несколько недель Клео и Андре чувствуют себя друг с другом безопасно и могут более открыто обсуждать пока еще не залеченную травму — измену Клео. Этот диалог «Обними меня крепче» помогает исцелить боль после ключевого травмирующего события и понять, как эта боль мешает партнерам доверять друг другу.

Андре и Клео едут в загородный дом друга на выходные. Накануне вечером они пытались отработать диалог «Простить обиды» из книги «Обними меня крепче», но закончить им помешал звонок матери Клео. Так что они начинают все сначала. Машину ведет Андре.

— Мне кажется, хорошо, что мы начали вчера этот разговор. Хоть мы его и не закончили. Мне больно слышать, как сильно ты был опустошен. Так ты это назвал? — Клео смотрит на мужа, и он согласно кивает.

— Да, так. — Он внимательно смотрит на дорогу. — Мой самый худший кошмар оказался явью. С сексом у нас все разладилось. Ты ясно дала понять, что я не то, что тебе надо, что в постели я сплошное разочарование… И вот ты уже спишь с другим, стоило мне убраться с глаз долой. Как будто наш брак для тебя совсем ничего не значит. Я потерял тебя. Я тогда не сошел с ума в самолете по пути домой только потому, что был в ярости. Сломать кровать было приятно…

Он молчит некоторое время.

— Я думал, это только мужчинам на все наплевать, лишь бы секс был хорош… Знаешь, когда я об этом думаю, то сам не понимаю: не дурак ли я, что до сих пор здесь. Да, у нас все вроде как налаживается, но меня просто убивает мысль о тебе с кем-то. Наверное, мне стоит пока где-нибудь встать, если мы собираемся об этом говорить. — Он съезжает на узкую грунтовку, ведущую к небольшой деревушке. Смотрит прямо перед собой и тихим голосом говорит: — Я не смогу пережить это еще раз, Клео.

Андре уже может обсуждать измену жены не как ее предательство, а как источник своей боли и уязвимости. Он не бросается обвинениями и упреками. Способность выразить свою боль в понятиях теории привязанности — первый шаг в процессе прощения по ЭФТ.

— Дело было не в сексе.

— Что, прости? — Он поворачивается к жене. — Боюсь, для меня дело во многом было именно в нем. Это, видимо, и был твой план Б.

— Ты начинаешь злиться всякий раз, как мы поднимаем эту тему. — Клео прямо смотрит на мужа. — И имеешь полное право — это я понимаю. Но ты же знаешь, что между нами происходило. Мы совсем утратили связь друг с другом. Отдалились друг от друга и без конца грызлись. Это не было частью никакого плана, если не считать планом желание избавиться от вечной обиды и одиночества. Я хотела чувствовать себя нужной и желанной, и больше ничего. Когда я написала тебе то письмо, я ждала, что ты просто согласишься, что я давно безразлична тебе. Убеждала себя, что так для всех будет лучше. И я тоже злилась на тебя. Я совсем запуталась в этих своих чувствах. Но когда ты вернулся, все изменилось. Быть желанной для кого-то другого ничуть не помогло. Мне нужен был именно ты. Иллюзия, что можно просто сбежать, рассеялась. Я знаю, что причинила тебе огромную боль. Может быть, какая-то часть меня и хотела устроить эту катастрофу — чтобы прояснить все наконец, расставить точки над i и начать уже как-то жить дальше.

Умница Клео. Она не начала защищаться. Она поняла и приняла боль Андре и раскрыла собственные карты. Она честно и откровенно рассказала, что толкнуло ее на измену. Таким образом, она помогает ему понять мотивы и предпосылки своего поступка. Становится для него снова более предсказуемой и понятной. Это второй этап процесса прощения по ЭФТ.

— Я злюсь, да. — Андре говорит очень спокойно. — Но мне дичайше больно, больно, больно, что ты так поступила. Да, мы отдалились друг от друга, но все же… Я бы никогда так с тобой не поступил, Клео. Я, может, и не герой-любовник, но…

Андре яростно выступает против ее пренебрежения его чувствами и неуважения к их отношениям. Мы можем отметить в его поведении три элемента, которые и составляют собой, по всей видимости, то, что мы называем ранеными чувствами: реактивный гнев, чувство утраты или глубокая печаль и страх, что она может так же разорвать отношения и отказаться от него. Но он выражает свою боль мягко и открыто, позволяя ей оставаться на связи и дать ответ, который поможет исцелить его рану.

— Я была в отчаянии, Андре. — Клео говорит очень тихо, ее глаза наполнены слезами. — Я не могла дальше так жить. Я зациклилась на нашем сексе, но его отсутствие было всего лишь символом моего полнейшего одиночества. Сейчас, когда наши отношения снова стали близкими, у нас же и в постели все наладилось. Мне просто хотелось чувствовать, что меня кто-то любит, хочет. Может, звучит жалко, но что есть, то есть. Он флиртовал, дарил массу внимания, и я позволила этому случиться. Но дело, думаю, было и в том, что я ужасно на тебя злилась за равнодушие и невнимание. Когда я писала то письмо, я была без ума от злости. Я хотела показать тебе, что могу… не знаю… что могу достать тебя даже через стену, которой ты от меня отгораживаешься. Но когда ты вернулся, я поняла, как страшно я ошиблась. Я ведь на самом деле хотела, чтобы мы вместе нашли выход из всего этого.

— Я не могу нормально реагировать, когда ты злишься, Клео. Меня с головой накрывает паника. Так что да, я закрываюсь. Думаю, я действительно отгораживался от тебя.

Андре замолкает на некоторое время.

— Но мне легче, когда ты рассказываешь, о чем ты думала. Это делает твои поступки более понятными и логичными. Думаю, мы оба были в отчаянии, были потеряны. И ты сделала явью мой самый страшный сон. Может быть, нам нужна была какая-то драма, я не знаю. Но зато точно знаю, что не смогу пережить это снова. Никогда, слышишь? Я думал, что наши отношения ничего для тебя не значат. Совсем ничего. Написать все в письме! Я был в ярости, но, наверное, если бы не она, мое сердце разорвалось бы на части. Нет — оно все равно разорвалось.

По его лицу начинают течь слезы.

— Как ты могла так поступить?! Ты сделаешь это снова? Я ведь все еще не герой-любовник. Какая-то часть меня требует оставить эту рану, не трогать ее больше и бежать. Я никогда не чувствовал себя таким ничтожным.

Андре делает то, что делали все партнеры, принимавшие участие в исследовании, посвященном исцелению травм с помощью ЭФТ. Он рискует и открывает супруге свои глубинные эмоции, делится с ней своей болью. Он рассказывает, какие последствия для него имели ее поступки и как сложно ему снова ей довериться. Ему удается сделать это отчасти благодаря помощи, которую он получил в поиске и осмыслении своих эмоций, а отчасти потому, что любит свою жену и готов рисковать, чтобы вернуть их эмоциональную связь.

— Прости меня, пожалуйста, прости, Андре. — Она смотрит на него и тянется, чтобы обнять. — Я очень непорядочно поступила с тобой. Ты этого не заслужил. Я просто пыталась сбежать от своего одиночества. [Он смотрит в ее глаза.] Мне важны, очень важны твои чувства. Я не хочу причинять тебе боль. Мне становится тошно, когда я понимаю, как сильно тебя ранила. Очень стыдно и тошно. Я сделаю все, что понадобится, чтобы облегчить твою боль и помочь тебе снова начать мне доверять. Прости меня, мой любимый.

Он крепко ее обнимает, она прижимается к нему, оба плачут.

Такая просьба о прощении заслуживает медали героя. Андре теперь очевидно, что его боль — это боль и его жены. Она говорит о своей печали и стыде так искренне и открыто, что это не может не трогать его. Эмоциональная связь между партнерами делает безопасными и надежными отношения, полные прежде тревог и обид.

— Мне нужно услышать, — Андре откидывается спиной на дверь машины, — что мы будем продолжать работать над нашими отношениями — и в спальне тоже; что ты будешь стараться вместе со мной. Мне, наверное, не хватает твоей поддержки и опоры. И мне надо знать, что, когда это ужасное чувство вернется, я смогу прийти к тебе за утешением и ты скажешь то же, что говоришь мне сейчас. Конечно, хорошо, что ты перевелась в другой офис и больше не будешь с ним пересекаться. Но не о нем мысли, которые сводят меня с ума. А о том, что ты не подумала обо мне — о нас, — когда отправляла то письмо. Я почувствовал себя таким жалким, совершенно неважным для самого важного человека в моей жизни. Это было невыносимо. Мне нужно знать и понимать, что я нужен тебе.

Собственные эмоции и стоящие за ними потребности теперь очевидны для Андре, поэтому он может послать четкий и связный сигнал своей любимой, попросить у нее то, в чем нуждается, и обрести рядом с ней чувство безопасности и уверенности.

— Я совершила ужаснейшую ошибку, — мягко произносит Клео. — Я сделаю все что угодно, чтобы исправить это. Ты единственный, кто мне нужен. Я никогда больше не отвернусь от тебя. Я хочу быть с тобой. Я не хочу, чтобы тебе было страшно рядом со мной. Я здесь. Я с тобой.

В этом вся суть диалога «Обними меня крепче». Если бы эта пара участвовала в наших исследовательских проектах, мы бы оценили каждое утверждение в этом разговоре, отметив глубину выраженных эмоций и способность Андре осмысленно их выражать; его способность оставаться открытым и идти навстречу жене, а не впадать в оборону или гнев, а также ее способность принять его открытость с состраданием и заботой. Наблюдая за взаимодействием в этой паре, мы можем с уверенностью предполагать, что к концу терапии они выйдут на новый уровень доверия и удовлетворенности своими отношениями и смогут сохранить их качество на долгие годы. Они синхронизированы на уровне телесном, научились распознавать и отвечать на эмоциональные сигналы друг друга.

— Ну что. — Андре тепло улыбается жене. — Значит… значит, все хорошо! Мне определенно полегчало. Не понимаю, что такого произошло, но у меня словно груз с плеч сняли. Может быть, мы действительно сможем все наладить и сохранить… наверное, сможем. Если справились даже с этим…

Он прав. Уняв застарелую боль и заменив ее чувством близости, они обновили свою эмоциональную связь. А вместе с тем укрепилась их уверенность в том, что только они решают, какими будут их отношения. Уверенность в том, что любые кризисы можно преодолеть вместе. Теперь их брак для них — тихая гавань и безопасная надежная база.

— Мы со всем разберемся. — Клео вытирает слезы и поправляет на себе пальто. — Мы рядом, и мы учимся. Все совсем иначе теперь. Если мы можем выбраться из этого кризиса и не отвернуться друг от друга, значит, мы сможем пережить все.

— Ну тогда… — Андре улыбается. — Поехали уже к ребятам, нас давно ждут. Нас с тобой.

Она улыбается в ответ. И он заводит машину.

ЭКСПЕРИМЕНТ

Что вы чувствовали, читая эту историю? Показалась ли она вам странной или чуждой? Возможно, напомнила о каких-то эпизодах в ваших собственных отношениях?

Может, где-то вы подумали, что повторить подобное в ваших отношениях будет практически невозможно?

Что бы вы хотели сказать Андре и Клео после завершения последнего сеанса терапии — в качестве прощального напутствия перед тем, как они вместе отправятся строить свои новые отношения?

Глава 10

Любовь в ХХI веке

Вот в чем тайна, которой никто не познал.

(Вот причина причин и начало начал,

Вот он свод древа жизни, небесный портал,

Что возносится выше всех мыслей и грез.)

В этом чуде сокрыта гармония звезд.

Я несу твое сердце…

(Твое сердце в моем…)

Эдвард Эстлин Каммингс

Каждый родитель надеется сохранить сладостное чувство эмоциональной близости и связи с малышом, который с радостным видом ползет в наши объятия. Вот и меня тронуло до глубины души, когда дочка — красивая, классная двадцатилетняя девушка — позвала меня выпить кофе. Она выбрала для нас небольшую уютную кофейню ниже по улице, где мы сможем, как она выражается, нормально «потрепаться». И я даже почувствовала некоторое самодовольство от того, что знаю значение этого слова из языка молодых и перспективных — «пообщаться». Приглашение, конечно, принимается. Кофе идеален, кофейня мила и уютна, а воздушный и тающий во рту лимонный пирог просто восхитителен.

Перекинувшись с дочерью парой дежурных фраз, я сосредоточиваю взгляд на рисунке на пене моего латте и делюсь с ней очередной маленькой профессиональной победой, которой я до смешного горда. И тут у меня появляется странное ощущение, будто я говорю в никуда. Я поднимаю глаза и вижу, что все внимание дочери направлено на смартфон у нее в руках. Пока я перед ней распинаюсь, она переписывается с друзьями! Я распрямляюсь, надеваю воображаемый костюм супергероя и во имя близости и эмоциональной связи между людьми на планете Земля рычу: «Я или телефон, милая. Выбирай. Я не собираюсь говорить с тобой, когда ты не здесь».

***

В этой книге я много рассказывала о том, как качество отношений становится строительным материалом для всей нашей жизни. Близкие отношения определяют отношения с миром и становятся фактором, который, как ничто другое, формирует историю нашей жизни. Эксперты по счастью, такие как психолог Эд Динер из Иллинойсского университета, говорят, что романтические отношения — это сильнейший предиктор счастья и благополучия человека. С тех пор как социологи начали систематически изучать счастье, стало ясно, что глубокие и стабильные отношения создают счастливых и стабильных людей. Прочные положительные отношения также делают нас более устойчивыми к стрессам, способствуют личностному росту и положительно влияют на физическое здоровье.

Но это лишь отдельные элементы масштабной картины. То, как мы настраиваемся и взаимодействуем с другими, определяет атмосферу во всем обществе, в котором мы живем. Надежная эмоциональная связь с близкими людьми помогает нам быть открытыми и отзывчивыми, благодаря чему мы воспринимаем мир добрым, безопасным и гибко реагирующим. И тогда мы смотрим на него широко открытыми глазами, видим больше, становимся более активными. Прочные удовлетворяющие отношения стимулируют желание вносить свой вклад в жизнь общества: предлагать творческие идеи, вести за собой людей, заботиться о других. Гражданское общество строится на связях людей друг с другом, на доверии между ними — на том, что приматолог Франс де Вааль называет «невидимой рукой», протянутой ближнему.

Однако наше общество становится все более разобщенным. По иронии судьбы, взломав наконец код любви, мы с поразительным упорством принялись строить мир, в котором близкие отношения стали цениться меньше, а создавать и поддерживать их стало сложнее. Мы все больше отдаляемся друг от друга в быстро меняющемся и социально-фрагментированном мире. Оценка историка Рональда Райта выглядит еще менее обнадеживающей. Современная цивилизация, утверждает он в «Краткой истории прогресса», — это «машина самоубийства». «Черные ящики потерпевших крушение цивилизаций» указывают на то, что западное индустриальное общество с его культивированием нарциссизма и жадности находится в свободном падении.

Единственная надежда для Homo sapiens — «узнать себя таким, каков он есть». Это знание позволит построить общество, которое соответствует и дополняет человеческую, самую гуманную природу. Как сказал Аристотель: «То, что общество почтит, будет взращено». Нам пора понять, почтить и взрастить глубоко заложенные элементы человеческой природы — потребность в отношениях и тягу к близости. Мы должны опираться на социальный капитал, который лежит в основе любой цивилизации, если она по-настоящему цивилизованна.

Новая наука о любви неоспоримо доказывает, что все мы по природе своей одинаковы: все пропитаны одними и теми же экзистенциальными страхами и потребностями. Мы все рождаемся эмпатичными. И это очевидно с самых первых лет жизни ребенка. Годовалый малыш, который еще не научился говорить, погладит и обнимет, если любимый взрослый вскрикнет «ой!», зацепившись за что-нибудь и ушибив палец на ноге. Они делятся едой и игрушками с друзьями по песочнице, приносят по просьбе взрослых или, наоборот, убирают мешающие предметы, даже если им самим это не нужно или неудобно.

Де Вааль утверждает, что мы должны отказаться от идеи, что люди по своей природе эгоистичны и помогают другим, только мысленно подбив баланс затрат и приобретенных выгод. Баланс уже давно был сведен за нас. Эмпатия нормальна и естественна для человека, если он не поглощен страхом или яростью. Я видела подтверждение этому на примере каждой пары, с которой работала последние тридцать лет. Как только партнеры находят в себе силы отказаться от отчаянных попыток защитить себя и выстроить канал эмоциональной связи, они начинают с состраданием реагировать на боль и уязвимость своих любимых. И такое их поведение постоянно укрепляет мою веру в то, что люди по природе своей добры и великодушны.

ТРЕВОЖНЫЕ ЗВОНОЧКИ

Общество, которое не понимает, не уважает и не взращивает свою потребность в эмоциональной связи, платит огромную цену. Без любовной привязанности мы погружаемся в болото депрессии и тревожности, которые все больше становятся нормой «благополучных» западных культур. В Соединенных Штатах за последние десять лет частота назначения препаратов от тревожности выросла на 30%, и каждый пятый взрослый американец принимает по крайней мере один препарат от тревоги или депрессии. Всемирная организация здравоохранения выражает обеспокоенность заметным ростом числа детей, принимающих антидепрессанты. А ведь еще Джон Боулби отмечал, что неконтролируемая тревога и высокий уровень депрессии — естественные последствия эмоционального разделения и разобщенности.

Наша связь с другими — это наш спасательный круг в ситуации, когда встает вопрос выживания. Именно поэтому имеет смысл версия экспертов по одиночеству, таких как Джон Качиоппо, о том, что чувство изоляции и отторжения на самом деле сигналы, призванные побудить нас к восстановлению социальных связей. Мы должны научиться с ними считаться и пересмотреть собственные и общие — социальные — приоритеты. Это значит, что мы должны тщательно следить за тем, какой выбор мы делаем как отдельные лица, как семьи, как граждане и как активные строители городов и цивилизаций.

На личном уровне, возможно, нам стоит подумать дважды (а то и больше), прежде чем прибегать к косметическим процедурам, особенно для омоложения лица. Американское общество пластических хирургов отмечает, что с 2011 по 2012 год количество инъекций филлеров выросло на 5%. Количество уколов ботулинотоксинов, таких как ботокс, — на 8%, впервые превысив шесть миллионов. Да, эти процедуры могут помочь нам выглядеть моложе, но как часто они делают лица неподвижными и пустыми, стирают любые следы проявления эмоций: смех, нахмуренные брови и другие. Как понять чувства других людей, если они никак не проявляются? Актриса Джулия Робертс, попробовав ботокс лишь однажды, зареклась повторять процедуру. «Несколько месяцев подряд я была чем-то страшно удивлена, — делится она. — Мне это совсем не показалось милым. Мне кажется, мои дети — а у меня их трое — должны знать, какие эмоции я испытываю… Это очень важно».

«Неудивительно, что мы не можем понять, что чувствуют люди, прибегающие к уколам красоты, — отмечает Дэвид Нил, психолог из Южно-Калифорнийского университета. — Но, как оказалось, люди с “замороженными” лицами также не очень-то представляют, что чувствуем мы». В недавнем эксперименте Нил и его коллеги попросили женщин, которым вводили филлеры или ботокс, взглянуть на фотографии глаз людей и сказать, какие положительные или отрицательные чувства и эмоции эти люди испытывают. Женщины после «уколов красоты» были значительно менее точны в своих оценках, чем женщины, которым не вводили паралитик. Возможная причина: их собственная мимика не может повторять выражения, которые они видят. Вспомните зеркальные нейроны! Ботокс парализует не только мышцы, но и коммуникацию.

На личностном уровне можно обсуждать бесконечное множество вопросов. К примеру, время. За последние десятилетия количество часов, которое мы проводим на работе, выросло настолько, что грань между работой и личной жизнью практически стерлась. Обозначение приоритетов — это прежде всего правильное распределение времени. Дискуссии о том, почему умирает любовь, часто, кажется, упускают очевидный момент: если не уделять отношениям время и внимание, они сойдут на нет. Интересно, что случилось с идеей «святого» и неприкосновенного времени, которое мы оставляли для возлюбленных и семей? Прогуляйтесь по улицам Иерусалима в шаббат — магазины закрыты, а люди идут к храму, беседуя с родными и друзьями. В городе, в котором живу я, и в большинстве городов мира на первом месте стоит торговля и удобство потребления: торговые центры и супермаркеты должны быть открыты всегда, а воскресенье теперь ничем не отличается от других дней.

Когда мои дети были маленькими, я не работала по воскресеньям, выходные были зарезервированы для прогулок с семьей и для партнера. Такое решение казалось естественным, потому что мы все — общество — резервировали этот один день из семи для того, что считали святым. Что же пошло не так? Сейчас не иметь ни времени, ни специально выделенного пространства для общения с любимыми и соседями кажется нормальным. Теперь, чтобы повернуться лицом к родным и близким, нужно сделать над собой сознательное усилие и развернуться против течения. Мы, как общество, не должны оставлять такие вещи на усмотрение отдельных лиц, но должны начать серьезно изучать влияние законов и широкой социальной политики на качество ключевых отношений и развивать общество, которое активно продвигает идею необходимости строить безопасные и прочные отношения.

Мы могли бы начать с изучения последствий корпоративных политик для семей, особенно в переходные и стрессовые периоды. Мы знаем, что разрыв эмоциональной связи часто начинается с рождения ребенка. А если нас предупредят, что можно поступать иначе? На семейном уровне нам неплохо было бы следовать примеру Норвегии, Швеции и Дании, которые первыми озаботились созданием государственных программ «поддержки любви и отношений». В этих странах и мать, и отец могут получить от 12 до 16 месяцев полностью оплачиваемого отпуска и сами решить, как распределить это время между собой. В Канаде не работать можно почти год, но платить будут значительно меньше. В Соединенных Штатах на уровне страны нет законодательства, гарантирующего оплачиваемый отпуск новым родителям, хотя некоторые штаты — Калифорния, например — стали предлагать короткие отпуска. Отпуск по уходу за ребенком — хорошее решение, с какой стороны ни посмотри: с финансовой, социальной, любовной. Он способствует стабильности брака, дает матерям, которые обычно берут на себя большую часть обязанностей по уходу за ребенком, некоторую передышку, способствует установлению эмоциональной связи между матерью и ребенком, а также укрепляет здоровье младенца, тем самым обеспечивая ему эмоционально и физически хороший жизненный старт. Исследования также показывают, что чем дольше в декрете с ребенком остается отец, тем прочнее его связь с детьми и тем успешнее в дальнейшем малыши развивают умственные и социальные навыки. Если государства хотят поддержать главный строительный материал любого общества — крепкие пары и семьи, хорошо оплачиваемый декретный отпуск партнерам, проходящим через критически важный период появления в доме ребенка, — идея стратегически верная.

Мы намереваемся строить города, игнорируя социальную и коллективную природу человека. Муниципальные власти, похоже, забыли, как пишется слово «сообщество». Полностью игнорируя свежие теории городского планирования, такие как «новый урбанизм» покойной Джейн Джейкобс, которая пела оды небольшим органическим сообществам, где все соседи знакомы между собой, живут, работают, празднуют и поддерживают друг друга, власти строят города по принципу «чем больше, тем лучше». Эта тенденция начала набирать силу в 1960-х и 1970-х годах, когда старые кварталы бульдозерами ровняли с землей, чтобы на их месте возвести новые многоэтажки и проложить автомагистрали. Сегодня такой подход — просто норма. Да, делается это все наверняка из лучших побуждений. Да, старые районы иногда нужно полностью перестраивать. Но на уровне отдельно взятых людей, семей и сообществ последствия часто становятся катастрофическими. У людей появляются современные бытовые удобства, но их отношения с соседями — людьми, с которыми они привыкли видеться каждый день и на поддержку которых рассчитывать, — полностью разрушаются. Компактное «складирование» людей во вместительные дома может быть и эффективно, но оно стирает потребность человека в принадлежности и социальных связях.

Эта мысль посетила меня недавно в нью-йоркском Вашингтон-Сквер-парке. Владельцы собак принесли своих псов поиграть и сидели, болтая, в зонах для выгула больших и маленьких собак. Я переговаривалась через ограждение с Милдред, пока она следила за своим чокнутым сексуально гиперактивным чихуахуа Дудлбагом. Она рассказала, что тридцать лет жила в одном из больших жилых домов возле парка. «О, тогда вы должны очень хорошо знать своих соседей по дому», — прокомментировала я. Она посмотрела на меня с ужасом. «Я с ними не общаюсь, — возразила она неожиданно высоким и резким голосом. — Я просто привожу сюда Дудлбага и иногда общаюсь с несколькими знакомыми. И все». Я не нашлась, что ей ответить. Я огляделась и поняла, что люди на скамейках на самом деле держались на расстоянии, обеспокоенные безудержной сексуальностью Дудлбага, которая распространялась даже на пивные банки и левую ногу пожилого джентльмена. Мне внезапно стало очень грустно. Парк стал для людей пространством для прогулок, разговоров и общения, каким не стали, очевидно, здания, которые эти люди называли домом.

Как это непохоже на место, где я провела детство и юность! Я выросла в небольшом английском городке и большую часть времени проводила в пабе отца и в окружении примерно 130 его постоянных посетителей (кажется, мы лучше всего уживаемся в группах такого размера; примерно столько же было в племенах охотников-собирателей, от которых мы изначально и произошли). Все эти люди вместе пили, флиртовали, праздновали, любили, дружили и оплакивали потери. Те же люди, что хором исполняли оперетту Гилберта и Салливана в ратуше, спорили с моим отцом о политике и щипали мою мать за элегантно одетую в черное заднюю часть. Это была разнообразная, дикая и пусть не самая респектабельная для воспитания маленькой девочки среда, но каждую минуту я знала, что я в полной безопасности и обо мне заботятся.

Есть, конечно, в Америке некоторое количество креативных современных сообществ, таких как отмеченный наградами Кентлендс в пригороде Вашингтона — модель современного городского пространства, которое учитывает и способно удовлетворить нашу потребность в связи с другими людьми. Приехав как-то навестить подругу, которая недавно перебралась туда из большого города, я подумала было, что оказалась в старой деревушке. Небольшие парки и скверы разбросаны повсюду, за каждым поворотом магазинчики, церкви или театр. Люди, сидящие на больших верандах, приглашают соседей поболтать. Другие прогуливаются вокруг крохотных озер в центре города. Это место, подумала я, построено для людей, я смогла бы там жить. Та самая подруга, Кэтрин, делилась со мной позже: «Я знаю своих соседей и каждое утро выгуливаю собаку с одними и теми же людьми. Если мне что-то понадобится, когда мужа не будет рядом, я всегда смогу обратиться за помощью. Ребята в гастрономе знают, какие сэндвичи с салями я люблю. Они никогда не кладут в мой заказ оливки. Нам здесь нравится, и я чувствую себя намного спокойнее, чем когда мы жили в центре Вашингтона».

Любовные отношения становятся критически важны, если единственное место, где нас видят, знают и ждут, — это наши гостиные. Мы можем создать специально для Homo sapiens и Homo vinculum благоприятную для отношений среду, которая не игнорирует императивы человеческой природы. Если же мы продолжим свой нынешний путь, отбросив как нечто ненужное собственную натуру, мы окажемся еще более изолированными и, как сказал бы Джон Боулби, еще более голодающими эмоционально.

В ПЛЕНУ ТЕХНОЛОГИЙ

Мы считаем себя социальными существами, но при этом основная валюта межчеловеческих связей — личный контакт и простой разговор — маргинализируется. Недавно я была в небольшом ресторанчике в Неаполе и наблюдала за итальянской семьей: они заказали стол, который официанты поспешили для них накрыть. С одной стороны сели глава семейства с супругой и четверо сыновей с женами, напротив — девять ребятишек. Я устроилась поудобнее и принялась наблюдать романтическую картину из жизни большой семьи. И посмотреть было на что — смех, объятия, споры и возражения. Но только на одном — взрослом — конце стола. Второй был глух и нем. Восемь из девяти детей сидели, уткнувшись носом в экраны смартфонов, которые они не выпускали из рук ни на минуту. Ни единого раза они не заговорили и не посмотрели друг на друга или на взрослых и весь вечер игнорировали единственного среди них ребенка без электронного устройства. В конце концов этот мальчик начал протестовать, и мать утешила его, развернув вместе с креслом лицом к взрослой группе. Несмотря на теплую средиземноморскую ночь, я почувствовала, как по коже пробежал морозец.

Памела Эйринг, директор Школы протокола Вашингтона, в которой корпоративных клиентов и государственных служащих обучают поведению в обществе, определила четыре стадии того, что она называет «ревностью к смартфону» — чувства, которое испытывает человек, пытаясь достучаться до страстного любителя гаджетов: растерянность, дискомфорт, раздражение и, наконец, возмущение. Она добавляет, что, поскольку личные и деловые отношения строятся на чувстве важности и ценности для партнера, такие устройства, как iPhone, подвергают эти отношения риску. Одержимость iPhone она называет i-гоизмом. Но это больше, чем вопрос этикета или невнимания к окружающим. Опрос, проведенный сайтом Retrevo.com, который посвящен обзорам потребительской электроники, показал, что 10% людей в возрасте до двадцати пяти лет не видят ничего плохого в переписке во время секса!

Некоторые люди считают, что электронные устройства, наоборот, позволяют быть на связи друг с другом. И хотя такая форма общения бывает удобной и полезной, она не позволяет установить глубокую эмоциональную связь и вовлеченность, необходимую для развития значимых отношений. Мессенджеры и электронная почта рассеивают наше внимание на десяток вопросов и задач, требуя больше, быстрее и всем одновременно. Они создают иллюзии связанности. Опасность в том, что они породили новый формат общения, в котором мы постоянно на связи, но эмоционально разобщены.

Профессор Массачусетского технологического университета Шерри Теркл в своей книге Alone Together («Одиночество вместе») пишет, что в последние пятнадцать лет нас и наши отношения с людьми формируют гаджеты, и теперь мы «ожидаем больше от технологий и меньше друг от друга». Теркл анализирует подробные интервью с пользователями технологий и проводит официальные исследования их воздействия на человека. Она исследует движущуюся цель. Согласно отчету аналитической компании Nielsen за 2010 год, средний подросток отправляет больше трех тысяч текстовых сообщений в месяц. И эта цифра будет увеличиваться.

Но и это всего лишь цветочки. Родители покупают детям интерактивных роботов-хомяков Жу-Жу, которые, если верить рекламе, «живут, чтобы чувствовать любовь», или более сложного робота-щенка Айбо от Sony. Взрослые в книге Теркл говорят, что вначале общались с Айбо только ради развлечения, однако позже начали обращаться к роботу, когда им было «одиноко». А есть еще Паро — терапевтический робот в виде детеныша гренландского тюленя, который умеет поддерживать зрительный контакт, предназначенный для оказания успокаивающего эффекта и вызывания положительных эмоций у пациентов с депрессией и обитателей домов престарелых. Подобные замещения, утверждает Теркл, «заставляют бежать от реальности». Технологии постепенно подменяют отношения на байты, и байты становятся нормой. Если позаимствовать фразу у покойного Дэниэла Мойнихэна, известного социолога и сенатора США, они умаляют значимость отношений.

Дэвид Леви в своей книге Love and Sex With Robots («Любовь и секс с роботами») предполагает, что вскоре любовь к роботам станет такой же нормой, как и любовь к людям. Рокси, первый секс-робот или «подружка», на порядок популярнее надувных кукол. С 2010 года любой желающий может купить себе такую «девушку» в магазине электроники, при этом выбрать на свой вкус внешность и даже личные качества. Кожа у нее с подогревом и на ощупь похожа на настоящую, внутренние органы пульсируют, к тому же Рокси умеет поддержать разговор — но только о сексе или футболе! Чего еще желать?!

Тенденция доверять маленьким роботам заботу о наиболее уязвимых гражданах, детях и стариках также набирает обороты. Паро, например, рекламируется как решение для одиноких пожилых людей. Он понимает около пятисот английских слов и нравится старикам, если, конечно, возможности поговорить с живым человеком у них нет.

Для меня появление роботов вроде Рокси и Паро — отражение нашей несостоятельности в близких отношениях и смирения с ней, а также глубочайшего непонимания потребности в близкой эмоциональной связи. Роботы, однако, не способны испытывать эмоций — они лишь создают иллюзию близости, имитируя интерес и привязанность к своему владельцу. Так поступают и несчастные пары: когда мы растеряны и в отчаянии, мы хватаемся за решения, которые как будто способны быстро и эффективно утолить нашу боль и тоску, но на самом деле лишь сильнее разрушают нашу способность по-настоящему общаться с другим человеком. В обществе одиноких людей замещающие отношения, возможно, лучше, чем никаких вообще, но подмена становится нормой, а суррогат со временем оказывается предпочтительным.

Говард, один из респондентов Шерри Теркл, рассуждая об «искусственном общении» с роботом, отмечает: «Ну, настоящие люди — это всегда риск… а роботы безопасны». Такие люди, как Говард, обращаются со своими роботами так, будто они чувствительны и эмоциональны, хотя и утверждают, что «знают», что робот — это машина. Они «привязываются» к своим машинам, электронная мимика которых имитирует заинтересованность и заботу, не в силах противостоять идее, что машине «есть до них дело». По мнению Теркл, наша потребность и тяга к заботе настолько абсолютна, что превосходит наше знание о бездушности и здравомыслящее понимание безразличия машины. Заместительная псевдопривязанность может казаться привлекательной, но в конце концов она все дальше и дальше уводит нас от нашей реальной потребности — чувства эмоциональной связи, которое требует моментов полного, всепоглощающего внимания и настройки на тончайшие нюансы эмоций.

То, чего мы ждем от роботов, показывает, чего не хватает в нашей жизни. Когда мы обращаемся к технологиям, а не друг к другу, непосредственные контакты между людьми сокращаются, а реальные связи ослабевают. Теркл приходит к выводу, что «когда машина называется другом, умаляется само значение дружбы; в конце концов, мы не рассчитываем, что кибердрузья придут, когда мы заболеем, или утешат нас в горе утраты». К тому же в таких вопросах мы привыкли ожидать поддержки не только от друзей, но и от своих возлюбленных.

Когда пары рассказывают, как проводят время вместе, мне становится горько оттого, как планшеты и компьютеры, а также телевизоры с их так называемыми реалити-шоу буквально лишают нас возможности общения и заботы друг о друге. В целом технологии, как и порнография, предлагают нам странные и нездоровые способы общения и установления связи с другими людьми. Мы привыкаем к упрощенному, поверхностному и неестественно «праздничному»; мы принимаем за ориентир и норму бесконечные истории отношений звезд вместо того, чтобы учиться создавать собственные. Как отмечает в своей фундаментальной книге «Боулинг в одиночку», посвященной утрате социальных связей в западных обществах, политолог Роберт Патнэм: «Хорошая социализация — необходимое условие для “успешной” жизни в интернете, а не ее следствие: без живого партнера в реальном мире любые контакты в интернете — нечто бесполезное, нечестное и странное». Мы все больше коммуницируем и все меньше общаемся. Если мы сможем отключить интернет, то сумеем научиться говорить с партнером о важном для нас обоих. Так выстраивается и укрепляется эмоциональная связь в здоровых романтических отношениях.

И здесь важно понять причинно-следственную связь. Я убеждена, что разобщение — следствие нашей одержимости технологиями, но причина этой одержимости также кроется в растущей социальной изоляции. Мы одиноки, как никогда прежде за всю историю человечества. В 1950 году всего четыре миллиона человек в Соединенных Штатах жили самостоятельно; в 2012 году их стало более тридцати миллионов. Это 28% домохозяйств — такой же процент в Канаде; в Великобритании это 34%. Эрик Кляйненберг, социолог из Нью-Йоркского университета и автор книги Going Solo: The Extraordinary Rise and Surprising Appeal of Living Alone («Жизнь соло. Новая социальная реальность»), отмечает: подобная стремительно растущая статистика говорит нам о том, что происходит «замечательный социальный эксперимент».

Как этот важный сдвиг вписывается в дизайн существа, которое мы называем человеком? Технологии преподносятся как причина нашей растущей изоляции, но на самом деле это только часть проблемы. Реальная связь с другими людьми вытесняется виртуальным взаимодействием. И это вызывает обеспокоенность даже на прагматическом уровне. Психологи отмечают, что взаимодействие и сотрудничество, на которых и строится общество, — это усвоенный социальный навык, который до недавнего времени приобретали почти все. Однако сегодня все меньше и меньше людей способны сотрудничать и взаимодействовать с другими, вместо этого они отказываются от участия в решении групповых задач и общественной жизни.

Марджори смотрит в пол в моем кабинете.

— Я сама по себе, так как мой брак распался, а сын теперь живет отдельно. В целом все спокойно, и мне не нужно считаться ни с кем, кроме себя. Я к этому привыкла. Я часто смотрю телевизор или играю в компьютерные игры. Но на работе все ужасно. Куча людей, и всем от меня что-то нужно: послушай, помоги, поучаствуй. Я с трудом их выношу, очень раздражаюсь. А теперь меня собираются увольнять. Я сказала начальнице, что очень даже этому рада. Но на самом деле это не так. Тогда я останусь одна по-настоящему… и сломаюсь.

ОНЛАЙН-ДЕЛИШКИ

За другими примерами упадка личных отношений в западном обществе и буквально уже торговли ими далеко ходить не нужно. Стоя однажды у кухонной стойки, я случайно наткнулась на статью в местной газете. Ноэль Бидерман, генеральный директор интернет-службы знакомств для женатых людей, которые хотят завести интрижку на стороне, оглашал результаты опроса своей клиентуры. Я пробежала взглядом предлагаемый портрет типичного неверного супруга: мужчина за сорок или женщина тридцати одного года; женат или замужем около пяти лет и обычно имеет дочь в возрасте двух или трех лет; достаточно обеспеченный человек. Интересно. И весьма печально.

Но следующая строка привлекла мое внимание уже всерьез. Да что уж там, я уронила на пол свой тост. В Оттаве, небольшой сонной столице, где я провожу большую часть своего времени, у сервиса одна из самых успешных «точек продаж»: желающих завести роман на стороне и готовых ради этого оплачивать услуги специальной службы здесь больше всего на душу населения. А мой собственный район, ограниченный ленивой рекой и тихим каналом, полный старых домов и огромных деревьев, кафе и цветочных магазинов, — место, где живут самые активные пользователи сайта. Я не скажу вам, что я сделала, прочитав все это, но вышло довольно громко. Мой пес с перепугу забился под стол. Может быть, что-то не так со столицами: больше всего американских подписчиков сервиса из Вашингтона.

По словам Бидермана, многие женщины, у которых есть дети, регистрируются сразу после Дня матери! Такие мамы говорят, что им не хватает внимания со стороны партнера, не хватает чувства эмоциональной поддержки, ощущения, что они желанны. Мне стало грустно и немного тошно от мысли, что многие из моих соседей могут верить, что единственное место, куда они могут обратиться, чтобы найти выход из своего бедственного положения, — это сайт, который использует их уязвимость и заставляет платить за возможность еще больше и дальше разрушить свои отношения.

Несколько позже тем же утром я получила длинное электронное письмо от коллеги, который писал мне о программах обучения, посвященных отношениям. Он указывал, что существует ряд добротных программ, которые, судя по всему, помогают парам улучшить отношения до того, как все окончательно развалится, но число участников этих программ, как правило, очень низкое. Другими словами, образование в сфере отношений очень непросто продать. Потом я вспомнила статью, в которой говорилось, что большинство людей, которые платят сайтам, чтобы устроить себе супружескую измену, так и не решаются воспользоваться этой возможностью. Они заигрывают с изменой, говорят друг с другом о ней, но дело крайне редко доходит до встречи с потенциальным любовником. По всей вероятности, они чувствуют себя брошенными и одинокими и ищут способ отвлечься, отдаться фантазии, которая обещает облегчить их боль и заставляет чувствовать, что у них всегда есть выход и другие варианты.

У меня возникло непреодолимое желание выбежать на улицу и прокричать так, чтобы услышали все мои соседи: «Послушайте! Просто закройте эти сайты по продаже “любви быстрого приготовления”. Они заведут вас в тупик. Они не помогут. Найдите программу, которая поможет вам восстановить эмоциональную связь с партнером». Почему люди не делают этого? Может быть, они не знают даже, как начать говорить с партнером о бедственном положении, в котором оказались, или полагают, что партнер не согласится принять участие в такой программе. Возможно, посещение программы пугает их сильнее, чем виртуальный роман.

Но когда я вспоминаю обо всех несчастных парах, с которыми мне приходилось иметь дело, и о том, что многие из них ждут годами, прежде чем начать искать семейного терапевта, я прихожу к выводу, что попытки решить проблему в Сети связаны с общим убеждением, что любовь — это нечто происходящее с нами, что мы не можем контролировать ее капризы и что, когда она оборачивается против нас, мы можем только самоустраниться и попытаться отвлечься.

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО КАК СПОСОБ ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ И ВЕСЬ МИР

А что будет, если мы серьезно отнесемся к исследованиям силы любовной связи? Как нам начать использовать уроки новой науки? Ответить на этот вопрос можно двумя способами. Мы можем научиться иначе смотреть на отношения и иначе вести себя с близкими, а можем попытаться активно формировать общество, которое признаёт, уважает и ставит в приоритет врожденную потребность человека в эмоциональной связи.

На личном уровне, если мы учитываем, что отношения между двумя партнерами всегда в движении от моментов настройки и синхронизации к моментам разрыва связи и рассинхронизации, мы можем придумать ритуалы, которые позволят нам принудительно «сбросить настройки», перезагрузиться и заново подключиться друг к другу.

У меня была клиентка Шарлин, которая рассказывала мне, как игра, в которую она играла с маленьким сыном, превратилась в ритуал перенастройки с супругом. Она называлась «Где же ты?» С сыном это были обычные прятки, но с мужем они превращались в запрос на эмоциональное присутствие.

— Где же ты, милый? — спрашивала она. И он рассказывал, о чем думал и что чувствовал в этот момент.

— Горю. Куча дел. Но мне приятно, что ты спрашиваешь. Мне так спокойнее.

Затем она в ответ делилась своими чувствами и эмоциями. Эта нехитрая игра остановила череду дней, по словам Шарлин, «без ощущения близости и связанности, когда никто ни на кого не настраивался и не открывал эмоциональный канал, если вы понимаете, о чем я».

Годовщины — отличный повод для проверки и отладки связи. Что, если мы начнем повторять свои свадебные клятвы не через десять или двадцать лет брака, как это обычно бывает, а каждый год? Можно обсудить с партнером, что изменилось за прошедший год, какие случились радости и разочарования и чего было больше в нашей истории любви за все прошедшее время. Затем вспомнить и обновить свои свадебные обеты, рассказав, как вы будете холить и лелеять ваш брак и любовь друг к другу в следующем году. Понимая, как устроена любовь, мы можем научиться быть более внимательными и бережными со своими самыми ценными и важными отношениями.

На уровне общества наиболее очевидным применением новой науки о любви должно стать целенаправленное обучение умению строить близкие отношения. Самый естественный способ — поддерживать пары в их стремлении выстроить любовную связь и стать отзывчивыми родителями. Мы должны признать, по меткому выражению Франса де Вааля, что «нельзя избежать реальности, в которой мы зависим от других. Это данность. Если зависимость и уязвимость признается и пестуется в любовных отношениях… она становится источником лучших человеческих качеств: сочувствия, доброты и взаимной поддержки». Нам необходимо заниматься развитием таких качеств, как эмпатия, которая важна для здоровья, счастья и проявления гражданской сознательности ничуть не меньше, чем арифметика. Но знаем ли мы, как этому научить?

КАК НАЖИТЬ ЭМПАТИЮ

Эмпатию можно «нажить, а не научиться», — говорит педагог Мэри Гордон, основательница программы «Корни эмпатии» (Roots of Empathy). Девять раз в год она приводит женщину с малышом в начальную школу, чтобы обучить детей с 1-го по 8-й класс «эмоциональной грамотности» и дать им «представление о том, как выглядит любовь». Перед каждой сессией инструктор рассказывает про язык чувств и привязанности и советует, как правильно наблюдать за взаимодействием матери и ребенка. После встречи дети анализируют ее и обсуждают свой опыт и чувства, скажем, страха или разочарования, а также способы, которые помогут им справиться с этими эмоциями или помочь в этом другим людям.

Инструктор может спросить: «Что сейчас пытается сказать нам малыш?», «Как ребенок дает понять матери, что нуждается в ней?», «Что сделала мама?», «Что может сделать ребенок теперь, чего не мог сделать в прошлый раз?», «Что делать нам?» Дети также получают задания нарисовать, проиграть и описать чувство привязанности, что позволяет им еще глубже вникнуть в тему, а также познакомиться с основами развития человека.

На конец 2012 года в Канаде и Австралии программу прошли 450 000 детей. Гордон считает, что многие люди словно «одинокие острова в океане, отрезанные от других и большого мира, потому что не способны общаться на универсальном языке своих эмоций». Исследование, которое с 2000 года проводит профессор Кимберли Шонерт-Райхл из Университета Британской Колумбии, показало, что у детей, прошедших через программу «Корни эмпатии», возрастают эмоциональная восприимчивость и просоциальное поведение и снижается агрессия. Случаи агрессивного поведения в школе у детей, прошедших программу, снизились на 61% (по сравнению с ростом на 67% у не участвовавших в ней). Участники, как правило, становятся более контактными, отзывчивыми и добрыми, и оценки сверстников совпадают с оценками специалистов. К примеру, дети из программы положили конец издевательствам над прикованным к инвалидной коляске одноклассником, объяснив товарищам по школе, что он пускает слюни, потому что не может их контролировать, и как обидно и больно ему, когда другие ученики всячески его обзывают и дразнят.

Программа создает безопасную среду, в которой дети могут обсуждать свои чувства и учиться управляться с ними, что позволяет ожидать широких последствий. Подобные программы могут помочь справиться с «культурой» травли и насилия, которая в американских школах достигла масштабов эпидемии и является предиктором асоциального поведения, преступности, а также алкоголизма и проблем с психическим здоровьем. Сегодня каждый пятый ребенок и подросток испытывают психологические трудности, в том числе депрессию и тревогу, достаточно выраженные, чтобы требовать лечения.

Некоторые учителя называют «Корни эмпатии» четвертым колесом в телеге грамотности (после чтения, письма и арифметики), чтобы подчеркнуть, насколько ценна эта программа и как она закладывает ключевые социальные навыки. Более того, подобного рода программы, по всей видимости, способствуют более успешному освоению основных умений школьников, а также помогают повысить успеваемость в целом. Исследования показывают, что социальные навыки, которые ребенок демонстрирует в третьем классе, предсказывают его успеваемость в восьмом лучше, чем демонстрируемое усердие в учебе. «Слишком многие дети не могут нормально учиться, потому что испытывают острую “социальную боль”», — говорит Гордон. Все их силы растрачиваются на постоянное ожидание и отражение угроз, управление страхом — на учебу остается немного.

Развивая у школьников эмоциональную активность и отзывчивость, Гордон надеется вырастить из них детей, которые умеют дружить, умеют быть сознательными членами общества и в конечном счете смогут стать хорошими родителями. У нас сейчас «столько людей социально не адаптировано, — говорит она и проводит аналогию: — В водопроводную воду добавляют фтор, чтобы предотвращать разрушение зубов… а нам нужно добавить в воду эмпатию, чтобы предотвратить разрушение общества».

Вопрос только в том, а ценим ли мы сами связи между людьми? Однозначного ответа на него нет. В 2009 году власти Британской Колумбии сократили финансирование программы «Корни эмпатии», но в 2012-м новое руководство провинции возобновило действие программы в 360 классах. Вопрос о том, достаточно ли мы ценим человеческие отношения и эмпатию, чтобы обучать им и сознательно их продвигать, возможно, зависит от того, что мы понимаем под словом «цивилизация». Когда Махатма Ганди в 1930-х годах приехал в Англию вести переговоры о самоуправлении для Индии, репортер спросил, что он думает о западной цивилизации. Ганди ответил: «Я думаю, это была бы очень хорошая идея».

Слово «цивилизация» происходит от латинского слова civilis (гражданский, общественный) и означает высокий уровень развития общества и гражданских институтов. Можем ли мы судить об этом уровне по количеству этажей в зданиях и модных товаров в магазинах? Или мы судим о нем по качеству отношений?

Прогуливаясь в ноябре 2012 года по улицам старого Иерусалима, я встретила в этом раздробленном и беспокойном городе двух маленьких девочек примерно трех лет, спокойно идущих, держась за руки, по узкой каменной улице. На фоне молодых израильских солдат, сжимающих в руках автоматы и встречающихся на каждом шагу, эта трогательная картина невинной дружбы и веры в безопасность очень обнадеживала. В Дании люди оставляют своих детей на улице без присмотра в уверенности, что никто их не заберет и не причинит им вреда. В Осло на улицах нет нищих: если кто-то просит милостыню, люди подходят и предлагают помощь или звонят в специальную городскую службу. В небольших городах Америки и Канады, где все друг друга знают, не принято запирать двери домов и машин. Мне кажется, о цивилизации можно говорить там, где мы серьезно относимся к социальному капиталу и стараемся его взращивать.

ПРИВЯЗАННОСТЬ И ЛИДЕРСТВО

Когда мы понимаем, как строятся отношения и как они способствуют нашему личностному росту и развитию, мы можем распространить это понимание на трудовую сферу и научиться «выращивать» более эффективных лидеров. То, как наука описывает успешных лидеров в бизнесе и вооруженных силах, во многом отражает описание моделей привязанности. Они улавливают и отвечают на эмоциональное состояние подчиненных, они наставляют, предлагают им задачи, которые позволяют расти, поддерживают их инициативы, укрепляют уверенность в себе и повышают самооценку. Хороший пример такого лидера есть в фильме «Спасение рядового Райана». Капитан Миллер, которого играет Том Хэнкс, учит своих солдат доверять ему и друг другу; он превращает их в мощную сплоченную команду, которая может выполнить свою миссию. Доверие — это клей, который из группы отдельных людей делает единое целое, точно так же этот клей превращает двух людей в пару.

Аналогично это работает и в спорте. Психолог Майкл Краус и его коллеги из Калифорнийского университета в Беркли обнаружили, что лучшим предиктором победы команды из NBA в плей-офф сезона 2008–2009 был не результат в начале сезона, а количество прикосновений и физических контактов между игроками в первой игре. По-видимому, ободрение от товарищей по команде усиливает уверенность друг в друге, способствует сотрудничеству и позволяет игрокам полностью сосредоточиться на игре. Человеческая связь работает!

Марио Микулинсер из Междисциплинарного центра в Герцлии изучил связь между привязанностью и лидерством в израильской армии. В одном исследовании он определил паттерн привязанности призывников в начале интенсивного четырехмесячного обучения. Когда они закончили, он попросил их назвать тех, кто должен стать лидерами. У всех кандидатов новобранцев был выявлен надежный стиль привязанности.

В другом исследовании Микулинсер попросил 200 человек, в том числе офицеров Армии обороны Израиля и руководителей предприятий в государственном и частном секторах, заполнить анкеты, содержащие вопросы об их стиле привязанности и мотивах, которые заставляют их стремиться к руководящим должностям. Лидеры с преимущественно избегающим паттерном обычно рассуждали о силе, стойкости, независимости, единовластном принятии решений; при этом в их ответах никак не учитывались подчиненные; их отношение можно выразить фразой «Я получаю удовольствие, контролируя людей». Руководители с тревожным типом, как правило, отмечали утверждения, которые отражали желание способствовать росту подчиненных («Я посвящаю усилия личному развитию сотрудников»). Но в себе они были не уверены, и их подчиненные отмечали, что знают, как и что им нужно делать для более эффективной работы подразделения в решении ключевых задач и проблем. Тревожность затрудняет коммуникации.

В третьем исследовании Микулинсер работал с военными («Хорошо ли слажена работа в команде?», «Быстро ли вы приходите к согласию по спорным вопросам?»). И тревожных, и избегающих офицеров солдаты охарактеризовали как мало способных сплотить команду. Но каждого по-своему. Военачальники с тревожно-амбивалентным типом были названы неэффективными лидерами в ситуациях, когда важно было выполнить какую-то задачу; в то время как избегающие лидеры оказались не способны выполнять обязанности, так или иначе связанные с эмоциями, например поднятие морального духа бойцов.

Особенно низкие оценки избегающие офицеры получали, если солдат опрашивали после напряженной боевой подготовки. Чем сильнее у военачальника выражен избегающий паттерн, тем меньше его бойцы склонны считать, что он умеет поддержать и позаботиться. И это так: даже те солдаты, которые перед началом обучения оценивали свой тип привязанности как надежный, сообщали, что испытывают нервное напряжение и депрессию.

Микулинсер и его команда пришли к выводу, что избегающие лидеры склонны игнорировать собственные и чужие эмоции, не ждать от людей ничего хорошего и выстраивать отношения в соответствии с этим ожиданием. Такое отношение деморализует подчиненных, снижая энтузиазм при выполнении групповых задач. Тревожные лидеры, с другой стороны, сомневаются в своих способностях и передают эту неуверенность подчиненным, что делает всю команду неспособной действовать решительно и снижает общую производительность. Такого рода исследования расширяют наши представления об эффективном руководстве. Они показывают, что в лидерстве, как и в других сферах жизни, именно те, кто в состоянии управлять эмоциями и выстраивать позитивные отношения с другими, более расположены к созданию безопасной структуры, способствующей высоким достижениям.

ГРАЖДАНСКИЙ ДОЛГ

Долгие годы цели личностного роста и стремление к независимости рассматривались как нечто противоположное близости и нашей потребности в других. На самом деле надежная связь — это плодородная почва, на которой вырастают уверенные в себе, жизнеспособные и независимые люди. Ощущение безопасной близости и открытость готовят нас к тому, что известный психолог Абрахам Маслоу в 1970-х годах называл самоактуализацией. Люди с надежным типом привязанности, как правило, в большем ладу с собой и считают себя и других достойными заботы и внимания. Когда мы привязываемся по надежному типу, у нас появляется более положительное, сбалансированное, сложное и связное восприятие себя. У таких людей представления об идеальном себе и реальные проявления личности расходятся гораздо реже.

Моя клиентка Анита говорит после окончания терапии:

— Когда у нас с Кеном все хорошо, я чувствую себя более уверенно и думаю о себе лучше. Уверенность, что я для него особенная, помогает мне принимать свои страхи и верить, что я смогу с ними справиться. Бояться иногда — это нормально. Мне не нужно больше прятаться за маской безразличия. В конце концов, просто знать о своих уязвимых местах — уже прекрасно.

Но и это еще не все! Поскольку люди с надежным типом привязанности живут в мире, который они считают безопасным, они менее погружены в себя и реже напряженно ждут угроз, чем тревожные или избегающие типы. Это позволяет им видеть, сопереживать и быть терпимее к другим. Джон Боулби считал, что, люди, которые с детства видят любовь и заботу, естественным образом вырастают чуткими и альтруистичными. Он был также убежден, что люди с ненадежными типами привязанности склонны подавлять свою естественную потребность заботиться о других или отвергать чужую заботу. Похоже, что безопасная связь с другими людьми делает нас способными сочувственно реагировать на их нужды.

Психологи сегодня умеют «прокачать» или включить ощущение безопасности в лабораторных условиях и по крайней мере на некоторое время повысить способность человека к состраданию. Микулинсер и его коллеги изучали, как любовная связь влияет на нашу способность сочувствовать и действовать в интересах других. В одном таком исследовании студентам предлагают прочитать либо историю человека, который самоотверженно заботится и поддерживает кого-то, терпящего бедствие, либо историю, когда человек высказал стандартный набор банальностей, которые, как ожидается, поднимут настроение того, к кому обращены. Затем они читали историю о студенте, родители которого только что погибли в автомобильной катастрофе. После чего их просили оценить, насколько сильно они сочувствовали и сострадали этому студенту. Те участники, кому досталась история о деятельной поддержке и сочувствии, сострадали и скорбели вместе с героем, потерявшим родителей, сильнее, нежели те, кто читал историю о поддержке с помощью банальных фраз. Но еще меньше сочувствия проявили также участники с ненадежными типами привязанности. Тревожные типы отмечали, однако, что примерили печальную историю на себя и расстроились сильнее, чем остальные. Но скорбь эта была больше личная, не за несчастного студента.

Если связь между нами становится прочнее, трансформируется ли более высокий уровень эмпатии в действие — в готовность помочь человеку, попавшему в беду? В другом эксперименте испытуемым было предложено определить людей, с которыми у них самые близкие отношения (с помощью вопросов вида «К кому вы обращаетесь, когда чувствуете себя подавленным?»). У большинства было три объекта привязанности. Затем испытуемых посадили за компьютеры и попросили сообщить, если в последовательности букв, которые быстро сменялись на экране, появится какое-нибудь слово. В каждой последовательности было зашифровано имя одного из близких для участника исследования людей. Другой группе также показывали буквы, но им было велено специально думать о каком-то крупном положительном событии с участием конкретного любимого человека. Контрольная группа прошла тот же процесс, но имя, указанное в эксперименте, принадлежало кому-то просто знакомому, но не любимому.

Затем всех испытуемых попросили (якобы в рамках другого эксперимента) понаблюдать за женщиной в соседней лаборатории, которая проходила ряд испытаний — с каждым шагом все более неприятных и шокирующих. При этом научный сотрудник настойчиво и упорно повторял, что все это необходимо делать, иначе будет разрушен весь проект. Наблюдающие участники эксперимента были не в курсе, что на самом деле смотрят заранее записанное видео с участием актеров. Женщина на записи сначала смотрела фотографии ужасного несчастного случая, затем должна была опускать руки в ледяную воду, держать тарантула или извивающуюся крысу. С каждой новой задачей страдания женщины усиливались, в какой-то момент она взмолилась, чтобы ее отпустили и заменили кем-нибудь еще. Зрителей попросили оценить свои переживания по поводу увиденного и предложили занять место женщины в эксперименте.

Это исследование проводилось пять раз с привлечением пяти различных групп участников. Всякий раз испытуемые, которым было в том или ином виде показано имя любимого человека, сообщали, что положение, в котором оказалась женщина, расстраивало их сильнее, они чувствовали к ней больше сострадания, чем испытуемые, которым показывали имя знакомого. Они также с большой готовностью предлагали ее заменить.

В первой группе, однако, были отмечены некоторые различия в поведении. Участники с избегающим типом привязанности меньше сочувствовали женщине, меньше за нее переживали и реже оказывались готовыми занять ее место, чем участники с надежным типом. Тревожные типы очень расстраивались и переживали за нее, но заменить собой также стремились реже, чем надежно привязанные. Включение системы привязанности, очевидно, каким-то образом запускает нашу систему альтруизма и заботы, но нам, похоже, нужен определенный уровень безопасности, прежде чем наше сострадание перейдет в активные действия. Люди с избегающим типом в стрессовой ситуации в свойственной им манере дистанцируются, а тревожные слишком поглощены своими переживаниями, чтобы позаботиться о другом человеке.

Ощущение безопасности в отношениях повышает также толерантность ко всему новому и незнакомому. Уверенность в том, что о вас есть кому позаботиться, делает все необычное менее угрожающим. Люди с надежным типом привязанности имеют более стабильную самооценку и меньше склонны к принижению других («Мы — группа, к которой я принадлежу, и я — лучше, чем они»). И конечно, такого рода исследования также проводились, чтобы изучить возможность повысить терпимость между различными и даже враждующими группами людей, будь то гомо- и гетеросексуалы или арабы и израильтяне.

Когда участников исследования просили визуализировать лицо любящей фигуры привязанности непосредственно перед оценкой реакции на образы члена «чужой» группы, их ранее оцененное как негативное отношение к этим людям полностью исчезло. Чувство безопасной эмоциональной связи, включившись, сделало их более толерантными и менее настороженными. Там, где «чужие» описывались как «подлые, бесхребетные и ленивые», после визуализации образа близкого человека они же становились «заслуживающими доверия, теплыми и добрыми» — как и представители их собственной группы. Более того, оценка оставалась положительной даже при возникновении чувства угрозы: например, если испытуемым говорили, что кто-то из «чужой» группы недавно оскорбил кого-то из членов группы, к которой принадлежат они.

Но может ли ощущение безопасной привязанности уменьшить агрессию между враждующими группами? Это немного сложно проверить в лабораторных условиях. Микулинсер попытался сделать это с помощью эксперимента «Острый соус». Это исследовательская версия распространенной детской «забавы»: предложить товарищу, с которым вы не в лучших отношениях, как бы жевательного червячка, который на самом деле окажется настоящим червяком. Вы с радостью смотрите, как он его ест и вдруг с отвращением отплевывается, или нет? В исследовании агрессивного поведения принято задавать вопрос: сколько острого соуса можно выдавить в тарелку другому человеку?

В одном из таких исследований участвовала группа израильских студентов. На каждом этапе студентам несколько раз на 20 миллисекунд показывали имя главного объекта привязанности, друга, который не воспринимался таким объектом, и просто знакомого. После каждого этапа испытуемых просили дать арабу и израильтянину попробовать немного острого соуса, предупредив, что оба очень не любят острую пищу. Те, кому показывали имена любимых и близких, предлагали одинаково небольшое количество соуса и арабам, и израильтянам. Однако, будучи «заряженными» именами двух других людей, испытуемые неоднократно давали арабам больше соуса, чем израильтянам.

Последствия такого рода исследований для общества очевидны. Безопасные отношения с родителями и партнерами делают граждан более сострадательными и заботливыми, более терпимыми к тем, кто на них не похож. Такие исследования и эксперименты напоминают мне религиозные ритуалы, где людям предлагается стать терпимее и эмпатичнее, визуализируя сострадательную буддийскую бодхисатву Тару, молясь любящему христианскому Богу или просто медитируя с благодарностью за благосклонность вселенной и мироздания.

Результаты исследований привязанности, таких как приведенные выше, позволяют предположить, что наша способность сочувствовать и желание действовать ради других пластична; ее можно сформировать, особенно если вызывать в памяти образы, которые пробуждают нашу глубочайшую потребность принадлежать любимым и состоять в любовной связи. Понимание механизмов привязанности показывает нам, как любовь родителей и партнеров делает общество более добрым и гуманным. Вы можете не осознавать этого, но, когда вы обнимаете своего ребенка или отвечаете на призыв своего партнера, вы формируете цивилизацию.

НОВОЕ ОБЩЕСТВО

Вторая половина XVIII века была в прямом смысле слова революционной. Сначала американская революция 1775 года, а потом французская 1789 года. Оба эти важные восстания закрепили идеалы, которые отражены в основополагающих документах многих современных демократий. Американская война за независимость сделала священным право человека на свободу и равенство. Французская революция возвысила еще один принцип: братство людей. «Свобода, равенство, братство» (Libert, galit, fraternit) и сейчас остается во Франции национальным девизом.

Сегодня некоторые люди, такие как покойный Чарльз Гонтье, судья Верховного суда Канады, полагают, что мы позабыли о главных человеческих ценностях эмпатии, доверия и преданности, которые и формируют этот последний столп демократии — братство. Новая наука о привязанности расширяет этот последний элемент за пределы признания необходимости дружить и сотрудничать с ближними. Она ставит признане нашей эмоциональной и физической взаимозависимости и потребности в безопасных, основанных на доверии и заботе отношениях в основу человеческой природы и истинно человеческого общества. Новая наука гораздо больше, чем формула построения романтической любви и семьи. Это план реформирования и оптимального развития всего нашего общества.

Для начала мы могли бы придумать способы доносить до людей информацию об опасности одиночества и закрепить в их сознании, что наша потребность в принадлежности и поддержке естественна и здорова. Можно ли представить, что мы взяли небольшую сумму из 641 миллиона долларов, потраченного во время кампании по борьбе с курением в Соединенных Штатах в 2010 году, и создали кампанию против плохих отношений между людьми, пропагандирующую опасности эмоциональной изоляции? А ведь эмоциональная изоляция оказалась более опасной для нашего здоровья, чем курение, поэтому такая кампания была бы очень логичной. Мы могли бы развесить билборды в городах с вопросом «А кому из близких ты позвонил сегодня?» Или даже с требованиями: «Пригласи сегодня на латте кого-нибудь знакомого (или незнакомого!). Это полезно для здоровья!»

Существуют тысячи способов вывести отношения на передний план, сделать центром нашего существования. Вот для примера очень короткий список. Мы могли бы писать письма представителям правительства, чтобы они помогли создать более комфортные для общения группы с пространствами, которые способствуют легкому социальному взаимодействию. Мы могли бы обратиться к депутатам с просьбой сделать базовое обучение взаимоотношениям для партнеров и родителей широко представленным и общедоступным. Мы могли бы поощрять радио- и телеканалы транслировать серьезные и информативные программы про отношения. Мы могли бы пересмотреть программы профессионального образования, чтобы донести до врачей и психологов результаты исследований, которые показывают, что включение партнера пациента в процесс лечения чего угодно (от тревоги до сердечных заболеваний) повышает его эффективность.

Новое понимание того, как отношения влияют на наше здоровье и благополучие, уже привело к небольшим, но конкретным переменам, которые, я надеюсь, будут расширяться и консолидироваться. О некоторых из них, таких как программа «Корни эмпатии», я упоминала в этой книге. Некоторые сообщества вносят свой вклад в просвещение общественности через небольшие частные инициативы: например, религиозные группы привлекают счастливые пары среднего и старшего возраста выступить перед более молодыми парами и поделиться своим опытом долгосрочной любви. В большинстве крупных городов есть горячие линии психологической поддержки, на которых работают волонтеры, а некоторые агентства предлагают бесплатное обучение молодым людям, которые хотят работать на таких линиях, чтобы помогать тем, кому необходимо довериться и просто поговорить с неравнодушным человеком. Наша молодежь все чаще не спешит сразу после школы в университеты, но участвует в программах, посвященных служению другим людям. Эта практика зародилась в Великобритании в 1960-х годах, а такие программы, как AmeriCorps, созданная в 1990-х годах президентом США Биллом Клинтоном, в настоящее время занимаются активным вовлечением молодежи в различные проекты — от общинного образования и до экологических инициатив. Подобные инициативы можно было бы расширить и сделать частью обязательного гуманистического образования, в рамках которого все студенты, которые хотят продолжить свое образование после школы, должны были бы посвятить год работе на благо общества.

В своей статье Forty-Four Juvenile Thieves Джон Боулби объяснял, что неповиновение, отчаяние и ярость, которые обычно встречаются у молодых преступников, во многом являются отражением неполноценных отношений в семье и, как следствие, разобщенности с другими людьми. Полноценная семья начинается и заканчивается эмоциональной связью и близостью между родителями; без такой связи бесконечно трудно воспитать адаптированных в обществе детей, а также без поддержки и взаимовыручки, привычной для небольших и сплоченных сообществ. Простые показатели, отражающие качество связи между людьми, показывают, насколько далеки мы от правильного пути. Согласно опросам, большинство семей в США сегодня очень редко собираются за одним столом в обед или ужин, а родители очень мало общаются со своими детьми. Почти половина американских двухлеток смотрит телевизор не меньше трех часов каждый день. В докладе ЮНИСЕФ от 2007 года о благополучии детей в двадцати одной из самых богатых стран Соединенные Штаты с их хаотичной семейной структурой, проблемными семейными отношениями и подверженностью насилию стали вторыми с конца. Непрочные, нестабильные семьи не способны создавать крепкие, безопасные эмоциональные связи, которые обеспечивают стабильность детей и помогают им вырасти в «функциональных» взрослых и граждан мира.

Мы уже осознали, что необходимо заботиться о планете, на которой мы живем, но важно также признать, что нам нужно беречь главную эконишу — тесную связь с другими. Перегруженные системы здравоохранения уже возвращают деньги в семьи, быстрее выписывая пациентов из больниц и ожидая, что о них, а также о пожилых людях будет заботиться семья. Но люди не хотят и не способны нести на себе это бремя. Социальные проблемы, с которыми сталкивается наше общество, можно эффективно решать, только повышая качество отношений между взрослыми людьми, укрепляя семьи и сообщества.

Качество любовных отношений уже не личное дело двоих. Когда отношения расцветают, мы все выигрываем; когда они охладевают или рушатся, мы все страдаем. Разводы дорого обходятся не только их участникам, но и налогоплательщикам. По оценкам, в Соединенных Штатах в среднем на каждый развод уходит тридцать тысяч долларов из государственной казны; деньги расходуются на питание, жилье и медицинское обслуживание для нуждающихся семей с одним родителем, а также на поддержку детей. А есть еще и косвенные расходы: проблемы с физическим и психическим здоровьем, неэффективное расходование рабочего времени, зависимости и преступность.

Правительства по всему миру продумывают и внедряют меры поддержки пар, столкнувшихся с серьезными трудностями или со стрессовыми изменениями — скажем, подготовка к браку или уход из дома повзрослевших детей. Например, Relate в Великобритании и Национальная брачная коалиция в Австралии бесплатно через интернет предоставляют информацию и консультации, а также могут порекомендовать нужного специалиста. В Соединенных Штатах федеральное правительство выдает небольшие гранты местным и религиозным организациям в рамках программы «Здоровый брак». Результаты этих усилий, однако, непоследовательны и непостоянны, возможно, потому что большинство программ не были направлены на решение проблем, которые лежат в основе разногласий в отношениях. Большинству пар не нужно учиться брать тайм-ауты во время ссор; им нужно понять, что лежит в основе любви и научиться делать шаги друг к другу и реагировать на потребности и запросы друг друга. Я убеждена, что моя новая образовательная программа «Обними меня крепче: диалоги, укрепляющие связи», основанная на научных данных, описанных в этой книге, даст лучшие результаты.

Однако не так сложно разработать работающую образовательную программу, как сложно привлечь пары к участию в ней. Для многих подобные курсы равносильны признанию в неспособности разобраться в собственных отношениях.

Дженни, которая проходила у меня индивидуальную терапию депрессии, объясняет:

— Ну я знаю, что депрессия у меня в том числе и из-за отношений с Расселом, но мы бы никогда не подумали о программе обучения отношениям, не говоря уже о семейной терапии! В конце концов, это для пар, которые разводятся или что-то такое. И это слишком личное. Я не знаю никого, кто бы такое делал. И нельзя же, в самом деле, взять и изменить любовь, так же? «Она либо есть, либо ее нет» — так говорит моя мама. А друзья уверены, что любви, которая длится вечно, не существует — это все сказки.

Дженни заявляет, что целенаправленная работа над пониманием любви не кажется ей естественной или выполнимой. Она даже не догадывается, что любовь можно активно формировать и контролировать и что она сама может этому научиться. Я полагаю, если бы всего несколько десятилетий назад вы начали выступать за обучение родителей, вы получили бы аналогичный ответ от большинства людей. Но культура родительского воспитания изменилась. И изменилась она во многом благодаря работе Джона Боулби, посвященной отношениям матери и ребенка. Сегодня мы имеем бесконечный поток книг, курсов, веб-сайтов, статей в СМИ и групп для родителей, отражающих и формирующих новое понимание того, что значит быть родителем и что необходимо ребенку. Замечательная перспектива новой науки о любви проста и понятна: она призвана создать такое же новое расширяющее возможности представление о том, что значит любить и быть любимым.

По мере того как благодаря обучению романтическая любовь будет становиться все более понятной и податливой, мы сможем отказаться от навязчивой идеи любви, которая «нечаянно нагрянет», к любви, которой нужно заниматься (что будет означать больше, чем просто секс). Мы станем более уверенными в своей способности самостоятельно формировать любовные отношения. Чем больше вы верите, что можете повлиять на ситуацию в браке, тем сильнее вы будете стараться сохранить его и исправить. И чем настойчивее вы будете, тем эффективнее будут ваши усилия, а ваши отношения в конечном счете станут более стабильными. Эта стабильность — вторая большая перспектива новой науки о любви. Мы можем заставить любовь длиться вечно, потому что знаем теперь, как ее починить и обновить.

Но осознания и образования не будет достаточно самих по себе. Наше политическое мышление должно пройти долгий путь, чтобы догнать наше новое понимание связей между людьми и силы надежной привязанности. Если мы хотим поддержать безопасные и надежные отношения для взрослых и детей, правительства и корпорации должны внедрять широкий спектр поддерживающих мер и политик на рабочих местах. Например, оплачиваемый декретный отпуск для матерей и отцов, а также для работников, ухаживающих за больными детьми и пожилыми или немощными взрослыми. Противники утверждают, что такая политика слишком дорого обойдется, к тому же подрывает производительность и конкурентоспособность. Реальность, однако, доказывает обратное. Исследования, проведенные в высокоэффективных компаниях, показывают, что корпоративная политика поддержки семей окупается снижением затрат и ростом производительности. Сотрудники более вовлечены в работу и инициативны, а также не склонны часто менять место работы. При этом растет и удовлетворенность клиентов.

Опросы показывают, что самый высокий индекс счастья и благополучия отмечается не в самых богатых странах, а в странах с самым высоким уровнем доверия среди граждан и наиболее дружественной социальной политикой. Более того, богатство, похоже, очень дорого обходится: многие исследования показывают, что чрезмерное увлечение материальными проблемами сопровождается потерей сочувствия и доверия к людям. Стремление обрести все больше имущества, как и получить максимум «кайфа» от наркотиков или алкоголя, никогда не отменит и не заменит потребности в близости с другим человеком. Потребность в эмоциональной связи настолько глубоко вшита в само наше существо, что заменить ее чем-то еще невозможно. Только признав, что любовь — это наше шестое чувство, мы сможем двигаться дальше. В будущее, где «настоящая» любовь, став понятной, становится проще, легче и доступнее для всех нас.

***

Сегодня о наступлении переломного момента для человечества говорят много и повсеместно. Шаманы и святые видели этот период как начало конца света или начало новой эры. Майя предрекали апокалипсис. Шаманы инков и бон предсказывали обновление и трансформацию. Хопи предсказали «время, когда земля перевернется».

Наши современники отмечают, что грядет резкий сдвиг в понимании, развилось новое эмпатическое мышление. Это похоже на правду, учитывая, что мы потихоньку осознаем, насколько все мы взаимозависимы на этой маленькой голубой планете и как легко можем себя уничтожить. Спустя несколько циклов эволюции, которые привели нас к этой точке, мы признаем, что для выживания человечеству необходимо найти способ объединиться и сотрудничать в личной, общественной и политической жизни. Серьезное изучение отношений любви очень хорошо с этим согласуется, что определенно позволяет верить в лучшее. Мы стоим на пороге новых великих открытий в медицине и физике, которые обеспечат качественный эволюционный скачок нашему виду. И одним из центральных элементов этого скачка должно стать понимание того, что значит любить и быть любимым.

Философ Кваме Энтони Аппиа из Принстонского университета подчеркивает: «Сложность не столько в том, чтобы понять, как сыграть в игру лучше всех; но в том, чтобы выяснить, в какую игру вы вообще играете». У науки, кратко описанной в этой книге, есть потенциал полностью изменить нашу игру. Мне кажется, единственная игра, в которую стоит играть, — это создание более гуманного общества, общества, которое соответствует нашей глубинной социальной природе и дает реальный шанс построить безопасные длительные отношения — те, что позволят нам не только просто выживать, но жить полной и счастливой жизнью. Как пелось в старой песне: когда мы любим по-настоящему, мы любим «душой и телом». Слово «душа» пришло из древнерусского языка и имеет общий корень со словом «дыхание», означая «дыхание жизни». Только полюбив, мы начинаем жить полной и настоящей жизнью.

Развитие шестого чувства — любви — открывает нам дорогу в другой мир. Мир, где уважается наше глубинное желание принадлежать, где мы чувствуем связь с собственной душой и душами других людей. Безопасная любовь успокаивает и дарит равновесие. В 2006 году во время своего визита в Ванкувер далай-лама обратился к своей аудитории: «Мне сейчас семьдесят один год. Тем не менее в глубине души я чувствую свой первый опыт, заботу матери. Чувствую до сих пор. И это чувство сразу обеспечивает мне мир внутри, внутреннее спокойствие». Надежная и безопасная любовь помогает исследовать окружающий мир и развиваться, расширяя границы внутреннего и внешнего. Она позволяет построить мир, основанный на доверии, и пробуждает самое человеческое качество, которое заложено в каждом из нас, — нашу уязвимость.

Есть один старый евангелистский гимн «Пребудь со мной», который затрагивает что-то очень глубоко внутри меня всякий раз, когда я его слышу. Хотя это молитва, обращенная к Богу, для меня это и песня привязанности. Каждый ученый, упомянутый в этой книге, и большинство из вас поймут, почему эти слова заставляют меня прослезиться.

Пребудь со мной! Уж свет сменился мглой.

Густеет тьма. Господь, пребудь со мной!

Когда лишусь опоры я земной,

Оплот бессильных, Ты пребудь со мной!

Благодарности

Я посвящаю эту книгу о науке близких отношений людям, которые научили меня всему, что я знаю.

Во-первых, моему отцу Артуру Драйверу, английскому моряку и владельцу паба в небольшом городке, чье лицо оживало и светилось от восхищения всякий раз, когда его маленькая неугомонная дочь бросала ему вызов или не соглашалась с ним. Моей маме Виннифред, которая научила меня, что единственное, что имеет значение, — это смелость, в том числе смелость протянуть руку помощи ближнему. Моей миниатюрной бабуле Этель, которая показала мне, что, когда любимый человек рядом, даже трудные времена могут быть полны радости. А также другу всей моей жизни, преподобному Энтони Стори, который, несмотря на то, что я верила в другого Бога, учил меня, что путь к благочестию всегда лежит через сострадание и заботу о других.

Я на собственном опыте познала все вопросы, освещенные в этой книге, — эмоциональная связь, разобщение, чувства и близость — в своей семье. Это трое моих детей: Сара, Тим и Эмма, а также мой потрясающий супруг, спутник моей жизни Джон Палмер Дуглас. Чтобы изучить любовь и близость и на практике научиться применять выученные уроки, нужна целая жизнь, и моя семья терпеливо наблюдала за моими попытками все это сделать.

Все эти годы я училась также у своих прекрасных клиентов — эта книга никогда бы не появилась без них — и у своих замечательных студентов в Оттавском университете и Международном университете Сан-Диего. Я училась и у своих потрясающих коллег, психологов и психотерапевтов, которые путешествуют со мной по всему миру и учат тому, что мы знаем о создании надежных привязанностей, а также у простых людей. Отдельная благодарность моим коллегам-экспертам в семейной терапии, таким как Джон и Джули Готтман, которые поддерживали и вдохновляли меня. По мере роста числа исследований отношений и привязанности к ним присоединились специалисты из других сфер науки, которые стали для меня примером и во многом наставниками: нейробиолог Джим Коан и социальные психологи Марио Микулинсер и Фил Шейвер. Мои дорогие коллеги из Международного центра повышения квалификации в области эмоционально-фокусированной терапии (ICEEFT) и из всех его тридцати или около того филиалов создали сообщество преданных своему делу клиницистов, которые стали для меня профессиональной семьей, где можно искать ответы на нерешенные вопросы и открывать новые горизонты.

Я должна также поблагодарить своего редактора Трейси Бехар за ее терпение и за то, что она помогла мне написать уже вторую книгу, посвященную любви и отношениям; отдельная благодарность моему всегда жизнерадостному и преданному агенту Мириам Альтшулер. Эта книга не состоялась бы без проницательного аналитического ума и строгого подхода к редактированию Анастасии Туфексис, которая настаивала на том, чтобы этот несколько академический трактат был читабельным и понятным каждому человеку.

Наконец, я посвящаю эту книгу всем, кто изо всех сил пытается понять, что такое романтическая любовь, и кто, даже оказавшись в глубоком отчаянии и полной растерянности, снова и снова возвращается к своим любимым и пытается найти дорогу к надежной и безопасной близости. Нас много. Мы со всем справимся.

Библиография

Общее

Джонсон, Сью. Обними меня крепче. Семь диалогов для любви на всю жизнь. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2017.

Blum, Deborah. Love at Goon Park: Harry Harlow and the science of affection. Perseus Publishing, 2002.

Bowlby, John. A Secure Base: Clinical applications of attachment theory. Basic Books, 1988.

Cacioppo, John, and William Patrick. Loneliness: Human nature and the need for social connection. Norton, 2008.

Cassidy, Jude, and Phillip R. Shaver, editors. Handbook of Attachment: Theory, research, and clinical implications. Guilford Press, 2008.

Coontz, Stephanie. Marriage, A History: From obedience to intimacy or how love conquered marriage. Viking, 2005.

Cozolino, Louis. The Neuroscience of Human Relationships: Attachment and the developing social brain. Norton, 2006.

de Waal, Frans. The Age of Empathy: Nature’s lessons for a kinder society. Harmony Books, 2009.

Ekman, Paul. Emotions Revealed. Henry Holt, 2003.

Fine, Cordelia. Delusions of Gender: How our minds, society, and neurosexism create difference. Norton, 2010.

Goleman, Daniel. Social Intelligence: The new science of human relationships. Bantam, 2006.

Gottman, John. The Seven Principles for Making Marriage Work. Crown, 1999.

Iacoboni, Marco. Mirroring People: The new science of how we connect with others. Farrar, Straus and Giroux, 2008.

Johnson, Susan M. The Practice of Emotionally Focused Couple Therapy: Creating connection. Brunner/Routledge, 2004.

Karen, Robert. Becoming Attached: First relationships and how they shape our capacity to love. Oxford University Press, 1994.

Kornfield, Jack. The Wise Heart: A guide to the universal teachings of Buddhist psychology. Bantam, 2009.

Lewis, Thomas, Fari Amini, and Richard Lannon. A General Theory of Love. Vintage Books, 2000.

MacDonald, Geoff, and Lauri A. Jensen-Campbell, editors. Social Pain: Neuropsychological and health implications of loss and exclusion. APA Press, 2011.

Mikulincer, Mario, and Phillip R. Shaver. Attachment in Adulthood: Structure, dynamics, and change. Guilford Press, 2007.

Putnam, Robert D. Bowling Alone: The collapse and revival of American community. Simon & Schuster, 2000.

Rifkin, Jeremy. The Empathic Civilization. Penguin, 2009.

Turkle, Sherry. Alone Together: Why we expect more from technology and less from each other. Basic Books, 2011.

Uchino, Bert. Social Support and Physical Health: Understanding the health consequences of relationships. Yale University Press, 2004.

Wright, Ronald. A Short History of Progress. House of Anansi Press, 2004.

Часть первая. Революционный взгляд на отношения

Глава 1. Любовь: смена парадигм

Blum, Deborah. Love at Goon Park: Harry Harlow and the science of affection. Perseus Publishing, 2002.

Bowlby, John. A Secure Base: Clinical applications of attachment theory. Basic Books, 1988.

Bowlby, John. Attachment and Loss, vol. 1: Attachment. Basic Books, 1969.

Bowlby, John. Attachment and Loss, vol. 2: Separation: Anxiety and anger. Basic Books, 1973.

Bowlby, John. Attachment and Loss, vol. 3: Sadness and deion. Basic Books, 1981.

Buss, David, Todd Shackelford, Lee Kirkpatrick, and Randy Larsen. A half century of mate preferences: The cultural evolution of values. Journal of Marriage and the Family, 2001, vol. 63, pp. 491–503. Описаны меняющиеся критерии выбора партнера.

Cacioppo, John, and William Patrick. Loneliness: Human nature and the need for social connection. Norton, 2008.

Chugani, Harry, Michael Behen, Otto Muzik, Csaba Juhasz, Ferenc Nagy, and Diane Chugani. Local brain functional activity following early deprivation: A study of post-institutionalized Romanian orphans. Neuroimage, 2001, vol. 14, pp. 1290–1301.

Darwin, Charles R. This is the question marry not marry [Memorandum on marriage-1838]. In The Complete Work of Charles Darwin Online, John Van Wyhe, editor, 2002. Available at http://­darwin-online.org.uk/.

Descartes, Ren. The Philosophical Writings of Descartes: Vol. 1. Elizabeth Haldane and G. Ross, translators. Cambridge University Press, 1934.

Feeney, Brooke. The dependency paradox in close relationships: Accepting dependence promotes independence. Journal of Personality and Social Psychology, 2007, vol. 92, pp. 268–285. Описано влияние качества отношений на карьерные успехи женщины.

Fraley, Chris, David Fazzari, George Bonanno, and Sharon Dekel. Attachment and psychological adaptation in high exposure survivors of the September 11th attack on the World Trade Center. Personality and Social Psychology Bulletin, 2006, vol. 32, pp. 53–551.

Guenther, Lisa. Social Death and Its Afterlives: A critical phenomenology of solitary confinement. Minnesota University Press, 2012.

Hilgard, Ernest. Psychology in America: A historical survey. Harcourt Brace Jovanovich, 1993.

Karen, Robert. Becoming Attached: First relationships and how they shape our capacity to love. Oxford University Press, 1994. Описан феномен и приведены примеры госпитализма. Так, в 1915 году на долю госпитализма пришлось от 31 до 75% детских смертей в десяти больницах США.

McPherson, Miller, Lynn Smith-Lovin, and Matthew Brashears. Social isolation in America: Changes in core discussion networks over the two decades. American Sociological Review, 2006, vol. 71, pp. 353–375.