Бельканто Пэтчетт Энн

– Я идиот, – сказал он, обращаясь к листьям.

Кармен перебралась на другую ветку, напротив него, и крепко обхватила ее ногами.

– Никакой ты не идиот! Ты должен был это сделать! У тебя не было выбора!

С высоты заветное место на траве открывалось во всей красе. С этого наблюдательного пункта примятый участок травы казался большим и круглым, как будто они там катались; впрочем, не исключено, что так оно и было. Ее волосы пропахли травой. Любовь – это действие. Она к тебе приходит сама. И никогда не оставляет тебе выбора.

Сесар не смотрел на нее. Она, в свою очередь, знала, что, если чуть подтянуться, можно заглянуть за стену. Но не стала этого делать.

– Меня послала за тобой Роксана Косс, – сказала она. Это почти соответствовало истине. – Она хочет поговорить с тобой о твоем пении. Она считает, что ты поешь очень хорошо. – Она имела право сказать это, потому что сама придерживалась того же мнения и не сомневалась, что Роксана Косс с ней согласится. Конечно, она слишком плохо знала английский язык, чтобы понимать каждое из слов, произнесенных в гостиной, но уже наловчилась угадывать их общий смысл.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю! Там был переводчик.

– Она сказала: «Стоп!» Она сказала: «Хватит!» Я прекрасно понял, что она сказала! – Мимо них пролетела птица: она вроде бы собиралась сесть на ветку, но потом упорхнула.

– Она хочет с тобой поговорить! Тогда и узнаешь, что она хотела тебе сказать. Попроси Гэна, он поможет. Кроме него некому.

Сесар фыркнул и вытер глаза обшлагом рукава. По-настоящему к нему на дерево должна была прийти не Кармен. Сюда должна была забраться сама Роксана Косс. Она бы дотронулась до него рукой, заговорила бы с ним на чистом испанском. Они спели бы вдвоем. Это называется «дуэт». А потом вместе отправились путешествовать по миру.

– Ну хорошо, – сказала Кармен, – ты же не белка. Ты не будешь сидеть здесь всю жизнь. Все равно придется спуститься вниз, на дежурство, и она все тебе скажет, а переводчик переведет. Она скажет, что ты хорошо поешь, и тогда ты почувствуешь себя идиотом, потому что сидел здесь и злился на весь свет. Все хотят тебя поздравить. Ты многое теряешь.

Сесар провел рукой по шершавой коре. Кармен никогда раньше не говорила с ним в таком тоне. Когда они вместе тренировались, она была слишком застенчивой, что придавало ей особую трогательность. Он никогда не слышал, чтобы она произносила больше двух фраз подряд.

– А ты откуда знаешь?

– Я же тебе сказала – переводчик перевел!

– А откуда ты знаешь, что он говорил правду?

Кармен ничего не ответила, но посмотрела на него как на сумасшедшего. Она спустилась на нижнюю ветку, крепко уцепилась за нее руками, затем свесила ноги вниз и спрыгнула с дерева. Она умела отлично прыгать. Знала, как расслабить колени и спружинить в момент соприкосновения с землей. Она никогда не теряла равновесия. Она ушла, не удостоив Сесара даже взглядом через плечо. Пусть дурит, если ему охота. Проходя мимо дома, она заглянула в окно гостиной. Странно было глядеть на происходящее там со стороны! Она спряталась за куст. Раньше он был аккуратно подстрижен, а теперь вымахал выше ее роста. Она видела Гэна, стоявшего в окружении Роксаны Косс, господина Хосокавы и Като. Видела его прямую спину, его красивый рот, его руки, которые сначала раздели, а потом заботливо одели ее. Ей захотелось постучать в окно и махнуть ему рукой, но и в том, чтобы смотреть на него со стороны, оставаясь незамеченной, была своя прелесть. Можно было вообразить, что ты никого здесь не знаешь и видишь всех впервые, и смотреть на любимого человека так, словно не имеешь к нему отношения. Как он красив! Как умен! И он меня любит! Она взмолилась святой Розе Лимской, прося спасения для Гэна, счастья и долгой жизни. Просила для него покровительства и руководства. Потом обвела взглядом комнату. Гэн беседовал с Роксаной Косс. Роксана всегда была добра к ней! Кармен стала молиться и о ней. Потом склонила голову и, завершая молитву, быстро перекрестилась.

– Напрасно я его остановила! – горячо говорила Роксана. Гэн переводил ее слова на японский.

– Не беспокойтесь! Куда он денется? – успокаивал ее господин Хосокава. – Рано или поздно, но он вернется. – В Японии он чувствовал себя неловко, если молодые люди афишировали свою любовь, держались за руки, целовались в метро. Он не понимал, зачем это нужно. По его убеждению, чувства человека – это частное дело каждого и их следует держать при себе, но сам он раньше никогда не испытывал ничего подобного. Раньше в нем не было места для любви, а сейчас его грудь болезненно сжималась от волнения и восторга. Сердечная боль! Кто бы мог подумать, что с ним такое произойдет? Ему хотелось только одного: сжать ее руку, заключить ее в свои объятия.

Роксана Косс наклонилась к нему, на секунду коснувшись лбом его плеча.

– Ах! – тихо сказал господин Хосокава. – Вы для меня все на свете!

Гэн взглянул на своего работодателя. Он что, должен переводить все эти нежности? Господин Хосокава взял Роксану за руку, поднес ее к своей груди и приложил к сердцу. Потом кивнул. Что это значило? Может быть, он подавал Гэну знак? Хотел сказать, что Гэн должен переводить? Или он кивал ей? Гэн чувствовал себя чрезвычайно неловко. Ему хотелось уйти. Не участвовать в этих сугубо личных отношениях. Теперь-то он знал, что это такое.

– Все на свете, – повторил господин Хосокава и на этот раз посмотрел Гэну прямо в глаза.

Гэну пришлось подчиниться. Он попытался придать своему голосу как можно больше мягкости.

– Со всем уважением, – обратился он к Роксане, – господин Хосокава хочет вам сказать, что вы для него все на свете. – И тут же припомнил, что совсем недавно переводил нечто похожее с русского языка.

К чести Роксаны, она ни разу не взглянула на Гэна. Она не сводила глаз с господина Хосокавы, словно все это говорил ей он сам.

Вернулась Кармен. Она была взбудоражена, и все решили, что это из-за Сесара, хотя на самом деле она о нем почти забыла. Ее так и подмывало немедленно броситься к Гэну, но вместо этого она подошла к командиру Бенхамину.

– Сесар на дереве, – сказала она. Ей хотелось сказать гораздо больше, но она вовремя осеклась. Разумнее ей поостеречься.

– Что он там делает? – спросил командир. Он не мог не отметить, что девушка стала очень хорошенькой. Будь она и раньше такой хорошенькой, он никогда не разрешил бы ей выставлять себя напоказ. Заставил бы убрать волосы под кепку. И отпустил бы на все четыре стороны при первой же возможности.

– Злится на всех.

– Не понимаю.

– Чувствует себя дураком.

Очевидно, нельзя было посылать за ним такую хорошенькую девушку. Надо было послать одного из парней, чтобы тот тряс дерево, пока Сесар не свалится. Командир Бенхамин вздохнул. Пение Сесара произвело на него впечатление. Парень нервный, но, может, виной тому его талант? Вот ведь певица тоже нервная особа. Может, лучше избавиться от Сесара и отпустить его на все четыре стороны, пусть даже тогда он потеряет сразу двух бойцов. Но тут он вспомнил, где находится: отсюда он никого и никуда не может отпустить. Непонятно, зачем он вообще теряет время на подобную ерунду. Сесар сидит на дереве? Ну и что. Какое все это имеет значение?

– Ну и оставьте его в покое. – Командир Бенхамин посмотрел поверх головы Кармен в дальний конец комнаты. Это означало, что разговор окончен.

– Можно я расскажу об этом госпоже Косс?

Он снова, прищурившись, посмотрел на Кармен. Она послушна, хорошо воспитана. Просто стыд, что у них ничего не ладится. Разумеется, в революции найдется роль и для хорошенькой девушки. Не имеет смысла обращаться с ней так сурово.

– Ну что ж, если ей интересно, расскажи.

Счастливая Кармен поклонилась ему с благодарностью.

– Пока! – бросил он.

Кармен отдала ему честь – серьезно, как подобает солдату, и быстро отошла.

– Сесар сидит на дереве! – сказала Кармен, вклинившись между господином Хосокавой и Като, наискосок от Гэна, чтобы избежать соблазна при всех повиснуть у него на шее. Ей хватало и того, что она слышала его голос.

– Он намерен спуститься? – спросила Роксана. Вокруг глаз у нее лежали тени. Никогда еще Кармен не видела ее такой усталой, разве что в самые первые дни.

– Ну конечно, он спустится. Просто он растерян и чувствует себя идиотом. То есть он думает, что это вы считаете его идиотом за то, что он посмел спеть. – Она посмотрела на своего друга Роксану: – Я сказала ему, что вы так не считаете.

Гэн переводил ее слова на английский и японский. Остальные одобрительно кивали. В переводе на японский слова Кармен звучали особенно красиво.

– Вы не попросите командира позволить мне выйти в сад? – обратилась Роксана к Кармен. – Как вы думаете, он разрешит?

Кармен слушала ее внимательно. Они включили ее в свой круг. Не нашли лучшей, чем она, кандидатуры для передачи просьбы. Ее мнение имело вес. Она и надеяться на такое не могла: эти люди, с их деньгами, образованием и талантами, обращаются с ней как с равной. Ей хотелось вежливо ответить Роксане Косс: «Нет, они никогда не позволят вам выйти из дома, но я очень благодарна вам за то, что вы меня об этом попросили», но она понимала, что не сумеет сказать это по-английски. Командиры не обращали на их разговор ни малейшего внимания. Эктор и Альфредо вообще ушли из комнаты, рядовые бойцы были заняты своими делами. Слушала только Беатрис. Кармен следила за ней краем глаза. Ей очень хотелось бы доверять Беатрис. Раньше она ей доверяла. И к тому же она пока не сделала ей ничего плохого.

– Скажите ей, что я буду счастлива передать ее просьбу, – сказала она Гэну. Обратив внимание на осанку Роксаны Косс, она тоже постаралась выпрямиться, а затем расправила плечи, хотя широкая защитная рубашка, болтавшаяся на ней, как на вешалке, свела ее старания на нет.

Они поблагодарили ее по-английски, по-японски и по-испански. Гэн, как ей показалось, был очень горд за нее. В других обстоятельствах Гэн наверняка положил бы руку ей на плечо, не стесняясь присутствия своих друзей.

Вероятность того, что Роксане Косс разрешат выйти за пределы дома, хотя бы для того, что уговорить Сесара слезть с дерева, приближалась к нулю. Держать заложников взаперти было главным условием всего предприятия. Никто не знал этого правила лучше, чем Кармен, которая сама не далее как прошлой ночью нарушила его. Но и отказать певице в просьбе она не могла. В конце концов, никто не ждал, что Кармен уговорит командира: ее просили всего лишь задать ему вопрос. По правде говоря, лучше ей этого не делать. Какой смысл просить о том, в чем заведомо будет отказано? Может, просто пойти предложить командиру чашку кофе? Тогда все увидят, что она говорит с ним, но не узнают о чем. А она вернется и скажет, что командир отклонил просьбу. Но нет, она не может лгать Роксане Косс и господину Хосокаве, людям, которые дорожили ее мнением и относились к ней по-дружески. И уж тем более Гэну. Ей придется спросить, потому что она обещала. Но лучше все-таки подождать час или два. Командиры не любят, когда их беспокоят слишком часто. Да, но у нее нет времени ждать. Сесар может спуститься с дерева гораздо раньше. Кармен уже побывала на этом дереве и знала, что сидеть на нем хоть и приятно, но не особенно удобно. Ни один человек долго не высидит на дереве, а фокус в том, что Роксана Косс хочет лично уговорить его спуститься. Объяснять ее друзьям-заложникам, почему командиры принимают то или иное решение, бесполезно – все равно не поймут. И наоборот, излагая командиру Бенхамину, почему Роксане Косс понадобилось выйти из дома, она только все напортит. Он просто отмахнется от ее слов. Все, что в ее силах, – это задать ему вопрос. Кармен улыбнулась и покинула компанию. Она пересекла комнату и подошла к Бенхамину, который сидел в кресле с изогнутой спинкой возле пустого камина и читал газеты. Какие именно, она не знала, поняла только, что они на испанском. Она уже умела немного читать, но все-таки не слишком хорошо. Брови командира сошлись на переносице – он хмурился. Лишай пересекал половину его лица и захватывал один глаз, как поток расплавленной лавы, но сами глаза уже не казались такими больными. Он периодически поднимал руку и дотрагивался до своей болячки, тихо охал и возвращался к чтению. Ох, не стоило Кармен его беспокоить.

– Сеньор? – прошептала она.

С момента их предыдущего разговора не прошло и пяти минут, но он посмотрел на нее так, словно она захватила его врасплох. Его покрасневшие глаза слезились, особенно левый, окруженный волдырями величиной с булавочную головку. Кармен подождала, не заговорит ли он сам, но он молчал. Ей ничего не оставалось, как продолжить.

– Извините, что я снова вас беспокою, командир, но Роксана Косс просила меня попросить вас… – Она сделала паузу, надеясь, что он перебьет ее, прикажет убираться вон, но он почему-то молчал. Он как будто совсем не реагировал на ее слова. Отвернись он от нее и снова погрузись в свои газеты, она бы все поняла. Она знала, как себя вести в случае, если он на нее закричит, но командир просто смотрел – то ли на нее, то ли сквозь нее. Она набрала в легкие побольше воздуха, распрямила плечи и начала: – Роксана Косс хотела бы выйти в сад и поговорить с Сесаром, который сидит на дереве. Она хочет ему сказать, что он пел хорошо. – Она подождала, но никакого ответа не последовало. – Мне кажется, переводчику тоже надо с ней пойти. Чтобы Сесар понял, что ему говорят. Мы отправим с ними нескольких бойцов. Я сама могу взять винтовку… – Она остановилась и стала терпеливо ждать, когда он ей наконец откажет. Она даже представить себе не могла иного исхода, но он все молчал, даже на некоторое время закрыл глаза, словно не желал ее больше видеть. Она взглянула на газеты, которые он держал в руках, и вздрогнула. Внезапно ее охватил испуг, что командир узнал из газет плохие новости, что ее счастью грозит неминуемая опасность.

– Командир! – сказала она, наклонившись к нему так, чтобы их никто не мог услышать. – Сеньор, наши дела идут хорошо? – Ее волосы касались его плеча. Они пахли лимоном. Роксана вымыла ей голову лимонным шампунем, который Месснер выписал из Италии специально для нее.

Запах лимона. Он, маленький мальчик, бежит по городским улицам в школу, посасывая на ходу кусочек лимона. Ужасная кислятина! Едкий вкус, который ему почему-то приятен. Его брат Луис бежит рядом с ним. Он моложе Бенхамина и поэтому находится под его опекой. У него во рту тоже кусочек лимона: они смотрят друг на друга и начинают смеяться. Они смеются так громко, что кусочки лимона едва не выпадают у них изо рта. Лимонный запах вернул его в детство. Но Кармен, кажется, чего-то от него хочет? Он по-прежнему в гостиной захваченного ими дома. Почему он только сейчас понял, что дела их плохи? Понять это было нетрудно. Но почему он не понял это с самого начала? Почему не увел отряд назад через вентиляционные трубы, едва им стало известно, что президента Масуды нет на приеме? Эту ошибку теперь уже ничем не объяснишь. Надежда сыграла с ним злую шутку, стала его убийцей.

– Она хочет выйти в сад?

– Да, сеньор.

– А Сесар все еще там?

– Надо полагать, сеньор.

Бенхамин наклонил голову.

– Ну что ж, погода хорошая. – Он долго смотрел в окно, словно проверяя, соответствуют ли его слова истине. – Отпусти их всех в сад. Скажи Эктору и Альфредо. Расставь солдат вдоль стены. – Он посмотрел на Кармен. Если бы он хоть что-нибудь понимал раньше, он бы уделил ей гораздо больше внимания. – Немного свежего воздуха всем нам не повредит, как ты думаешь? Пусть побудут на солнышке.

– Что значит «всех», сеньор? Вы имеете в виду сеньориту Косс и переводчика?

– Я имею в виду всех. – Он обвел рукой комнату. – Уведи их отсюда. Всех.

…Так и вышло, что в тот самый день, когда Кармен вывела Гэна из дома, всем остальным было позволено сделать то же самое. Ей очень не хотелось выступать в роли курьера и передавать распоряжение Бенхамина Эктору и Альфредо, но она получила прямой приказ и не имела права ослушаться. Она стояла перед дверью в кабинет, все еще огорошенная. На свежий воздух! Командиры смотрели по телевизору футбол. Они сидели в ряд на краешке дивана, зажав руки между колен, и напряженно следили за матчем. На столе перед ними лежали разложенные карты, между диванных подушек валялись два пистолета. Ей не сразу удалось привлечь к себе их внимание; она не стала говорить им, что заложникам разрешили выйти в сад и что Роксана Косс намерена поговорить с сидящим на дереве Сесаром. Она лишь объявила, что получила от Бенхамина инструкции, с которыми должна их ознакомить. Она старалась быть как можно более краткой.

– На улицу! – воскликнул Альфредо. – Что за бред! Разве мы за ними там уследим? – Он размахивал рукой, на которой не хватало двух пальцев и вид которой всегда вызывал в Кармен чувство жалости.

– А зачем за ними следить? – спросил Эктор, закидывая руки за голову. – Куда они от нас убегут?

Вот так сюрприз! Обычно Эктор выступал против любых послаблений в отношении заложников. Если бы оба командира объединились против Бенхамина, они, возможно, заставили бы его изменить решение, но солнце светило в окна так ярко, а все происходящее до того им надоело… Почему бы и правда не открыть двери? И почему не сегодня? Ведь здесь все дни похожи один на другой как две капли воды. Они спустились в гостиную, собрали свой отряд и приказали бойцам зарядить оружие. Даже после многих месяцев лежания на диванах мальчишки, так же как и Беатрис с Кармен, не утратили способности двигаться быстро. Они не знали, зачем от них требуют заряжать оружие, и не спрашивали об этом. Они просто подчинялись приказам – холодно и сосредоточенно. Бенхамин, глядя на них, не мог удержаться от мысли: «А что, если я прикажу им всех убить? Они наверняка выполнят приказ. Они сделают все, что я им скажу». Да, это была здравая идея – вывести заложников на улицу. Это расшевелит бойцов. И напомнит заложникам, кто здесь командует. Заставит их оценить его великодушие.

Роксана Косс оперлась на руку господина Хосокавы. Гэну оставалось лишь наблюдать, как его возлюбленная мечется по комнате вместе с другими террористами, на ходу вскидывая на плечо винтовку.

– Я ничего не понимаю, – прошептал господин Хосокава. Он чувствовал, что Роксана дрожит, и крепко сжал ее руку в своей. Как будто кто-то повернул выключатель, превратив знакомые им лица в чужие.

– Вы понимаете, что они говорят? – шепотом спросила Роксана Гэна. – Что случилось?

Разумеется, он понимал, что они говорят. Они кричали во весь голос:

– Заряжай! Стройся!

Но переводить это Роксане не имело смысла. Заложники сбились в кучу. Они вели себя, как овцы под сильным дождем. Тридцать девять мужчин и одна женщина. Все нервничали.

Бенхамин встал перед строем бойцов и провозгласил:

– Переводчик!

Господин Хосокава тронул Гэна за руку, и тот шагнул вперед. Ему очень хотелось быть храбрым. Он надеялся, что Кармен увидит и оценит его мужество.

– Я решил, что вы должны выйти из дома, – сказал командир Бенхамин. – Скажите им, пусть выходят в сад.

Но Гэн не стал переводить. Он больше не считал это своей обязанностью. Вместо этого он спросил:

– С какой целью?

Если их ожидает расправа, то он не намерен идти во главе жертвенного стада и строить его вдоль стены. Прежде чем переводить приказ, он хотел знать правду.

– То есть как – с какой целью? – удивился командир. Он подошел к Гэну так близко, что тот явственно увидел красные полосы лишая, перечертившие его лицо. – Мне сообщили, что Роксана Косс просит выпустить ее в сад.

– И вы решили выпустить всех?

– А вы возражаете? – Бенхамин был близок к тому, чтобы изменить свое решение. Эти люди видели с его стороны только уважение и сочувствие, и вот, поди ж ты, уже готовы поверить, что он – убийца. – Так вы полагаете, что я вывожу вас на расстрел?

– Но оружие… – Гэн сделал ошибку. Теперь он это понимал.

– Защитная мера, – коротко объяснил командир, стиснув зубы.

Гэн повернулся к людям, которых считал теперь своей семьей. Он видел, как светлеют от его слов их лица.

– Выходите в сад! – повторил он по-английски, по-японски, по-русски, по-итальянски, по-французски. – Выходите в сад! – добавил он по-испански и по-датски. Три простых слова, которые на любом языке означали нечто неизмеримо важное: их не убьют! Это не уловка! Заложники заулыбались, облегченно вздохнули и разошлись в стороны. Священник быстро перекрестился, благодаря Господа за то, что тот услышал его молитвы. Ишмаэль открыл двери настежь, и заложники высыпали на солнечный свет.

Восхитительный, великолепный солнечный свет! Вице-президент Рубен Иглесиас, который уже не верил, что когда-нибудь вновь ступит ногами на зеленую траву, сошел с усыпанной гравием дорожки и погрузился в созерцание собственного сада. Из окна гостиной он смотрел на него каждый день, но теперь словно попал в новый мир. Почему он раньше никогда не выходил по вечерам на лужайку? Почему не обращал внимания на деревья и цветущие кусты? Как они называются? Он зарылся лицом в грозди темно-пурпурных цветов и жадно вдохнул их аромат. Святый Боже, если ему суждено выйти живым из этой переделки, он будет заботиться о своих растениях. Может быть, станет садовником. Молодая листва была ярко-зеленой и бархатной на ощупь. Он беспрестанно гладил и трогал листья, стараясь их не попортить. Слишком часто он приходил домой затемно, когда жизнь в саду уже замирала и представлялась ему примитивной игрой теней и силуэтов. Если бы ему дали шанс начать все сначала, по утрам он бы пил кофе только в саду. Он бы приходил домой обедать, и они с женой садились бы в тени деревьев на расстеленном одеяле. Две его дочери в эти часы обычно были еще в школе, но он брал бы на колени сына и называл ему имена всех птиц. Как же ему повезло, что он живет в таком прекрасном месте! Он прошелся по саду и отметил, что скосить разросшуюся траву будет трудно. Но ему нравилась и такая. Может быть, он вообще никогда больше не будет косить траву. Если человек живет в саду, окруженном десятифутовой стеной, то он может делать в этом саду все что ему заблагорассудится. Например, по вечерам заниматься с женой любовью прямо в саду, в том месте, где стена делает поворот и образует вместе с полукругом деревьев и кустарников тайное укрытие. Они могут там уединяться, после того как уложат детей, а слуги разойдутся по своим комнатам. Кто их увидит? Земля мягкая, как перина. Он вообразил себе длинные черные волосы своей жены, разметавшиеся по траве. Он станет лучшим мужем, лучшим отцом. Он опустился на колени и приблизил к себе длинные стебли желтой лилии. Выдернул сорняк. Стебель толщиной в палец, высотой значительно выше цветка. Потом другой, третий. Он набрал целую охапку сорняков, дочерна испачкав руки. Сколько же здесь предстоит работы!

Террористы не мешали людям заниматься, чем они хотят. Они просто встали вдоль стены через равные промежутки друг от друга. Облокотившись на стену, они подставляли лица солнцу. Хорошо, что нашлось наконец новое занятие. Можно снова почувствовать в руках оружие, стать военным отрядом. Заложники озирались и потягивались. Некоторые ложились на траву, другие любовались цветами. Что касается Гэна, то он смотрел не на растения, а на солдат. Он наконец нашел Кармен, и она едва заметно ему кивнула и указала винтовкой в сторону высокого дуба. Все вокруг, казалось, излучали радость! Кармен хотела сказать: я сделала это для тебя! Это я попросила командира! Но ей было не привыкать обуздывать свои эмоции. Чтобы сдержать улыбку, ей пришлось отвернуться от Гэна.

Гэн нашел Роксану Косс, которая гуляла рука об руку с господином Хосокавой. Они вели себя так, словно были в этом саду одни. Сегодня утром в их облике что-то изменилось, и Гэн задумался, а не изменился ли и он после этой ночи? Ему не хотелось их беспокоить, но он не знал, сколько еще времени им позволят провести в саду.

– Я нашел парня, – сказал он.

– Какого парня? – спросил господин Хосокава.

– Который пел.

– Ах да, ну конечно, Сесара!

Гэн повторил все сказанное по-английски, и они втроем направились к дубу в самом дальнем углу сада.

– Он там? – спросила Роксана. На самом деле она едва могла сосредоточиться, свежий воздух кружил ей голову, от буйной растительности рябило в глазах. Она с наслаждением подставляла лицо под солнечные лучи. Ей хотелось гладить оштукатуренную стену, гладить пальцами траву. Раньше она никогда вообще не думала о траве.

– Вот это дерево!

Роксана запрокинула голову и увидела башмаки, болтающиеся среди ветвей. Затем она различила зеленую рубаху и даже часть подбородка.

– Сесар?

Среди листьев показалось лицо.

– Скажите ему, что он пел замечательно! – обратилась она к Гэну. – Скажите ему, что я хочу стать его наставницей.

– Она меня обманывает! – крикнул сверху Сесар.

– А как ты думаешь, почему мы здесь? – спросил Гэн. – Разве это похоже на обман? Мисс Косс захотелось выйти в сад, чтобы с тобой поговорить, а командиры выпустили нас всех. Разве это не кажется тебе убедительным?

Что правда, то правда. Со своего наблюдательного пункта Сесар видел все. В сад вышли три командира и все бойцы, кроме Хильберта и Хесуса, которые остались охранять дом. Заложники бродили по саду как слепые или пьяные, натыкаясь на деревья, отфыркиваясь, покачиваясь на нетвердых ногах и внезапно садясь на землю. Они влюбились в это место. Рухни сейчас стена, они бы все равно отсюда не ушли. Начни солдаты подталкивать их в спины винтовками, чтобы они убирались вон, они прибежали бы обратно.

– Так, значит, вам разрешили выйти? – сказал Сесар.

– Ведь он не собирается поселиться на дереве, не так ли? – спросила Роксана.

Больше всего Сесара удивляло, что о нем забыли при построении. Он бы, разумеется, явился. Единственным объяснением могла служить поднявшаяся суматоха. О нем и правда забыли. Все, кроме Роксаны Косс.

– Она не считает меня дураком?

– Парнишка хочет знать, не считаете ли вы его дураком, – перевел Гэн.

Роксана вздохнула: какой же он еще ребенок!

– Сидеть на дереве действительно очень глупо, но к пению это не относится.

– Глупо сидеть на дереве, но петь – совсем не глупо, – перевел Гэн. – Спустись и поговори с ней.

– Что-то мне не верится, – сказал Сесар. На самом деле он уже поверил. Ему уже представилось, как они поют вместе, взявшись за руки, и их голоса сливаются воедино.

– Что ты собираешься делать? Жить на этом дереве? – спросил Гэн. От запрокидывания головы у него уже заболела шея.

– Ты говоришь прямо как Кармен! – объявил Сесар, хватаясь рукой за нижнюю ветку. От слишком долгого сидения на дереве ноги у него затекли, особенно одна, совершенно занемевшая, и, спрыгнув на землю, он рухнул как подкошенный, ударившись головой о ствол.

– Ах! – воскликнула Роксана Косс. Она присела перед ним на колени и приложила руки к его голове. – О боже, я вовсе не имела в виду, чтобы он падал с дерева!

Господин Хосокава заметил на губах мальчишки улыбку. Она едва проступила и тут же исчезла. Глаза он так и держал закрытыми.

– Скажите ей, что с ним все в порядке, – сказал господин Хосокава Гэну. – А ему скажите, что он уже может встать.

Гэн помог Сесару принять сидячее положение, прислонив его спиной к стволу дерева, как тряпичную куклу. Ссадина на голове не помешала ему открыть глаза. Роксана Косс стояла рядом с ним на коленях так близко, что, казалось, он мог заглянуть ей в душу. Заглянуть в синеву ее глаз! Они были еще более глубокими и загадочными, чем он воображал себе, глядя на нее издалека. Она все еще была одета в белую пижаму и халат. V-образный вырез пижамы, находившийся на расстоянии в десять примерно сантиметров от его лица, открывал его взору ложбинку между ее грудей. Интересно, а кто этот японский старик, который ни на минуту от нее не отходит? Похож на президента. Сесар всегда подозревал, что он и есть президент, невзирая на его лживые заявления. Президент всегда был у них под носом, всегда был у них в руках.

– Попрошу внимания! – сказала она, и переводчик перевел ее слова на испанский. Она пропела пять нот и велела ему их повторить. Он увидел таинственную пещеру ее рта, влажную и розовую. Такое интимное место.

Он открыл рот и прокаркал что-то, а потом дотронулся пальцами до своей головы.

– Хорошо, – вздохнула она. – Ты сможешь петь позже. А у себя дома ты пел, перед тем как попасть сюда?

Разумеется, он пел, как все, не думая о том, что поет. Занимался каким-нибудь делом и пел. Он умел подражать голосам других людей, передразнивал радио. Но какое же это пение? Он просто смешил своих близких.

– А он хочет учиться? Есть ли у него желание долго и усердно работать, чтобы мы могли понять, есть ли у него голос?

– Работать с ней? – спросил Сесар. – Вдвоем?

– Надо полагать, что при этом будут присутствовать и другие люди.

Сесар тронул Гэна за рукав:

– Скажите ей, что я очень стесняюсь. Скажите ей, что мне лучше работать только с ней вдвоем.

– Когда ты выучишь английский, то скажешь ей об этом сам, – ответил Гэн.

– Чего он хочет? – вмешался в разговор господин Хосокава. Он встал так, чтобы солнце не падало Роксане в глаза.

– Луну с неба, – сказал Гэн. Потом обратился к мальчику по-испански: – Да или нет? Хочешь ли ты, чтобы она учила тебя петь?

– Разумеется, хочу, – ответил Сесар.

– Мы начнем сегодня же, – сказала Роксана. – Начнем с гамм. – Она похлопала Сесара по руке. Он побледнел и снова закрыл глаза.

– Пусть отдохнет, – сказал господин Хосокава. – Парнишке надо поспать.

Лотар Фалькен приложил обе ладони к стене и начал отжиматься. Затем он принялся делать растяжки и наклоны, касаясь земли кончиками пальцев, качал бедрами, приседал и пружинил на согнутых ногах. Почувствовав, что ноги достаточно разогрелись, он побежал по траве босиком. Солдаты насторожились и нацелили винтовки в его сторону, но он не обратил на них внимания. По сравнению с обычными городскими садами это был большой сад, но все-таки недостаточно большой для полноценного спортивного бега. За несколько минут Лотар обежал его кругом. Голову он держал высоко поднятой, согнутые руки – возле груди. У него была поджарая фигура и красивые длинные ноги. Пока он лежал на диване, никто этого не замечал, но теперь, пока он в ярком солнечном свете наматывал круги по вице-президентскому саду, всем стало ясно, что немецкий производитель лекарств – бывший спортсмен. С каждым кругом он чувствовал, как к нему возвращается сила, как крепнут мускулы, как насыщается кислородом кровь. Ноги приходилось подбрасывать высоко вверх, ведь они утопали в высокой траве. Через некоторое время его примеру последовал Мануэль Флорес из Испании. Поначалу он бежал вровень с Лотаром, но вскоре отстал. К ним присоединился Симон Тибо, который оказался почти таким же сильным бегуном, как Лотар. Виктор Федоров передал сигарету своему другу Егору и тоже пробежал два круга. В такой чудесный день пробежка казалась сплошным удовольствием! На первых же метрах у него сразу же бешено заколотилось сердце.

Пока другие бегали, Рубен Иглесиас полол одну из своих многочисленных клумб. Работы в саду предстояло немерено, но он хотя бы начал. Оскар Мендоса и молодой священник решили ему помочь.

– Ишмаэль! – окликнул вице-президент своего друга. – Что стоишь и подпираешь стену? Иди поработай немножко! Винтовкой, которой ты так гордишься, можно рыхлить почву.

– Не подкалывай парня! – осадил его Оскар Мендоса. – Он единственный, кто мне нравится.

– Вы же знаете, что я не могу! – крикнул Ишмаэль, перебрасывая винтовку с одного плеча на другое.

– Почему же? – не унимался Рубен. – Просто не хочешь марать руки. Держишь их чистыми для игры в шахматы. Ты просто лентяй! – Рубен улыбнулся мальчишке. Ему действительно хотелось, чтобы тот подошел. Он бы показал ему, какие растения полезные, какие нет. Он осознал, что относится к Ишмаэлю как к собственному сыну. Оба вляпались в отвратительную историю, но люди наверняка все поймут, если им как следует объяснить. И в его большом доме найдется место для еще одного ребенка.

– Я и так работаю, – сказал Ишмаэль.

– Я видел его в деле, – сказал Оскар Мендоса, счищая с рук налипшую землю. – Что-что, а работать он умеет. Это на вид он не такой уж здоровяк, зато кость у него крепкая. И к тому же он умный. Не был бы умным, не выигрывал бы в шахматы. – Он подошел поближе к стене. – Ишмаэль, – сказал он. – Я возьму тебя на работу, если, конечно, захочешь. Когда все кончится, приходи ко мне.

Ишмаэль привык к тому, что его дразнят. В детстве над ним издевались родные братья. Немало он натерпелся и от товарищей по отряду. Однажды они обозвали его бадьей, связали ему ноги и бросили в колодец, а потом с интересом наблюдали за тем, как он с головой уходит под холодную воду. Но шутки вице-президента ему нравились. Подкалывая его, тот как будто выделял его из общей массы. Оскар Мендоса не вызывал в нем такого доверия. По его лицу никогда нельзя было догадаться, шутит он или нет.

– Тебе нужна работа? – спросил Оскар Мендоса.

– Не нужна ему работа, – вместо него ответил Рубен, отбрасывая в сторону охапку сорняков. После слов Мендосы он понял, что не должен упустить шанс. – Он будет жить со мной. И у него будет все, что нужно.

Двое мужчин посмотрели друг на друга: оба были настроены серьезно.

– Работа нужна всем, – возразил Мендоса. – Он будет жить с тобой и работать на меня. Как тебе такой вариант, Ишмаэль?

Ишмаэль упер винтовку в землю и посмотрел на них. Жить в этом доме? Они позволят ему остаться? У него будет работа, за которую платят деньги? Он знал, что должен засмеяться и сказать, чтобы они оставили его в покое. Или нет, лучше самому обратить все это в шутку. Кому охота жить в таком смертельно скучном месте, должен ответить он. Только так можно сохранить достоинство, если над тобой смеются. Высмеять насмешников. Но ему слишком хотелось верить, что они говорят правду.

– Да. – Это все, что он смог выдавить.

Оскар Мендоса и Рубен Иглесиас пожали друг другу грязные руки.

– Мы скрепляем наше соглашение на твой счет рукопожатием, – сказал Рубен. Он и не думал скрывать своей радости. – Так сказать, решено и подписано. – У него будет еще один сын. Он усыновит его по закону. Его имя станет: Ишмаэль Иглесиас.

Священник, который наблюдал за всем происходящим со стороны, сел на корточки и сложил на коленях руки. У него похолодело в груди от страха. Зачем они говорят об этом с Ишмаэлем? Они что, забыли, где находятся? Им всем надо быть предельно осмотрительными. Нельзя рассуждать о будущем – иначе оно не наступит.

– Пока мы здесь, отец Аргуэдас может научить тебя катехизису. Не правда ли, святой отец? Сейчас мы пойдем домой, а после урока вместе пообедаем. – Рубен Иглесиас сам уверовал в свои фантазии. Сейчас он позовет жену и скажет ей, что у них хорошие новости. Попросит Месснера, и тот кликнет его жену. А уж когда та увидит парня, наверняка его полюбит.

– Разумеется, научу, – сказал священник. Голос его дрожал, но этого никто не заметил.