Кольцо принца Файсала Ройтер Бьярне

На самом деле в облике мужчины не было ничего черного, кроме штанов для езды и промокшей от пота рубашки. Его кожа, равно как и заплетенные в косичку волосы, была белой, как козье молоко. И на фоне белого, без единой кровинки лица выделялись красные глаза с длинными светлыми ресницами.

Том хотел что-то сказать, но тут всадник выпрыгнул из седла. Он оказался очень худым и высоким. Широко расставив ноги, мужчина склонился к Тому.

– Что ты здесь делаешь?

Том откашлялся, но во рту так пересохло, что он не мог издать ни звука.

– Ты говоришь по-английски?

Том энергично кивнул.

– Да, сэр. Да, говорю.

– Поднимайся.

Том как можно скорее встал на ноги. Мужчина обошел вокруг него, осматривая со всех сторон.

– Откуда ты?

– Из кузницы под Порт-Ройалом, сэр.

– Что ты там делал?

– Помогал, сэр. Поддерживал огонь и…

– А здесь что ты делаешь?

Том был готов к такому вопросу.

Мужчина тем временем остановился позади него, и Тому пришлось повернуться, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Он ответил, что ищет работу.

– Работу? Какую работу?

Том развел руками.

– Все равно какую, сэр.

– Ты англичанин?

– Моя мать – англичанка, а отец – ирландец.

Лицо мужчины приблизилось к нему почти вплотную. Красные глаза смотрели на Тома со смесью равнодушия и презрения.

– Не выношу ирландцев. Они слишком много пьют, слишком много дерутся и постоянно лгут. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, сэр.

Мужчина смерил Тома тяжелым взглядом.

– Думаю, я не ошибусь, если скажу, что тебя также мучает жажда. Ирландцев всегда мучает жажда.

Том отвел глаза и попробовал облизнуть губы, но язык был как наждачная бумага.

– Такой гордый, что даже не желаешь сказать, что хочешь пить?

– Нет, сэр. Но вода, что была у меня, кончилась много часов назад.

– Как твое имя?

Том ответил, что его зовут Томом Коллинзом.

Мужчина подошел к коню и откупорил плоскую фляжку с водой, притороченную к седлу. Поднес горлышко к губам и принялся пить. Пил он долго и жадно; затем вставил пробку обратно, вытер рот рукой и забрался в седло. Все еще находясь спиной к Тому, всадник щелкнул пальцами и пустил коня шагом.

Том изо всех сил устремился за ним. Они свернули с дороги, покрытой гравием, на узкую тропинку, и всадник пришпорил лошадь.

Если вначале Тому еще хватало сил и воздуха, чтобы поспевать за лошадью, то теперь он отстал и очутился далеко позади. Он спотыкался, падал, поднимался и снова шел дальше, терял ориентир и находил его снова. Всадник постоянно менял направление, сворачивая то вправо, то влево, и явно кружил на месте. Наконец он снова выехал на гравийную дорогу. Том бежал, ориентируясь лишь на звук, и теперь был совершенно измучен. Лицо жгло, и болело в груди. Перед глазами все плыло, ноги подкашивались.

Том осел на землю. В глазах рябило. Он прикрыл их ладонью от солнца и далеко впереди различил расплывчатый силуэт всадника, который приближался к воротам с надписью «Арон Хилл». За ними находилась крупнейшая на Ямайке плантация сахарного тростника.

За большим белым зданием усадьбы находились хижины рабов-слуг. Были здесь также конюшня, два загона для скота и четыре барака с плоскими крышами, где жили рабы, трудившиеся на полях. Еще на плантации располагались мельница, сахароварня и три глинобитных домика.

В загоне рядом с главным зданием усадьбы стояло десять толстых ослов, неподвижных, словно высеченных из камня. Лишь хвосты их шевелились, отгоняя прочь назойливых мух.

Справа от усадьбы возвышалась маленькая деревянная церквушка со светло-голубой башенкой. Висевшие на ней часы слабо покачивались на ветру с недовольным скрипом.

Вокруг царила мертвая тишина.

Подойдя поближе, Том заметил нескольких пожилых рабов, которые подметали дорожки вокруг главного здания усадьбы. Тишину нарушал лишь шорох их метел. Сначала это занятие показалось Тому бессмысленным, но потом он догадался: этим людям уже не под силу работать на плантации, и для них придумали другое дело, чтобы они не бездельничали.

Том огляделся в поисках всадника, прошел вперед и скоро оказался возле лестницы, ведущей в господский дом. Рабы не обращали на него внимания. Том удивился, что на подметальщиках не было кандалов, но потом вспомнил: негры, которые долго проработали на одной плантации, состарившись, получали право не носить кандалов.

На выкрашенной голубой краской двери висел колокольчик с ржавой цепочкой.

Том отряхнул пыль со штанов и, плюнув на ладонь, пригладил волосы. Потом откашлялся и позвонил в колокольчик.

Изнутри донесся тихий мелодичный звон.

Почти тут же дверь распахнулась. На пороге стояла толстая негритянка и весьма недружелюбно взирала на него.

– Меня зовут Коллинз, – представился Том и поклонился, – я ищу работу.

– Чего тебе?

– Работу. Я ищу работу.

Круглые глаза негритянки уставились на Тома с видом полнейшего безразличия.

– Тогда тебе нечего здесь делать. Иди к мастеру Йоопу или к кому-нибудь из бомб. А я такими вещами не занимаюсь.

– Кто там, Бесси?

Донесшийся из глубины дома голос походил на детский. Том не мог решить, кому он принадлежал: мальчику или девочке.

– Никто, – буркнула служанка, но ее тут же отпихнули в сторону. Перед Томом появилась девчонка одного с ним возраста. Кожа ее была белой-белой, почти голубоватой, словно она никогда не бывала на солнце. Худые руки были покрыты веснушками, но не коричневыми, как у Тома, а какими-то зеленоватыми. На девчонке было цветастое платье и черные сапожки. На шее висел золотой крестик, длинные светлые волосы, заплетенные в косы, прикрывала соломенная шляпка. Маленький, чуть вздернутый нос и светло-голубые глаза довершали облик незнакомки.

– Кто это? – спросила девчонка служанку, с таким любопытством глядя на Тома, словно хотела запомнить его до мельчайших подробностей.

– Да так, работу ищет. Я сказала ему, чтобы шел к…

– Ты говоришь по-английски? – девчонка перебила негритянку, которая в ответ лишь громко вздохнула и скрестила руки на груди. Если не считать сеньора Лопеса, то Том еще никогда в жизни не видел таких толстых людей. Он был готов поспорить на кувшин с водой, что прислугу в этом доме голодом не морили.

– Да, я говорю по-английски, – ответил Том и добавил, что его родители англичане.

– Родители англичане! – взвизгнула девчонка так пронзительно, будто Том чем-то обидел ее. – Забавно, – добавила она, покусывая кончики пальцев, – забавно, забавно, забавно… Но бывают вещи и позабавнее.

– Да поглядите же на его одежду, – простонала негритянка и брезгливо помахала рукой перед носом, – ее месяц не стирали. К тому же нам и так хватает помощников. И вам, мисс Мисси, это прекрасно известно.

– Я родом с Невиса, – сказал Том.

– Невис, – громко повторила девчонка. – Что это такое – Невис?

– Невис – это остров, – ответил Том, – далеко отсюда. Я подумал…

– Подумал? – строго спросила служанка.

– Не дадите ли вы мне чего-нибудь выпить?

Они обе уставились на него.

– Ты что, больной? – и служанка в суеверном ужасе захлопнула перед ним дверь.

– Нет, – тихо пробормотал Том, спускаясь с лестницы, – я не больной, просто очень хочу пить.

Какое-то время он стоял, уставившись перед собой невидящим взглядом, потом подошел к одному из негров, подметавших дорожки.

– Бомба, – спросил Том, – где мне его найти?

Раб не ответил. Не переставая мести, он лишь слегка повернулся и, выпрямившись, указал на глинобитные домики.

– Но бомб сейчас нет дома, – добавил негр и снова вернулся к своей работе.

Том в отчаянии всплеснул руками.

В этот момент он заметил корыто, стоявшее в загоне у ослов. Безжалостное знойное небо отражалось в налитой в него воде.

Том покосился на рабов, но те не удостоили его даже взглядом.

Тогда он перелез через загородку и, плюхнувшись на колени перед корытом, не раздумывая окунул в него голову. Вода была не слишком чистой и не слишком холодной, но, смахнув рукой комки грязи, Том зачерпнул пригоршней воду и принялся пить большими, жадными глотками. «Бочонок Остатков, – подумал он вдруг, – это и вправду похоже на Бочонок Остатков. Я пью воду, которую пили десять тупых ослов, и мне это нравится».

– Ничего, я не неженка, – прошептал он, глядя в глаза ближайшего к нему животного, которое с изумлением взирало на парня.

Тому было все равно, и он пил, чувствуя, как с каждым глотком силы снова возвращаются к нему. Наконец он закрыл глаза, выдохнул и, поблагодарив ослов, поднялся на ноги.

Она стояла возле крыльца дома и смотрела прямо на него. Та самая девчонка.

Том вытер рот, отряхнул руки и собирался уже идти, когда она внезапно сказала ему, что он пил воду, предназначенную для скота. Как будто он сам об этом не знал! Тут появилась толстая негритянка. В руке она держала трость.

– Убирайся прочь!

Заложив руки за спину, девчонка зашагала к Тому. Она шла пританцовывая, а прямо перед ним развернулась и сделала пируэт.

– Оставь его, Бесси! Бомбы сами с ним разберутся. Он, как-никак, белый, а черные не поднимают руку на белых. Как твое имя, мальчик?

– Мое имя Коллинз, – ответил Том, – Том Коллинз.

– Где твои родители?

Том откашлялся и смущенно отвел взгляд. Если бы они разговаривали с девчонкой один на один… Но она не дала ему додумать мысль до конца.

– Быть может, у тебя вообще нет семьи? – девочка теребила свою косу и не смотрела на Тома.

– Мой отец умер, – ответил Том, – а мать осталась дома, на Невисе. Мы держим таверну. Я плавал на рыбацкой шхуне и работал у кузнеца. Мне по силам любая работа. Я умею ходить под парусом и…

Девчонка в упор уставилась на него.

– Ходить? Ты сказал «ходить под парусом»? Где, на сахарной плантации?

И она истерически захохотала. Громкий пронзительный смех разнесся по округе.

«Какие у нее маленькие остренькие зубы, – подумал Том, глядя в ее разинутый рот, – причем многие из них уже коричневые. Наверняка ест слишком много сладкого. Получает все, на что укажет своим пальчиком; она ведь, наверно, дочка хозяина плантации, единственная наследница пяти миллионов сахарных тростников, сотни-другой негров, полутора десятков лошадей и десяти слитков золота. Спит на богатой кровати под пуховыми одеялами, на простынях из чистого хлопка. А на нее машут опахалами пятеро слуг. Фрукты ей чистят и кладут прямо в рот. Когда придет время, ее выдадут замуж за старшего сына соседей; у них родится дочь, которая вырастет такой же избалованной и глупой, как и ее матушка. Каждый вечер она складывает свои нежные ручки и просит Господа защитить ее от лихорадки и болезней, которыми можно заразиться от негров. Еще она просит Господа о том, чтобы кожа была красивой, ногти не ломались и волосы не секлись».

Том отвел взгляд и усмехнулся.

Девчонка подошла к нему и, повернув его лицом к себе, спросила, что его так рассмешило. Но прежде чем Том успел ответить, она сказала:

– Йау-Йау умер. Но ты ведь не знаешь, кто это – Йау-Йау? Откуда тебе знать! Ты ведь был на море, ходил под парусом и всякое такое. Думаешь, наврал с три короба, а я тебе поверю?

Том пожал плечами.

– Йау-Йау был самый умный пес на свете. Умнее многих людей и уж тем более умнее, чем ты. Хочешь взглянуть на его могилу?

– Мисс Мисси, – вмешалась негритянка. Но девчонка сделала вид, что ее не слышит.

Том не знал, что ответить, но последовал за девчонкой, которая решительным шагом обошла дом и направилась в сад, где росли лимонные и оливковые деревья и где висели маленькие качели, увитые гирляндами цветов.

Служанка следовала за ними по пятам, по-прежнему сжимая в руках трость.

Том улыбнулся ей. А про себя подумал: «Если она тронет меня этой палкой, я оборву ей уши».

– Ему было семь лет, – девчонка показала на небольшой бугорок с деревянным крестом, на котором стояло «Джеймс Джером Бриггз».

Том посмотрел на нее с недоумением.

– Его тоже звали Бриггзом? – спросил он.

У девчонки внезапно изменилось выражение лица, и она резко отшатнулась в сторону. Словно чего-то испугалась. Спрятавшись за широкой спиной служанки, она таращилась оттуда на Тома большими круглыми глазами.

– Он умеет читать, – прошептала она.

– Ну разумеется, он не умеет читать, – и негритянка грозно взмахнула тростью.

– Разумеется, умею, – Том пнул камешек. Больше всего ему хотелось выбраться из этого сада и пойти искать кого-нибудь из надсмотрщиков. Он повернулся, чтобы уйти, когда девчонка выхватила из рук служанки трость и, держа ее над головой, шагнула прямо к Тому.

Они стояли друг напротив друга. Девочка тяжело дышала, трость дрожала в ее руке. Внезапно девочка бросила трость на землю и, громко плача, побежала в дом.

Том поглядел ей вслед и, пожав плечами, поднял трость и протянул негритянке. Та буквально вырвала палку у него из рук.

– Думаешь, мы тебе поверили, – прошипела она. – Ну ничего, подожди. Вот возьмется за тебя мастер Йооп, тогда посмотрим, какой ты смелый.

Том уставился в синее небо.

– Такой толстухе, как ты, лучше не нервничать, а то удар хватит, – произнес он совершенно спокойно.

И без того выпуклые глаза женщины выкатились еще больше.

– Ну ничего, ты еще дождешься, – фыркнула она.

Стремительным движением Том выхватил из ее рук трость и сломал об колено.

– Cierra el pico, cerdo cebado![3]

Он отвернулся от негритянки, которая от такой выходки замерла и стояла зажав руками рот.

– Где бомбы? – спросил Том. – Где мне их найти?

– Здесь!

Позади Тома стоял мужчина и раскуривал трубку. Том узнал в нем того самого всадника, который показал ему дорогу через поля.

– Ну, теперь ты получишь по заслугам, – мстительно объявила негритянка и тут же принялась жаловаться, обращаясь к мужчине: – Он довел до слез мисс Мисси, много грубил и произнес ругательство на испанском.

Мужчина затянулся и выпустил изо рта колечко дыма, которое поплыло по воздуху. На негритянку он даже не взглянул, его взгляд был устремлен лишь на Тома. Его маленькие красные глаза смотрели на него все с тем же выражением, что и при их первой встрече.

– Ты все еще хочешь пить? – спросил он.

– Немного, – ответил Том, радуясь, что хоть кто-то наконец-то проявил к нему участие.

– Он напился из корыта для скота! – выкрикнула негритянка.

Что-то похожее на улыбку промелькнуло на лице мужчины. Он сплюнул и, шагнув к Тому, взял его за руку и повел вокруг дома, через сад и дальше к глинобитным домикам. Там он внезапно отбросил трубку и сильно, наотмашь, ударил Тома тыльной стороной ладони. Удар был таким неожиданным, что Том упал навзничь. Он ошеломленно уставился на бледное лицо мужчины, который смотрел на него ленивым изучающим взглядом.

– Чтобы я больше никогда не видел тебя в саду. Ясно?

– Да, сэр.

Том поднялся на ноги и отряхнулся.

– Единственный, кто принимает здесь решения, это Йооп ван дер Арле. Ты все понял?

– Да, сэр, я все понял.

– И чтобы я больше не слышал твоих испанских ругательств. Испанский – язык дьявола, а сама Испания – преисподняя, где он обретается. Хоть одно слово, сказанное на испанском, и ты увидишь «Арон Хилл» в последний раз. Два – и ты в последний раз увидишь небо. Три слова на испанском, и ты вообще больше ничего не увидишь, кроме… – тут глаза мужчины вспыхнули. Он облизнул губы и, пожав плечами, закончил:

– Остальное предоставляю твоей фантазии.

Управляющий обнажил свои зубы в подобии улыбки. Вдруг он быстрым движением открыл Тому рот и самым внимательным образом изучил его зубы.

– Как я уже говорил, не выношу ирландцев, – произнес он, закончив осмотр, – они так же ненадежны, как и негры. Но, в отличие от негров, их сложно чему-то научить.

– Я очень понятливый, сэр.

– А я у тебя разве что-то спрашивал?

– Нет, сэр.

Красные глаза мужчины взирали на Тома с прежним сонным выражением.

– Ты ладишь с лошадьми?

– Да, сэр.

– Что ты подразумеваешь под этим «да»?

Том глубоко вздохнул и объяснил, что он умеет чистить лошадей скребницей, выгребать из-под них навоз, подковывать и ездить на них верхом. И что не найдется такой работы, с которой он был бы незнаком.

– Ты умеешь подковывать лошадей?

– Да, сэр.

– Как твое имя?

– Коллинз, сэр, Том Коллинз.

Управляющий схватил Тома за плечо и повел в конюшню. Не считая вороного жеребца, которого Том видел в поле, там стояли четыре скаковые лошади и пони.

– Этот вороной – мой, – объяснил управляющий. – В последнее время он захромал, но я продолжаю на нем ездить. Думаю, все дело в занозе, которая угодила ему в правую переднюю ногу. Справишься?

– Да, сэр, – пробормотал Том.

– Так чего же ты ждешь? Вперед! Только учти. Конь немного нервный. У него горячий нрав, и он не любит, когда его трогают за больную ногу, но занозу все равно придется вытащить.

В конюшне стало тихо.

– Клещи висят на стене, под упряжью, – сказал наконец управляющий и затоптал окурок.

Том приблизился к жеребцу, не спуская с него глаз, нашептывая при этом тихие, успокаивающие слова, которым он научился у кузнеца. Он осторожно похлопал животное по шее и мягкими движениями помассировал ему грудь. Это был отличный конь, хорошо сложенный, с длинными ногами, худощавый, но в то же время мускулистый. Маленькая изящная голова сидела на мощной крепкой шее.

Том принялся гладить коня по морде, не забывая при этом ласково и приветливо с ним разговаривать. Кузнец обучил его маленьким хитростям. Если поглаживать лоб и нос коня – от ушей до ноздрей, снова и снова, давая животному привыкнуть к твоему запаху, то это оказывает успокаивающий эффект. Почувствовав, что жеребец немного утихомирился, Том осмелился присесть рядом с ним, чтобы взглянуть на больное место. Но оказалось, чтобы что-то увидеть, надо поднять ногу коня. Том помедлил и, досчитав до трех, решительным движением взял ногу животного и зажал ее между своих бедер. Конь захрапел, но с места не сдвинулся.

Том сразу увидел занозу. Длиной почти в два пальца, она крепко сидела в сгустке засохшей крови и, по всей видимости, находилась здесь уже давно. Заноза вошла в ногу совсем рядом с подковой, с внешней стороны копыта. Чтобы ее вытащить, сначала нужно было снять подкову.

Том взял клещи и огляделся в поисках молотка. Отыскав его, он, зажав ногу коня меж своих бедер, принялся за работу. Подковы жеребцу, судя по всему, уже давно не меняли.

Том вынимал гвозди один за другим, пока наконец не снял подкову и не опустил ногу коня.

Но едва копыто коснулось земли, животное словно обезумело. Встав на дыбы, конь заржал, выпучив от боли глаза, и дико замахал передними ногами.

Копыто просвистело совсем рядом с головой Тома, он заслонил руками лицо, ожидая, что жеребец вот-вот затопчет его. Но мало-помалу конь успокоился и, хоть и продолжал храпеть, старался не наступать на больную ногу.

Том снова с ним заговорил – спокойно и медленно, хотя спокойствие давалось парню с трудом: сердце бешено колотилось в груди. Том хотел вытереть лицо, но руки были липкими от пота. Тогда он закрыл глаза и немного постоял, стараясь выровнять дыхание.

Надо было начинать все сначала. Снова гладить коня по шее и груди, говорить с ним ласково, но уверенно, показывая животному свое спокойствие.

Наконец Тому удалось зажать больную ногу коня между своих бедер, и теперь он выжидал, держа наготове клещи.

Дело в том, что занозу надо было вытащить с первого раза, да так, чтобы она не обломилась. Справится ли он с обезумевшим от боли животным? Том чуть было не начал сомневаться в своих силах, но тут управляющий сказал:

– Брось ты это дело, парень, предоставь взрослым делать свою работу.

И стал вытряхивать пепел из трубки.

Но едва лишь искры упали на землю, Том ухватил клещами занозу, закрыл глаза и дернул. Через секунду его подбросило на полтора метра в воздух, и он упал в соседний денник, приземлившись между двумя меринами. Животные, поддавшись общей панике, уставились на него дикими глазами.

Вороной жеребец вовсю храпел и лягался, поднимая пыль.

Управляющий заглянул в стойло с меринами, чтобы посмотреть на Тома, который лежал на соломе, корчась от боли в спине и прижимая к себе левую руку, которую свело судорогой.

– Ну что, ирландский мальчишка, получил свое? Будешь знать, как обзывать жирной свиньей чернокожую служанку мисс Мисси, да еще и на испанском.

Том кое-как встал на ноги и, немного постояв, хромая, вышел из стойла. Поясница и плечо болели, с левого локтя был содран лоскут кожи, рана кровоточила, но, слава богу, он ничего себе не сломал.

Не говоря ни слова, он протянул управляющему ржавые клещи. Мужчина выпятил нижнюю губу.

– Маленьким мальчикам, – вздохнул он, – следует вести себя осмотрительнее, иначе они рискуют никогда не вырасти и не превратиться во взрослых мужчин. Я уже говорил тебе, что не выношу ирландцев, а настырных ирландцев – тем более.

Том оперся о стену конюшни, чтобы не упасть.

– Я знаю, – простонал он и, заглянув к коню в денник, добавил: – Но завтра-послезавтра я уже смогу подковать его.

С этими словами Том протянул управляющему занозу в двадцать сантиметров длиной и, выйдя наружу, упал спиной на сухой гравий.