Кольцо принца Файсала Ройтер Бьярне

Сдержанным жестом госпожа велела Тому приблизиться и сказала, что была бы очень ему признательна, если бы он двигался как можно тише. И прочел бы ей отрывок из Псалтыря.

Том уставился на Библию, лежавшую на прикроватном столике.

– Можешь сесть на стул. И передай мне мои пилюли и стакан.

Том сделал, как ему было велено. Миссис Бриггз взяла две пилюли и запила их глотком воды.

– Я принимаю их в качестве лекарства. Я страдаю от анемии, кроме того, у меня нервная меланхолия. Но я охотно несу это бремя, будучи уверенной, что Господь хочет меня испытать, дабы узнать, достойна ли я его. Всех нас ждет наказание, ибо, как сказано в Священном Писании, после гибели этого мира останется лишь один остров, и на этом острове будет жить всего один человек, как свидетельство тех времен, когда люди еще населяли Землю и та была обильной и процветающей.

Том пробормотал что-то сочувственное и, вздохнув, открыл Библию и начал читать Псалтырь с самого начала.

Миссис Бриггз перебила его, велев начать с двадцать шестой главы.

Том откашлялся и признался, что давно уже не читал вслух.

– Рассуди меня, Господи, – забормотал он, – ибо я ходил в непорочности моей, и, уповая на Господа, не поколеблюсь.

Тому приходилось читать по слогам, но ему на помощь пришла госпожа, которая знала текст наизусть.

– Искуси меня, Господи, и испытай меня; расплавь внутренности мои и сердце мое…

– Здесь можешь остановиться. Я и сама страдаю от болезни внутренностей. Думаю, это оттого, что я грешна. Боль есть испытание Божье, и я борюсь с ней каждый день. Теперь прочти начиная с семнадцатой главы.

Том прочел еще пару глав и испустил вздох облегчения, когда ему было разрешено уйти; но назавтра и через день он снова сидел в той же комнате. Отношения между ним и госпожой стали теперь более непринужденными, на четвертый день их общения Том получил чашечку чая, а через неделю чтений ему было позволено взять печенье.

Том говорил Джорджу:

– И месяца не пройдет, как я буду сидеть за хозяйским столом и читать обеденную молитву вместе с мистером Бриггзом. Довольно неплохо для босоногого мальчишки, который спит в собачьей будке.

Это весьма позабавило Джорджа и его жену, чьи неприятные воспоминания о дне клеймения быстро забылись.

Джордж сказал Тому:

– Мистер Бриггз сделал так лишь из самых хороших побуждений. И малютка Санди уже не помнит, что ей было больно.

В последнем Том не был уверен.

Наблюдая за Санди, он думал, что внешне она осталась прежней веселой девочкой, которая легко переходит от слез к смеху. И все же что-то в ней изменилось. Словно бабочка вспорхнула с пальца, улетела вместе с ветром, унесла с собой безмятежность… И у губ залегли две глубокие складки.

За хозяйский стол Тома по-прежнему не приглашали, но чай и печенье он продолжал есть с удовольствием.

– О Господи, не карай меня в ярости Своей! В гневе Своем не наказывай меня! Ибо стрелы Твои вонзились в меня, и рука Твоя тяготеет на мне. Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего, нет мира в костях моих от грехов моих, ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя, отяготели на мне.

Том вздохнул и закрыл толстую книгу.

Госпожа лежала в постели, закрыв глаза. Ее руки были сложены на одеяле.

Том посмотрел в сад, где мисс Мисси играла с Санди, которая поочередно исполняла то роль куклы-негритянки, то горничной. Сама мисс Мисси сидела на стуле и отдавала команды чернокожей девочке, которая в этот момент завивала белокурые локоны своей госпожи.

Со своего места над кроватью на виночерпия смотрел Христос. У Тома было такое чувство, словно Христос взирал прямо на него, и ему приходилось отводить взгляд.

– По правде говоря, – пробормотал Том и виновато покосился на картину, – я мало понимаю из того, что читаю.

Сара Бриггз открыла глаза.

– Это слышно по твоей интонации, Том-бомба. Но ты здесь не для развлечения, а ради собственного просвещения. Мой муж очень доволен тобой. Мистер Бриггз хочет, чтобы наши надсмотрщики стали более образованными, поэтому было бы очень желательно, если бы ты знал Священное Писание. И я готова объяснить тебе то, что ты не понимаешь.

Миссис Бриггз погладила одеяло.

– Видишь, я лежу здесь, хронически больная и прикованная к своей постели, ибо это кара Божья. И все грешники – и большие, и малые – страдают не случайно, ибо на это есть воля Божья.

Том сочувственно кивнул, поглядывая украдкой в сад, где мисс Мисси принялась в этот момент таскать за собой на поводке Санди, как собачонку.

Том мысленно перенесся в ту ночь, когда он, как обычно, мыл полы в таверне сеньора Лопеса. Он думал о том вечере, когда к ним заявилась незваная гостья, которой он налил грязной воды и немного вина из Бочонка Остатков.

Больше всего ему запомнились слова, сказанные той ночью…

– Ты спишь?

– Нет, ни в одном глазу, – очнулся Том. – Я просто задумался.

– Вот как? О чем же ты думал?

Том откашлялся.

– Знаете ли вы, миссис Бриггз, про Гиппократа?

Сара Бриггз села на постели с деловитым видом.

– Это кто-то из негров?

– Не думаю, мэм, он был философом.

– Философом? Боже милостивый! У тебя есть знакомый философ?

Том пожал плечами.

– У нас дома, – сказал он, – часто говаривали: «Да здравствует мудрец Гиппократ, учивший, что лучший друг всякой заразы – наши собственные суеверия. Воля Божья не имеет ничего общего с лихорадкой, а чума происходит от крыс».

После такого выпада миссис Бриггз отвернулась и, улегшись спиной к Тому, жестом велела ему покинуть комнату.

Назавтра его не позвали в покои госпожи. Вместо этого Том весь день провел на поле, занимаясь в обществе двух надсмотрщиков охотой на крыс. И когда вечером он сидел на кухне, поедая остатки хозяйского ужина, чернокожая Бесси сказала, что все, райская жизнь закончилась. Не видать ему больше печенья.

– Том плохо себя вел? – испуганно спросила Санди.

– Рассказал небось историю о слабительном порошке, – вздохнула Бесси.

– Что-то в этом роде, – пробормотал Том и поплелся спать в будку.

Но на следующий день его позвали снова.

К удивлению Тома, госпожа на сей раз была одета, и гардины в ее комнате были подняты. Миссис Бриггз сидела в кресле с подлокотниками и глядела прямо перед собой, когда Том прошмыгнул внутрь с чайным подносом.

Том скользнул взглядом по Иисусу, который сегодня, кажется, чувствовал себя лучше. Тому даже почудилось, что он с интересом покосился на поднос с печеньем.

– На что ты смотришь? – спросила женщина.

– На Иисуса, миссис Бриггз.

Госпожа удивленно подняла брови и надула губы.

– Картина висит здесь как напоминание, – важно произнесла она. – Значит, она не оставила тебя равнодушным?

Том набрал в легкие побольше воздуха. Он не знал, насколько его тронула картина, но был абсолютно уверен в том, что Иисус разделяет его любовь к печенью.

– Да, – ответил он, – она очень сильно меня тронула.

– Чем же? – миссис Бриггз смотрела на Тома острым, пронзительным взглядом.

– Думаю, тем, что когда-то я знавал человека, который оказался в похожем положении.

У женщины отвисла челюсть.

– Будь добр, избавь меня от своих выдумок, – простонала госпожа, но, подумав, спросила: – А кем он был, этот человек?

– Его имя Рамон Благочестивый, миссис Бриггз.

Госпожа надкусила печенье.

– Да, имя действительно любопытное, но обычно такие люди представляют собой прямую противоположность своему прозвищу.

Том энергично кивнул.

– В этом госпожа абсолютно права. Но он обладал забавным умением.

– Вот как? Что же это за умение, позволь тебя спросить?

– Он мог плыть, держа во рту сразу три печенья, – ответил Том и покосился на фигуру Христа.

– И научился этому искусству сам, – добавил он.

Миссис Бриггз округлила глаза.

– Если ты хочешь взять печенье, то так и скажи.

Том извинился и взял печенье.

– В Англии… – начала миссис Бриггз.

И надолго замолчала. Том покосился на нее, ожидая продолжения, но госпожа откинулась на спинку кресла с отсутствующим выражением лица. Спустя некоторое время она продолжила:

– …в Англии, где я родилась. Каждый день я думаю о моей родине. Я засыпаю с мыслями о ней, и первое, что вижу, открывая глаза, – это моя Англия. Там жили все мои предки. Потом произошло восстание крестьян, в котором мы потеряли все свое состояние. Потом половина всех англичан погибла от чумы. Но сегодня Англия – величайшее государство в мире. И ты это знаешь.

– Знаю, мэм.

– Великая страна, – простонала госпожа.

– Абсолютно фантастическая, – повторил виночерпий, поглядывая на печенье.

– Лондон – бесподобный город, Том, совершенно не похожий на другие. Начало всех начал. В юности я часто бывала в театре. Какая драма, какие костюмы, но, прежде всего, какая поэзия!

Сара Бриггз закрыла глаза и проникновенно прошептала:

Женщина посмотрела на Тома.

– Я хочу, чтобы ты выучил это наизусть. Не важно, если ты не понимаешь смысл, главное – прочувствуй музыку слов. Можешь повторить две первые строчки?

– Да, мэм: Лондон – бесподобный город.

– Да совсем не то, болтун! Давай еще раз.

Том повторял строчку за строчкой снова и снова, пока не выучил четверостишие целиком.

– Чувствуешь, как слова звучат в тебе, Том?

– Чувствую, мэм.

Миссис Бриггз отвернулась, отмахнувшись от него, как от мухи.

– Ничего ты не чувствуешь, абсолютно ничего. Приблизься.

Том подвинул свой стул. Сара Бриггз смотрела на него изучающим взглядом, словно пыталась в нем что-то разглядеть.

– Ступая по улицам Лондона, – прошептала она, – ты ступаешь по центру мироздания. Ты знал об этом?

– Да, мэм, я это знал.

Госпожа раздраженно побарабанила ногтями по столу.

– Откуда ты можешь это знать, раз ты никогда не бывал в Лондоне?

– С Лондоном, миссис Бриггз, то же самое, что и с Солнцем.

Миссис Бриггз наморщила брови.

– Что, ради всего святого, ты хочешь этим сказать?

Том откашлялся и, пытаясь подражать интонациям беззубого старика, которого он встретил в портовой таверне Порт-Ройала, прошептал:

– Да… Видите ли, мэм, сперва я должен спросить вас вот о чем: известно ли вам, где находится мужское семя?

В комнате стало тихо.

– О чем ты говоришь? – госпожа начала нервно хватать ртом воздух.

– Я расскажу вам о Копернике, мэм. Он родом из Польши и очень ученый человек. О Солнце он говорил, что оно находится в центре Вселенной. Точь-в-точь как косточка в персике или семечко в яблоке. Я стал птицей и в золотом сиянии луны полетел над планетой, словно альбатрос. И я видел, как Земля вращалась подо мной, и созерцал на ней множество разных лиц: белых и черных, желтых и оливковых. Одни были в шляпах, другие – в тюрбанах. Я видел города с часовыми башнями – одни были остроконечными, другие – круглыми, видел церкви с крестами и церкви с полумесяцами, дворцы из фарфора и чистого золота. Но когда я вернулся назад, то увидел, что солнце встает там же, где вставало. Ничего не меняется, Сара Бриггз. Жизнь повторяется, это танец по кругу, меняемся только мы, люди. Мы стареем, теряем зубы и волосы, слух и зрение. А небесные тела вечны, и Солнце величайшее из них.

Тишина.

Том смотрел на миссис Бриггз, а миссис Бриггз смотрела на Тома.

Наконец она произнесла:

– Уйди, будь добр.

Том поклонился и оставил спальню, чтобы десять минут спустя вернуться туда снова.

Если до этого у госпожи на щеках играл лишь слабый румянец, то теперь все ее лицо полыхало, как петушиный гребень. Она уже не лежала, а сидела в постели. В глазах распятого Иисуса на картине наверху появилось нечто похожее на жизнь, и теперь он взирал на Тома даже с неким дружелюбием.

– Я наслушалась в своей жизни всякого, – проговорила миссис Бриггз, – но не думала, что буду выслушивать подобное в собственном доме.

– Коперник… – начал Том.

– И ты осмеливаешься вновь упоминать его имя? Он – еретик. Тебе понятно, Том?

– Да, мэм.

Госпожа указала на стул и взглянула на Тома уже чуть помягче.

– Я ведь всего лишь беспокоюсь за тебя, – сказала она. – Где ты этого набрался?

– Думаю, в одной из таверн Порт-Ройала.

Миссис Бриггз перекрестилась и натянула на себя одеяло.

– Я предпочла бы сменить тему, – со вздохом произнесла она.

– Я тоже, мэм.

Миссис Бриггз испытующе смотрела на своего виночерпия, потом отвела взгляд. Затем взглянула на него снова, но уже с беспокойством.

– Ты веришь в это?

– Вовсе нет, мэм.

– Во что же ты тогда веришь?

– В Бога, мэм.

Сара Бриггз фыркнула и посмотрела на Тома со скептическим выражением на лице.

– Ну что же, поверим на слово. Давай-ка тогда проверим, насколько ты знаешь катехизис.

Том улыбнулся и радостно кивнул, совершенно не зная, что такое катехизис.

– Мы все едины во мнении о том, кто создал мир, – заявила миссис Бриггз.

– Совершенно едины, мэм. Это сделал Бог.

– А значит, и Солнце – тоже его творение, не правда ли, Том Коллинз?

– Абсолютно верно, мэм. И Солнце, и Земля, и растения, и рыбы в море, и пассаты, дующие в северном тропике…

Сара Бриггз подняла вверх палец.

– Все это можешь отставить при себе.

Она прищурила глаза.

– Но кто же тогда создал дьявола, Том? Кто создал тьму и мрак?

– Это сделал зеленый пеликан, мэм.

Лицо миссис Бриггз исказила гримаса.

– Что за чушь? Какой еще зеленый пеликан?

– Да, мэм. Пеликан принес ночь из речного потока, потому что когда-то давным-давно был только дневной свет и никто не спал. Но из принесенной тьмы вышел пятнистый леопард, и первое, что сделал этот кровожадный зверь, – он съел зеленого пеликана. Видели ли вы когда-нибудь зеленого пеликана, миссис Бриггз?

– Нет, Бог свидетель, я никогда не видела зеленого пеликана.

И Сара Бриггз отвернулась.

– Вот видите, значит, эта история – правда.

– Довольно об этом! Мы говорим сейчас вовсе не о примитивных животных. Но с другой стороны… этот Гиппократ, которому твоя семья явно поклоняется как идолу…

Том заметил, что он такого не говорил.

– Что же это значит тогда – «да здравствует Гиппократ»? В твоей семье все неверующие?

– Нет, нет, вовсе нет, – ответил Том, – моя мать даже еще более верующая, чем я.

– Но ты же сказал, что, по Гиппократу, лихорадка не зависит от воли Божьей, а чума происходит от крыс?

– Именно, мэм, эти мерзкие твари – настоящие разносчики чумы.

– Замолчи! Еще не хватало, чтобы я в собственной спальне выслушивала про крыс! Если это все, что ты знаешь, то можешь возвращаться обратно к своему сахарному тростнику.

Том поклонился, радуясь, что теперь сможет снова вернуться к охоте на крыс, хотя, конечно, ему будет не хватать чая, Иисуса и теплой выпечки.

Но едва он подошел к двери, как госпожа остановила его.

– От Бесси я слышала, что твою мать тиранит испанец?

Том энергично кивнул.

– Все верно, миссис Бриггз, самый что ни на есть настоящий испанец.

– Дальше!

– Да. Он – ужасно скупой и грубый и, думаю, совсем не богобоязненный человек.

– Лицемер, насколько я понимаю.

– И самого отвратительного сорта, – подхватил Том. – Я собственными глазами видел, как он почесывал себе спину распятием, а Священное Писание подкладывал под ножку кровати, чтобы она не шаталась. Когда же мы осмелились указать ему на его богохульство, он бил нас ремнем. А все только потому, что мы британцы.

Сара Бриггз с подозрением взглянула на Тома.

– Ты, случаем, не пытаешься сейчас мне льстить?

– Что вы, нисколько.

– Я спрашиваю потому, что, мне кажется, у тебя довольно буйная фантазия.

Том улыбнулся и покачал головой.

– Фантазии, миссис Бриггз, у меня так же мало, как и денег.

Миссис Бриггз сделала скептическое лицо и, сощурив глаза, произнесла:

– Я хочу услышать о порошке.

– О порошке, мэм?

– Вот именно, о порошке, который твоя мать дала этому лицемерному испанишке. О том самом порошке, который продержал его в… ну, ты знаешь где… целых шесть недель.

– Ах, об этом, – отозвался Том. – Что ж, скандал действительно вышел нешуточный. Все дело в том, что сеньор Лопес решил, будто этот порошок – эликсир вечной молодости. Вы улыбаетесь, а этот трактирщик требовал, чтобы мы добавляли порошок ему в еду. Но позвольте мне начать с начала. Видите ли, моя сестра Теодора Долорес Васкес…

Вот так история о роковом порошке достигла покоев миссис Бриггз. Неделю спустя госпожа, ко всеобщему удивлению, вышла прогуляться по плантации. Встретив Тома, она подняла свой зонтик в знак приветствия. Том почтительно с ней поздоровался, привстав в седле.

– Да здравствует Гиппократ! – услышал он в ответ.