От тебя бегу к тебе Брындза Роберт

– Ладно, давай, – произнес он через несколько секунд.

Мои натужные попытки снять ключ со связки сопроводило неловкое молчание. Наконец я отцепила ключ и протянула его Бенджамину.

– Вот, теперь ты…

– …теперь я смогу сам открыть твою дверь, – закончил он за меня.

Я попробовала потянуть время, убирая ключи обратно в сумку – в надежде, что Бенджамин предложит мне взамен ключ от своего жилища. Но он потянулся к двери и открыл ее нетерпеливым рывком.

– Эй, когда мы опять увидимся?

– Скоро, Натали, скоро. И не забудь про буклет. Намасте, – улыбнулся Бенджамин и хлопнул дверью.

Было все еще довольно рано, когда я вышла из калитки с кодовым замком на Бик-стрит. Позднеиюльское солнце сверкало ослепительно, обещая жаркий денек. Я прошла мимо паба в соседнем доме. Его работники обливали водой из шланга мощеную террасу перед входом. В воздухе, наполнившемся мелкими брызгами, которые с приятным покалыванием опускались на мои голые руки, повисла радуга. Чуть дальше, у бордюра, тихо пофыркивал на холостых оборотах грузовик, и в унисон с ним позвякивали еще не разгруженные бочки с пивом. Я надела солнечные очки и перешла через дорогу.

Равен-стрит находится в самом сердце Сохо. И я прошла мимо вереницы сверкающих гей-баров, ресторанов и секс-шопов; все они были наглухо задраены ставнями и отдыхали после очередной ночной смены. Работали в столь ранний час только кофейни. Я по своему обычаю протолкалась в «Гранде», заказала у бледного паренька с дредами «американо» на вынос и вместе с курьерами и офисными трудягами стала ждать, когда кофе-машины с ворчливым шипением наполнят наши стаканы. Кинув взгляд в панорамное окно, я обвела глазами лаконичный белый фасад напротив – наш Театр на Равен-стрит.

Он был построен в стиле ар-деко в 1919 году и функционировал до Второй мировой войны. Потом театр пришел в упадок, закрылся, и в его стенах на многие годы разместились бесплатная столовая, порнографический кинотеатр и огромный букинистический магазин. Затем здание и вовсе заколотили досками, чуть было не превратив в тематический паб. И я до сих пор считаю своей особой заслугой и горжусь тем, что приняла активное участие в сборе средств для спасения, реставрации и возвращения былой славы этому «храму Мельпомены», директором которого я в конечном итоге заделалась.

– Ой! – само собой вырвалось у меня.

Это «Ой!» слетает с моих губ всякий раз, когда я открываю его массивную дверь и врываюсь с шумной улицы в тихую билетную кассу с затейливой лепниной и латунными светильниками ар-деко. Потому что я всегда испытываю легкий страх, благоговейный трепет и огромную ответственность за благополучие своего любимого детища.

Очередь наконец подошла, и бледный паренек с дредами вручил мне мой кофе.

Я вышла из «Гранде», пересекла дорогу и вошла в театр через главный вход. Я всегда поднимаюсь в свой кабинет по лестнице. На стенах вдоль нее развешаны фотографии наших самых успешных постановок, и они заряжают меня уверенностью, пока я преодолеваю пять лестничных пролетов. На полпути я остановилась на ступеньке возле моего самого любимого снимка – на нем запечатлена я вместе с Ким Кэттролл. Он был сделан во время благотворительного вечера, который мы провели в прошлом году. И самым ярким моментом этого приема для меня оказалось общение с мисс Кэттролл; она была очаровательна и настояла, чтобы я называла ее просто Ким, а потом выступила перед гостями, прочитав им несколько монологов. На снимке актриса получилась великолепно – вся такая ухоженная и лощеная… А я выгляжу рядом с ней простоватой и вымотанной; волосы уже начали завиваться жуткими кудряшками, а мой костюм смотрится дешевой «сборной солянкой» – как у социальной работницы, потратившей свои подарочные рождественские сертификаты на более-менее сносный наряд.

Зайдя в наш офис с открытой планировкой, я застала там Ксандера – нашего нового офис-менеджера. Он тщетно пытался разобраться в алхимии кофе, которое ему заказывала Никки, моя деловая партнерша на протяжении пяти лет. Никки долгое время работала в лондонском Уэст-Энде. И знает всех и все, что можно знать о театре. Она оказала серьезную финансовую помощь при возрождении нашего театра. И если я отвечаю за повседневное управление им, то Никки возглавляет отдел по связям с общественностью и рекламе.

– Маленький стаканчик очень горячего колумбийского кофе без кофеина с сиропом из фундука, соевым молоком и сахарином… И я узнаю, если вместо него добавят сахар или аспартам, – растягивая слова, выговаривала Никки со своим техасским акцентом. Жакет ее ярко-розового брючного костюма, зауженный в талии, эффектно подчеркивал все важные выпуклости. Гладкие темные волосы были туго стянуты сзади, а глаза скрывали очки с ярко-розовой – под стать костюму – оправой.

– Ладно, нет проблем, – пробормотал Ксандер, яростно строча что-то на самоклеющемся листочке для записей.

Почувствовав меня, Никки обернулась.

– Нат! Я обожаю Ксандера! Он такой очаровашка! Ну просто котик! – Никки игриво взъерошила его блестящие каштановые волосы. – Когда ты его наняла?

В больших карих глазах Ксандера отразился шок.

– Доброе утро, Ксандер, – сказала я извиняющимся тоном и повернулась к Никки. – Он начал работать у нас, когда ты была в отпуске.

Никки скосила глаза на Ксандера, который проворно, как настоящий маленький котик, уселся за стол.

– Ксандер… какое интересное имя!

– Это сокращенно от Александра. Мой маленький брат не мог выговорить его правильно. Так я стал Ксандером, – пояснил «котик» с сильным шотландским акцентом, изобличавшим его молодость.

– О, господи! Какой акцент! – воскликнула Никки, играясь серебряной цепочкой, угнездившейся на ее впечатляющей груди. – Добро пожаловать в Театр на Равен-стрит, душка. Ты просто прелесть!

Никки подошла к струйному принтеру и открыла лоток для бумаги. На какое-то мгновение я заподозрила, что она собирается вытащить из лотка все листы и отдать его Ксандеру, чтобы «котик» мог в него писать. Но Никки закрыла лоток и обернулась:

– Ксандер, душка! Этот кофе сам не перейдет через улицу…

– Да, конечно, – кивнул Ксандер, хватая свой телефон и поднимаясь из-за стола. – Натали?

– Мне ничего не надо, спасибо, – ответила я, продемонстрировав всем свой «американо». Ксандер помчался выполнять заказ, а Никки проследовала за мной в наш общий кабинет и прикрыла за собой стеклянную дверь.

– Так этот Ксандер, он?..

– Да, у него есть партнер по имени Пол, – сказала я.

– Бляха-муха! А такой невинный взгляд…

– Как твой отпуск? – поинтересовалась я, положив сумку на стол.

– О, Нат! Курорт оказался просто потрясающий. Единственным минусом было то, что из-за Барта у меня разболелось запястье…

– Мужчины могут быть такими противными, – сказала я.

И поняла, что Никки имела в виду совсем другое – она вытянула вперед свое запястье и показала мне великолепный, ослепительный браслет.

– Вот те на! Они настоящие? – спросила я.

– Да. Бриллианты. Настоящие, – подтвердила Никки, с ухмылкой вращая запястьем. – Так много каратов, что мне больше никогда не придется есть по пять раз в день.

– Да иди ты, Никки! Твой муж и спустя двадцать лет остается романтиком…

Я вытащила свой ноутбук, и буклет «Бенджи Йога» вывалился на пол. Никки его подняла.

– «Для Райана Харрисона, конфиденциальность гарантируется», – громко прочитала она. И вопросительно приподняла идеальной формы бровь.

– Бенджамин насильно запихал его мне в сумку, – пробормотала я, забирая у нее буклет.

– Нат! Райан Харрисон не будет ходить в «Бенджи Йогу», – произнесла как отрезала Никки.

– Почему? Бенджамин – хороший учитель йоги.

– И хороший саморекламщик, что, собственно, совершенно неплохо. Но нам нужно беречь Райана…

Я попыталась протестовать. А Никки продолжила:

– Его менеджер вынудила нас добавить в контракт пункт о том, что в случае болезни Райана сможет навещать только врач с Харли-стрит…

– Что это значит?

– Нат, ты разве не подцепила грибок в «Бенджи Йоге»? – вопросом на вопрос ответила Никки.

– Это случилось несколько месяцев назад, и это была эпидермофития стоп…

– Это лишь красивое название для грибка на ногах. А ты знаешь, сколько врач с Харли-стрит берет за его лечение? Думаю, нам оно может стоить львиную долю средств, выделенных на финансирование нашего худсовета в следующем квартале.

– Ладно, ладно, – поспешила я свернуть буклет и запихать его обратно в сумку.

Никки положила свою руку мне на кисть:

– Дорогуша, мне очень симпатичен Бенджамин. Он высокий, хорошо сложен, амбициозен. И я не сомневаюсь, что он сможет достигнуть высот, которые другим мужчинам не по плечу… Но тебя где-то рядом поджидает совсем другой парень, намного лучше Бенджамина… Я в этом уверена…

– Я дала ему сегодня утром ключ, – вызывающе заявила я.

– Ключ от чего? – уточнила Никки.

– От моей квартиры…

Я не расслышала ответ Никки, потому что с улицы донесся громкий хлопок, а затем визг металла. Мы подошли к окну и увидели грузовик, припарковавшийся у бордюра. На дороге рядом с ним высилась огромная груда ограждений для сдерживания толпы.

– Ты действительно думаешь, что они понадобятся нам сегодня вечером? – спросила я.

– Нат, это же Райан Харрисон! – сказала Никки. – У него сумасшедшая слава! Из костюмерной его телешоу наряды в прачечную возили на бронированном грузовике. А одна женщина из Огайо предложила на благотворительном аукционе десять тысяч долларов за пинту воды из его ванны. Ходят слухи, что у его упорных преследователей есть свои преследователи…

– Ладно тебе, наши гости будут вести себя сдержанней. Мы ведь пригласили прессу и театральных деятелей, – сказала я.

– Ты будешь удивлена, – хмыкнула Никки.

Тут кто-то постучал. И в следующий миг в дверь просунулась голова с короткими седыми волосами.

– Доброе утро, дамы! – поприветствовала нас Вэл, заведующая билетной кассой. – В фойе столпилась группа мускулистых мужчин. Это что? Заблаговременный подарок мне ко дню рождения? Или вы наняли охранников? – поинтересовалась она.

– Мы уже купили тебе ко дню рождения шлепанцы, – подмигнула я кассирше. – Ксандер скоро вернется и разберется с этими ребятами.

– Хорошо, а пока я отведу их в бар. А когда вернется Ксандер, я снаряжу его за кофе для себя. – Голова Вэл с улыбкой на губах скрылась за дверью.

– Так. Давай-ка пробежимся по списку дел, которые у нас намечены перед сегодняшней презентацией. Проверим, не забыли ли мы чего, – предложила я Никки.

– Сначала мне бы хотелось узнать, что ты наденешь? – сказала Никки.

Я расстегнула молнию на саквояже для одежды и достала из него черную юбку-карандаш и оранжевую блузку. Никки нахмурила брови.

– Ты сама выбирала этот наряд или тебе его навязал продавец-консультант?

– Я не так-то легко поддаюсь уговорам, – возразила я.

– Дорогуша, ты же – британка. Половина вещей в твоем гардеробе куплена из вежливости.

– Этот наряд я выбрала сама. В том магазинчике на Карнаби-стрит, где можно одеться так, как одевались девушки во время Блица… Это винтаж!

Никки втянула сквозь зубы воздух и помотала головой:

– Юбка еще куда ни шло. Но у блузки такой цвет… Два слова: Easy Jet![1]

– EasyJet – это одно слово, – заметила я.

– Да без разницы! Ты выбираешь униформу бюджетной авиакомпании… Этот вечер, возможно, самый важный для нашей карьеры. Если ты это наденешь, люди не будут восклицать: «О, да это Натали Лав, она здесь всем распоряжается!» Они начнут расспрашивать тебя о чипсах «Принглс» и благотворительных лотереях.

– Но это же совсем другой оранжевый, не как у EasyJet. Разве нет? – сказала я, прикладывая к себе блузку перед зеркалом у двери. Никки только пожала плечами. – А ты что наденешь? – спросила у нее я.

Никки вышла на пару минут и вернулась с красивым жемчужно-белым платьем от модного дома «Александр МакКуин».

– Ого! – не сдержала я восторга. – Оно потрясающее!

– Мне купил его Барт, в дополнение к браслету… Я бы предложила тебе что-нибудь из своего гардероба, но ты же знаешь – у меня большая толстая задница и огромные…

– Да-да, мне это известно, – перебила я Никки, возвращая блузку на вешалку. – Не переживай, я все улажу. Возможно, Шэрон одолжит мне что-нибудь из своего гардероба… А теперь давай, наконец, поговорим о вечере.

– Хорошо, только вот еще что… – замялась Никки.

– Что?

– Почем нынче приоритетная посадка?[2]

Я не смогла удержаться от смеха.

Всю оставшуюся часть утра и первую половину дня мы провели за встречами и инструктажами сотрудников, периодически отмечая галочками выполненные задачи в нашем огромнейшем списке дел. В три пополудни у нас наконец-то образовалась пауза – на пару часов. И я улизнула из театра, чтобы забрать у Шэрон сменный наряд. Почти пробежав по Ковент-Гардену до перекрестка Чаринг-Кросс, я запрыгнула в поезд, шедший в Нью-Кросс. И через двадцать пять минут вышла из него на Нью-Кросс-роуд.

Миновав крупный супермаркет «Сейнсбери», я постучала в ярко-зеленую дверь одного из типовых домиков ленточной застройки, скучившихся в стороне от шумливой дороги. Дверь открылась. Шэрон встретила меня в прихожей с прилизанными пенкой волосами и полотенцем на плечах.

– Ты уже видела Райана Харрисона? – возбужденно поинтересовалась она. – Какой он, а?

– Успокойся. Он не приедет раньше пяти вечера, – сказала я.

Из конца коридора донесся пронзительный вопль.

– Оставайся у раковины, Эми! – крикнула Шэрон через плечо. – Проходи, Нат.

Я прошла вслед за подругой в большую кухню, выходящую окнами в ее уютный маленький сад. За кухонным столом сидел десятилетний сын Шэрон, Феликс – тоже с пенкой на волосах и с полотенцем супермена, завязанным под подбородком, как накидка. Рядом ерзала его сестричка Эми. Ноги восьмилетней дочки Шэрон позволяли ей не сходя с места склоняться и распрямляться над раковиной, пока с ее волос стекали капли воды.

– Вши, Нат, – пожаловалась Шэрон. – У нас у всех завелись эти чертовы вши. – Схватив со стола маленький серебряный гребень, подруга начала расчесывать им густые мокрые волосы Эми.

– Вши? Да ты что! – воскликнула я, водружая на стол свою сумку. – У кого вы подцепили эту дрянь?

– У Лауры Дальтон, тетя Нат, – ответила за Шэрон Эми. Даже в свои восемь лет она сумела нацепить на свое лицо осуждающе-неодобрительное выражение.

– Не факт, что у Лауры Дальтон, – решила быть справедливой Шэрон.

– А у кого же еще? – не сдалась Эми. – Эта Лаура постоянно торчит на детской площадке, тряся своими паклями возле мальчишек. Рано или поздно она должна была заразиться от них чем-нибудь!

– У девчонок тоже водятся вши! – возопил Феликс.

– Платье, которое ты решила у меня позаимствовать, висит на двери спальни, – сказала Шэрон, продираясь гребнем через спутанные узелки в волосах Эми. – Ты не передумала его брать?

– Да пока нет, – пробормотала я и направилась к спальне. За моей спиной снова вскрикнула Эми:

– Ой! Это Феликс во всем виноват. Он вчера поцеловал Лауру Дальтон!

– Я не делал этого! – завопил Феликс.

Я всегда испытываю небольшую зависть, бродя по дому Шэрон. Он такой уютный! Повсюду детские рисунки, фотографии с каникул в рамочках, маленькая пепельница в виде фигурки Гомера Симпсона, которую Феликс вылепил из глины для своего папы Фреда – типичного итальянца, низкорослого, симпатичного и обаятельного. Все эти вещи постоянно мне напоминают о том, что я могу упустить свой шанс завести детей. Бенджамин не решался оставить у меня в квартире даже свою зубную щетку. Что уж говорить о том, чтобы меня обрюхатить…

– Это всего лишь вода, дуреха. Я даже еще не нанесла на твою голову шампунь от вшей! – донесся до меня с кухни голос Шэрон.

И тут я увидела на двери ее спальни заветное платье – красивое, зеленое, шелковое! Я схватила полиэтиленовый чехол и поспешила обратно.

– Ну что, Нат, подойдет? – спросила Шэрон.

– Оно великолепно, спасибо тебе, – поблагодарила я подругу.

– А я надену свое черное «галактическое платье», – сказала Шэрон. – Не последний писк, конечно, но оно меня стройнит и выгодно подчеркивает все нужные места… – осеклась Шэрон, сообразив, что рядом с ней дети.

Эми тотчас округлила свои карие глаза под запененными волосами.

– Мама, ты же вроде бы замужем? А Райан Харрисон не твоего поля ягода! – заявила девочка.

– Где она всего этого набралась в своем возрасте? – озадачилась Шэрон. – Не моего поля ягода… Я люблю вашего папу. Мне просто хочется взглянуть воочию на этого актера… Может, мне еще удастся прикоснуться к нему!

– Сбавь обороты, Шэрон! – хмыкнула я. – Мне пришлось нанять в театр охранников.

Шэрон вытерла руки и открыла дверцу буфетной. На ее внутренней стороне висел настенный календарь с фотографиями Райана Харрисона. Календарь был раскрыт на июле – на черно-белом снимке Райан лежал без рубашки, в одних плавках, на пляже, и по его накаченному брюшному прессу был кокетливо распылен мелкий светлый песок.

– Ты только взгляни, как он тут томится в моей буфетной со всеми этими батончиками «Уитабикс»[3] и сушеной чечевицей… А сегодня вечером я увижу его живьем! Выпьешь бокальчик вина, Нат? – предложила мне Шэрон.

– Я бы с удовольствием, но пора уже возвращаться в театр, – виновато отказалась я.

– Ладно, выпьем позже… У вас все еще есть бесплатный бар?

– Да, мы даже наняли профессионального бармена-миксолога для составления коктейлей.

– Правда? Супер! – обрадовалась Шэрон. – Феликс, прочитай, что там написано делать дальше.

Феликс раскрыл проспект лосьона от вшей и начал громко читать:

– «После нанесения лосьон должен оставаться на коже восемь часов. По истечении этого времени смойте лосьон тья-тша… тща…»

– Тщательно! – выкрикнула Эми. Шэрон примолкла, закрывая дверцу буфета, а потом решилась уточнить:

– Там, наверное, написано, «восемь минут», да, Феликс?

– Нет, мамочка. Тут написано «восемь часов»…

Шэрон бросилась к сыну и выхватила у него проспект.

– Восемь часов? Почему мне этого не сказала проклятая аптекарша? Я не хочу ждать восемь часов! Через восемь часов уже будет…

– Полночь, – договорила я.

– Ура, ура, ура! Мы можем не спать? – возликовала Эми. – А то нам разрешается не спать до полуночи только раз – накануне Нового года!

– Вот здорово! – выкрикнул Феликс и запрыгал вместе с Эми от возбуждения.

Шэрон застыла с проспектом в руках; глаза ей защипали слезы.

– Да ничего страшного, – сказала я. – Просто смой этот лосьон, а завтра снова его нанесешь и продержишь на голове сколько надо.

Шэрон прикусила губу.

– Нет, так не годится, ведь у меня еще остались вши, и мне придется снова их выводить. А говорят, что химические шампуни нельзя применять чаще одного раза в месяц… И я не смогу повести завтра детей в школу, если не выведу им этих гнид…

– Да неужели? – усомнилась я.

– Там практически устроили охоту на ведьм, пытаясь выяснить, чьи дети виноваты во вспышке педикулеза… И нет! Я не могу пойти на твою изысканную вечеринку с гнидами! Вдруг я заражу ими Райана Харрисона? Да мне прощения за это не будет!

Схватив со стола салфетку, Шэрон вытерла глаза и высморкала нос.

– Мамочка, а можно нам посмотреть сериал «Доктор Кто»? – спросил Феликс.

Шэрон со вздохом кивнула. Дети с радостным визгом помчались в гостиную.

– ТОЛЬКО НЕ САДИТЕСЬ НА ДИВАННЫЕ ПОДУШКИ! – прокричала им вслед Шэрон, а затем пожаловалась мне:

– Этот шампунь воняет как промышленный растворитель.

– Ты твердо решила не ходить? Ты могла бы остаться у меня и…

– Спасибо, но нет, – снова вздохнула Шэрон. – Материнские обязанности превыше всего.

– У тебя еще будет уйма возможностей встретиться с Райаном. Он проработает в театре пять недель. Ты обязательно увидишь его живьем, – пообещала я, обняв подругу.

– Я даже купила в «Маркс энд Спенсер»[4] новый лифчик… жутко дорогой, – всхлипнула Шэрон. – Мои сиськи оказались больше, чем я думала. Эх, если бы я только попалась на глаза Райану со своими новыми большими сиськами. Он же из Лос-Анджелеса, ему должны нравиться такие…

Я посмотрела на ее бюст, но никаких перемен в нем не заметила. Шэрон еще раз высморкалась и вытерла слезы.

– Ты справишься, Нат, если я не пойду? А Бенджамин придет? – осведомилась она.

– Я его звала, но у него сегодня медитация… – ответила я.

Шэрон повернулась к холодильнику и достала из него бутылку вина.

– Не отворачивайся! Я и так вижу, что ты скривилась, – добавила я.

– Ничего я не скривилась, – соврала Шэрон.

– Я знаю, что ты считаешь Бенджамина эгоистичным… И я не спорю: иногда он действительно бывает таким. Но он просто очень увлечен своей йогой и медитацией. И… нам всем необходимо какое-то увлечение. Я тоже сосредоточена на своей работе.

Шэрон неубежденно кивнула и налила себе большой бокал вина.

– Я дала ему сегодня ключ, – сболтнула я.

– От чего?

– Никки задала такой же вопрос. От своей квартиры, естественно…

Шэрон собралась что-то сказать, но в этот момент начался «Доктор Кто» и мы услышали характерные, легко узнаваемые голоса далеков[5].

– Им не следует смотреть эту серию, Феликс потом не заснет. Он ужасно боится далеков, – вскочила Шэрон.

Я последовала за ней в гостиную и через секунду увидела, как моя зареванная подруга в момент перевоплотилась в «строгую мать», отобрала у детей пульт и включила другой эпизод. Я поняла, что мне нужно уходить. Шэрон обняла меня возле двери.

– Позвонишь мне потом и расскажешь, как все прошло, – сказала она.

– Конечно, – пообещала я. – И спасибо еще раз за платье.

По дороге к железнодорожному вокзалу меня грызла зависть. Не то чтобы мне захотелось бороться со вшами или посмотреть «Доктора Кто». Нет… Я просто позавидовала полному дому Шарон.