Отражение сна Лялина Юлия

Глава 8. Погоня за кошмаром

Когда судьба хочет посмеяться, она буквально исполняет ваши желания. Слишком буквально. Всемогущая Супергероиня действительно обладала всеми сверхспособностями, какие только можно было вообразить. И даже теми, которые нельзя. Но никто ведь не уточнял, что она должна обладать ими всеми постоянно и одновременно. Или по умолчанию знать, как они работают.

Звонок будильника выдернул Супергероиню в новый день. Новый день – новое умение, к которому надо приспособиться. Но сперва его надо найти.

Вчера её умением оказалась способность управлять насекомыми. Супергероиня узнала об этом случайно, отмахиваясь от назойливой мухи. Через минуту Супергероиня была командиршей целой крылатой эскадрильи и напряжённо раздумывала, как это можно применить на пользу людям. Однако прежде чем решение было найдено, над горизонтом умирающе вспыхнул последний луч солнца. День закончился – а значит, закончилось и действие очередной способности.

Полночи Супергероиня провела, выгоняя через окна и двери свою взбунтовавшуюся армию и убегая от особо опасных боевых единиц типа ос и шершней (откуда они только взялись?!). Поэтому сейчас ей очень хотелось спать. И очень не хотелось экспериментировать. Но что поделать – такова геройская доля.

Супергероиня подхватила рюкзак, где помимо аптечки лежали зажигалка, огнетушитель, лупа, свисток, спасательный круг, моток верёвки и смена одежды – последняя добавилась к списку после того, как Супергероиня внезапно научилась самовоспламеняться. Ей-то от огня ничего не сделалось, даже волосы не обгорели. А вот её костюм осыпался серым пеплом. Суперзлодея она, конечно, победила, но в газеты попал не момент триумфа, а момент угасания огня на её теле. Добираться до дома в тот день было особенно неудобно.

Душ и завтрак – надёжный способ взбодриться; не подвели они и на этот раз. Заметно повеселев, Супергероиня зашагала к лужайке на безопасном расстоянии от дома. Ну, более-менее безопасном: несмотря на меры предосторожности, дом выглядел гораздо хуже, чем год назад, когда она его купила. Его покрывали потёки, трещины и колония светящихся грибов – подарки на память от недавних сверхспособностей. А ведь с последнего ремонта не прошло и месяца…

Итак, для начала медитация – вдруг она подскажет, что за сверхспособность досталась Супергероине сегодня?

– Это всё очень мило, но, может быть, наконец вспомнишь себя? – послышался скучающий голос откуда-то сверху.

Суперина задрала голову и быстро обнаружила хозяина голоса – в развилке ветвей ближайшего дерева стоял хмурый подросток в мешковатой толстовке. Он почему-то казался смутно знакомым. Словно Сумарина уже встречала его прежде…

– Ты! – Марина его узнала. И сбросила с себя последние остатки сонного морока.

Сюжет сна разрушился, навязанная подсознанием роль исчезла, воспоминания о реальности вернулись. Марина снова была самой собой. Хоть и всё ещё в дурацком трико.

– Я, я, – подросток дёрнул подбородком. – Привет.

Он весь как-то подобрался – а потом прыгнул. Приземлился на корточки у ног Марины. Она рефлекторно отступила. А он выпрямился и оценивающе уставился на неё.

– Хм, любишь супергероев?

– Общаюсь с теми, кто любит, – махнула рукой Марина. И тут же спохватилась: какого чёрта она объясняется перед этим непонятно кем?

– Ты кто? Что тебе нужно?

– Я помог тебе. Теперь ты помоги мне, – первый вопрос он проигнорировал, а на второй ответил так, что лучше бы молчал.

Подросток казался раза в полтора младше Марины, зато наглости в нём хватило бы на четверых. Он не просил, он требовал. И без приглашения или хотя бы предупреждения влезал в её сны. Хотя в прошлый раз он действительно ей помог… Воспоминания о том случае, о надвигавшемся из тьмы кошмаре заставили поёжиться. Подросток это заметил. И поспешил воспользоваться моментом:

– Ага! Сама знаешь: если бы не я – тебе крышка.

– Нам крышка, – мрачно поправила его Марина. – Ты трясся как осиновый лист. И спасла нас Ян… в смысле, моя коллега, а не ты.

Он зыркнул исподлобья. Упрямо боднул воздух – ни дать ни взять молодой бычок:

– Если бы я тебя не вытащил, этой твоей коллеге некого было бы спасать. Ты у меня в долгу.

Чем больше он доказывал неоценимость своей помощи, тем меньше хотелось его благодарить. И тем сильнее становились подозрения. Особенно если учесть обстоятельства их первой встречи – когда урок патрулирования превратился в зачистку и эвакуацию.

– А тот раненый сноходец – ему ты тоже помогал, а?

Подросток посмотрел на неё так, будто она его ударила:

– Да. Помогал.

– Тогда почему у тебя все руки были в его крови?

– Потому что я зажимал его раны, идиотка! – он взорвался как порох. Высушенный полуденным зноем порох. К которому поднесли даже не спичку – факел.

Однако Марина помнила, какой у него был затравленно-виноватый взгляд, как омертвело лицо Яны. Помнила предупреждения Куратора. У неё не было ни одной причины доверять этому странному юнцу. Лучше всего было бы немедленно проснуться.

– Ты ведёшь себя не как спаситель, а как шантажист, – вместо того чтобы сбежать, она почему-то продолжала говорить с ним. Возможно, она и впрямь идиотка.

– Да неужели? – он снова стал похож на неисправную голограмму, только теперь искажавшие его помехи были вызваны не страхом, а злостью. – Это не шантаж, это честный обмен. Но если ты считаешь свою жизнь дешёвкой… Берегись!

Он бросился на неё. Повалил на землю. Закричал от боли. Страшный удар, предназначавшийся Марине, достался ему. Она успела только услышать свист рассекаемого воздуха. В следующий миг тяжесть прикрывавшего её тела исчезла – нечто дёрнуло его на себя.

Марина вскочила на ноги. И едва не осела обратно, когда разглядела, что происходит.

Кошмар. Тот самый, которого они только что вспоминали. Тот самый, который едва не убил их в прошлый раз. Огромная химера с острыми жвалами, когтистыми лапами, скорпионьим хвостом. Жало хвоста пробило спину подростка. Он висел на этом крюке как безжизненная марионетка.

Химера скрутила хвост. Сочленения кольцами обвили жертву, прижали к спине твари. Закрепив свою добычу, тварь обожгла взглядом Марину, развела жвала… Но не напала. Передумала. Обернулась к почти затянувшейся прорехе во сне, замахнулась лапой – разорвать сон, сбежать!

Паф. Паф. Паф. Паф. Сухие хлопки выстрелов. Откуда? Марина не сразу поняла, что стреляла она сама. Крохотный пистолет возник из ниоткуда, будто вырос из её руки, стал её продолжением.

Тварь затрясла головой, загребла землю когтями. Но пули жалили её не смертельно, застревали в толстой хитиновой броне.

Единственный плюс – прореха во сне успела полностью затянуться. И у твари не хватало времени или сил, чтобы снова разорвать невидимую стену. Особенно сейчас, когда хозяйка сна была на взводе. Тварь зашипела от ненависти. Её светящиеся немигающие глаза впились взглядом в Марину. Вот-вот нападёт.

Подросток глухо застонал. Неужели он был ещё жив?!

Рука Марины дрогнула. Концентрация рассеялась. Пистолет растаял в воздухе.

Но тварь тоже сбилась с боевого настроя. На её чудовищной морде промелькнуло… беспокойство?

Комья земли взметнулись в воздух, когда тварь резко стартовала и помчалась куда-то в сторону. Тварь-кошмар не стала атаковать. Хозяйка сна не стала просыпаться. Сон не разрывался. Значит, единственным выхода отсюда были врата в другие сны.

Во сне Марины было солнечное утро. Там, где ступала тварь, расползались тьма и холод. Тропа превращалась в топь, цветы – в шипы. Ноги увязали, лёгкие болели – каждый вдох будто наполнял их липким киселём.

Догнать тварь было бы трудно даже чемпиону по бегу с препятствиями. Марина в последний раз бегала годы назад, на университетской физкультуре. Сейчас она готова была взвыть от бессилия, отставая всё сильнее, едва не падая. Но что тогда тварь сделает с подростком?..

Слабость, страх, отчаяние – всё это стало неважно. Единственное, что было важно, – догнать. Спасти.

Вкус металла наполнил рот. Марина случайно прокусила собственную губу. Но проглоченная кровь внезапно принесла облегчение. По венам разлилась обжигающая ярость. Это был её сон, чёрт возьми!

Земля больше не могла поймать Марину в ловушку: Марина её едва касалась. Оттолкнуться кончиками пальцев – и снова взмыть к небу, гребя в воздухе, плывя в прыжке.

Расстояние стало сокращаться. Но тварь успела убежать далеко – и всё ещё отравляла сон Марины, искажала его своей волей.

Впереди показалась железная дорога – давняя участница дурных снов. Хуже того, от дороги повеяло ощущением врат. Тварь могла вот-вот перескочить в другой сон – и тогда Марина её не догонит. Не найдёт.

Над головой протянулись электропровода – прыгать стало опасно, не запутаться бы в них. Под ногами бесконечными стальными змеями заблестели рельсы: целое поле железнодорожных путей, они пересекали друг друга, разветвлялись, уходили в стороны – сеть, готовая ловить и убивать.

Вдалеке загудел поезд. Скоро он промчится по одному из путей – вот только по какому?

Тварь была уже на середине рельсового лабиринта. Марина – в его начале.

Поезд гудел всё ближе. Его трёхглазая голова сияла белым светом – который вдруг превратился в красный. Металлический гигант заскрежетал, потемнел – он тоже попал в зону искажения.

Марина зарычала от ненависти. И тут же испуганно захлопнула рот. Её захлёстывали дикие, бурлящие, ослепляющие эмоции. Непривычные. Чужие. Маяком посреди этого бушующего моря вспыхнуло осознание: кошмар влияет и на неё саму. Они связаны.

Так вот почему тварь легко перекраивала сон под себя! Но раз так, то и Марина…

Не успев додумать эту мысль, хозяйка сна вступила в свои права. С осознанием пришла власть.

Полыхающий красный свет был совсем рядом. Поезд разогнался слишком сильно для того, чтобы его останавливать. Марина и не собиралась тормозить многотонную махину – она сосредоточила свою волю на маленькой коробке, подсоединённой к рельсам.

Раздался короткий механический звук. Стрелки перевелись. Поезд, который был направлен – натравлен – на Марину, грохотал перед её лицом. Он свернул на соседний путь, как бык, в последний момент промахнувшийся мимо тореадора. От него несло жаром, палёной вонью и тёмной волей твари – поезд всё ещё был искажён. Но он был рождён подсознанием Марины, принадлежал её сну – а значит, был в её власти.

Преграду можно превратить в трамплин. Поезд отрезал Марину от твари и её жертвы, однако он же был способен всё исправить. Марина чувствовала это. Решение было перед ней – надо было лишь не упустить его.

Она оттолкнулась от земли и взлетела над поездом. По ушам ударил адский скрежет: поезд был пойман. Он не мог больше мчаться вперёд, вагоны врезались друг в друга, колёса высекали искры из рельс и отрывались от земли. Состав превратился в искорёженный зигзаг. Марина забрала его мощь, его скорость. Плавно опустившись между проводов на крышу вагона, она выпила из него последние капли двух сил – своего подсознания, породившего поезд, и твари, исказившей его.

Эти силы распирали, разрывали её изнутри. Им нужен был выход. Сейчас же. Некогда было рассчитывать траекторию, некогда было сомневаться – Марина выстрелила собой в убегавшую тварь. Вся обратилась в направленный заряд. Сжала большое расстояние в один молниеносный миг. Её ноги, казалось, ещё стояли на вагоне – а руки уже настигли тварь и вцепились в её шею.

Она пришла в себя на дне воронки. Руки горели – они до самых плеч были заляпаны чёрной жижей, а скрюченные пальцы ещё сжимали какие-то обломки. Под ней было жёсткое, колючее, холодное. Марина скатилась с твари – с её обезглавленной туши. Панически отыскала взглядом скрученный в кольца хвост – что с подростком, он ещё дышит?

Разгибать хвост было всё равно что разгибать камень. Пальцы соскальзывали, ногти ломались. Тварь не отпускала свою жертву даже после смерти.

Но мёртвый кошмар не остаётся в веках жутким скелетом, как какой-нибудь ископаемый динозавр. Он разрушается. Вот и блестящие чёрные пластины помутнели, покрылись сетью трещин, начали рассыпаться.

Марина поддевала особо крупные куски, отшвыривала их в сторону. Сдирала слой за слоем. И наконец её руки коснулись того, что не было тварью, – плеча подростка.

Огромное жало хвоста всё ещё вонзалось в его спину, наверняка переломав рёбра и разорвав внутренние органы. Чудо, если не задет позвоночник. Вдвойне чудо, если бедняга ещё не умер.

Что-то было не так. Даже на фоне всего творившегося безумия что-то было не так. Марина была слишком занята, чтобы задуматься, но некая неправильность исподтишка царапала её внимание. И только схватившись за жало, колеблясь, вырвать его из раны или, наоборот, оставить в ней, Марина поняла: подросток не истекал кровью. Крови вообще не было видно. Только чёрный песок, которым рассыпалась тварь.

Марина перевернула подростка с живота на бок. Приложила пальцы к его шее, ища пульс.

Подросток распахнул глаза. Они казались чёрными – настолько расширились его зрачки. И настолько мертвенно-бледной была его кожа.

По телу прошла знакомая «голограммная» рябь. Застонав, он согнал рябь, восстановил чёткие контуры своего тела. Но это далось ему дорогой ценой: с лица схлынули последние краски, глаза начали закатываться.

– Эй! Смотри на меня! – голос Марины дрожал от паники. – Помощь скоро придёт, сейчас я позову…

Подросток вздрогнул, замотал головой, нахмурил брови. Его глаза на секунду встретились с её, мазнули взглядом ниже, по прокушенной губе, по шее…

– Помоги мне сама. Это твой сон, – его рука скользнула по её плечу, легла на шею, слабо потянула навстречу.

– Сдохни! – их захлестнуло ненавистью. Чёрной, вязкой, предсмертной. От головы твари мало что осталось, но она оказалась ещё жива, её челюсти клацали и шипели, выплёвывая проклятия. – Вы все сдохнете! Он придёт!..

Шипение превратилось в шелест. Твари больше нечем было говорить. Ветер развеял последние останки.

Марина остолбенела. Как это понимать? Что делать? Её сковал ступор.

Но подросток не хотел – не мог – ждать. Он явно знал, что делать. Притянул её ещё ближе к себе. И Марина поняла, чего он хочет.

Что ж, хотя бы это она могла. И сама наклонилась к нему.

Глава 9. Между

– Что вы наделали?! – длинные пальцы Куратора подрагивали, пока он ощупывал воздух над Мариной, как когда-то над раненым сноходцем.

Куратор весь был непривычно дёрганным. Холёная грациозность уступила место отрывистости. Его глаза лихорадочно блестели, а под ними залегли тени, словно он несколько суток не спал. Что, конечно, было не так, ведь этот разговор (или, скорее, выговор) происходил во сне.

– Я хотела ему помочь. И помогла.

Марина нахмурилась. Она хотела как лучше. А получилось если не «как всегда», то по меньшей мере странно. Что было с подростком дальше, она не знала – помнила только, как от его объятий её затопило холодом, всю, целиком, до кончиков пальцев, а потом она проснулась. Что было с ней, тоже не совсем понимала: после пробуждения сил хватило лишь на то, чтобы предупредить начальство и заказчиков, мол, она внезапно заболела; пара звонков и писем так её вымотали, что она провалилась обратно в сон. В башню. Прямо в руки Куратора. Который теперь обращался с ней как с тяжелобольной.

– Так помогать вы ещё не умеете. Он сам взял ваши силы. А вы ему позволили.

Поправка: не только как с тяжелобольной, но и как с обвиняемой.

– Даже если позволила, что в этом плохого? – вскинулась Марина. – Кошмар тяжело ранил его, он умирал!

– Он и так умирает. Ему лучше было исчезнуть, – впервые Куратор был таким жёстким. Жестоким. – Теперь кошмары могут снова предпринять попытку похитить его. Или он сам примкнёт к ним.

Марина задохнулась от возмущения:

– Он этого не сделает! Он человек, а не кошмар! Он помог мне и тому сноходцу?.. – против её воли последнее восклицание изогнулось в вопрос.

Марина слишком хорошо помнила увиденное. А теперь ещё и осознавала.

Губы Куратора искривила усмешка. Он глядел на Марину с едким весельем и как-то всезнающе. Будто читал её мысли.

– Всё вы понимаете. Только верить не хотите. Хотите узнать всё как есть? Тогда слушайте: ваш знакомец – заблудший. Это значит, что он по тем или иным причинам утратил связь со своим телом, неспособен проснуться, обречён скитаться по миру снов. И уже утрачивает человечность – я чувствовал его отпечатки тогда и сейчас, в нём пробудился голод. Он алчет живительной энергии, которая течёт в телах людей и которая почти иссякла в нём. Он пока не берёт её силой – лишь собирает то, что само идёт в руки. Пока, – повторил Куратор, выделив это слово, камнем обрушив его на Марину.

Её охватил озноб. Не от холода (в башне она сразу согрелась), а от воспоминаний. Она вспоминала долговязую фигурку в нелепой толстовке. Глубокие тёмные глаза. То, как он вечно появлялся откуда ни возьмись, легко раздражался, никогда не улыбался. Как зажимал раны сноходца – и не мог оторваться от пьянящего ощущения горячей крови. Как дважды защитил её, закрыл своим телом – а потом выпил всё её тепло. Уже не мальчик, ещё не мужчина – где-то между, старшеклассник или младшекурсник. Уже не совсем живой, ещё не мёртвый. Ещё не кошмар.

– Если хотите кого-то пожалеть, то пожалейте лучше себя, – раздражённо бросил Куратор. – Он распробовал вас – и теперь везде вас найдёт. У вас есть все шансы стать его первой жертвой. Я уж молчу о том, какую опасность он представляет для других сноходцев: признаться честно, я никогда не ощущал таких сильных заблудших – но тем сильнее будет чудовище, которым он станет.

Марина затрясла головой, как будто могла вытряхнуть слова Куратора из ушей.

– Почему вы не сказали мне раньше?!

– Наш принцип – поэтапное обучение, – наставительно поднял указательный палец Куратор. – Вы столкнулись с информацией о заблудших слишком рано – и вот, полюбуйтесь на результат. Если бы вы были подготовлены должным образом…

– …то считала бы заблудших недоделанными кошмарами, да? – Марина хотела уколоть Куратора, но вместо этого ранила только саму себя.

А Куратор галантно умолк: раз уж перебила – вперёд, продолжай.

Он вообще выглядел раздражающе невозмутимым, словно не на него могла вот-вот сорваться сотрудница и словно не он относился к несчастным людям, попавшим в ловушку мира снов, как к досадной помехе и потенциальной угрозе.

Марина с шумом вдохнула. Выдохнула. Вдохнула снова. И только когда почувствовала хоть какую-то уверенность в собственном голосе, спросила:

– Заблудшие могут найти дорогу назад к своим телам?

– Могут, – с готовностью откликнулся Куратор. – Примерно в одном случае на тысячу. В последнее время и того реже.

– Почему?.. – Марина скорее выдохнула вопрос, чем произнесла его вслух. Но Куратор её понял. И его непрошибаемость на мгновение дрогнула:

– Плохая кошмарогенная обстановка. Заблудшие быстрее становятся кошмарами. Кошмары чаще похищают заблудших.

«Вы все сдохнете! Он придёт!..» – в памяти всплыло предсмертное пророчество кошмара. О котором Марина забыла сообщить Куратору – но наконец спохватилась и рассказала.

Вот теперь Куратор выглядел почти так же плохо, как она.

Яна и Алекс-«богатырь» уже говорили, что кошмары как с цепи сорвались, организация сноходцев всё чаще теряла людей. А сейчас вдобавок появился – или появится – неизвестный, но явно не предвещавший ничего хорошего «он».

Молодой и изящный руководитель сноходцев показался вдруг очень старым и усталым.

– Кто такой этот «он»? – не вытерпела Марина.

Куратор посмотрел ей прямо в глаза, и ей вдруг стало страшно. Страшнее, чем от встречи с кошмаром.

– Не знаю.

Реабилитация – так Куратор это назвал. «Вы же не хотите утонуть во снах?» – почти заботливо спросил он. Подобные вопросы не нуждаются в ответе.

Обычно в сутках двадцать четыре часа. Когда с нетерпением чего-то ждёшь или занимаешься чем-то нудным, сутки удлиняются, время тянется и тянется, словно планета обленилась и еле-еле вращается вокруг своей оси.

Сейчас Марину едва не укачивало от того, с какой скоростью замелькали дни. Ведь она почти лишилась ночей.

Едва голова касалась подушки – тут же раздавался сигнал будильника. Марина больше не видела снов. Не ощущала течения времени во сне. Всё время не-бодрствования сжималось до одной секунды темноты: вот Марина закрывает глаза ночью – и тут же распахивает их вновь, а за окном уже утро.

Толку от такого недосна было мало: она вставала менее уставшей – но не отдохнувшей. Зато, по словам Куратора, была надёжно защищена от опасностей, грозивших ей в мире снов. Потому что теперь не доходила до этого мира, безвольно замирала в бесконечной тьме на его пороге.

Неясно было, сделал это Куратор сам или ему кто-то помог. Ясно было одно: став сноходцем, Марина многое получила – и многое потеряла.

Сон-без-снов был даже хуже, чем недавний «домашний арест» в башне. Сущее наказание. Вдвойне обидное оттого, что наказанием оно не являлось. Просто меры безопасности ради всеобщего блага – и сноходцев, и самой Марины. Куратор ухитрялся объяснять это так логично, что ему было невозможно возразить. Невозможно – но почему-то очень хотелось.

Марина всё больше понимала недовольство Яны. И всё меньше понимала, почему и Яна, и она сама продолжали работать в организации сноходцев.

Хотя если уж совсем начистоту, не выставляя Куратора демоном-искусителем и не строя из себя оскорблённую невинность, Марина знала ответ. И дело было не только в помощи людям, не только в поиске своего места в жизни. Кто научился летать, тому скучно ходить по земле. Кто опробовал возможности снов, тому сложно от них отказаться.

Сон – лекарство от проблем в яви. Явь – лекарство от проблем во сне. Задания Куратора всегда отличались некоторой экстравагантностью, вот и на этот раз он велел Марине сходить в кино или в театр, ежедневно гулять в людных местах, пообщаться с кем-нибудь из старых знакомых – словом, проявил о её социальной жизни больше заботы, чем она сама.

Отдых по приказу теряет изрядную долю своей привлекательности. Но после недавнего отпуска Марина действительно почувствовала себя лучше. Одна проблема: отпуск был слишком недавним. Едва выйдя из него, она тут же угодила в неприятности (очередные) и на реабилитацию (первую, но такими темпами – едва ли последнюю).

Время утекало. Она не училась ничему новому, отставала от намеченной Куратором программы. Уже давно не видела Яну, Хлою, Алексов с Аркадием… Кстати, об Аркадии. Как он там? Тренируется один? Раз уж его непутёвая спарринг-партнёрша опять прогуливает занятия.

А как там подросток, оклемался ли? Странно: она даже имени его не знала, да и виделись они всего три раза. Причём каждый раз мимолётно и экстремально, тут уж не до задушевных разговоров. И всё же он каким-то образом – неожиданно и без спроса, как всегда, – умудрился войти в её ближний круг. Зацепить, стать значимым. На душе заскребли кошки, когда она подумала о том, кто он, через что он прошёл. И что ему грозило. Несмотря на зловещие нагнетания Куратора, Марина не испытывала страха – только горчащую грусть. Теперь она сама желала помочь подростку, хоть чем-нибудь. Но он был там, а она – тут. Он не мог выйти из мира снов, а она – войти в этот мир.

Как долго это продлится? Когда бесконечная пустая темнота снова расступится перед ней, знал, наверное, один лишь Куратор. Знал – но не сказал.

От пирожных было невозможно оторваться, пока они не закончились. Но охвативший Марину голод был не только буквальным. Марина замерла перед клеткой Пелагеи, скользя пальцами по атласно-гладкому меху питомицы, любуясь его насыщенной рыжиной. Пелагея была на редкость флегматичной, особенно когда занималась важными делами вроде поедания корма, но спустя некоторое время взбунтовалась даже она: издав такой звук, будто ластиком провели по мокрому стеклу, морская свинка вывернулась из-под хозяйкиной руки и вперевалочку направилась к поилке.

Проведя в ванной целый час, слушая успокаивающий шум воды и нежась под струями душа, Марина окончательно убедилась: что-то не так. Её одолевали желания. Сесть на велосипед, подставить лицо упругому ветру, разогреть мышцы приятной работой. Послушать органную музыку, неземную, гулкую, доносящуюся будто со всех сторон, омывающую слушателя и проходящую сквозь него. Спросить наконец разрешения погладить соседского гроссшпица – белого и пушистого, как облако на ножках. Включить музыку из любимого фильма и потанцевать – просто так, сама с собой.

Это было нетипично. В последние годы желания только слабели, опадали как осенняя листва – и вдруг расцвели пышным цветом. Состояние было похоже на голод – только хотелось не еды, а ощущений. Если бы в теле существовал орган вроде желудка, отвечающий за переваривание прикосновений и звуков, то у Марины он бы сейчас жалобно урчал (Марина попыталась представить урчащий мозг и фыркнула).

О причинах гадать не приходилось. Куратор доходчиво объяснил, что с ней сделал подросток. Да она и сама это чувствовала. Отдав часть своих сил и отправившись на реабилитацию, она теперь должна была восстанавливать запасы. Отдыхать. Желать. Ощущать.

Мелких желаний было много, целая россыпь. Больших желаний – всего пара штук. Мысленно измерив их, Марина нашла одно особенное. И очень давнее. Настолько давнее, что его уже почти завалила груда откладываний и сомнений: чем дольше пытаешься на что-то решиться, тем сложнее преодолеть невидимый барьер. Особенно если речь идёт о человеческих связях: стоит такой связи оборваться – и люди отдаляются друг от друга, подхваченные течениями времени и обстоятельств. Ещё недавно вы были не разлей вода, а теперь дрейфуете каждый в свою сторону.

Бывают люди, похожие на тучи, делающие всё мрачнее и напряжённее. Бывают люди, похожие на солнце, согревающие всех вокруг; Наташа была как раз из таких.

Наташа с Мариной одновременно пришли работать в студию – достаточно большую, чтобы платить какую-никакую зарплату, и при этом достаточно маленькую, чтобы нанимать новичков без опыта. Марина только-только получила корочки художника-графика, и портфолио у неё было таким же тощим, как кошелёк: пара разовых подработок да одно участие в выставке. Наташа не могла козырнуть даже профильным образованием: она была экономистом-недоучкой, ушедшей с третьего курса, чтобы посвятить все силы тому делу, которое по-настоящему любила.

Нехватка базы сказывалась: изредка у Наташи проскакивали ошибки, в которые художников тыкают носом ещё на первом курсе. Но эти мелочи меркли на фоне энтузиазма и таланта.

Да, кто-то считает, что талант вообще не важен, что художник – это на 10 % светлая голова и на 90 % чугунный зад. Отдельные любители металлов утверждают даже, что для успеха достаточно стопроцентного чугуна. Может, они и правы. Но если трудолюбие – чугун, то талант – золото, его трудно отыскать и ещё труднее не заметить.

Наташа была и трудолюбивой, и талантливой. Надо нарисовать фон? Запросто – да так, что разглядывать его будет чуть ли не интереснее, чем персонажей. Надо покрасить? Без проблем – и палитра будет наслаждением для глаз. Каждая крохотная деталь у Наташи получалась живой и прямо-таки обаятельной – насколько обаятельными могут быть бутылочка зелья или мухомор.

Бывает и наоборот: диплом художника – вовсе не гарантия профпригодности. Или желания рисовать. Помнится, один Маринин однокурсник умудрялся путать Тинторетто и Тинто Брасса, а другой прямо на выпускном поклялся страшной клятвой, что больше никогда не нарисует ничего сложнее смайлика. Впрочем, даже на смайлики его не хватило – в переписке он обходился скобками.

Марина не считала себя сентиментальной, но сейчас на неё нахлынули воспоминания. Так бывает: перебираешь прошлое, когда не уверен в будущем.

«Столько художников – и ни один не может нормально нарисовать лошадь», – проворчал однажды преподаватель, разбирая их работы. Марина восприняла это как вызов. И стала отмечать в календаре дни футбольных матчей, ведь около стадионов дежурила конная полиция. Ментавры, как их прозвали в народе, не любят попадать в объектив фотоаппарата. А вот если кто хочет просто посмотреть на полицейских лошадей и сделать наброски с натуры – никаких проблем.

Анатомические атласы и видеоролики тоже помогали. Вскоре Марина назубок выучила, где у лошади бабка, а где каштан. Сделала десятки, сотни набросков. Величавые гиганты с большими грустными глазами и шелковистыми гривами начали ей сниться. А потом – и мерещиться наяву: вот облако в форме лошадиной головы, вот заводящийся мотор фыркает как конь…

Для дипломной работы Марина решила проиллюстрировать одну из любимых книг. Герои там часто передвигались верхом – вот он, шанс показать всё, чему научилась!

Один разворот, другой, третий – чем больше Марина рисовала, тем хуже ей становилось. Лошади были анатомически точны и гладко нарисованы. Один недостаток – в них не было жизни (при том что по сюжету они не являлись нежитью).

Со всадниками тоже всё было не слава богу: вот наклон головы точь-в-точь как у гипсового Диониса, вот нахмуренные брови как у гипсового Сократа. Нарисовав по ходу учёбы десятки гипсовых бюстов во всевозможных ракурсах, Марина набила руку – и отбила фантазию.

Очередной черновик. Клик – и нет черновика. Попытка за попыткой отправлялись в корзину. Марина судорожно пыталась нащупать персонажей, поймать ускользающие образы и перенести их на экран. Безуспешно. День за днём тратились впустую. До тех пор, пока не стало ясно: либо она сделает как получается, либо опоздает.

Скрепя сердце, Марина вымучила три десятка разворотов. Защитилась на отлично. И больше никогда не открывала те иллюстрации.

Словом, Марина была противоположностью Наташи. И смотрела на неё как аквалангист на дельфина.

У Наташи были золотистые волосы, её загорелая кожа была покрыта веснушками, а глаза всегда лучились оптимизмом. Даже утром понедельника. Даже в дедлайн. Даже когда она приезжала утром на работу прямиком из аэропорта, после бессонной ночи перелёта. Едва она входила в комнату, там становилось светлее.

Иногда Марину это почти удивляло – особенно когда она ковыряла какую-нибудь скучную задачу или вспоминала тех однокурсников, которые разочаровались в профессии ещё до того, как в неё погрузиться.

Но чаще это радовало. Подзаряжало. Напоминало, что всё не зря.

Наташу заметила не только Марина. Когда освободилось место уровнем повыше, было очевидно, кому его отдать. И ни один сотрудник, даже из проработавших гораздо дольше, не возмутился и не удивился.

Отношение к Наташе не поменялось и тогда, когда год спустя она объявила об уходе в другое место – для неё это была ещё одна ступенька наверх. Сотрудники устроили ей небывалую «отвальную», больше похожую на пышный праздник, пусть и слегка грустный.

Какое-то время Марина собиралась написать Наташе, поздравить с Днём рожденья, спросить, как дела на новом месте. Но вскоре сама сменила работу, потом был аврал, потом личные проблемы, потом поиск подработок, потом состыковка основной работы и побочных заказов… Когда Марина спохватилась, оказалось, что прошло уже несколько лет. И странно было бы всплывать этаким приветом из прошлого.

Однако сейчас Марину было странностями не напугать: они напрыгивали на неё постоянно, одна другой страньше. Марина решилась.

Найти Наташины соцсети было просто. Написать ей личное сообщение – посложнее. Нажать кнопку «Отправить» – ещё сложнее. Но в худшем случае Наташа просто не ответит, а в лучшем…

Неопределённость похожа на невесомость: зависаешь в ней, ни там ни тут, между хорошим и плохим. И всё же быть между гораздо лучше, чем не быть вовсе.

Глава 10. Два лица

Так долго решаться – и так быстро получить результат. В подобных случаях первым возникает маленькое удивление, и лишь через секунду-другую его догоняет большая радость.

Наташа откликнулась тем же вечером. Причём откликнулась не односложным «Привет. Нормально», а целым залпом сообщений: рассказами, вопросами, охапкой смайликов.

Переписка получилась оживлённой, но недолгой – Наташа предложила созвониться.

Как будто и не было всех этих лет. Тишине не выпало ни единого шанса вклиниться неловкой паузой: Марина с Наташей обменивались новостями, охали-ахали, смеялись.

А ведь они не были подругами – коллеги-приятельницы, не более. Однако среди многочисленных талантов Наташи была и способность искренне любить людей. Общаясь с ней, вы чувствовали, что вам рады. И согревались её теплом. Даже менеджер Кира – вечно занятая, вечно раздражительная, про неё говорили, что она никого не любит, в том числе саму себя, – в присутствии Наташи смягчалась, в её хриплом голосе появлялось что-то вроде неуклюжей, неумелой материнской нежности.

– А кстати, у нас в эти выходные пикник! Хочешь с нами? – предложила Наташа так же легко, как полчаса назад предложила созвониться.

Вот теперь Марина запнулась.

– Но это же пикник вашей компании… И я никого там не знаю.

– Знаешь-знаешь! И не только меня, – Наташа рассмеялась. – Помнишь Валерку? А Костю?

Всё-таки мир очень тесен. Кажется, убеги на край света, залезь в непроходимые джунгли и прошепчи себе под нос: «Есть тут кто-нибудь работавший в фирме N?», как тут же с ближайшей лианы тебе помашут рукой и скажут: «Ну, я есть. А что?»

Валерку и Костю Марина помнила: с одним они вместе работали, с другим пересекались по делам. Ещё пара имён была знакома заочно: Марина не видела этих специалистов, зато видела их работы.

Итак, провести выходной, общаясь с людьми. Большим количеством людей. Среди которых почти не было знакомых. Ещё недавно Марина бы десять раз подумала, потом ещё пару раз подумала, а потом, скорее всего, отказалась. Сейчас она почти без промедления ответила: «Когда и где встречаемся?»

Рыжие ведьмы, зелёные ведьмы, розовые ведьмы (у последних волосы были точь-в-точь как сладкая вата)… И все эти разноцветные чародейки постоянно воевали и иногда дружили с какими-то то ли колдунами, то ли демонами, тоже пёстрыми, но уже в хэллоуиновской цветовой гамме. В сюжет Марина не вникала, а вот лица персонажей врезались ей в память крепче, чем базовый набор кистей: то в блоговой ленте, то в сериальных новостях мелькали мемы и кадры с ними. Всё чаще и чаще.

В том, что этот мультсериал популярен, Марина окончательно убедилась, заметив на рюкзаке одной коллеги значок с главным колдуном-демоном.

Когда что-то лезет изо всех щелей, есть два варианта: либо заинтересуешься, либо начнёшь избегать. Марина пока шла вторым путём; она вообще за этот год не посмотрела ни одного нового сериала и почти ни одного нового фильма – проще было пересмотреть что-нибудь старое доброе, чем погружаться в незнакомое, непредсказуемое и пока не полюбившееся. Но сейчас первый путь стал неожиданно заманчивым. Интригующим. Обещающим новые впечатления.

Марина снова почувствовала вкус к чтению книг – пускай и не высокоинтеллектуальных, которые можно с учёным видом знатока обсудить на ивенте в галерее, а лёгких и развлекательных, не нагружавших мозг, а расслаблявших его. И даривших незатейливый, но такой нужный сейчас позитив. Теперь Марина готова была решиться на что-то побольше – на целый сериал.

Пикник с Наташей был назначен на субботу – до него ещё оставалась пара дней. Работа шла штатно. Сны отсутствовали по-прежнему. Вечера были свободны. Для начала можно было глянуть хотя бы одну серию похождений мультяшных ведьм – даже если не понравится, хотя бы станет понятнее, в чём там суть и что значат мемы.

Когда за окном стемнело и из форточки наконец повеяло не зноем, а прохладой, Марина налила в любимую кружку лимонад, уселась поудобнее и запустила видеоплеер.

Идеи презирают этикет. Им не скажешь: «Я принимаю визиты в малой гостиной своего дворца по вторникам и средам с полудня до файф-о-клок». Нет, они распахивают дверь с ноги и вваливаются к вам в любое время дня и ночи, когда им того захочется. Вы собирались искупаться в ванне или подремать под яблоней? Идеям плевать. И нечего верещать: «Я же не одет! У меня даже карандаша под рукой нет, записать нечем!» Будете слишком много выпендриваться – идеи обидятся и перестанут приходить. И это гораздо страшнее.

Марина выскочила из ванной в клубах пара и в бисере капель воды, блестевших на её коже. Через полтора часа надо было доехать до места встречи, а сперва ещё позавтракать и собраться. Но приготовление завтрака было мысленно послано к чёрту, ведь именно сейчас нагрянула мини-эврика – не научное открытие, а всего лишь забавная идея рисунка про ведьм и колдунов. Однако пальцы прямо-таки зудели от нетерпения: скорее схватить планшет и зарисовать, пока идея не померкла или до неё не додумался кто-нибудь другой!

Вдохновения было столько, будто Муза Хлоя прилетела через полмира и, невидимая, принялась играть на арфе над Марининым ухом: треньк, треньк, брлым. За прошедшие дни Марина нарисовала уже десяток фанатских картинок и мини-комиксов. Небрежных, чёрно-белых – просто чтобы передать мысль и эмоцию. Визуализировать шутки. Она из принципа решила тратить на каждый такой рисунок не больше получаса – и если поначалу это было трудно, рука так и тянулась стереть кривоватые линии, перерисовать всё заново, то чем дальше, тем легче и быстрее шло дело. Удивительный опыт – почувствовать свободу от самой себя, от нудящего в ухо и вечно всем недовольного внутреннего критика.

В тот день, когда Марина решила на пробу посмотреть один эпизод мультсериала про разноцветных ведьм, она спохватилась глубоко за полночь, когда залпом проглотила почти весь первый сезон. Она бы смотрела и дальше, но этого «дальше» пока не существовало: сезон был не закончен, эпизоды выходили раз в неделю, и до финала оставалось ещё четыре эпизода – почти месяц.

В кои-то веки Марина пришла в активный и развивающийся фандом – сообщество фанатов. По тегам мультсериала на неё вывалились сотни, тысячи записей – с восторгами, теориями, спорами, рисунками, рассказами и прочим творчеством.

Когда ты находишь что-то интересное – это хорошо. Когда вместе с тобой что-то интересное находит множество людей – это вообще отлично: вы общаетесь, подзаряжаете друг друга, вместе придумываете новые идеи. Гораздо веселее, чем грызть интересное тихо сам с собою, одиноко сидя в тёмном углу.

Сначала Марина просто читала чужие идеи. Затем ей захотелось поставить лайки тем идеям и рисункам, которые ей понравились. Затем ей захотелось высказаться самой, принять участие в оживлённом общении.

Но эти хотения врезались в ограничения: Маринин микроблог читали в том числе коллеги и другие знакомые, перед которыми она была не готова расписаться в любви к подростковым мультсериалам.

Самой связывать себе руки и вставлять кляп в рот паршиво. Ты и узник, и тюремщик и злишься на обе ипостаси одновременно: на одну – за свободолюбие и попытки вырваться, на другую – за страх и запреты.

Сны без снов спокойствия не добавляли – никакого вам «утро вечера мудренее». Одно сплошное «и хочется, и колется».

Но после утренней чашки чая забрезжило решение – такое простое, такое очевидное. Марина с трудом дождалась обеденного времени и бросилась регистрировать себе новый, никак не связанный с её реальной жизнью микроблог.