Отражение сна Лялина Юлия
– Да? А как же? – его голос стал тихим, как шелест. Или как шипение. – Может быть, так?
Лицо пришло в движение. Щёки таяли, истончались, обвисали. Нос и скулы заострялись. Кожу прорезали морщины. В тёмные волосы вплеталось серебро, всё больше и больше, до тех пор пока голова не стала полностью седой. Но сходство с Мариной всё ещё сохранялось – она глядела в лицо своей старости. Словно со стороны смотрела на то, как её жизнь ускорилась в сотни раз – и вот-вот оборвётся.
Марина судорожно вдохнула. Подросток это заметил. Его (его ли?) губы сжались в тонкую полоску:
– А может, так?
Старуха стала превращаться в старика. Медленнее, труднее. На лице старика появилась испарина. Однако он не остановился:
– Или вот так?
Ему было тяжело. Это становилось всё заметнее: дыхание охрипло, руки подрагивали, черты снова начали подёргиваться. Но он упрямо продолжал.
Сгорбленный старик выпрямлялся, вытягивался. Плечи расправлялись. Волосы снова делались тёмными и густыми. Кожа становилась гладкой. И смертельно бледной. На это больно было смотреть.
– Прекрати! Зачем ты?.. – Марина не понимала его. Почему он стал похож на неё? Почему он сейчас мучил сам себя, только бы не оставаться похожим?
– Так? – он смотрел ей в глаза не с издёвкой, не со злостью – с почти отчаянным вопросом.
Да, теперь он выглядел как раньше. Угловатый, сухощавый – но с широкими плечами, крупными кистями и ступнями. Тёмные брови и ресницы, на его бледной коже казавшиеся чёрными. Волнистые волосы – не длинные, однако если бы он не откидывал их со лба, они закрывали бы ему глаза. Всё-таки скорее не старшеклассник, а младшекурсник – или его взрослило выражение лица: такая усталая тоска чаще встречается в старости, чем в юности.
– Что с тобой? – Марина не понимала его. Но хотела понять.
– Мы во сне, забыла? – огрызнулся он.
Он почти всегда был колючим как ёж. Или как человек, которому всё время больно.
Марина вздохнула и замолчала, не решаясь его больше расспрашивать, чтобы не сделать хуже.
Угрюмый подросток тоже молчал. Тишина постепенно становилась неловкой; ещё чуть-чуть – и она станет гнетущей.
– …ладно, это я забыл, – он с силой провёл ладонью по лицу. – Извини.
– Что забыл? – Марина ухватилась за ниточку.
– Всё, – в его глазах темнела бездна. – Кем был, где жил. Как выглядел.
– То есть это не твоя внешность? – представить такое было ещё сложнее, чем поверить.
– Может быть, и моя, – он пожал плечами, отвёл взгляд. – Я ощущаю себя как-то так и стараюсь не меняться.
Значит, его похожесть на неё была случайной – едва ли он это контролировал, едва ли даже осознавал.
– А то, как тебя звали? – Марина где-то читала или слышала, что имя – самое важное, что нужно помнить: в нём судьба человека, вся его суть.
– Хочешь звать меня? – подросток усмехнулся, однако за этой усмешкой была пустота.
– Хочу! – Марина не сдавалась.
– Тогда зови как хочешь! – раздражение снова разгорелось. Но к нему примешивалось что-то ещё, что-то совсем другое… надежда?
– Ты не помнишь своё имя? – на всякий случай стоило уточнить. Хотя ответ и так был очевиден.
Подросток только скрестил руки на груди и покачал головой. Его лицо застыло как маска.
Марина была не сильна в придумывании имён. Одна приятельница до сих пор подшучивала над тем, что её угораздило назвать свою морскую свинку Пелагеей: мол, совсем свинка на Пелагею не похожа, она Нюша или Буба, очевидно же. Когда Марина ещё рисовала комиксы по собственным сюжетам, имена для персонажей она выбирала в последнюю очередь, после биографии, профессии, внешности. И уж тем более она никогда не давала имена живым людям. Но вот человек, который потерял своё имя и стоит перед ней весь напряжённый, ощетинившийся… ждущий.
Он не был похож ни на кого из её знакомых. Да и хорошая ли это идея – называть его в честь другого человека? Как будто крадя чужое имя.
Марина не знала даже, из какой он страны. И не могла предположить, ведь во сне все языки звучали для неё одинаково. Может, подросток живёт на другом конце мира, и имена её соотечественников для него чужды.
Конечно, можно взять что-то нейтральное. Но это не даст ему того, что он хочет. Будет пустой формальностью, как открытка с напечатанным текстом, в которую даритель ничего не дописал от себя.
Тогда можно пойти другим путём: не примеривать его к именам, а придумать имя, которое будет похоже на него. Выразит его, станет его частью.
Какой он? Появляющийся из ниоткуда и исчезающий в никуда. Заблудший. Неясный. Опасный по мнению Куратора – но ей он помогал. Чтобы она в ответ помогла ему. Контрастный: тёмные волосы и одежда, бледная кожа. Вспыльчивый характер, холодные руки. Шелестящий голос – как песок в песочных часах или как ветер, запутавшийся в кронах деревьев. Как собрать это всё в несколько букв, как превратить в звучание?..
Вариант за вариантом – и всё не то. Не его.
Губы Марины беззвучно шевельнулись. А затем пришёл звук – полувыдохом-полушёпотом с губ сорвалось одно слово:
– Ошь.
– Что ты сказала? – подросток подался вперёд.
– Ну, это имя такое, – смущение накатило жаркой волной. – Ошь.
Подросток повторил услышанное имя, попробовал на вкус. Прислушался к ощущениям. Принял решение:
– Пойдёт, – кивнул с деланным безразличием.
Но что-то в нём вновь поменялось. Только на сей раз было не ясно, что.
– А теперь помоги мне наконец, – быстро добавил он.
Всё-таки его наглость не знала границ. Получив одно, он сразу потребовал – опять потребовал, не попросил – другое. Как будто хотел урвать побольше, раз уж представился шанс. Как будто боялся не успеть.
Марина недолюбливала ситуации типа «Дай ему палец – а он всю руку откусит». Лишь в последние годы она научилась отбривать заказчиков, которые хотели сверх договора «ещё правочку, ещё эскизик, а можно такое же, только с перламутровыми пуговицами?», а раньше, стиснув зубы, делала что попросят – нельзя же подвести людей. Не сразу до неё дошло, что она их не подводит, а подвозит – на своей шее.
Однако Ошь не был заказчиком, ловившим халяву. В мире снов ему грозила реальная опасность. Поэтому Марина насторожилась, но не оттолкнула его:
– Чего ты хочешь?
– Помоги мне выбраться отсюда! – выпалил он. Его тёмные глаза лихорадочно блестели, контуры тела на секунду дрогнули.
Для него мир снов был не свободой, а тюрьмой. Если Марина правильно поняла Куратора, у Оша практически не было шансов найти путь назад, проснуться от бесконечного сна. Но как она могла ему помочь?..
Заметив её растерянность, он шагнул к ней, приблизился вплотную. Марина вздрогнула, когда почувствовала прикосновение его руки к своей. Он тут же отдёрнул руку. Однако смотрел так, словно хотел, наоборот, схватить и не отпускать. Не потерять. Как утопающий хватается за соломинку.
– Почему не сказал, что ты заблудший? – пробормотала Марина первое, что пришло в голову.
– Что я кто?.. – вот теперь растерялась не только она, но и он.
С опозданием Марина спохватилась, что Ошу неоткуда знать, как сноходцы зовут таких как он. И как относятся к таким как он. Впрочем, об отношении он как раз мог иметь представление…
– Заблудшие – те, кто погрузился в мир снов слишком глубоко и не может найти дорогу назад. Так их у нас называют. Слушай, я сама про заблудших узнала всего неделю назад, да и то из-за тебя. Я совсем новичок, почему ты просишь помощи у меня? – этот вопрос был гораздо логичнее предыдущего.
– Именно потому что ты новенькая. Остальных просить без толку, – голос Оша пропитала горечь.
– А ты просил? – недоверчиво уточнила Марина.
– Просил. Никто не согласился. Одна вообще чуть голову мне не снесла! – Ошь начал отвечать сдержанно, но под конец сорвался.
– Они… они боятся, – Марина сама не понимала, почему пытается оправдать сноходцев.
– Что я стану кошмаром и нападу на них? – кажется, он пытался едко пошутить, но шутка не удалась – она была слишком близка к правде. И похоже, они оба это заметили.
– Получается, ты знаешь?..
– Я чувствую, – его голос стал совсем тихим. – Что меняюсь, что могу измениться ещё сильнее.
Снова повисла тишина. Впрочем, ненадолго:
– Хочешь, я научу тебя находить здесь людей, в чьих снах ты уже бывала раньше? – требования сменились подкупом.
Марина вспомнила авиатора с его ярким и детальным сном про парк неподалёку от её дома – этот человек, видимо, жил в её районе. Он мог тоже быть сноходцем – или стать им. Тогда ей было бы к кому пойти после столкновений с кошмарами наяву, было бы с кем посоветоваться…
Однако Куратор предупреждал, что заблудшие опасны. И явно не одобрил бы сделку с одним из них.
Марина научилась сдерживать любопытство и необдуманные порывы. Но не научилась сдерживать жалость. Ошь выглядел таким отчаявшимся и одиноким, что захотелось обнять его, утешающе погладить, скользнуть рукой в тёмные пряди…
В прошлый раз, когда она подпустила его слишком близко, он выпил её силу. Марина не забыла те холод и темноту. Она позволила ему это, но не представляла, чем это окажется.
– И кстати, ты всё ещё у меня в долгу, – Ошь не вытерпел, попытался прекратить её колебания и склонить на свою сторону силой.
– Вовсе нет, – чаша весов качнулась, но не в ту сторону. – Ты и моя коллега спасли меня; я спасла тебя. Мы квиты.
Он неверяще уставился на неё. Такого он не ждал. И не хотел.
Марина напряглась. Что он сделает теперь?
Секунда растянулась до бесконечности. Между двумя ударами сердца пронеслась целая жизнь.
– Квиты, – еле слышным эхом откликнулся Ошь.
Марина думала, он будет спорить, уговаривать, снова вспылит или схватит её за руку… Нет. Он не сделал ничего из этого – молча и неподвижно стоял на месте. И выцветал. Растворялся в пространстве. Уходил.
– Эй, подожди, я… – Марина хотела сказать ему что-то ещё, сама не зная что, потянулась к нему. Её пальцы схватили пустоту.
Глава 13. Один за одним
На душе скребли кошки, на рисунках мяукали котята. А ещё на рисунках пели волшебные птицы, сияла магия дружбы и даже злые колдуны заключали перемирие с добрыми ведьмами.
Марина долго сомневалась, стоит ли выкладывать в своём блоге слащавые рисунки по довольно-таки циничному и стёбному мультсериалу. Сомневалась до тех пор, пока не вспомнила, зачем их рисует и зачем завела блог – ради собственного удовольствия, а не ради лайков, подписчиков и стопроцентного копирования каноничных образов.
Как и ожидалось, кто-то из комментаторов указал ей на искажение канона. А вот что стало неожиданностью, так это популярность рисунков: счётчик лайков крутился быстрее, чем когда-либо. Видимо, в нынешние времена многим хотелось чего-то светлого и сладкого, а не тёмного и острого, пускай даже второе было ближе к истине.
В жизни Марины стало больше рисования: к работе прибавилось хобби. При этом усталости от рисования стало меньше. Когда делаешь дело не потому что надо, а потому что хочется, это заряжает энергией. Даже если разницы между двумя делами почти нет.
С физической энергией всё было хуже, чем с моральной, в духе «только что проснулась, а уже устала». Марина поднималась с кровати вся разбитая, с туманом в голове и болью в мышцах. Постельное бельё сминалось не больше, чем обычно, – значит, Марина не ворочалась ночь напролёт, повторяя наяву движения из тренировок во сне. Но тренировки были слишком реалистичными, и её тело начинало верить, что они происходили на самом деле.
«Ты занимаешься какой-нибудь физической активностью?» – спросил Алекс-«богатырь» ещё на первом занятии. Марина кивнула – мол, конечно, занимается. Уточнять, что вся её физическая активность заключается в прогулках да в короткой разминке для спины и плеч (иначе те давно отвалились бы из-за сидячего образа жизни), не стала. Похоже, обманула сама себя.
Она внимательно посмотрела на свои руки – слабые. Слишком слабые. В школе она едва подтягивалась один раз; сейчас, наверное, и того не сможет. Ну и какой тогда из неё боец?
Марине не нравилось оружие. Ещё меньше ей нравилась перспектива вступать в бой и кого-то ранить. Убивать. Даже если этот «кто-то» – кошмар. Но если она не научится атаковать, то не научится и защищаться. Защищать. Что ж, пусть ей никогда не стать Алексом – она всё-таки постарается приблизиться к их уровню настолько, насколько это возможно.
Город менялся. Сначала везде появились новые оградки – нелепые, толстым слоем покрашенные жёлтой и зелёной краской, сквозь которую быстро проступила ржавчина. Тогда рабочие покрасили оградки ещё раз. И ещё. А потом заменили на более качественные и менее аляповатые.
Вслед за оградками перемены коснулись детских площадок – там появились новые комплексы из горок, лазалок, качелей. Ярких и симпатичных.
Изменилось покрытие детских зон – вместо асфальта или земли там стали класть что-то вроде ковра из резиновой крошки; он не был мягким, но был слегка пружинящим – по такому не скользко бегать, и на таком менее опасно падать.
Последним изменением, внесённым буквально пару лет назад, стали спортплощадки. Тоже с резиновым покрытием, а ещё с новенькими тренажёрами – простыми, но надёжными. Сначала спортплощадки стояли пустыми: люди проходили мимо, изредка косились на них или вовсе не замечали. Пустовала и спортплощадка около Марининого дома. Но однажды кто-то решился и стал там заниматься. Глядя на него, решились и другие, теперь спортплощадка редко пустовала; однажды даже в середине рабочего дня какой-то мужчина в деловом костюме небрежно бросил пиджак на лавку и принялся подтягиваться на турнике.
Спорт «для себя» перестал казаться блажью или странностью: всё больше людей играли в настольный теннис на уличных столах, упражнялись на спортплощадках, бегали в парках. Бегунов не останавливали ни дождь, ни снег, ни холода – зимой они просто одевались теплее и снова выходили на пробежку.
Но в ближайшее время не было нужды превозмогать непогоду: на дворе стояло лето. Марина твёрдо пообещала себе купить гантели и скакалку – и освоить-таки тренажёры.
Покупка инвентаря – первый шаг на пути к цели. Самый простой. Следующий шаг – начать использовать инвентарь по назначению, и вот тут всё становится сложнее.
На работе был сезон отпусков – но Марины он не касался. Она разделила свой отпуск на два кусочка, первый уже отгуляла недавно, а до второго оставалось ещё полтора месяца. Настала во всех смыслах горячая пора: на улице была жара, а на работе – запарка. После подъёма с постели Марина сразу бросалась к компьютеру; днём с трудом выкраивала время на обед. Планы на полноценные – хотя бы получасовые! – тренировки лопнули с треском.
Впрочем, у неё оставались вечера. Идея физических нагрузок после целого дня умственного труда, вдобавок за несколько часов до сна, казалась сомнительной. Но оказалась удачной. В движениях пока не появилась сила – зато появилась энергичность. А что касалось возможных проблем со сном, то Марина начинала зевать сразу после окончания очередной тренировки; затем, после душа, она хотела лишь поскорее добраться до постели, упасть на прохладные простыни, укрыться пустым пододеяльником и расслабиться, ощущая приятную, слегка гудящую тяжесть в разогретом теле.
Говорят, спорт тонизирует; Марину он, наоборот, усыплял.
Была у Марины и другая неугасающая цель – найти запавшего ей в память мужчину, возившегося во сне с красным самолётом. Его имени она не знала, поэтому решила пока звать Авиатором.
Яна, Алексы, Хлоя, даже Ошь поддерживали её в мире снов, грех было жаловаться. Но стоило проснуться – и они оказывались бесконечно далеко. Марина мечтала найти человека, который поймёт её – и при этом будет рядом.
Что она знала об Авиаторе? Что он, похоже, увлекался авиацией. Что он видел во сне парк, находившийся неподалёку от её дома. Что его сон был очень ярким, детальным, прочным – Марине еле-еле удалось оттуда сбежать. Ещё примерную внешность; но случаи с меняющимся Ошем и с неудачными портретами сноходцев показали ей, что со внешностью во сне не всё так просто.
И всё же Марина набросала по памяти несколько скетчей: лицо Авиатора, Авиатор в полный рост, его самолёт. Портреты Авиатора ей ничего не давали, а вот «портрет» самолёта мог стать зацепкой. Марина вбила в поисковик запрос «маленький одноместный красный самолёт поплавки» – и тут же утонула в море названий и ссылок. Оказалось, бывают поплавковые гидросамолёты и бывают летающие лодки – и это не одно и то же; причём и те, и другие могут быть амфибиями. А могут и не быть. Бывают даже самолёты на лыжных шасси! Но это уже не для катания по волнам как на водных лыжах, а для посадки на снег.
После усердного изучения статей, схем и фотографий Марина смогла определить, с чем столкнулась во сне: это был гидросамолёт-моноплан (и точно не амфибия) периода между Первой и Второй мировыми войнами. Почти наверняка спортивный или разведывательный, а не истребитель или бомбардировщик: всё-таки он был одноместным и вроде не вооружённым. Точнее сказать не получалось.
Что это ей дало? Да ничего. Марина протяжно вздохнула, уронила голову на сложенные руки, замерла так, полусидя-полулёжа за столом. Интернет ей в поисках не поможет. Тогда она пойдёт искать сама – вот завтра и сделает это, благо как раз выходной. Снова придёт в парк и исходит все дорожки около реки – вдруг на этот раз повезёт?..
Утро было добрым: тёплым, ясным, свободным. Марина явно встала с той ноги. Настроение было таким хорошим, что она мурлыкала песню себе под нос. Всё, за что она бралась, получалось наилучшим образом: желтки в яичнице-глазунье не повредились, были идеальными ярко-жёлтыми полусферами; сарафан из капризной ткани отгладился без малейшей складочки; клетка Пелагеи после чистки выглядела как новая, да и сама Пелагея не засела в дальнем углу с видом гордым и независимым, а добродушно подошла приласкаться.
Марина будто сжевала целую горсть четырёхлистных клеверов и пятилистных цветков сирени. Сегодня был её день, и она спешила проверить, на что ещё способна её удача. Пора было идти на поиски Авиатора.
После столкновения с красноглазой женщиной парки уже не казались таким мирным местом, как раньше. Однако сегодня Марина не боялась ничего. На душе было так легко, что, казалось, подпрыгни как следует – и взлетишь.
Уже открывая дверь квартиры, Марина мельком глянула на свои ноги и увидела, что стоит босяком. Надо же. Хорошо, что вовремя заметила! Вернулась к выстроившейся под вешалками обуви, надела босоножки, поправила на одной из них ремешок. Ну вот, теперь полностью готова.
Дробь шагов застучала по лестнице: Марина жила всего-то на пятом этаже и не видела смысла вызывать лифт. По крайней мере, для спуска.
Раз пролёт, два пролёт, три пролёт… Весёлая припрыжка сменилась осторожной поступью. Марина давно должна была дойти до подъезда или хотя бы до почтовых ящиков, висевших на стене между первым и вторым этажами. Но лестница всё никак не заканчивалась. Бросив беглый взгляд на ближайшую дверь, Марина с удивлением увидела трёхзначный номер. Хотя её собственная квартира была двадцать седьмой. Неужели она что-то перепутала и вместо того чтобы спускаться, на самом деле поднималась? Или случайно зашла в чужой подъезд? Марина пожала плечами и пошла вызывать лифт – так будет надёжнее.
Створки лифта сразу открылись – как будто только её и ждали. Марина уверенно ткнула кнопку с надписью «В парк». Лифт послушно поехал вниз. И всё бы было хорошо, если бы у него не начал проваливаться пол. Сначала отвалилась одна доска – та, что у самых дверей. Марина недовольно отступила в центр кабины. Но доска под ней тоже запульсировала, зашаталась, как больной зуб. Ладно, Марина отошла к дальней стене. Теперь осталась лишь треть пола; если и последняя доска отвалится, придётся враскоряку вставать на узенькие бортики, соединявшие пол и стены.
Внизу была темнота лифтовой шахты. Густая, холодная. Она начала заползать в кабину, как дым. Лампа лифта светила всё тусклее. Нажатая кнопка светилась уже не белым, а оранжевым, потом цвет перетёк в розовый, потом…
Откуда-то издалека послышался шелест листьев.
«Так не должно быть», – вспыхнуло осознание. Но как освободиться, как спастись? Марина не знала. Не помнила. Она изо всех сил зажмурилась, шёпотом прося сама не зная кого: «Я хочу выбраться, пожалуйста, пусть я выберусь отсюда!»
…Марина резко села в кровати, распахнув глаза и тяжело дыша. Сердце стучало как бешеное. Уф-ф, приснится же такое… Какое «такое», она не помнила: дурной сон утекал сквозь пальцы как сухой песок. Чёрный песок.
Погода была под стать настроению: на горизонте хмурились тучи, природа настороженно замерла, гадая, разразится гроза или пройдёт стороной. Но прогноз успокаивающе обещал, что в ближайшие часы осадков не ожидается. С подозрением поглядывая в окно на тучи, Марина засобиралась в парк – скорее, пока не полил дождь.
Всё валилось из рук: каша подгорела – как будто Марина её не варила, а жарила; любимые джинсы куда-то подевались; Пелагея едва не сбежала, когда Марина посадила её в переноску, чтобы освободить и почистить клетку.
Ну что ж, быть может, все эти мелкие неудачи – авансовая плата за ждущую где-то впереди большую удачу, жизнь ведь полосатая. Очень хотелось в это верить.
На всякий случай Марина прихватила с собой зонт и вместо босоножек, поколебавшись, надела кроссовки. Всё взяла, ничего не забыла? Ничего.
Спускаться по лестнице отчего-то не хотелось. Удивившись своему внезапному приступу лени, Марина вызвала лифт.
Лифта не было долго – как будто он ехал к ней с сотого этажа, а не максимум с первого или девятого. Марина глянула на табло – да нет, между ними остался всего один этаж, сейчас кабина приедет.
С противным писком двери открылись. Новый лифт был гораздо технологичнее старого – и гораздо чаще ломался. Ещё он был унылого серого цвета и иногда подтормаживал с открытием дверей. Впрочем, имелись у него и плюсы: в нём были и музыка, и вентилятор, и большое зеркало. Зайдя в кабину и нажав кнопку первого этажа, Марина оглядела своё отражение. Ну, вроде всё в порядке – только на левой босоножке ремешок сполз.
Мелодия на этот раз выпала незнакомая – не что-нибудь вестерновое, шпионское или техно, а одинокая скрипка, она смеялась и приближалась.
Как обычно, послушать композицию дальше вступления не удалось: с пятого этажа на первый путь короткий. Но даже едва начавшись и резко оборвавшись, мелодия продолжала звучать в голове. Надо будет позже погуглить её, пожалуй.
Выходя из лифта, Марина наступила на развязавшийся шнурок кроссовка и едва не упала. Да что ж за день-то сегодня такой?!. Отойдя к стене, она присела на корточки, чтобы привести обувь в порядок. И не заметила, как из тени вытекло что-то похожее на струйку нефти, чёрное, блестящее. Сначала текло медленно, осторожно – а затем всё быстрее и быстрее. Остановилось около Марины, поднялось, раскрыло красную пасть с загнутыми иглами зубов – змея, готовая к прыжку.
Над головой что-то зашелестело; Марина отвела взгляд от шнурков и заметила угрозу. Змея молниеносно атаковала – но Марина среагировала ещё быстрее, хоть и сама не поняла, как. Вот она сидит на корточках – а вот уже одним невероятным прыжком влетает в закрывающиеся двери лифта.
Тихий металлический лязг – двери закрылись. Змея осталась там, снаружи. Марина была внутри, в безопасности. Ткнула кнопку своего этажа и обессиленно привалилась к стене. Лифт поехал вниз.
Снова заиграла скрипка – ещё ближе, ещё насмешливее. Музыка доносилась со всех сторон одновременно – как будто невидимый скрипач кружил в шахте вокруг кабины лифта.
Двери лязгнули снова. Их кто-то попытался развести в стороны, но не сумел. Однако этот кто-то был упорным: кабину тряхнуло, двери жалобно заскрежетали, между ними появилась щель, сквозь которую стали видны длинные чёрные когти. Три пары чёрных когтистых лап.
Лифт остановился. Застрял между этажами. Теперь ничто не могло помешать неведомой твари.
Рот Марины уродливо распахнулся – до боли в челюстях, до вздувшихся жил на шее. Однако из её рта не донеслось ни звука. Она хотела кричать, но не могла.
Надо сбежать, надо оказаться где угодно, только не здесь!..
…Марина застонала, схватившись рукой за лоб. Вот только головной боли ей не хватало с утра пораньше, да ещё в выходной, да ещё перед запланированной прогулкой. Села в кровати, щурясь посмотрела в окно. Пасмурно. Жарко, душно, ни ветерка. Пожалуй, прогулку лучше отложить до вечера или перенести на завтра: сейчас идти куда-либо не хотелось, да и не особо моглось. При одной лишь мысли о том, чтобы выйти из квартиры, головная боль усиливалась, пульсирующе стучала в висках. И почему-то накатывала тревога.
Что ж, ленивые выходные не менее важны, чем активные. Ничего срочного в планах не было. Можно было спокойно отдохнуть: если она о себе не позаботится, то кто тогда это сделает?
В морозилке было припасено ведёрко мороженого, на нижней полке холодильника – лимонад и сок. М-м-м, апельсиновый сок, да, сейчас бы чего-нибудь холодного и кисловатого… Но сперва Марина собиралась освежиться в душе.
На кухне громко бубнил телевизор.
– Уже встала, Мариш?
Так и есть, бабушка проснулась раньше и опять села смотреть свои сериалы.
– Да, ба, – откликнулась Марина. – С добрым утром.
– Тогда иди завтракать, я оладушков пожарила, – старческий голос звучал дребезжаще, почти терялся среди голосов телеактёров. Но был таким тёплым, таким родным…
Марина, улыбнувшись, пошла на кухню.
Замершая природа пришла в движение. На деревья налетел порыв ветра, ожесточённый, отчаянный. Он сгибал их кроны, они жалобно шелестели листьями.
Марина занесла ногу над порогом комнаты. Ногу лизнул сквозняк – слабая тень того ветра, который бушевал за окном. Мельчайшая его часть, попавшая в квартиру через форточку. Но этого прохладного прикосновения хватило, чтобы Марина вспомнила: в квартире нет телевизора. И бабушки тоже давно уже нет.
Голоса телеактёров оборвались – как будто телевизор пропал. Или его выключили.
– Мариш, ты идёшь? – голос бабушки теперь звучал громче. Нетерпеливее. – Оладушки стынут.
Несколько секунд назад Марина предвкушала, как войдёт на залитую солнцем кухню, чмокнет бабушку в седую макушку, с наслаждением втянет носом запах еды, может, даже не утерпит и схватит один оладушек – румяный, горячий! – прямо так, прямо руками, а бабушка притворно заворчит, мол, иди сначала умойся, и чайник будет так уютно свистеть на плите, обещая вкусный чай с листиками малины и смородины, которые бабушка собирала каждое лето…
Сейчас кухня стала самым страшным местом на земле. Марина скорее бы сломала себе ногу, чем шагнула туда.
– Мариш… – голос позвал её в третий раз.
Но он уже не был похож на бабушкин. Ведь Марина вспомнила, что бабушки нет.
Манящая сила этого голоса ослабла, Марина больше не подчинялась ему. Однако и убежать от него не могла. Замерла на месте. Остолбенела.
«Проснись, проснись!..» – донёсся шелест листьев. Это что, её внутренний голос?
«Просыпайся, дурёха!» – нет, вряд ли: так она себя не называла. Зато так её называл кое-кто другой.
Неужели всё это… сон?
Марину едва не опрокинуло потоком воспоминаний. Как будто в её голове прорвало плотину. Он вспомнила сноходцев, вспомнила чудовищ, вспомнила всю цепочку снов про свой выходной – цепочку, которая до сих пор не порвалась. Цепочку, которая до сих пор приковывала её к кошмару.
Марина постаралась проснуться. Не смогла. Очень-очень постаралась проснуться. Снова не смогла.
Такое уже бывало – когда Авиатор смотрел ей в глаза, не отпуская. Но там были его сон, его власть. А Марина сейчас была в своём сне. В своём ли? Во сне ли?..
На кухне скрипнула табуретка. Послышались шаркающие шаги.
Медлить больше было нельзя, Марина на цыпочках побежала к окну – туда, откуда доносился шелестящий голос, туда, где был выход из квартиры.
Окно было так близко – рукой подать. Окно было так далеко – Марина бежала к нему, и бежала, и бежала, но никак не могла добежать.
А шаркающие шаги были уже рядом с комнатой.
Марина перестала бежать – она прыгнула. И приземлилась на подоконник.
Что теперь? Лезть в форточку, как она делала в другом кошмарном сне? Но точно ли она сейчас спит? Что если кошмар пришёл к ней наяву?
Форточка была едва приоткрыта. Марина распахнула её настежь.
В форточку влетел порыв ветра – слишком холодный для лета, слишком сильный. Он едва не сбил Марину с ног, обвился вокруг неё вихрем, взметнул её волосы и подол лёгкой ночнушки.
«Прыгай!»
Марина со страхом посмотрела на двор. Он выглядел таким привычным, таким настоящим. Таким далёким: от окна до земли не один метр, и не два, и даже не три.
Дом недавно помыли в рамках капремонта. Но сейчас он не был чистым и светлым: щели между кирпичами потемнели, из них выступили капли густой чёрной жижи. И капли эти ползли не вниз, а вверх. К Марине. Они сливались, собирались в ручьи – в щупальца.
Марина решилась. Присела на корточки, дёрнула нижнюю ручку оконной рамы и потянулась к верхней.
«Эй, ты чего?! Не туда прыгай, а наружу, ну же!» – тугой ветер сгустился ещё сильнее, обвился вокруг поднятой Марининой руки, потянул за собой.
– Мар… иш… а… – старческий голос превратился в нечеловеческое шипение. Существо вошло – или вползло, или втекло – в комнату.
На него нельзя было смотреть. Лезть в окно – прыгнуть на землю, попробовать долететь до ближайшего дерева или, цепляясь за что ни попадя, перебраться в соседнюю квартиру – тоже было нельзя. Оставался один путь.
Марина поверила ветру. Крепко сжала его невидимую руку помощи. Со всей силы оттолкнулась от подоконника и прыгнула вверх.
До потолка оставались считаные сантиметры. Марина зажмурилась, чтобы не видеть его, не представлять, как сейчас врежется в бетонную плиту.
Раздался треск. Громкий, резкий, лопающийся звук – оболочка сна наконец пробилась.
Но не успела Марина открыть глаза, как треск повторился – ещё громче, ещё жутче, как будто крошилось что-то окостеневшее. Ещё одна оболочка поверх первой? Так разве бывает?
Снова освобождение, снова ощущение полёта – и снова препятствие, снова невыносимо бьющий по ушам звук. Марина не знала, что сломается первым: сон или она.
Глава 14. Маленькая пустыня
Низко урчал мотор. Нос машины нырнул в воду, поднял волну, капли долетели до ветрового стекла. Вода была совсем рядом, наверняка закрывала колёса, подбиралась к дверям. Десяток-другой метров по луже – и нос машины задрался к небесам. Подпрыгнув на крупной кочке, «УАЗ» покатил дальше.
Они выехали из села рано утром, когда погода была полосатой, день ещё не успел решить, каким он станет. Теперь он определился: снежные тучи прошли стороной, солнце сияло в безмятежном небе.
Марина не спрашивала, куда они едут. Ей не хотелось говорить.
Проводник тоже молчал, только иногда хмурил кустистые брови, прикидывая глубину луж и вязкость грязи. Его руки, державшие руль, ни на секунду не оставались в покое: крутануть чуть левее, чуть правее, туда-сюда, чтобы «УАЗ» шёл ровно. Однако по кривой дороге ровно не проедешь, машину подкидывало, накреняло, затягивало.
Вокруг был лес. Он выглядел сказочно – но сказка была страшной. Тощие лысые деревья, все облепленные лишайником; безжизненные серые пни; зеленовато-рыжеватый мох, покрывший землю будто ржавчиной. В таких лесах могли бы водиться кикиморы болотные – тем более что болота здесь тоже были. Когда проводник затормозил и вышел осмотреть особо зловещую лужу, в наступившей тишине стало слышно радостное кваканье лягушек. Они пережили зиму, проснулись от долгого ледяного сна – и этого им вполне хватало для счастья.
Проводник вернулся к машине:
– Приехали. Дальше пешком.
Марина не спорила и не удивлялась.
Впрочем, проводник завёл мотор ещё раз – чтобы убрать свой «УАЗ» с дороги. Набросил на машину тент, ласково похлопал рукой по капоту. Его движения были лёгкими, привычными, но отстранёнными, будто все эти дела можно и не делать, но с ними как-то правильнее.
Больше на машину он ни разу не взглянул – вернулся на дорогу и зашагал вперёд, не останавливаясь и не оборачиваясь. Марина едва поспевала за ним. Но странным образом это приносило облегчение: на мрачные размышления попросту не оставалось времени. Спина проводника сейчас была главным ориентиром и главной целью. Когда кто-то указывает путь и задаёт темп, идти легче.
…но всё-таки не настолько легко, чтобы их путешествие превратилось в расслабленную прогулку. Солнце пекло голову. В непромокаемом полукомбинезоне было жарко. Вода хлюпала под ногами. А впереди была река.
Лёд на реке давно не был ни прозрачным, ни прочным. Матово-белый, слоистый, сочившийся водой, он не выдержал бы веса человека – и не выдерживал: ноги проваливались в водно-ледяную кашу. Каждый шаг был усилием, каждый шаг был риском: споткнёшься – окунёшься.
Зелёный цвет леса, белый цвет реки, снова зелёный… и вот впереди показался бежевый. Проводник привёл её в пустыню.
Никакой земли – только песок. Ветер разрисовал барханы волнистыми узорами. Солнце иссушило редкие пучки травы. Самая настоящая пустыня.
Но вместо кактусов здесь были сосны. А вместо бескрайности была миниатюрность: едва войдя в царство песков, проводник и Марина уже видели противоположный край пустыни, за которым вновь зеленели леса, а ещё темнела горная гряда, прикрытая шапками снега.
Пустыня была неожиданной и маленькой, словно игрушка какого-нибудь божества, оброненная посреди лесов, болот и гор.
Удивление. Интерес. Пелена, заглушившая чувства Марины, начала таять, испаряться под ярким солнцем.
Марина впервые толком рассмотрела проводника. Он был пожилым, коренастым – и удивительно гармонировавшим со здешней природой. Седая щетина покрыла всю нижнюю часть его лица – но этого щетине показалось мало: как мхи и лишайники расползаются по камням, так и она захватывала всё новые территории, вплотную окружила губы, нырнула под ворот, поднялась к скулам. Глаза проводника были светлыми, ясными. Кожа – обветренной, плотной, собравшейся в крупные складки и прорезанной глубокими морщинами. Ладони – широкими, жилистыми.
– Знаешь эти цветы? – проводник указал на что-то впереди.
Марина спохватилась, что слишком уж пялилась на него, и перевела взгляд.
Впереди виднелся фиолетовый букет. А за ним ещё один. И ещё. Казалось, в этой пустыне цветёт каждая кочка. Многие скопления цветов были обрамлены подложкой из кучерявых веток, коричневатых и серых. Немножко фантазии – и эти засохшие ветки можно было бы принять за изящную медную и серебряную ковку.
Сами цветы тоже были припорошены серебром: их короткие плотные стебли покрывал серый пух. Даже лепестки были пушистыми, это слегка размывало контуры, делало их акварельными. А в укрытии лепестков пряталось по маленькому солнышку из ярко-жёлтых тычинок.
Марина никогда не видела таких растений прежде. Нежные, но упрямые, они росли среди песков так же, как подснежники росли среди снегов. Однако подснежники были скромнее, их цветы были белыми, как снег, с каёмкой зелёной, как трава. А пустынные цветы не стеснялись выделяться на фоне однообразно-бежевого песка. Хотя…
Марина присела, зачерпнула немного песка, поднесла ладонь к лицу. Нет, песок не был однообразным: тёмно-серые песчинки, почти белые, оранжевые… Большое единство складывалось из мелких разнообразий.
Снова посмотрев на цветы, до которых теперь можно было дотянуться рукой, Марина вспомнила о вопросе проводника:
– Нет, не знаю. Они какие-то местные?
– Можно и так сказать, – кивнул проводник. – Их иногда зовут сибирскими подснежниками. Но чаще – сон-травой.
Читать бесплатно другие книги:
