Отражение сна Лялина Юлия

Глава 21. Тридцать три простые правды

Не так уж давно, не так уж недавно жил человек, который любил грёзы больше, чем явь. Больше, чем своё будущее, больше, чем своих близких…

Самой близкой была женщина, которая любила этого человека больше всего на свете. Но и от неё он постепенно отдалялся, погружался всё глубже в дневные мечтания и в ночные сны.

Он никогда не был одним из сноходцев, гостей башни. И не мог бы им быть: сноходцы входят в сны ради себя и других людей, а он входил в сны ради себя одного. К тому же он стал нарушать всё больше неписаных правил, его ясный ум затуманился, стал рабом единственной цели: окунуться в красочное забытье.

Однажды этот человек погрузился так глубоко, что не смог вернуться. Или не захотел.

Женщина пыталась его разбудить, звала его, обращалась к врачевателям – всё тщетно. Никто не смог его возвратить.

Тогда она отправилась вслед за ним. Прочла его тетради с записями опытов, начала с самых основ, не используя ничего, кроме собственных разума и воли, – и это её спасло. Нет, она не нашла своего возлюбленного. Зато она нашла башню. И стала сноходцем – одним из лучших.

Она примкнула к тем сноходцам, кто непрестанно путешествует по миру грёз, заглядывает в чужие сны. Она по-прежнему надеялась найти своего возлюбленного. Но постепенно надежда угасла, превратилась в пустоту. И это пустоту заполнил…

– Хватит! – Марина не могла больше слушать. Её уже тошнило от правды: та была слишком жёсткой, слишком горькой.

Хотя Марина сама пришла к Куратору за ней. Даже не за одной, а за «тридцатью тремя простыми правдами». «Что за бред?» – удивилась она, когда Кева ей это посоветовала. «Не бред, а традиция! – возразила бабушка-охотница. – Ну или сказочное заклинание, называй как угодно». «Оно заставит Куратора рассказать мне всё, что я попрошу?» – перспектива вырисовывалась и впрямь сказочная. «Нет. Его никто и ничто не заставит, если он не захочет. Но возможно, эта архаичная формула его повеселит… напомнит о былом… А когда Куратор в хорошем настроении, он бывает щедр. Иногда».

Кева оправилась быстрее них всех. Или, точнее сказать, регенерировала – фантастически быстро, хоть и крайне неприглядно, перепугав Марину и Оша своим зомбиподобным видом.

Если раньше ещё оставались какие-то сомнения в нечеловеческой природе охотниц, то после таких фокусов все сомнения отпали. Кева и Анастасия не были людьми. Однако не были и кошмарами. Анастасия темнила, но не врала, когда назвалась «антикошмаром». А Кева, сильно подобревшая после победы над князем Баалормором и превратившаяся в настоящую милую бабушку, даже согласилась объяснить, что это значило:

– Людские страхи порождают чудовищ, людские надежды побеждают чудовищ… – начала было она, но сухонько рассмеялась, увидев сложные лица Марины и присоединившегося Алекса-«богатыря». – Ладно, ладно, расскажу понятнее. Охо-хо, отвыкла я от этого… Как там у книжников?.. Ах да. Кошмары – порождения бессознательного. Они появились ещё на заре времён, когда кто-то из древних людей впервые испытал чувство страха. Возможно, он переборол его, возможно, даже забыл о нём – и всё же продолжил нести на себе его невидимую печать. Стал против собственной воли создавать чудовищ… Но в людях живёт не только тьма, в них живёт и свет. Люди сражались, они хотели помощи, они верили в неё – и она пришла. Их фантазия и надежда породили защитников, которые давали отпор кошмарам. И дают до сих пор. Хотя многое изменилось…

Взгляд Кевы затуманился, она о чём-то глубоко задумалась.

А Марина спохватилась, что сделала вдох, да так и не выдохнула: во время рассказа Кевы задержала дыхание, чтобы ни малейшим движением, ни малейшим звуком не спугнуть наконец приоткрывшуюся правду.

Кева молчала. Может быть, спросить её?

– А Куратор – он тоже?.. – рискнула Марина, не обращая внимания на нахмурившегося Алекса-«богатыря».

– О, нет, с ним всё сложнее. Спроси-ка ты его сама!

Тогда Кева и дала совет попросить те самые тридцать три простые правды.

Увы, возможности последовать её совету не было – во всяком случае, пока. Их всех опять отключили от сновидений. Ни снов, ни башни, ни Куратора. Ни Оша: когда Марина пришла в себя, его уже не было рядом, между миром снов и миром яви снова высилась невидимая непроницаемая стена. Оставалось только ждать и надеяться.

Ожидание выматывало. Однако не то чтобы у них выбор. Кева была непреклонна: сначала восстановление – потом всё остальное.

И она круто взялась за них. По её внешности можно было ожидать чего-то вроде мёда, малинового варенья, шерстяных носков. На худой конец, горчичников и обтираний. Но нет. За внешностью деревенской бабули скрывался хирург, медсестра и реабилитолог. Почти как человек-оркестр, только человек-больница. С объёмистой сумкой точь-в-точь как у фельдшеров скорой помощи, только без красного креста.

Марина ещё легко отделалась: пуля не попала в кость, она всего-то оцарапала кожу, потому и лечение было совсем простым. Другие пострадали гораздо серьёзнее – из-за князя Баалормора они оказались на грани смерти. Но Кева и товарищи-сноходцы, спешно приехавшие из других городов, вытащили их, и теперь они удивительно быстро шли на поправку.

Алексу-«богатырю» досталось сильнее всех: пусть он не так долго был подключён к убийственной сети, которая не давала сноходцам ни заснуть, ни проснуться, а затем синхронно усыпила их и превратила в портал, зато на его долю выпала битва с князем Баалормором. Но даже он уже отказывался соблюдать постельный режим, хромал туда-сюда по своей квартире и грозился устроить спарринг с коллегой. Не с Мариной, конечно, – с ещё одним Алексом. Алекс-«богатырь» привык принимать гостей, у него было два раскладных кресла, и они как раз пригодились.

Куда Кева и подоспевшие сноходцы спрятали прочих пострадавших, Марина не знала, однако не сомневалась, что у охотницы-целительницы всё под контролем. Кева забегала (или заезжала на своём лихом внедорожнике) к Алексу-«богатырю» несколько раз в сутки: осмотреть своих подопечных, сделать уколы, поставить-снять капельницы, сменить повязки. Закончив, сразу маленьким вихрем летела дальше – видимо, к другим пациентам.

И всё же иногда приготовленные Кевой мази пахли не аптекой, а лесом или лугом. А вместо стандартных ампул в её скрюченных пальцах иногда мелькали причудливые бутылочки из разноцветного стекла. Не говоря уж о том, что вместо больничных пижам она выдала Алексам и Марине длинные рубахи с ручной вышивкой и чуть ли не самотканые. Может, это была попытка сделать им приятно, а может, что-то иное. Во всяком случае Марина совсем не удивилась, когда однажды, поправляя выбившуюся простынь, нашла под матрасом резную фигурку размером с шахматную – что-то вроде крылатого медведя, чьи крылья были сложены, а глаза закрыты. Вертя фигурку в руках, Марина твёрдо решила расспросить наконец Кеву о её методах; но едва она убрала фигурку назад под матрас и отошла от кресла-кровати, как начисто об этом забыла.

Любая работа оставляет свой отпечаток. Не обязательно физический, как бицепсы и ожоги кузнеца или осанка и выворотность балерины. Марина, подперев щёку кулаком, сидела за кухонным столом и пыталась понять, что у двух Алексов общего. Оно несомненно было – не такое явное, как у Алекса-«богатыря» и Алекса-стрелка, таких разных и таких совпадающих друг с другом напарников. И всё же вполне ощутимое. Вот только что именно? Второй Алекс был примерно ровесником Алекса-«богатыря» или чуть моложе, скорее коренастым, чем статным, с массивными надбровными дугами, но каким-то скошенным подбородком, зрительно убавлявшим ему брутальности. Цвет волос, цвет глаз, тон кожи, голос, жесты – всё было другим. Тем не менее, достаточно было одного взгляда на двух Алексов, чтобы увидеть – почувствовать – между ними какое-то сходство. Интересно: а сама Марина похожа на Алексов? Или на Яну…

Она сердито заморгала и сделала здоровенный глоток чая, запивая горькую мысль. И совсем позабыв, что в кружке у неё кипяток. Ну что ж, зато отвлеклась – к счастью, в морозилке у Алекса-«богатыря» нашлись и наслоения льда (когда он только в последний раз размораживал холодильник?), и пара пачек заросшего снежными иголочками мороженого.

Два Алекса выздоравливали наперегонки и вообще соревновались во всём: кто больше раз выполнит упражнение, кто дольше задержит дыхание. Прописанная Кевой лечебная физкультура стала превращаться в соревнование. Или в дуэль. Причём оба дуэлянта, кажется, получали от этого искреннее удовольствие – снова ощущая силу своих мышц, каждое утро просыпаясь более крепкими, чем вчера.

Вот один предложил пойти на стадион: кто больше кругов пробежит, тот лучше восстановился. Или просто сильнее. Они бы, наверное, рванули выяснять это прямо сразу – но тут пришла Кева, и под её внимательным взглядом два здоровяка смутились и поспешили уточнить, что нет-нет, они не собирались нарушать режим, они обсуждали планы на будущее, чем займутся, когда выздоровеют.

Марине тоже досталась порция внимания охотницы-целительницы: Кева внимательно осмотрела её ногу, убедилась, что от раны осталась только ярко-розовая вмятая полоса, и дала добро на отъезд.

Не на самолёте, естественно. Марине предстояло потерять ещё пару суток, добираясь домой поездом. Десятки часов она будет ни там ни тут, никуда не торопясь и не опаздывая (не считая работы – но и с той худо-бедно удалось всё утрясти). Можно было освободить голову ото всех мыслей и тревог…

Можно было бы, но чем ближе Марина подъезжала к своему городу, тем больше задумывалась о том, что её там ждало. Пустая квартира. Пелагея, которую надо было забрать у приятельницы с передержки (хорошо бы ещё забежать в зоомагазин и купить морской свинке побольше её любимых вкусняшек в качестве извинения). Горы накопившейся работы. И встреча с Куратором.

На сей раз Марина решила идеально подготовиться. Прийти во всеоружии. Не дать себя сбить, запутать или выпроводить с пустыми руками. Она во что бы то ни стало узнает тридцать три простые правды.

«А почему простые-то?» – недоумённо уточнила Марина у Кевы, получив этот странный совет. «Потому что не надо усложнять, – проворчала бабушка-охотница. – Иначе получишь такой ответ, что ничего в нём не поймёшь или вообще не поверишь, что это правда. Сложная правда невероятнее лжи. И спрашивай вдумчиво! А то если спросишь его, в чём смысл жизни, то он ответит: „Не знаю“, и это тоже будет правда – абсолютно бесполезная. Потратишь вопрос впустую».

Марина думала, формулировала, даже записывала. И приехала домой с целой пачкой вопросов, тщательно пересчитанных и отсортированных по степени важности. Итак, для начала узнать, кто такой… или что такое Куратор. На самом деле, она уже знала ответ, но до сих пор не могла поверить. А от этого зависело всё.

Но когда Куратор, мягко рассмеявшись и расслабленно откинувшись в кресле, сказал: «Вот же ж… Ну валяйте, спрашивайте!», с её губ сорвался совсем другой вопрос. О Яне.

И Куратор выполнил обещание. Ответил так подробно, что его ответ стал похож на притчу. Или на сказку – очень грустную и с плохим концом.

Яна. Добрая. Двуличная. Спасительница. Убийца. Путеводная звезда, превратившаяся в чёрную дыру. После рассказа Куратора стало понятнее, как это произошло: даже самые яркие звёзды иногда сгорают.

Яна, как и князь Баалормор, хотела смерти. Но не для людей – для Куратора. И для самого Баалормора. А может, и для себя.

Она втайне заминировала подступы к залу – чтобы ни один кошмар не смог вырваться из подземелья наружу (именно на обезвреживание этих зарядов отвлеклась Кева. После чего успела добраться до зала и вступить в битву – одна сухонькая старушка стоила целого спецотряда, этакий престарелый Итан Хант в юбке).

Инстинкта самосохранения Яны хватило на то, чтобы не навлекать на себя подозрения и чтобы во время открытия портала держаться подальше от зала. Однако затем она решилась на то, что было сродни самоубийству, – поглощение кошмара. Люди этого не делают. Кем она стала теперь, не знал даже Куратор – театрально развёл руками, грустно вздохнул. В тот момент он казался почти искренним.

Если Яна заснёт, Алексы её выследят. И убьют. Как предательницу, как чудовище, угрожающее людям и башне. Могла ли она этого не осознавать? Вряд ли.

…почему-то от этой мысли стало ещё хуже. Марина хотела ненавидеть Яну – но не могла. Трудно ненавидеть того, кого понимаешь.

Хотя до сих пор они её не убили. Не преследовали и даже не чуяли. Она не спала? Или?..

Вопросы выскакивали изо рта один за другим, Марина давно потеряла им счёт, давно плюнула на вдумчивость, на формулирование – на всё.

Куратор предостерегающе поднял руку:

– Дело ваше, но считаю небесполезным уточнить: у вас осталось три вопроса.

«Как, всего?!» – едва не воскликнула Марина. После этого у неё осталось бы два вопроса.

– Ну, ну, по какому поводу такой смурной вид? – шутливо спросил Куратор.

Ему-то хорошо было шутить: враг побеждён, сотрудники спасены и благополучно идут на поправку… Все, кроме одного. Одной.

Марина, тщательно взвешивая каждое слово и стараясь не допустить ни вопросительной интонации, ни вспышки раздражения, пожала плечами:

– Ощущаю себя самой большой неудачницей из всех, кого я знаю, только и всего.

– Неужели?

Марина смерила его тяжёлым взглядом. Столько людей учили её, поддерживали, защищали. Помогали ей. А она не смогла помочь никому. Князь Баалормор успел открыть свой проклятый портал, Яна… успела сбежать. Всё было зря.

– На самом деле, наоборот, – он что, решил, что разбирается в её ощущениях лучше неё самой? Или вздумал сострить? Но лицо Куратора, вопреки ожиданиям, посерьёзнело: – Вы на редкость везучи в своём невезении. Вечно оказываетесь в нужное время в нужном месте – в центре событий, так сказать.

– Куда вы сами меня и посылаете! – огрызнулась везучая неудачница.

– Не преувеличивайте мою роль, я всего лишь Куратор, – его зубы вновь обнажились в улыбке.

Если он хотел развеять её печаль, то преуспел. Марина больше не грустила – она злилась. На человека – на существо – в кресле напротив неё.

Существо подняло руки в примирительном жесте:

– Ладно-ладно, не хочу выглядеть злодеем! Давайте-ка поступим вот как: вы прибережёте оставшиеся три вопроса до лучших (или до худших) времён, а сейчас без затей перечислите мне, что ещё хотели выведать. Простых ответов не обещаю, к тому же оставляю за собой право не отвечать. Но что посчитаю нужным – расскажу. Идёт?

В голове Марины развернулось экстренное голосование. Отказаться? Но это выгодное предложение, и она вроде бы ничего не теряет: если с ответами будет что-то не так, всегда можно использовать оставшиеся особые вопросы. Согласиться? Но сделка кажется подозрительной, да и сам Куратор подозрителен с ног до головы, от аккуратной причёски до носков пижонских ботинок.

Алекс-«богатырь» верно служил Куратору. Яна взбунтовалась против него. Марина до сих пор колебалась. Работа сноходца всем была хороша – если бы не начальник. И не кошмары. Однако кошмары – редкий форс-мажор, а Куратор – константа. Он по умолчанию шёл в комплекте с башней. Только вот стоила ли башня того?

Куратор не обещал простоты, не обещал ответов и тем более не обещал правды. Но даже ложь лучше, чем ничего: бывает, она способна помочь в поисках истины.

Марина, опасаясь лишний раз открывать рот, кивнула. Тщательно всё обдумала и мысленно проговорила. Обдумала ещё раз. И нарушила молчание:

– Я хочу узнать, как помочь своему знакомому заблудшему, как князь Баалормор сумел похитить сноходцев и организовать такую базу, почему вы ему это позволили, почему вы не прошли через портал, почему вы послали меня туда, каков был ваш план и кто вы, в конце концов, такой, чёрт возьми!

На последних словах она всё-таки не сдержалась. Но Куратору это, похоже, нравилось. Он сыто прищурился и промурлыкал:

– Столько внимания к моей скромной персоне… Как лестно. Что ж, начнём с начала – с меня. Обстоятельства моего рождения – тайна даже для меня самого. Возможно, вулкан проснулся и затопил пламенем долину. Возможно, молния ударила в дерево и сожгла лес. Но подземный или небесный, сначала был огонь. Затем страх. Затем я. Однако люди – забавные существа: долгое время они боялись меня – и я стал кошмаром. Потом некоторым взбрело в голову мне поклоняться – и я… изменился. Одни считали меня демоном, другие – божеством; я стал и тем, и другим. Мой вечный голод утих, на смену пришёл интерес: что вы, люди, такое? На что ещё вы способны? Я стал наблюдать за вами, разговаривать с вами. Учить вас. Кто-то из моих учеников сделался пророком, кто-то – безумцем; кто-то отшельником, кто-то – царём. Их, таких разных, объединяло одно: они приходили ко мне. Я решил возвести твердыню, которая объединит их ещё крепче. И стал строить башню. Каждый камень здесь – память о моих учениках… Эй, не делайте такое лицо! Я не вмуровал их в стены, они просто материализовывали то, что требовалось для строительства. Но вам ли как художнику не знать: любое созидание – это твои знания, твой труд, твоя фантазия и щепотка твоей души. И вам ли как сноходцу-стажёру не знать: материализация – основа основ.

Куратор иронически посмотрел на Марину, и она вспыхнула румянцем. Даже когда она всеми силами старалась не задавать вопросов и вообще держать рот на замке, Куратор ухитрялся вести с ней диалог и подкалывать её. С материализацией у неё всё было плохо, и он об этом знал. Зато и она теперь знала, как важно взобраться на эту неприступную вершину, овладеть-таки мастерством.

А ещё знала, что Куратор – чудовище. Буквально. Могущественное, древнее – в его глазах плясали искры тысячелетних костров. Марина вспомнила его трюки с цветком пламени и с полыхавшим кристаллом. Он не управлял огнём – он был огнём. Беспощадным, всепожирающим. Он до сих пор был кошмаром – недаром Алекс-«богатырь» проговорился, что Куратор становится сам не свой, когда в мире яви полыхают пожары. Недаром князь Баалормор называл Куратора своим владыкой.

Но от него не веяло тьмой. И если внешность князя Баалормора казалась красивой маской, впопыхах надетой на отвратительную тварь, то в Кураторе такой двойственности не было, его лицо выглядело именно его лицом. Или просто маска так вросла в его сущность, что стала с ней одним целым.

Марина покачала головой.

– Что-то не так? – любезно осведомился Куратор.

«Всё! Как вы можете?!.» – хотела сказать она. Но вместо этого постаралась выразить своё удивление в утвердительной форме:

– Трудно представить, как вы можете быть кошмаром.

– Не быть кошмаром сложнее, чем быть, – пожал плечами Куратор.

Марина ощутила себя на краю бездны и снова умолкла.

Бездна устала сидеть без дела и принялась рассматривать свои ногти. Ни дать ни взять человек – чуть старомодный и щеголеватый, но ведь у всех свои причуды.

– Вы… не похожи на кошмара.

– Благодарю за комплимент, – Куратор улыбнулся ещё шире. – Хотя точнее было бы сказать, что эти юнцы не похожи на меня. Кошмары меняются, всё меняется… Взять хоть самопровозглашённого князя. Он, разумеется, был слишком слаб, чтобы быть настолько жадным. И всё же, как вы справедливо заметили, он сумел натворить дел гораздо больше, чем от него ожидалось, на его стороне были возможности, которыми кошмары не располагали прежде. Дело даже не в пособничавшей ему Яне – вернее, не только в ней. Очевидно, на нашей стороне произошли утечки. Не удивлюсь, если выяснится, что Баалормор скооперировался с кем-то из наших бывших клиентов: это объяснило бы его финансирование. Кстати, о финансах: подозреваю, утечка произошла и в нашей бухгалтерии, а когда у тебя есть банковские данные человека и интернет, узнать его адрес и организовать похищение – дело техники.

– И как вы только раньше справлялись, до интернета? – ядовито спросила Марина.

Тут же спохватилась, что истратила зря ещё один вопрос, испуганно ойкнула и зажала рот рукой – но было поздно.

Куратор отмахнулся:

– Да не бойтесь вы, сегодня я сама доброта. Этот вопрос не считается. Когда захотите задать мне один из трёх, просто предупредите. А насчёт того, как справлялись, – никак. Интернет появился в нашем деле недавно. Да и вознаграждения тоже – всего пару веков назад. Ох и намаялись наши тогдашние казначеи с зарыванием кладов, рисованием карт и передачей их кому следует… Но у медали две стороны. Новые технологии помогают нам – и помогают нашим врагам. Баалормор был достаточно хитрым, чтобы выжать из них максимум. И достаточно ловким, чтобы обзавестись нужными связями. В результате нам пришлось отказаться от прямого столкновения и выжидать, пока он просчитается, идти на жертвы в обмен на возможность преподнести ему сюрприз.

Если бы по комнате пролетела муха, то шум её жужжалец уподобился бы грохоту лопастей вертолёта: настолько пронзительная установилась тишина. Марина пыталась утрамбовать в голове все открытия этой ночи. А Куратор, видимо, уже сказал всё, что хотел.

Бывают люди, раскручивающие на ответы; они из первого встречного способны вытянуть самое сокровенное, то, в чём он не собирался признаваться никому-никому.

Бывают люди, раскручивающие на вопросы. Им даже не обязательно быть загадочными молчунами: чем больше они рассказывают, тем больше хочется у них узнать. Они не утоляют информационный голод, а наоборот, разжигают аппетит.

Куратор явно был из вторых, пусть и не был человеком.

– Расскажите мне больше о переменах: что меняется в башне, в сноходцах, в кошмарах, – кажется, Марина наловчилась спрашивать, не задавая вопросов.

– Всё! Всё течёт, всё меняется, и мы стараемся мудро вести свой корабль по течению времени, ловить парусами свежие веяния, избегать штормов, а если уж попадаем в них, то извлекать из них урок. Сами увидите, после всего произошедшего как раз потребно сделать очередное обновление.

Ну и что толку от его ответов, если всё равно ничего не ясно? Однако тратить три заветных вопроса Марина не собиралась. Постаралась обойтись обычными:

– Можете рассказать подробнее… и понятнее?

– Словами всё не объяснить, – притворно вздохнул Куратор.

– Тогда, может, попробуете рисунками? – наверное, старатель на золотоносной речке так же пытался намыть песчинки золота в потоках воды и грудах пустого песка.

– Увы-увы, я же, в отличие от вас, не художник. Впрочем, вы подали мне идею, – Куратор с ленивой грацией поднялся, шагнул к Марине и поклонился, протягивая руку: – Потанцуем?

Марина отшатнулась и вдавилась в спинку своего кресла так, будто он протягивал ей змею.

– Я не умею танцевать, – немалых усилий стоило остановиться на этом и не прибавить: «Что вообще на вас нашло?!»

– Это не страшно. Я рассказываю, я веду. Танец-рассказ, слыхали о таком?

Нет, не слыхала. И не была уверена, что Куратор сейчас говорил серьёзно. Однако её ладонь почему-то легла в его.

Марина думала, что Куратор будет танцевать и говорить одновременно. Но нет – он молчал. Сам танец и был рассказом, каждое па было наполнено смыслом.

Стены башни вновь ожили, их шёпот стал похожим на невесомую музыку, и эта музыка не мешала, а наоборот, помогала: не услышать рассказ, а почувствовать его. И почувствовать Куратора. Марина впервые его касалась. Его руки не были тёплыми – они были горячими: жар ладони, придерживавшей её за спину, проникал даже сквозь одежду; жар ладони, державшей её ладонь, жидким огнём тёк по венам прямо к сердцу.

Марина знала, что живопись может звучать, светиться, пахнуть, едва ли не двигаться. Стоя рядом с хорошей картиной, можно поёжиться от изображённого на ней ветра, прищурить глаза от нарисованного солнца, ощутить запах моря, услышать шум базара или пение птиц.

Музыка тоже не ограничивалась одним свойством.

Но танец… От танца Марина такого не ожидала. Куратор закружил её в вихре, всё вокруг расплылось, перестало быть важным, она смотрела только в его глаза. Её ноги двигались сами собой, и она вряд ли смогла бы остановиться, даже если бы захотела. Раньше она лишь читала описания колдовских танцев и неверяще удивлялась им, а теперь кружилась в таком танце сама.

Однако когда музыка стихла, вихрь танца развеялся и Куратор, склонившись к руке Марины, обжёг кожу поцелуем и шёпотом: «Не пора ли вам просыпаться?», очарованность хрустнула. Пошла трещинами. И рассыпалась. Он так ничего и не сказал ей про Оша, про способы помочь ему. Танец был не про юношу-заблудшего, он был про Куратора, про башню, про сотни поколений сноходцев.

– Не пора! – отчаянно воскликнула Марина, готовясь сопротивляться изо всех сил, если Куратор попробует вытолкнуть её из мира снов. – Расскажите про О… про моего знакомого заблудшего!

Куратор поскучнел:

– Что тут рассказывать? Дабы помогать настоящему и будущему, надо уметь отпускать прошлое, знаете ли.

Опять он был прав. И одновременно категорически не прав.

После их сегодняшнего разговора, после сближения в танце Марина лучше понимала характер Куратора. Ему были интересны люди как общность, но он легко жертвовал отдельными людьми. Для него привязаться к кому-либо было так же немыслимо, как привязаться к бабочке-однодневке. Он не был добрым – он был не-злым. По-своему заботился о том, что его развлекало и было ему полезным. Но не собирался заботиться о каждом, кому нужна была помощь.

– Ещё раз вас предупреждаю: сохраняя контакт с заблудшим, вы ставите себя под удар. И ставите под удар других сноходцев, которые могут оказаться рядом, – весёлая лёгкость улетучилась, каждое слово Куратора было как камень. – Когда заблудший переродится в кошмара, он нападёт на вас.

– Не «когда», а «если», – Марина не собиралась так просто сдаваться. – И вы же сами говорили, бывало такое, что заблудшие находили выход из мира снов!

– Бывало. Я видел такое пару-тройку раз. За пару-тройку тысячелетий.

– Может, это бывало гораздо чаще, только не на ваших глазах!

– Может, да. А может, нет, – скепсис Куратора был непробиваем. – Вы гонитесь за фантомом, забывая о реальности; теряете время вместо того, чтобы тратить его с пользой. Идёте на огромный риск с мизерными шансами на успех.

– Эти шансы всё-таки есть, – скрипнула зубами Марина.

К тому же шансы можно было хоть чуть-чуть увеличить. У неё был козырь, и она решила использовать его:

– Это один из трёх особых вопросов: расскажите мне всю правду, которую знаете о помощи заблудшим.

Куратор закатил глаза. Но пускай он часто увиливал, недоговаривал, хитрил, он всё же не нарушал своих обещаний.

Ошь… Сквозь сон почудилось его прохладное прикосновение. Но когда Марина распахнула глаза, выяснилось, что с неё попросту сползло одеяло, и обнажённую кожу гладил порыв уже по-осеннему холодного ветра.

Она не видела юношу-заблудшего несколько недель – ни разу с того дня, когда они плечом к плечу сражались с князем Баалормором. Только бы с Ошем было всё в порядке, только бы он её дождался… Марина по-прежнему не знала, как ему помочь. Но рассказ Куратора подал ей идею, раздул тлевший огонёк надежды.

Ей тоже было чего дожидаться – возвращения в открытое море мира снов. Пока что все её ночи заполняла башня. Опять. Спасибо хоть, не тёмное небытие. Да и в башне на сей раз она не была заперта в своей комнате, могла ходить куда угодно. Кроме зала с прудом-порталом: его двери были для неё заперты.

Возможно, Куратор опасался, что во сне Марина снова встретит Яну, и выигрывал время на поимку предательницы. Но Яна оставалась неуловимой. Марина не хотела признаваться себе, что рада этому.

Осень. Усталая природа готовилась ко сну. Готовилась ненадолго умереть. Марина, наоборот, была полна энергии – хоть сейчас в рекламу батареек, всем игрушечным зайцам на зависть. Даже завалы работы не вызывали глухого отчаяния, желания завернуться в одеяло и окуклиться, лёжа лицом в стену. Она засучив рукава бралась за каждую задачу, чтобы добить их побыстрее и заняться тем, что было интереснее и важнее – не только разработкой плана помощи Ошу и сноходческими тренировками (проклятая материализация!), но и рисованием иллюстраций к приключениям Смайт и Чарамушты, поездкой в лес по грибы, которую затеяла Наташа, походом в кино на фантастический блокбастер с Димой… Жизнь наполнилась красками, вкусами, увлечениями. Смыслами.

Обычно чем ближе подкрадывался День рождения, тем больше одолевала хандра. Недовольство собой, ощущение беспросветности, глухое бессилие. Но не в этот раз. Лучший подарок себе ко Дню рождения – дожить до него. Марина дожила. И впервые за несколько лет чувствовала приближение не хандры, а праздника. Не старости, а… обновления? Не того обновления, о котором говорил Куратор, а какого-то своего, личного.

Мир снов способен забрать у человека то, что ему дорого, и не дать ему то, что он хотел. Мир снов способен забрать у человека его прежнюю жизнь и дать ему то, о чём он даже не думал. Мир снов меняет людей. Просыпаясь, человек уже самую чуточку не тот, каким был, когда засыпал: взбодрился или заработал головную боль, что-то забыл или что-то вспомнил. Сноходцы меняются ещё сильнее. И могут менять сны в ответ. Марина надеялась изменить не только сны, но и явь. Не для себя одной.

В Карибском море есть маленький остров, где самолёты летают так низко, что кажется, подпрыгнешь – и дотянешься до гладкого металлического брюха. Шасси выпущены, скорость перед посадкой сброшена до минимума, и создаётся ощущение, что самолёт не летит, а лениво плывёт над головами людей. Взлёты там тоже невероятные: вместо того чтобы направлять крылатую машину в сторону приветливой глади земли и моря, пилоты летят прямо навстречу горам, грозно темнеющим перед аэропортом. Казалось бы, в открытое пространство лететь проще, безопаснее. Но нет. Иногда сложный, пугающий путь – единственно верный. Чтобы понять это, нужно многому научиться; чтобы одолеть такой путь – нужно научиться ещё большему. И победить страх, чтобы не повернуть вспять, не сойти на окольные тропы, не сдаться. Даже не победить, а побеждать – постоянно, упорно.

Победа над князем Баалормором была сложной, важной, триумфальной. Но всё же в мире снов ещё оставалась угроза, оставались другие кошмары. И не только. Оставались и несделанные дела – как во сне, так и наяву. Мысль об этом не была радостной, зато она парадоксальным образом придавала сил. Нельзя достигнуть целей, если их нет. Когда они есть, достигнуть их тоже не всегда удаётся. Разница между «никогда» и «иногда» ничтожна: всего одна буква. Разница между «никогда» и «иногда» огромна: ею может стать целая жизнь. Важно заметить разницу и сделать свой выбор.