Русское Резерфорд Эдвард

– Не думаю. Мытари уехали. Вот почему я шел в Русское. Никто ни о чем не узнает. – Он озабоченно поглядел на нее. – Для начала, – с грустью произнес он, – нам придется убить коня. А животинку, – он с отвращением посмотрел на мертвеца, – очень жаль.

Янка никогда не восхищалась ловкостью и умелостью мужа больше, чем в этот день.

Он точно знал, что делать, и выполнял задуманное удивительно быстро.

Сначала он взвалил тело татарина на седло. Потом, успокаивая, тихонько уговаривая прекрасного коня, увел его вглубь болот. Потом, в уединенном, сокрытом от глаз месте, вырыл яму, а затем, надежно привязав коня так, чтобы его голова располагалась над ямой, перерезал ему горло.

Застигнутый врасплох, конь неистово забился, попытался оборвать повод и тяжело упал на колени. Пургас собрал всю конскую кровь в приготовленную для этого яму.

Спустя час он ловко рассек трупы коня и его хозяина на части, которые удобно было переносить, и стал одну за другой сжигать на костре. А еще сжег всю одежду, вооружение и упряжь татарина, кроме плаща и аркана.

Наконец от убитых осталась только груда костей с обугленной плотью, голова татарина, которую Пургас почему-то не сжег, и куча пепла, который он сбросил на дно ямы и закопал. Когда он закончил работу и разбросал оставшийся мусор по земле, то, даже если бы кто-нибудь и нашел это место, никогда бы не догадался, что здесь происходило.

– А теперь, – сказал он ей, – нам нужно дерево. И я знаю такое, совсем рядом.

Он привел ее к могучему дубу и указал на дупло, темневшее высоко на стволе.

– Там когда-то была борть, – сказал он ей. – Я нашел ее в прошлом году. Сейчас она опустела. Но под ней глубокое дупло, оно уходит вниз по стволу. А теперь помоги мне поднять туда кости.

Увязывая кости в прочный плащ, они за несколько раз перенесли их к подножию дерева.

– А сейчас подай мне аркан, – попросил он. – Через несколько мгновений он взобрался на ветви около дупла. Спустив вниз веревку, он велел Янке привязать к ней плащ и, раз за разом погружая сверток внутрь полого ствола, спрятал улики. Наконец все кости исчезли.

Потом он сжег плащ и аркан и развеял пепел.

– Татары станут искать в реке и на земле, – объявил он, – а на дереве, в дупле, поискать не догадаются.

– А как быть с этим? – спросила Янка, указав на лежащую на земле и устремившую на нее взор без всякого выражения голову, на знакомое лицо со шрамом на месте отрубленного уха.

Он улыбнулся:

– Есть у меня одна придумка.

Прошло еще две недели, прежде чем боярин Милей вернулся из Русского в Муром.

Прибыв туда, он обнаружил, что город охвачен беспорядками. Крестьяне окрестных деревень наотрез отказывались платить дань; на мусульман – сборщиков податей совершили несколько нападений. Татарские власти пришли в ярость, местные жители ожидали возмездия.

Ходили слухи, будто великий князь Александр Невский готовится отбыть в Орду и умолять хана о снисхождении.

Настали черные времена.

А еще пропал Петр-баскак.

И вправду, в самый день его приезда к Милею явился десятский с вопросом, когда тот последний раз видел Петра.

– Он собирался безотлагательно поехать прямо в Муром, – заверил Милей татарского воина.

Было предпринято тщательное расследование. Татарские власти объехали все деревни между Русским и Муромом и допросили всех от мала до велика. Поскольку последний раз Петра видели в Русском, там провели обыск и прочесали дно реки.

Все было напрасно.

Поздней осенью подозрения в конце концов пали на маленькую деревушку на Оке, где крестьяне летом взбунтовались против мытарей, но не было никаких доказательств, что Петр хотя бы заезжал туда. Он словно бы исчез с лица земли.

На четвертый день после своего возвращения Милей решился на великий обман.

Он вынашивал эту ложь с тех пор, как вернулся в Муром. Более того, он подозревал, что рано или поздно ему могут предъявить обвинения в убийстве татарина. Однако, поскольку он мог доказать, что весь тот день провел в деревне, не делая ничего предосудительного, он осмелел и решил рискнуть.

Он просто не мог противиться искушению.

Поэтому, когда к нему приехал сын Петра и вежливо спросил, не покупал ли у него отец землю под монастырь, Милей покачал головой:

– Увы, нет. Место не пришлось ему по вкусу. Жаль, – добавил он, спокойно глядя на молодого человека. – Я был бы рад, если бы он согласился.

– Значит, деньги он тебе не передавал?

Милей покачал головой:

– Ни гроша.

Против него не было никаких доказательств. Если они когда-нибудь и найдут тело татарина, то едва ли будут рассчитывать, что при нем окажется кошель с деньгами. И как же ему посчастливилось, что он не составил купчую крепость на землю, никто ничего не докажет!

Сын Петра уехал. Ему ничего более не оставалось, разве что назвать боярина лжецом.

Спустя неделю на деньги, якобы полученные от продажи земель под Муромом, Милей купил у великого князя еще один участок чернозема в Русском.

Удача ему улыбнулась.

Пути Господни неисповедимы.

Весной следующего года, еще до того, как растаял снег, боярин Милей отправился в свое имение Русское.

Стоя у себя на крыльце и обводя взглядом широко раскинувшуюся местность, он в первую очередь заметил плодородную землю за рекой. А теперь вся она, протянувшаяся на несколько верст к северу от Грязного, принадлежала ему.

Он рано приехал в деревню, поскольку были у него большие планы.

Предварительно он купил нескольких рабов у мусульман-мытарей. Безусловно, некоторых из них обратили в рабство незаконно, за то, что они не сумели заплатить всю требуемую дань. Но едва ли кто-то станет беспокоиться из-за этого здесь. К тому же они были добрые славяне, работящие смерды, именно такие ему всегда и требовались.

Новые рабы должны были прибыть в Русское в начале лета.

Нашлись и поселенцы. Он собирался отдать в кортому часть своих новоприобретенных земель и сумел залучить к себе три семьи, разоренные новыми налогами; люди были только рады получить хорошие наделы на сносных условиях.

«В целом татары были ко мне добры», – с усмешкой подумал он.

В первое воскресенье апреля началась оттепель.

Каждый день на голубом небе светило теплое солнце. Вскоре, по мере того как стала обнажаться из-под снега земля, рядом с тоненькими бурыми ручейками начали появляться огромные откосы серой слякоти. На реке, там, где истончился лед, кое-где показались бурые и зеленоватые грязные участки.

В среду на той неделе, оглядывая местность с крыльца, он заметил маленькие черные проталины – холмики плодородного чернозема, пробивающиеся из-под снега на восточном берегу реки.

И тут, когда он переступал порог, боярину Милею показалось, будто кто-то вонзил ему нож в сердце.

Он замер, прижав руку к груди. Но не могло же сердце у него отказать, он еще не настолько стар. Он сделал глубокий вдох, но не почувствовал боли, да и дышал вполне свободно. Он посмотрел на руки: не посинели ли кончики его пальцев, как бывает при сердечных недугах? Но все было как всегда.

Боярин осторожно вышел со двора, поплотнее запахнув меховую шубу, хотя на улице было тепло. Более ничего странного с ним не случилось. Он обошел деревню и отправился к старосте.

Староста собирался за реку, и Милей решил отправиться с ним. Они с грехом пополам перебрались на другой берег в маленькой лодке-долбленке. Тут-то и произошло что-то странное. Едва Милей ступил на восточный берег, как ноги словно бы охватило пламя. Он сделал еще шаг, другой – и вскрикнул от боли.

– Что с тобой, господин? – Старый управитель изумленно смотрел на него.

Милей в ужасе уставился на свои ступни:

– Точно огнем объяло… когда я из лодки вышел… У тебя ноги не болят?

– Нет, боярин.

Он попытался было сделать еще шаг, но его пронзила столь невыносимая боль, что дальше идти он не смог.

– Возвращаемся, – простонал он, и озадаченному управителю пришлось перевезти его на лодке обратно.

Чрезвычайно встревоженный вернулся боярин домой. Там он осмотрел свои ноги. Все было как всегда.

Вечером того же дня он снова вышел во двор и бросил взгляд на противоположный берег, и тут ощутил словно ужасный удар в грудь, так что от невыносимой боли колени его подогнулись и ему пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.

Такой же приступ случился у него и на следующий день. И еще через день. Он не мог переступить порог собственного дома, не мог ступить на землю за рекой.

И причина этой лютой хвори была ему известна.

– Это все татарин, чтоб его! – пробормотал Милей. – Он вернулся меня мучить.

На самом деле его догадка была куда вернее, чем он сам предполагал.

Он и вообразить не мог, что однажды прошлой осенью, темной, беззвездной ночью, Пургас-мордвин прокрался к его пустому дому, ловко и искусно вскрыл доски на пороге у входа и похоронил под ним, на глубине двух локтей, голову Петра-татарина так, что, входя и выходя, Милей непременно на нее наступал.

Даже Янка так и не узнала, что ее муж сокрыл голову Петра-татарина в земле на пороге Милея.

Однако, когда мордвин завершил задуманное, на его лице застыло выражение странного, почти дьявольского удовлетворения, которое поразило бы всякого, кто смог бы увидеть его во тьме.

«Если они узнают о голове, то это тебя, боярин, обвинят в убийстве, – прошептал он, – тебя, совратителя моей жены».

Он всегда догадывался о связи Янки с боярином. Теперь они с Милеем были квиты.

Но хотя Милей ничего не знал о захороненной под его порогом голове Петра, его мучения только усилились. Он почти не в силах был выйти из дому.

«Не переселиться ли мне на время к управителю? – подумал он. – Но как это объяснить? Скажу, что мой дом заполонили муравьи или мыши».

Он и сам понимал, что говорить сейчас о муравьях смешно. К тому же какая радость ему жить здесь, если он даже не мог ступить на свою лучшую землю?

«Придется мне из Русского уехать», – решил он.

На следующий день с утра он велел подать коня и, садясь в седло, объявил тиуну: «Вернусь летом».

Однако не успел он отъехать и полверсты от деревни, как его конь внезапно испугался, стал на дыбы и сбросил его, да так, что он упал на какие-то корни и сначала подумал, что сломал ногу.

Но все это померкло по сравнению с тем потрясением, которое он испытал, когда его конь покосился куда-то, пронзительно заржал от страха и метнулся в противоположную сторону.

Милей повернул голову, пытаясь понять, что же так напугало его коня, и тут из-за деревьев показался конь невероятных, сверхъестественных размеров.

Он был серой масти, с черной гривой и с черной полосой вдоль хребта. Он выбежал из леса и проскакал поперек тропы за конем Милея.

Проскакал, не стуча копытами, совершенно беззвучно.

Милей медленно поднялся на ноги.

Перекрестился.

И, хромая, побрел обратно в деревню.

Вернувшись, он тотчас же призвал к себе в дом удивленного управителя и священника из здешней церквушки.

– Я намерен, – объявил он им, – сделать большое пожертвование во славу Господа. Хочу основать монастырь на своей старой земле за рекой.

– Что ж такого приключилось? – спросил священник. Он и не предполагал, что Милей способен на столь бескорыстный поступок.

– Господь ниспослал мне видение, – ответил Милей хотя и сухо, но совершенно искренне.

– Слава Богу! – воскликнул старик. – Воистину, пути Господни неисповедимы.

Милей кивнул и, словно погруженный в благочестивые размышления, вышел на порог своего дома посмотреть на землю, которую только что отдал Господу.

Он вернулся минуту спустя, улыбаясь точно с облегчением, и немедля повез священника за реку показывать место для строительства.

Так и случилось, что в 1263 году в Русском был основан монастырь.

Освящен он был во имя святых Петра и Павла.

В этом году произошло и еще одно важное событие.

Надеясь умолить хана проявить снисходительность к русским крестьянам, не желавшим платить чрезмерные налоги и бунтовавшим, великий князь Александр Невский отправился через всю степь в Орду.

– Он недужит, – поведал Милею приезжий боярин из Владимира. – Если татары с ним не расправятся, долгое путешествие его уж точно прикончит.

– Надеюсь, он выживет, – ответил Милей. – Может быть, чернь его и не жалует, но он мудрый князь.

– Таким он и останется, – уверил его тот. – Однако он был очень удручен тем, что приходится уезжать в такое время. Его младшему сыну всего три года, и Александр хотел опекать и поддерживать его, пока тот не вырастет.

– Ах да, Даниилом же его вроде зовут? – Кроме имени, Милей ничего не знал о ребенке. – Любопытно, что он получит в наследство?

– Говорят, – сообщил ему боярин из Владимира, – что Александр велел своей семье выделить Даниилу Москву, когда он войдет в возраст.

– Москву?! Этот жалкий городишко?

– Да, местечко невзрачное, – согласился его собеседник, – но расположено удачно.

Москва. Милей покачал головой. Какими бы талантами ни был наделен этот княжеского рода младенец, Милей не в силах был поверить, что Даниилу когда-нибудь удастся превратить ее во что-то стоящее.