Дверь в декабрь Кунц Дин
Судя по использованию кирпичной кладки и выставленным напоказ балкам, дом строили в стиле английских Тюдоров, но резные карнизы характеризовали уже викторианский стиль, а ставни — американский колониальный. А вот большие бронзовые каретные фонари, установленные по обе стороны парадной двери и у гаража, Дэн уже не смог отнести к какому-то конкретному периоду. На съезде с улицы гостя встречали две оштукатуренные колонны. Их венчали железные кованые фонари, так непохожие на бронзовые.
На подъездной дорожке стоял черный «Порше». В ярком и резком свете фонарей плавными изгибами длинного корпуса автомобиль напоминал какого-то жука.
Дэн нажал на кнопку звонка, достал полицейское удостоверение, подождал, сутулясь под холодным ветром. Позвонил снова.
Дверь открылась, но на чуть-чуть, сдерживаемая цепочкой.
Половина очаровательного личика уставилась на него: роскошные черные волосы, фарфоровая кожа, один большой и ясный карий глаз, половина точеного носа с аккуратненькой ноздрей, половина полных, чувственных губ.
— Да? — спросила женщина.
Голос мягкий, с придыханием. И хотя такой голос могла даровать ей природа, тем не менее он звучал фальшиво, картинно.
— Реджина Хоффриц? — спросил Дэн.
— Да.
— Лейтенант Холдейн. Полиция. Я бы хотел поговорить с вами. О вашем муже.
Она сощурилась, разглядывая удостоверение.
— Каком муже?
Он уловил новые нотки в ее голосе: уступчивость и слабость. Похоже, требовалась только команда, и она сделала бы все, что у нее попросили бы.
И он не думал, что это как-то связано с его принадлежностью к полиции. Он подозревал, что такой она была всегда и со всеми. Вернее, стала такой после того, как Вилли Хоффриц изменил ее психику.
— Вашем муже. Вильгельме Хоффрице.
— Ох. Одну минуту.
Она закрыла дверь, и последняя оставалась закрытой десять секунд, двадцать, полминуты, дольше. Дэн уже собрался позвонить вновь, когда услышал, как изнутри снимают цепочку.
Дверь распахнулась. Реджина отступила назад, и Дэн прошел мимо трех чемоданов, стоявших по одну сторону двери. В гостиной сел в кресло, а она устроилась на диване. Скромность что манеры, что позы тем не менее оказывала очень сильное эротическое воздействие.
Но при всей красоте Реджины чувствовалось, что с ней что-то не так. Слишком уж подчеркивала она свою женственность. Идеально уложенные волосы, безупречный макияж создавали ощущение, что она приготовилась к съемке рекламного ролика компании «Ревлон». Кремовый, до пола, шелковый халат плотно облегал талию с тем, чтобы подчеркнуть высоту грудей, плоскость живота, пышность бедер. Кружева украшали лацканы, манжеты, подол халата. На нежной шее у нее было золотое плетеное ожерелье в форме ошейника. Такие ожерелья, плотно облегающие шею, были в моде многие годы тому назад. В наши дни большинство женщин такие украшения не носили, но среди садомазохистских пар на них по-прежнему был спрос, потому что они рассматривались как символ сексуальной подчиненности. И хотя Дэн видел Реджину только минуты, он знал, что она носит золотой собачий ошейник, дабы показать свою мазохистскую сущность, ибо раздавленность и покорность ее души наглядно читались и в том, как смиренно она двигалась (словно ожидая, причем с радостью, удара, пощечины, даже пинка), и в том, что избегала встретиться с Дэном взглядом.
Теперь же она ждала вопросов.
Какое-то время он молчал, прислушиваясь к дому. Цепочку Реджина сняла не сразу, вот он и заподозрил, что в доме она не одна. Должно быть, с кем-то проконсультировалась и, получив разрешение, впустила детектива в дом. Но царящая в доме тишина вроде бы говорила о том, что в других комнатах никого нет.
Полдюжины фотографий стояли на кофейном столике, все Вилли Хоффрица. По крайней мере, именно он смотрел на Дэна с трех, повернутых к нему. Все то же ничем не запоминающееся лицо, все те же широко посаженные глаза, те же пухлые щечки и толстый нос, которые он уже видел на водительском удостоверении, найденном в бумажнике одного из мужчин, убитых в Студио-Сити прошлой ночью.
— Я уверен, вы знаете, что ваш муж мертв, — наконец нарушил затянувшееся молчание Дэн.
— Вы про Вилли?
— Да, про Вилли.
— Я знаю.
— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.
— Не уверена, что смогу помочь вам, — говорила она мягко, кротко, не отрывая взгляда от своих рук.
— Когда вы в последний раз видели Вилли?
— Более года тому назад.
— Вы развелись?
— Ну…
— Стали жить раздельно?
— Да, но… не в том смысле, что вы имеете в виду.
Ему очень хотелось, чтобы она посмотрела на него.
— Тогда скажите, что имеете в виду вы.
Она нервно поерзала на диване.
— Мы никогда не… регистрировали наш брак.
— Не регистрировали? Но у вас же его фамилия?
Она кивнула, продолжая разглядывать свои руки.
— Да, он позволил мне изменить мою.
— Вы пошли в суд, изменили фамилию на Хоффриц. Когда? Почему?
— Два года тому назад. Потому что… потому что… вы не поймете.
— А вы попробуйте мне объяснить.
Реджина ответила не сразу, и Дэн, ожидая, пока она заговорит, оглядел комнату. На каминной доске над белым кирпичным камином увидел еще одну галерею фотографий Вилли Хоффрица: восемь штук.
И хотя в доме было тепло, у Дэна, когда он смотрел на аккуратно расставленные, в серебряных рамках, фотографии убитого психолога, создалось ощущение, что он перенесся в январскую ночь в Скалистых горах.
— Я хотела показать Вилли, что полностью принадлежу ему, полностью и навсегда.
— Он не возражал против того, чтобы вы взяли его фамилию? Не говорил, что благодаря этому вы сможете подать на него в суд, потребовать алименты?
— Нет, нет, я бы никогда такого не сделала. Он знал, что тут ему опасаться нечего. О, нет. Невозможно.
— Если он хотел, чтобы вы носили его фамилию, почему не женился на вас?
— Он не хотел жениться. — В голосе слышались разочарование и сожаление.
И хотя Реджина сидела, опустив голову, Дэн увидел, как грусть, словно внезапно возросшая сила тяжести, потянула лицо вниз.
Однако любопытство свое Дэн еще не утолил.
— Он не собирался жениться на вас, но хотел, чтобы вы носили его фамилию. Чтобы показать, что вы… принадлежите ему.
— Да.
— Взять его фамилию… все равно что поставить на себя клеймо?
— О, да, — сипло прошептала она, и при воспоминании об этом странном акте покорности на ее лице расцвела улыбка истинного наслаждения. — Да. Все равно что поставить на себя клеймо.
— Похоже, он был чудный парень, — сказал Дэн, но она не уловила иронии в его голосе, поэтому Дэн решил ее встряхнуть, вывести из образа побитой собачонки. — Господи, да он же был законченным самовлюбленным эгоистом!
Она вскинула голову, наконец-то встретилась с ним взглядом.
— О, нет! — Она нахмурилась. Говорила без злобы или нетерпения, с теплотой, всеми силами стараясь исправить, как ей представлялось, неправильное восприятие характера покойного. — Нет. Только не Вилли. Такого, как Вилли, больше не будет. Удивительный человек. Я бы сделала для него все, что угодно. Все. Уникальный человек. Вы его не знали, а не то не сказали бы о нем дурного слова. Не смогли бы. Не смогли бы, если б знали Вилли.
— Однако есть люди, которые его знали, и они отзывались о нем далеко не лестно. Я уверен, вы в курсе.
Она вновь уставилась на свои руки.
— Все они завистливые, ревнивые, злобные подонки. — Голос остался прежним, мягким, сладким, невероятно женственным, словно ей запретили марать свою женственность резкостью тона или каким-либо иным проявлением злости.
— Его вышибли из ЛАКУ.
Она промолчала.
— Из-за того, что он сделал с вами.
Реджина продолжала молчать, избегая встретиться с Дэном взглядом, но опять заерзала на диване. Халат открылся, обнажив идеальной формы бедро. Синяк, размером с монету в полдоллара, темнел на кремовой коже. Два синяка поменьше виднелись у колена.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Вилли.
— Не буду.
— Боюсь, вы должны.
Она покачала головой.
— Что он делал с Диланом Маккэффри в Студио-Сити?
— Против Вилли я не скажу ни слова. И мне все равно, что вы со мной сделаете. Посадите меня в тюрьму, если хотите. Мне наплевать. — Она говорила спокойно, но чувствовалось, что решение окончательное и обжалованию не подлежит. — Слишком много сказано о Вилли плохого людьми, которые недостойны лизать ему ботинки.
— Реджина, посмотрите на меня, — попросил Дэн. Реджина поднесла руку ко рту, принялась мягко жевать большой палец.
— Реджина? Посмотрите на меня, Реджина.
Нервно продолжая то ли жевать, то ли сосать большой палец, она подняла голову, но не встретилась с ним взглядом. Смотрела поверх его плеча, ему за спину.
— Реджина, он же вас бил.
Молчание.
— Это из-за него вы попали в больницу.
— Я его любила, — проговорила она, не вынимая палец изо рта.
— Он опробовал на вас изощренную технику «промывки мозгов», Реджина. Каким-то образом забрался в ваш разум и изменил вас, извратил вашу психику, и все это не характеризует его как милого и удивительного человека.
Слезы потекли у нее по щекам, лицо перекосило от горя.
— Я так любила его.
Когда Реджина поднесла руку ко рту, рукав соскользнул вниз. Дэн увидел маленький синяк у сгиба локтя, а на запястье вроде бы следы от веревок.
Она сказала ему, что не видела Вилли Хоффрица год, но кто-то играл с ней в ту же садомазохистскую игру, причем совсем недавно.
Дэн скользнул взглядом по фотографиям мертвого психолога, стоящим на кофейном столике. Воздух внезапно стал густым, маслянистым, грязным. И именно желание глотнуть свежего воздуха едва не заставило его подняться и броситься к двери. Но он остался на месте.
— Как вы могли любить человека, который причинял вам боль?
— Он освободил меня.
— Нет, поработил вас.
— Он освободил меня, позволил стать такой…
— Какой?
— Какой я хотела быть.
— И какой вы хотели быть?
— Какая я сейчас.
— И какая вы?
— Готовая сделать все, чего от меня хотят.
Слезы более не текли.
Улыбка изогнула кончики рта, когда она обдумывала свою последнюю фразу.
— Готовая сделать все, чего от меня хотят, — повторила она, и по ее телу пробежала дрожь, словно сама мысль о том, что она — рабыня, доставляла ей сладострастное удовольствие.
С нарастающими раздражением и злостью Дэн спросил:
— Вы говорите мне, что родились только для того, чтобы выполнять все желания Хоффрица, родились только для того, чтобы стать такой, какой он вас сделал?
— Я готова делать все, чего от меня хотят, — повторила Реджина, теперь уже глядя Дэну в глаза.
Он бы предпочел, чтобы она смотрела ему за спину, потому что увидел, или вообразил, что увидел, муку, презрение к себе и отчаяние такой глубины, что у него защемило сердце. Ему открылась душа в лохмотьях. Потрепанная, затасканная, вымазанная в грязи душа. В этом зрелом, исключительно чувственном теле, под маской покорной женщины-ребенка скрывалась другая Реджина, лучшая Реджина, пойманная в ловушку, похороненная заживо, обложенная психологическими блоками, выставленными Хоффрицем, но неспособная выскользнуть из-за них, даже не представляющая себе, что у нее есть возможность выскользнуть. В эти короткие мгновения возникшего между ними контакта Дэн увидел настоящую женщину, женщину, которая существовала до того, как появился Хоффриц и превратил ее в куклу, послушную марионетку, готовую терпеть любые унижения и истязания, видящую в этом радость жизни. И эта женщина хотела, чтобы к ней поднесли спичку, которая воспламенила бы ее и сожгла.
В ужасе он не мог отвести глаза.
Так что первой посмотрела в пол она.
Он испытал безмерное облегчение. И тошноту. Губы пересохли. Язык прилип к нёбу.
— Вы знаете, какими исследованиями занимался Вилли после того, как его вышибли из ЛАКУ?
— Нет.
— Над каким проектом он работал вместе с Диланом Маккэффри?
— Не знаю.
— Вы видели серую комнату в доме в Студио-Сити?
— Нет.
— Вы знаете человека, которого зовут Эрнст Эндрю Купер?
— Нет.
— Вы знаете Джозефа Скальдоне?
— Я бы хотела, чтобы вы ушли.
— Неда Ринка?
— Нет. Никого не знаю.
— Что эти люди делали с Мелани Маккэффри? Что они от нее хотели?
— Не знаю.
— Кто финансировал их исследования?
— Не знаю.
В том, что она лжет, Дэн не сомневался.
Помимо Уверенности в собственных силах, самоуважения и независимости, она также лишилась способности хитрить и изворачиваться.
Теперь, когда Дэн видел Реджину и понял, сколь чудовищно изменили ее психику, он полностью потерял уважение к Хоффрицу как к человеку, но зато его даже больше, чем прежде, пугала способность Хоффрица манипулировать людьми, его дьявольская жестокость, его черный гений, и детектив, как никогда раньше, отдавал себе отчет в том, что это расследование необходимо закончить в максимально короткие сроки. Если Хоффриц так давно смог полностью трансформировать Реджину, оставалось только гадать, что ему удалось сделать на пару с Диланом Маккэффри, учитывая, что для этого у них было больше времени и финансовых ресурсов. Дэн физически ощущал, что отведенный ему срок быстро подходит к концу. Хоффриц запустил какую-то ужасную машину уничтожения, и скоро она подомнет под себя и раздавит гораздо больше людей, если не удастся понять, что это за машина, определить ее местонахождение и остановить ее. Реджина ему лгала, и он не мог ей такого позволить. Ему требовалось получить некоторые ответы, и быстро, пока еще оставалась возможность помочь Мелани.
24
Они ретировались из заваленной изломанными цветами и землей кухни, но Лаура не чувствовала себя в большей безопасности. Одно странное событие следовало за другим после того, как во второй половине дня они вернулись домой. Сначала Мелани проснулась, крича в ужасе, принялась бить и царапать себя, словно превратилась в религиозную фанатичку, изгоняющую дьявола из своей плоти. Потом ожил радиоприемник, и, наконец, в дверь ворвался смерч. Если бы кто-нибудь сказал Лауре, что в доме поселились призраки, она бы не стала возражать.
Вероятно, и Эрл не чувствовал себя в гостиной в большей безопасности. Он остановил Лауру, когда та пыталась заговорить. Отвел ее и Мелани в кабинет, нашел блокнот и ручку в ящике стола, быстро что-то написал.
Удивленная его загадочным поведением, Лаура подошла к нему и прочитала послание. «Мы уходим из дома».
Лаура согласилась с таким решением. Она живо помнила предупреждение, переданное радиоприемником: «Оно идет». Наполненный цветами смерч стал еще одним предупреждением. Оно шло. Оно хотело Мелани. И Оно знало, где они находятся.
Эрл продолжил писать: «Соберите вещи, свои и Мелани».
Очевидно, он исходил из того, что в доме установлены подслушивающие устройства.
И полагал, что не сможет увезти Лауру и Мелани, если те, кто слушает, узнают об их планах покинуть дом. Лаура нашла это предположение логичным. Люди, которые финансировали исследования Дилана и Хоффрица, наверняка хотели знать, где находится Мелани в любой момент, чтобы, воспользовавшись первым предоставившимся шансом, убить ее или похитить. И ФБР хотело держать Мелани под постоянным контролем, чтобы иметь возможность схватить тех, кто нацелился на Мелани. Если только в первую очередь само ФБР и не хотело захватить Мелани.
У Лауры вновь возникло ощущение, что из реальной жизни она перенеслась в кошмарный сон.
Может, не весь мир ополчился на них, но создавалось именно такое впечатление. Хуже того, до них стремились добраться не только люди, но и какая-то нежить.
Прячьтесь. Именно этим они и собирались заняться. Но уехать следовало так, чтобы никто не сел им на хвост и не смог найти.
Лаура схватила карандаш и написала: «Куда мы поедем?»
— Позже, — ответил он. — Сейчас нам нужно торопиться.
Оно шло.
В спальне он помог Лауре собрать два чемодана, один с вещами Мелани, второй — с ее.
Оно шло. Фактически Лаура понятия не имела, что это за Оно, собственно, чувствовала себя довольно-таки глупо, поверив в существование этого Оно, но от этих вроде бы логичных рассуждений страх ее ни на йоту не уменьшался.
Собрав чемоданы и одевшись к выходу, Лаура принялась звать Перца. Но кот не реагировал на ее зов, а быстрый осмотр дома не позволил обнаружить его. Перец спрятался, и спрятался так, чтобы его не нашли. Подобным же образом в сложившихся обстоятельствах поступил бы каждый уважающий себя кот.
Через прачечную они прошли в гараж. Не стали выключать свет в комнатах, чтобы не выдавать своих намерений. Эрл положил чемоданы в багажник синей «Хонды» Лауры.
Ей и в голову не пришло спрашивать, почему они едут на ее автомобиле, а не на его. Эрл припарковался на улице и, если бы агенты ФБР, которые сидели в фургоне, увидели ее и Мелани, идущих к автомобилю Эрла, то сразу бы поняли, куда они идут и почему. Возможно, попытались бы помешать им.
Конечно, их торопливый отъезд мог быть и ошибкой. Не следовало исключать вероятность того, что агенты ФБР дежурили у дома, чтобы помочь им при неблагоприятном развитии событий. Но, с другой стороны, они могли быть не союзниками, а врагами. Так или иначе, в сложившейся ситуации полностью она могла доверять только Эрлу Бентону.
Он усадил Мелани за заднее сиденье, закрепил ремень безопасности.
Лаура обернулась с переднего сиденья, и внешность дочери ее поразила. В закрытом гараже, при свете лампочки под крышей салона, изможденное лицо девочки чуть округлилось. Рассеянный молочно-белый свет смягчил глубокие складки и заостренные черты лица. Впервые Лаура поняла, какой красавицей станет ее маленькая дочка, когда немного наберет вес. Со временем несколько лишних фунтов и спокойствие души могли изменить девочку разительным образом. В мгновение ока Лаура смогла разглядеть заложенный в девочке потенциал, увидела знакомое в чужом, красоту, еще скрытую под серой вуалью. Время, словно кисть художника, будет наносить новые впечатления и эмоции на еще не забывшуюся агонию, и когда слой краски дней, недель, месяцев, лет станет достаточно плотным, он скроет под собой ужас, который выпал на ее долю, когда она была с отцом. Мелани более не будет угловатым, исхудалым, странным существом со смертельно бледной кожей и глазами загнанного зверька; станет очень и очень красивой. И, как только Лаура это поняла, надежда ее вспыхнула с новой силой.
Более того, мягкий свет и ласкающие тени позволили ей увидеть в дочери немалую часть себя, что произвело на нее огромное впечатление. Разумом она знала, что Мелани похожа на нее, очевидность сходства генов ясно читалась на лице ребенка, несмотря на маску страданий, но только теперь Лаура признала это сходство на каком-то глубоком эмоциональном уровне. Увидев себя в дочери, она еще сильнее осознала, что страдания Мелани — ее страдания и она не узнает счастья, пока не будет счастлива Мелани. И если осознание красоты девочки разожгло надежду, то мысли о том, что пришлось вынести Мелани, укрепили желание Лауры выяснить правду и победить врагов, даже если воевать пришлось бы со всем миром.
Эрл сел за руль. Посмотрел на Лауру.
— Следующие несколько минут будут безумными, — предупредил он.
— К безумию я уже привыкла. — Она пристегнула ремень безопасности.
— Я проходил специальный курс вождения, задача которого — научиться уходить от похитителей и террористов, поэтому в любой момент будьте уверены: я знаю, что делаю.
— Не думаю, что ваши действия хоть чем-то меня удивят, — пожала плечами Лаура. — Во всяком случае, после того, как смерч прошелся по моей кухне. А потом, мне всегда хотелось прокатиться на машине с Джеймсом Бондом.
Эрл ей улыбнулся:
— Вы — отважная женщина.
Когда он завел двигатель, она взяла пульт дистанционного управления воротами гаража, который лежал на консоли между сиденьями.
— Пора, — скомандовал он.
Лаура нажала кнопку на пульте дистанционного управления, и ворота начали подниматься. Прежде чем они успели подняться полностью, Эрл включил заднюю передачу и быстро выкатился из гаража. Крыша «Хонды» разминулась с нижней планкой ворот на какой-то дюйм.
Так что удар о ворота, которого ожидала Лаура, не произошел. Задом, не снижая скорости, «Хонда» докатилась до выезда на улицу. Там Эрл резко крутанул руль вправо, и автомобиль развернулся передним бампером к подножию длинного холма.
Агенты ФБР, которые сидели в фургоне, внешне не отличающемся от фургонов телефонной компании, еще не отреагировали на их действия. Эрл вдавил в пол педаль тормоза, тут же передвинул ручку коробки скоростей на движение вперед и нажал на газ. Взвизгнули шины, автомобиль на мгновение вроде бы прилип к асфальту, а потом они помчались вниз по длинной и темной улице.
Проскочив два квартала, Эрл глянул в зеркало заднего обзора:
— Они едут следом.
Лаура обернулась и увидела через заднее стекло, что фургон отчаливает от тротуара.
Эрл притормозил, крутанул руль вправо, и «Хонда» то ли повернула, то ли ее потащило юзом в боковую улицу. На следующем перекрестке он повернул налево, в конце квартала направо, вычерчивая извилистый маршрут по жилому району. Вскоре они оставили Шерман-Оукс позади, выбрались из долины, поднялись на гребень, а потом скатились в каньон Бенедикта по дороге, петляющей на лесистом склоне, держа путь к Беверли-Хиллз и Лос-Анджелесу.
— Мы от них ушли, — радостно сообщил Эрл. Лаура облегчения не испытывала. Не было у нее уверенности, что от другого своего врага, нечеловеческого, неведомого Оно, им удастся удрать так же легко, как от агентов ФБР.
25
Дэн пристально смотрел на Реджи ну, стараясь найти способ заставить ее рассказать все, что она знала. Он не сомневался, что с ее покорностью ему удастся добиться желаемого. Оставалось только понять, как и чем на нее надавить.
Реджина более не покусывала большой палец, только посасывала его. И поза у нее была на редкость провоцирующей: невинность, ждущая, чтобы над ней надругались. Он не сомневался, что и этому ее научил Хоффриц. Может, запрограммировал? Но не вызывало сомнений, что сосание пальца ее успокаивало; внутренние муки были столь велики, что она искала утешения в самых простых, прямо-таки детских ритуалах.
Только начав сосать палец, она более не изображала леди, не сидела с прямой спиной. Сгорбилась, сдвинулась в угол дивана. Халат у шеи распахнулся, открыв глубокую ложбинку между алебастровых грудей.
Дэн уже представлял себе, как заставить ее говорить, но уж очень не хотелось ему это делать.
Она вытащила большой палец изо рта только для того, чтобы сказать:
— Я не смогу вам помочь. Действительно не смогу. Почему бы вам не уйти прямо сейчас? Пожалуйста!
Он не ответил. Поднялся с кресла, обошел кофейный столик, остановился над ней, хмурясь, посмотрел на нее сверху вниз.
Она по-прежнему сидела, склонив голову.
— Посмотрите на меня! — чуть ли не прорычал он. Она посмотрела.
— Вы сейчас уйдете? — В голосе слышалась мольба. Ей очень хотелось, чтобы ее оставили в покое. — Пожалуйста! Вы сейчас уйдете?
— Вам придется ответить на мои вопросы, Реджина. — Он продолжал хмуриться. — Если вы не ответите мне, если солжете…
— Вы меня ударите? — спросила она.
Он видел перед собой уже не женщину, а больное, лишенное жизненных ориентиров, несчастное существо. Но не испуганное. Грядущие удары не пугали ее, не приводили в ужас. Наоборот. Она хотела, чтобы ее ударили, потому что боль доставляла ей наслаждение.
Дэн продолжил, с трудом подавляя отвращение:
— Я вас не ударю, не прикоснусь к вам. Но вы расскажете мне все, что я хочу знать, поскольку только ради этого вы и существуете на этой земле.
В ее глазах блеснуло любопытство.
— Вы всегда делаете то, что от вас хотят, так? Никому ни в чем не можете отказать. Именно этого я и жду от вас, Реджина. Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы, и вы на них ответите, потому что это единственное, на что вы пригодны, — отвечать на вопросы.
Она выжидающе смотрела на него.
— Вы встречались с Эрнстом Эндрю Купером?
— Нет.
— Вы лжете.
— Неужели?
Подавляя сочувствие и сострадание, Дэн добавил льда в голос и поднял над головой кулак, хотя и не собирался пускать его в дело.
— Вы знаете Купера?
Она не ответила, но ее глаза восхищенно уставились на большой кулак.
И тут его осенило, он изобразил злость, которой не чувствовал.
— Отвечай мне, сука!
Она дернулась от грубого обращения, но не потому, что испугалась. Дернулась от радости, предчувствия боли. Грубое слово оказалось тем ключом, которое открыло ларчик.
— Пожалуйста, — она не сводила глаз с кулака.
— Возможно.
— Тебе же хочется.
— Возможно… если ты скажешь все, что я хочу знать. Купер?!
— Они не называли мне фамилий. Я знала какого-то Эрни, но не знаю, Купер он или нет.
Дэн описал мертвого миллионера.
Читать бесплатно другие книги:
