Дверь в декабрь Кунц Дин

— Да, — она переводила взгляд с кулака на глаза Дэна и обратно. — Это он.

— Тебя познакомил с ним Вилли?

— Да.

— Джозеф Скальдоне?

— Вилли… познакомил меня с парнем, которого звали Джо, но его фамилии я не знаю.

Дэн описал Джозефа Скальдоне. Она кивнула:

— Да, это он.

— Нед Ринк?

— Не думаю, что встречала его.

— Невысокий, коренастый, довольно-таки уродливый мужчина.

Она начала качать головой, когда он еще говорил.

— Нет, никогда его не встречала.

— Ты видела серую комнату?

— Да. Иногда она мне снится. Я сижу на том стуле, и они делают это со мной. Шок. Электричество.

— Когда ты это видела? Комнату? Стул?

— Несколько лет тому назад, когда они красили стены. Устанавливали оборудование, готовили…

— Что они там делали с Мелани Маккэффри?

— Не знаю.

— Не лги мне, черт бы тебя побрал! Ты такая, какой тебя хотят видеть, ты делаешь все, чего от тебя хотят, всегда то, чего от тебя хотят, так что прекрати врать и отвечай мне!

— Нет, правда, я не знаю, — кротко ответила она. — Вилли никогда мне не говорил. Это был секрет. Важный секрет, который должен был изменить мир. Это все, что мне известно. Он не посвящал меня в свои дела. Его жизнь со мной не пересекалась с его работой с этими людьми.

Дэн по-прежнему стоял над ней, а она по-прежнему сидела в углу, и, несмотря на театральность своих угроз, ему эта роль претила.

— Какое отношение имел оккультизм к их экспериментам?

— Понятия не имею.

— Вилли верил в сверхъестественное?

— Нет.

— Почему ты так говоришь?

— Ну… потому что Дилан Маккэффри верил во все, призраков, вызов духов и даже гоблинов… а Вилли его высмеивал, ругал за доверчивость.

— Тогда почему он с ним работал?

— Вилли считал Дилана гением.

— Несмотря на его суеверия?

— Да.

— Кто их финансировал, Реджина?

— Не знаю.

Она чуть шевельнулась, с тем чтобы халат раскрылся больше, едва ли не полностью обнажив одну полную грудь.

— Говори, — в голосе Дэна звучало нетерпение. — Кто оплачивал их счета? Кто, Реджина?

— Клянусь, я не знаю.

Он сел на диван рядом с ней. Взял за подбородок, повернул лицом к себе, не мягко, без нежности, в продолжение угрозы, которую поначалу символизировал вскинутый кулак.

И хотя угроза вновь ничего не значила, Реджина на нее отреагировала. Именно этого она и хотела: чтобы ее унижали, чтобы ею командовали, заставляли подчиняться.

— Кто? — повторил он.

— Не знаю. Действительно не знаю. Я бы сказала, если бы знала. Я бы сказала все, о чем бы ты ни попросил.

На этот раз он ей поверил. Но подбородок не отпустил.

— Я знаю, что Мелани Маккэффри подвергалась в серой комнате психическому и физическому насилию. Но я хочу знать… Господи, я не хочу этого знать, но должен… было ли еще и сексуальное насилие?

Хотя Дэн держал Реджину за подбородок, голос ее звучал сдавленно:

— Откуда я могла это знать?

— Ты бы знала, — настаивал он. — Так или иначе почувствовала бы, пусть Хоффриц рассказывал тебе о происходящем в Студио-Сити не так уж и много. Он мог не говорить, какие ставил цели, экспериментируя с девочкой, но похвастал бы, если б установил над ней полный контроль. Я в этом уверен. Мы с ним не встречались, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы в этом не сомневаться.

— Я не верю, что там было что-то сексуальное.

Дэн с силой сжал ее подбородок, и она поморщилась, но он увидел (с отвращением), что ей это понравилось, поэтому ослабил хватку, но руку не убрал.

— Ты уверена?

— Почти наверняка. Ему бы хотелось… овладеть ею. Но, думаю, ты прав. Если б он это сделал, то сказал бы мне. Если бы она стала…

— Но он даже не намекал на это?

— Нет.

У Дэна отлегло от сердца. Он даже улыбнулся. По крайней мере, ребенка не подвергали сексуальному насилию. Потом он вспомнил, что пришлось вынести девочке, и улыбка исчезла.

Он отпустил подбородок Реджины, но остался рядом с ней на диване. И в тех местах, где его пальцы соприкасались с нежной кожей, выступили красные пятна.

— Реджина, ты говорила, что не видела Вилли больше года. Почему?

Она опустила глаза, склонила голову, плечи поникли еще больше, она вжалась в угол дивана.

— Почему? — повторил Дэн.

— Вилли… устал от меня.

От этой слепой любви к Хоффрицу Дэну стало дурно.

— Он больше не хотел меня. — Таким тоном говорили бы о безвременной смерти от рака. Нежелание Вилли обладать ею было, безусловно, самым страшным, что могло случиться. —Я делала все, что он хотел, но… я его больше не интересовала…

— Он просто прогнал тебя?

— Я ни разу не видела его после того, как он… велел мне уйти. Но мы изредка разговаривали по телефону. Должны были разговаривать.

— Должны были разговаривать по телефону? О чем?

— О других, кого он посылал ко мне. — Голос Реджины сошел на шепот.

— Каких других?

— Своих друзьях. Других… мужчинах.

— Он посылал к тебе мужчин? —Да.

— Для секса?

— Для секса. Для того, что они хотели. Я делала все, что они хотели. Ради Вилли.

Да, мысленный образ Вильгельма Хоффрица, который нарисовал себе Дэн, становился все более отвратительным. Этот человек был вампиром.

Он не только полностью поработил Реджину, используя ее для удовлетворения собственных сексуальных потребностей, но и потом, когда она ему надоела, продолжал контролировать ее и подкладывал под других. Вероятно, сам факт, что ее продолжали использовать, доставлял ему наслаждение, говорил о том, что его хватка не слабеет. Он определенно страдал психическим заболеванием. Хуже того, просто повредился умом.

Реджина подняла голову. С надеждой спросила:

— Хочешь, я расскажу о том, что они заставляли меня делать?

Дэн вытаращился на нее, от отвращения потеряв дар речи.

— Я с радостью расскажу тебе об этом, — заверила она его. — Тебе будет интересно. Я ничего не имела против и теперь готова рассказать, что я делала.

— Нет, — сипло ответил он.

— Тебе будет интересно.

— Нет.

Она хихикнула:

— Может, у тебя появятся какие-то идеи.

— Заткнись! — Он едва не отвесил ей оплеуху. Она склонила голову, как собака, на которую прикрикнул сердитый хозяин.

— Я знаю только их имена. Одного звали Эрни, и ты сказал мне, что его фамилия Купер. Второго Джо.

— Скальдоне. Кто еще?

— Говард, Шелби… Эдди.

— Какой Эдди?

— Говорю тебе, фамилий я не знаю.

— Как часто они приходили?

— Большинство из них… раз или два в неделю.

— Они все еще приходят сюда?

— Да, конечно. Я им нужна. Был лишь один парень, который пришел только раз и больше не вернулся.

— Как его звали?

— Альберт.

— Альберт Ахландер?

— Я не знаю.

— Как он выглядел?

— Высокий, худой, с… костистым лицом. Не знаю, как его описать. Пожалуй, он выглядел как ястреб… с ястребиными… острыми чертами лица.

Дэн еще не смотрел на фотографию автора тех книг, что лежали в багажнике его автомобиля, но намеревался это сделать, уйдя от Реджины.

— Альберт, Говард, Шелби, Эдди… кто-нибудь еще?

— Как я и говорила, Эрни и Джо. Но они мертвы, не так ли?

— Более чем.

— Есть еще один мужчина. Он приходит постоянно, но я даже не знаю его имени.

— И как он выглядит?

— Ростом в шесть футов, представительный. Прекрасные седые волосы. Отличная, дорогая одежда. Не красавчик, ты понимаешь, но элегантный. Так хорошо держится, так хорошо говорит. Он… культурный. Мне он нравится. Он причиняет боль… так красиво.

Дэн глубоко вдохнул.

— Если ты не знаешь имени, как же ты его называешь?

Она улыбнулась.

— Только так, как он хочет. — На ее лице появилось озорное выражение, она подмигнула Дэну.

— Папочка.

— Что?

— Я зову его Папочка. Всегда. Притворяюсь, что он мой папочка, а он притворяется, что я — его доченька, я сижу у него на коленях, и мы говорим о школе, и я…

— Достаточно, — оборвал ее Дэн, чувствуя, что попал в уголок ада, где знание местных обычаев означало, что ты должен по ним жить. Он предпочитал не знать.

Ему хотелось смести фотографии с кофейного столика, разбить стекла, которые их прикрывали, сбросить фотографии с каминной полки, зашвырнуть все в камин, поднести спичку. Но он понимал, что уничтожением этих изображений Хоффрица не поможет Реджине. Этот мерзкий тип умер, но в голове Реджины будет жить долгие годы, как злобный тролль в своей скрытой от всех глаз пещере.

Дэн вновь коснулся ее лица, но на этот раз коротко и нежно.

— Реджина, на что ты тратишь время, как проводишь дни, жизнь?

Она пожала плечами.

— Ходишь в кино, на танцы, обедаешь с подругами… или просто сидишь здесь, дожидаясь, что кому-то потребуешься?

— В основном остаюсь в доме, — ответила она. — Мне тут нравится. И Вилли хотел, чтобы я большую часть времени проводила здесь.

— А как ты зарабатываешь на жизнь?

— Я делаю то, что они хотят.

— Господи, да у тебя же диплом по психологии!

Она промолчала.

— Зачем ты защищала диплом в ЛАКУ, если не собиралась работать по специальности?

— Вилли хотел, чтобы я защитила диплом. Это было забавно, знаешь ли. Они вышвырнули его вон, эти подонки из университета, но меня так легко вышвырнуть не смогли. Я осталась там, чтобы напоминать им о Вилли. Ему это нравилось. Он полагал, что это отменная шутка.

— Ты могла бы заниматься важной работой, интересной работой.

— Я делаю то, для чего создана.

— Нет. Отнюдь. Ты делаешь то, для чего создана по словам Хоффрица. А это совсем другое.

— Вилли знал, — ответила она. — Вилли знал все.

— Вилли был мерзкой тварью.

— Нет. — Ее глаза вновь наполнились слезами.

— Значит, они приходят сюда и используют тебя, причиняют тебе боль. — Дэн схватил ее за руку, оттянул рукав халата, открывая синяк, который заметил ранее, и следы от веревок на запястье. — Причиняют тебе боль, не так ли?

— Да, так или иначе, одни больше, чем другие. Некоторые делают это так нежно.

— Почему ты на это идешь?

— Мне нравится.

Воздух вдруг сгустился. Стал тяжелым, влажным, пропитался грязью, которую он не мог видеть, которая оседала не на коже, а на душе. Дэн не хотел дышать этим воздухом. Этот воздух вызывал моральное разложение.

— Кто платит за аренду дома? — спросил он.

— Никакой аренды нет.

— Кому принадлежит дом?

— Компании.

— Какой компании?

— Что я могу для тебя сделать?

— Какой компании?

— Позволь мне что-нибудь сделать для тебя.

— Какой компании? — настаивал он.

— «Джон Уилкс энтерпрайзес».

— Кто такой Джон Уилкс?

— Не знаю.

— К тебе никогда не приходил мужчина по имени Джон?

— Нет.

— Как ты узнала о «Джон Уилкс энтерпрайзес»?

— Каждый месяц я получаю от них чек. На приличную сумму.

Дэн поднялся.

На лице Реджины отразилось разочарование. Взгляд Дэна упал на чемоданы, которые он заметил, как только вошел в квартиру.

— Уезжаешь?

— На несколько дней.

— Куда?

— В Лас-Вегас.

— Решила сбежать, Реджина?

— От чего мне бежать?

— Людей убивают из-за того, что происходило в серой комнате.

— Но я не знаю, что происходило в серой комнате, и мне на это наплевать. Так что я в безопасности.

Глядя на нее, Дэн вдруг осознал, что у Реджины Саванны Хоффриц была своя серая комната. И она носила ее с собой повсюду, потому что именно в серой комнате сидела взаперти настоящая Реджина.

— Тебе нужна помощь, Реджина.

— Мне нужно делать то, что ты хочешь.

— Нет. Тебе нужна…

— Я в порядке.

— Тебе нужен психотерапевт.

— Я свободна. Вилли научил меня, как быть свободной.

— Свободной от чего?

— От ответственности. Страха. Надежды. Свободной от всего.

— Вилли не освободил тебя. Он тебя поработил.

— Ты не понимаешь.

— Он был садистом.

— В этом нет ничего плохого.

— Он влез в твой разум, изменил твою психику. Мы говорим не о каком-то заштатном профессоре психологии, Реджина. Этот псих был звездой первой величины. Он работал на Пентагон, исследуя коррекцию поведения, разрабатывая новые методы «промывки мозгов». Подавляющие самоуважение наркотики, Реджина. Воздействие на подсознательном уровне. Вилли играл ту же роль при Большом брате, что Мерлин при короле Артуре. Только Вилли практиковал магию зла, Реджина. Он трансформировал тебя в… в… в мазохистку исключительно ради развлечения.

— Именно так он меня освободил. — Говорила она на полном серьезе. — Видишь ли, когда ты больше не боишься боли, когда ты научился любить боль, ты больше ничего не боишься. Вот почему я свободна.

Дэн хотел как следует тряхнуть ее, но понимал, что проку от этого не будет. Совсем наоборот. Она бы только попросила тряхнуть ее сильнее.

Ему хотелось бы привести ее к судье, который бы отнесся к ней с пониманием и направил на принудительное лечение. Чтобы она получила необходимую психотерапевтическую помощь. Но он не был ее родственником, практически ее не знал, а потому ни один судья не пошел бы ему навстречу. Закон такого не допускал. Так что, похоже, он ничем не мог ей помочь.

— Знаешь, что я тебе скажу? Думаю, Вилли, возможно, не умер, — вдруг заявила она.

— Умер, будь уверена.

— Может, и нет.

— Я видел тело. Мы опознали его по карте дантиста и по отпечаткам пальцев.

— Возможно, — не стала спорить она. — Но… я чувствую, что он жив. Иногда я ощущаю его присутствие… прямо здесь. Это так странно. Я не могу этого объяснить. Вот почему я не рыдаю, как могла бы рыдать. Потому что не убеждена в его смерти. Уж не знаю как, но он по-прежнему… здесь.

Ее видение себя, причины, побуждающие жить дальше, настолько зависели от Вилли Хоффрица, от необходимости получать похвалу и одобрение, хотя бы от возможности слышать его голос по телефону, что она просто не могла принять его смерть. Дэн подозревал, что не смог бы убедить ее в смерти Вильгельма Хоффрица, даже если бы привел в морг, показал изуродованное до неузнаваемости тело, положил перед ней заключение коронера. Хоффриц проник в ее разум, разбил психику на мелкие осколки, а потом сложил, как ему того хотелось, превратившись в клей, который связывал их воедино. Если бы Реджина приняла его смерть, клей перестал бы выполнять положенную ему функцию, ее психика превратилась бы в груду осколков, ввергнув Реджину в безумие. Так что у нее оставалась одна надежда: верить, что Вилли жив.

— Да, он здесь, — повторила она. — Я чувствую. Как-то, где-то, но здесь.

Понимая, что он ничем не может ей помочь, кляня себя за собственное бессилие, Дэн направился к двери.

За его спиной Реджина вскочила с дивана.

— Подожди. Пожалуйста.

Он обернулся.

— Ты мог бы… взять меня.

— Нет, Реджина.

— Сделать что-нибудь со мной.

— Нет.

— Я буду твоим зверьком.

Он еще на шаг приблизился к двери.

— Твоим маленьким зверьком.