Дверь в декабрь Кунц Дин
— Забудь об этом. Сейчас я хочу, чтобы ты просто вошла в резервуар.
Мелани опять заплакала.
— Входи, сладенькая.
— Я… я б-боюсь.
— Не нужно бояться.
— Я могу…
— Что?
— Если я войду… я могу…
— Можешь что?
— Кое-что сделать, — мрачно ответила девочка.
— Что ты можешь сделать?
— Что-то…
— Скажи мне.
— Что-то ужасное, — едва слышно выдохнула Мелани.
Не зная, правильно ли она поняла дочь, Лаура переспросила:
— Ты думаешь, что-то ужасное может случиться с тобой?
— Нет, — еще тише.
— Ну, тогда…
— Да.
— Что же?
— Нет… да…
— Сладенькая?
Молчание.
На лице ребенка теперь отражался не только страх. Появилось новое чувство, возможно, отчаяние.
— Хорошо, — продолжила Лаура. — Не бойся. Успокойся. Расслабься. Я здесь, рядом с тобой. Ты должна войти в резервуар. Ты должна в него войти, но с тобой все будет в порядке.
Напряжение покинуло Мелани. Она обмякла, сидя на стуле. Но лицо оставалось мрачным. Хуже, чем мрачным. Глаза вдруг глубоко запали. Создавалось ощущение, что они уходили все глубже и глубже, так что скоро глазницы могли остаться пустыми. Лицо побледнело до такой степени, что буквально превратилось в маску из алебастра, губы стали такими же бескровными, как кожа. Тело ее приобрело какую-то особенную хрупкость, словно место плоти, крови и костей заняли тончайшая бумага и легчайший порошок. Казалось, она могла разлететься на мельчайшие частички, стоило кому-то громко заговорить или махнуть в ее сторону рукой.
— Может, хватит для одного дня? — подал голос Холдейн.
— Нет, — возразила Лаура. — Мы должны это сделать. Это самый быстрый способ выяснить, что же, черт побери, происходит. Я могу провести ее по воспоминаниям независимо от того, насколько они плохие. Я такое уже делала. У меня хорошо получается.
Но когда Лаура посмотрела через столик на свою тающую на глазах дочь, у нее засосало под ложечкой, и ей пришлось бороться с подкатившей к горлу тошнотой. Ей показалось, что Мелани умерла. Она сидела, обмякнув, с закрытыми глазами, не шевелясь, лицом напоминая холодный труп. Черты лица застыли в последней, болезненной гримасе смерти.
Могли эти воспоминания оказаться столь ужасными, что убили бы Мелани, если бы она попыталась вытащить их на свет божий?
Нет, конечно же, нет. Лаура не слышала, чтобы гипнотерапия грозила опасностью психике пациента.
И однако… Мелани вернули в серую комнату, заставили говорить о стуле, на котором ее мучили электрошоком, заставили забраться в камеру отсечения внешних воздействий… да, все это просто выпило из девочки жизненные силы. Если воспоминания могли вампирить, то эти точно вампирили, высасывая из Мелани саму жизнь.
— Мелани?
— М-м-м-м-м-м-м?
— Где ты сейчас?
— Плаваю.
— В резервуаре?
— Плаваю.
— Что ты чувствуешь?
— Воду. Но…
— Но что?
— Но эти ощущения тоже уходят…
— Что еще ты чувствуешь?
— Ничего.
— Что видишь?
— Темноту.
— Что слышишь?
— Мое… сердце… бьется, бьется… Но… это… тоже уходит…
— Чего они от тебя хотят?
Молчание.
— Мелани?
Нет ответа.
— Мелани, не уходи от меня. Оставайся со мной.
Девочка шевельнулась, вздохнула, пусть и неглубоко, и создалось впечатление, что она вернулась с далекого, темного берега реки, которая несла свои черные воды между этим миром и последующим.
— М-м-м-м-м.
— Ты со мной?
— Да, — ответила девочка, но так тихо, словно это было всего лишь тенью мысли.
— Ты в резервуаре. Все в нем как обычно… за исключением того, что на этот раз с тобой я: спасательный круг, рука, за которую можно ухватиться. Ты понимаешь? А теперь… плавай. Ничего не чувствуя, ничего не видя, ничего не слыша… но почему ты здесь?
— Чтобы научиться…
— Чему?
— … отпускать.
— Что?
— Все.
— Я не понимаю, сладенькая.
— Отпускать. Все. Себя.
— Они хотят, чтобы ты научилась отпускать себя. Что это значит?
— Соскальзывать.
— Откуда…
— Уходить… уходить… уходить…
Лаура разочарованно вздохнула и попыталась зайти с другой стороны.
— О чем ты думаешь?
В голосе девочки добавилось испуга.
— О двери…
— Двери в декабрь?
— Да.
— Что такое дверь в декабрь?
— Не дай ей открыться! Держи ее закрытой! — воскликнула девочка.
— Она закрыта, сладенькая.
— Нет, нет, нет. Она собирается открыться. Как я это ненавижу! О, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне, Иисус, мамик, помоги мне, папик, помоги мне, не делайте этого, пожалуйста, она не должна открыться, я это ненавижу, я ненавижу, когда она открывается!
Мелани уже кричала, мышцы шеи напряглись, сосуды на висках вздулись. Но, несмотря на возбуждение, на лице не добавилось ни кровинки. Наоборот, Мелани побледнела еще больше.
Девочку ужасало то, что находится за дверью, и ужас этот передался Лауре. Она почувствовала, как холодок ползет по спине от шеи к пояснице.
С нарастающим восхищением Дэн наблюдал, как Лаура успокоила испуганную девочку.
Сеанс гипноза нелегко дался и ему. Нервы превратились в туго натянутые, грозящие лопнуть струны.
— Все хорошо. Все в порядке, — говорила Лаура Мелани. — А теперь… расскажи мне о двери в декабрь.
Девочке отвечать не хотелось.
— Что это такое, Мелани? Объясни мне. Давай, сладенькая.
— Она как… — девочка понизила голос, —… окно во вчера.
— Я не понимаю. Объясни.
— Это как… ступени… которые уходят в сторону… не вверх, не вниз…
Лаура посмотрела на Дэна.
Тот пожал плечами.
— Расскажи подробнее, — попросила Лаура. Голос девочки то становился громче, то затихал чуть ли не до шепота.
— Это как… кошка… голодная кошка, которая съедает себя. Она голодает. Но еды для нее нет. Поэтому… она начинает есть свой хвост… поднимается выше и выше… выше и быстрее… пока от хвоста ничего не остается. Тогда… тогда кошка съедает свои задние лапы, потом середину тела. Продолжает есть и есть, пожирает себя… пока не сжирает последний кусочек… не сжирает собственные зубы… и тогда просто… исчезает. Ты видела, как эта кошка исчезает? Как может она исчезнуть? Как можно съесть зубы, съесть себя? Разве не останется хотя бы один зуб? Но не остается. Ни одного зуба.
Пребывая в таком же недоумении, как Дэн, Лаура спросила:
— Они хотели, чтобы ты думала об этом, находясь в резервуаре?
— В некоторые дни — да. В другие говорили мне, чтобы я думала об окне во вчера, ни о чем, кроме окна во вчера, часами, часами и часами… сосредотачиваясь на окне… видя его… веря в него… Но лучше всего получалось с дверью.
— В декабрь.
— Да.
— Расскажи мне об этом, сладенькая.
— Лето… июль…
— Продолжай.
— Жарища, духота. Мне так жарко… Тебе не жарко?
— Очень жарко, — согласилась Лаура.
— Я готова отдать все… за глоток холодного воздуха. Поэтому я открываю дверь дома… а за дверью холодный зимний день. Падает снег. На крыше крыльца сосульки. Я отступаю назад и смотрю в окна по обе стороны двери… и через них вижу, что на самом деле на дворе июль… и я знаю, что это июль… тепло… везде в июле… кроме как за этой дверью… по другую сторону этой единственной двери… это дверь в декабрь. А потом…
— Что потом? — вырвалось у Лауры.
— Я переступаю порог…
— Ты входишь в дверь? — уточнила Лаура. Глаза Мелани открылись, она вскочила со стула и, к изумлению Дэна, начала изо всех сил молотить себя кулаками. Ее маленькие кулачки ударяли в грудь, бока, бедра, она кричала:
— Нет, нет, нет, нет!
Дэн уже вскочил с кровати, подбежал к девочке, схватил за руки, но она вырвалась с легкостью, изумившей его. Она просто не могла быть такой сильной.
— Ненавижу! — крикнула Мелани, с силой ударив себя по лицу.
Дэн предпринял вторую попытку схватить ее руки. Не получилось.
Она вцепилась в свои волосы и попыталась их вырвать.
— Мелани, сладенькая, прекрати!
Дэн ухватил девочку за запястья, крепко их сжал. На косточках, похоже, не осталось плоти, он боялся, что причиняет ей боль. Но не мог и отпустить, потому что она тут же начала бы лупить себя.
— Ненавижу! — кричала Мелани, брызжа слюной. Лаура осторожно подошла к ним.
Мелани отпустила волосы, которые так яростно рвала, попыталась впиться ногтями в руки Дэна и вырваться.
Но он держал ее крепко и сумел прижать руки к бокам. Она извивалась, пиналась и кричала:
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу]
Лаура сжала ладонями щеки девочки, зафиксировала голову, стараясь привлечь к себе внимание дочери.
— Сладенькая, что с тобой? Что ты так сильно ненавидишь?
— Ненавижу!
— Что ты так сильно ненавидишь?
— Проходить через дверь.
— Ты ненавидишь проходить через дверь?
— И их.
— Кто они?
— Я их ненавижу, я их ненавижу!
— Кого?
— Они заставляют меня… думать о двери, и они заставляют меня верить в дверь, и они заставляют меня… проходить через дверь, и я их ненавижу!
— Ты ненавидишь своего папочку?
— Да!
— Потому что он заставляет тебя проходить через дверь в декабрь?
— Я это ненавижу! — заверещала девочка в ярости и отчаянии.
— Мелани. Что происходит, когда ты проходишь через дверь в декабрь?
В гипнотическом трансе девочка могла слышать только два голоса: свой и матери. Поэтому Лаура повторила вопрос:
— Что происходит, когда ты проходишь через дверь в декабрь?
Девочку начало рвать. К счастью, позавтракать она не успела, поэтому обошлось без блевотины, но даже позывы на рвоту напугали Дэна. Он по-прежнему крепко держал девочку, и каждый спазм сотрясал ее тело. Казалось, еще немного, и желудок, оторвавшись, вывернется через пищевод.
И Лаура не отрывала рук от лица Мелани, только уже не сжимала их, а ласково поглаживала по щекам, тихим голосом успокаивая дочь.
Наконец Мелани перестала сопротивляться, обмякла, и Дэн отпустил ее в объятия матери.
Девочка прижалась к ее груди и жалобным голоском, рвущим Дэну сердце, прошептала:
— Я их ненавижу… их всех… папочку… остальных…
— Я знаю. — Лаура, успокаивая дочь, гладила ее по голове, плечам, спине.
— Они причиняли мне боль… такую сильную боль… я их ненавижу!
— Я знаю.
— Но… больше всего…
Лаура опустилась на пол, усадила Мелани себе на колени.
— Больше всего? Кого ты ненавидишь больше всего, Мелани?
— Себя, — ответила девочка.
— Нет, нет.
— Да. Себя. Я ненавижу себя… я ненавижу себя.
— За что, сладенькая?
— За то… за то, что я делаю. — Девочка зарыдала.
— А что ты делаешь?
— Я прохожу… через дверь.
— И что происходит?
— Я… прохожу… через… дверь.
— А что ты делаешь по ту сторону двери, что ты там видишь, что находишь? — спросила Лаура.
Девочка молчала.
— Крошка?
Никакой реакции.
— Отвечай мне, Мелани.
Молчание.
Дэн наклонился, всмотрелся в лицо девочки. С тех пор как ее нашли на улице, голую, две ночи тому назад, ее глаза оставались затуманенными, смотрящими не в этот мир, но сейчас они стали еще более странными, чем обычно. Уже и глазами-то не были. Вглядываясь в них, Дэн видел два овальных окна, за которыми царила пустота, безбрежная пустота, сравнимая разве что с пустотой далекого космоса на окраине галактики.
Сидя на полу номера мотеля, обнимая дочь, Лаура беззвучно плакала. Губы ее дрожали. Она покачивала девочку, а слезы, выкатываясь из глаз, текли по щекам. И молчание, в котором она плакала, только подчеркивало глубину ее горя.
Потрясенный лицом Лауры, Дэн более всего хотел заключить ее в объятия и покачивать точно так же, как покачивала она дочь. Но решился лишь на то, чтобы положить руку ей на плечо.
Заговорил, когда слезы Лауры начали высыхать:
— По словам Мелани, она ненавидит себя за то, что сделала. Что, по-вашему, она под этим подразумевает? Что она могла сделать?
— Ничего, — ответила Лаура.
— Но она, очевидно, думает, что сделала.
— Это типичный синдром в таких случаях, практически во всех случаях, связанных с насилием по отношению к ребенку.
И хотя Лаура говорила тихо, Дэн уловил в ее голосе напряженность и страх. Она, несомненно, старалась удержать под контролем тревогу, которую вызывало у нее ухудшающееся состояние Мелани.
— Обычно все дело в стыде. Вы такого и представить себе не можете. Чувство стыда у них всесокрушающее, не только в случаях сексуальных домогательств. Очень часто ребенок, который подвергся насилию, не только стыдится того, что его подвергли насилию, он еще и чувствует за это вину, как будто несет ответственность за случившееся. Видите ли, эти дети сбиты с толку, потрясены тем, что с ними произошло. Они не знают, что должны чувствовать, понимают только одно: случившееся с ними — это нехорошо, а потом по какой-то извращенной логике начинают винить себя, а не взрослых, которые подвергали их насилию. Но, с другой стороны, они сжились с мыслью, что взрослые мудрее детей, больше знают, а потому всегда правы. Господи, вы бы удивились, узнав, как часто они не понимают, что являются жертвами, что им нечего стыдиться. Они полностью теряют чувство самоуважения. Они ненавидят себя, считая, что именно они несут ответственность за то, чего не сделали или не смогли предотвратить. А если они ненавидят себя, то уходят в свой внутренний мир… все глубже и глубже… и психотерапевту крайне сложно вернуть их назад.
Вот и Мелани, похоже, полностью ушла в себя. Покачивалась, как кукла, на руках матери.
— То есть, по-вашему, когда она говорит, что ненавидит себя за сделанное ею что-то ужасное, на самом деле она винит себя за то, что сделали с ней.
— Несомненно, — безапелляционно заявила Лаура. — Я уже вижу, что ее вина и ненависть к себе будут более глубокими, чем в большинстве случаев. В конце концов, к ней дурно относились, мучили ее шесть лет. И это было особое, психологическое насилие, куда более разрушительное, чем насилие физическое, которому в основном подвергаются дети.
Дэн понимал все, что говорила ему Лаура, и чувствовал, что все, сказанное ею, — правда. Но минуту тому назад, когда он слушал Мелани, в голову ему пришла чудовищная мысль, и он никак не мог от нее избавиться. Версия эта, с совсем новым подозреваемым, сразу пустила глубокие корни. Хотя такой выбор подозреваемого противоречил всем законам логики. Такое просто казалось невозможным. Нелепым. И, однако…
Дэн подумал, что искать Оно больше нет нужды. Потому что теперь он знал, что это такое.
Ранее он таким себе Оно не представлял. И теперь получалось, что Оно гораздо хуже всех кошмарных чудовищ, которые рассматривались до этого.
Он смотрел на девочку с сочувствием, состраданием, трепетом и леденящим душу страхом.
После того как Лаура вывела Мелани из глубокого гипноза, состояние девочки не изменилось. Что в гипнотическом трансе, что без него, она практически полностью порвала связь с реальным миром. И они больше не могли получить от нее какую-либо информацию.
Лаура не находила себе места от тревоги. И Дэн ее очень хорошо понимал.
Они уложили Мелани на одну из кроватей, где она теперь и лежала, не шевелясь, разве что поднесла ко рту левую руку, чтобы пососать большой палец.
Лаура позвонила в больницу, где работала, чтобы убедиться, что ничего чрезвычайного за время ее отсутствия не произошло, позвонила секретарю в свой офис, чтобы узнать, все ли частные клиенты распределены по другим психиатрам. Потом, еще не приняв душ, сказала: «Я буду готова через полчаса или через сорок пять минут», — прошла в ванную и закрыла за собой дверь.
Изредка поглядывая на Мелани, Дэн сел за столик и принялся листать книги, написанные Альбертом Ахландером, которые днем раньше он добыл в доме Неда Ринка. Все семь книг имели непосредственное отношение к оккультизму: «Современные призраки», «Полтергейсты: двенадцать удивительных случаев», «Вуду сегодня», «Жизни мистиков», «Пророчества Нострадамуса», «Выход в астрал» и «Странные силы внутри нас». Одну книгу издали в «Патмане», еще одну — в «Харпер-и-Роу»[26], остальные пять — в «Джон Уилкс пресс». Последнее издательство, несомненно, контролировалось «Джон Уилкс энтерпрайзес», корпорацией, владеющей домом, в котором проживала Реджина Саванна Хоффриц.
Поначалу он подумал, что все эти книги в ярких суперобложках — чушь собачья и все, что в них написано, адресовано тем людям, которые прочитывают от корки до корки каждый номер журнала «Судьба» и верят всем историям, рассказанным на его страницах. Эти же люди присоединялись к клубам уфологов и верили, что бог — или астронавт, или синий человечек, ростом в два фута, и глазами размером с блюдце. Но он напомнил себе и о другом: что-то нечеловеческое выслеживало людей, так или иначе связанных с экспериментами в серой комнате, и, вероятно, постоянные читатели «Судьбы» могли бы быстрее понять, что же это такое (пусть даже голова у них забита всякой чушью), чем часть человечества, к ней он относил и себя, которая с чувством превосходства и даже с пренебрежением смотрела на тех, кто принимал оккультизм за чистую монету. Теперь же, послушав ответы находящейся в гипнотическом трансе Мелани, он выдвинул тревожную версию, которая выглядела ничуть не менее фантастично, чем любая история со страниц «Судьбы». Как говорится, век живи — век учись.
Он нашел адрес издательства на странице с копирайтом. Оно располагалось на Доугени-драйв в Беверли-Хиллз. Он переписал адрес в блокнот, чтобы потом сравнить его с адресом штаб-квартиры «Джон Уилкс энтерпрайзес», который этим утром должен был найти Эрл Бенсон.
Потом он просмотрел во всех томах комментарии и слова признательности в надежде найти знакомые фамилии, которые, возможно, привяжут Ахландера к команде Маккэффри — Хоффрица, а может, позволят идентифицировать еще неизвестных членов этой команды, но не нашел ничего интересного.
Он вновь перебрал все книги и выбрал одну, чтобы изучить ее более внимательно. Именно эта книга по первому взгляду могла подтвердить ужасную догадку, которая пришла к нему в голову, пока он наблюдал гипнотический допрос Мелани. Пока Лаура приняла душ, искупала Мелани и заявила, что готова покинуть мотель, он прочитал тридцать страниц, и на этих страницах нашел не одно подтверждение своих наихудших страхов.
Туман развеялся, покров таинственности спал. Еще чуть-чуть, и он точно мог сказать, что стояло за событиями последних двух дней: серой комнатой, чудовищно изуродованными телами, тем фактом, что мужчины в доме в Студио-Сити не смогли защитить себя, чудесным спасением Мелани из этого дома, смертью Джозефа Скальдоне в запертой комнате и всеми проявлениями полтергейста.
Это было безумием.
Тем не менее… не противоречило логике и здравому смыслу.
И насмерть перепугало его.
Он хотел поделиться своими мыслями с Лаурой, узнать ее мнение. Как психиатра. Но предположение его было слишком шокирующим, слишком ужасным, и он пришел к выводу, что лучше еще раз хорошенько все обдумать. Сначала он хотел убедиться, что в его логической цепочке нет проколов, а уж потом делиться с кем-либо своей версией. А если его подозрения подтвердятся, тогда Лауре понадобятся все запасы физических, эмоциональных и ментальных сил, чтобы не сломаться под ожидающим ее ударом.
Они покинули мотель и направились к автомобилю. Лаура села с Мелани на заднее сиденье, чтобы и дальше гладить и утешать ребенка: из-за компьютера места на переднем сиденье хватало только двоим.
Ранее Дэн намеревался на несколько минут заехать домой, чтобы переодеться. Его пиджак, рубашка и брюки сильно помялись, потому что спал он не раздеваясь. Да и о свежести одежды говорить не приходилось. Но теперь, чувствуя, что до раскрытия преступления остается совсем ничего, он более не тревожился о том, как выглядит. Ему не терпелось переговорить с Шелдоном Толбеком, Говардом Рензевеером и другими непосредственными участниками этого проекта. Он хотел поделиться с ними идеями, которые пришли ему в голову в последние час-полтора, и увидеть их реакцию.
Прежде чем выехать со стоянки мотеля, он повернулся и посмотрел на Мелани.
Она сидела, привалившись к матери.
С открытыми, но пустыми глазами.
«Я прав, детка? — мысленно спросил он. — Оно — именно такое, каким я его себе представляю?»
Он даже ожидал, что она вскинет на него глаза и ответит на невысказанные вслух вопросы, но она не встретилась с ним взглядом, не ответила.
Читать бесплатно другие книги:
