Татуировщик из Освенцима Моррис Хезер
— Мы ничего от него не добились даже после подходов большого еврея, — говорит один.
Хустек поворачивается к Лале, и тот поднимает голову.
— Так ты действительно не знал их имен? И тебя не пристрелили?
— Нет, герр.
— Вернулся ко мне, а? Теперь ты снова моя проблема.
— Да, герр.
Хустек обращается к офицерам:
— Отведите его в блок тридцать один. — Потом поворачивается к Лале. — Ты у нас хорошенько повкалываешь, пока не сыграешь в ящик. Помяни мое слово.
Лале выволакивают из конторы. Он старается не отставать от эсэсовцев. Но на полдороге он падает, и его волокут по гравию. Офицеры открывают дверь блока 31 и швыряют его внутрь, после чего уходят. Лале лежит на полу, измученный телом и душой. К нему с опаской приближаются несколько заключенных. Двое пытаются помочь ему подняться, но он кричит от боли, и они отступают. Один мужчина задирает рубашку Лале, обнажая глубокие рубцы на его спине и ягодицах. На этот раз более осторожно они поднимают его и кладут на нары. Вскоре он засыпает.
— Я знаю, кто это, — говорит один из узников.
— Кто? — спрашивает другой.
— Это татуировщик. Не узнаешь? Возможно, он выбивал твой номер.
— Угу, ты прав. Интересно, кому он насолил?
— Когда я был в блоке шесть, то получал от него дополнительный паек. Он всегда раздавал еду.
— Об этом я не знаю. Я был только в этом блоке. В тот день, когда меня привезли, я кому-то не понравился.
Мужчины тихо посмеиваются.
— Он не сможет пойти на ужин. Принесу ему что-то из своего. Завтра еда ему понадобится.
Немного погодя Лале будят двое, каждый держит кусочек хлеба. Они предлагают ему поесть, и он с благодарностью берет хлеб.
— Мне надо отсюда выбраться.
Мужчины смеются:
— Конечно, друг мой. У тебя два варианта: один быстрый, другой может занять чуть больше времени.
— И каковы они?
— Ну, завтра утром ты можешь выйти на улицу и броситься на тележку с трупами, когда она будет ехать мимо. Или выйти с нами в поле и там работать, пока не свалишься от усталости или не начнешь умолять их пристрелить тебя.
— Мне не нравятся эти варианты. Я должен найти другой способ.
— Удачи, мой друг. Ты бы лучше отдохнул. Впереди у тебя долгий день, особенно в твоем состоянии.
В ту ночь Лале снятся его отъезды из дому.
Впервые он покинул дом многообещающим молодым человеком, идущим на поиски своего будущего. Он найдет любимую работу и достигнет в ней высот. Приобретет богатый опыт, посетит романтичные города Европы, о которых читал в книгах: Париж, Рим, Вену. Но больше всего он хотел найти ту единственную женщину, в которую влюбится, окружит своей любовью и осыплет знаками внимания — цветами и шоколадными конфетами.
Его второй отъезд, полный неопределенности и неизвестности, привел его в замешательство. Что ждет его впереди?
Он приехал в Прагу после долгого путешествия, наполненного переживаниями после расставания с родными. Как ему предписывалось, он явился в соответствующее правительственное учреждение, где ему велели найти жилье поблизости и еженедельно отчитываться, пока его участь не будет решена. 16 апреля, месяц спустя, пришло распоряжение явиться с вещами в местную школу. Здесь его поселили вместе с группой молодых евреев, собранных со всей Словакии.
Лале гордился своим внешним видом, и условия его прежней жизни позволяли ему выглядеть наилучшим образом. Поэтому он каждый день стирал и чистил свою одежду в школьном туалете. Он не знал, куда его отправляют, но хотел быть уверенным, что будет выглядеть хорошо.
После пяти дней сидения в школе напуганному и ужасно скучающему Лале, как и прочим, приказали собрать вещи, после чего их отвели на железнодорожный вокзал. Им ничего не сказали о том, куда их отправляют. Подъехал состав для перевозки скота, их посадили в вагоны. Некоторые возражали, объясняя, что грязные вагоны ущемляют их чувство собственного достоинства. Лале впервые наблюдал, как его земляки направляют винтовки на евреев, бьют тех, кто продолжает протестовать. Он влез в вагон вместе с остальными. Когда вагон был набит до отказа, Лале смотрел, как задвигаются двери. Ему было слышно, как эти двери запираются на засов словацкими солдатами, людьми, в обязанность которых входит защищать его.
Вновь и вновь он слышит шум задвигаемых и запираемых на засов дверей, задвигаемых и запираемых.
На следующее утро два добрых человека помогают Лале выйти из барака и вместе с ним ожидают перекличку. Сколько времени прошло с тех пор, как я стоял вот так? Номера, номера… Выживание всегда имеет отношение к твоему номеру. Если капо ставит галочку напротив твоего номера в списке, значит ты пока жив. Номер Лале идет последним в списке, поскольку он самый новый обитатель блока 31. Он не отвечает сразу, когда его называют, и соседям приходится толкать его локтем. После чашки жидкого кофе и тонкого куска черствого хлеба заключенных ведут к месту работ.
Это поле между Освенцимом и Биркенау. Их заставляют перетаскивать большие камни с одного края на другой. Когда все камни перемещены, им велят перетаскивать их обратно. И так весь день. Лале думает о тех сотнях случаев, когда он, идя по дороге, наблюдал эту «работу». Нет, он лишь видел это мельком. Он не понимал, что приходится выносить этим людям. Он быстро догадывается, что эсэсовцы убивают того, кто приволок свой камень последним.
Лале необходимо собрать все свои силы. Мышцы болят, но разум остается ясным. Один раз он оказывается предпоследним. Когда день заканчивается, оставшиеся в живых собирают тела убитых и относят в лагерь. Сегодня Лале освобождают от этой повинности, но говорят, что это отсрочка всего на день. Завтра ему придется тащить свой груз. При условии, что он останется в живых.
Добредя до Биркенау, Лале видит стоящего в воротах Барецки. Тот подходит к Лале:
— Я слышал, что с тобой произошло.
Лале поднимает на него глаза:
— Барецки, вы можете мне кое в чем помочь?
Прося о помощи эсэсовца, он признается другим заключенным, что отличается от них. Он знает имя этого офицера и может попросить его о помощи. Его приятельские отношения с врагом вызывают чувство жгучего стыда, но ему это сейчас необходимо.
— Может быть… А в чем дело? — Барецки явно испытывает неловкость.
— Вы можете передать кое-что Гите?
— Ты действительно хочешь, чтобы она узнала, где ты сейчас? Не лучше ли ей думать, что ты мертв?
— Просто скажите ей, где именно я нахожусь. Блок тридцать один. И попросите ее, чтобы передала Силке.
— Хочешь, чтобы ее подруга узнала, где ты?
— Да, это важно. Она поймет.
— Гм. Сделаю, если будет настроение. Правда, что у тебя под тюфяком было целое состояние из бриллиантов?
— А рубины, изумруды, американские доллары, британские и южноафриканские фунты тоже упоминались?
Барецки качает головой и, хохоча, больно хлопает Лале по спине. Потом уходит.
— Силка! — кричит ему вслед Лале. — Гита должна сказать Силке.
Не поворачиваясь, Барецки машет рукой.
Барецки является на территорию женского лагеря, когда заключенные выстраиваются на ужин. Силка видит, как он подходит к капо и затем указывает на Гиту. Капо жестом подзывает Гиту. Пока Гита медленно идет к Барецки, Силка привлекает к себе Дану. Им не слышно, что он говорит, но его слова заставляют Гиту закрыть лицо руками. Потом она подбегает к подругам и бросается в их объятия.
— Он жив! Лале жив! Он сказал, чтобы я передала тебе, Силка, что он сейчас в блоке тридцать один.
— Почему мне?
— Не знаю, но он сказал, что Лале настаивал на этом.
— Что она может сделать? — спрашивает Дана.
Силка отводит взгляд, лихорадочно думая.
— Не знаю, — говорит Гита, не настроенная в данный момент анализировать. — Я только знаю, что он жив.
— Силка, что ты можешь сделать? — настаивает Дана. — Чем ты можешь помочь?
— Я подумаю об этом.
— Он жив, — повторяет Гита. — Мой любимый жив.
Той ночью Силка лежит в объятиях Шварцхубера. Она знает, что он еще не спит. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но умолкает, когда он вытаскивает из-под нее свою руку.
— С тобой все в порядке? — осторожно спрашивает она, боясь, что он что-то заподозрит в таком интимном вопросе.
— Да. — В его голосе слышится непривычная мягкость, и ободренная Силка решается.
— Я никогда ни в чем тебе не отказывала, правда? — неуверенно спрашивает она. — И никогда прежде ни о чем тебя не просила, да?
— Это правда, — отвечает он.
— Можно кое о чем тебя попросить?
Лале выдерживает и следующий день. Он вносит свою лепту, помогая нести убитого в лагерь. Он ненавидит себя за то, что думает лишь о мучающей его боли, а не сочувствует погибшему человеку. Что со мной происходит? С каждым шагом боль в плечах докучает ему все больше. Борись, борись!
Когда они входят на территорию лагеря, внимание Лале привлекают два человека: они стоят у забора, отделяющего заключенных от корпуса персонала. Рядом с комендантом Шварцхубером стоит миниатюрная Силка. С ними разговаривает конвойный по ту сторону ограждения. Лале останавливается, едва не выпустив из рук труп, отчего заключенный, держащий другой конец тела, спотыкается и падает. Лале смотрит на Силку, а та вглядывается в него и говорит что-то Шварцхуберу. Тот кивает и указывает на Лале. Силка и Шварцхубер уходят, а конвойный приближается к Лале:
— Пойдем со мной.
Лале опускает на землю ноги трупа и впервые смотрит в лицо покойника. К нему возвращается сострадание, и он склоняет голову, чтобы почтить трагический конец еще одной жизни. Он бросает смущенный взгляд на напарника, который нес с ним труп, и спешит за конвойным. Обитатели блока 31 провожают его изумленными взглядами.
Охранник говорит Лале:
— Мне велели отвести тебя в твою старую комнату в цыганском лагере.
— Я знаю дорогу.
— Тогда иди сам.
Охранник оставляет его.
Лале останавливается у цыганского лагеря, глядя на бегающих вокруг детей. Некоторые смотрят на него, пытаясь понять, почему он вернулся. Им сказали, что Татуировщик мертв. Один мальчик подбегает к Лале, крепко обнимает его за талию, как бы приветствуя «дома». Другие дети тоже подходят, а вскоре и взрослые появляются из барака и здороваются с ним.
— Где ты пропадал? — спрашивают они. — Тебя ранили?
Он отмахивается от всех вопросов.
За спинами других стоит Надя. Лале переглядывается с ней. Протолкнувшись через толпу мужчин, женщин и детей, он останавливается перед ней. Пальцем смахивает слезу с ее щеки.
— Приятно видеть тебя, Надя.
— Мы скучали по тебе. Я скучала.
Лале в состоянии только кивнуть. Ему надо поскорей уйти, а иначе он не выдержит и разрыдается у всех на глазах. Он бросается в свою комнатушку, закрывает дверь и ложится на свою прежнюю кровать.
Глава 21
— Уверен, что ты не кот?
Лале слышит эти слова и пытается понять, где находится. Открыв глаза, он видит склонившегося над ним Барецки. Тот ухмыляется.
— Что?
— Ты, наверное, кот. У тебя явно больше жизней, чем у других.
Лале пытается сесть.
— Это сделала…
— Силка, да, я знаю. Неплохо иметь связи в высших сферах.
— Я бы с радостью отдал жизнь, чтобы только у нее не было таких связей в этих сферах.
— Ты уже почти отдал свою жизнь. Но вряд ли ей это помогло бы.
— Угу, это единственная ситуация, в которой я ничего не могу поделать.
Барецки смеется:
— Ты действительно думаешь, что управляешь этими лагерями, да? Черт, может, и правда так. Ты все еще жив, хотя не должен был. Как ты выбрался из одиннадцатого блока?
— Понятия не имею. Когда меня забрали оттуда, я не сомневался, что сейчас поведут к Черной стене, но меня бросили в грузовик и привезли сюда.
— Я не знаю никого, кто бы вырвался из «штрафной роты».
— Это та страница истории, к сотворению которой я, вероятно, причастен. Как вышло, что я получил свою старую комнату?
— Легко. Она прилагается к работе.
— Что?
— Ты — татуировщик, и это все, что я могу сказать, слава богу. Замещавший тебя евнух не подходит.
— Хустек разрешает мне вернуться к этой работе?
— Ничего подобного. Он не хотел, чтобы тебя вернули, он хотел, чтобы тебя пристрелили. Это у Шварцхубера на тебя другие планы.
— Мне надо достать хотя бы немного шоколада для Силки.
— Татуировщик, прекрати! За тобой теперь будут очень пристально следить. А сейчас пойдем, отведу тебя на работу.
Пока они выходят из каморки, Лале говорит:
— Простите, что не смог достать для вас нейлоновые чулки. Я уже начал хлопотать, но все сорвалось.
— Мм, ну, по крайней мере, ты пытался. Так или иначе, я больше не встречаюсь с этой девушкой. Она меня бросила.
— Грустно это слышать. Надеюсь, это не из-за моих советов.
— Вряд ли. Просто она встретила кого-то из своего городка. Черт, из своей страны!
Лале собирается сказать что-то еще, но потом передумывает. Барецки выводит его из блока на территорию, куда прибыл грузовик, и начинается отбор. Он улыбается про себя при виде работающего иглой Леона. Барецки отходит в сторону, а Лале приближается к Леону сзади:
— Помощь нужна?
Леон оборачивается и, опрокинув бутылочку с чернилами, хватает Лале за руку. В порыве радости энергично трясет ее:
— Как здорово увидеть тебя снова!
— Поверь, так хорошо вернуться назад. Как дела?
— Достало сидеть здесь. Со мной все в порядке. Хорошо, что ты вернулся.
— Тогда давай примемся за дело. Похоже, порядочно народа прислали.
— Гита знает, что ты вырвался?
— Наверное, да. Это ее подруга Силка меня вызволила.
— Та, которая…
— Да. Попытаюсь увидеться с ними завтра. Дай мне проколку. А то еще отправят меня туда, где я уже побывал.
Леон протягивает Лале проколку, а потом шарит в портфеле в поисках другой. Вместе они начинают работу, нанося номера новым обитателям Биркенау.
На следующий день, ближе к вечеру, Лале ждет у администрации, когда девушки закончат работу. Дана и Гита не видят его, пока он не встает прямо перед ними, загораживая им дорогу. Лишь через несколько мгновений до них доходит. Обе девушки бросаются ему на шею и крепко обнимают его. Дана плачет. У Гиты ни слезинки. Лале высвобождается и берет каждую за руку.
— Вы все такие же красавицы, — говорит он им.
Гита свободной рукой хлопает его по плечу:
— Я думала, ты погиб. Снова. Думала, никогда тебя больше не увижу.
— Я тоже, — говорит Дана.
— А я не погиб. Благодаря тебе и Силке я жив. Теперь я здесь с вами, где и должен быть.
— Но… — плачет Гита.
Лале притягивает ее к себе и не отпускает. Дана целует его в щеку.
— Оставляю вас одних. Так здорово видеть тебя, Лале. Я думала, Гита умрет от горя, если ты не вернешься.
— Спасибо, Дана, — говорит Лале. — Ты хороший друг нам обоим.
Она уходит с улыбкой на лице.
Сотни узников кружат по лагерю, а Лале с Гитой продолжают стоять, не зная, что делать дальше.
— Закрой глаза, — говорит Лале.
— Что?
— Закрой глаза и сосчитай до десяти.
— Но…
— Просто сделай это.
Гита закрывает сначала один глаз, потом другой. Считает до десяти, затем открывает глаза:
— Ничего не понимаю.
— Я по-прежнему здесь. И никогда больше не покину тебя.
— Пошли, нам надо идти.
Они идут в сторону женского лагеря. Поскольку капо осталась без взятки, Лале не может рисковать и задерживать Гиту. Они нежно склоняются друг к другу.
— Не знаю, сколько еще я смогу вытерпеть.
— Это не может длиться вечно, милая. Потерпи, пожалуйста, потерпи. Мы будем вместе всю оставшуюся жизнь.
— Но…
— Никаких но. Я обещал тебе, что мы покинем этот ад и станем жить вместе.
— Но как мы сможем? Мы не знаем даже, что принесет завтра. Посмотри, что с тобой случилось.
— А сейчас я здесь с тобой, правда?
— Лале…
— Гита, перестань.
— Ты расскажешь мне, что с тобой случилось? Где ты был?
— Нет. — Лале качает головой. — Я вернулся и сейчас я с тобой. Главное, о чем я говорил тебе много раз, что мы покинем это место и заживем свободной жизнью. Верь мне, Гита.
— Я верю.
Лале нравятся эти слова.
— Однажды ты скажешь мне эти два маленьких слова в других обстоятельствах. Перед раввином, в окружении наших родных и друзей.
Посмеиваясь, Гита на миг склоняет голову ему на плечо, и они направляются к воротам женского лагеря.
Когда Лале возвращается к своему бараку, к нему подходят два юноши.
— Ты татуировщик?
— Кто спрашивает?
— Мы слышали, ты можешь достать дополнительный паек.
— Тот, кто говорил это, ошибался.
— Мы заплатим, — говорит один, разжимая сомкнутый кулак и показывая маленький, но отличный бриллиант.
Лале скрежещет зубами.
— Давай бери. Если сможешь достать нам что-нибудь, в долгу не останемся.
— Из какого вы блока?
— Из девятого.
Сколько жизней у кошки?
На следующее утро Лале бродит у главных ворот с портфелем в руке. Дважды к нему подходят эсэсовцы.
— Политотдел, — говорит он оба раза, и его оставляют в покое.
Однако он тревожится больше обычного. От шеренги мужчин, входящих в лагерь, отделяются Виктор с Юрием и тепло приветствуют Лале.
— Надо ли интересоваться, где ты был? — спрашивает Виктор.
— Лучше не надо, — отвечает Лале.
— Снова займешься бизнесом?
— Не так, как раньше. Сокращаю. Только немного дополнительной еды, если сумеете, и никакого нейлона.
— Конечно. С возвращением! — воодушевленно произносит Виктор.
Лале протягивает руку, Виктор берет ее, и бриллиант переходит из ладони в ладонь.
— Первый взнос. Увидимся завтра?
— До завтра.
Юрий поднимает глаза.
— Приятно видеть тебя снова, — тихо говорит он.
— И мне приятно, Юрий. Повзрослел?
— Угу, пожалуй, да.
— Послушай, у тебя, случайно, нет с собой шоколада? Мне очень нужно встретиться с моей девушкой.
Юрий достает из своего мешка плитку и, подмигнув, протягивает Лале.
Лале направляется прямо к женскому лагерю и блоку 29. Капо на своем обычном месте, греется на солнце. Она смотрит на подходящего Лале:
— Татуировщик, приятно увидеть тебя вновь.
— Вы похудели? Хорошо выглядите, — говорит Лале с еле заметным намеком на иронию.
— Тебя давно не было.
— Ну вот я и вернулся. — Он протягивает ей плитку шоколада.
— Сейчас приведу ее к тебе.
Он смотрит, как она идет к административному корпусу и разговаривает с женщиной-офицером СС, стоящей у входа. Потом Лале входит в барак и садится, ожидая появления Гиты. Ждать приходится недолго. Она закрывает дверь и подходит к нему. Он стоит, прислонившись к столбу нар. Он боится, что ему будет не найти нужных слов, и надевает на лицо маску сдержанности.
— Заниматься любовью, когда бы и где мы ни захотели. Пусть мы не свободны, но я выбираю здесь и сейчас. Что скажешь?
Она бросается ему на шею, покрывает его лицо поцелуями. Они начинают раздеваться, но Лале останавливается и берет Гиту за руки.
— Ты просила меня рассказать, куда я исчез, и я сказал «нет», помнишь?
— Да.
— Ну, я по-прежнему не хочу об этом говорить, но есть кое-что, чего я не могу скрыть от тебя. Не надо пугаться, и сейчас со мной все в порядке, но мне досталось.
— Покажи.