Шорохи Кунц Дин

– На самом деле ты хочешь рассказать мне, что случилось.

– Нет. Это – меньше всего.

– Тони, тебе необходимо выговориться. Как ни тяжело.

– Мне необходимо забыть об этом, выбросить из головы.

– Не изображай из себя черепаху. Неужели ты думаешь, что сможешь втянуть голову под панцирь и спрятаться от всего света?

– Вот именно.

– На прошлой неделе у меня было точно такое же настроение, но ты сказал, что человек в горе не должен замыкаться в себе.

– Я ошибался.

– Нет, ты был прав!

Тони закрыл глаза.

– Может быть, мне уйти? – спросила Хилари. – Тогда скажи. Я не обижусь.

– Останься, пожалуйста.

– Хорошо. Так о чем мы будем говорить?

– О Бетховене. И о «бурбоне».

– Ладно.

Они молча сидели рядышком на диване, откинув головы назад, с закрытыми глазами, слушая музыку и потягивая напиток. Солнце окрасило комнату сначала в янтарный, а затем в тускло-оранжевый цвет. Потом стемнело.

В понедельник, ближе к вечеру, Аврил Таннертон обнаружил, что в «Вечном покое» кто-то побывал. Он сделал это открытие после того, как спустился в подвал, где оборудовал себе мастерскую. Стекло одного из окон было оклеено клейкой лентой, а затем выбито, чтобы налетчик мог добраться до задвижки. Очевидно, это произошло в то время, когда Таннертон был у Хелен Виртильон в Санта-Розе. И, похоже, грабитель знал, что дом не охраняется.

Грабитель?

Ни на первом, ни на втором этажах ничего не пропало. Даже коллекция старинных монет. Даже дорогостоящие ружья.

Здесь, в мастерской, справа от разбитого окна, хранились инструменты стоимостью в пару тысяч долларов. Таннертон взглянул в ту сторону и убедился, что они на месте.

Ничего не украдено. Не совершено ни одного акта вандализма.

Что же это за грабитель и что ему нужно было в этом доме?

Он посмотрел по сторонам и вдруг обнаружил, что кое-чего действительно не хватает. Исчезли три пятидесятифунтовых мешка с цементом, оставшиеся после ремонта крыльца.

Почему вор не тронул дорогое оружие, ценные монеты и все прочее, что представляло ценность, а позарился на три мешка цемента?

Таннертон почесал в затылке.

– Уму непостижимо.

Они долго сидели в наступившей темноте, слушая Бетховена и потягивая «бурбон», – и вдруг Тони обнаружил, что рассказывает Хилари о Фрэнке Говарде. Он не собирался делать этого до тех пор, пока с изумлением не услышал свой собственный голос. А потом уже ничего не могло удержать поток слов. Он говорил полчаса подряд, останавливаясь только затем, чтобы хлебнуть виски. Вспомнил трения первых месяцев, смешные и не очень приятные эпизоды их с Фрэнком совместной службы, вечер в «Дыре», знакомство Фрэнка «вслепую» с Дженет Ямада и, наконец, полное взаимопонимание последних дней и то теплое чувство, которое они стали испытывать друг к другу. Под конец он рассказал обо всем, что произошло в квартире Бобби Вальдеса. Закрыв глаза, Тони увидел перед собой загаженную кухню. Рассказывая Хилари о том, что он чувствовал, обнимая умирающего друга, Тони всем телом задрожал. Его бил озноб, проникая до самого сердца. У него стучали зубы. На глазах выступили злые и горькие слезы.

Хилари взяла его за руку, привлекла к себе и начала баюкать, как он Фрэнка. Вытерла салфеткой его мокрое от пота и слез лицо.

Сначала ей только хотелось успокоить его; он и сам не нуждался ни в чем другом. Однако постепенно их объятия начали приобретать иной характер. Тони обнял девушку за плечи, и стало трудно разобрать, кто кого утешает. Рука Тони скользила по ее спине; он наслаждался изящными линиями ее тела. Хилари также гладила и восхищалась его сильным, мускулистым телом, целовала уголки его губ, и он возвращал ей жаркие поцелуи. Их языки встретились; поцелуи сделались более страстными, чем до сих пор.

Они одновременно осознали, что происходит, и на мгновение застыли, вспомнив об умершем друге. Может быть, они совершают кощунство?

Но взаимная тяга была так сильна, что сомнения улетучились. Они поцеловались – сначала как бы дразня, а затем страстно. Руки Хилари гладили все его тело, и Тони отзывался на ее ласки и сам ласкал ее. Он понял, что то, что они делают, хорошо и правильно. Любовь явилась не актом неуважения к мертвому, а естественной реакцией на несправедливость самой смерти. Оба испытывали почти звериную потребность доказать себе, что они живы.

Без слов, по одному только молчаливому соглашению, они встали и пошли в спальню.

Выходя из гостиной, Тони включил там свет и оставил дверь открытой. Свет падал на кровать – мягкий, рассеянный, льнул к Хилари, придавая ее гладкой коже теплый оттенок, добавляя блеска волосам цвета воронова крыла, вспыхивая искрами в огромных глазах.

Они остановились возле кровати, обнялись, поцеловались, и Тони начал раздевать ее. Расстегнул и снял блузку. Вслед за блузкой на пол упал лифчик. У Хилари были прекрасные, полные, изумительной формы груди с большими, устремившимися ему навстречу сосками. Тони нагнулся, чтобы поцеловать их. Хилари взяла обеими руками его голову, и они снова поцеловались. Потом Тони дрожащими руками расстегнул пояс и потянул книзу «молнию» на ее джинсах; брюки упали на пол, и Хилари переступила через них.

Тони опустился перед ней на колени, чтобы снять с нее трусики, и увидел бегущий от плоского живота к левому боку широкий рубец примерно в четыре дюйма. То не был тоненький, аккуратный след хирургической операции. Тони повидал немало подобных шрамов, оставшихся после огнестрельных и ножевых ранений, и готов был биться об заклад, что этот след оставил клинок либо пуля. Когда-то давно она была тяжело ранена. Эта мысль вызвала у Тони желание защитить, укрыть ее. У него было множество вопросов к Хилари по поводу этого шрама, но сейчас было явно неподходящее время. Он нежно поцеловал покореженный участок кожи, и Хилари напряглась – очевидно, она стыдилась своего единственного изъяна. Тони мог бы заверить ее, что рубец ничуть не портит ее красоты, но сейчас нужны были поступки, а не слова. Он провел руками по ее стройным, красивым ногам, погладил точеные бедра, прильнул губами к блестящему треугольнику черных курчавых волос, и они слегка пощекотали ему лицо. Он встал и взял в обе руки ее крепкие груди. Они снова поцеловались, а когда оторвались друг от друга, Хилари шепнула: «Скорей!»

Она отбросила покрывало и забралась в постель. Тони быстро разделся и лег рядом.

Они, лаская, изучали друг друга руками, ощупывали каждый выступ, каждую ложбинку. Хилари дотронулась до пениса, и он начал бурно пульсировать.

Через некоторое время, еще до того, как он вошел в нее, у него появилось странное ощущение, как будто они становятся одним существом – не столько физически, сколько духовно; посредством какой-то таинственной химической реакции впитывают, растворяются друг в друге. Покоренному теплом и лаской ее прекрасного тела, а еще больше – неповторимым шепотом и движениями, присущими одной лишь Хилари Томас, Тони казалось, будто он пробует неизведанный, чудесный хмельной напиток. Все его чувства обострились, словно к его органам чувств добавились ее глаза, уши, рот и пальцы. А также ум. И два сердца забились в унисон.

От ее жгучих поцелуев у него возникло желание целовать ее везде, и он тотчас пустился в путешествие по ее телу, пока не добрался до места соединения бедер. Тони нежно развел ее стройные ноги и лизнул влажное средоточие страсти; раздвинул языком потаенные складочки плоти и, найдя крошечный бугорок, потеребил его губами, заставляя Хилари содрогнуться от наслаждения.

Она начала стонать и извиваться.

– Тони!..

Он продолжал ласкать ее губами, зубами и языком. Она выгнулась дугой, обеими руками впилась в простыни и забилась в экстазе. Тони просунул под нее руки и крепче прижал ее к себе.

– Ох, Тони! Да, да, да!

Хилари глубоко и часто дышала. Наслаждение стало таким острым, что она попробовала отстраниться, но потом снова прижалась к нему. Все ее тело неудержимо вибрировало. Она задыхалась; голова металась по подушке. Ее словно несли, одна за другой, волны неистового наслаждения. Наконец она в изнеможении откинулась на мятые простыни.

Тони поднял голову, поцеловал ее плоский живот и поводил языком по кончикам грудей. Хилари протянула руку и настигла его желанную твердость. От его эрекции в ней снова пробудилось желание.

Тони пальцами открыл вход и скользнул туда.

– Да, да, да! – вскрикивала она, пока он заполнял ее собой. – Милый Тони! Милый, милый Тони!

– Ты такая красивая!

Ему никогда не было так хорошо. Он приподнялся на вытянутых руках и сверху посмотрел на ее изумительно прекрасное лицо. Ему показалось, будто он смотрит не «на», а «в» нее – в самую сущность Хилари Томас, ее душу. Оба закрыли глаза, но связывавшая их ниточка не порвалась, не стала менее прочной.

У Тони было немало женщин, но ни одна не была ему так близка, как Хилари Томас. Их слияние было таким полным, что ему хотелось, чтобы оно длилось всю жизнь. И в то же время он не затягивал акт, как обычно, а во весь опор несся к заветному финишу. И дело было не только в том, что ее тело оказалось более тугим, более тесным и горячим, чем у других женщин; не только в тренированных вагинальных мышцах, совершенной груди или шелковистой коже, но, главное, в том, что она была для него единственной и неповторимой, совсем особенной женщиной.

Потом они лежали бок о бок на постели, держась за руки, и отдыхали. Хилари чувствовала себя физически и эмоционально выпотрошенной. Сила собственного оргазма потрясла ее. Так никогда еще не было. Каждый раз у нее в мозгу словно вспыхивала молния, заставляя трепетать все фибры души и тела. Но Тони дал ей не только физическое наслаждение, но и что-то новое, удивительное, необычайно сильное и не передаваемое словами.

Многим хватало для выражения этого чувства слова «любовь», но Хилари не очень-то ему доверяла. С детских лет слова «любовь» и «боль» были неразрывно связаны в ее сознании. Она боялась поверить, что полюбила Тони Клеменца, потому что это означало бы еще большую уязвимость и зависимость от другого человека.

С другой стороны, ей трудно было представить, будто Тони способен сознательно причинить ей зло. Он не такой, как Эрл, ее отец, и не такой, как все другие мужчины, которых она знала раньше. Он умел быть нежным, ласковым, добрым, сочувствующим; рядом с ним она чувствовала себя защищенной. Может быть, стоит рискнуть? И может быть, он – тот единственный, кто этого достоин?

Но она тотчас представила себе, каким ударом может стать для нее новое разочарование. Вряд ли ей удастся когда-либо от него оправиться.

Проблема.

И нет легкого решения.

Лучше сейчас не думать об этом. Так хорошо – просто лежать рядышком, купаясь в атмосфере нежности, созданной их общими усилиями.

Хилари вспомнила, как они только что принадлежали друг другу, и по ее телу пробежала теплая волна.

Тони повернулся на бок, лицом к ней.

– Пенни за твои мысли.

– Что так дешево?

– Доллар.

– Давай больше.

– Сто долларов?

– Может быть, все сто тысяч.

– Хорошие мысли!

– Не столько мысли, сколько воспоминания.

– О чем?

– О том, чем мы занимались несколько минут назад.

– А знаешь, – сказал Тони, – ты меня удивила. Такая строгая на вид, ну, просто пай-девочка, а на самом деле сущая развратница.

– Точно. Я тебе нравлюсь?

– Очень нравишься.

Они еще несколько минут мололи любовный вздор. Потом Тони посерьезнел.

– Ты, конечно, понимаешь, что уж теперь-то я тебя не отпущу?

Хилари почувствовала, что, если она даст повод, за этим могут последовать новые, еще более обязывающие признания, к которым она не была готова, да и будет ли когда-нибудь? Конечно, он ей нравился – очень! Сейчас ей казалось несказанным счастьем – жить вместе, взаимно дополняя и обогащая внутреннюю жизнь друг друга, радуя партнера своими талантами, деля интересы. Но она страшилась разочарования и боли, неизбежных, если он когда-нибудь охладеет к ней. Уроки детства глубоко пустили корни в ее душе. Она боялась связывать себя и другого.

Она попыталась свести разговор к шутке:

– Никогда-никогда не отпустишь?

– Никогда-никогда.

– Будешь брать с собой на дежурство?

Тони посмотрел ей прямо в глаза, словно пытаясь определить, поняла ли она то, что он сказал.

Хилари начала нервничать.

– Не торопи меня, Тони. Мне нужно время, чтобы разобраться. Хотя бы немного времени.

– Оно целиком твое.

– А сейчас я счастлива и хочу валять дурака.

– Валяй дурака.

– О чем будем разговаривать?

– Я хочу все знать о тебе.

– Это звучит слишком серьезно.

– Хорошо. Пусть будут серьезные и глупые вопросы по очереди.

– Идет. Давай первый вопрос.

– Что ты любишь на завтрак?

– Корнфлексы.

– А на обед?

– Корнфлексы.

– На ужин?

– Корнфлексы.

– Погоди-ка, – сказал Тони.

– В чем дело?

– Полагаю, насчет завтрака ты не шутила. Но потом два раза подряд морочила мне голову.

– Обожаю корнфлексы.

– С тебя два серьезных ответа.

– Выстреливай.

– Где ты родилась?

– В Чикаго.

– Кто твои родители?

– Не знаю. Я вылупилась из яйца. Утиного. Свершилось чудо. Да ты, наверное, читал эту историю? В Чикаго ее все знают. «Леди из утиного яйца».

– Очень остроумно!

– Спасибо.

– Кто твои родители? – продолжал Тони.

– Это нечестно, – запротестовала Хилари. – Нельзя дважды спрашивать об одном и том же.

– Это так ужасно?

– Что?

– То, что они сделали.

– Кто тебе сказал, что они сделали что-то ужасное?

– Я и раньше спрашивал о них, так же, как о твоем детстве. Ты все время уклонялась от ответов. Думала, я не замечаю.

Хилари закрыла глаза, чтобы Тони ничего в них не прочел.

– Доверься мне, – попросил он.

– Они были алкоголики.

– Оба?

– Ага.

– Злостные?

– Совершенно отпетые.

– И?..

– Тони, мне не хочется об этом говорить.

– Может, тебе станет легче?

– Прошу тебя, Тони. Я так счастлива. Не надо портить такой чудесный вечер.

– Рано или поздно ты должна будешь рассказать.

– О’кей, – ответила она. – Только не сейчас.

Тони вздохнул.

– Ладно, посмотрим. Твой любимый телеперсонаж?

– Лягушонок Кермит.

– Что это за шрам?

– Разве у Кермита есть шрам?

– Я говорю о твоем.

– Он вызывает у тебя отвращение?

– Напротив, делает тебя еще красивее.

– Правда?

– Разумеется, правда.

– Ты не против, если я проверю тебя на своем детекторе лжи?

– У тебя есть детектор лжи?

– Естественно. – Хилари взяла в руку вялый знак его мужского достоинства. – Мой детектор лжи исключительно прост в обращении и не дает погрешностей в работе. Берем штекер А, – она чуточку сдавила в руке пенис, – и помещаем в гнездо В…

Хилари соскользнула вниз и взяла его в рот. В считаные секунды мужской орган разбух и пришел в полную боевую готовность. Через несколько минут Тони уже еле сдерживался.

Хилари усмехнулась.

– Да, ты не солгал.

– Могу повторить: ты чертовски соблазнительная развратница. Ведьма.

– Хочешь меня?

– Хочу.

На этот раз Хилари сама оседлала Тони и понеслась – взад и вперед, то в один бок, то в другой, то вверх, то вниз. Он протянул руки к ее колышущимся грудям, и с этой минуты она уже не знала, где он, а где она, – все поглотила бешеная скачка.

В полночь они отправились на кухню и приготовили поздний ужин: нарезали холодного вареного мяса с сыром, разогрели вчерашнего цыпленка. Все это, вместе с охлажденным белым вином и фруктами, взяли в спальню и с удовольствием пробовали то одно, то другое.

В эти минуты они казались себе подростками, с головой окунувшимися в доселе не изведанные радости плоти. Но это была не просто вереница половых актов, а важный ритуал, торжественная церемония, освобождающая их от пестуемых годами страхов. Хилари так всецело отдавалась другому человеку, как невозможно было представить какую-нибудь неделю назад. Отбросив гордость, она щедро предлагала себя, не заботясь о последствиях в виде измены, горя и унижения. В ней зародилась робкая надежда, что Тони не злоупотребит ее искренностью. То, что с другим показалось бы грязным, стыдным, с Тони было чистым, светлым, вдохновенным. Она все еще боялась слова «любовь», но уже сказала его своими действиями. В половине пятого Хилари засобиралась домой.

– Останься, – попросил Тони.

– Ты еще не выдохся?!

– Выдохся. Но все равно мне хочется, чтобы ты была рядом. Поспи здесь.

– Если я останусь, нам не придется спать.

– Ты еще не выдохлась?!

– Увы, дорогой. Конечно же, выдохлась. Но нас обоих ждет работа. А так мы будем поминутно отвлекаться.

– Да, – протянул Тони. – Придется нам привыкать не реагировать на присутствие друг друга. Научиться спать вместе – в буквальном смысле. Потому что нам предстоит провести рядом столько ночей и дней!

– Много-много! – подхватила Хилари. – Мы привыкнем и заживем, как все. Я буду ложиться в постель в бигуди и намазавшись кольдкремом, а ты – с сигарой в зубах, под включенный телевизор.

– Стыд-позор!

– Разумеется, это будет потом, когда отношения потеряют прелесть новизны. Лет этак через пятьдесят.

– Нет, шестьдесят.

Так, болтая, они еще на четверть часа оттянули отъезд Хилари. Но все равно настал момент одеваться. Тони тоже натянул джинсы.

Проходя через гостиную, Хилари задержалась перед одной из картин.

– Я бы не прочь показать штук шесть лучших работ Уайнту Стивенсу с Беверли-Хиллз – вдруг он захочет иметь с тобой дело?

– Не захочет.

– Почему не попробовать?

– Это одна из лучших художественных галерей, – сказал Тони.

– Зачем же начинать с худших? – парировала она.

Тони посмотрел куда-то сквозь Хилари и произнес:

– Может, я и прыгну.

– Что-что?

Он в двух словах рассказал ей о Юджине Таккере, бывшем арестанте, а ныне модельере женской одежды.

– Таккер прав, – прокомментировала Хилари. – И потом, какой же это прыжок? Тебе пока нет нужды оставлять службу в полиции. Просто проверить себя.

Тони пожал плечами.

– И правда, я ничего не теряю. Даже если Уайнт Стивенс отвергнет мои работы.

– Не отвергнет. Выбери дюжину самых характерных. Постараюсь свести тебя с ним завтра или послезавтра.

– Забирай их с собой, – заявил Тони. – Прямо сейчас.

– Но он наверняка захочет с тобой встретиться.

– Да – если картины понравятся. В таком случае и я буду счастлив познакомиться с ним.

– Но, Тони…

– Не хочу услышать от него в твоем присутствии, что я всего лишь способный дилетант.

– Ты невыносим.

– Предусмотрителен.

– Паникер.

– Нет, реалист.

Хилари было некогда рассматривать все шестьдесят полотен, стоявших в углу; она с удивлением узнала, что еще полсотни картин хранятся в чулане и сотня на чердаке, не считая маленьких зарисовок. Она выбрала из тех, что висели на стене. Тони аккуратно завернул их и оделся, чтобы проводить девушку до машины. Сложив картины в багажник, они немного постояли под фонарем. Тони целомудренно чмокнул Хилари в щечку.

Стояла тихая, прохладная, звездная ночь.

– Еще немного – и начнет светать, – сказал Тони.

– Ты сегодня работаешь?

– Нет. Мне дали несколько дней отпуска… из-за Фрэнка. Только забегу на часок в управление, сдам рапорт. И все.

– Я вечером позвоню.

– Буду ждать.

Хилари ехала по безлюдным утренним улицам. Она вдруг почувствовала голод и вспомнила, что дома ничего нет. Поэтому она свернула налево – там был круглосуточно работающий рынок.

Тони рассчитал, что Хилари потребуется на дорогу не более десяти минут. На всякий случай он подождал пятнадцать и позвонил – убедиться, что она благополучно добралась до дому. Телефон не отвечал. Не было вообще никаких сигналов.

Он был уверен в правильности записанного номера, потому что для верности дважды переспросил Хилари; она продиктовала ему номер, указанный в счете телефонной компании; это исключало возможность ошибки.

Тони набрал телефонную станцию и объяснил девушке-диспетчеру, в чем дело. Та попыталась прозвонить квартиру Хилари Томас, но у нее тоже не вышло.

– Может, трубка снята с рычага? – предположил Тони.

– Вряд ли.

– Что можно предпринять?

– Я запишу в журнал, что телефон неисправен. Днем придет мастер.