Князь Рус Лопатин Георгий
Вдруг Одул решил напомнить, что Рус хороший мастер, он даже попросил князя показать прикрепленный наконечник. Тот смутился:
– Да кто ж этого не умеет?
– Умеет всякий, да не всякий хорошо сделает. А ты сделал очень хорошо, – наставительно произнес мастер. Такая похвала сильно порадовала Руса, но и ввела его в смущение. Не привык князь, чтоб его хвалили прилюдно.
Уходя от своих, они обещали вернуться, когда прилетят первые птицы. Могли бы, конечно, и раньше, но лучше не говорить лишнего, кто знает, как повернет… А потому не торопились, тем более у новых друзей было чему поучиться.
Им рассказали, как лучше выводить лес на месте будущего жилья. Нужно подрубить кору и корни у больших деревьев и оставить засыхать. Этого не стоит делать у лиственниц, корни слишком раскидистые, лучше выбирать бор, там и подлеска меньше, и всегда суше. Сухое дерево легче рубится – с этим родовичи согласились.
Новые друзья показали, как делают лодки, чтобы плавать по озеру. Также подрубалось большое дерево, валилось, когда уже высохло, и его середину выжигали раскаленными камнями. Получалось большое корыто, которое осторожно выдалбливали теслами. Это не удивило, лодки родовичи тоже делать умели. Как и многое другое. Больше приглядывались к тому, чего не знали, понимая, что хозяева, прожившие в этих лесах много лет, лучше знают все особенности.
Рус шел от жилья Первака, с которым засиделся в неспешной беседе о смысле жизни, к Чигирю, у которого жил. Ярко светила полная луна, заливая серебром всю поляну. И вдруг… он едва успел спрятаться в тень дома, заметив, что у соседнего с нужным ему жилья стоят двое. Негоже мешать чьей-то любви. В том, что это любовь, сомневаться не приходилось – парень крепко обнимал девушку, а та обхватила руками его шею.
Пробираясь с другой стороны дома, Рус все же услышал их голоса и улыбнулся снова – это внучка коваля Елица со своим Отрадом. Рус замечал их откровенные переглядывания. Князь невольно вздохнул, Елица чем-то напоминала Полисть… Или Порусь? Рус и не знал, кого больше.
В тот вечер князь долго не мог заснуть, но не только потому, что увидел влюбленных, постепенно мысли вернулись к разговору с Перваком. Впервые они откровенно признались в желании… если не объединить Роды, то хотя бы поселиться рядом. Так гораздо легче.
Первак обвел рукой вокруг:
– Приходите сюда. Места много, лес хороший, лучше, чем там, река есть, большое озеро далеко, но и к нему весной за красной рыбой ходить можно. Все есть…
Он не договорил еще об одном – есть девушки и парни, для которых нет пары, потому как давно все родственники. Это тоже печаль Первака. Стали рождаться слабые дети, нужна чужая кровь. А Род Руса хоть и чужой, но вроде свой.
Князь договорил за нового друга:
– И невест с женихами тоже много, как раз для наших!
Смеялись долго. Первак смотрел на Руса и думал: какая воля привела этого парня со своим Родом в такие далекие края, чтобы встретиться здесь с его Родом?
Рус обещал уговорить родовичей прийти жить поближе.
Но так думали Первак и рус, а вот Одул решил иначе: нельзя отпускать руса, он может не вернуться. Пусть его родовичи придут сами, небось не хилые, доберутся! А князя надо привязать к своему Роду сильнее, у него что голова, что руки, что семя сильное!
– Рус…
Князь оглянулся, его догоняла внучка Одула Елица. Она похожа на девушек их Рода, такая же светловолосая и крепкая, только глаза серые. Рус замечал внимание Елицы к себе, которое вдруг проявилось в последние дни. С чего бы?
– Рус, завтра праздник – проводы Зимы.
– Какие проводы?! Весной и не пахнет!
Девушка рассмеялась:
– Зиму надо проводить пораньше, чтобы она поняла, что пора уходить, и вовремя покинула наши места. Мы ее угостим и проводим. Она по пути встретит весну, расскажет, как весну ждут люди, звери, птицы, рыбы…
Елица говорила, Рус кивал, но что-то в ее голосе не нравилось князю. Радость от завтрашнего праздника была точно вымученной. Показалось или девушка действительно невесела?
Заглянул в лицо:
– Тебя что-то печалит?
И сразу подумал, что лезет не в свое дело. То вчера подглядел за ней с Отрадом, то теперь вот расспрашивает. И подглядывать нельзя, и в душу лезть тоже, человек, если захочет, скажет сам. И все же ему было жаль красивую Елицу, неужто разлад с Отрадом? Так и есть, решил Рус и открыл рот, чтобы посоветовать не ссориться с любым, но девушка вдруг чуть воровато оглянулась, словно убеждаясь, что их никто не видит, и… прижавшись к Русу, попросила:
– Возьми меня в жены…
– Что?! – оторопел князь. А руки Елицы уже обвили его шею, губы прижались к губам.
К нему, давно не видевшему женской ласки, прижималось молодое крепкое тело, его обнимали женские руки, но внутри князя вдруг все всколыхнулось: она вчера так же обнимала Отрада!
Снял руки с шеи, чуть отодвинул от себя:
– А как же Отрад, Елица? Ты же его любишь?!
Девушка покраснела и вдруг… разрыдалась! Она кивала, закрыв лицо руками.
– Так зачем тебе я?
Сквозь всхлипывания едва разобрал:
– Дед… велел…
– Де-ед?!
И тут Рус расхохотался: он понял, что Одул решил таким способом задержать его возле себя.
– Елица, но ты-то сама что? Ты же Отрада любишь?
– Люблю, – прошептала девушка.
– Вот его и проси в жены взять.
– Он готов, – вытирая слезы, снова всхлипнула Елица, – да дед…
– Деду я сам скажу, что у меня любушка дома есть, ждет не дождется. И я жду. И не плачь, чего ревела-то?
Елица подняла на него блестевшие счастливым блеском глаза:
– Боялась, что ты согласи-и-ишься…
Рус не знал, смеяться или плакать. Но тут же подумал, что, пока он тут ходит, Порусь там кто-то может запросто сманить за себя. Очень захотелось домой, как они уже привыкли называть свою весь.
Новые сородичи
Шло время, а Рус с товарищами все не возвращался от Чигиря. Родовичи стали поговаривать, что остался князь там или вовсе погиб, не всякий же раз из болота чудом выбираться? Когда однажды такой разговор зашел вечером у очага, Порусь, не выдержав, крикнула:
– Неправда, живой он!
Инеж сокрушенно покачал головой вслед метнувшейся прочь девушке. Как поможешь? Ни для кого не секрет, что у Поруси сердце давным-давно легло к красавцу князю, но тут любые советы бессильны.
А сама Порусь шла и шла, глотая горькие слезы. Хотелось скрыться от всех, никого не видеть. Как они могут думать, что Рус не вернется?! О том, что князь погиб, она даже не помышляла. И вдруг сердце обожгла мысль: а вдруг там его соблазнила какая другая? Может, потому и не торопится обратно?
Родовичи зря говорили, что его держит там Мста, Порусь сразу увидела, что самой Мсты сердце потянулось к Волхову, как и у него к девушке тоже. Но разве без Мсты красавиц мало? Стало горько-горько. Пусть уж был бы с другой, но только рядом, чтоб всякий день видеть синеву его глаз, слышать родной голос, украдкой следить за крепкой фигурой, понимать, что он лучше всех…
Вдоволь наплакавшись, Порусь вернулась обратно. Никто не должен видеть ее слез, мало ли кому еще князь нравится, что ж теперь?
Тихонько пробралась на свое место и сразу услышала, что жена Радока Иля тоже не спит. И для нее такие разговоры точно острый нож по сердцу, муж-то вместе с князем в дальнем пути.
– Порусь, не верь, они вернутся.
– Я знаю…
– Ты подошла бы к князю, да сама сказала, что ли, если он не решается…
– О чем сказала? – ужаснулась Порусь.
– Да что сердечко он твое себе забрал.
– Вот еще!
– Порусь, так ведь и он с тебя глаз не сводит.
Девушка замерла. Не может быть! А Иля тихо рассмеялась:
– Вы точно два щенка друг перед дружкой… глупые…
Порусь не могла заснуть до самого рассвета. Неужели Иля права?!
Но князь не спешил домой, это значило, что его сюда вовсе не тянуло, так ли бывает, если человек любит? И Порусь снова засомневалась.
Пришла весна. И хотя лед на озерах и озерках еще не сошел, там уже стоял немолчный птичий гвалт. Такого родовичи не видели нигде. Птицы, словно зная, что лето будет недолгим, старались поскорее вывести птенцов и поставить их на крыло. На каждом свободном клочке берега, на каждой кочке кипела жизнь. Несметное количество гусей, уток, лебедей торопилось продолжить свой род.
Родовичи уже не брали утиную мелочь, ни к чему, лебедей тоже жалели, вполне достаточно крупных гусей. Их били и били, снося добычу в оговоренные места, откуда мальчишки стаскивали валившимся с ног от усталости женщинам. Руки женщин болели от немыслимого количества выщипанных перьев. Зато полнились пухом кожаные мешки, на них будет очень мягко спать ночами, а выпотрошенные тушки подвешивались над дымящими кострами – коптиться.
У костров тоже возились мальчишки, распоряжался ими Славута. На следующий год парнишке проходить посвящение в охотники, а пока он старший над маленькими, руководит ими с толком. Коптить гусей не такая легкая работа, как могло показаться. Костры должны гореть ровно и при этом желательно сильно дымить. Именно дым прокоптит мясо.
Но не всякие ветки подойдут для такого костра, в него нельзя кинуть сосновый или еловый лапник – вкус будет безнадежно испорчен запахом хвои. Вот и следит Славута, чтобы мальчишки таскали не что попало, а только нужное, сам подкладывает валежник, подгоняет ленивых, придерживает торопыг. Хотя ленивых нет, слишком дорого время, когда можно запастись едой на следующую зиму. Всем надоело перебиваться чем придется, каждый старается внести свой вклад в общее дело.
Не успели набить гусей, как пришло время рыбы. И снова с утра до вечера горели коптильные костры, а женские руки разделывали и разделывали теперь уже рыбьи тушки.
Родовичи поняли, что если не лениться, то голод не грозит, лес и вода не прокормят только самого ленивого, а среди них таких не было.
Еще не сошел снег, а на пригорках, что посуше, из-под земли уже выглянули снежно-белые звездочки седмичника. Радовали глаз и зеленые побеги плывуна, густая зелень брусники… Вот-вот зацветет кислица, тогда ее листочки женщины будут добавлять в варево, и оно приобретет приятную кислинку.
Конечно, не все в этом лесу такое, как дома в Треполе, но уже подросли дети, и не ведавшие другой жизни, кроме как походной лесной. Они раньше взрослых освоили съедобные ягоды и растения, научились отыскивать то, что можно без опаски сунуть в рот. Не всегда это проходило безболезненно. Еще до Дивногорья Славута проглядел, и две овцы наелись зверобоя, пришлось их срочно прирезать, пока не подохли. Не раз кто-то из ребятни совал в рот даже волчьи ягоды, и сначала Илмере, а потом Поруси приходилось вызывать у них рвоту и подолгу отпаивать разными отварами. Однажды не справилась, и маленький Елень не выжил. Но такое случалось и дома.
Но постепенно слово «дом» у них все больше связывалось с каким-то будущим жильем, а не с Треполем. Словно до дома еще нужно дойти.
Небо с утра высокое, чистое, без облачка. Проснувшийся лес дышал туманом, значит, быть хорошему, погожему деньку.
Лес, он добрый: и накормит, и напоит, только не ленись брать, да не хватай лишнего. Этот закон люди знают хорошо – брать столько, сколько нужно, чтобы не пропадало зря. Тогда в следующий раз еще дастся. А начнешь зря зверя или птицу бить, зря рыбу сетями таскать, а потом оставлять тухнуть на берегу, вот и отвернется от тебя лес, закроется. Тогда страшно, тогда погибель.
Делают, конечно, запасы ягод, грибов, шишек, сушат травы, копают корни. Но это для студеной зимы, чтобы было из чего взвар сделать, чем хворь лечить, что в варево добавить. Умные хозяйки много разных отваров и секретов знают, много трав в купальскую ночь, да и в остальное время берут.
Когда-то такой была Илмера, казалось, каждую травинку, каждый листок ведала, не было для княжьей сестры секретов. Илмера погибла, но многое успела передать Поруси. Еще девочкой, когда только вышли в дальний путь, Илмера каждую минуточку рассказывала и показывала смышленой Поруси разные растения, старалась, чтоб запомнила, когда какое рвать, как применять. Словно чувствовала свою раннюю погибель.
Теперь уже Порусь собирала травы пучками, развешивала сушиться, в свою очередь, показывала родовичам, чтоб тоже учились, не все же одной ей ведать. Многие травы еще в Треполе хорошо знали, но много было и незнакомых, все же далеко от родных мест ушли. Иногда помогал Тимар, подсказывал, что чем лечить, как лучше смешивать.
Потому Порусь каждый погожий день в лесу, даже зимой, не все же собирают летом. Порусь сирота, ее взяла с собой в дальний путь тетка, но сама померла в первый же год, а девочка осталась с семьей Радока. Мягкая, ласковая жена Радока Иля смотрела за ней, как за своей собственной. Пока была жива Илмера, Порусь много времени проводила с ней, потом жила как все – трудилась, мечтала и шла, шла, шла…
За те девять лет, что прошли после ухода из Треполя, Порусь из тоненькой маленькой девочки превратилась в рослую красивую девушку с нежным румянцем на щеках, толстой косой ниже пояса, большими синими глазами, опушенными густыми ресницами. На нее заглядывались парни, кое-кто даже пытался прижиматься. Но сердце девушки давно и навсегда было отдано младшему князю.
Еще когда совсем девчонкой собирала травы вместе с его сестрой, густо краснела от одного нечаянного взгляда Руса. Но кто же замечал девчушку? Даже разумная Илмера не разглядела этот интерес Поруси к князю.
Только что для него Порусь? Рус не просто князь, он действительно лучший в Роду. Рослый, сильный, красивый, всегда веселый и готовый помочь, его обожали мальчишки, в него влюблялись девушки, его ценили старшие. За ласковый взгляд синих глаз Руса готовы были отдать все многие, и кто знает, что было бы, не будь Рус однолюбом. Ни для кого не секрет, что его сердце всегда принадлежало Полисти. Но даже после гибели женщины Рус не стал ни к кому ближе. Князю давно пора жениться, при одной мысли об этом у девушек замирали сердечки, а тот все тянул и тянул.
О том, что пора думать о семье, поговаривала со своей питомицей и Иля. Девушка старалась уходить от таких разговоров. Сердцу не прикажешь, пустить в него кого-то другого вместо Руса она не могла, но сам князь казался недостижим. Оставалось только вздыхать и собирать травы, чтобы быть полезной Роду.
Она рвала кислицу для варева, собирая ее в небольшой туесок, сделанный из березовой коры. Вдруг по стволу мелькнули два беличьих хвоста. Видно, подружки играли, радуясь весне, солнцу, жизни. Одна из белочек замерла, любопытно уставившись глазками-бусинками на Порусь, но девушка не делала резких движений, чтобы не спугнуть малышку. Та чуть посидела, потом решила, что опасности нет, и продолжила игру. Вокруг ствола снова замелькали пушистые хвостики, а мысли девушки снова занял… князь, никуда от него не деться!
Порусь так задумалась о синих очах Руса, что забыла и о времени, и обо всем на свете. Она стояла, прикрыв рукой глаза от солнца, и смотрела наверх, где бельчата уже почти скрылись в ветвях. Вдруг сбоку послышался шум, но это был не зверь, шел человек. Порусь повернулась и увидела… того, о ком только что думала. На полянку спорым шагом (он вообще не умел двигаться медленно и лениво) вышел Рус. От неожиданности Порусь вздрогнула, собранное рассыпалось.
Они вернулись неожиданно для Рода. Вынырнули из леса и остановились, оглядываясь. Вроде ничего не изменилось, но как же хорошо показалось в своей веси! Дома у Первака лучше, жить куда удобней, но тут было все свое, а главное – родовичи, которые после крика Славуты «Рус!» высыпали отовсюду, побросав свои дела.
Видя, как радуются им родовичи, князь и его товарищи едва не прослезились. Их оглядывали, хлопали по плечам, еще не веря, что вернулись живыми и невредимыми. Рус понял, что дом может быть где угодно, главное, чтобы там жили родные тебе люди и были рады твоему возвращению.
Заметив, что он ищет глазами кого-то, Иля тихонько произнесла:
– Порусь пошла кислицу рвать…
Вроде как кому-то сказала, но князь услышал. Чуть поговорив со Словеном, Тимаром и остальными, он, словно устав сидеть, поднялся, распрямил плечи:
– Пройдусь по округе, а то забывать стал…
Его проводили понимающими взглядами. Пусть идет, давно пора…
Князь не знал, где женщины собирают кислицу, он просто шел, снова задумавшись о Поруси. После того случая девушка не выходила у него из головы. Даже события последних недель не смогли заставить ее забыть. Стоило вспомнить стройную фигурку, упругую высокую грудь, толстую косу, липнущую к спине, как сердцу становилось одновременно горячо и тоскливо. Кто он для нее? Младший князь? Почему-то казалось, что таких не любят, ведь не сложилась же любовь у Словена, да и у Хазара тоже. Без семьи Тимар, Нубус, все, кого он знал. Неужели необходимость думать и заботиться о многих не позволяет делать это об одной любимой женщине? Неужели и ему суждено быть одиноким?
Если бы кто-нибудь спросил Руса, почему он просто не подойдет к Поруси и не спросит саму девушку, князь бы не ответил. Он помнил совет Тимара поговорить, но почему-то не относил его слова к себе.
Обогнув осинник, Рус углубился в лес и у полянки невольно приостановился. Чуть подальше стояла Порусь, задрав голову и наблюдая за кем-то вверху. Девушку освещало солнце, она словно парила в лучах. Сердце молодого князя забилось, живо вспомнилось то ее купание, когда невольно подглядел и потом два дня ходил шальной. Порусь, почувствовав на себе взгляд Руса, обернулась. Оба почему-то густо покраснели.
Рус быстрыми шагами приблизился к девушке, сам не зная, что будет говорить и вообще зачем идет.
Девушка невольно прошептала:
– Вернулся…
Видимо, было в его взгляде что-то такое, что Полисть от неожиданности чуть дернулась, рассыпав немного собранных листьев. Князь бросился поднимать, невольно задел руку девушки, и… вся остальная добыча Поруси оказалась в траве!
– Экой ты, князь…
Они присели, каждый стараясь спрятать свое смущение и пунцовое лицо, столкнулись лбами и вдруг расхохотались!
Находясь так близко, Рус почувствовал волнующий запах ее волос, заметил нежную голубую жилку, бьющуюся на шее, пухлые губы… а еще… совсем рядом выпуклости девичьих грудей, выпиравших сквозь одежду. Вспомнилось, как они выглядят без рубахи. Стало жарко…
Поднявшись, они оказались почти вплотную, князь рывком притянул девушку к себе. Порусь уперлась в его грудь руками:
– Какой ты… быстрый!
Рус растерянно замер:
– Какой же быстрый, если я по тебе сколько уж сохну?
– Сохнешь? – недоверчиво переспросила Порусь.
Князь вздохнул:
– Сохну.
Теперь Порусь уже сама прижалась к груди Руса, спрятала полыхавшее жаром лицо:
– И я по тебе…
– Ясынька моя!
Руса захлестнула волна нежности и желания, он подхватил Порусь на руки, та не противилась.
Даже если бы весна и не пришла в эти края, то ради двух влюбленных поторопилась непременно. И небо было синее-синее, и птицы пели свои весенние песни, и лес тоже приободрился, словно людская любовь слилась со всеобщей весенней…
– Что ж ты раньше не сказала, что люб тебе?
– А ты?
И они смеялись весело и радостно.
Когда вернулись в стан, девушка смущенно спряталась за широкую спину своего любимого. Рус, хотя и сам смущался, гордо объявил:
– Порусь отныне моя жена!
Противных не нашлось, это только они не замечали влюбленности друг дружки, остальным давным-давно все было ясно. Что ж, у молодого князя хорошая жена! И самой Поруси повезло с мужем. А если всем хорошо, то что же тут плохого? Конечно, не одно девичье сердечко всплакнуло, Рус многим по душе, но все видели, что ему самому люба Порусь, только князь, испытав однажды боль, словно боялся обжечься еще раз…
Обрадовались и Тимар со Славутой. Волхв растроганно проворчал:
– Давно бы так, а то все глазел и глазел…
– Кто глазел?
– Кто? Да ты глазел! Таращился на девку, а себе взять не решался! Я уж думал, надо ее к нам за руку привести, чтоб ты решился.
Рус ахнул:
– Ты давно все понял?!
– Да разве я один? Весь Род не мог дождаться, пока вы слюбитесь наконец.
Рус и Порусь стали пунцовыми, а Славута довольно рассмеялся. Теперь Порусь будет жить с ними!
Порусь хозяйка хорошая, но хозяйство ей досталось тяжелое – трое мужчин, давно не видевших женской заботы. Едят что попало и из чего попало, одежда залатана неряшливо, в жилье беспорядок…
Немного погодя гора сора и обглоданных костей была вынесена изнутри наружу, шкуры сушились на солнце, а из горшка, стоявшего в углях остывающего костра, умопомрачительно пахло варевом. Мужчины вздыхали: такого они не помнили со дня гибели Илмеры…
Но долго хозяйничать у этого очага Поруси не пришлось. Князь с товарищами столько рассказали о Роде Первака, что не оставалось сомнений – надо идти туда. Тем более тот Род не против принять у себя новых друзей.
Обсуждая как быть, родовичи твердили, что вместе садиться не стоит, но можно же найти хорошую поляну неподалеку? Здесь лес пустой, места много, никто никому мешать не будет, зверя, дичи и рыбы на всех хватит. А быть рядом с давно живущими в этих краях опытными соседями всегда хорошо.
Была еще одна задумка. Уже подросла молодежь из тех, кто вышел когда-то в путь совсем мальчишками и девчонками. Им нужно создавать семьи, а где брать невест и женихов? Среди своих все если не родные братья и сестры, то совсем недалекие родичи. Для семей это плохо, дети будут слабыми. Вот и воспрянули духом родовичи: может, найдутся любушки там? Рус, смеясь, соглашался:
– И любушки найдутся, и добрых молодцев немало! Много новых семей будет.
Он вспоминал разговор с Перваком о том, что Родам нужно меняться молодыми, чтобы не вымереть, и радовался не меньше самих парней и девок.
Выходить решили сразу, потому что до зимы нужно поставить дома, обжить округу. Теперь родовичи и не вспоминали Рипейские горы и далекие Земли, куда так и не смогли добраться. Жизнь брала свое, не позволяя долго горевать о том, чего не случилось.
И снова они шли, но только теперь точно знали куда, и знали, что там их ждут. Рассказы Руса и остальных убедили родовичей, что лучше уйти к месту жизни Рода Первака, даже если те сами решат сняться с места.
Жилища бросали с жалостью, все же впервые за много лет у них было хорошее жилье, но привычка весной сниматься с места и уходить оказалась сильна, собрались быстро. Затесы, сделанные еще зимой, когда их вели Чигирь с Мстой, были видны издалека, поэтому дорогу искать не пришлось.
Рус видел, как волнуются родовичи и прежде всего Словен. Поэтому у первого же костра принялся рассказывать, как много умеют их будущие соседи, как они прижились в этом лесу…
Князь шел впереди. И хотя он по-прежнему считал старшим Словена, кому, как не Русу, вести сейчас за собой, часть пути проходил дважды, помнил все затесы и места ночевок. Уже совсем скоро за этим соснячком поляна, где живет Род Первака. Но что-то смутно беспокоило князя…
И вдруг он понял, что именно, – не было ни запахов, ни звуков близкого жилья. Сделав знак остановиться, Рус подозвал к себе Радока:
– Мы ведь не ошиблись, за этим бором поляна?
Тот кивнул:
– Да, князь.
– Почему тихо?
– И сам не пойму.
Подошел Словен:
– Что встали, Рус?
– Словен, за этим бором большая поляна, где жилье Первака, но оттуда ни звука, ни дыма…
– Может, просто далеко?
Рус помотал головой:
– Бор невелик, а мне тревожно второй день. Останьтесь, мы сходим вперед, посмотрим, что там.
Теперь тревожно стало не одному князю.
Они осторожно скользили от дерева к дереву, с каждым шагом беспокойство росло. Уже между соснами видно дома, но дымом по-прежнему не пахло.
И вот Рус замер на самом краю поляны – та действительно была пуста! Не горели костры, не бегали дети, не вился дым очагов из домов… Род Первака ушел?! Дыхание у князя перехватило. Они ушли, не дождавшись родовичей?! Неужели испугались, что Роды Словена и Руса помешают? Но ведь так хорошо все начиналось… Так хотелось жить рядом… Стало безумно горько и тоскливо.
С сокрушенным видом Рус вышел на поляну, огляделся и замер. А сзади из кустов за ним наблюдали родовичи. Отчего князь вдруг встал? Что-то не так?
Было действительно не так: Род Первака ушел как-то странно, словно сорвавшись с места вдруг. Спешно затоптанные костры, брошенные вещи, сорванные с входов шкуры… Рус уловил это мгновенно, чувство тревоги сменилось ощущением близкой опасности. Он уже сделал осторожный шаг обратно к кустам, где прятались Инеж с Радоком, как вдруг услышал голос Чигиря:
– Рус…
Князь огляделся:
– Чигирь, ты где?
– Рус, это ты?
– Я, я! Что случилось?!
– Не кричи, тише! – Из зарослей на другом конце поляны выбрался Чигирь и, без конца оглядываясь и припадая на одну ногу, поспешил к князю. По пути он знаками показывал, чтобы Рус молчал. Перебежав поляну, Чигирь потянул Руса за собой в кусты:
– Ты один?
– Нет, мы всем Родом, как и договаривались. Что у вас тут творится?!
Подбежали Радок и Инеж. Чигирь лишь кивнул им и затараторил:
– Злые люди… Они пришли и разорили весь. Рус, они захватили Елицу, Тигоду и… Мсту!
– А Первак где?!
– Охотники все на большом озере, туда много дней пути.
– Когда это случилось?
– Вчера. Девушки копали корешки у озера, когда на них напали. Маленькую Таю не заметили, она прибежала и сказала.
Вернулись к родовичам, Чигирь снова рассказал о случившемся. Оказалось, что Первак увел охотников на большое озеро бить рыбу, идущую на нерест. Туда седмица пути. А вчера невесть откуда взялись чужаки, их много. Напали сначала на девушек, уведя их с собой, а потом разыскали весь. Хорошо, что Тая сумела предупредить, а Чигирь, недавно повредивший ногу и хромавший, не ушел с мужчинами. Он успел увести оставшихся женщин и детей в укромное место. Когда чужаки пришли в весь и никого не нашли, то не стали утруждать себя поисками, люди им ни к чему. Зато забрали все, что смогли унести! К озеру за Перваком убежал гонец, но пока охотники вернутся…
– Куда ушли чужие?
Чигирь только развел руками:
– Берег каменистый, и у них лодки…
– Они могли далеко уйти?
– Нет, слишком много награбили. Они вернутся – унесли не все.
– Как их найти? – вмешался Словен. – Время не ждет.
– Не знаю, я ходил по следам, но там камни. – Тихо, чтобы не услышали другие, Чигирь вдруг прошептал Русу: – Знаешь, были те, кто говорил, что это ты привел чужих…
– Ты что?! – вытаращил на него глаза князь.
– Я твердил, что нет, ты не мог, ты хороший.
– А кто говорил?
– Старая Ибица. Что взять с глупой старухи?
Вдруг Рус заметил, что шкура с входа в дом Одула тоже сорвана.
– А Одул где?
– Со всеми ушел. Давно не ходил, а тут вдруг пошел.
В голосе Чигиря было столько горя! Ведь он не смог ни предотвратить беду, ни выручить соплеменниц. А среди них была его собственная дочь Мста!
Услышав имя Мсты, поближе подошел Волхов:
– Мста с ними? Я попробую понять, где она.
Волхов шагнул ближе к поляне и остановился, вытянув вперед ладони. Все затихли. Некоторое время парень стоял с закрытыми глазами, потом повел правой рукой в сторону и заявил:
– Они ушли туда.
– А точнее можешь?
– Они за мысом на берегу. Три девушки связаны, много награбленного.
– Да уж…
– Хитрые, – откликнулся Чигирь, – там следов не найдешь, каменисто.
– Ты знаешь, где это?
– Да.
– Далеко?
– Не очень.
Читать бесплатно другие книги:
