Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти Зубофф Шошана

I. Условия сдачи

Нас тревожит, что компании собирают наши персональные данные, и мы задумываемся, с какой стати они на этом зарабатывают. «Кому принадлежат эти данные?» – спрашиваем мы. Но каждый раз, когда говорят о защите данных или о собственности на данные, забывают самый важный вопрос из всех: почему вообще наш опыт должен превращаться в поведенческие данные? В цепочке событий, создающих поведенческий излишек, этот важный шаг очень легко упустить из виду. В этой и следующей главах подробно рассматриваются упомянутый разрыв между опытом и данными, а также конкретные операции, нацеленные на уничтожение этого разрыва в попытке преобразовать одно в другое. Я называю эти операции оцифровкой (rendition). Мы видели, что изъятие человеческого опыта есть первородный грех надзорного капитализма, но это изъятие – не просто абстракция. Оцифровка характеризует конкретные процессы, в ходе которых осуществляется изъятие, в ходе которых человеческий опыт присваивается в качестве сырья для датафикации и всего, что следует за ней, от производства до продаж. Обращение к этим промежуточным практикам показывает, что повсеместный «аппарат» – не пассивное одностороннее зеркало. Наоборот, он активно создает свои запасы знания посредством оцифровки.

Существительное «rendition» (здесь – представление в цифровом виде, в виде данных) происходит от глагола «render» (представлять в определенном виде, преобразовывать), слова в высшей степени необычного, двойное значение которого описывают две стороны уравнения, идеально отражающего то, что происходит в промежутке между человеческим опытом и поведенческими данными. С одной стороны уравнения этот глагол характеризует процесс, в ходе которого из чего-то данного изначально формируется нечто другое. Он обозначает действие, превращающее одну вещь в другую, например выработку жира из сала (вытапливание) или превращение текста в английский из первоначального латинского (перевод). Это значение нашло свое место и в словаре цифровых технологий. Например, «движок рендеринга» преобразует содержимое веб-страницы, написанное на языке HTML, в нечто пригодное для отображения на экране и печати.

С другой стороны уравнения «render» также описывает то, как изменяемая вещь отдается – сдается (sur-renders) – этому процессу. Глагол «rendre» впервые встречается во французском языке X века в значении «отдавать, предоставлять, приносить», как в «предоставить счет (rendering an account)» или «дерево приносит свои плоды (the tree renders its fruit)». К XIV веку это слово также вобрало в себя идею передачи, принятия или выполнения обязательства или признания зависимости, как в «воздать кесарю кесарево» (Render unto Caesar). Эти значения сохраняются сегодня, когда мы говорим «выносить вердикт» (rendering a verdict), «оказывать услугу» (rendering service) или «предоставлять имущество» (rendering property).

Надзорный капитализм должен работать с обеими сторонами уравнения. С одной стороны, его технологии призваны преобразовывать наш опыт в данные, как сало преобразуется в жир. Обычно это происходит без нашего ведома, не говоря уже о нашем согласии. С другой стороны, каждый раз, когда мы сталкиваемся с цифровым интерфейсом, мы делаем наш опыт доступным для «датафикации», тем самым «воздавая надзорному капитализму» закрепленную за ним «десятину» сырья.

Это двустороннее уравнение – нечто новое. Как мы видели в главе 1, проект «Осведомленный дом», разработанный в Технологическом институте Джорджии всего за год до изобретения надзорного капитализма, использовал другие методы, основанные на совершенно иных исходных допущениях: (1) что только сам человек может решать, какой опыт будет представлен в виде данных, (2) что цель получения данных состоит в том, чтобы обогащать человеческую жизнь, и (3) что человек является единственным судьей в отношении того, кому данные передаются и как используются. Спустя почти два десятилетия «Осведомленный дом» – немногим больше, чем археологический артефакт, напоминающий нам о пути, по которому мы не пошли, – пути навстречу расширяющему наши права и возможности цифровому будущему и более справедливому общественному разделению знания. Этот путь вел к тому, чтобы именно человек знал, принимал решения и определял, кому принимать решения – будучи самоцелью, а не средством для достижения чужих целей. Урок «Осведомленного дома» заключается в том, что оцифровка возможна без надзорного капитализма. Однако урок этой и следующих глав состоит в том, что не может быть надзорного капитализма без оцифровки.

Исключений нет; товары и услуги всех отраслей пополняют ряды конкурентов за надзорные доходы, подобные термостату Nest. К примеру, в июле 2017 года в заголовки новостей попал выпускаемый компанией iRobot робот-пылесос Roomba. Это произошло после того, как генеральный директор компании Колин Энгл рассказал агентству Reuters о ее ориентированной на сбор данных из умного дома бизнес-стратегии, начало которой должен был положить такой новый источник доходов, как продажа планировок жилищ клиентов, снимаемых с помощью картографических возможностей, заложенных в пылесос. Энгл намекнул, что в течение ближайших двух лет iRobot может заключить сделку о продаже своих карт Google, Amazon или Apple. В рамках подготовки к участию в надзорной гонке в пылесосы флагманской линейки Roomba на тот момент уже были добавлены камеры, новые датчики и программное обеспечение, обеспечивающие новые функции, в том числе возможность создавать карту, отслеживая собственное местоположение. Рынок вознаградил планы развития iRobot, подняв цену акций компании в июне 2017 года до отметки в 102 доллара, в сравнении с 35 долларами годом ранее, что означало рост рыночной капитализации до 2,5 миллиарда долларов при доходе в 660 миллионов[618].

Эксперты по защите конфиденциальности забили тревогу, понимая, что подобные потоки данных практически не имеют ни технической, ни юридической защиты. Но Энгл заверил публику, что iRobot не будет продавать данные без разрешения своих клиентов, и выразил уверенность, что «большинство даст свое согласие, с тем чтобы получить доступ к функциям умного дома»[619]. Почему Энгл так в этом уверен?

Согласно политике конфиденциальности компании владельцы Roomba действительно могут контролировать или останавливать сбор данных об использовании путем «отключения вашего Wi-Fi или Bluetooth от приложения, например путем изменения пароля Wi-Fi». Однако, как сказал Энгл техническому сайту Mashable в июле 2017 года, даже если клиент не дал согласия на работу картографической службы, Roomba собирает картографические данные и данные об использовании, но только данные об использовании «отправляются в облако, чтобы их можно было отобразить на вашем мобильном устройстве»[620]. О чем умолчал Энгл, так это о том, что клиент, который отказывается делиться данными о внутреннем плане своего жилища с iRobot, также теряет большую часть «умных» функций своего «робота»-пылесоса, включая возможность использовать телефон для запуска или приостановки уборки, задавать расписание уборки, просматривать отчеты с «Картами чистоты», получать автоматические обновления программного обеспечения или запускать «Точечную очистку SPOT Clean, чтобы сосредоточиться на особенно загрязненном месте»[621].

Примененная Энглом стратегия повышения уверенности обнажает суть проекта оцифровки в целом. В рамках последнего изготовители товаров для «умного» дома из числа надзорных капиталистов разработали уникальный подход. С одной стороны, они подчеркивают, что клиенты могут дать или не дать согласие на доступ к своим данным. С другой стороны, клиенты, отказывающиеся это сделать, столкнутся с ограничениями в функциональности товара и безопасности данных. Это отношения в духе «Требований», только конкистадоры предупреждали «на колени – или мы вас уничтожим», а надзорные капиталисты предупреждают «на колени – или мы обесценим ваши покупки».

При этом новом режиме даже такая простая вещь, как покупка матраса, теперь требует тщательного юридического изучения «кабальных договоров», чего почти никто не делает. Возьмем кровать под названием Sleep Number с ее «технологией умной кровати и мониторингом сна»[622]. На веб-сайте компании показана прекрасная пара, уютно устроившаяся в такой кровати, взгляды обоих прикованы к экранам смартфонов, они с удовольствием просматривают данные в приложении SleepIQ. Кровать имеет «настраиваемые» основание и матрас, снабженные механизмом, который увеличивает или уменьшает угол наклона кровати, и датчиками, которые меняют степень жесткости матраса. Другие датчики измеряют частоту сердечных сокращений, дыхания и движение: «Каждое утро вы будете узнавать ваш уровень SleepIQ®, отражающий качество и продолжительность вашего индивидуального сна <…> спокойный сон, беспокойный сон и время, проведенное вне кровати <…> и советы о том, какие изменения вы можете внести». Компания предлагает подключить к этому приложению для сна ваш фитнес-трекер и термостат, чтобы видеть, как на ваш сон влияют тренировки или температура в спальне.

К кровати прилагается политика конфиденциальности – двенадцать страниц убористого текста. Клиентов предупреждают, что предоставление информации является подтверждением согласия на использование этой информации в соответствии с этой политикой, в которой присутствуют обычные обременительные условия: отправка данных на сторону, Google Analytics, таргетированная реклама и многое другое. Кроме того, если клиент создает профиль пользователя, чтобы использовать все возможности приложения, то компания будет собирать также «биометрические и связанные со сном данные о том, как спали вы, ребенок и любой человек, который использует кровать, например данные о движении этого человека, положении тела, дыхании и частоте сердечных сокращений во время сна». Она также собирает все звуковые сигналы в вашей спальне. Как и в большинстве таких политик, клиентов предупреждают, что компания может «использовать» личную информацию или «делиться» ею даже «после того, как Потребитель деактивировал или удалил Услугу и/или свою учетную запись Sleep Number или Профиль пользователя». Клиентов предупреждают, что компания «не может гарантировать 100-процентную безопасность» при передаче или хранении данных и что запреты на отслеживание не принимаются во внимание. Наконец, на странице 8 документа говорится о возможностях выбора в отношении использования личной информации: «Предоставляет ли Потребитель Информацию Компании, зависит исключительно от Потребителя. Если Потребитель решит не предоставлять Информацию, Компания может оказаться не в состоянии обеспечить работу определенных функций, продуктов и/или услуг»[623].

Такой же принудительный подход в духе требований можно найти в объемистых, подробных юридических документах, связанных с термостатом Nest, принадлежащим компании Alphabet. В соглашения об условиях обслуживания и лицензионные соглашения с конечным пользователем заложены серьезные негативные последствия для конфиденциальности и безопасности, при которых конфиденциальная информация передается другим устройствам, неназванным сотрудникам и третьим лицам в целях анализа и в конечном счете для продажи на рынках поведенческих фьючерсов – действия, которые рикошетом вернутся обратно к владельцу в виде таргетированной рекламы и сообщений, призванных продвигать другие продукты и услуги. Несмотря на это, суды в целом поддерживают утверждения компаний о том, что они не несут ответственности, пока не доказан явный экономический ущерб для потребителя.

Nest не несет почти никакой ответственности за сохранность собираемой информации и совершенно не отвечает за то, как будут использовать эти данные другие компании, находящиеся в его экосистеме. Более того, юристы Лондонского университета Гвидо Ното Ла Диега и Ян Уолден, которые проанализировали эти документы, считают, что для тех, кто пожелает войти в связанную с Nest экосистему подключенных к сети устройств и приложений, каждое из которых предлагает свои не менее обременительные и вызывающие условия, покупка единственного домашнего термостата повлечет за собой необходимость ознакомления с почти тысячей «соглашений»[624].

Абсурдность ситуации усугубляется тем, что практически никто не читает даже единственного такого «договора». Ценное эмпирическое исследование с участием 543 респондентов, знакомых с юридическими проблемами, сопутствующими надзору и конфиденциальности, показало, что, когда их попросили зарегистрироваться в новом онлайн-сервисе, 74 % выбрали процедуру «быстрой регистрации», минуя соглашение об условиях обслуживания и политику конфиденциальности. Среди тех, кто все же просмотрел условия этих драконовских договоров, большинство переходило непосредственно к кнопке «принять». Исследователи подсчитали, что для адекватного понимания этих документов требуется не менее сорока пяти минут, однако у тех, кто просматривал соглашения, медианное время составило четырнадцать секунд[625].

В случае отказа клиента принять требования Nest согласно условиям обслуживания функциональность и безопасность термостата будут серьезно скомпрометированы, поскольку прибор больше не будет получать необходимые обновления, предназначенные для обеспечения его надежности и безопасности. Последствия могут варьироваться от замерзания труб до отказа пожарной сигнализации или легкого взлома внутренней системы дома. Иными словами, эффективность и безопасность этого товара откровенно ставятся в зависимость от того, смирятся ли его владельцы с оцифровкой как с завоеванием со стороны и в интересах других.

Можно, конечно, не покупать пылесос Roomba, кровать Sleep Number или термостат Nest, но каждая из этих вещей лишь символизирует исполинский проект оцифровки как первый и жизненно важный шаг на пути, ведущем к построению аппарата повсеместности. На рынке появляются тысячи объектов «интернета вещей». Как заключают Ла Диега и Уолден, в этом новом товарном режиме простые функции продукта, которые нам требуются, теперь безнадежно вплетены в запутанный клубок компьютерных программ, услуг и сетей[626].

Умирает сама идея функционального, эффективного, доступного товара или услуги как достаточного основания для экономического обмена. Самые разнообразные товары подстраиваются под новые экономические требования выхода в интернет и оцифровки там, где вы меньше всего этого ожидаете. Каждый из них рассматривается как шлюз нового аппарата и превозносится как «умный», а традиционные аналоги осмеиваются как «безмозглые». Важно понимать, что в этом контексте «умный» – эвфемизм для оцифровки: это интеллект, призванный преобразовывать один из крошечных уголков жизненного опыта в поведенческие данные. Каждый «умный» объект – это своего рода марионетка; при всем своем «уме» он остается несчастной куклой, танцующей на невидимых нитях экономических императивов хозяина. Товары, услуги и приложения маршируют под дудку идеологии неизбежности в направлении обещанных надзорных доходов, которые предстоит выжать из тех все еще вольных мест, которые мы называем «моей реальностью», «моим домом», «моей жизнью» и «моим телом». Каждая умная вещь повторяет наши главные вопросы: Что знает умная вещь и кому она об этом сообщает? Кто знает? Кто принимает решения? Кто определяет, кому принимать решения?

Примеры товаров, готовых оцифровывать, отслеживать, сохранять и передавать поведенческие данные, множатся – от умных бутылок водки до подключенных к интернету ректальных термометров и (вполне буквально) всего, что находится в промежутке между этими двумя[627]. Так, менеджер по развитию из одной алкогольной компании рассказывает о своих планах относительно «подключенной бутылки»: «Чем больше мы узнаем о потребителях и их поведении, тем лучшее обслуживание мы сможем им предложить»[628]. Многие бренды полны решимости «отвести упаковке ведущую роль на все более интерактивном рынке». Глобальный дистрибьютор спиртных напитков Diageo обещает «умные, снабженные датчиками бутылки», которые могут отслеживать данные о покупках и продажах и, главное, «обмениваться информацией с устройствами потребителя и подобающе реагировать – рецептами или промоакциями – после того, как он открыл бутылку». Производитель барного оборудования говорит об этом вполне недвусмысленно:

На самом деле все это <…> направлено на то, чтобы позволить владельцам [баров] видеть то, чего они раньше не могли видеть, и максимизировать их прибыль[629].

Сегодня наши дома оказались под прицелом надзорного капитализма: рынок умных домов составил в 2017 году 14,7 миллиарда долларов, по сравнению с 6,8 миллиарда долларов годом ранее; ожидается, что к 2021 году он вырастет до более чем 101 миллиарда[630]. Возможно, вы уже сталкивались с некоторыми из первых нелепостей: умные зубные щетки, умные лампочки, умные кофейные кружки, умные духовки, умные соковыжималки и умная посуда, якобы улучшающая пищеварение. Другие новации – более мрачного толка: домашняя система видеонаблюдения с функцией распознавания лиц; система сигнализации, которая отслеживает необычные вибрации еще до того, как произойдет взлом; GPS-локаторы для помещений; датчики анализа движения, температуры и других переменных, которые можно прикрепить к любому объекту; разного рода бытовая техника, имеющая выход в интернет; тараканы-киборги, улавливающие звуки. Даже детская комната рассматривается как источник свежего поведенческого излишка[631].

Понимание надзорной логики накопления, которая стоит за этими тенденциями, наводит на мысль, что эта сеть вещей уже превращается в сеть принуждения, в рамках которой обыденные функции отдаются на откуп поведенческому излишку[632]. Письмо финансового директора Google в Отдел корпоративных финансов Комиссии по ценным бумагам и биржам США от декабря 2013 года дает яркое представление об этих фактах. Оно было составлено в ответ на запрос комиссии, касавшийся сегментации выручки Google от настольной и мобильной платформ[633]. Google ответил заявлением, что в будущем пользователи будут «просматривать нашу рекламу на все более разнообразных устройствах» и что поэтому его рекламные системы постепенно переходят к «независимым от устройства» схемам работы, которые делают сегментацию ненужной и неудобной. «Через несколько лет, – говорится в письме, – мы и другие компании могли бы размещать рекламу и другой контент в холодильниках, приборных панелях автомобилей, термостатах, очках и часах, и это лишь некоторые из возможных примеров».

Вот как минимум один возможный эндшпиль: «умный дом» с его «интернетом вещей» – это холст, на котором новые рынки будущего поведения прорисуют свое присутствие и будут отстаивать свои притязания на самые интимные наши пространства. Ключевой момент этой истории – то, что все вершится во имя более широкого рыночного процесса, который делает ставку на наше будущее поведение и в отношении которого у нас нет ни информации, ни контроля. Вся вереница настырных «умных» вещей подключается к миграции к надзорным доходам, и каждый узел в сети – пылесос, матрас, термостат – должен сыграть в этом процессе свою роль, начиная с безотказной оцифровки поведения. Лишенные альтернатив, мы вынуждены приобретать продукты, которые никогда не будут нашими, а наши платежи финансируют надзор и принуждение над нами же самими. Как будто всего этого еще мало, данные, собираемые этой волной вещей, откровенно небезопасны и легко уязвимы перед «утечками». Более того, производители юридически не обязаны уведомлять владельцев устройств о взломе или краже данных.

Существуют и другие, еще более грандиозные и амбициозные планы по оцифровке всех доселе обособленных вещей. Такие компании, как Qualcomm, Intel и ARM, разрабатывают крошечные, постоянно включенные, почти не потребляющие энергии модули компьютерного зрения, которые можно добавлять к любому устройству, например к вашему телефону или холодильнику, или прикреплять к любой поверхности. Один из руководителей Qualcomm говорит, что приборы и игрушки могут знать, что происходит вокруг них: «Кукла может определять, когда лицо ребенка поворачивается в ее сторону»[634].

Возьмем «умную кожу», созданную блестящими университетскими учеными и готовую для коммерческого внедрения. Изначально ценившаяся за способность отслеживать и диагностировать различные болезни, от болезни Паркинсона до нарушений сна, умная кожа теперь превозносится за обещание ультраненавязчивой повсеместности. Исследователи из Технологического института Джорджии разработали разновидность «умной кожи», которая извлекает энергию из радиоволн и других источников энергии, устраняя необходимость в батареях. Умная кожа, названная «совершеннейшим искусственным органом чувств, который потенциально может обеспечить возможность массового внедрения вечных беспроводных сетей»[635], может распознавать, ощущать, анализировать, осуществлять беспроводную связь и «изменять параметры», используя простую технологию радиочастотной идентификации (RFID)[636]. Как и в случае с «сенсорной лентой» Парадизо, исследователи подчеркивают, что она также может «прикрепляться куда угодно», чтобы «непрерывно отслеживать, ощущать и взаимодействовать с окружающим миром, тем самым значительно улучшая возможности „окружающего интеллекта“», – и при всем этом оставаясь столь же неприметной, как «переводная картинка». Одно из предполагаемых мест, например, – полки продуктовых магазинов, где имеются широкие возможности получения дохода[637].

Оцифровка стала проектом надзорного капитализма, сформированным его императивами и направленным на достижение его целей. В написании теневого текста оцифровка – это Шаг 1, конкретная реализация «первородного греха простого грабежа», которым с самого начала определялся этот рыночный проект. Google оцифровал саму Землю, ее улицы и жилища, обойдясь без нашего согласия и игнорируя наши протесты. Facebook оцифровал социальную сеть во всех ее безграничных деталях во имя своих рынков поведенческих фьючерсов. Сегодня повсеместный аппарат стал средством повсеместной оцифровки человеческого опыта. Мы видели настойчивость, с которой надзорные капиталисты стремятся устранить «силы трения» как важнейшего фактора успеха операций по обеспечению поставок поведенческого излишка. Императив прогнозирования не терпит никаких границ, и надзорные капиталисты пойдут почти на что угодно ради их устранения. Это стремление превращает «доступ в интернет» в коммерческий императив, а индивидуальную автономию – в угрозу надзорным доходам.

Методы оцифровки, к которым прибегает надзорный капитализм, подавляют любое осмысленное обсуждение опций «согласия» и «отказа». Фиговые листки отброшены. Эвфемизмы согласия больше не могут отвлекать внимание от голых фактов: при надзорном капитализме оцифровка, как правило, происходит несанкционированно, односторонне, жадно, тайно и нагло. Эти эпитеты выражают ту асимметрию власти, которая делает надзорный капитализм надзорным. Они также подчеркивают суровую истину: трудно найти место, куда бы не проникла оцифровка. По мере того как соблазн надзорных прибылей приманивает к себе отрасли, отстоящие далеко от технологического сектора, яростная борьба за поиск и оцифровку опыта в виде данных превратила оцифровку в глобальный проект надзорного капитала.

В этой и следующей главах рассматривается широкий спектр практик, связанных с оцифровкой в целях экономии за счет охвата. В оставшейся части этой главы основное внимание уделяется охвату вширь, первому измерению экономии за счет охвата, когда операции оцифровки перемещаются в реальный мир, захватывая новые и неожиданные куски человеческого опыта. Охват вширь хочет проникнуть в каждый уголок и каждую щелочку, заполучить каждое слово и каждый жест на пути изъятия. Все живое и дышащее должно передать ему факты о себе. Не может быть ни тени, ни тьмы. Неизвестного он не потерпит. Уединенное запрещено. Затем, в главе 9, мы переходим к охвату вглубь. Сеть широко заброшена в воды повседневной жизни, но есть также подводные лодки, исследующие глубины в поисках новых источников излишка, которые ценятся за их редкую способность предвидения – речь идет о вашей личности, эмоциях и эндорфинах. Приведенные в этих главах примеры не призваны быть исчерпывающими; они должны проиллюстрировать целенаправленность, упорство и увертливость, с которыми надзорные капиталисты ведут свой поиск новых аспектов человеческого опыта, которые можно монетизировать как предсказуемость.

В этом предприятии мы не можем не упоминать конкретные действующие лица, конкретные продукты и технологии, понимая, что люди и компании постоянно меняются. Фирмы покупаются и продаются, терпят крах или обретают успех; люди приходят и уходят. Какие-то технологии, продукты и методы будут отброшены, другие – усовершенствованы и превзойдены. Когда одни будут уходить в прошлое, их место будут занимать другие, до тех пор, пока надзорному капитализму будет позволено процветать. Молниеносность действий и постоянный круговорот критически важны для успеха надзорного капитализма, и мы не можем допустить, чтобы это непрерывное движение помешало нашей решимости понять законы движения, которые управляют этим бурлящим ландшафтом. Именно эти закономерности и их смысл мы и хотим постичь.

II. Оцифровка тела

Оцифровка вашего тела начинается вполне незамысловато, с вашего телефона. Даже если город, в котором вы живете, не относится к «умным», не принадлежит и не управляется Google, игроки рынка, заинтересованные в вашем поведении, знают, как добраться до вашего тела[638]. Потому что при всей изощренности методов, применяемых надзорными капиталистами в своих стараниях превратить реальность в поведенческий излишек, самым простым и самым глубоким фактом является их способность точно знать, где вы находитесь в каждый момент времени. Ваше тело переосмысливается как выказывающий определенное поведение объект, который подлежит отслеживанию и расчету для индексации и поиска. Большинство приложений для смартфонов требуют доступа к вашему местоположению, даже если это не является необходимым для предоставляемой ими услуги, просто потому, что ответ на этот вопрос столь прибылен.

Данные о местоположении можно извлечь из «геотегов», создаваемых, когда ваш смартфон автоматически встраивает ваши данные и местоположение в фотографии и видео. Ритейлеры используют «геозонирование» для разметки определенного района и отправки уведомлений на смартфоны, находящиеся в его пределах: «Приходите сюда сейчас!», «Купите это здесь!», «Предложение только для вас!»[639] Если хотите увидеть, как это работает, просто загрузите приложение Starbucks, а затем выйдите из дома. Как подсказывает одна маркетинговая консалтинговая компания: «Мобильная реклама, высшая форма геотаргетинга, – это святой Грааль рекламы»[640]. Фирма, специализирующаяся на мобильной рекламе, не скупясь делится «маленькими хитростями» маркетинга на основе местоположения:

Это позволяет вам использовать человеческую импульсивность, поощряя неожиданные покупки с помощью рассылаемых вами уведомлений <…> Это также позволяет вам получить лучшее представление о ваших текущих клиентах, открывая доступ к тому, что они говорят в Yelp и Facebook…[641]

Еще одна фирма, занимающаяся мобильным маркетингом, рекомендует «маркетинг на основе повседневных привычек», основанный на методах, позаимствованных у военной разведки и известных как «анализ жизненных привычек». Это подразумевает сбор данных о местонахождении и прочем с телефонов, спутников, транспортных средств и датчиков с целью накопления всесторонней информации о повседневных поведенческих моделях «интересующего вас лица» для прогнозирования его будущего поведения. Маркетологам предлагается «составить карту ежедневных привычек» «целевой аудитории», с тем чтобы «перехватывать людей в их повседневной жизни с помощью сообщений, рекламирующих бренд или конкретные товары». Как подчеркивает фирма, «психологическая власть осознания повсеместности велика. Маркетинг на основе повседневных привычек производит на потребителей сильное психологическое впечатление»[642].

Вы можете отключить GPS-локатор на телефоне, но большинство людей этого не делают, потому что полагаются на приносимую им пользу или потому, что не знают о его работе. Согласно данным Pew Research, в 2013 году в США 74 % владельцев смартфонов использовали приложения, которым требуются данные о местоположении, а в 2015 году – 90 %, около 153 миллионов человек, больше, чем число тех, кто слушает на телефоне музыку или смотрит видео[643]. Привычка надзорного капитализма к секретности означает, что большинство из нас просто не знают и не могут знать, в какой степени наш телефон по совместительству служит орудием слежки со стороны надзорных корпораций.

Это убедительно доказывает исследование, проведенное учеными из Университета Карнеги—Меллона[644]. В течение трех недель двадцать три участника исследования непрерывно получали информацию о количестве приложений, получающих доступ к их местонахождению, и об общем количестве обращений за истекшее время. Их поразила мощь этого натиска: каждый из них узнавал, что к его местоположению обращались 4182 раза, 5398 раз, 356 раз и т. д. в течение 14-дневного периода – и все это ради рекламодателей, страховщиков, ритейлеров, маркетинговых фирм, ипотечных компаний и всех прочих, кто платит за игру на поведенческих рынках[645]. Как выразился один из участников: «Было ощущение, что мой собственный телефон шпионит за мной. Это страшно»[646]. Впоследствии 58 % участников ограничили разрешения, предоставляемые их мобильным приложениям.

Неудивительно, что в авангарде отслеживания на основе местоположения идет Google. Письменные показания представителей правоохранительных органов, затребовавших в 2016 году ордер на обыск подозреваемого в ограблении калифорнийского банка, дают ясно понять, почему у данных о местоположении, имеющихся у Google, нет аналогов:

Google собирает и хранит данные о местоположении с мобильных устройств с поддержкой Android. Google собирает эти данные всякий раз, когда активируется одна из его служб и/или когда на мобильном устройстве происходит определенное событие, например телефонный звонок, приходит или отправляется текстовое сообщение, осуществляется доступ в интернет или доступ к электронной почте.

Официальные лица, занимавшиеся этим делом, запросили информацию о местонахождении у Google, потому что он предоставляет гораздо больше деталей, чем могут предоставить даже телефонные компании. Системы определения местоположения в Android объединяют данные сотовой вышки с GPS, сетей Wi-Fi и другую информацию, полученную из фотографий, видео и других источников: «Это позволяет Android локализовать пользователя в конкретном здании, а не в целом квартале»[647]. В ноябре 2017 года журналисты-расследователи из Quartz обнаружили, что с начала 2017 года телефоны Android собирали информацию о местонахождении путем триангуляции ближайших сотовых вышек, даже когда службы определения местоположения были отключены, не работало ни одно приложение, и в телефоне не была установлена SIM-карта оператора. Эта информация использовалась для управления «push-уведомлениями» и сообщениями Google, отправляемыми пользователям на их телефоны Android, позволяя компании отслеживать, «зашел ли человек с телефоном Android или с приложениями Google в определенный магазин, и использовать это для таргетирования рекламы, которую впоследствии увидит пользователь»[648].

Система отслеживания местоположения Google – продукт глобальных картографических операций корпорации. Несмотря на то что она была в действии более десяти лет, публику ознакомили с ней только в 2015 году, представив функцию «Хронология», которая «позволяет вам визуализировать ваши повседневные действия»[649]. Корпорация просчитала, что все отрицательные реакции на объем и постоянство отслеживания, выявленные с помощью «Хронологии», будут с лихвой компенсированы ценностью активного вклада пользователей в их собственные запасы поведенческого излишка, поскольку они будут уточнять информацию, добавлять соответствующие фотографии, вставлять комментарии и так далее. Это было подано как инвестиция в персонализированные сервисы, такие как Google Now, чтобы он мог более эффективно прочесывать вашу электронную почту и приложения и выдавать актуальные подсказки, касающиеся автомобильного трафика, погоды, уведомлений, предложений и напоминаний. Данные о местоположении – это то, чем приходится расплачиваться за эти услуги.

Эта сделка подслащена обычными обещаниями конфиденциальности и контроля: «Ваша хронология является конфиденциальной и видимой только для вас; от вас зависит, какие местоположения вы захотите оставить». Но Google использует данные о вашем местоположении для таргетинга объявлений; больше того, это одни из самых значительных источников поведенческого излишка на рекламных рынках Google, который напрямую влияет на количество кликов. Стандартное объяснение со стороны Google и других надзорных капиталистов заключается в том, что поведенческий излишек сохраняется только в виде метаданных, после чего метаданные большого числа отдельных пользователей агрегируются. Нам говорят, что в этих масштабных массивах агрегированных данных невозможно идентифицировать отдельных людей. Тем не менее наука о реидентификации продемонстрировала, что имея всего три вида данных, которые легко раздобыть в общедоступных источниках, – дату рождения, почтовый индекс и пол, – можно деанонимизировать метаданные с «тревожной легкостью»[650]. Резюмируя результаты этого исследования, правовед Пол Ом пишет, что «реидентификация существенно упрощает обнаружение и раскрытие всех наших секретов. Нашим врагам будет легче связать нас с фактами, которые они могут использовать для шантажа, преследования, клеветы, мошеннических действий или дискриминации против нас <…> Эта ошибка пронизывает почти все законы о конфиденциальности личной информации». Что касается огромных кэшей якобы анонимного поведенческого излишка, то Ом называет их «базами данных нашей погибели»[651].

В том, что касается данных о местоположении, ситуация ничуть не лучше. В 2013 году группа компьютерных ученых из Массачусетского технологического института и Гарварда продемонстрировала, что, поскольку каждый человек, как правило, имеет характерный рисунок мобильности, любой аналитик с подходящими инструментами может легко извлечь из большого анонимизированного набора данных, содержащего метаданные местоположения, модель мобильности конкретного человека. Другая группа исследователей продемонстрировала, что данные, собранные с помощью «безобидных» датчиков, встроенных в смартфоны, таких как акселерометры, гироскопы и магнитометры, могут использоваться для выявления «постоянно растущего диапазона человеческой деятельности и даже настроений». В их работе также показывается, что данные этих датчиков можно использовать «для извлечения из анонимных наборов данных щекотливой информации о конкретных пользователях»[652].

И компании пользуются этими надзорными возможностями. Компания Broadcom создала помещающуюся в микросхеме «глобальную навигационную спутниковую систему», которая объединяет спутниковую связь с датчиками вашего мобильного телефона, образуя «механизм позиционирования», способный определять ваше местоположение, даже когда вы не подключены к сети, вплоть до вашего местонахождения внутри здания, количества сделанных вами шагов, в каком направлении они были сделаны, на какой высоте вы находились. Все это зависит от одного-единственного фактора, говорит вице-президент этой компании: «устройства, находящегося в ваших руках»[653]. Компьютерные ученые из Принстона Арвинд Нараянан и Эдвард Фелтен подытожили это следующим образом:

Не известно ни одного эффективного способа анонимизации данных о местоположении, и нет никаких свидетельств, что это вообще возможно на практике[654].

Даже если отложить в сторону «деанонимизацию», хранение метаданных о местоположении представляет собой невиданную по масштабу концентрацию знаний в частных фирмах и создает им исключительное преимущество в разделении знания. В 2016 году китайская поисковая система Baidu, которую часто называют китайским Google, объявила, что ее Лаборатория больших данных использует данные о местонахождении 600 миллионов ее пользователей для отслеживания и прогнозирования динамики китайской экономики. Компания создала «индекс занятости» для национальной экономики, а также «индекс потребления». Кроме того, она похвалялась своей способностью генерировать вполне конкретные прогнозы, такие как прибыль Apple в Китае во втором квартале того года. «Насколько нам известно, – писали исследователи Baidu, – мы первые, кто измеряет вторую по величине экономику мира c помощью анализа таких беспрецедентно масштабных и детальных пространственно-временных данных»[655].

При всей мощи данных о местоположении еще одна важная испытательная площадка в деле оцифровки тела – носимые технологии и их приложения[656]. В одном сообщении за 2017 год рассказывается о новом поколении носимых устройств, «оснащенных еще большим количеством датчиков и более умными алгоритмами <…> сфокусированными на биометрическом мониторинге <…> и <…> частях тела как каналах сбора данных…». Эти сложные датчики могут получить доступ к «контексту окружающей среды <…> запахам <…> эмоциональному состоянию…»[657]. Google разработал подключенную к интернету ткань, утверждая, что собирается внедрить умные волокна в каждый предмет одежды и каждый кусок материи на Земле. «Если вы можете вплести датчик в текстиль, в сам материал, – объясняет руководитель проекта Иван Пупырев, – вы уходите от электроники. Вы делаете интерактивными основные составляющие окружающего нас мира». Партнерство с компанией Levi’s уже привело к созданию «интерактивной джинсовой ткани», из которой, например, изготовляется куртка, впервые представленная на рынке в сентябре 2017 года. Этот материал якобы способен «вычислять поведение», чтобы быть «интерактивным, и в то же время подлинным»[658]. Куртка содержит датчики, которые могут «видеть» сквозь ткань, обнаруживая и расшифровывая такие неуловимые жесты, как подергивание пальца.

Леденящие душу темы Маккея повторяются повсюду в литературе по носимым предметам. Так же, как он настаивал, что телеметрические устройства должны работать «незаметно» для «вольных животных», современные разработчики подчеркивают, что носимые устройства должны быть «ненавязчивыми», чтобы не вызывать никакого беспокойства. Они должны действовать «непрерывно», быть «всепроникающими» и, что особенно важно, иметь «низкую стоимость», чтобы помочь добиться экономии за счет охвата[659]. Компания цифрового маркетинга Ovum прогнозирует, что к 2020 году на руках будет находиться 650 миллионов носимых устройств, что почти вдвое превышает их количество в 2016 году, и ее исследования показывают, что рост в значительной степени обусловлен притягательностью надзорных доходов. Мобильные рекламодатели, сообщается в исследованиях, видят в носимых устройствах «источник крайне детализированной информации, а также новых типов данных о поведении и использовании. Носимые устройства будущего смогут собирать широкий спектр данных, связанных с текущей активностью пользователя, его здоровьем и эмоциональным состоянием. Эту информацию можно использовать для совершенствования и точной персонализации как самих товаров, так и маркетинговых сообщений…»[660].

Особенно активным испытательным полигоном для носимых сенсорных технологий стало здравоохранение, что может иметь особенно пагубные последствия, учитывая сравнительно невинное происхождение этой идеи. Когда телеметрия впервые перешла от стай и стад Маккея к человеческому животному, одним из первых ее применений было в качестве средства наблюдения за самыми уязвимыми – устройство в виде брелков с кнопками для одиноких пожилых людей. В 2002 году, когда все еще тайный надзорный капитализм совершил свои первые прорывы, в одном обзоре «беспроводной телемедицины» подчеркивалась важность домашнего мониторинга для пожилых людей и для расширения охвата службами здравоохранения в отдаленных районах. Как и в случае с «Осведомленным домом», схема предлагавшейся для таких служб домашнего мониторинга цифровой архитектуры предусматривает только три стороны: это замкнутый контур, связывающий исключительно находящуюся у себя дома пациентку, серверы ее больницы и ее лечащего врача[661]. Ни в одном из этих проектов не предусмотрены какие-либо дополнительные стороны – никаких компаний, фиксирующих ваше поведение, никаких технологических монстров с их дырявыми платформами и проприетарными серверами, превращающими вашу жизнь в излишек, чтобы они могли знать, чего вы захотите дальше, и помогать своим клиентам продать вам это первыми.

До рождения и распространения надзорного капитализма можно было думать о цифровом представлении вашего тела как о чем-то обогащающем доверительные отношения между пациентом и врачом, матерью и ее ребенком, пожилыми родителями и их взрослыми детьми. Когда над цифровой средой стал довлеть надзорный капитализм, такие представления стали нелепостью. И «Осведомленный дом», и проект телемедицины исходят из того, что все поведенческие данные реинвестируются на службе человеку, который и является искомым предметом этих договоренностей, и обеспечивают тем самым спокойствие, доверие и достоинство – шанс для реального познания и расширения возможностей.

Во многих статьях, посвященных мониторингу состоянии здоровья, продолжает подчеркиваться полезность такого мониторинга для пожилых людей, но в целом разговор решительно ушел от прежнего состояния блаженного неведения. Некоторые исследователи ожидают слияния «умных городов» с тем, что сейчас называется «мобильным здравоохранением» (m-health), и появления «умного здоровья», определяемого как «предоставление медицинских услуг с использованием контекстно чувствительной сетевой и сенсорной инфраструктуры умного города»[662]. Для этих нужд в настоящее время существуют надежные датчики, способные оцифровывать все больше физиологических процессов в качестве поведенческих данных, включая температуру тела, частоту сердечных сокращений, активность мозга, движения мышц, кровяное давление, интенсивность потоотделения, расход энергии и движения тела и конечностей. Существуют датчики, которые могут фиксировать аудио-, визуальные и физиологические данные в период послеоперационного восстановления и реабилитации пациента. Был разработан гибкий сенсорный текстильный пластырь, который может превращать в поведенческие данные дыхание, движения рук, глотание и ходьбу. В других приложениях «носимые микромеханические датчики» обеспечивают «точный биомеханический анализ» во время вашей ходьбы или бега, а «нательная сеть» регистрирует и анализирует ходьбу и бег «в экстремальных условиях»[663].

То, что сегодня мы пользуемся медицинскими данными и советами, полученными от наших телефонов, пока сами эти карманные компьютеры активно пользуются нами, – красноречивое свидетельство неспособности системы здравоохранения удовлетворить нужды людей второго модерна. «Мобильное здравоохранение» вызвало взрывной рост оцифровки и захвата поведенческого излишка тогда, когда люди в рекордных количествах стали обращаться за поддержкой и руководством к своим фитнес-браслетам и диетологическим приложениям[664]. К 2016 году на платформах Google Android и Apple iOS было доступно более 100 000 мобильных медицинских приложений, что вдвое больше, чем в 2014 году[665]. Эти богатейшие данные уже нельзя представлять себе спрятанными в тесном замкнутом цикле, связывающем пациентку и ее врача, или приложение и установившего его бегуна или едока. Конечно, у этой идиллической картины все еще есть свои сторонники, но для надзорных капиталистов эта картина – лишь поблекший дагерротип.

В США большинство приложений, связанных со здоровьем и фитнесом, не подпадают под действие законов о конфиденциальности в отношении медицинской информации, а законы, которые все же затрагивают их, не учитывают должным образом ни новые цифровые возможности, ни отчаянную цепкость надзорных капиталистов. Ожидается, что компании будут саморегулироваться, следуя рекомендациям, предложенным Федеральной торговой комиссией (ФТК) и другими правительственными учреждениями. Так, в 2016 году ФТК опубликовала список примеров «передового опыта» для разработчиков мобильных медицинских приложений, направленного на повышение прозрачности, конфиденциальности и безопасности. Среди прочего, разработчикам рекомендуется «убедиться, что ваше приложение не получает доступа к информации о потребителе, которая приложению не нужна», «позволять потребителям выбирать конкретные контакты, а не программировать ваше приложение запрашивать доступ ко всем контактам пользователя через стандартный API» и позволять пользователям «выбирать настройки по умолчанию, защищающие конфиденциальность». В том же году Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов объявило, что оно также не будет стремиться регулировать приложения для здоровья и фитнеса, сославшись на «низкий уровень риска». Вместо этого агентство выпустило свой собственный набор добровольных руководящих принципов для разработчиков программного обеспечения[666].

Все эти «руководящие принципы» благодушных ведомств упускают из виду неудобную истину: прозрачность и конфиденциальность для надзорных капиталистов – примерно такая же «сила трения», какой были для первых промышленных капиталистов улучшение условий труда, отказ от детского труда или сокращение рабочего дня. В те времена, чтобы изменить условия труда, потребовались точно нацеленные законы, а не советы. Тогда, как и сегодня, проблемы, которые пытаются решить призывами к самоограничению, нельзя было рассматривать как перегибы, ошибки, упущения или просчеты. Они обусловлены господствующей логикой накопления и присущей ей непреклонными экономическими императивами.

Юридическая оценка мобильных медицинских приложений показала, что большинство из них «берут конфиденциальную информацию и данные потребителей без их разрешения и <…> как правило, не сообщают пользователю, что эта информация будет отправлена рекламным компаниям». Эти выводы подтверждаются длинной чередой исследований[667], но давайте сосредоточимся на детальном исследовании 2016 года, проведенном учеными из Школы глобальных проблем Мунка (Университет Торонто) в сотрудничестве с некоммерческой организацией Open Effect, специализирующейся на цифровой конфиденциальности и безопасности. В этом исследовании рассматривались действия по сбору, обработке и использованию данных, связанные с девятью фитнес-трекерами[668]. Семь были выбраны за их популярность, один – потому что он выпускается канадской компанией, а девятым было приложение, посвященное женскому здоровью. Все приложения, кроме двух, передавали каждое зарегистрированное фитнес-событие на серверы компании, что позволяет создавать резервные копии и делиться с друзьями, но также и «анализировать данные» и передавать их третьим сторонам. Одни трекеры передавали идентификационные номера устройств; другие пассивно и непрерывно передавали точные координаты пользователя по долготе и широте. Эти идентификаторы «позволяют привязать информацию о физической активности и физическом состоянии и биографические данные к начинке конкретного мобильного телефона или к конкретному трекеру…» Никакая часть этой конфиденциальной информации не была необходима для эффективной работы трекера, и большинство «политик конфиденциальности» были в лучшем случае непрозрачными и позволяли «продавать данные или обмениваться ими с третьими сторонами». Как мы знаем, стоит только третьей стороне получить ваш излишек, как он передается другим третьим сторонам, которые делятся с новыми третьими сторонами, и так далее.

Исследователи также проверяли передачу трекерами MAC-адреса Bluetooth, уникального для каждого телефона. Когда этот адрес общедоступен, любая третья сторона, заинтересованная в ваших передвижениях, – розничный продавец, который хочет знать о ваших действиях в торговом центре, страховщики, обеспокоенные тем, соблюдаете ли вы режим тренировок, – может «беспрерывно» отслеживать ваш телефон. Множество наборов данных, накопленных в течение какого-то времени, могут быть объединены, чтобы сформировать тонко детализированную картину ваших перемещений, позволяя использовать таргетированные приложения и повышая вероятность гарантированных исходов. Единственная реальная защита – это когда приложение случайно, но регулярно генерирует новый MAC-адрес для вашего телефона, но из девяти трекеров только трекер Apple выполнял эту процедуру.

Кроме того, ученые обнаружили общее пренебрежение к вопросам безопасности данных, а также возможность генерирования ложных данных. Исследователи отмечают, что потребители, вероятно, будут введены в заблуждение и сбиты с толку, переоценивая меры безопасности и недооценивая «широту персональных данных, собираемых компаниями, которые выпускают фитнес-трекеры». Они заключают:

Мы обнаружили серьезные уязвимости в плане безопасности, передачу невероятно чувствительных данных геолокации, которые не приносят очевидной пользы конечному потребителю, и <…> политики, оставляющие дверь открытой для продажи данных о физическом состоянии и упражнениях пользователей третьим сторонам без явного согласия пользователей.

Если вы склонны отмахнуться от этого отчета, потому что фитнес-трекеры – это лишь игрушки, то давайте рассмотрим нелицеприятное расследование работы приложений для диабетиков на базе Android, исследовательский отчет о котором вышел в 2016 году в журнале Journal of American Medicine и дает наглядную иллюстрацию того безумия, в которое превратилась оцифровка тела. Исследователи отмечают, что, хотя Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов одобрило ряд приложений, которые передают конфиденциальные данные о состоянии здоровья, закулисные практики этих приложений «изучены недостаточно». Ученые рассмотрели 211 приложений для диабетиков и случайным образом отобрали 65 из них для тщательного анализа практики передачи данных[669].

Среди этих приложений сама по себе их установка автоматически «санкционирует сбор и изменение конфиденциальной информации». Исследователи сумели выявить множество закулисных действий: приложения изменяли или удаляли вашу информацию (64 %), считывали статус вашего телефона и вашу личность (31 %), собирали данные о местоположении (27 %), просматривали ваши Wi-Fi подключения (12 %) и активировали камеру для доступа к вашим фотографиям и видео (11 %). От 4 до 6 % приложений шли еще дальше: они могли просматривать список ваших контактов, звонить по найденным на вашем устройстве телефонным номерам, изменять ваши контакты, читать журнал вызовов и активировать микрофон для записи вашей речи.

Наконец, исследовательская группа раскрыла еще более мрачный секрет: политика конфиденциальности не имеет значения. Из 211 приложений в нашей группе у 81 % не было политики конфиденциальности, а у тех, у которых она была, «не все их положения действительно защищали конфиденциальность». Среди приложений без политик конфиденциальности 76 % передавали конфиденциальную информацию третьим сторонам, тогда как среди тех, у кого имелась политика конфиденциальности, делились данными 79 %, но только около половины из них признавались в этом в своих публичных заявлениях о раскрытии информации. Другими словами, политики конфиденциальности правильнее называть политиками надзора, что я и предлагаю делать.

Возникает много новых территорий оцифровки тела: органы, кровь, глаза, ритмы головного мозга, лицо, походка, осанка. Каждая из них проявляет уже знакомые нам закономерности и имеет знакомые нам цели. Надзорные капиталисты неустанно борются с любыми попытками ограничить оцифровку. Ожесточенное упорство, с которым они заявляют о своем взятом из воздуха «праве на оцифровку», – достаточное доказательство его основополагающей важности в погоне за надзорными доходами.

Это упорство хорошо иллюстрируется решимостью надзорных капиталистов препятствовать принятию и поддерживать упразднение или ослабление любых законов, регулирующих передачу биометрической информации, особенно распознавание лиц. Поскольку в США нет федерального закона, регулирующего распознавание лиц, то эти сражения происходят на уровне штатов. На сегодняшний момент наиболее полную правовую защиту предлагает Закон о биометрической конфиденциальности Иллинойса, который требует от компаний получения письменного согласия перед сбором биометрической информации любого лица и, среди прочего, предоставляет отдельным лицам право предъявлять иск компании за несанкционированную оцифровку[670].

Организация «Центр за честную власть» (The Center for Public Integrity) совместно с журналистами, защитниками конфиденциальности и правоведами задокументировала активное противодействие надзорных капиталистов этому закону штата Иллинойс и аналогичным законопроектам в других штатах. Обладая уникальными конкурентными преимуществами в распознавании лиц, Facebook считается самой бескомпромиссной из всех технологических компаний в том, что касается биометрических данных; сообщалось, что компания «лихорадочно работает над предотвращением принятия другими штатами закона, подобного закону в Иллинойсе»[671].

Всего за несколько лет Facebook заметно политически окреп, научившись воспроизводить сценарий возведения политических и культурных фортификаций, испытанный Google. Основатель компании, Марк Цукерберг, продемонстрировал железную решимость сохранять свою свободу в пространстве беззакония, сдвигая границы существующих норм и энергично противодействуя даже намекам на новые законы. В период с 2009 по 2017 год компания увеличила свои расходы на лоббирование в 50 раз, создав «огромную лоббистскую армию вашингтонских политических воротил». Вдобавок к расходам на лоббирование в размере 11,5 миллиона долларов в 2017 году Facebook потратил 4,6 миллиона долларов на пожертвования в ходе избирательного цикла 2016 года[672].

Биометрия приносит Цукербергу немалые выгоды. В 2017 году Facebook мог похвастать двумя миллиардами ежемесячных пользователей, загружающими по 350 миллионов фотографий в день – канал поставок, который собственные исследователи корпорации называют «практически неисчерпаемым»[673]. В 2018 году исследовательская группа Facebook объявила, что «преодолела разрыв» и способна теперь распознавать лица «на лету» с точностью до 97,35 %, «приближаясь к человеческим показателям». В отчете подчеркиваются преимущества корпорации в области поставок сырья и производства и особенно в использовании «глубокого обучения» на основе «больших обучающих наборов данных»[674]. Facebook объявил о своем стремлении использовать распознавание лиц в качестве средства для более мощного таргетинга рекламы, но еще больший взлет будет вызван огромными возможностями машинного обучения, возникающими при таком количестве фотографий. К 2018 году его машины учились распознавать виды деятельности, интересы, настроение, взгляд, одежду, походку, прическу, тип телосложения и позу[675]. Соответствующие маркетинговые возможности безграничны.

Никого из тех, кто знаком с императивом прогнозирования, не должно удивлять, что, обладая этими преимуществами, Facebook не желает соглашаться на что-либо меньшее, чем полная победа, в его стремлении к оцифровке лиц ради более прибыльных прогнозных продуктов. Пока что Facebook и его собратья добились успеха, отклонив законодательные инициативы в Монтане, Нью-Гемпшире, Коннектикуте и Аляске и фатально ослабив законопроект, принятый в штате Вашингтон. Среди технологических компаний только Facebook продолжает выступать против этого штатного закона даже в его ослабленном виде[676].

Если остановить оцифровку, надзорный капитализм не устоит, потому что вся затея основана на этом первородном грехе. Этот факт наглядно отразился в публичной драме вокруг неудачной попытки 2015 года подготовить публичные рекомендации по созданию и использованию биометрической информации в рамках добровольного процесса «с участием всех заинтересованных сторон», организованного Национальным управлением по телекоммуникациям и информации под эгидой Министерства торговли США. После нескольких недель переговоров защитники прав потребителей вышли из них в знак протеста по поводу жесткой позиции технологических компаний и их лоббистов по единственной ключевой проблеме: необходимости получения согласия.

Компании настаивали на своем праве использовать системы распознавания лиц для идентификации «незнакомца на улице» без предварительного получения согласия этого человека. Как заявил прессе один из лоббистов, участвовавших в этих переговорах, «каждый человек имеет право фотографировать в общественных местах <…> если кто-то захочет применить распознавание лица, то действительно ли ему нужно получить перед этим согласие?» Специалисты по вопросам конфиденциальности с готовностью отвечали, что для таких действий не существует законно установленного права, не говоря уже о правах, гарантируемых Первой поправкой[677]. Никто не принял во внимание тот факт, что императив прогнозирования делает индивидуальное неведение предпочтительным условием операций по оцифровке – это именно то, что заметила Арендт и предписывал животным в дикой природе Маккей. Первородный грех предпочитает тьму.

Переговоры продолжались без защитников прав потребителей, и в 2016 году Национальное управление по телекоммуникациям и информации выпустило «Рекомендации в области конфиденциальности при коммерческом использовании распознавания лиц». В действительности эти руководящие принципы следует понимать как нечто «рекомендуемое» надзорным капиталистам, но полностью «противопоказанное» всем остальным. На языке этих рекомендаций техническим компаниям, розничным продавцам и всем, кто вознамерился получать надзорные доходы, просто «советуют» «должным образом ознакомить клиентов» со своей политикой по распознаванию лиц. Когда компании устанавливают оборудование для распознавания лиц в определенном физическом месте, то их «поощряют» «уведомлять» об этом потребителей[678]. Операциям по оцифровке молчаливо придается легитимность, не только в силу отсутствия возражений, но и потому, что они представляются неоспоримым фактом, обернутым в дешевые гирлянды беззубых «рекомендаций». Правовед из Джорджтаунского университета Альваро Бедойя, один из тех правозащитников, которые покинули переговоры, обрушился на рекомендации как на «издевательство над принципами честной информационной практики, на которых они якобы основаны»; они не предлагают «никакой реальной защиты» и «не могут восприниматься всерьез»[679].

При надзорном капитализме люди позволяют оцифровывать свой опыт не в силу свободного выбора или каких-либо обязательств, а из-за своего неведения и безальтернативной диктатуры. Повсеместный «аппарат» работает через принуждение и скрытность. Наш жизненный путь неизбежно пролегает через цифровое пространство, где принудительная оцифровка стала фактом, от которого никуда не деться. У нас почти не осталось права знать, права решать, кто будет знать, и права определять, кто будет принимать решения. Это патологическое разделение знания создается и поддерживается тайными распоряжениями, осуществляется невидимыми методами и направляется компаниями, подмятыми под экономические императивы странной новой рыночной формы. Надзорные капиталисты из-за кулис навязывают свою волю, в то время как актеры исполняют для публики фальшивые колыбельные про «раскрытие информации» и «получение согласия».

Императив прогнозирования превращает то, что мы имеем, в то, что имеет нас, ради того, чтобы оцифровать весь спектр и все богатство нашего мира, наших домов и наших тел в качестве вещей, которым присуще некоторое поведение, для своих расчетов и фабрикаций на пути к прибыли. Однако на этом хроники оцифровки не заканчиваются. Акт второй требует путешествия из наших гостиных и улиц в другой мир, скрытый под поверхностью, – туда, где протекает внутренняя жизнь.

I. Персонализация как завоевание

Генеральный директор Microsoft Сатья Наделла представил Кортану, «персонального цифрового помощника» корпорации, на ежегодной конференции Ignite в 2016 году:

Это персональный цифровой помощник нового типа – это «среда выполнения», новый интерфейс. Она понимает ввод текста. Она понимает речь. Она хорошо знает вас. Она знает ваш контекст, вашу семью, вашу работу. Она знает мир. Она безгранична. Другими словами, речь о вас, а не о каком бы то ни было устройстве. Она всегда с вами. Она доступна на любом телефоне: iOS, Android, Windows – не имеет значения. Она доступна во всех приложениях, которые вы будете использовать в своей жизни[680].

Это новый рубеж поведенческого излишка, где ради чужих прибылей на свет божий извлекается темный континент данных вашей внутренней жизни – ваши намерения и мотивы, значения и потребности, предпочтения и желания, настроения и эмоции, личность и склонности, правдивость или жульничество. Суть не в том, чтобы помочь вам, а в том, чтобы оцифровать его весь в качестве неизмеримо крошечных частичек поведения, которые можно будет включить в расчеты, так чтобы каждая заняла свое место на конвейерной ленте, идущей от сырья к разработке продукта, производству и продажам.

Вторжение машин в человеческие глубины идет под лозунгом «персонализация», который показывает, с каким смаком и цинизмом решается мрачная задача эксплуатации потребностей и опасений второго модерна ради получения сверхприбыли. С точки зрения императива прогнозирования персонализация – средство «индивидуализации» поставок, необходимых для обеспечения непрерывного потока поведенческого излишка из самых глубин. Этот процесс может идти успешно только в условиях нашей непрекращающейся жажды признания, благодарности и особенно поддержки.

Напомним, что наметить этот курс помог главный экономист Google, Хэл Вэриан. «Персонализация и кастомизация» – это третье из «новых применений» компьютеризации взаимодействий. Вместо того чтобы ждать ваших вопросов, Google должен «понять, что вы хотите узнать, и сообщить это вам, прежде чем вы успеете спросить». Эта задача была поставлена перед Google Now, первым цифровым помощником корпорации. Вэриан предупреждал, что людям придется давать Google еще большую часть себя, чтобы использовать все возможности приложения: «Google Now должен много знать о вас и вашей среде, чтобы предоставлять эти услуги. Некоторых это тревожит». Он старается развеять любые опасения, утверждая, что передача личной информации Google ничем не отличается от сообщения разного рода деликатных сведений врачам, юристам и бухгалтерам. «Почему я готов поделиться всей этой личной информацией? – спрашивает он. – Потому что я получаю что-то взамен <…> Такие цифровые помощники будут настолько полезны, что каждый захочет их иметь». Вэриан уверен, что потребности людей второго модерна подорвут любое сопротивление оцифровке личного опыта, как условию выполнения обещания менее напряженной и более эффективной жизни[681].

В действительности персонализация, как ее понимает Вэриан, – полная противоположность тем отношениям с доверенными специалистами, на которые он ссылается. Врачи, бухгалтеры и адвокаты связаны по рукам и ногам взаимозависимостями и обязательствами, обусловленными глубокой институционализацией в виде профессионального образования, кодексов поведения и процедур оценки и надзора. Нарушители этих норм рискуют навлечь на себя наказания как со стороны профессионального сообщества, так и со стороны закона. Google и его собратья по надзорному капитализму не несут таких рисков.

Замечания Вэриана представляют собой один из тех редких случаев, когда туман технологической риторики рассеивается ровно настолько, чтобы можно было разглядеть полезность социального и экономического неравенства для стратегических целей надзорного капитализма. Согласно рассуждениям Вэриана, неравенство позволяет поднять ставки в сделке, в рамках которой Google обещает шанс на полноценную жизнь. Он говорит, что один из способов предсказать будущее – обратить внимание на то, что есть у богатых, потому что это также и то, чего захочет и средний класс, и бедные. «Что есть сегодня у богатых? – риторически вопрошает он. – Личные помощники».

То, что предметы роскоши одного поколения или класса становятся предметами первой необходимости для следующего, было одним из основополагающих факторов эволюции капитализма в течение последних пяти столетий. Историки описывают «потребительский бум», который спровоцировал первую промышленную революцию в Великобритании в конце XVIII века, когда благодаря таким провидцам, как Джозайя Веджвуд, и вследствие развития мануфактур пробившиеся в средний класс семьи начали приобретать фарфор, мебель и ткани, которыми до этого могли похвастать только богатые. Эта новая «склонность к потреблению» считается «беспрецедентной по глубине проникновения в низшие слои общества…»[682] В 1767 году политэконом Натаниэль Форстер беспокоился, что «модная роскошь» распространяется «как зараза», и жаловался на «вечное неодолимое стремление всех людей низшего звания возвыситься до уровня тех, кто чуть выше их…»[683] Адам Смит подробно писал об этом социальном процессе, отмечая, что предметы роскоши высшего сословия со временем могут превратиться в «предметы необходимости». Это происходит по мере того, как «устоявшиеся правила приличия» меняются, отражая новые обычаи, введенные верхами, что провоцирует изобретение более экономных способов производства, которые превращают прежде недостижимое в ставшие вдруг доступными товары и услуги[684]. «Модель Т» Форда – выдающийся пример этой последовательности в XX веке.

Вэриан представляет персонализацию как современный эквивалент этой исторической динамики, новый «предмет первой необходимости» для изможденных масс, страдающих от тягот, связанных со стагнацией роста зарплат, трудностью распределения обязанностей в семье, где оба родителя работают, равнодушными корпорациями и выхолощенными жесткой экономией институтами государства. Вэриан ставит на то, что цифровой помощник будет настолько важным ресурсом в борьбе за полноценную жизнь, что обычные люди согласятся заплатить требуемую им цену. «Джина не загнать обратно в бутылку, – настаивает Вэриан, уверенный в неизбежности такого развития. – Каждый будет понимать, что за ним следят и за его действиями наблюдают, поскольку преимущества с точки зрения удобства безопасности и обслуживания будут столь велики <…> постоянный мониторинг будет нормой»[685]. Каждый – за исключением тех, кто достаточно богат или достаточно упрям, чтобы достичь эффективной жизни без помощи Google и, таким образом, избежать наиболее вопиющих крайностей оцифровки. Когда привилегиями богатых станут права на принятие решений и на самоопределение, что Вэриан будет отвечать тем, кто возжелает того же?

Исторически прорыв к производству более доступных товаров и услуг вызвал взрывное расширение производства и занятости, рост заработной платы и повышение уровня жизни для многих. Вэриан не предусматривает подобной взаимности. Вместо этого он тычет пальцем в открытую рану тревог второго модерна и запрягает нашу боль для выполнения задач надзорного проекта. У Вэриана жажда новых предметов первой необходимости истолковывается как подходящая возможность заняться изъятием, тем более что она удобно обеспечивает оправдание подобного изъятия вплоть до самых глубин.

Google Now был первым шагом, хотя позже он будет выглядеть, скорее, как фигура прикрытия и способ вызвать привыкание, прокладывая путь тому, что ждет впереди. Окрещенный «интеллектуальным поиском», он объединил в себе все системы, когда-либо созданные Google, в том числе достижения корпорации в области голосового поиска и нейронных сетей, ее знания о мире, представленные в насчитывающем миллиард единиц «графе знаний», и непревзойденные возможности ее машинного интеллекта. Вся эта огневая мощь была сконцентрирована для того, чтобы учиться на вашем контенте, контексте и поведении не только через поиск, электронную почту и календарь, но и с помощью данных вашего телефона, включая перемещение, местоположение, действия, речь и приложения. На этот раз целью было не только продать рекламу, но и «предугадать, какая информация вам понадобится в каждый данный момент», по мере вашего передвижения по реальному миру[686].

Как похвалялись в рекламном ролике, «Google Now всегда на шаг впереди, поэтому вы можете чувствовать себя более уверенно в ваших делах <…> с прогнозирующей силой Now вы получаете именно то, что хотите знать, именно тогда, когда нужно». Один автор назвал новую услугу «поисковиком, который стал частью вас»[687]. Информационные карточки приложения всплывают на домашнем экране вашего телефона, предугадывая ваши нужды: уведомление об изменении времени полета, погоде и пробках, близлежащих ресторанах и магазинах, о том музее, который вы хотели посетить. Один из руководителей Google рассуждал, что, поскольку Google уже знает о вас все это, то он вполне может превратить его в сервис, который откроет компании доступ к еще большей информации: