Телефонист Чернявский Владимир
«А я как раз в это время ужинала со своим спортсменом, которого продинамила, – подумала Ванга. – И видела, как в окне дома напротив, через реку, зажёгся свет – Игорь ждал меня. Я уже тогда знала, что продинамлю спортсмена? Что, действительно, за бульон варится в голове… Или во всём виноваты эти нелепые стишки Бродского?! Бульон… Зажёгся свет, Игорь ждал меня, а я так и не смогла его бросить. И пошла к нему. Или на мосту у спортсмена всё ещё оставался шанс?»
– Мои предварительные выводы подтвердились, – говорил Свиркин. – Как я сказал, на теле Игнатовой Светланы Юрьевны нет следов насилия.
– То есть она пришла туда добровольно, – уточнил Кирилл.
– Ну или под психологическим давлением, хотя, учитывая обстоятельства, – ухмыльнулся Свиркин, а Ванга подумала, что он, наверное, опять оказался в этой комнате, где были мёртвые часы за стеной и девушка, которой отрубили голову. – Да, она пришла туда добровольно.
– Только вряд ли они были прежде знакомы, – заметил Сухов, бросил взгляд на Кирилла.
– Игнатова Светлана Юрьевна, двадцать девять лет, – сообщил тот. – Зарегистрирована на двух сайтах знакомств. Недавно появилась и ушла с БДСМ. Такая вот робкая попытка…
– Полагаю, поц пользуется подобной информацией.
– Отрабатываю все её контакты, – сообщил Кирилл. – На вечер тридцать первого марта никаких встреч у неё назначено не было. Это же подтвердила Кравченко Анастасия, лучшая подруга.
– Девушки ведь делятся друг с другом, если кто-то появляется на горизонте, – Свиркин посмотрел на Вангу.
– Значит, опять, как всегда, случайная встреча, – Она нахмурилась. – Всё происходит неожиданно и быстро. Чего смотришь на меня, Лёва?! Я не типичный образец женского поведения.
– Как и поц, – напомнил Свиркин. – Он тоже не типичен… – подумал. – Хе-е, обаятельный, должно быть, мужчина, если так всё быстро.
– Отработанный набор приёмов, – Ванга выставила вперёд раскрытую ладонь. – Как у пикаперов. Проходили.
– Значит, ищем обаяшку? – не унимался Свиркин.
– Лёва, – попытался осадить его Кирилл. И тоже посмотрел на Вангу.
– Молчу. К тому, что хоть что-то про него известно.
– Ну да, ты, скорее всего, прав, – спокойно сказал Сухов. – Но это с серийниками как раз-таки типичная картина… Чёрт, чуть не забыл, простите, – раскрыл папку и извлёк оттуда набросанный от руки портрет. – Это тебе, Ванга.
У неё немного расширились глаза:
– Это же мой бомжик, Дюба. Откуда?!
– Не спрашивай. Похож?
Рисунок был выполнен синей шариковой ручкой. Четкий штрих выдавал прямо-таки профессиональную руку – немного смахивало на книжную иллюстрацию или зарисовку из зала суда. Ванга присвистнула:
– Фига… Это он. Чёткий портрет.
– Так, нормально, – протянул Кирилл. – А я тут фотороботами развлекаюсь…
– Ну я ж извинился, – взмолился Сухов. – И нечего на меня так смотреть.
– Да ты молодец… Ну всё-таки – откуда?
– Кривошеев.
– Хозяин квартиры с…
– Бабой из секс-шопа, – перебил Кирилла Свиркин.
Сухов рассеяно поглядел на него:
– Да, так, – кивнул. – Оказалось, Кривошеев в прошлом – школьный учитель. Рисования. С радостью накидал портрет. У них с твоим Дюбой старые счёты.
– Сухов, я тебя обожаю! – сказала Ванга.
– Знаю, – Сухов подмигнул мужской части коллектива.
– Хотя вряд ли у Дюбы с кем-то счёты. Он… вроде того… Love, Peace. Хари Кришна. Поэтому и в бега подался, чтобы…
– Не закладывать никого мусорне, – Сухов кивнул. И указал на свою пробковую панель с открыткой Мунка, куда совсем недавно добавилась ещё одна фотография. – Тогда, может, показать ему вот это?!
Свиркин видел, как Ванга посмотрела на Сухова – опять этот сонный взгляд… И как пожала плечами – не удивлённо, дескать, чего кипятиться, а, скорее, сочувственно.
– Ну, что ж, нас поднимут на смех, – помолчав, сказал Кирилл. – Но можно объявлять его в розыск. ФИО полностью?
– Родченко Игорь Александрович, – сказала Ванга.
– Полиция из Беверли Хиллз разыскивает одноногого бомжика, – сладко промурлыкал Свиркин. – Респираторные маски прилагаются.
– Всё не угомонишься? – спросил у него Сухов.
– Лёва, – вдруг позвала Ванга. – Я ведь знаю, что ты бесишься. Это адреса, да?
– Я не бешусь, – вскинулся Свиркин, но тут же как-то поник.
– И дело не в том, что состоятельные люди и непрестижные районы… Здесь как раз можно искать, но не именно это тебя волнует. Так ведь?
– Ну, в общем, да, – признал Свиркин. – У поца должна быть уверенность, что на момент свершения им своих деяний, место, квартиры, будут гарантированно пусты. Его никто не видел. Он как человек без лица. Так всегда было. А тут…
– Кривошеев мог вернуться в любую минуту, – согласилась Ванга.
– И этот твой бомж, который мог что-то видеть… Поц никогда так не рисковал.
– Верно, – Ванга нахмурилась. – Он так никогда не делал. И это не даёт тебе покоя, Лёва.
– Проницательный ребёнок, – похвалил Свиркин, но без особого энтузиазма.
– Договаривай. – Попросила Ванга.
Свиркин уставился на оконное стекло, на котором засыхала полоска воды, и пробормотал:
– Какая ранняя весна… – И тут же без перехода добавил:
– Что это – прокол? Или – сознательный прокол?! Зачем… так?
– Он мог с лёгкостью устранить Кривошеева, – начал было Кирилл. – Как и этого… Дюбу.
– Бритва Оккама, – отмахнулся Свиркин.
– Что?
– Зачем ему это? Бритва Оккама, молодой человек: не создавайте новых сущностей! У поца другой почерк… И случись там убийство… не только этот ваш Дюба смог бы его вспомнить.
– Сознательный прокол, – задумчиво повторила Ванга. – Это ты забавно сформулировал.
– Опять какая-то имитация, как говорит Сухов, – Свиркин вздохнул. – Или что-то совсем другое. Гравитация из вашего пустого квадратика.
Он подвинул к себе Вангину схему, повертел ее на столе. Перевел взгляд на портрет Дюбы и снова вернулся к схеме; словно с опаской коснулся одного из незаполненных квадратов и замолчал.
– Поэтому стоит ещё раз более детально проверить адреса, – наконец подал голос Сухов.
– И что? – вопросил Лёва. – Даже если кто-то из близкого круга Форели жил там когда-то или по соседству… Что?! Думаешь, поц вот просто так подаст себя на блюдечке?
– Не думаю, – заверил Сухов. – Но процедура обязывает. И знаешь: ведь иногда рвётся в самом слабом месте.
– Вы сегодня все намерены говорить загадками? – посетовал с кислым вздохом Кирилл.
– Иногда полезно, – бросил Свиркин, потряс головой. – Это… похоже, ты тогда был прав, – вспомнил он. – Ведь они обычно не меняют свой почерк, верно? Похоже, поц очень вами недоволен.
– Нам, что, следует принести ему извинения? – сказала Ванга. Подошла к Сухову, встала рядом.
– Вы прям как сладкая парочка, – Свиркин потёр переносицу. – Хренова чёрная дыра… А если подтвердится?
– О чём ты опять, Лёва? – спросила Ванга.
– Если на выставке Форели подтвердятся ваши подозрения, ваши ненормальные подозрения…
– Это лишь предположения, Лёва, – сказала Ванга. – О них знают только присутствующие здесь. И мы не сладкая парочка.
Свиркин поднял на них взгляд:
– А ты не думала, что будет, если они действительно подтвердятся?
– Для этого и идём.
– Боже ж ты мой! Легкокрылое свойство молодости! Вы хоть понимаете, на какой грани стоите?! – Свиркин постучал по Вангиной схеме. – Если они подтвердятся, то вместо этих ваших квадратиков, появится такая чёрная дыра…
– Ты опять похож на старого еврейского мистика, – ухмыльнулся Сухов.
Свиркин обречённо покивал, вздохнул, но наконец и сам улыбнулся:
– Ты тогда сказал «самопровозглашённый» старый еврейский мистик.
– Вот и остынь.
– Вот ещё, – наигранно насупился Лёва. – Поверьте старому самопровозглашённому: гравитация не знает жалости! Она равнодушна, и неумолимо затянет всех, без разбору, кто окажется в пределах досягаемости.
– Сейчас ты похож на свихнувшегося пророка.
– Ты говорил – свирепого пророка, – обиделся Лёва.
Они уже смеялись. Напряжение, витавшее в комнате, начало отступать. Разрядка… Потом Лёва взглянул на Вангу. Не то что бледна, но… не разделяет общего настроя, упёрлась взглядом в свою схему.
– Очень всё же надеюсь, что этого не случится, – вдруг сказала Ванга, возвращаясь к Лёвиным опасениям, и голос её при этом несколько треснул. Сухов посмотрел на Вангу и впервые обнаружил на лице девушки какую-то непривычно болезненную гримасу.
Ванга ничего не знала о том, что её губы болезненно скривились. Она смотрела на свою схему, пустые, незаполненные квадраты, и в этот момент ей показалось, что в одном из них стали проступать очертания картины, нарисованной богатым воображением Лёвы Свиркина. Конечно, это шутка старого самопровозглашённого еврейского мистика. И такой же шуткой было то, что подбросило ей только что её собственное воображение: чёрная дыра, безжалостно засасывающая воронка, дверца, вход в тёмную зону. И если она приоткроет её, гравитация затянет всех…
Ванга чуть дёрнула щекой, и всё прошло. Квадраты оставались незаполненными. И дверца оставалась закрытой. До поры, до времени.
18. Гризли в смятении
В тот вечер она вернулась домой за полночь и вся заплаканная. Лёшик оторвался от компьютерной игры и с беспокойством посмотрел на неё:
– Что случилось?
– Ничего, всё в порядке, – бросила она. Скинула туфли и белую куртку-косуху, которая, по мнению Лёшика, была очень ей к лицу. Не улыбнулась, прошла в спальню и закрылась там. Ничего себе! Заскоки заскоками, но такое Лёшик видел впервые. А потом он услышал её приглушённые рыдания.
Лёшик поднялся и, стараясь ступать бесшумно, подошёл к двери спальни. Прислушался. Вроде бы тихо. Но вот опять. Всхлип.
– Анечка, что случилось?
Молчание. Он осторожно приоткрыл дверь.
– Ань?
Она лежала, уткнувшись головой в подушки. Лёшик решил войти. Она оторвала голову, лицо заплакано:
– Закрой дверь.
– Да что случилось-то?
– Ничего!
Лёшик попытался пошутить.
– Гризли, – начал он.
– Отстань от меня! Выйди! Ну?!
Лёшик постоял.
– Уходи… Пожалуйста.
Лёшик попятился, затворил за собой дверь. Возмущение. Но решил немного подождать. Тон, конечно, за пределами. Но ведь… пожалуйста…
Вернулся к компьютеру, открыл поисковую страницу. Лёшик мечтал о новом дроне. Увлекался фото- и видеосъёмкой. Новенький «Фантом», последняя модель. Облазил все сайты, нашёл более или менее подходящую цену. Дорогая вещь! Хотел сказать ей, что как раз сегодня видел такой, летал в их дворе, и позавидовал хозяину. А Гризли собиралась сменить байк к предстоящему мотосезону. Ещё более дорогая вещь. На обе покупки их сбережений не хватит. Теперь о дроне, видимо, придётся забыть. Ну что ж она так рыдает-то?
Лёшик вернулся к игре, но та больше не шла. Несколько раз прислушивался, вроде успокоилась. Наверное, уснула. Лёшик собирался демонстративно лечь спать на диване, но передумал. Выключил компьютер.
Дверь спальни открылась. Гризли стояла на пороге. Глаза высохли, но всё ещё красные.
– Иди сюда, – позвала она.
Лёшик встал. Подошёл. Она обняла его крепко. Застыла. Лёшик не знал, что делать дальше. Всхлипнула. Он погладил её по волосам:
– Ну что ты?
– Я не знаю, что мне делать, – тихо сказала Гризли.
– Рассказать, – предложил Лёшик после паузы.
– Я… В галерее послезавтра открытие.
– Знаю. Форель.
– Я не могу. Я возьму отпуск. На несколько дней. Поможешь мне с картинами? – она, не оборачиваясь, кивнула в сторону работ Форели. – Доставить их к Ольге?
– Конечно. Но о каком отпуске ты говоришь?
– Я не должна ей портить открытие… Но не могу… Скажешь ей, что заболела. Телефоны я тоже отключу.
Лёшик обдумал услышанное. А потом уже безо всяких шутливых улыбок потребовал:
– Так, Гризли, а ну-ка рассказывай!
– Он дал несколько дней, а потом…
– Тихо, спокойно, – голос Лёшика звучал ровно. – Расскажи мне всё от начала до конца.
Гризли удивилась. Не ожидала. Никогда не слышала прежде таких интонаций в Лёшикином голосе. И уверенности. Посмотрела на него какими-то новыми глазами. А может, ей необходимо было выговориться. А может, просто нужен был кто-то, кто возьмёт решение на себя и скажет ей, что делать.
И Гризли заговорила.
– Значит, он давно знает? – спокойно заключил Лёшик, подводя итог разговору.
– Да.
– И обещал переломать ноги?
Гризли кивнула. Проговорили они долго, пару раз она снова чуть не расплакалась.
– Ерунда, – отмахнулся Лёшик. Улыбнулся. Взгляд был жёстким. – Это фигуральное выражение.
– Какой там…
– Поверь.
Гризли показалось, что ей стало холодно. Лёшик почувствовал это и обнял крепче. Она действительно задрожала:
– Я боюсь, – прошептала Гризли.
– Не надо тебе брать отпуск, – мягко заверял Лёшик. – И не надо портить Ольге открытие. Он ведь дал время, правильно?
– Совсем немного.
– Ты выйдешь на работу, как ни в чём не бывало, а я тебе помогу.
Гризли всё-таки всхлипнула. Как много сегодня всего изменилось. И прежде всего – Лёшик. Таким она его не знала. Спокойный и уверенный. Мужик! Хотя дела плохи. Очень плохи дела… Гризли шмыгнула носом ещё раз. Негромко произнесла:
– Я всегда к нему… Но не думала, что он такой страшный человек. Бедная Ольга…
– После… вернисажа мы с тобой вместе поговорим с ней.
– Спасибо, – горечь подкатила к горлу.
Лёшик вздохнул:
– За всё приходится платить.
Гризли затихла, уткнувшись Лёшику в шею. Он пах, как всегда, даже лучше. Намного лучше. «Никогда больше ему не изменю», – подумала она.
– Время есть. Ничего, справимся, – пообещал Лёшик.
– Иди сюда, – снова позвала она.
– Я здесь.
– Глупый, – произнесла Гризли. Её губы раскрылись. И она увлекла Лёшика в спальню.
19. Счастье (вести из тёмной зоны)
Это ведь было яркое солнечное пятно, правда? И даже облачко, которое в нём потом появилось, было нежного розового цвета. Огонь пришёл позже, да? Мы жили чистыми и счастливыми, как в раю. И мы были одни, в нашем надёжном мире, и никого туда не пускали. Брат и сестра, двое: будущий мужчина и будущая женщина, хотя мы рано, очень рано познали любовь. И тела друг друга; твоё было более зрелым, опытным, и оно приняло меня без остатка.
Счастье… И ты обещала, что оно пребудет с нами вечно. И ты знаешь, так ведь и осталось до сих пор. Это место, которое мы бережём, надёжно укрыто от них от всех. И такое могут только супергерои, ты и я.
Сначала это было похоже на игру. Я помню всё, каждое твоё слово, и когда в нашем раю, в нашем надёжном мире появилось это розовое облачко (наверное, это был младенец), мы ведь были сначала очень счастливы. И даже огонь, о котором ты мне всё объяснила, был необходим – супергерои обязаны защищать свой надёжны мир. Да, лицо того, кто первым сделал тебя женщиной, растаяло в этом огне, и все бы другие, другие дети, плакали, но мы были ни на кого не похожи. Хотя моё сердце было готово разорваться от боли, но ты была рядом и всё мне объяснила, без слов, как ты это всегда умела, а крепко держа за руку.
Но всё это случилось позже. Когда пришлось оберегать счастье. Наше место. А для этого требовалось много сил. И ты научила меня, где можно брать эти силы, взаймы, чтобы всё более надёжно оберегать, прятать наше место, наше счастье, из которого когда-то (теперь уже совсем скоро) выйдет тот, кого мы ждём. Тот, кто зреет в нас и будет совсем другим, потому что только супергерои знают о Счастье и могут жить там.
Я помню, когда это случилось впервые. Каждое мгновение. Сразу после близости с тобой. И этот момент мы почувствовали оба. Первый раз я взял эти силы взаймы, и ты – мой ангел, моя сестра и моя женщина – была рядом. Я помню. И как потом засияло и сделалось непроницаемым наше счастье.
Мы были непохожи, и нам приходилось притворяться, терпеть унижения, но это стоило того, и когда во мне появлялось сомнение, ты укрепляла моё сердце.
Криворотыйкрючконос.
Я помню эти горькие слова, и как они смеялись, те, на кого мы не были похожи. Но они выбрали слова губительные, попавшие в цель. Тьма знала о них
(криворотыйкрючконос)
и заставляла тебя в них поверить. Они всегда были предвестниками Тьмы. И тогда я пообещал всё исправить. Тебе, но прежде всего, себе дал слово.
Так и было. Невинны, чисты, как дети в раю. И нежное розовое облачко жило в нашем месте, в нашем счастье, вместе с нами, где-то с краешка, младенец… И мы ждали, что теперь нас станет трое. И даже когда к тебе приходила Тьма, и ты была вынуждена прятаться в другом месте, оберегая счастье, я знал, где взять силы, чтобы ждать тебя.
Игра… Но что может быть реальней в этом ненастоящем мире? И однажды ты вернулась из Тьмы и, указав на розовое облачко, которое в тот день искрилось с особой нежностью, сказала, что из-за него теперь всё закончится. Я не понял тебя – младенец? Такой же, как и мы, состоящий из таких же частичек, искорок счастья? «Такой же, как и ты, но не такой, как я», – и эта печаль в твоих глазах. Помню этот день, также каждое его мгновение, потому что тогда я впервые возразил тебе, и тогда впервые тебе понадобилось моё успокоение. «Не плачь, любимая, спокойно спи, это просто Тьма ещё не до конца отпустила тебя». Нежное розовое облачко жило в счастье, где-то рядышком, чуть сбоку, даже росло и больше не мешало нам. До прихода следующей Тьмы. А она являлась очень редко.
Но ещё раньше пришёл огонь. Я испугался. В нём жило столько испепеляющей Тьмы, что он мог разлучить нас и сжечь счастье. И ты снова научила, как не быть слабым. И ты защитила нас. И тогда я понял, сколько в тебе любви и сколько в тебе силы.
Игра… Её грани сияют той же ослепительной чистотой, что и наш Дом, наше счастье. Она – сияющий путь для супергероя, которого мы придумали в детстве, дорога, проложенная над тьмой и испепеляющим огнём. Мой ангел, моя сестра и моя женщина, не бойся ничего. Игра почти закончена. Тот, кого мы ждём, совсем рядом.
Глава девятая
20. Выставка
– Ого, столько модных личностей собралось, – прошептал ей в ухо Сухов. – Люд из телевизора.
– Не тушуйся, – сказала Ванга. – И будь обаятельным.
– Конечно, буду, – заверил он. – Работа такая.
– Ну, хочешь покурить или заходим?
– Хочу курить, но заходим. Смотрю, народ там разминается вовсю халявным бухлом.
– Сухов!
– Что?
– Обаятельным. Успеешь накидаться.
– Мы же под прикрытием, – хихикнул он. – Что может быть надёжней вискарика?
– Кстати, Форель любит пастис. Выпей с ним и похвали.
– Эту анисовую гадость?! Никакая работа не заставит меня так издеваться над собой. Шучу. Ладно, идём. Кстати, смотри, вон – в том зеркале… Мы с тобой очень даже сладкая парочка! Можно я тебя за ягодицу ущипну?
– Точно бородатый…
Они прошли гостеприимно распахнутые двери галереи, и Сухов не преминул похвалить, как организован вход.
– Хорошо, что у вас нет рамы, – заметил он приятной крупноватой девушке. – С металлоискателем. А то я, знаете ли, с пистолетом.
Та удивлённо посмотрела на него, но тут же улыбнулась.
– Пригласительные на имя Рутберга, – сказала ей Ванга. – Двое.
– Да, есть, – та отметила в списке галочку. – Игорь Рутберг… Проходите, очень рады вас видеть.
– Это она – Игорь Рутберг, – Сухов указал на Вангу и сокрушённо вздохнул. – И я уже замучился умолять перестать носить женское платье… Я, кстати, Алексей.
– Ах ты гад ревнивый! – зашипела Ванга.
Крупноватая девушка, казалось, сияет от радости.
– А я знаю, кто вы, – сказала она Сухову и заговорщически подмигнула. – Проходите скорее, а то самое вкусное скоро закончится. Сингл молт, я выбирала лично.
– Какое ценное умение, – изумился Сухов. – Спешу попробовать.
Они прошли вперёд несколько шагов.
– Это помощница Ольги, – объяснила Ванга о крупноватой девушке на входе. – По-моему, её называют Гризли.
– Очень вежливо, – отметил Сухов.
– А что? – не поняла Ванга. – Недостаток, доведённый до абсолюта, становится несомненным достоинством.
– Я о том же, – с энтузиазмом согласился Сухов. – А-а… Этот… Игорь Рутберг, что, прям тот самый?
– Да.
– Ни хрена себе… Думал – да что там, надеялся! – просто однофамилец.
– Нет, тот самый.
– Так, – Сухов взял Вангу за плечи, чуть отстранил и поставил прямо перед собой. – Признайся как на духу, сколько в тебе ещё сюрпризов?
– Перестань, на нас люди смотрят, – засмеялась та. – Кстати, так и не оценил моё платье.
– Конечно, – на Ванге было простое длинное платье в пижамную полоску, которое, видимо, простым не было и очень ей шло. – Оно вызывает у меня эрекцию.
– Господи, Сухов, не настолько же светским…
– Спокойно, мы под прикрытием. Допустимо всё.
Им уже предложили напитки, и Сухов выбрал сингл молт, дабы оценить познания Гризли; Ванга пока решила ограничиться водой.
– Пьянеть стала быстро, – призналась она Сухову. – Старею.
– Тебе идёт.
– Вот уж спасибо.
– Я имею в виду – пьяненькая. Такая милая, прямо… И вся твоя сексуальность обнажается. Терпеть не могу пьяных женщин, а тебе идёт.
– Сухов! Неужели ты ко мне подкатываешь? Мы же друзья.