Разлука весной Уэстмакотт Мэри
Эверил ответила спокойно и немного удивленно:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, отец.
А Родни вдруг ни к месту заметил:
– Жаль, что ты не мальчишка, Эверил. Порой ты бываешь совершенно ужасна, как мой дядя и твой дед Генри. У него был изумительный дар скрывать слабости собственной позиции и выставлять напоказ слабости оппонента.
– В моей позиции нет никакой слабости, – быстро ответила Эверил.
– Я докажу тебе, что есть, – возразил Родни.
– Ты ни в коем случае не должна поступать безнравственно и глупо, Эверил, – взвилась Джоан. – Мы с отцом не допустим этого.
При этих словах Эверил чуть улыбнулась и посмотрела не на мать, а на отца, сделав вид, будто замечание относилось к нему.
– Пожалуйста, Джоан, предоставь это мне, – проговорил Родни.
– Я считаю, – заметила Эверил, – что у мамы есть полное право говорить то, что она думает.
– Спасибо, Эверил, – сказала Джоан. – Я как раз собираюсь это сделать. Моя дорогая дочь, пойми: то, как ты хочешь поступить, совершенно недопустимо. Ты молода, романтична и все видишь в ложном свете. О том, что сейчас ты делаешь под влиянием минуты, ты будешь горько сожалеть впоследствии. И подумай, какое горе ты причинишь отцу и мне. Ты об этом подумала? Я уверена, что ты не хочешь причинять нам боли, – мы всегда тебя нежно любили.
Эверил вполне терпеливо слушала, но не отвечала. Она не отрывала глаз от лица отца.
Когда Джоан закончила, она все еще смотрела на Родни, и на ее губах играла едва заметная, насмешливая улыбка.
– Ну, отец, – спросила она, – тебе есть что-нибудь добавить?
– Не добавить, – ответил Родни. – Я сам хочу кое-что сказать.
Эверил вопросительно посмотрела на него.
– Эверил, – осведомился Родни, – ты хорошо понимаешь, что такое брак?
Глаза Эверил слегка расширились. Она помолчала немного, потом уточнила:
– Ты хочешь сказать мне, что брак заключается на Небесах?
– Нет, – произнес Родни. – Можно считать брак таинством или не считать. Я хочу сказать тебе, что брак – это договор.
– Ой, – вырвалось у Эверил.
Казалось, она немного, совсем немного ошеломлена.
– Брак, – продолжал Родни, – это договор, который заключается двумя дееспособными людьми, отдающими себе отчет в том, на что они идут. Это договор о сотрудничестве, и стороны берут на себя определенные обязательства, а именно: поддерживать друг друга в любых ситуациях – будь люди здоровы или больны, бедны или богаты, в лучшие времена и в худшие.
Эти слова произносятся в церкви при одобрении и благословении священника, но тем не менее они представляют собой договор, так как любое соглашение, которое добровольно заключается между двумя людьми, является договором. Несмотря на то что некоторые из принятых обязательств не обеспечиваются правовой санкцией судов, тем не менее люди, которые взяли их на себя, не вправе их нарушать. Думаю, ты согласишься, что это справедливо.
Последовала пауза, потом Эверил сказала:
– Может быть, так когда-то и было. Но в наши дни на брак смотрят по-другому, многие не венчаются в церкви и не произносят слова из церковной службы.
– Возможно. Но восемнадцать лет назад Руперт Каргилл взял на себя обязательства, произнеся эти слова в церкви, и ты не станешь отрицать, что он говорил эти слова чистосердечно и собирался им следовать.
Эверил пожала плечами.
– Ты признаешь, – продолжал Родни, – что Руперт Каргилл заключил договор, хотя и не обеспеченный законом, с женщиной, которая стала его женой? В то время он осознавал возможность бедности и болезни и прямо заявил, что они не окажут влияния на постоянство его обязательств.
Эверил побледнела:
– Я не понимаю, к чему ты клонишь.
– Я хочу добиться от тебя признания того, что брак, если отрешиться от всех сентиментальностей, представляет собой деловое соглашение. Ты признаешь это?
– Признаю.
– И Руперт Каргилл собирается разорвать этот договор при твоем молчаливом согласии?
– Да.
– Не считаясь с законными правами и интересами другой стороны?
– С ней все будет нормально. Не так уж она и любит Руперта. Думает только о своем здоровье и…
– Я не хочу сантиментов, Эверил, – перебил Родни. – Я говорю о фактах.
– Я не сентиментальна.
– Сентиментальна. Ты понятия не имеешь о мыслях и чувствах миссис Каргилл. Ты их представляешь себе так, чтобы они устраивали тебя.
Я от тебя хочу только одного: признания того, что у нее есть свои права.
Эверил вскинула голову:
– Очень хорошо. У нее есть права.
– В таком случае ты хорошо представляешь себе, что ты собираешься сделать?
– Ты закончил, отец?
– Нет, я хочу сказать еще одно. Ты ведь отдаешь себе отчет в том, что Каргилл ведет очень ценную и важную работу и его методы лечения туберкулеза дали поразительные результаты и сделали его выдающейся фигурой в мире медицины, и в том, что его личные дела могут повлиять на его карьеру. Работа Каргилла, настолько полезная для людей, сильно пострадает, если не сказать погибнет из-за того, что вы собираетесь сделать.
– Ты пытаешься убедить меня в том, что мой долг отказаться от Руперта ради того, чтобы он продолжал приносить пользу человечеству? – В голосе Эверил прозвучала издевка.
– Нет, – сказал Родни. – Я думаю о нем самом. – В его голосе вдруг послышалась какая-то неистовость: – Поверь мне, Эверил, человек, который не занимается тем, чем он хочет заниматься, – тем, чем он должен заниматься, – живет только наполовину. Говорю тебе, если ты отберешь у Каргилла его работу, наступит день, когда ты увидишь того, кого ты любишь, несчастным, отчаявшимся, усталым, почти мертвецом. И если ты думаешь, что твоя любовь или любовь любой другой женщины того стоят, тогда, должен тебе откровенно сказать, ты просто глупая сентиментальная девчонка.
Он остановился. Откинулся в кресле. Пригладил рукой волосы.
– Ты говоришь мне все это. Но откуда я знаю, – пробормотала Эверил. Она запнулась и повторила: – Но откуда мне знать…
– Что это правда? Могу лишь сказать, что я считаю это правильным, и добавить, что я исхожу из собственного опыта. Я говорю с тобой, Эверил, как мужчина и как отец.
– Да, – ответила Эверил. – Вижу.
– Твое дело, Эверил, подумать… – проговорил Родни уже другим, усталым и тихим голосом, – подумать о том, что я сказал тебе, и принять или отвергнуть мои слова. Я считаю, тебе хватит мужества и дальновидности.
Эверил медленно подошла к двери. Она постояла, держась за ручку, потом обернулась.
Когда она заговорила, Джоан поразила внезапная горькая мстительность, сквозившая в ее тоне.
– Не думай, – сказала она, – что я когда-нибудь буду благодарна тебе, отец. Кажется… кажется, я тебя ненавижу.
Она вышла и захлопнула за собой дверь.
Джоан сделала движение, чтобы выйти за ней, но Родни жестом остановил ее.
– Оставь ее, – произнес он. – Оставь ее. Неужели ты не понимаешь? Мы добились своего…
Глава 8
И на этом, вспоминала Джоан, все и закончилось.
Эверил ходила молчаливой, отвечала односложно, когда к ней обращались, сама старалась ничего не говорить. Похудела и побледнела.
Месяц спустя она сказала, что хочет уехать в Лондон и поступить в школу секретарей.
Родни сразу же согласился. Эверил уехала от них, не выказав ни малейшего сожаления по поводу расставания.
Когда три месяца спустя она приехала домой на каникулы, то вела себя вполне нормально, и, судя по ее словам, в Лондоне жила довольно весело.
Джоан вздохнула с облегчением и сообщила об этом Родни:
– Все прошло. Я никогда и не думала, что это по-настоящему серьезно, – просто одна из фантазий, которые бывают у глупых девчонок.
Родни посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:
– Бедняжка Джоан.
Эта его фраза всегда ее раздражала.
– Но надо признать, в свое время ситуация действительно вызывала беспокойство.
– Да, – согласился он. – Она действительно вызывала беспокойство. Но ведь не у тебя, а, Джоан?
– Что ты имеешь в виду? Все, что касается детей, тревожит меня намного больше, чем их.
– Да? – сказал Родни. – Интересно…
Да, думала Джоан, теперь в отношениях между Эверил и ее отцом появилась некая холодность. От прежней их дружбы мало что осталось, за исключением формальной вежливости. С другой стороны, с матерью Эверил была вполне мила, на свой манер.
Пожалуй, решила Джоан, теперь, когда она не живет дома, она стала больше ценить меня.
Сама она радовалась, когда приезжала Эверил. Спокойствие старшей дочери, ее здравый смысл, казалось, немного облегчали ситуацию в доме.
Барбара стала взрослой и совершенно неуправляемой.
Джоан все больше не нравились ее приятели, она, по-видимому, готова была дружить со всеми без разбора. В Крейминстере много хороших девочек. Но Барбара, видимо, из простого упрямства не хотела общаться ни с кем из них.
– Они скучные, мама.
– Чепуха, Барбара. Я уверена, Мэри и Элисон очаровательные девочки, очень веселые.
– Они ужасны. Носят ленты.
Джоан изумленно на нее посмотрела:
– Ради бога, Барбара, о чем ты? Какая разница?
– Есть. Это что-то вроде знака.
– По-моему, ты говоришь ерунду, дорогая. А Памела Грейлинг – мы когда-то были очень дружны с ее матерью. Почему бы тебе побольше с ней не общаться?
– О, мама, с ней совсем не интересно.
– Ну а я считаю, все они очень хорошие девочки.
– Да, хорошие и мертвые. И какое мне дело до того, что ты думаешь?
– Не груби, Барбара.
– Я просто хочу сказать, что не тебе же общаться с ними. Поэтому важно то, что думаю я. Мне нравятся Бетти Эрл и Примроуз Дин, но ты всегда воротишь нос, когда я привожу их на чай.
– Откровенно говоря, дорогая, они довольно невоспитанные девочки – отец Бетти возит эти ужасные экскурсии на шарабанах, но на дочь у него просто нет времени.
– Зато у него много денег.
– Деньги – это еще не все, Барбара.
– Вопрос в том, мама, могу я сама выбирать друзей или нет?
– Конечно, можешь, Барбара, но ты должна прислушиваться и к моим советам. Ты еще очень юная.
– Значит, не могу. Как мне надоело, что мне не позволяют ничего. Это какая-то тюрьма.
Как раз в этот момент вошел Родни и спросил:
– Что тюрьма?
– Наш дом – вот что! – выкрикнула Барбара.
Но вместо того, чтобы отнестись к этому серьезно, Родни просто рассмеялся и поддразнил:
– Бедняжка Барбара – с ней обращаются как с чернокожей рабыней.
– Да.
– И совершенно правильно. Я одобряю рабство для дочерей.
И Барбара обняла отца и прошептала:
– Милый папочка, ты такой – такой смешной. Я никогда не могу долго на тебя обижаться.
Джоан начала с негодованием:
– Я надеюсь…
Но Родни только смеялся, а когда Барбара вышла из комнаты, сказал:
– Не принимай близко к сердцу, Джоан. Юным кобылкам надо немножко взбрыкнуть.
– Но эти ее ужасные друзья…
– Мимолетное увлечение внешней яркостью. Это пройдет. Не беспокойся, Джоан.
Легко говорить не беспокойся, негодующе подумала Джоан. До чего они все дойдут, если она не будет беспокоиться? Родни слишком мягок, ему не понять тревог матери.
Но все печали из-за подружек Барбары не шли ни в какое сравнение с тем, что испытала Джоан, когда зашла речь о ее кавалерах.
Джордж Хармон и этот отвратительный Уилмор, который работал в конкурирующей юридической фирме, бравшейся за самые сомнительные дела, и вдобавок слишком много пил, чересчур громко разговаривал и любил скачки. Именно с этим Уилмором Барбара исчезла из ратуши во время рождественского благотворительного вечера и вновь появилась пять танцев спустя, бросая виноватые и одновременно вызывающие взгляды на то место, где сидела мать.
Они сидели на крыше, а так могли вести себя только легкомысленные девушки, сказала Барбаре Джоан, которую это очень расстроило.
– Не будь такой ханжой, мама. Это глупо.
– Я вовсе не ханжа. И могу тебе заметить, Барбара, что многие старые обычаи, касающиеся выезда молодых девушек в свет, теперь опять в моде. Юные леди не гуляют в одиночку с молодыми людьми, как это было десять лет назад.
– В самом деле, мама, можно подумать, что я провела с Томом Уилмором два дня.
– Не говори со мной так, Барбара, мне это неприятно. И я слышала, что тебя видели в пивной «Дог энд Дак» с Джорджем Хармоном.
– О, мы просто зашли освежиться.
– Но ты же слишком молода, чтобы вести себя подобным образом. Мне не нравится, когда девушки пьют спиртное, хотя в наши дни это не редкость.
– Мы пили только пиво. А в основном играли в дартс.
– Мне это не нравится, Барбара. И более того, я этого не потерплю. Мне не нравятся Джордж Хармон и Том Уилмор, и я не хочу, чтобы они бывали у нас в доме, понятно?
– Хорошо, мама, это твой дом.
– Я вообще не понимаю, что ты в них нашла.
– Ну, я не знаю. – Барбара пожала плечами. – С ними так интересно.
– Я не желаю, чтобы ты приводила их в дом, слышишь?
Потому Джоан и была так раздосадована, когда как-то в воскресенье вечером Родни пригласил Джорджа Хармона домой на ужин. Со стороны Родни, считала она, это была обычная мягкотелость. Сама Джоан напустила на себя самый неприступный вид, и молодой человек был, по-видимому, довольно сильно сконфужен, несмотря на то что Родни разговаривал с ним дружески и изо всех сил старался, чтобы тот чувствовал себя непринужденно. Джордж Хармон то говорил слишком громко, то мямлил, то хвастался, то просил прощения.
Позднее в тот вечер Джоан обрушилась на Родни с упреками:
– Ты же должен понимать, что я запретила Барбаре приводить его сюда?
– Да, я знаю, Джоан, но это ошибка. Барбара не разбирается в людях. Она воспринимает только внешнее и не умеет отличать подделку от настоящего. Видя кого-то в привычной для него и чуждой для себя обстановке, она не может разобраться, что к чему. Именно поэтому ей надо общаться с людьми в привычной атмосфере. Иначе она так и будет видеть Хармона как романтического изгнанника, а не просто глупого и хвастливого юношу, который слишком много пьет и за всю жизнь ни одного дня по-настоящему не работал.
– Я бы могла сказать ей об этом!
Родни улыбнулся:
– Джоан, дорогая, что бы ты или я ни говорили, на молодежь это не произведет никакого впечатления.
Джоан убедилась в правоте Родни, когда приехала Эверил.
На этот раз они принимали Тома Уилмора, и тот ничего не мог противопоставить холодной неприязни Эверил.
Потом Джоан уловила обрывок разговора между сестрами.
– Он тебе не нравится, Эверил?
А Эверил, презрительно пожав плечами, решительно ответила:
– Мне он кажется отвратительным. У тебя действительно ужасный вкус в отношении мужчин, Барбара.
После этого Уилмор исчез со сцены, и однажды Барбара воскликнула с полнейшей убежденностью:
– Том Уилмор? Да он же ужасен!
Джоан сама устраивала теннисные состязания и вечеринки, но Барбара упорно отказывалась в них участвовать:
– Не надо так суетиться, мама. Тебе всегда хочется кого-то приглашать. Я терпеть не могу, когда в доме чужие, а ты всегда зовешь таких дундуков.
Обидевшись, Джоан резко ответила, что в таком случае она умывает руки:
– Я не знаю, чего ты хочешь!
– Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Барбара – самый трудный ребенок из всех троих, сказала как-то Джоан Родни. Родни согласился, слегка нахмурившись.
– Если бы она хоть говорила, чего ей хочется, – продолжала Джоан.
– Она сама не знает. Она еще совсем юная, Джоан.
– Вот поэтому-то и надо решать за нее.
– Нет, моя дорогая, ей надо учиться жить своим умом. Просто позволь ей быть… позволь ей приводить сюда друзей, если она захочет, но не надо ничего устраивать. Именно это, по-видимому, вызывает у молодежи наибольшее отторжение.
В этом все мужчины, подумала Джоан с некоторым раздражением. Лучше оставить все как есть. Бедный, дорогой Родни, он всегда витал в облаках, а ей приходится быть практичной! И притом все говорят, что он отличный юрист.
Джоан припомнила, как однажды вечером Родни прочитал в местной газете объявление о женитьбе Джорджа Хармона на Примроуз Дин и, насмешливо улыбнувшись, откомментировал:
– Твоя давняя страсть, а, Барб?
Барбара весело рассмеялась:
– Да. Я им страшно увлеклась. Но на самом деле он полное ничтожество. Правда.
– Я всегда считал его самым заурядным, не слишком приятным молодым человеком. Не представляю, что ты могла в нем найти.
– Теперь я тоже не представляю. – В восемнадцать лет Барбара говорила беспристрастно о глупостях, совершенных в семнадцатилетнем возрасте. – Но знаешь, папа, мне действительно казалось, что я влюблена в него. Я думала, что мама постарается разлучить нас, и тогда я с ним убегу, а если ты или мама попробуете нас задержать, тогда я суну голову в духовку и покончу с собой. Как Джульетта!
Я правда намеревалась это сделать, папа, – немного обиженно проговорила Барбара. – В конце концов, если жизнь становится невыносимой, остается только один выход – убить себя.
Джоан, не в силах больше хранить молчание, резко вмешалась в разговор:
– Не произноси таких страшных слов, Барбара. Ты не понимаешь, что говоришь!
– Я забыла, что ты здесь, мама. Конечно, ты никогда бы ничего подобного не сделала. Ты всегда была бы спокойной и рассудительной, что бы ни случилось.
– Надеюсь.
Джоан с трудом взяла себя в руки. Когда Барбара вышла из комнаты, она сказала Родни:
– Ты не должен поощрять в ребенке такой вздор.
– Она вполне могла дойти до этого сама.
– Разумеется, она никогда бы не сделала ничего такого, о чем она говорит.
Родни промолчал, а Джоан с удивлением на него посмотрела:
– Не думаешь же ты…
– Нет, конечно. Став старше, она научится контролировать свои эмоции. Но Барбара очень неуравновешенна, Джоан, надо это учитывать.
– Все это настолько нелепо!
– Да, для нас – потому что у нас есть чувство меры. Но не для нее. Она всегда искренна и действует под влиянием минуты. Она не способна посмотреть на себя со стороны и лишена чувства юмора. Сексуально она не по годам развита…
– Да брось ты, Родни! Ты говоришь так, будто разбираешь дело в уголовном суде.
– Уголовные дела затрагивают живых людей, запомни.
– Но хорошо воспитанные девочки вроде Барбары не…
– Что «не», Джоан?
– Неужели мы должны разговаривать в таком тоне?
Родни вздохнул:
– Нет, разумеется. Но мне хотелось бы, да, мне очень хотелось бы, чтобы Барбара встретила какого-нибудь приличного молодого парня и по-настоящему в него влюбилась.
А потом, словно в ответ на эти мольбы, Уильям Рэй приехал из Ирака погостить у своей тетки леди Херриот.
Джоан впервые увидела его примерно через неделю после этого. Барбары не было дома, и гостя провели в гостиную. Джоан с интересом взглянула на высокого, крепко сложенного молодого человека с выступающим подбородком, загорелым лицом и немигающими голубыми глазами.
Покраснев, Билл Рэй пробормотал куда-то себе в воротник, что он племянник леди Херриот и что он зашел, гм, чтобы вернуть ракетку мисс Скюдамор, которую она, гм, на днях забыла.
Джоан собралась с мыслями и любезно с ним поздоровалась.
Барбара такая рассеянная, сказала она. Повсюду забывает свои вещи. Ее сейчас нет дома, но она, вероятно, скоро придет. Мистер Рэй может подождать ее и пока выпить чаю.
Мистер Рэй с явной охотой согласился, поэтому Джоан позвонила, чтобы принесли чай, и стала расспрашивать о тетушке.
Минут пять ушло на обсуждение здоровья леди Херриот, после чего разговор стал затухать. От мистера Рэя толку в этом смысле было немного. Лицо его оставалось красным, он сидел прямо и смотрел отсутствующим взглядом, словно у него что-то болело. К счастью, в этот момент принесли чай, и это его на время отвлекло.
Джоан продолжала любезно болтать, хотя это ей стоило некоторых усилий, но очень обрадовалась, когда с работы, немного раньше обычного, вернулся Родни. Он завел речь об Ираке, расшевелил парня несколькими простыми вопросами, и Билл Рэй начал понемногу успокаиваться, так что вскоре говорил почти свободно. Родни увел его к себе в кабинет. Было уже почти семь часов, когда Билл ушел, и при этом, кажется, не слишком торопился это сделать.
– Славный парень, – сказал Родни.
– Да, только очень застенчивый.
– Нет. – Родни казался довольным. – По-моему, он не всегда такой.
– Как же долго он здесь пробыл!
– Больше двух часов.
– Ты, должно быть, смертельно устал, Родни.
– О нет, я получил удовольствие. Он большой умница, этот мальчик, с необычным взглядом на вещи. Философский склад ума. У него есть и характер, и голова на плечах. Да, он мне понравился.
– Должно быть, и ты ему понравился, раз он разговаривал с тобой так долго.
На лице Родни выразилось удивление.
– Он оставался не для того, чтобы разговаривать со мной. Он надеялся, что вернется Барбара. Ты что, Джоан, не распознаешь любовь, когда ее видишь? Бедный парень сгорал от смущения. Потому он и был красным как свекла. Ему, наверное, понадобилось много усилий, чтобы уговорить себя прийти сюда, – а когда пришел, его леди и нет. Это один из случаев любви с первого взгляда.
Вскоре, как раз к обеду, вернулась Барбара. Джоан сказала:
Читать бесплатно другие книги:
