Разлука весной Уэстмакотт Мэри
– Жулик, как и его отец! Странная штука наследственность.
– Очень странная. Кажется, она сработала не в том направлении.
– Ты думаешь, он мог бы быть похож на Лесли? Но и она не отличалась благоразумием, так ведь?
– Я считаю, что она была очень добросовестным и умным человеком, – сухо ответил Родни. – Она держалась за свою работу и хорошо ее выполняла.
– Бедняга.
– Мне надоело, что ты ее вечно жалеешь, – отрезал Родни. – Меня это раздражает.
– Но, Родни, это жестоко. У нее действительно была ужасно печальная жизнь.
– Я вовсе так не думаю.
– А потом смерть…
– Я не хочу, чтобы ты об этом говорила. – Он отвернулся.
Все боятся рака, подумала Джоан. Если только возможно, его называют как-нибудь по-другому – злокачественное новообразование, серьезная операция, неизлечимый недуг, нечто внутреннее. Даже Родни не любил упоминать об этом. В конце концов, никогда не знаешь – а каждый двенадцатый умирает от этого, разве нет? И часто эта болезнь нападает на самых здоровых людей. На людей, которые раньше никогда ничем не болели.
Джоан вспомнила, как она услышала эту новость от миссис Лэмберт на Маркет-сквер.
– Дорогая, вы слышали? Бедная миссис Шерстон!
– Что с ней?
– Умерла! – Это было сказано со смаком. А потом почти шепотом: – Кажется, что-то внутреннее… Оперировать было невозможно… Я слышала, она страшно мучилась. Но бодрилась. За две недели до смерти еще работала, пока ей не стали колоть морфий. Жена моего племянника видела ее полтора месяца назад. Она выглядела ужасно: худая, как щепка, но все такая же – смеялась и шутила. Мне кажется, люди всегда верят, что поправятся. Да, у нее была печальная жизнь, бедная женщина. Теперь ей, наверное, легче…
Джоан поспешила домой, чтобы рассказать Родни, но Родни спокойно ответил, что да, он знает об этом. Он оформлял ее завещание, поэтому с ним связались сразу же.
Лесли Шерстон оставила после себя не слишком много. То, что осталось, должно было быть поделено между детьми. Крейминстер взволновало ее пожелание, чтобы ее прах привезли сюда для захоронения. «Потому что я была там очень счастлива», – говорилось в завещании.
Итак, Лесли Шерстон похоронили на кладбище у церкви Сент-Мэри в Крейминстере.
Некоторые считали, что это странная просьба, потому что именно в Крейминстере ее мужа осудили за мошенничество. Но другие говорили, что это вполне естественно. До всех этих бед она жила вполне счастливо и, естественно, оглядывалась на это время, как на потерянное блаженство.
Бедная Лесли, и у всей ее семьи трагическая судьба, потому что Питер стал летчиком-испытателем и разбился.
Родни из-за этого ужасно переживал. Непонятно почему, он винил себя в смерти Питера.
– Родни, я решительно не понимаю, с чего ты взял. Это не имеет к тебе никакого отношения.
– Лесли направила его ко мне – она сказала ему, что я дам ему работу и буду о нем заботиться.
– Ну, ты так и сделал. Ты взял его в фирму.
– Я знаю.
– А он смошенничал, и ты его не наказал, ничего ему не сделал, ты сам покрыл убытки, ведь правда?
– Да, да, конечно. Но может быть, Лесли именно потому направила его ко мне, что понимала, что он слаб, как Шерстон? С Джоном все в порядке. Она поручила мне Питера, чтобы защитить слабое место. Это была странная смесь. Нечестность Чарльза Шерстона и мужество Лесли. Его командир писал мне, что он был у них лучшим пилотом – абсолютно бесстрашным, великолепным, как он выразился, с полетом. Парень добровольно вызвался испытать на самолете новое секретное устройство. Знали, что оно опасно. Потому он и погиб.
– Ну, я считаю, что это похвально, очень похвально.
Родни сухо усмехнулся:
– О да, Джоан. Но говорила бы ты это с таким удовольствием, если б погиб твой собственный сын? Хотела бы ты для Тони подобной достойной смерти?
Джоан посмотрела на него:
– Но Питер не был нашим сыном. Это совсем другое.
– Я думаю о Лесли… О том, что чувствовала бы она…
Джоан слегка поерзала в кресле.
Почему все время, пока она здесь, ее мысли постоянно вертятся вокруг этого семейства? У нее были и другие друзья, друзья, которые значили для нее гораздо больше, чем любой из Шерстонов.
Лесли никогда ей особенно не нравилась, она только ее жалела. Бедная Лесли, лежащая под каменной плитой.
Джоан задрожала. Мне холодно, подумала она, мне холодно. Кто-то переступает через мою могилу.
Но думала она о могиле Лесли Шерстон.
Здесь холодно, холодно и мрачно. Выйду на солнце. Не хочу здесь больше оставаться.
Кладбище – и могила Лесли Шерстон. И алый, тяжелый бутон, который упал с пиджака Родни.
Ломает буря майские цветы…
Глава 9
Джоан почти выбежала на солнце.
Она начала быстро ходить вокруг дома, не обращая внимания на консервные банки и на кур.
Так было лучше. Солнечное тепло.
Тепло – больше не холодно.
Она выбралась из всего этого…
Но что она подразумевает под «выбралась из всего этого»?
Джоан вдруг показалось, что рядом с ней возникла тень мисс Гилби, которая внушительным тоном говорила:
– Дисциплинируй свои мысли, Джоан. Будь более точна в выражениях. Точно реши, от чего именно ты пытаешься скрыться.
Но она не знала. Не имела ни малейшего представления.
Какой-то страх, неотступная угроза.
Что-то такое, что было всегда, ожидало, и единственное, что ей оставалось, – это вилять, крутиться, вертеться…
Да, Джоан Скюдамор, сказала она себе, ты действительно ведешь себя очень странно.
Но такими разговорами ничему не поможешь. С ней, должно быть, что-то сильно не в порядке. Это не могла быть именно агорафобия (правильно она употребляет это слово или нет?). Почему-то это ее сильно волновало, поскольку на этот раз ей не терпелось выбраться из холодной комнаты – на простор и солнечный свет. Сейчас снаружи она чувствовала себя лучше.
Выходи! Выходи на солнце! Беги от этих мыслей.
Она пробыла здесь достаточно долго. В этой комнате с высоким потолком, похожей на гробницу.
Могила Лесли Шерстон и Родни…
Лесли… Родни…
Беги…
Солнечный свет…
Так холодно в этой комнате…
Холодно и одиноко…
Она ускорила шаг. Бежать от этой ужасной гробницы-гостиницы. Такой мрачной, такой давящей…
В таком доме вполне могут жить привидения.
Что за глупая мысль – это ведь совершенно новое здание, построенное всего два года назад.
Все знают, что в новом здании не может быть привидений.
И если они там есть, значит, это она, Джоан Скюдамор, привезла их с собой.
Это очень неприятная мысль…
Джоан еще ускорила шаг.
По крайней мере, с решимостью думала она, сейчас со мной никого нет. Я совсем одна. Я даже не могу никого встретить.
Как… кто это были – Стэнли и Ливингстон? Встреча в дебрях Африки.
Доктор Ливингстон, я полагаю?
Ничего подобного нет здесь. Здесь можно встретить только одного человека, и это Джоан Скюдамор.
Какая забавная идея! «Познакомьтесь с Джоан Скюдамор», «Рада познакомиться с вами, миссис Скюдамор».
Действительно интересная идея…
Познакомиться с собой…
Познакомиться с собой…
О боже, как страшно…
Джоан было до ужаса страшно…
Ее ноги сами перешли на бег. Джоан побежала вперед, немного спотыкаясь. Мысли спотыкались так же.
…Мне страшно…
…О боже, мне страшно…
…Если бы только здесь кто-нибудь был. Хотя бы кто-нибудь был со мной…
Бланш, подумала она. Как бы мне хотелось, чтобы здесь была Бланш.
Да, Бланш ей хотелось видеть…
Никто ей не близок и не дорог. Никто из ее друзей.
Только Бланш…
Бланш с ее беспечной и щедрой добротой. Бланш добрая. Она ничему не удивлялась и не возмущалась.
И в любом случае Бланш она нравилась. Бланш считала, что она преуспела в жизни. Бланш ее любила.
А больше никто…
Да, именно так – эта мысль все время была у нее в голове, – настоящая Джоан Скюдамор знала это, знала всегда…
Ящерицы выскакивают из нор…
Правда…
Маленькие кусочки правды, которые вылезают подобно ящерицам и говорят: «Вот и я. Ты меня знаешь. Ты знаешь меня очень хорошо. Не притворяйся, что не знаешь».
И она действительно их знала – это было самой ужасной частью правды.
Она могла узнать каждую из ящериц. Ухмыляющихся ей, смеющихся над ней.
Все эти маленькие кусочки правды. Они все время вставали у нее перед глазами с тех пор, как она оказалась здесь. Все, что надо было сделать, – это соединить их вместе.
История ее жизни – подлинная история Джоан Скюдамор…
Вот что поджидало ее здесь…
Раньше у нее не возникало потребности об этом думать. Было очень легко заполнить свою жизнь незначащими мелочами, которые не оставляли ей времени на то, чтобы разобраться в себе.
Как это сказала Бланш?
– Если на протяжении многих дней тебе не о чем думать, кроме как о себе самой, интересно, до чего можно дорыться?
И насколько же высокомерным, самодовольным, глупым был ее ответ:
– По-твоему, можно выяснить что-то такое, чего не знала раньше?
Мне иногда кажется, что ты ни о ком ничего не знаешь.
Это уже Тони.
Насколько же прав был Тони.
Она ничего не знала о своих детях, о Родни. Она их любила, но не знала.
А надо было знать.
Если ты любишь людей, ты должна о них знать.
А не знала ты потому, что гораздо легче верить в приятные, удобные вещи, в которые хотелось верить, чем терзать себя тем, что было правдой на самом деле.
Как Эверил – Эверил и боль, от которой страдала Эверил.
Она не хотела признавать, что Эверил страдала…
Эверил, которая всегда ее презирала…
Эверил, которая видела ее насквозь с раннего детства…
Эверил, которую жизнь сломала и искалечила, может быть, навсегда.
Но она была мужественной…
Вот чего не хватало ей, Джоан. Мужества.
«Мужество – это еще не все», – сказала как-то она.
А Родни переспросил: «Не все?…»
Родни был прав.
Тони, Эверил, Родни – они ее обвинители.
А Барбара?
Что было с Барбарой? Почему доктор молчал? Что они все от нее скрывали?
Что сделала эта девочка – эта порывистая, неуправляемая девочка, которая вышла замуж за первого человека, сделавшего ей предложение, чтобы уехать из дома?
Да, совершенно верно – именно так поступила Барбара. Она была несчастлива дома. Несчастлива потому, что Джоан не пошевельнула пальцем, чтобы сделать дом ее домом.
Она не любила Барбару, не понимала ее. Бодро и эгоистично она решала все за Барбару, не учитывая ее вкусов и желаний. Она знала ее друзей, украдкой унижая их. Неудивительно, что Барбара так уцепилась за возможность сбежать.
Она поспешно вышла замуж за Билла Рэя, хотя (как говорил Родни) не любила его. А что случилось потом?
Роман? Несчастная любовь? Скорее всего, майор Рид. Вот почему упоминание о нем вызвало такую реакцию. Подобный мужчина может очаровать глупого ребенка, еще не ставшего взрослым.
А потом в припадке отчаяния, во время одной из тех диких вспышек, к которым она была склонна с раннего детства и во время которых она теряла всякое чувство меры – да, именно так, – Барбара попыталась лишить себя жизни.
И она была очень, очень больна – опасно больна.
Знал ли об этом Родни? – подумала Джоан. Он явно пытался отговорить ее от поездки в Багдад.
Нет, конечно, Родни не знал. Иначе он бы ей рассказал. А может быть, и нет, не рассказал бы. Он делал все возможное, чтобы убедить ее остаться дома.
Но она решила твердо. Нельзя же не поехать к бедному ребенку.
Конечно, похвальный порыв.
Только не есть ли это лишь часть правды?
Не прельщало ли ее больше само путешествие – возможность увидеть новые места, переменить обстановку? А заодно сыграть роль любящей матери. Да, она так и видела себя – очаровательную, полную жизни женщину, которую радостно встречают ее бедная дочь и встревоженный зять. Как замечательно, скажут они, что ты к нам примчалась.
На самом деле, конечно, они не радовались. Откровенно говоря, они растерялись. Предупредили доктора, сами держали язык за зубами и делали все возможное и невозможное, чтобы она не узнала правду. Они не хотели, чтобы она знала, потому что они ей не доверяли. Барбара ей не доверяла. Как скрыть случившееся от матери – вот что больше всего ее тревожило.
С каким же облегчением они вздохнули, когда Джоан объявила, что должна возвращаться. Они очень хорошо притворялись, вежливо предлагая остаться еще. Но когда в какой-то момент она сказала, что подумает об этом, как же быстро Уильям начал ее отговаривать.
На самом деле единственно хорошее, чего она добилась своей поездкой на Восток, было то, что Барбара и Уильям объединились в своих усилиях избавиться от нее и сохранить тайну. Как ни странно, от ее визита будет какой-то толк. Джоан вспомнила, как Барбара, все еще очень слабая, часто просительно смотрела на Уильяма и Уильям поспешно начинал болтать невесть что, чтобы замять очередной бестактный вопрос Джоан.
А Барбара смотрела на него с благодарностью – с любовью.
Они стояли на платформе и провожали ее. И Джоан помнила, как Уильям держал Барбару за руку, а Барбара чуть опиралась на его плечо.
«Держись, дорогая, – вот что хотел сказать он. – Уже все – она уезжает…»
Сейчас поезд уйдет, и они вернутся в свой дом с верандой в Олвэе, будут играть с Мопси – они очень любят Мопси, очаровательного ребенка, – такую смешную карикатуру на Уильяма. Барбара скажет: «Слава богу, она уехала, и наш дом опять принадлежит нам».
Бедный Уильям, который так любит Барбару и который, наверное, столько выстрадал, но сохранил в себе любовь и нежность!
«Не беспокойся о ней! – говорила Бланш. – Все с ней будет в порядке. Есть ребенок и все остальное».
Добрая Бланш пыталась успокоить ее. А она, Джоан, была совершенно спокойна.
Все, что она чувствовала, – это высокомерная, пренебрежительная жалость к своей старой подруге.
Благодарю тебя, Господи, что я не такая, как эта женщина.
Да, она даже осмелилась молиться…
А сейчас она отдала бы что угодно, чтобы с ней была Бланш!
Бланш с ее милосердием, не пытавшаяся никого судить.
В ту ночь в гостинице при железной дороге она молилась, облачившись в воображаемую мантию превосходства.
Как же ей молиться сейчас, поняв, что королева-то голая?
Джоан пошатнулась и упала на колени.
…Господи, молилась она, помоги мне…
…Я схожу с ума, Господи…
…Не дай мне сойти с ума…
…Не давай мне больше думать…
Тишина…
Тишина и солнечный свет…
И биение ее собственного сердца…
Бог, думала она, оставил меня…
…Бог мне не поможет…
…Я одна – совсем одна…
Эта ужасная тишина… Это ужасное одиночество…
Маленькая Джоан Скюдамор… глупая, суетная, тщеславная Джоан Скюдамор…
Совсем одна в пустыне.
Христос, думала она, был один в пустыне.
Сорок дней и сорок ночей…
…Нет-нет, никто не сможет так – никто не сможет этого вынести…
Тишина, солнце, одиночество…
Ее опять охватил страх – страх перед огромным, пустынным пространством, где человек один… или один на один с Богом…
Она с трудом поднялась.
Надо возвращаться в гостиницу – обратно в гостиницу.
Индиец, арабский мальчик, куры, пустые консервные банки…
Люди.
Она обвела пустыню безумным взглядом. Ни гостиницы, ни крохотной пирамиды, на которую походил издали вокзал, ни холмов на горизонте…
Похоже, она забрела дальше, чем прежде, так далеко, что потеряла все ориентиры.
О ужас, она совсем не знает, в какую сторону идти…
Холмы – конечно, холмы не могли исчезнуть, – но по всему горизонту низкие облака… Холмы? Облака? Понять невозможно.
Она заблудилась, совсем заблудилась…
Нет, надо идти на север – правильно, на север.
Солнце…
Солнце стояло прямо над головой… По солнцу направление определить невозможно…
Она заблудилась – заблудилась, она никогда не найдет дорогу обратно…
Джоан рванулась вперед.
Сначала в одну сторону, потом, в панике, обратно. Она бегала туда-сюда дико, отчаянно.
Потом стала кричать – звать на помощь…
Помогите…
Помогите…
(Меня никто не услышит, думала она… Я слишком далеко…)
В пустыне ее крик звучал тонким блеянием. Как заблудшая овца, подумала она, заблудшая овца…
И нашел он свою овцу…
Господь Бог – мой пастырь…
Родни – зеленые пастбища, долина на Хай-стрит…
Родни, звала она, помоги мне, помоги мне…
Но Родни спускался с платформы с расправленными плечами, поднятой головой, радуясь мысли о том, что несколько недель он будет свободен… пусть ненадолго, чувствуя себя опять молодым…
Он не мог ее услышать.
Читать бесплатно другие книги:
