Шепот за окном Норт Алекс
– Да. Сейчас покажу.
Пит последовал за ней ближе к телу, но все еще сторонясь его. Рукой в перчатке Аманда открыла верхний клапан рюкзака, и он заглянул внутрь. Бутылка была там, наполненная водой наполовину. И что-то еще. Голубой кролик – игрушка из тех, которые дети берут перед сном в постель. Ее не было в списке.
– У него это было с собой?
– Сейчас пытаемся уточнить у родителей, – ответила Аманда. – Но да. Думаю, что она тоже была у него при себе, просто они не знали.
Пит медленно кивнул. Теперь он знал про Нила Спенсера все. В школе мальчик отличался деструктивным поведением. Был агрессивным. Не по годам взрослым и зачерствевшим, какими люди становятся, когда получают от жизни в основном синяки и шишки.
Но при всем этом мальчишкой шести лет от роду.
Пит заставил себя смотреть на тело мальчика, не обращая внимания на чувства, которые оно вызывало, или воспоминания, которые оно всколыхивало. Можно будет выпить, когда он доберется домой.
«Мы обязательно найдем того, кто это с тобой сделал».
А потом он повернулся и вышел, опять включив фонарик, когда вышел в темноту за прожекторами.
– Ты нам скоро понадобишься! – крикнула ему вслед Аманда.
– Я знаю. – Но сейчас Пит думал лишь о бутылке на кухонном столе и старался не сорваться на бег. – Можешь на меня рассчитывать.
20
Мужчина стоял, поеживаясь во тьме.
Густо-синее небо у него над головой было ясным и усеянным звездами, ночь – суровым, холодным контрастом с жарой дня, оставшегося позади. Но отнюдь не низкая температура вызывала у него дрожь. И хотя он отказывался напрямую думать о том, что сотворил днем, последствия мощного потрясения, полученного в результате его собственных действий, остались с ним, просто не на виду – забурившись куда-то глубоко под кожу.
До сегодняшнего дня он никогда никого не убивал.
До этого он лишь воображал, что готов это сделать, а гнев и ненависть, которые он ощущал в тот момент, помогли ему это пережить. Но потом это деяние оставило его в смятении и полной неуверенности в том, что же на самом деле он чувствует. Он и хохотал в этот вечер, и плакал. Содрогался от стыда и ненависти к себе, но при этом и плясал на полу ванной в бестолковом восторге. Это было просто невозможно описать! Что вполне объяснимо, предположил он. Он открыл дверь, которая теперь никогда не закроется, и испытал на себе то, что лишь немногие на планете когда-либо испытывали или испытают. Для путешествия, в которое он пустился, не существовало ни подготовительных курсов, ни туристских проспектов. Акт убийства оставил его дрейфовать в море эмоций, фарватеры и мели которого не отмечены ни на каких картах.
Теперь он медленно вдыхал холодный ночной воздух, его тело по-прежнему пело. Тут было так тихо, что он слышал шевеление воздуха, словно окружающий мир во сне выбалтывал ему свои секреты. Вдали ярко горели уличные фонари, но здесь он был так далек от их света и стоял так неподвижно, что кто-нибудь мог пройти буквально в считаных метрах и не заметить его. Хотя сам он всех видел – или чувствовал, по крайней мере. Ощущал себя на одной волне с миром. А прямо сейчас, в ранние утренние часы, мог сказать, что совершенно одинок здесь.
Замерший в ожидании.
Полный трепета.
Теперь было трудно вспомнить, насколько разозлен он был сегодня днем. В то время гнев попросту поглотил его, полыхал в груди, пока под его напором не стало перекручиваться все тело, словно марионетка, запутавшаяся в своих веревках. Голова была настолько полна ослепительного света, что, наверное, он не смог бы припомнить, что делал, даже если б очень постарался. Казалось, он вышел за пределы самого себя на какое-то время и, поступив так, позволил возникнуть чему-то еще. Если б он был верующим, было бы легко представить, будто им завладела некая потусторонняя сила. Но в такие вещи он не верил и знал: то, что завладело им в те ужасные минуты, зародилось где-то у него внутри.
Сейчас оно уже ушло – или, по крайней мере, спряталось обратно в свою пещеру. То, что ощущалось прямо в тот момент, сейчас лишь слегка отзывалось мимолетным чувством вины и неудачи. В Ниле Спенсере он нашел мятущегося ребенка, которого надо было спасти и о котором надо было заботиться, и он верил, что ему и надо этим заняться. Он поможет и воспитает Нила. Даст ему кров. Даст ему заботу.
Это никогда не было его намерением – причинить ему вред.
И два месяца это вполне получалось. Мужчина чувствовал такой покой! Присутствие мальчика и явное удовлетворение были для него что бальзам на душу. Впервые, насколько он мог припомнить, его мир ощущался не только как нечто возможное и достижимое, но и как правильное, словно порожденный некоей застарелой инфекцией нарыв внутри него наконец начал заживать.
Но, естественно, это была лишь иллюзия.
Нил всю дорогу врал ему, оттягивая время, и лишь притворялся, что счастлив. Пока, в конце концов, мужчина не был вынужден принять мысль, что та искра доброты, которую он видел в глазах мальчишки, никогда не была настоящей, что это было всего лишь надувательство и обман. С самого начала он оказался слишком наивен и доверчив. Нил Спенсер всегда был лишь змеей, вырядившейся в костюм мальчишки, и правда заключалась в том, что заслуживал он в точности того, что случилось с ним сегодня.
Сердце мужчины гулко забилось.
Он помотал головой, а потом заставил себя успокоиться, опять дышать размеренно и выбросить все подобные мысли из головы. То, что случилось сегодня, было мерзко и отвратительно. Если бы, среди всех прочих эмоций, это не принесло бы с собой также и свое собственное странное чувство гармонии и удовлетворения, все было бы ужасно и неправильно, и с этим надо было бороться. Взамен ему приходилось хвататься за умиротворяющее спокойствие предыдущих недель, какими бы фальшивыми они ни оказались. Он просто плохо выбрал, вот и всё. Нил был ошибкой, и этого больше не повторится.
Следующий мальчик будет ровно тем, что надо.
21
Заснуть в ту ночь оказалось труднее, чем когда-либо.
Я ничего не сумел уладить с Джейком после нашей ссоры. В то время как я мог оправдать все, что написал про Ребекку, перед самим собой, было невозможно заставить понять это семилетнего мальчишку. Для него это были всего лишь нападки на его мать. Джейк не стал мне ничего отвечать, и было непонятно, слушает ли он меня вообще. Укладываясь спать, он отказался от чтения, и я опять секунду беспомощно стоял, разрываясь между тоскливым раздражением и ненавистью к себе и отчаянной нуждой заставить его понять. Под конец я лишь легонько поцеловал его в висок, сказал, что люблю его, и пожелал спокойной ночи, надеясь, что к утру все как-нибудь образуется. Как будто так хоть когда-нибудь получалось… Завтра – это всегда новый день, но никогда нет никакой причины думать, что он окажется лучше, чем предыдущий.
Позже я лежал в своей собственной спальне, ворочаясь с боку на бок и пытаясь привести мысли в порядок. Мне было невыносимо видеть, как увеличивается разделяющее нас расстояние. Даже еще более худшим представлялся тот факт, что у меня не было ни малейшего представления, как остановить расширение этой пропасти, не говоря уже о том, чтобы вообще устранить ее. И, лежа там в темноте, я постоянно припоминал сипловатый голос, который напустил на себя Джейк, и каждый раз поеживался.
«А я и хочу тебя напугать».
Мальчик в полу.
Но, как это ни нервировало, по какой-то причине больше всего беспокоило меня не это, а нарисованные Джейком бабочки. Гараж был заперт на висячий замок. Джейк никак не мог проникнуть туда без моего ведома. И все же я снова и снова рассматривал рисунок, и узнавались они безошибочно. Каким-то образом он их видел. Но как и где?
Это просто совпадение; конечно же, по-другому и быть не может. Может, эти бабочки более распространены, чем я думал, – те, что в гараже, просто попали туда откуда-то еще, в конце-то концов. Естественно, я пытался поговорить с Джейком и насчет бабочек. И, столь же естественно, он отказался мне отвечать. В итоге постепенно, пока я метался и ворочался, пытаясь заснуть, пришло осознание того, что загадка бабочек нисходит к тому же самому, что и сама наша ссора. Мне оставалось лишь надеяться, что к утру все будет лучше.
Звон бьющегося стекла.
Визг моей матери.
Мужские крики.
«Просыпайся, Том!»
Просыпайся сейчас же!
Кто-то тряс меня за ногу.
Вздрогнув, я проснулся, пропитанный потом; сердце молотом ухало в груди. В спальне было тихо и темно, хоть глаз выколи – все еще середина ночи. Джейк опять стоял в ногах кровати – черный силуэт на фоне черноты у него за спиной. Я потер лицо.
– Джейк? – тихо проговорил я.
Никакого ответа. Я не видел лица, но верхняя часть его тела немного двигалась из стороны в сторону, покачиваясь на ногах, как метроном. Я нахмурился.
– Ты не спишь?
И опять нет ответа. Я сел в кровати, гадая, что лучше всего сделать. Если он ходит во сне, следует ли осторожно его разбудить или же попытаться отвести его, все еще сонного, обратно в его комнату? Но тут мои глаза немного привыкли к темноте, и силуэт стал четче. С волосами у него было явно что-то не то… Они выглядели гораздо длиннее, чем им полагалось бы быть, и, казалось, свешивались набок.
И…
И кто-то шептал.
Но фигура возле дальнего конца кровати, все так же очень медленно покачивающаяся из стороны в сторону, была совершенно безмолвна. Звук, который я слышал, доносился из какого-то другого места в доме.
Я посмотрел влево. За открытой дверью спальни темнела прихожая. Она была пуста, но мне показалось, что шепот доносится откуда-то оттуда.
– Джейк…
Но когда я повернулся обратно, силуэт возле моей кровати бесследно исчез и комната была пуста.
Я потер лицо, стирая остатки сна, потом скользнул через холодную сторону постели и на цыпочках вышел в прихожую. Здесь шепот стал немного громче. Хотя я не мог разобрать ни единого слова, теперь было ясно, что я слышу два голоса: приглушенный разговор, один собеседник слегка погрубее другого. Джейк опять разговаривал сам с собой. Инстинктивно я двинулся в сторону его комнаты, но потом бросил взгляд вниз по лестнице и застыл на месте.
Мой сын был в самом низу лестницы, сидел перед входной дверью. Мягкий клин света уличного фонаря выбивался из-за края занавески в моем кабинете, сбоку, пятная его взъерошенные волосы оранжевым. Он сидел, поджав под себя ноги и прислонившись лбом к двери, одна рука прижата к косяку рядом с ней. Другая, лежащая на коленке, сжимала запасные ключи, которые я держал в ящике письменного стола в кабинете.
Я прислушался.
– Ну, я не знаю, – прошептал Джейк.
Ответом был тот более грубый голос, который я уже слышал.
– Я присмотрю за тобой, обещаю.
– Я не знаю…
– Впусти меня, Джейк.
Мой сын стал протягивать руку к двери – к ящику для писем. Тогда-то я и заметил, что тот открыт снаружи. Там виднелись чьи-то пальцы. Мое сердце скакнуло при виде их. Четыре бледных тонких пальца, раздвигающие тугие черные щетинки защитных щеток, перекрывающих щель для писем и держащие внутреннюю крышечку почтового ящика открытой.
– Впусти меня.
Джейк приложил свою маленькую ручку боком к одному из этих пальцев, и тот согнулся, чтобы погладить ее.
– Просто впусти меня.
Джейк потянулся к цепочке.
– Не двигайся! – выкрикнул я.
Это вырвалось у меня даже помимо воли, откуда-то из сердца, а не изо рта. Пальцы немедленно отдернулись назад, и ящик с лязгом захлопнулся вслед за ними. Джейк повернулся посмотреть на меня, когда я с топотом ссыпался по ступенькам к нему. Сердце гулко барабанило в груди. В самом низу я выхватил ключи у него из руки.
Сидя в той же позе, он загораживал дверь.
– Прочь! – заорал я. – Прочь!
Он неловко посторонился, отползя на четвереньках к двери кабинета. Я выдернул цепочку из паза, потом попробовал дверную ручку, которая легко повернулась – Джейк уже отпер эту долбаную хрень ключами. Дернув на себя дверь, я быстро выступил на дорожку и всмотрелся в ночь.
Насколько я мог судить, по обеим сторонам улицы никого не было. Размытая янтарная муть под уличными фонарями, тротуары пусты. Но, когда я посмотрел прямо через дорогу, мне показалось, что я вижу какую-то фигуру, поспешно убегающую через поле. Неясный силуэт, ноги, лупящие прочь через темноту.
Уже слишком далеко, чтобы догнать.
Инстинкт, тем не менее, увлек меня на подъездную дорожку, но я остановился на полпути к улице – дыхание вырвалось облачками пара в холодном ночном воздухе. Что, черт пробери, я делаю? Мне нельзя оставлять дом открытым у себя за спиной и мчаться догонять кого-то через поле! Мне нельзя оставлять Джейка на произвол судьбы, совершенно одного и без всякой защиты!
Так что я постоял там несколько секунд, всматриваясь втемноту над полем. Фигура – если там вообще была какая-то фигура – уже бесследно исчезла.
Но она точно была там!
Я постоял еще совсем немного. А потом вернулся в дом, запер дверь и позвонил в полицию.
Часть III
22
Стоит отдать должное – двое полицейских появились у моей двери в течение десяти минут после моего звонка. А сразу после этого все стремительно покатилось под откос.
Конечно, я не мог не взять на себя некоторую долю ответственности за случившееся. Была половина пятого утра, я был вымотан, испуган и не способен мыслить связно, и объяснения, которые мне пришлось дать, в любом случае получились достаточно поверхностными. Но роли Джейка в том, что произошло, было никак не избежать.
Когда я вернулся в дом, чтобы позвонить, то нашел его в самом низу лестницы – он сидел, обхватив руками колени и спрятав в них лицо. Я уже достаточно успокоился, чтобы успокоить и его, и отнес сына в переднюю комнату, где он свернулся калачиком в углу дивана. И говорить со мной напрочь отказывался.
Я делал все возможное, чтобы скрыть раздражение и панику, которые чувствовал. Наверняка это получалось у меня не слишком хорошо.
Даже когда патрульные присоединились к нам в передней комнате, Джейк оставался в той же позиции. Я неловко присел рядом с ним. Я продолжал сознавать разделявшее нас расстояние и не сомневался, что это хорошо заметно и полицейским. Оба они – мужчина и женщина – были очень вежливы и делали необходимые в таких случаях озабоченные и понимающие лица, но женщина постоянно с любопытством посматривала на Джейка, и у меня возникло впечатление, что выражение беспокойства у нее на лице объяснялось не только тем, что я им рассказывал.
Потом полицейский сверился с записями, которые делал во время разговора.
– Джейк уже когда-нибудь ходил во сне?
– Бывало, – ответил я. – Не часто, и только до моей комнаты. Вниз таким образом он никогда еще не спускался.
Если он вообще ходил во сне, конечно же. В то время как меня успокаивала мысль, что он не собирался открыть дверь по собственной воле, я сознавал, что далеко в этом не уверен. И господи, если это было не так, то что это говорит о том, насколько мой сын ненавидит меня?
Полицейский еще что-то записал в блокноте.
– И вы не можете описать человека, которого видели?
– Нет. В тот момент он был уже довольно далеко в поле и бежал очень быстро. Было темно, и я не сумел его как следует разглядеть.
– Телосложение? Одежда?
Я покачал головой.
– Нет, к сожалению.
– А вы уверены, что это был мужчина?
– Да. Это был мужской голос – тот, который я слышал из-за двери.
– Может, Джейк что-то видел? – Полицейский посмотрел на моего сына.
Джейк по-прежнему лежал рядом со мной, свернувшись в клубок и уставившись куда-то в пространство, словно был единственным человеком во всем мире.
– Иногда дети разговаривают сами с собой.
Не та тема, в которую мне хотелось бы вдаваться.
– Нет, – произнес я. – Там определенно кто-то был. Я видел пальцы этого человека, когда он держал почтовый ящик открытым. Я слышал его. Голос был старше. Он пытался убедить Джейка открыть дверь – а тот уже собирался это сделать… Бог знает, что произошло бы, если б я вовремя не проснулся.
И тут реальность ситуации буквально обрушилась на меня. Мысленным вздором я опять увидел эту сцену и осознал, насколько близко подобралась беда. Если б меня там не оказалось, Джейка сейчас тут не было бы. Я представил себе, что вот он пропал, а полицейские сидят напротив меня уже совсем по другой причине, и ощутил полную беспомощность. Несмотря на обиду и раздражение на его поведение, мне хотелось крепко его обнять – защитить, держать к себе как можно ближе… Но я знал, что не могу. Что он мне не позволит, что даже просто видеть меня сейчас не хочет.
– Где Джейк взял ключи?
– Я оставил их в кабинете, рядом с прихожей. – Я покачал головой. – Такой ошибки я больше не допущу.
– Наверняка это будет мудро.
– Ну а ты, Джейк? – Женщина-констебль склонилась к нему с доброй улыбкой на лице. – Можешь рассказать нам что-нибудь про то, что тут произошло?
Джейк помотал головой.
– Не можешь? Почему ты оказался у двери, зайчик?
Он едва заметно пожал плечами, а потом словно отодвинулся от меня еще дальше. Женщина выпрямилась, все еще глядя на Джейка и слегка склонив голову набок. Оценивая его.
– Был еще один мужчина, – быстро произнес я. – Вчера он подходил к дому. Болтался вокруг гаража, как-то странно себя вел… Когда я столкнулся с ним, он сказал, что вырос здесь и просто хочет осмотреться.
Мужчину-полицейского это явно заинтересовало.
– Как именно вы с ним столкнулись?
– Он подошел к двери.
– Так, понятно… – Полицейский что-то черкнул в блокноте. – Можете его описать?
Я выполнил его просьбу, и он старательно все записал. Но было ясно, что человек, открыто постучавшийся в дверь, не вызвал у него большого профессионального интереса. Вдобавок мне трудно было передать, какую безотчетную тревогу вызвал у меня этот тип. С физической точки зрения ничего угрожающего в нем не было, но все равно явственно ощущалось что-то опасное.
– Нил Спенсер, – вспомнил я.
Мужчина прекратил писать.
– Простите?
– По-моему, так его звали. Мы только что сюда переехали. Но вроде пропал еще один мальчик, так ведь? Еще летом…
Оба патрульных обменялись взглядами.
– Что вам известно про Нила Спенсера? – спросил меня мужчина.
– Ничего. Просто учительница Джейка про него упоминала. Я собирался посмотреть в Интернете, но… Вечером был слишком занят. – И опять-таки мне очень не хотелось вдаваться в подробности ссоры, которая возникла у нас с Джейком. – Я работал.
Но, конечно же, я тоже зря это сказал, поскольку «работал» означает «писал», и Джейк успел прочитать написанное. Я почувствовал, как он немного сжался рядом со мной.
Раздражение опять стало брать верх.
– Я просто к тому, что все это может оказаться более тревожным, чем кажется на первый взгляд, – сказал я.
– Мистер Кеннеди…
– Кажется, вы мне не верите.
Мужчина улыбнулся. Но это была осторожная улыбка.
– Дело не в том, верим или не верим, мистер Кеннеди. Но мы можем работать только с тем, что у нас есть. – Он секунду смотрел на меня, изучая примерно так же, как его напарница по-прежнему оценивала моего сына. – Мы всё воспринимаем серьезно. Всё заносится в протокол, но, основываясь на том, что вы нам только что рассказали, в данный момент мы можем сделать не так много. Как я уже говорил, рекомендую вам держать ключи подальше от вашего сына. Соблюдать основные принципы безопасности дома. Не терять бдительности. И без всякого стеснения или промедления связываться с нами, если вы вдруг заметите на своем участке кого-то, кому здесь быть не следует.
Я покачал головой. Учитывая то, что произошло – учитывая, что кто-то пытался похитить моего сына, – такой ответ меня далеко не устроил. Я был зол на самого себя и не мог удержаться, чтобы не злиться и на Джейка. Я пытался помочь ему! А через минуту полиция уйдет, и опять останемся только мы с ним, я и он. Одни. И никто из нас не готов к нормальной жизни с другим.
– Мистер Кеннеди, – мягко произнесла женщина-констебль. – Здесь только вы с Джейком? Его мать живет в другом месте?
– Его мать умерла.
Я выпалил это слишком резко и прямолинейно, и часть злости, которую я чувствовал, показалась наружу. Похоже, это застало ее немного врасплох.
– О! Очень жаль это слышать.
– Я просто… это тяжело. И то, что здесь только что произошло, меня напугало.
И это был момент, когда Джейк возродился к жизни – наверное, подпитываемый собственной злостью. Тем, что я написал. Тем фактом, что я только что объявил о смерти его матери столь беспардонным образом. Он развернулся и медленно сел прямо, наконец посмотрев на меня, без всякого выражения. Когда он заговорил, это был какой-то шершавый, потусторонний голос, который звучал слишком старо для его лет.
– А я и хочу тебя напугать, – медленно произнес он.
23
Когда сработал будильник, Пит некоторое время лежал совершенно неподвижно, позволяя ему звонить с прикроватного столика. Что-то пошло не так, и нужно подготовиться. Потом волной накатила паника, едва он припомнил события прошлого вечера. Вид тела Нила Спенсера на земле пустыря. Почти лихорадочная пробежка домой после. И ободряющий вес бутылки в руке.
Щелчок, когда он скрутил крышечку.
А потом…
Наконец он открыл глаза. Яркие лучи раннего утреннего солнца уже вовсю били в окно, просачиваясь сквозь тонкие голубые занавески и падая клином на одеяло, комком собравшееся у ног. В какой-то момент этой ночью, обливаясь потом от жары, он, должно быть, сбросил его с груди, и путаница ткани теперь казалась странно тяжелой, туго охватывая колени.
Повернув голову, он посмотрел на столик рядом с кроватью.
Бутылка стояла там. Крышечка свернута.
Но ее содержимое оставалось нетронутым – полна доверху.
Пит припомнил, как долго размышлял прошлым вечером, вновь и вновь борясь со стремлением немедленно выпить – когда оно подкатывало к нему с разных углов, когда и он сам, и голос отказывались смягчиться или уступить. Он даже принес бутылку и стакан сюда, взял с собой в кровать. И по-прежнему боролся, даже тогда.
И под конец все-таки победил.
На него волной обрушилось облегчение. Теперь он бросил взгляд на стакан. Перед тем как заснуть, Пит положил сверху фотографию Салли. Даже после всего, что произошло – всех ужасов прошлого вечера, – этого снимка и тех воспоминаний по-прежнему оказалось достаточно, чтобы не «развязать».
Он пытался не думать про день, ждущий его впереди, или про вечера, которые неминуемо наступят.
«Хватит уже!»
Он принял душ, позавтракал. Даже без выпивки Пит чувствовал себя таким измочаленным, что подумывал обойтись без посещения спортзала. На работе первым делом намечалось общее совещание с инструктажем, и нужно было к нему подготовиться, получше ознакомившись с делом. Но Пит уже чувствовал, что и так насквозь пропитался им. Смотреть на тело Нила Спенсера на пустыре он пытался как можно более беспристрастно. Это было все равно что нацелить на него фотоаппарат, не глядя в видоискатель, – мозг все равно сам сделает снимок. Так что, если через пару часов он собирается проявить рациональный и профессиональный подход, подумал Пит, надо выгнать хотя бы часть того ужаса.
И все-таки отправился в спортзал.
После, чувствуя уже большее спокойствие, поднялся наверх. Заглянул к себе в кабинет и секунду смотрел на уютные стопки безопасных, безвредных бумаг. А потом отыскал кипу старых, вызывающих тоску и изжогу заметок, которые могли ему в скором времени понадобиться, и направился в оперативную комнату этажом выше.
Спокойствие несколько потускнело, когда Пит открыл дверь. До начала совещания оставалось еще три минуты, но помещение уже кишело полицейскими. Никто не разговаривал между собой – все лица, которые он видел, были унылы и мрачны. Большинство этих мужчин и женщин работали над этим делом с самого начала, и, каковы бы ни были расклады, каждый из них сохранял хотя бы минимальную надежду. Но теперь всем уже было известно, что обнаружили прошлым вечером.
До сегодняшнего дня ребенок считался пропавшим.
Теперь он был мертв.
Пит прислонился к стене в глубине комнаты, подмечая нацеленные на него взгляды. Это было объяснимо. Хотя его изначальное участие в расследовании ни к чему не привело, все они должны были знать, что его присутствие здесь не случайно. Он заметил сидящего неподалеку в первых рядах старшего детектива-инспектора Лайонса, который посмотрел на него в ответ. Пит на миг встретился с ним взглядом, пытаясь прочитать выражение у того на лице. Как и прошлым вечером на пустыре, ничего оно не выражало, так что Питу оставалось только теряться в догадках. Не испытывает ли этот человек странное чувство торжества? Нехорошо, что такая мысль вообще пришла в голову, но все же такое отнюдь не исключено. Несмотря на существенную разницу в карьерном росте, Пит знал, что Лайонса всегда немного задевало, что это не он сам поймал Фрэнка Картера. Недавний поворот событий означал, что в действительности дело так никогда и не было закрыто. И теперь уже Лайонс возглавлял то, что в этой партии могло оказаться эндшпилем, в то время как Пит оказался понижен до статуса обычной пешки.
Сложив руки на груди, он уставился в пол и стал ждать.
Через минуту появилась Аманда, быстро проталкиваясь через толпу коллег к первым рядам. Даже лишь мимолетно глянув на нее сбоку, Пит сразу понял, насколько она устала и издергана. Даже не переоделась – одежда та же, что и вчера, отметил он. Спала наверняка в одном из помещений дежурной смены или, что более вероятно, не спала вообще. Когда Аманда поднялась на небольшое возвышение в глубине комнаты, вид у нее был подавленный и побежденный.
– Прошу внимания всех, – произнесла она. – Все вы слышали последние новости. Вчера вечером мы получили сообщение, что на пустыре неподалеку от Гейр-лейн обнаружено тело ребенка. Отправленные туда сотрудники сразу огородили место происшествия. Личность жертвы пока официально не подтверждена, но мы считаем, что это Нил Спенсер.
Все они уже знали это, но все-таки Пит заметил, что собравшиеся сразу поникли. Эмоциональная температура в помещении заметно упала. Все молчали. Тишина, и без того казавшаяся полнейшей, словно еще больше усилилась.
– Мы также считаем, что в этом деле замешана некая третья сторона. На теле имеются значительные повреждения.
Голос Аманды почти надломился при этих словах, и Пит заметил, что она легонько моргает. Слишком тяжело для нее. При других обстоятельствах это могло быть сочтено проявлением слабости, но Пит не думал, что собравшиеся станут ее порицать. Он наблюдал, как Аманда старается взять себя в руки.
– Подробности которых, естественно, на данный момент не будут предоставлены средствам массовой информации. Место огорожено, но пресса в курсе, что мы обнаружили тело. Это все, что им полагается знать, пока мы не разберемся, что там произошло.
Одна из женщин-полицейских, сидящая возле стены, кивала каким-то своим мыслям. Пит узнал в этом действии самого себя, когда в глубочайших муках своей пагубной привычки убеждал себя не хвататься за стакан, чтобы убежать от боли.
– Тело вывезено с места преступления, вскрытие намечено провести сегодня же утром. На данный момент приблизительное время наступления смерти – где-то между пятнадцатью и семнадцатью часами предыдущего дня. Если обоснованно предположить, что это Нил Спенсер, то обнаружили его примерно в том же месте, в котором он пропал, что может оказаться существенным. Мы также считаем, что Нил был убит в каком-то другом месте – предположительно, там, где его удерживали. Будем держать кулаки за то, что криминалисты дадут нам какой-то ключ к тому, где это могло быть. А тем временем просмотрим все записи с камер наблюдения в данном районе. Посетим все дома в округе. Поскольку я не потерплю, чтобы этот монстр шлялся по нашему городу незамеченным. Я этого просто не потерплю.
Аманда подняла взгляд. Несмотря на очевидную усталость и расстройство, теперь в глазах ее горел огонь.
– Все собравшиеся здесь будут работать над этим расследованием. И если даже мы были готовы к худшему, это не тот результат, на который надеялся любой из нас. Так что позвольте мне выразиться абсолютно прямо и четко: мы этого просто так не оставим. Все согласны?
Пит опять огляделся по сторонам. Несколько кивков тут и там – зал возрождался к жизни. Его восхитило это проявление чувств. Он признавал, что сейчас в них действительно была нужда, но также и помнил, как сам выступал со столь же гневными речами двадцать лет назад. И хотя в то время Пит искренне верил своим собственным словам, теперь он знал, что поройнекоторые вещи не только остаются стоять на прежнем месте, – независимо от того, хотите вы этого или нет, – но иногда и преследуют вас всю жизнь.
– Мы делали все возможное, – сказала Аманда залу, – и все же не нашли Нила Спенсера вовремя. Но будьте уверены: мы обязательно найдем того, кто это с ним сделал.
И Пит мог с уверенностью сказать, что она верила в свои слова столь же пылко, как он сам двадцать лет назад. Поскольку иначе никак. Что-то страшное произошло в твое дежурство, и единственный способ облегчить боль – сделать все возможное для того, чтобы это исправить. Поймать того, кто это сделал, пока он не успел причинить вред кому-нибудь еще. Или, по крайней мере, попытаться поймать.
«Мы обязательно найдем того, кто это сделал».
Он надеялся, что это будет так.
24
Просто удивительно, насколько быстро жизнь может вернуться в нормальную колею, когда нет другого выхода.
После ухода полиции я решил, что ни мне, ни Джейку уже нет смысла опять ложиться спать, и в результате к половине девятого уже чувствовал себя буквально полумертвым. Заставил себя проделать обычные действия – приготовить ему завтрак и собрать в школу. После того, что произошло, это может показаться странным, но у меня не было каких-либо оправданий, чтобы держать его в доме. Вообще-то, учитывая его недавнее состояние перед полицейскими, некая ужасная часть меня просто не желала сейчас находиться рядом с ним.
Пока Джейк ел кашу, все еще отказываясь общаться со мной, я остановился в кухне, налил себе стакан воды и осушил одним махом. Я действительно не знал, что делать или что я должен чувствовать. По прошествии каких-то считаных часов события ночи уже представлялись чем-то далеким и сюрреалистичным. Должен ли я испытывать уверенность, что действительно видел то, что видел? Может, это было лишь мое воображение? Но нет, я в самом деле все это видел! Какой-нибудь отец получше меня – даже самый обычный середнячок – убедил бы полицию воспринять себя серьезно. У лучшего отца был бы сын, который разговаривает с ним, а не пакостит ему. Который смог бы понять, что я просто боялся за него и пытался его защитить!
Моя рука плотнее обхватила стакан.
«Ты – это не твой отец, Том».
Тихий голос Ребекки у меня в голове.
«Никогда про это не забывай».
Я опустил взгляд на пустой стакан у себя в руке. Я сжимал его так крепко, что побелели пальцы. И тут же вернулось то страшное воспоминание – звон бьющегося стекла, визг моей матери, – и я быстро отставил его в сторону, прежде чем не успел наделать чего-нибудь похуже.
В четверть девятого мы с Джейком вместе отправились в школу – он тащился сбоку от меня, все еще сопротивляясь всем попыткам завязать беседу. Лишь когда мы дошли до ворот, он наконец заговорил со мной:
– Па, а кто этот Нил Спенсер?
– Я не знаю. – Несмотря на поднятую тему, я испытал облегчение, что он все-таки сам обратился ко мне. – Какой-то мальчик из Фезербэнка. По-моему, он пропал, еще в этом году, – помню, что где-то читал про это. Никто не знает, что с ним случилось.
– Оуэн говорит, что он умер.
– Этот Оуэн, похоже, просто настоящий очаровашка.
Было ясно, что Джейк собирался что-то к этому добавить, но почему-то передумал.
– Он сказал, что я сижу на стуле Нила.
– Полная дурь. Ты вовсе не получил место в этой школе только потому, что этот Нил пропал. Кто угодно мог переехать в новый дом, как мы. – Я нахмурился. – И в любом случае все они ведь были в другом классе в прошлом году, насколько я понимаю?
Джейк с любопытством посмотрел на меня.
– Двадцать восемь, – произнес он.
– Что двадцать восемь?
– Двадцать восемь детей, – сказал он. – Плюс я – двадцать девять.
– Точно. – Я совершенно не представлял, так ли это, но решил на этом вопросе не заостряться. – У них тут классы из тридцати учеников. Так что где бы ни был сейчас Нил, его стул по-прежнему ждет его.
– Как думаешь, он все-таки вернется домой?
Мы уже заходили на игровую площадку.
– Не знаю, дружок.
– А можно обнимашки, папа?
Я опустил на него взгляд. Судя по выражению его лица, нынешней ночи и утра с равным успехом могло вообще и не быть. Но ведь ему было только семь. Ссоры всегда улаживались тогда, когда этого хотелось ему, и на его условиях. Однако в тот момент я был слишком измотан, чтобы признать это.
Читать бесплатно другие книги:
